Пытаться не любить тебя

Глава 18 Маркус

Как только встаю, сразу выхожу на пробежку. Выматываю себя до истощения. Я совершенно не хочу ни о чём думать и особенно не хочу думать о Пенни и о крови, которую украл. Когда возвращаюсь и поднимаюсь по лестнице, на мгновение останавливаюсь перед её дверью.

Что я собираюсь сделать?

Постучать?

Для того чтобы сказать, что?

«Тебе всё ещё больно, учитывая, что вчера я трахнул тебя, как будто я насильник? Как ты? Тебя тошнит от одного взгляда на меня?»

Ну, а если я вызываю у тебя отвращение, то знаешь, насколько мне пофиг! Я не насиловал на самом деле. Если бы ты сразу сказала мне, то я был бы менее агрессивным.

Нет, если бы она меня предупредила об этом, то я открыл бы дверь и выставил её вон. Такой как я парень не может взять на себя определенные обязанности. У меня нет времени, чтобы тратить его на нежность и поцелуи шестнадцатилетних. Что приятного, если ты не можешь жёстко трахнуться?

Не стучу, поднимаюсь в мансарду, а тупой соблазн поговорить с ней посылаю на хер.

Мой взгляд падает на покрывало, всё ещё запятнанное кровью. Я с яростью его снимаю, засовываю под воду и стираю. Потом сам принимаю душ. Стою под струей минимум полчаса, временами как статуя, неподвижно. И хотя я стараюсь, и пытаюсь, и устал, и должен иметь в голове пустоту и чёрную дыру, я совершенно не могу выбросить из мыслей Пенни.

«Что. Такое. Со мной. Происходит?»

Вновь выхожу и иду перекусить к Шерри. Кафе переполнено посетителями. Здесь можно хорошо поесть и стоит недорого. Сажусь за свободный столик и ко мне, подмигивая, приближается Шерри.

— Сегодня ты один, малыш? — спрашивает меня, протягивая меню, покрытое пластиком, которое я уже знаю наизусть.

— Я всегда один, — отзываюсь я. — Принеси мне не сильно прожаренный стейк и кружку пива. А потом кусочек того замечательного чизкейка, что ты готовишь.

— Хорошо милый. Однако в следующий раз приводи так же и Пенни.

— Я не хочу тебя разочаровывать, тётя Шерилин, но между мной и Пенни есть только абсолютный нуль. Я не только не приведу её сюда, но и никуда вообще.

— И поступаешь плохо. Эта девушка... свежий воздух. Чистая. Она похожа на восход солнца в марте, в штате Монтана, который я видела маленькой девочкой. Я рано вставала, чтобы помогать моим с работой в хлеву. Добрых пять минут я оставалась на открытом воздухе, на снегу, который ещё не таял на солнце, и глотала чистый кислород! Даже сейчас, когда кто-то спрашивает меня о том, что самое вкусное я когда-либо ела, то думаю, это был тот воздух. Воздух моего детства. Ну, забудем об этом… я хотела тебе сказать: тот тип, твой инспектор, он разнюхивал здесь.

От мыслей об этом надоедливом Малковиче, мой рот искривляется.

— Я его избегаю. Можно подумать, что он за мной следит. Он в курсе, что я написал Франческе, потому что об этом ему сообщила администрация тюрьмы, но он не может следить за всеми, кто освобождается условно-досрочно.

— Если бы он узнал, то не остался бы доволен.

— Шерилин, ты – моя семья, — категорично возражаю я. — И если этот говнюк сунет свой клюв, то я клянусь, что он запомнит причину, по которой я снова сяду.

— Не говори ерунду, малыш, веди себя хорошо. У тебя вся жизнь впереди, а теперь есть Пенни, о которой нужно думать. Не просри своё будущее из-за прошлого, не снова.

— Ты же знаешь, что я забочусь о тебе, однако хватит этого бреда о Пенни. И принеси мне поесть, я голоден.

С улыбкой Шерри удалилась. Смотрю на неё – ей перевалило за шестьдесят, хотя и выглядит она на много старше. В молодости была красивой, она показывала мне некоторые свои фотографии, хранящиеся в металлической коробке. На них она выглядела как куколка из кинематографа. И она даже попыталась стать актрисой. Шерри покинула горы и тот воздух, о котором теперь сожалеет и переехала в Нью-Йорк. Но вместо того, чтобы стать звездой большого экрана она стала шлюхой. Шаг между мечтой и кошмаром может быть опасно коротким, особенно когда наступает голод, и нет ничего другого, более подходящего. Потом она встретила мою мать и их пути объединились. Кто знает, как давно судьба решила превратить их в шлюх. И когда я называю их шлюхами, то именно это и имею в виду.

Поглощаю стейк и всё остальное. Потом Шерри приносит мне чашку кофе. Садится за мой стол, напротив и странно смотрит на меня.

— Я наблюдала за тобой, малыш, — говорит она мне.

— В каком смысле?

— Ты здесь уже около часа и я не спускала с тебя глаз.

— Я сделал что-то, что тебе не понравилось? — спросил её, с провокационной улыбкой.

— Ну, во-первых, у тебя ужасное лицо. Тёмные круги под глазами и теперь, когда я сижу напротив, то хорошо их вижу, и они меня почти пугают.

— Время не щадит даже меня.

— О, нет, я боюсь, что это плохие мысли съедают тебя. Не вляпайся в неприятности, ты мне это обещаешь? Никаких драк, ни связывайся со швалью и никакого алкоголя.

— Не общаюсь ни с кем и честен, как мальчик из церковного хора.

— До тех пор, пока не выйдет эта.

— Эта – должно быть Франческа? — спросил её раздражённый.

— Очевидно. Как только выйдет, то всё начнётся сначала, да? Таким образом, ты ещё немного отдохнёшь за государственный счёт и навсегда себя разрушишь.

— Ты, как Малкович, не понимаешь одну фундаментальную вещь – я уже был разрушен до встречи с Франческой.

— Это неправда. Ты рос проблемным, да, был своенравный, и, по сути – тонул в отчаянии, но ты никогда никого не убивал.

— По чистой случайности. Это дерьмо я бы убил, не вмешайся ты.

— Это дерьмо хотел сделать больно твоей маме, а ты её защищал.

— Так же и то дерьмо, что я убил, хотел сделать больно Франческе. Только ты её на дух не переносишь.

— Малыш, дело не в том, что я её терпеть не могу, постарайся понять: я думаю, что в жизни каждый из нас должен искать свою недостающую половину. Ты знаешь эту историю? Нет? Говорят, что каждый человек в самом начале, много веков тому назад, был каким-то монстром. Две головы, четыре ноги, четыре руки, и так далее. Возможно это так, но нам было хорошо, и мы чувствовали себя завершёнными. Дышали ещё лучше, чем я дышала в Монтане, а я знаю, о чём говорю. Затем ревнивый бог, один из тех, которые если видят счастливых людей, то у них сразу же образуется язва, взял и разделил нас на две части. Из одного человека сделал двух, только с двумя руками и двумя ногами и одной головой. Но прежде всего, только с одним сердцем, ты понимаешь, о чем я говорю? И закинул одну половину от другой далеко в разные стороны, как фокусник, тасующий карты. И теперь, эти, сначала объединённые части, теперь ищут возможность вернуться друг к другу. И пока не найдут того кого ищут, остаются половинками яблока, половинками апельсина, половинками чего-то. Вот видишь, я ничего не имею против Франчески, просто уверена, что не она твоя половина, которая прежде делала тебя целостным. Это похоже на то, когда берёшь кусочки пазла, и они сводят тебя с ума потому, что ты не можешь совместить их и тогда ты ставишь их вместе, применяя силу. Соединяешь полоску неба с кончиком хвоста кота, но понятно, что получается абсурдный рисунок, не имеющий никакого смысла. Ты меня понимаешь?

— Единственное что я понимаю так это то, что ты должна была открыть брачное агентство, а не закусочную. С этими абсурдными историями ты кого-нибудь обведёшь вокруг пальца.

— Поверь мне, это не абсурдные истории.

— И моя половинка должна быть Пенни?

— Да, думаю именно так. Я заметила прекрасное притяжение между вами.

— Это было не притяжение, а начало бронхита.

— Тогда ответь мне на этот вопрос.

Смеюсь над причудами Шерри. Она внимательно смотрит на меня, с полуулыбкой, а потом задает очень странный вопрос:

— Не поворачивайся, оставайся сидеть так и ответь мне вот на что. Как одеты две красивые девушки, сидящие рядом с твоим столиком, справа?

Я вновь смеюсь, не понимая к чему, она клонит.

— Нет никаких красивых девушек, сидящих за столом справа от меня. Что это? Вопрос с подвохом?

— Мой мальчик, с момента, когда ты вошёл, эти двое не делали ничего другого, как посылали тебе сигналы. Понятно, что они мечтают о приглашении за твой стол. Но ты даже не заметил их. Ты уже час сидишь с застывшим выражением между печалью, усталостью и зверским раздражением. И чтобы не заметить двоих как эти, или ты ослеп, или у тебя другое на уме. И у меня ощущение, что это другое зовут Пенни.

В очередной раз качаю головой. Не то, чтобы она ошибалась, я действительно думал о Пенни, но не в том смысле, который она подразумевает. И нет никаких красивых девушек, я бы заметил. У меня есть радар настроенный на тёлок, где бы они не находились и с кем бы не находился я. Мы часто играли с Франческой, она находила самую красивую девушку в баре, в который мы входили, и спрашивала, была ли та более красивой, чем она. До сих пор ни одна не выглядела красивее, чем она.

Всё ещё в недоумении оглядываюсь за спину Шерри и едва не давлюсь последним глотком кофе.

За столом справа от меня, действительно, сидят две цыпочки. Около двадцати, одетые по минимуму и довольно вызывающие. Они пришли не только что, я понимаю это по остатку от обеда. Я здесь, по меньшей мере, полчаса, даже если они и пришли не раньше.

И я не заметил их.

С момента, когда я вошёл, я не делал ничего другого, как думал о Пенни и о том, что произошло вчера ночью.

Не хотелось бы повторяться, но...

«Что. Твою мать. Такое. Со мной. Происходит?»

Я потерял немного времени, но потом решаю все-таки сделать это. Не имею ни малейшего понятия, что я ей скажу, но не могу не войти. Библиотека тёплая и гостеприимная и окутана странной атмосферой, почти священной, как в церкви. Я оглядываюсь вокруг, но не вижу её. Все на меня смотрят и следят за мной взглядами, как будто я инопланетянин. Это мой приговор, не оставаться незамеченным. Если я попытаюсь совершить ограбление, то мое тело выдаст меня.

В итоге я вынужден попросить нужную мне информацию у пожилой женщины и та посылает меня в отдел русской литературы. Я чувствую себя полным идиотом. У меня всё ещё есть время, чтобы уйти. Я и Пенни, можно подумать нам нужно многое сказать друг другу.

Я проскользнул в соседний отдел, посвященный литературе в стиле фэнтези. Два мальчика стоят с носами, приклеенными к страницам. Кажутся влюбленными в то, что они читают. Быстрое, как ослепляющая вспышка воспоминание, возвращает меня в прошлое, на много лет назад, когда я также прятался среди книг в поисках лучшего места для жизни. Не посещал регулярно школу и не мог считать себя гением, но мне нравилось читать. До определенного возраста, прежде чем понять, насколько бессмысленно пытаться сбежать от реальной жизни, потому как реальной жизнь была всегда, даже когда сбегал, как эти загипнотизированные дети. Я читал и выходил за пределы моей пыльной комнаты и мне казалось, что всё становилось более терпимым, менее пропитанным дерьмом и кровью. Это не длилось очень долго: вскоре я перешёл от этапа Маркус-который-мечтает-иметь-крылья-и-откопать-спрятанные-сокровища-и-путешествовать-по-реке-на-плоту, к Маркусу, который засаживает-ножницы-в-дряблую-спину-этого-грёбаного-куска-дерьма. Я надеюсь, что эти тринадцатилетние никогда не повторят мой смертельный прыжок.

Приблизившись к полкам, я заглянул в пустое пространство между двумя книгами. И тут же чувствую, как скручивается мой желудок, словно он решил избавиться от съеденного на обед стейка.

Пенни вместе с Игорем, если правильно помню имя этого придурка. Говорят, смеются и едят, не знаю что. Вдруг он нежно прикасается к уголку её губ. Крепко зажимаю между пальцами тонкую книгу, пока полностью её не комкаю.

Сука.

Всё о чём я могу думать.

Сука.

Я понял, какую игру она ведёт. Ведь не дура. Шлюха, но не дура. Посмотри, как ему улыбается. Видно как хочет этого, с деньгами.

Женщины все такие и это действительно, правда. В конечном счёте, все они шлюхи. А я волновался. Но нет, она определённо этого не стоит.

Теперь, когда всё понял, я дам тебе то, что ты хочешь. Я тебя уничтожу. Опустошу тебя. В конце концов, для того, который сейчас здесь, останется очень мало для наслаждения твоей утраченной невинностью.

В бешенстве я возвращаюсь домой. И мешок становится моим смертельным врагом. Я луплю по нему, как если бы хотел его убить. Стираю все мысли, остается только абсолютная пустота, чёрная как асфальт.

Вдруг я слышу за дверью звуки и внезапно её распахиваю. Пенни так сильно дрожит, кажется, что она на грани падения с лестницы.

Входит, но некоторое время я её игнорирую. Продолжаю наносить удары по мешку, чтобы успокоить пожирающую меня ярость. В конце концов, я действительно выдохся, вспотел и, наконец, немного успокоился. Спорт мне всегда помогал не убить всех тех, кого я хотел бы убить. В данном случае Игоря. Он и его сраные золотые кудри.

Смотрю на Пенни, как бы спрашивая, какого чёрта она хочет, и она показывает мне письмо от Франчески и деньги. Деньги? Какие деньги? Ах, деньги за вчерашний вечер. Заслуженные двести пятьдесят долларов.

На мгновение, в моих мыслях вновь вспыхивает кровь Пенни, её гримаса страдания, моя бессознательная жестокость, и я делаю быстрый выбор.

Я задолжал ей оргазм. Чтобы стереть вчерашнюю боль, я должен ей немного удовольствия.

И после начну её трахать как надо, без лишних глупостей.

Притворяюсь, что мне шестнадцать лет, и делаю вид, что остановился на второй базе. Трогаю её языком и пальцами. У неё вкус и нежность ангела.

Это абсурдно, но мне нравится. Мне нравится. Меня возбуждает думать о её плоти, которой только я один касался и взломал. Я думаю, что каждый мужчина, хоть раз в жизни хочет лишить девственности, чтобы испытать вкус чистоты и извращённое – быть единственным.

Но самое шокирующее происходит потом, после того, как она кончила с шёпотом, который меня соблазняет сам по себе сильнее, чем сто громких стонов. Происходит, когда, по своей воле, без лишних слов с моей стороны, спрашивает о том, чтобы взять в рот мой член. Она делает это так неуверенно и недоверчиво, с румянцем, заливающим щёки, испуганная и смелая в одно и то же время. Всё это, вместо того чтобы успокоить, заводит ещё больше. Её хрупкость и дерзость почти, что взрывают меня.

Что это такое я чувствую, я не знаю.

Не знаю...

Не знаю...

Это необычные ощущения.

Идут далеко за пределы облегчения моего члена зажатого между её пальцами и прикосновениям языка.

Это таинственное чувство, без имени.

Только полчаса назад я был в ярости, а сейчас смотрю и ничего больше не понимаю. Она сука, без сомнения стерва, но стерва, которая мне нравится больше, чем обычно мне нравится женщина, которая не является Франческой. В то время как она уходит, я должен задушить искушение попросить остаться и рассказать, что происходит между ней и Игорем и приказать ей никогда больше с ним не встречаться.

Но я не делаю ничего из этого, чёрт побери, я не делаю. Я никогда не был ревнивым. Будет нелепо, если начну прямо сейчас. Ревнуют неудачники и слабаки. Те, кто не уверены, те, которые нуждаются в защитной сети, чтобы не быть проглоченными пустотой этой сволочной жизни, но я не такой. Мне хватает самого себя, у меня нет сомнений, я не боюсь высоты, заполняю любое пространство и отрекаюсь от любого страха. И я одержу победу над этими неизвестными чувствами, которые пытаются меня трахнуть.

Однако, весь вечер в клубе, даже во время работы, я думаю. Вспоминаю Пенни, как безумный. Красивая и провоцирующая цыпочка вертится у меня под носом, и я говорю, «нет». «Я говорю, нет?» Отвечаю, не задумываясь. «Нет, спасибо, вали отсюда, я занят». Та уходит, глядя на меня плохо. Я смотрю на самого себя ещё хуже, чем она. Она была горяча, как и те девушки из закусочной, которых я даже не заметил.

Я сам себе выношу мозг.

У меня всегда перед глазами губы Пенни, её прикрытые веки, звук её дыхания, аромат её кожи. Не получается выбросить её из головы. Даже среди громкой музыки, толкающихся людей, суматохи трудного вечера, фильм с её обнаженным телом, её дрожь и вздохи, маниакально крутится у меня в голове. Я схожу с ума. Я действительно псих.

Возможно, я должен перейти к грубым манерам.

Никакого насилия, нет, но необходимо покончить с этими бесполезными кавычками – замешательства и потрясения и различным враньём.

С этого момента только трахаюсь.

Где получится, как случится, с кем удастся.

Не только с ней. И с ней никакой деликатности, никаких отношений, никаких остановок, никаких воспоминаний. Мы трахаемся, а не занимаемся любовью.

Во всём этом самым загадочным является то, что когда в шесть утра Пенни от меня уходит, я всё ещё не прочитал письмо от Франчески.