Раиет

— Он недостойный мужчина, — ответил я.

140-ой рассмеялся без радости в голосе. Затем его лицо стало снова суровым.

— С тех пор, как убили мою мону, я каждую ночь думаю: почему мы здесь? Откуда мы все взялись? Зачем Господин создал эту Кровавую Яму? — его лицо исказилось. — И почему, черт возьми, мы подчиняемся ему? Мы все войны. Мы убиваем. Это все, что мы делаем. Мы убиваем каждый день. Мы убивали, даже когда были детьми. И сейчас, став уже взрослыми мужчинами, мы убиваем. И все же мы не убиваем их. — Он имел в виду Призраков. — Мы не задаем вопросов, мы не восстаем. Мы знаем только эту жизнь. И мы принимаем ее.

— Большинство мужчин-бойцов накачаны наркотой больше, чем мы. Только у нас особые привилегии, потому что мы чемпионы, — сказал я.

— Чири дают нам каждый день наркотик. Каждому в этой яме. Монеби, Убийцам, бойцам, нам. Зачем? Почему мы все это делаем? Если бы чири прекратили накачивать мужчин наркотой, то они сражались бы с ясными головами. Мы могли бы спасти монеби, единственная цель которых — раздвинуть ноги, а потом быть убитыми. Мы могли бы быть свободными.

— Ты хочешь быть свободным? — спросил я, его слова кружили у меня в голове. Я не мог остановить размышления над его вопросами.

Он покачал головой.

— Нет, я хочу умереть. Я хочу покинуть эту жизнь.

Я нахмурился. 140-ой наклонился вперед, насколько мог, к двери камеры и сказал:

— Я убью столько этих ублюдков, сколько смогу. И Господина, возможно; его инвесторов, на крайний случай. С тех пор, как он убил мою мону, мне больше не для чего жить. Как только у меня появится шанс, я воспользуюсь им с широко открытыми глазами. И я умру с улыбкой на лице, зная, что забрал с собой несколько Призраков.

— Как ты это сделаешь? — спросил я, мое сердце забилось быстрее.

Я был на стороне его плана. Мое тело ликовало.

Он пожал плечами.

— Я еще не знаю. Но придет время. Я молюсь, чтобы все мы, рабы, наконец восстали и уничтожили их всех. Но если этого не произойдет, я умру, делая это сам.

Я молча выслушал его. 140-ой стал пятиться назад. Но прежде, чем скрыться в уединении своей камеры, он добавил:

— Мы с тобой провели в этих помещениях почти одинаковое количество времени. За все эти дни я ни разу не видел, чтобы на тебе была бы хоть царапина после боя.

Его глаза сузились, затем расширились, явно осознав что-то важное. Снова придвинувшись ближе, он верно предположил:

— Мона. Верховная Мона, которую ты обслуживаешь каждую ночь. Он использовал ее, верно?

Мои губы сжались, и чувство неудачи охватило меня. 140-ой медленно покачал головой и вздохнул.

— Ты хочешь ее.

Он уставился на меня и добавил:

— Думал, ты ничего к ней не чувствуешь. Я проходил мимо твоей камеры и видел ее в углу, одинокую и напуганную. — Его голова склонилась набок, пока он изучал мое суровое выражение лица. — Но ты чувствуешь. И теперь он это знает. — Его руки вернулись на прутья решетки. — Я прав?

Мое молчание ответило за меня.

— Чем он угрожал? Угрожал вернуть ее себе? Он бил ее? Морил голодом? Отдавал другому бойцу?

Я задрожал, представив охранника, который приставил нож к ее горлу. Я крепче сжал свои Кинжалы, вспоминая ее широко раскрытые от страха глаза.

— Он собирался разрезать ей горло. У него за спиной стоял охранник. Он приказал мне продолжить бой. Растянуть убийство.

Я раздраженно отвернулся, а затем добавил:

— Я собирался позволить ей умереть. Мне нужно было позволить ее умереть…

— Но ты не смог, — закончил 140-ой.

Мне хотелось огрызнуться в ответ, что он не знает, о чем говорит. Что мне было наплевать на мону, которую мне навязали.

Но слова не покинули моего рта.

Я не мог их сказать, как ни старался.

— Он собирался ее убить? — подталкивал 140-ой, отступая назад.

Его суровое выражение лица сменилось сочувствием.

— Что? — сплюнул я, подходя к его камере.

140-ой замер. Затем, проведя рукой по лицу, сказал:

— Тогда ты в жопе. Он проверял тебя. Обычно он начинает медленно. Но с тобой и его моной он поставил на карту все, что имеет. — Он скрестил руки на груди. — Мы все видели, как он шествовал с ней по Ямам, прижимая ее к себе, владея, обладая ею. — Его бровь приподнялась. — Даже если он и дал ее тебе, она не принадлежит тебе по-настоящему. И если он был готов убить ее за твое неподчинение, это значит, что он рискнет всем ради того, чтобы ты подчинился, сломался. Это делает тебя самым жалким сукиным сыном этого места.

Отходя, 140-ой добавил:

— Я даже не знал ее имени. Знал ее номер, но не знал ее имя. Черт, даже не знаю свое собственное. Я не знаю ничего. Никто из нас ничего не знает, кроме того, как жить и существовать здесь. Но привилегия, зарабатываемая чемпионами, дает нам жизнь без наркоты. Это значит, что мы можем думать. Самостоятельно. Я не знаю, какой мир снаружи, но уверен, что это место неправильное, это место крови и боли. Я чувствую это в своем сердце. Чувствую всем своим существом.

Звук приближающихся охранников заставил меня двинуться вперед. С каждым шагом огонь внутри меня поднимался все выше и выше, пока я не почувствовал, что сгораю изнутри.

Добравшись до своей камеры, я захлопнул дверь и прислонился своим тяжелым телом к ближайшей стене. Мои ноги подкосились, и я рухнул на пол. Руки упали, раны сделали их слабыми. Мои Кинжалы застучали по каменному полу. Струйки крови стекали по порезанной коже и капали на пол рядом со мной.

Я смотрел прямо перед собой, не в силах пошевелиться. 140-ой был прав. Все годы здесь, в Яме, я провел в одиночестве. Нетронутый и неприкосновенный. А теперь я ранен. И все из-за шлюхи Господина.

Я поставил свой член превыше своей силы. Теперь я стал игрушкой Господина, как и 152-ая. Я отдал ему свою гордость. У меня ничего не осталось.

Я не знал, сколько просидел в таком положении, но звук легких шагов, приближающихся к моей камере, привлек внимание. В груди все сжалось, когда появилась 152-ая. Охранник открыл дверь, а затем захлопнул ее за ней.

Ее голубые глаза были огромными, когда она смотрела на меня, сидящего на полу. Вместо того чтобы радоваться, что она выжила, моя кровь закипела.

Нервничая, она подошла ближе, затем начала наклоняться к тому месту, где я сидел. Прежде, чем она успела бы что-то сделать, я швырнул свои Кинжалы через всю камеру, и они с грохотом упали на пол. Она вздрогнула и отшатнулась. Встретившись с ней взглядом, показывая всем своим видом, что видеть ее не хочу, я рявкнул:

— Убирайся в угол с моих чертовых глаз.

Я услышал ее глубокий вздох. Укол какого-то неведомого мне прежде чувства заурчал у меня в животе. Я заглушил это в себе, когда она проходила мимо меня и присаживалась на корточки. Я чувствовал ее пристальный взгляд, но не смотрел в ответ. Моя кожа горела огнем, мышцы подергивались от возбуждения. Воздух в камере казался слишком густым, слишком горячим. Я боролся за простой вдох.

Движение за дверью камеры заставило меня повернуть голову. Охранник впустил чири, которая пришла, чтобы зашить мои раны. В руках она несла миску с водой, иголки и нитки в маленьком мешочке висели на веревочке вокруг ее пальцев.

Чири наклонилась, чтобы обработать мои раны. Я отдернул руку, когда она попыталась смыть кровь.

— Отвали, — прошипел я. — Я сам все сделаю.

Чири склонила голову в ответ на мою резкость, и тут же поднялась на ноги. Она раскачивалась из стороны в сторону, как будто не знала, что делать. Я поднял глаза и заметил, как ее глаза расширились, уставившись на каменный пол. Ее лицо стало бледным, и когда я посмотрел на ее сцепленные руки на талии, они дрожали.

Слова 140-го о всех нас в этой яме не выходили у меня из головы. О том, откуда мы все здесь оказались. О том, как мы все подчиняемся приказам Господина без вопросов. Все чири были нумерованы 000. Я даже не знал ее имени. Я даже не знаю свое собственное…

— Оставь это здесь, — сказал я на этот раз менее резко. — Я сам все делаю.

Чири развернулась к двери, и я заметил, как ее плечи облегченно опустились. Она боялась меня. Я рискнул посмотреть на 152-ую в углу. Она съежилась, повернувшись лицом к стене.

Она тоже меня боялась.

Впервые с тех пор, как я стал Питбулем Арзиани, холодным и безжалостным чемпионом Господина, это выбило меня из колеи. Все меня боялись. Даже охранники никогда не подходили слишком близко к моей камере, опасаясь, что я сверну им шеи. Это был вполне обоснованный страх. Раньше я проделывал это с ними много раз. Противники даже ссались, когда я выбегал в яму из темного туннеля. Все сторонились меня. Это было то, в чем я был уверен.

667-ой сказал мне, что мы все под властью Господина и были одинаковы. Мы должны защищать друг друга.

Я всегда заботился только о себе.

Лязг закрывающейся двери камеры эхом отразился от каменных стен. А потом мы погрузились в тишину. Моя голова откинулась на холодную стену, и я закрыл глаза, просто дыша.

Я хотел отключиться. Просто заснуть и проснуться, обнаружив, что 152-ую забрали, и моя жизнь возвращается к тому, какой она была всегда. Я почувствовал, как морщины пролегли у меня на лбу, когда я подумал о своей жизни до последних двух недель. Каждый день был одинаков: проснулся, поел, накачан наркотой, тренировался. Затем в дни поединков — убивал. Это был бесконечный цикл.

В глубине моего живота образовалась дыра. 140-ой сказал мне, что привилегия, которую мы получили, будучи чемпионами, заключалась в том, чтобы быть свободными от наркоты. Мы могли думать. Думать самостоятельно. Большую часть своей жизни я не помнил, как жил до того, как меня похитили.

Я даже не знаю свое собственное имя.

Как только я был свободен от наркоты и меня перевели в это помещение, я быстро вошел в свою рутину. Но сейчас 140-ой зародил в моей голове семя размышлений. Зерно свободной мысли. Открыв глаза, я посмотрел на свои порезанные ноги и руки. Я увидел, как кровь измазала мой живот и теперь высыхает на моей идентификационной татуировке.

901-ый. Я был 901-ым, ни больше ни меньше. Я был Питбулем Арзиани. Самым эффективным и успешным убийцей, которого когда-то знала Кровавая Яма. Я задался вопросом: был ли когда-нибудь чем-то большим? Если бы освободился из этого места, мог бы я стать чем-то большим? Сжатие моей груди сказало мне, что я был, и я мог.

Я попытался представить себе, каким был мир над землей. И не смог. Мое единственное воспоминание было о том, что я когда-то был там, когда меня забрали Призраки. Когда они прибыли ночью и подняли меня с постели.

Больше ничего не было.

Я подумал о тысячах инвесторов. Я подумал о зрителях, которые сидели в толпе на боях. Они были не из Ямы. Они приходили снаружи. У них были свои жизни. Они были свободными.

Почему мы были несвободными? Почему я был не свободен?

Кожа вокруг моих ран стала подергиваться. Я знал, что у меня нет другого выбора, кроме как ухаживать за ними. Если я хочу быть в порядке к турниру, то должен подлечить раны, чтобы не развилась инфекция.

Подняв мешочек с пола, я разорвал его, нитка была уже вдета в иглу. Подняв руку, взял иглу и поднес к своей первой ране. Я даже не вздрогнул, когда игла проткнула кожу. Я привык к большему, чем этот уровень боли. Хотя я хмыкнул, когда дошел до середины. Я не смог дотянуться до верхней части раны под таким углом.

Отпустив руку, я вздохнул. Моя челюсть сжалась от разочарования.

— Почему? — моя голова повернулась в сторону угла, в котором сидела 152-ая.

Когда я встретился с ее голубыми глазами, ее щеки вспыхнули. Ее руки были обвиты вокруг колен. Колен, которые были прижаты как можно ближе к груди.

Мои глаза сузились, не понимая, что она имела в виду. Видя мое замешательство, она сглотнула, а затем объяснилась:

— Зачем ты это сделал? — она отвела взгляд. — Почему ты просто не позволил мне умереть?

Я заерзал на полу. Затем боль пронзила мою грудь так сильно, что я подумал, будто она может разорваться. Ее голос звучал так печально, так подавлено. Я не мог этого вынести. Мое внимание привлекла красная линия на ее шее. Я осознал, насколько близок был охранник от того, чтобы вскрыть ей горло. Когда мое внимание вернулось к ее лицу, она пристально смотрела на меня. Я не мог понять выражения ее лица, но заметил, как она красива.

Такая чертовски красивая.

Металлический браслет на ее запястье отражал свет, свисающей со стены лампы. Когда мое видение затерялось в мыслях, я ответил:

— Я не мог видеть твою смерть.

Последовала долгая пауза.

— Но почему? Я не понимаю. Ты… ты не хочешь меня.

Ее голова наклонилась вперед, темные волосы закрыли лицо. Я подумал, что она закончила говорить, но она прошептала:

— Тебе следовало дать мне умереть.

Боль в моей груди переросла в агонию.

— Никто не должен умирать от руки Призрака.

Она подняла голову, и у меня в горле встал ком, когда я увидел слезы, стекающие по ее гладким щекам. Она невесело рассмеялась и спросила:

— Даже шлюха Господина?

Мой взгляд снова опустился на ее браслет. Я ненавидел слышать то, как грустно она говорила. Мои пальцы сжались в кулак. Я сделал три глубоких вдоха. На четвертый заставил себя посмотреть ей в глаза.

— Ты не шлюха.

Она нахмурилась.

— Ты не веришь в это. Ты думаешь, что я принадлежу Господину, что хочу его.

Ее нижняя губа задрожала, когда она добавила:

— Знаешь, он причиняет мне боль. Он заставляет меня истекать кровью и оставляет синяки на моем теле и лице.

Я замер. Пламя ненависти окружило мое сердце, нагревая кровь. Затем ее голова склонилась набок.

— Но ты этого не делаешь, — добавила она почти беззвучно. — Ты не хочешь меня, но ты даешь мне свое освобождение, чтобы спасти меня от боли. Ты не хочешь меня, но ты причиняешь боль себе, чтобы спасти мою жизнь. — Румянец на ее щеках окрасился в алый цвет. — И когда ты берешь меня, ты не причиняешь мне боль. Ты нежный, хотя и большого роста. Ты мог бы закончить эту игру Господина. Ты добрый и мягкий… и ты даришь мне свою заботу.

Мне нечего было сказать ей в ответ. 152-ая отвела взгляд и уставилась на дальнюю стену.

— Ты Питбуль Арзиани. Тебя боятся. Но для меня ты — безопасность.

Низкое рычание вырвалось из моего горла при ее словах. И снова неведомое чувство поселилось в моем сердце, прогоняя жар. Я попытался отвести взгляд от этой моны, свернувшейся калачиком у стены, но не смог. Она поймала меня в ловушку.

Внезапный холодный порыв воздуха прокатился по моей камере, охладив раны. Шипя от ощущения ветерка на моей разорванной и обнаженной плоти, я посмотрел на вниз и взял иглу. Я попытался наклониться так, чтобы зашить рану, но как бы я ни старался, не мог дотянуться.

— Черт, — выплюнул я, собираясь сорвать эту чертову штуку со своей руки, когда почувствовал, как маленькая ладонь накрыла мою собственную.

Я поднял взгляд. 152-ая стояла передо мной. Ее голубые глаза были огромными, нервно смотря на меня сверху вниз. Ее рука вздрогнула, когда коснулась моей, и я почувствовал, как дрожат ее пальцы. Ее лицо раскраснелось. Сделав глубокий вдох, с силой, которую я никогда не мог себе представить, она взяла иглу из моей руки. Молча обошла то место, где я сидел. Присаживаясь рядом, она наклонилась к моей ране и начала зашивать кожу. Я наблюдал за ее руками, которые работали быстро и нежно. Когда я перевел взгляд на ее лицо, меня бросило в жар.

Она не была шлюхой. И я почувствовал, как у меня свело живот, когда я подумал о том, что она принадлежит Господину. Но она не была его. Он не заслуживал ее.

Я ощутил теплую воду, стекающую по руке. 152-ая промывала рану, над которой работала, рану, которую только что зашивала. Ее прикосновение было таким легким, что казалось, будто его совсем не было.

Не поднимая глаз, она перешла к ране на моем плече и начала зашивать ее. Я не мог вымолвить ни слова, наблюдая за ней. Мой пульс грохотал в ушах, кровь бешено неслась по венам. У меня никогда не было такого с женщиной. Такой близости. Чувствовать все эти странные вещи. Это мысль вызвала во мне отвращение. Но в этом не было ничего отталкивающего.

Когда 152-ая дошла до середины раны, ее нижняя губа начала дрожать. Я не знал почему, но внезапно почувствовал холод. Тогда слеза скатилась по ее щеке и капнула ей на руку. Я потянулся к ее руке и остановил ее работу своим запястьем.

Я хотел, чтобы она посмотрела на меня. Когда она наконец это сделала, то прошептала:

— Мне не нравятся твои раны. — Она поднесла руку к груди. — У меня болит здесь от того, что больно тебе. — Она моргнула, ее длинные ресницы коснулись верхней части щеки. — Что ты ранен из-за меня. — Она отвернулась. — Я сделала тебя слабым. Твой самый большой страх сбылся.

Я не знал, что сказать. Мне не нравилось видеть ее плачущей. Моя рука сжималась и разжималась. Я поднял ее, борясь с инстинктом остановиться, и положил ей на щеку. 152-ая застыла под моим прикосновением.

Я собирался отдернуть руку, чувствуя так много боли от того, что она не хотела бы, чтобы моя рука касалась ее кожи. Но как только моя рука стала опускаться, то она быстро подняла свою руку и положила ее поверх моей. Она удержала ее на том месте, куда я дотронулся.

Я дышал, и она дышала в унисон, пока мы оставались неподвижными в этот момент. Когда ее глаза встретились с моими, она произнесла:

— Я стала причиной твоего падения. Я шлюха и заставила тебя подчиниться.

Прочистив свое горло, я прохрипел:

— Ты нечто большее, чем обычная шлюха. Ты нечто большее, чем какая-то мона. — Я покачал головой. — Мы все такие. Все мы рабы.

— Рабы? — спросила она, ее милое личико сморщилось в замешательстве.

— Монеби, бойцы, чири. Все мы под контролем Господина.

Она кивнула в ответ на мои слова, но я видел, что она все еще не понимала.

— Мы похожи, — в итоге сказала она, и мое сердце растаяло, когда на ее губах появилась легкая улыбка. Улыбка. То, что я редко видел, но что давалось так свободно.

— Да, — прошептал я в ответ.

— Его чемпион и его шлюха. — На этот раз ее голос дрожал от печали. — Не свободные.

Не свободные.

152-ая вздохнула, и, прищурив глаза, продолжила:

— Я… я думаю, что хотела бы быть свободной, — ее рука соскользнула с груди и прижалась к моей. Мою кожу покалывало от ее прикосновения. — А ты? — спросила она, — ты бы тоже хотел быть свободным?

Я задумался над ее вопросом. Я никогда раньше не желал для себя свободы. Никогда не верил в то, что однажды стану свободным. Никогда не желал этого.

— 901-ый? — настаивала она.

Что-то в том, как она назвала мой номер, вызвало всплеск раздражения в крови. Рука 152-ой слегка коснулась моей татуировки, и она спросила снова:

— Хотел бы?

Используя свою свободную руку, я положил ее поверх ее руки, которая находилась на моей груди. Ее полные губы слегка приоткрылись, и она судорожно втянула воздух.

— Как тебя зовут? — спросил я, наблюдая, как бледнеют ее щеки.

— Мое имя?

Я наблюдал за ней, пока она напряженно думала. Когда ее плечи поникли, я понял, что она не знает ответа.

— Я не могу вспомнить, — тихо сказала она, — я не знаю своего имени.

— Как и я, — ответил я. — Знаю, что русский и думаю, что мне около двадцати четырех лет.

Она вскинула голову и взволнованно проговорила:

— Мне двадцать один.

Когда я смотрел на ее слегка растянувшиеся в улыбке губы, настенный светильник на дальней стене окружал ее голову ореолом; она выглядела идеально.

— Примерно одного возраста.

Ее щеки покрыл румянец, и она опустила глаза. Когда она вновь подняла их, ее лицо снова стало серьезным. Взгляд блуждал по моим порезам, ссадинам и синякам.

— Ты спас меня, — прошептала она. — Ты спас меня от смерти.

Я стиснул зубы от облегчения в ее тоне.

— Не мог поступить иначе. Видел тебя в руках того охранника…

Я сделал паузу, чтобы поднять голову и провести кончиком пальца по едва заметному следу от ножа на ее горле.

— Я видел, как его нож создавал эту отметину. Видел в глазах Господина, что он отдаст приказ перерезать тебе горло.

Я замер, но вздохнув, признался:

— Я не мог этого допустить. — Я снова постучал над сердцем. — Здесь. Здесь слишком больно.

152-ая никак не отреагировала на то, что я сказал. Она не двигалась. На минуту я поверил, что она искренне желала, чтобы я дал ей умереть. Затем она придвинулась на коленках ближе ко мне и, наклонившись вперед, прижала свои губы к моему лбу. Мое дыхание участилось.

Ее неповторимый аромат донесся до моего носа, наполнив легкие. Я с трудом удержался, чтобы не протянуть к ней руки и не придвинуть ее ближе. Когда 152-ая отодвинулась, я пальцем провел по ее лицу и сказал:

— Ты прекрасна.

Ее глаза расширились, как будто она не могла поверить, что эти слова слетели с моих губ. Когда мои брови в замешательстве опустились к переносице, она отреагировала:

— Я думала, что не нравлюсь тебе. Не думала, что ты хочешь меня.

Я отшатнулся в шоке, мои плечи ударились о холодную стену позади меня. Рука упала на пол. 152-ая придвинулась ближе и умоляла своими голубыми глазами ответить ей.

Проиграв битву своим инстинктам, чтобы оттолкнуть ее, я ответил:

— Я хочу тебя… Ты… нравишься мне. Так сильно. Я бы хотел этого не чувствовать.

Легкий вздох слетел с ее губ. Наклонившись, она взяла мою руку в свою. Я восхищенно наблюдал, как она поднесла ее ко рту и запечатлела три долгих поцелуя на моей израненной коже. Я резко втянул в себя воздух, ожидая, что же она сделает дальше.

Она опустила наши соединенные руки на свои колени и сказала:

— Я тоже хочу тебя. И ты мне тоже нравишься. Очень сильно.

От этих слов внутри меня что-то сломалось. Я почувствовал, как стены вокруг моего сердца рушатся. И я также знал, что больше не буду прятаться, больше не буду обманывать себя, что она не может на меня повлиять.

Мое желание к ней было таким же реальным, как и любой бой, в котором я участвовал. И это было также опасно. 140-ой был прав. Господин держал меня именно там, где ему было нужно. Его план сработал идеально. Это должно было подпитывать мою постоянную ярость. Вместо этого он наполнил меня светом.

Ее глаза затрепетали, она посмотрела на меня и произнесла:

— И я тоже думаю, что ты прекрасен. — Румянец с ее щек распространился на шею и дальше по груди. — Я не уверена, что женщины говорят это мужчинам, но тем не менее я так думаю.

Затем 152-ая подняла с пола иголку с ниткой. Она попыталась разнять наши соединенные руки, но я держал ее. Она посмотрела на меня, смущаясь тем, что я не отпускаю ее. Я не был уверен почему. Просто не хотел ее отпускать.

Прекрасно это понимая, она улыбнулась и ответила:

— Позволь мне зашить твои раны. Нужно закрыть плоть, затем помыться.

Я неохотно отпустил ее руку. 152-ая повернулась боком и вытерла порезы теплым влажным полотенцем. Она обработала каждый порез, смывая кровь с моей кожи.

Когда она закончила, я прошел в душ, чтобы смыть остатки боя. Когда вода покрыла мою голову, все, о чем я мог думать, была 152-ая, заботящаяся обо мне, вытирающая меня… улыбающаяся мне.

Я тоже хотел улыбнуться ей в ответ.

Выключив душ, я вытерся, затем вошел в комнату. Когда я окинул ее взглядом, то обнаружил 152-ую в углу, прижавшую колени к груди.

Мое сердце разбилось. Она была такой миниатюрной и хрупкой, съежившись на полу. Она смотрела на меня, подходящего к матрасу. Опустившись на пол, я сделал глубокий вдох. Затем протянул руку. Глаза 152-ой расширились.

Прошло несколько секунд, прежде чем она робко поднялась на ноги и направилась ко мне. Ее рука легла в мою, и она замерла. Я откинулся на узкий матрас и потянул ее к себе. Она легла рядом со мной, все еще глядя на меня с удивлением.

Внезапно почувствовав, что мои нервы на пределе, я прохрипел:

— Тебе больше не придется спать в углу. Если ты в этой камере, значит ты в моей постели. Ты спишь рядом со мной.

Слезы наполнили глаза 152-ой, но ни одна из них не упала. Я ждал, что она ответит. Но она просто сжала мою руку. Мои глаза закрывались, затянутые сном. Когда я проснулся позже, 152-ая тряслась от наркотиков. Я перевернул ее на спину и избавил нас от одежды. Когда я вошел в нее, окутанный ее теплом, ее глаза загорелись желанием. Я хотел бы, чтобы она была не под воздействием наркотика.

Впервые в своей жизни я желал, чтобы она хотела меня по своей воле. Желала, чтобы я вошел в нее, взял ее так, как берет мужчина женщину.

Чтобы сделать ее своей.

Без наркотиков.

Без игр разума.

Только она и я, потерявшиеся в чувствах. Два раба, на одну ночь свободные от цепей своего Господина.

Глава 10

152

— Вы улыбаетесь.

Я моргнула, выходя из транса, в котором пребывала. Пар, вызванный горячей водой, поднимался от моей разгоряченной кожи, и пузырьки окружали каждый сантиметр моего тела. Я посмотрела на Майю, которая изучала меня.

Поднеся руку к губам, я спросила:

— Да?

Она подозрительно кивнула.

— На самом деле вы изменились за последние несколько дней.

Она уставилась в пространство, словно пытаясь разрешить головоломку. Когда она снова посмотрела на меня, то добавила:

— С боя 901-го.

Инстинктивно я поднесла руку к горлу. След от ножа исчезал, но кожа еще была повреждена, рана все еще причиняла боль.

Лицо Майи вытянулось, когда она увидела метку. Она беспокоилась о моем горле с тех пор, как я рассказала ей, что заставили делать 901-го. Я не рассказала о том, как он прижимал меня к себе, когда мы спали. Не рассказала и том, как он признался мне, что я ему нравлюсь и что он хочет меня. Я не хотела этим делиться. Это было запечатано в моем сердце, чтобы только я могла наслаждаться этим.

Голова Майи склонилась набок, когда она проводила по моей руке губкой.

— Что-то произошло за последние несколько дней, мисс? С 901-ым?

— Что заставило тебя спросить об этом?

Майя присела на корточки.

— Вы ведете себя по-другому. Менее замкнуто. Более умиротворенно, если можно так говорить в этом месте.

Она сделала паузу, затем добавила:

— Вы как монеби чемпионов. Таких, которых не накачивают наркотой. Они улыбаются, как вы. Они в ладах с собой, в то время как другие не могут себе этого позволить. Совсем как вы.

За последние несколько ночей 901-ый исцелился. Он был отстранен от боев, поэтому не покидал свою камеру. Но меня все равно приводили к нему каждую ночь, позже чем обычно. И забирали рано утром. Времени на разговоры было не так много, но, когда я входила в камеру, он сразу же протягивал мне руку. Я принимала ее, и он вел нас к своему матрасу. Мы спали лицом к лицу до тех пор, пока наркотики не разрывали мои вены и не накрывали меня. Я всегда просыпалась позже, прижимаясь к его груди.

Безопасность.

— Мисс? — позвала Майя, и моя голова снова прояснилась.

Она выжидающе смотрела на меня. Плечи Майи поникли.

— Он вам нравится. — Это был не вопрос. Она знала, что права.

Опустив свою голову и пропуская воду сквозь пальцы, я сказала:

— Он мне очень нравится. Больше, чем следовало бы.

— Мисс, у вас ничего не выйдет с 901-ым.

Мой желудок сжался от настойчивости в ее тихом, но торопливом тоне.

— Почему?

— Господин, — прошептала она, затем оглянулась на дверь.

Когда она снова посмотрела на меня, кровь отхлынула от ее лица.

— Господин не вынесет того, что у вас чувства к 901-ому или у 901-ого чувства к вам.

Я сидела спокойно, ожидая продолжения.

— Он отдал вас 901-му, потому что тот проявил к вам интерес. Я наблюдаю за Господином, мисс. Слежу за каждым его шагом, чтобы защитить вас. — Ее маленькие ручки вцепились в края ванны. — Он одержим, мисс. Я не думаю, что вы осознаете степень его одержимости.

Она посмотрела вниз, глубоко вздохнула и продолжила:

— Я… иногда я преследую его. Чтобы посмотреть, куда он ходит по ночам, когда вы у 901-ого.

— И куда он ходит?

— В покои чемпионов, мисс. Он наблюдает, как 901-ый берет вас.

Она отвернулась, и на ее лице появилось печальное выражение.

— Чего ты мне не договариваешь? — спросила я.

Майя откинулась назад.

— После этого он часто ходит в покои монеби.

Я все еще молчала.

— Он предпочитает мон с темными волосами и голубыми глазами.

После этого она замолчала. Я поднялась из ванны и завернулась в полотенце, затем присела напротив Майи и взяла ее дрожащую руку.

— Что, Майя? Скажи мне.

— Он причиняет им боль, — сказала она еле слышно. — Он наказывает их, овладевая ими. Бьет их, хлещет их, все время выкрикивая ваше имя.

Каждый мускул в моем теле лишился энергии.

— Что он делает?

Майя резко наклонилась вперед, крепко сжимая мою руку.

— Вам не может нравиться 901-ый, мисс. Господин этого не потерпит. Последняя Верховная Мона…

— Что? — подталкивала я, тряся ее руку. — Что ты узнала?

— Я поспрашивала, мисс. Я спросила других чири. Одна из них призналась мне, что Верховная Мона, та, что была до вас, та, на которую Господин никогда не смотрел так, как на вас, была убита по его приказу. Он причинял ей боль в течение многих дней до момента ее смерти, потому что у нее была привязанность к бойцу, которого она посещала… такая же, как у вас к 901-ому, — пальцы Майи дрожали. — Она рисковала своей жизнью, чтобы тайно навещать его. Ее чири помогала ей в этом. Ее тоже убили.

— Нет, — прошептала я.

Мое сердце билось так громко и так быстро при мысли о женщине до меня. Грудь сжалась от понимания. Она нашла мужчину, которого хотела иметь рядом с собой, с которым ее заставили быть, затем ее убили. Это было жестоко.

— А боец? — спросила я. — Что случилось с мужчиной?

— На следующую ночь его вывели в Яму для боя, — темные глаза Майи не отрывались от моих.

Холодок пробежал по моему позвоночнику, когда резкое осознание поразило меня.

— 901-ый, — прошептала я. — Он сразился с ним и 901-ый убил его.

Майя кивнула.

— Он не знал. Для него он был еще одним противником.

— Но 901-ый непобедим, — заключила я. — Господин знал, что приговорил его к смерти.

Майя медленно кивнула.

— Мисс, вы должны сохранять эмоциональную дистанцию с 901-ым, пока Господин не убедится, что угрозы нет. Если он узнает, что у вас есть друг к другу чувства, — она покачала головой, ее лицо побледнело. — Никто не знает, что он сделает. Господин непредсказуем, и он смертельно опасен. Я боюсь, что то, как он относится к вам, его одержимость, которую он испытывает к вам, делают его намного более жестоким.

— Поняла, — сказала я.

Майя проверила время и поднялась на ноги.

— Мисс, я должна подготовить вас для Господина. Вы должны присутствовать на втором и заключительном поединке сегодня вечером.

Как только ее слова слетели с губ, мои ноги онемели. Майя присела на корточки.

— Что такое, мисс?

— 901-ый дерется сегодня вечером, — сказала я и увидела, как на лице Майи отразилось беспокойство, подобное моему. — Я не могу, — проговорила я, качая головой. — Не могу снова смотреть на то, как ему причиняют боль.

— Вы должны, — ответила Майя и обхватила мое лицо ладонями, вытирая слезы, что катились по моим щекам, и о которых я не знала. — Вы обязаны вести себя так, как будто 901-ый для вас ничего не значит.

Звук приближающихся шагов охранников привлек мое внимание. Майя помогла мне подняться с пола, когда дверь в комнату с грохотом распахнулась. Страх побежал по моим венам, словно лед, когда в комнату вошел Господин. Он был безупречно одет, ни один волосок не выбился из прически. Но жесткий блеск в его глазах сказал мне, что сегодня вечером я буду иметь дело с Господином, который любит причинять боль. С Господином, который любит быть жестоким. С тем, которому нравилось заставлять тебя кричать.

Я замерла, когда его взгляд встретится с моим. Господин, невозмутимый и как всегда сдержанный, направился ко мне. Но я заметила, как его щека подергивалась при каждом шаге, что выдавало его еле сдерживаемый гнев.

Ладонь Майи крепче сжала мою собственную. Господин встал передо мной. Словно отгоняя муху, он схватил чири за волосы и швырнул на пол.

Майя упала с глухим стуком. Я инстинктивно кинулась ей на помощь. Но Господин был быстрее: он сильно схватил меня за руку, развернул и потащил к кровати. Мое тело стало обнажено, когда он скинул с меня полотенце на пол. Не произнеся ни слова, он толкнул меня на кровать, спиной к нему. Я вскрикнула, когда его ноги раздвинули мои. Затем услышала, как расстегнулась его молния на брюках. Потом он оказался надо мной, ворвавшись внутрь со всей жестокостью, которую, я знала, он таил в себе.

Мои пальцы вцепились в простыни, когда его грудь прижалась к моей обнаженной спине, удерживая меня на месте. И он был неумолим. Он не был медленным, не облегчал проникновение. Он брал меня жестко и быстро. Он застал меня врасплох. Болевые ощущения были невыносимыми, но душевные раны были еще хуже. Он повернул мою голову, меняя ее положение на матрасе. Теперь я была повернута лицом к комнате, мои глаза встретились с Майей, которая все еще лежала на полу, уязвленная и испуганная.

Я зажмурила глаза, не желая видеть, как она становится свидетелем происходящего. Когда я это сделала, то почувствовала, как дыхание Господина прерывисто прошлось по моей щеке. Он застонал, увеличив скорость своих толчков. Затем, наклонившись еще ниже, он приблизил губы к моему уху и сказал:

— Ты моя, 152-ая. Моя Верховная Мона.

Одержимость пронизывала каждое его слово. Его свободная рука потянулась вниз, чтобы схватить меня за бедро. Я подавила крик, когда его пальцы впились в мою плоть, оставляя синяки.

Господин выругался, когда его длина дернулась внутри меня. Я молилась, чтобы все закончилось, но Господин сопротивлялся своему освобождению. Он качнул бедрами, убедившись, что я чувствую каждый укол боли.

— Мои охранники следили за тобой. Они видели, как ты целовала его в лоб. Они видели, как ты мыла его. Они слышали, что ты говорила с ним по-русски.

Господин схватил меня за голову и заставил выгнуть спину. Я сдержалась, чтобы не издать ни звука. Ему бы это понравилось. Я не хотела доставлять ему такого удовольствия.

— Но что еще хуже, так это то, что ты спала с тем монстром, в его постели. Он трахал тебя в своей постели, а затем прижимал к себе.

Господин переместился от уха и укусил меня за плечо, поворачивая мою шею в сторону. На этот раз у меня не было другого выбора, кроме как закричать от боли. Как только я это сделала, Господин зарычал от удовольствия.

Он вошел в меня еще четыре раза, а затем отпустил. Щекой я приземлилась на кровать, тело болело. Господин вышел из меня и отошел в сторону.

— Одень ее, — приказал он Майе.

Майя вскочила на ноги. Ее волосы были выбиты из аккуратного пучка. Выполняя приказ, она подошла к тому месту, где я лежала, и помогла мне подняться на ноги.

Я поморщилась от движения. Господин не двигался, стоя у изножья кровати.

— У вас есть пятнадцать минут.

Резкая команда Господина заставила меня подпрыгнуть, затем он добавил:

— Не смывай с нее мое освобождение. Оставь как есть.

Майя быстро провела меня в боковую комнату и начала приводить в порядок мои волосы и лицо. Когда я посмотрела в зеркало, на моих глазах выступили слезы. След от укуса был окровавленным и глубоким, мои волосы были в беспорядке. Хуже всего было то, что семя Господина, которое он приказал Майе оставить, стекало по моим ногам.

Тошнота подступила к горлу, но я сдержалась. Майя молчала, одевая меня даже быстрее, чем требовал Господин. Я стояла, пока она одевала меня в темно-синее платье с высоким воротом. Материал был красивым, но уже запятнанным семенем, стекающим по моим бедрам, и следом от укуса, ярко выделяющимся на коже.

Когда Майя вдевала мне в уши длинные серьги, наши глаза встретились, и я увидела страх в их темных глубинах. И я поняла, что означал этот взгляд. Он знал. Он знал или, по крайней мере, подозревал, что у меня есть чувства к 901-ому.

Как бы я ни боялась мужчины, ожидающего меня в другой комнате, как бы ни осознавала, что он причинит мне боль самыми ужасными способами, если узнает, как сильно я забочусь о 901-ом, я не могла найти в себе сил, чтобы беспокоиться.

Майя отступила назад и кивнула. Приняв это за знак выйти из комнаты, я так и сделала, низко опустив голову, как любил Господин.

— Ах, — услышала я его громкий шепот. — Ты выглядишь прекрасно.

Мое сердце екнуло, но не от счастья. Оно было в полном замешательстве. Палец Господина коснулся моего подбородка и приподнял мою голову, пока мои глаза не встретились с его. Он улыбался, но в его взгляде все еще оставалась злость.

— Такая красивая, — пробормотал он и наклонился вперед, чтобы запечатлеть долгий, единственный поцелуй на моих губах.

Я задрожала. Старалась не показывать своего гнева, но сдержать его было невозможно.

— Шшш, — успокаивал Господин, отступая назад.

Его губы сжались, затем он сказал:

— Ты шлюха, это то, для чего ты была создана, то, кем я тебя сделал. Это не твоя вина, что ты хочешь, чтобы этот зверь трахал тебя. — Он подходил все ближе и ближе, пока не возвысился надо мной. — Это так? — спросил он ровным и угрожающим тоном. — Ты хочешь, чтобы он трахал тебя, лепесток? Ты хочешь его больше, чем меня?

Я была слишком напугана, чтобы говорить, поэтому промолчала. Это было неправильное решение. Рука Господина схватила меня за плечо и сжимала до тех пор, пока я не вскрикнула.

— Отвечай мне, — прошипел он.

— Нет, Господин, — быстро ответила я. — Я не хочу его.

Хватка Господина ослабла. Когда он посмотрел на меня, на его губах была самая широкая, самая искренняя улыбка. В мгновение ока его гнев исчез, и я почувствовала себя ошеломленной. Его постоянно меняющаяся личность смягчилась до мужчины, который смотрел на меня так, словно я была самой важной женщиной из всех. «Кем я и являлась», — поняла я. Я была у него в руках, а не у 901-го.

Эта мысль причинила мне больше боли, чем я могла бы вынести.

Взяв меня под руку, он повернулся к двери.

— Пойдем. Наши инвесторы ждут нас.

От меня не ускользнуло то, что он назвал их «нашими». Поняла, что в его представлении я снова была его собственностью. Но когда мы вышли за дверь, и Господин повел меня к туннелю бойцов, меня охватило дурное предчувствие. Это был не тот путь, которым мы обычно шли к яме и месту Господина; этот коридор вел к 901-ому. Он вел нас в покои чемпионов.

Я споткнулась, когда Господин потянул меня вперед, непреднамеренно замедляясь. Пыталась сохранить самообладание, когда мы вошли в помещение чемпионов, но мои ноги ослабли, и я не могла сдержать дрожь в руках.

Господин ничего не говорил. Когда мы проходили мимо дверей камер двух других чемпионов, они появились, чтобы посмотреть, кто прибыл. Лицо чемпиона, 140-ого, когда он посмотрел на Господина, покраснело. Его руки сжимали перекладину с невероятной силой. Если бы взглядом можно было убивать, то Господин испустил бы свой последний вздох.

Когда мы подошли к камере 901-ого, он уже ждал за дверью с клинками в руках, готовый к бою. Как и каждую ночь, мое сердце екнуло, когда я увидела его. На нем были черные спортивные штаны, ноги босые. Его грудь блестела от пота. Я знала, что это из-за упражнений, которые он делал, чтобы разогреть мышцы перед боем. Его русые волосы были в беспорядке, но голубые глаза сияли.

Но сразу потускнели, когда он увидел меня под руку с Господином.

Господин же казался спокойным и собранным, но его рука, державшая мою, напряглась до такой степени, что причиняла мне боль. Мои ноздри раздулись, когда я пыталась ее сдержать.

— 901-ый, — самодовольно сказал Господин, подходя ближе к двери камеры.

За последние несколько недель я заметила, что охранники держались на безопасном расстоянии от 901-ого, когда он стоял у двери своей камеры. Майя рассказывала мне, что все его боялись, что он убил нескольких охранников просто ради убийства. Но Господин подошел так близко, что, если бы захотел, 901-ый мог бы причинить ему очень сильную боль. Господин же даже не казался напуганным.

Он толкнул меня перед собой, моя спина уперлась ему в грудь. Его руки поднялись, чтобы схватить меня за плечи. Его хватка была непреклонной.

Когда я подняла глаза, щека 901-ого дернулась. Это был единственный признак того, что на него подействовало наше присутствие. Господин долго молчал, пока не откинул мои волосы назад, обнажив плечо. Плечо, которое он укусил, то, которое уже покраснело, покрылось синяками и распухло.

Низкое рычание зародилось в груди 901-го. Он уставился на мою новую рану. Я смущенно опустила глаза. Господин напрягся от реакции 901-ого, затем наклонился и провел носом по моей шее сбоку. Я зажмурилась от отвращения. Не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Он причинил мне боль. Но более того я не хотела, чтобы 901-ый видел Господина со мной таким. Если бы это было в моих силах, он бы никогда не узнал, что Господин только что взял меня, жестко и грубо. Я хотела бы сохранить 901-ого в неведении.

Но этого не случилось, потому что, не говоря ни слова, Господин наклонился и поднял мое платье. С каждым следующим дюймом, обнажающим мои ноги, у меня все больше и больше перехватывало дыхание. А когда он обнажил мою сердцевину для 901-ого, у меня заболела грудь. Освобождение Господина все еще было на моих бедрах. Он демонстрировал 901-ому то, что сделал.

Воздух в помещениях чемпионов сгущался до тех пор, пока я не почувствовала скованность и жар. Когда, наконец, открыла свои глаза, не в силах больше выносить напряжение, возникшее между нами, то встретилась с взглядом 901-ого, излучающим ярость. Мышцы были напряжены, вены выступили. Зубы стиснуты вместе. Я отчетливо видела, что он вот-вот взорвется.

Я попыталась привлечь его внимание. Умоляла его встретиться со мной взглядом, но его взгляд был прикован к моим бедрам. Несколько секунд спустя 901-ый издал яростный рев и бросился на клетку. Я закричала, когда его плечо врезалось в жесткие металлические прутья. Однако Господин не сдвинулся с места. Он даже не вздрогнул. Когда я оглянулась, чтобы увидеть лицо Господина, то оно светилось триумфом. Мое сердце замерло. Он хотел этой реакции. Он ломал своего чемпиона.

Он использовал меня, чтобы добиться этого.

В этот момент я возненавидела себя. Но не так сильно, как ненавидела Господина.

901-ый отпрянул и снова врезался в решетку.

— Нет, — выкрикнула я. — Остановись!

901-ый незамедлительно замер, его грудь поднималась и опускалась быстрыми движениями. Он встретился с моими умоляющими глазами.

Улыбка Господина исчезла. На его месте оказался мужчина, который брал меня некоторое время назад. Меня охватил ужас. Своей мольбой я показала, что мне было не все равно.

— Оставь ее, — прорычал 901-ый, когда Господин обошел меня.

Мои руки упали по бокам, пока я ждала его реакции. Я не была готова к его действиям. В мгновение ока Господин сжал кулак и ударил меня в живот. Раскаленная добела боль пронзила все мое тело. Я склонилась вперед, задыхаясь от нехватки воздуха. Я слышала, как 901-ый трясет металлические прутья, но не могла выпрямиться, чтобы попросить его успокоиться.

Господин принял быстрое решение, взял меня за волосы и заставил выпрямиться. Я прикусила губу, чтобы сдержать крик. Как только мои глаза встретились с глазами 901-ого, рука Господина взлетела вверх и ударила меня по лицу. Моя щека горела от ощущения его сильного удара. На этот раз я действительно закричала. Рана на моей щеке пульсировала, но Господин еще не закончил.

Двигаясь передо мной, спиной к 901-ому, он снова ударил меня кулаком в живот, затем снова по ребрам. Мои ноги подкосились, и я начала падать. Руки Господина поймали меня прежде, чем я упала на пол, и он заключил меня в свои объятия.

— Шшш, лепесток, — пробормотал он, казалось, успокаивая меня, нежно поглаживая рукой мои волосы. Он вел себя так, будто не он только что сделал мне больно.

Через его плечо я увидела, как 901-ый поднял свои клинки. Я с ужасом наблюдала, как он приближался, чтобы ударить Господина в спину. Чистый страх зажал меня в свои тиски. 901-ый умрет, если убьет Господина. Когда лезвия приготовились вонзиться через металлические прутья, я оттащила Господина назад и закричала:

— Нет!

Господин последовал за мной, и я увидела, как клинки 901-ого остановились по моему требованию. Кончик Кинжала застыл на полпути через решетку. Господин повернул голову, чтобы посмотреть на своего чемпиона. Он чуть не потерял равновесие, держа меня, но быстро его восстановил. Я недоверчиво подняла голову. В этот момент, видя, как близко он был к смерти, Господин был потрясен.

В этой краткой потере самообладания я поняла, как сильно он боялся 901-ого.

Господин выпрямился и потянул меня назад. Он обнял меня и так широко улыбнулся, посмотрев на меня.

— Мона, — прошептал он, — ты спасла меня.

Выражение его лица и блеск в глазах были чем-то знакомым. Чем-то неожиданным.

Это была благодарность. Это была чистая привязанность.

Затем это исчезло. Резко развернувшись, Господин встретился лицом к лицу с 901-ым. Боец опустил свои клинки. На его красивом лице тоже было непроницаемое выражение.

— Ты посмел напасть на меня?

901-ый игнорировал его, уставившись на меня поверх головы Господина.

Господин проследил за взглядом 901-ого и издал резкий, издевательский смешок.

— Ты ничто, 901-ый. Моя мона спасла меня.

Когда чемпион развернулся, Господин подошел ближе к решетке и сказал:

— Если ты хочешь увидеть ее снова, если хочешь прикоснуться к ней, ты продлишь этот бой, пока я не подам тебе сигнал.

Господин сунул руки в карманы и заключил:

— Хотя, знаешь, ты никогда ее больше не увидишь.

Я попыталась привлечь внимание 901-ого, сказать ему, что я спасала не Господина, а его самого от верной смерти. Но он не смотрел в мою сторону.

Господин подошел ко мне. В его глазах светилась гордость. Он обхватил мои щеки самыми нежными прикосновениями и сказал:

— Ты знаешь, я не хотел причинять тебе боль, но ты вынудила меня. Я должен был проверить, что ты хочешь меня больше всего на свете. Ты доказала мне, что это так, лепесток. Что ты полностью принадлежишь мне.

Я захныкала, когда губы Господина коснулись моих. Он застонал в ответ, неправильно истолковав мои звуки. Я держала глаза открытыми и смотрела на 901-ого, чтобы показать ему, что я не принадлежу Господину. Взгляд чемпиона встретился с моим, пока Господин удерживал мою голову на месте. Мое зрение затуманилось от накопившихся слез, но я знала, что 901-ый видит мой дискомфорт. Когда Господин повернулся к нему спиной, я осторожно протянула руку в направлении 901-ого. Я моргнула, проясняя зрение, и увидела, как его лицо побледнело.

Его светлые брови опустились, когда он придвинулся ближе к решетке. Я протянула руку на дюйм дальше и распознала момент, когда 901-ый понял, что я пыталась сказать.

Я спасала его.

Весь его гнев улетучился; неспешно и нервно, 901-ый переложил свои клинки в одну руку. Он просунул свободную руку сквозь решетку и переплел свои пальцы с моими. По мере того, как поцелуй Господина становился все страстнее и глубже, я крепче сжимала пальцы 901-ого, ни разу не отрываясь от его пристального взгляда.

Грубое, но в то же время открытое выражение лица 901-ого чуть не погубило меня. Словно последние барьеры, окружавшие его сердце, рухнули; он впускал меня внутрь. Он открывался мне. Он открывал свое сердце.

Чувствуя, что Господин начинает отстраняться, я неохотно разорвала контакт с 901-ым. Я запаниковала, когда он оставил свою руку протянутой, не желая отпускать меня. Режущий взгляд боли и неуверенности постепенно исчезал. Как только рот Господина покинул мой, 901-ый опустил руку и заменил мою руку своим клинком.

Снова сосредоточившись на Господине, я побледнела, увидев свою кровь из рассеченной губы на его губах. Ясно почувствовав теплую каплю жидкости, он слизнул ее, и на его лице отразилось волнение, когда он попробовал ее. Прижавшись своим лбом к моему, он поднял большой палец и вытер остатки моей крови. Я вздрогнула от боли, которую это принесло, изо всех сил стараясь не обращать внимания на боль в животе и болезненность ребер. Моя щека пульсировала после удара Господина, но я держала себя в руках. Я не хотела, чтобы 901-ый был наказан, потому что я ему нравилась.

— Идем, — сказал Господин, беря меня за руку и переплетая наши пальцы. Он увел меня из камеры 901-ого, не произнеся ни слова.

Господин подвел нас к трибуне, чтобы сесть на свои места. Трибуны были переполнены, и несколько мужчин подошли, чтобы поговорить с Господином. Мужчина с необычным акцентом подошел первый и пожал ему руку. Я не слушала, о чем они говорили, пытаясь дышать сквозь боль от ударов. Но я слышала, что противник 901-ого принадлежал этому мужчине. Он владел ГУЛАГом где-то в Праге. Противник 901-ого был таким же непобедимым.

Нервы сотрясли мое тело, когда я услышала этот факт. Страх и трепет заключили меня в свои объятия. Я знала, что Господин не собирался облегчать этот матч для 901-ого. Он хотел утвердить свое господство. Он хотел, чтобы его чемпион повиновался.

Господин подошел к своему месту и указал на пол у своих ног. Я села, опустив глаза от взглядов, которые бросали на меня зрители мужского пола. Господин положил руку мне на голову и лениво провел по моим волосам. Охранник вошел в яму, и Господин подал сигнал к началу боя.

Я услышала топот ног, несущихся по туннелю. Когда мужчина прорвался, мое сердце упало. Этот боец был крупнее 901-го. Он был темнокожим и весь покрыт татуировками. Когда он обежал яму с двумя кинжалами в руках, я замерла, посмотрев на его спину. Шрамы от ударов кнутом портили каждый дюйм кожи. Воин остановился. Когда он смотрел на своего Господина, его взгляд ни о чем не говорил. Он был пустым, лишенным жизни.

Как будто ему больше незачем было жить.

Господин снова подал знак охраннику. Когда охранник исчез, прошло всего несколько секунд, прежде чем выбежал 901-ый. Мое сердце забилось в пьянящем ритме, когда его идеально подтянутое тело появилось в яме. Его клинки были обнажены, и на мгновение я испугалась, что он убьет 175-го, своего противника, за считанные секунды. Но когда 175-ый побежал на 901-ого, последний нырнул влево, но оставил себя открытым для удара. Я вздрогнула, когда 175-ый полоснул лезвием своего кинжала по груди 901-го. Рука Господина замерла на моих волосах, когда 901-ый только вошел в яму, но, увидев, что он выполняет его требования, Господин расслабился. Я же не могла себе позволить ничего подобного.

901-ый играл со своим противником, кружа по яме. Его противник двигался не так быстро и не был таким проворным. Но, как велел Господин, 901-ый принимал удары от 175-ого. Он наносил серьезные, но не смертельные удары в ответ.

С каждым замахом и с каждым порезом, я, затаив дыхание, ждала, когда Господин подаст 901-ому сигнал к убийству. Но минуты тянулись, а Господин оставался расслабленным.

Внезапно 175-ый набросился на 901-ого, явно устав от этих детских игр. Его жестокое выражение лица говорило о желании и потребности убивать. Но когда 175-ый нанес удар своим кинжалом, пронзив при этом бедро 901-ого, взгляд последнего переместился на Господина, находившегося на трибунах. Я замерла вместе с 901-ым, ожидая сигнала Господина. Но его не последовало. Прямо перед тем, как отвернуться, взгляд 901-ого встретился с моим. Мое сердце разбилось, когда я увидела эти глаза, полные нежности.

Прошло еще несколько минут, с обоих бойцов капала кровь. Мне пришлось мысленно дистанцироваться от возбужденного рева толпы. Как раз в момент моего испуга за жизнь 901-ого, что Господин позволит ему умереть, ожидая сигнала, он подался вперед на своем месте. Я посмотрела в яму как раз вовремя, чтобы увидеть, что 901-ый заметил легкое движение запястья Господина. И все поведение 901-ого изменилось в одно мгновение. Он скользнул на песчаный пол, порезав заднюю часть бедер 175-ого. 175-ый упал на песок, потеряв способность стоять. 901-ый встал, возвышаясь над ним, и прикончил 175-ого последним ударом в горло, пронзив насквозь своими клинками.

Кровь ручьем текла из раны, лишившей жизни 175-ого. 901-ый тяжело дышал, глядя вниз на свою жертву. Толпа радостно вскочила на ноги, но их крики были приглушены для моих ушей. Я наблюдала, как 901-ый взялся за рукояти своих кинжалов и вырвал их из горла 175-ого. Затем начисто вытер клинки о безжизненный торс 175-ого.

901-ый уставился на Господина. Его кровожадный взгляд впивался в мужчину. Руки и ноги подергивались. На долю секунду я подумала, что чемпион собирается пробиться на трибуны, и положить конец правлению Господина. К счастью, 901-ый стоял на месте, ожидая разрешения, чтобы покинуть яму. Он был с головы до ног покрыт кровью: своей и 175-ого. Его голубые глаза были дикими, и он выглядел как убийца, гордый своей репутацией.

Вскоре Господин встал и взмахнул запястьем, подавая сигнал. 901-ый повернулся, чтобы начать убегать в туннель, но не раньше, чем оглянулся и посмотрел на меня глазами, полными отчаяния. Он молча говорил мне, что сделал это ради меня. Он принимал все эти раны и травмы ради меня.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Чувства, проносящиеся сквозь меня от осознания, что он сделал это ради меня, наполнили меня самым ярким светом.

Господин встал и присоединился к кому-то в толпе. Через несколько минут ко мне подошел охранник и приказал встать. Я, поморщившись, встала. Мой пульс участился, когда меня повели по тоннелю чемпионов. С каждым шагом я задыхалась от нанесенных мне ударов в живот, щеке и ребрах. Но боль отступала по мере того, как я приближалась к камере 901-ого.

Пока мы шли по узким коридорам, я задавалась вопросом, зачем Господин это делает. Я думала, что меня не вернут 901-ому, независимо от исхода боя. Но с той минуты, как он закончился, Господин игнорировал меня точно так же, как и тогда, когда я впервые попала в камеру 901-ого. Как будто ему нужно было абстрагироваться от того, чему он собирался позволить случиться.

Я ломала голову в поисках ответов, но когда пришла в камеру 901-ого, эти вопросы вылетели из моей головы. В этот момент меня не волновали последствия. Я была здесь, с 901-ым. Он сражался ради меня. Подчинился ради меня.

Всем своим сердцем я хотела этого.

Когда охранник открыл дверь, чири как раз заканчивала зашивать раны 901-ого. Кровь, которая покрывала его кожу, теперь покрывала полотенца на полу.

901-ый посмотрел на меня, замершую в дверном проеме. Как только чири наложила последний шов на рану груди, 901-ый отбросил ее руку и поднялся на ноги. Его большое тело покачнулось, а лицо исказилось от боли. Затем его взгляд встретился с моим и больше не двигался.

Чири собрала свои вещи и быстро покинула камеру. Охранник захлопнул за ней дверь. Мы просто стояли и смотрели друг на друга. Рваные раны, нанесенные несколько дней назад и сегодня, уродовали его мускулистое тело. Его волосы были скользкими от остатков крови и пота. Он выглядел избитым и израненным.

901-ый первым сделал шаг. Мое сердце подскочило к горлу, когда он приблизился. С нежностью, которую я не ожидала, он поднял руку и мягко провел пальцем рядом с синяком на моей щеке и порезом на нижней губе.

— Ты ранена, — прошептал он, и в его грубом голосе прозвучала глубокая боль.

Затем он заговорил со мной по-русски. Он говорил на нашем языке.

Протянув руку, я положила ее ему на плечо, единственное нетронутое место на его теле.

— Как и ты, — прошептала я в ответ.

Он сглотнул, и у меня в животе возникло неприятное ощущение. Теперь, стоя здесь с ним, я чувствовала себя по-другому. Что-то изменилось между нами. Это было неописуемо. Это было что-то необузданное, но это заставляло чувствовать себя живой.

Мысли 901-ого внезапно изменили его настроение. Его голова упала вперед, а плечи опустились в поражении.

— Господин взял тебя, — просто сказал он.

Я напряглась.

Кончик его пальца пробежал вниз по следу от укуса на моем плече, и я вздрогнула от боли. Челюсть 901-ого сжалась, и он яростно выкрикнул:

— Однажды я, бл*дь, убью его. И заставлю его заплатить за все, что он когда-либо делал.

— Шшш, — успокоила я, придвигаясь еще ближе.

Тело 901-ого было похоже на открытое пламя, излучающее обжигающий жар.

Его щека дернулась, когда я встала на цыпочки и положила руки ему на лицо. Его голубые глаза были широко раскрыты и сосредоточены исключительно на мне. Я улыбнулась, почувствовав его жесткую щетину под своими пальцами. Моя улыбка исчезла, когда я нащупала большой порез на его лице. 901-ый поднял руки, чтобы обхватить мои запястья.

— Что? — хрипло спросил он.

— Ты позволяешь причинять себе боль, чтобы спасти меня.

Он опустил глаза и уставился в пол. Затем снова поднял их и сказал:

— В этот раз ты тоже пострадала, пытаясь спасти меня.

Я проглотила комок в горле и ответила:

— Я не могла… Не вынесла бы… Не хотела, чтобы Господин убил тебя. Я хочу, чтобы ты жил.

901-ый наклонился вперед, прижимаясь своим лбом к моему. Мне было все равно, что он был весь в крови. Все, что действительно имело значение, это то, что он был жив, дышал и находился передо мной. Желая меня так же сильно, как и я его.

Мы оставались в таком положении в течение нескольких минут. В конце концов, я вложила свою руку в его и повела к умывальнику в его камере. У дальней стены был прикреплен душ. Отпустив его руку, я подошла и повернула ручку. Я попятилась туда, где стоял 901-ый. Дотянувшись до заколок, которые убирали часть моих волос с лица, я отпустила их, позволив своим длинным волосам упасть вперед. 901-ый наблюдал за мной все это время с сосредоточенной интенсивностью в глазах.

Затем я переместила руки к застежке на плече, той, которая поддерживала мое платье. Когда застежка расстегнулась, оно упало на пол, оставив меня полностью обнаженной перед его глазами.

Ноздри 901-ого раздулись, когда его взгляд опустился на мою грудь. Затем резкий вздох сорвался с его губ, и он зарычал, гнев исказил его лицо. Когда я посмотрела вниз, чтобы увидеть то, что его так разозлило, я увидела большие синяки, образовавшиеся на моем животе и ребрах. Я ненадолго закрыла глаза, а затем прогнала все плохие мысли прочь.

901-ый посмотрел мне в лицо, когда я подошла ближе к нему. Молча я подняла руки, пока они не легли на пояс его штанов, и медленно потянула их вниз.

901-ый зашипел, его мышцы напряглись, когда я потянула ткань с его бедер вниз по ногам. Я проглотила свои нервы, когда 901-ый вышел из собранного материала у его ног. Чувствуя теплоту горячей воды душа, разливающейся по комнате, я наклонилась и взяла его руку в свою.

901-ый уставился на наши соединенные пальцы. Ведя его вперед, я направила его под брызги. 901-ый последовал за мной без жалоб. Секунда за секундой кровь смывалась с его кожи. Я наблюдала, как он закрыл глаза и запрокинул голову под струи воды.

Он был так прекрасен. Когда я была рядом с ним, его невероятная высота и ширина заставляли меня чувствовать себя в такой безопасности. Я не испытывала этого раньше. По крайней мере, я не думала об этом. И определенно не испытывала этого с тех пор, как проснулась Верховной Моной Господина.

Выбросив эти мысли из головы, я улыбнулась, когда голова 901-ого наклонилась вперед. Он вздохнул, когда остатки боя были смыты.

Увидев кусок мыла на выступе рядом с душем, я взяла его и встала под струю. Почувствовав мое приближение, 901-ый открыл глаза. Он ни разу не отвел взгляда. Поднеся мыло к его груди, я провела им по его татуировке, медленно и осторожно прослеживая каждую цифру.

Кожа 901-ого покрылась мурашками, хотя вода была теплой. Улыбаясь, я посмотрела ему в глаза, и мое сердце пропустило удар при взгляде на его лицо. 901-ый поднял руку и остановил мою руку на своей груди, затем он поднес пальцы к моему рту.

Я не осмелилась пошевелиться, когда его пальцы коснулись моих губ. С водой, стекающей с его лица, он проговорил:

— Ты улыбаешься мне. Никто и никогда мне не улыбался.

Я взяла его руку, которая была на моих губах, и опустила ее к своему сердцу.

— Ты заставляешь меня хотеть улыбаться.

— Почему? — он пристально смотрел в мои глаза, ища ответ на свой вопрос.

— Почему ты заставляешь меня улыбаться? — уточнила я.

Он кивнул.

Я чуть не заплакала, распознав отчаяние на его лице. Для чего ему нужен был ответ. Подойдя настолько близко, насколько это было возможно, я ответила:

— Потому что ты никогда не причинишь мне боль. Меня насильно втолкнули в твою камеру. Даже когда ты пытался держаться от меня подальше, ты все равно держал меня рядом с собой. Ты взял меня, когда я нуждалась в тебе, и ты говоришь со мной. Говоришь со мной, как будто я не шлюха.

— Ты большее, — грубо сказал он. — Мое большее. 152-ая — мое большее.

Слезы наполнили мои глаза, и я ответила:

— Я хочу знать твое имя.

Плечи 901-ого поникли.

— Я хотел бы узнать твое.

Я снова улыбнулась, не в силах сделать ничего другого с внезапной легкостью, наполнившей мою душу. Проведя мылом по его груди и вниз к животу, я сказала:

— Позволь мне помыть тебя. Позволь мне стереть сегодняшний день.

— Только если я после сделаю то же самое с тобой, — ответил он.

Вспышка боли промелькнула на его лице. Его внимание переключилось на мои бедра, и я заметила, как гнев крадет то короткое мгновение счастья, которое мы только что приобрели.

— Нет, — ответила я, и он покачал головой. — Не думай об этом.

— Он брал тебя, — сказал он. — Я не могу смириться с тем, что он брал тебя. И причинил боль… и будет иметь тебя, когда захочет.

Его дыхание участилось, и я заметила, как напряглась его шея, когда он вникал в нашу с ним реальность.

— Прекрати, — настаивала я.

Он глубоко и долго вздыхал. Наклонившись вперед, я прижалась губами к его груди, прямо над татуировкой.

От моего прикосновения 901-ый быстро втянул воздух. Отступив назад, я убедилась, что он встретился со мной взглядом.

— Когда мы с тобой наедине, то нет места Господину. Когда мы здесь, в твоей камере, Кровавой Ямы не существует. — Улыбка тронула мои губы. — Нет смертельных боев. Нет никаких помещений, где меня держат в плену весь день. Есть только сердце бьющиеся в унисон с моим. И разговоры на языке нашего старого дома, в компании мужчины, который становится моим новым домом.

— Moyа prekrasnyаyа, — прошептал он, и я закрыла глаза, когда эти слова проникли в мою душу.

Моя прекрасная — так он назвал меня. Моя прекрасная…

Его.

Глубоко вдохнув, я пробормотала в ответ:

— Moy voin.

Мой воин.

Остатки гнева испарились с лица 901-ого, и я начала водить мылом по его коже. Он был молчалив и неподвижен, пока я смывала с него остатки крови. Но его глаза не отрывались от меня. Когда я закончила, он взял мыло у меня из рук и убрал мокрые волосы с моего лица.

— Krasivaya, — тихо сказал он, нежно проводя мылом по моим рукам.

Я закрыла глаза, наслаждаясь его прикосновениями. Он двигался вокруг меня, наслаждаясь моментом. И остановился лишь тогда, когда добрался до моих бедер. Я открыла глаза и увидела, что он стоит на коленях, протягивая руку, чтобы провести пальцем там, где Господин принудил меня носить его семя.

Я положила ладонь ему на щеку и заставила посмотреть в мои глаза.

— Здесь его нет с нами, — напомнила я.

901-ый кивнул. Он продолжал стоять на коленях, и мне стало интересно, что он собирается делать дальше. Мое сердце забилось сильнее, когда он наклонил голову вперед и осторожно поцеловал меня в бедро. Отстранившись, он прижал руку ко рту.

Тогда я и поняла. Я мысленно вернулась к его руке, сплетенной с моей, когда Господин целовал меня перед камерой 901-ого. И вспомнила выражение его лица, когда он наблюдал, как рот Господина прильнул к моему, беря то, что ему не принадлежало. В его взгляде было опустошение, обычный проблеск гнева в его глазах… но там было и что-то еще, что-то, чего я не распознала — зависть, любопытство… желание.

— Тебя никогда раньше не целовали, — поняла я.

Я уже знала почему. Голова 901-ого опустилась в замешательстве. Я убедилась, чтобы он снова поднял голову, положив руку ему под подбородок.

Я увидела кое-что новое в глазах 901-ого, когда он посмотрел на меня, стоя на коленях: застенчивость.

Это было, безусловно, самое прекрасное его выражение лица, которое я когда-либо видела.

Отступив назад, я протянула руку. 901-ый поднялся на ноги. Он колебался, глядя на нее. Я оставалась непреклонной. Наконец, после нескольких долгих секунд, он вложил свою руку в мою. Протянув другую ему за спину, я повернула ручку душа и выключила воду.

Подвела его к небольшой стопке изношенных, выцветших полотенец. Отпустив его руку, я взяла два. Протянула ему одно, 901-ый быстро вытер воду. Я сделала то же самое. Провела им по своим мокрым волосам, разделяя густые пряди пальцами. Когда я уронила полотенце, то же самое сделал и 901-ый.

Я снова взяла его за руку и подвела к кровати. Я села первой, 901-ый быстро последовал за мной. Наши руки оставались сцепленными, лежа на матрасе между нами, пока я не легла. 901-ый сделал то же самое. Я повернулась к нему лицом.

Теперь, когда он был чистым, швы, удерживающие его раны закрытыми, были более заметны на коже. Укол пронзил мой живот, когда я посмотрела на большую рану на его груди и новый порез на лице. По какой-то причине мужчина со шрамами из моих снов промелькнул у меня в голове. Я всегда думала, что он мне мерещится. Но что-то в том, как 901-ый наблюдал за мной, был здесь для меня, открытый и грубый, заставило меня признаться:

— Иногда я вижу мужчину в своей голове. — Мои брови поползли вниз, когда я попыталась удержать в памяти образ его лица. — Я не знаю, кто он, но думаю, что он из моего прошлого. — Я прикрыла сердце рукой и продолжила. — Я чувствую, что он был кем-то особенным для меня. Но я не знаю… Не могу вспомнить, кто он.

Сглотнув, я спросила:

— У тебя есть какие-нибудь воспоминания? Ты чемпион, и был им долгое время. Майя говорила мне, что с меньшей дозой наркоты, которые мы получаем, мои воспоминания начнут возвращаться, но пока их все еще нет.

— Майя? — спросил 901-ый.

Я осознала свою ошибку, но при этом доверяла 901-ому достаточно, чтобы пояснить:

— Моя чири. Ее зовут Майя.

Его глаза расширились.

— Ты говоришь с ней, называя ее по имени?

Я кивнула.

— Она больше, чем просто число. — Я глубоко вздохнула. — Мужчина из моих мыслей говорил мне, что я больше, чем просто число.

— Так и есть, — сказал 901-ый, и я услышала резкость в его заявлении. — Так и есть, — повторил он снова. — Я ни о чем таком не думал до недавнего времени. Ты права. Меня не накачивают тяжелыми наркотиками в течение многих лет, но с тех пор мое мышление не изменилось. Я все тот же, кем и был до этого. — Он пропустил упавшую прядь моих волос между пальцами. — Я не думал ни о чем, кроме как о победе в яме. О мужчине, который однажды убьет меня. Тот, кто отнимет у меня чемпионство и освободит меня из этого ада. От контроля Господина.

— А сейчас?

— Сейчас, — начал он, но вскоре замолчал. Он был молчалив мгновение, затем его щеки покрыл красный румянец. — Сейчас я задумываюсь о многих вещах. Почему мы здесь? Что я хочу быть свободным…

Он вздохнул и поднес мои волосы к своему носу, вдохнул запах, отпустил прядь, а затем закончил:

— И о тебе. Я думаю о тебе. Я не хотел этого, но это происходит. Теперь я не борюсь с этими мыслями.

— Почему? — прошептала я.

На этот раз он положил руку на сердце и ответил:

— Ты заставила меня чувствовать. Здесь. Ты заставила меня хотеть то, чего я никогда не позволял себе хотеть. Ты заставила меня хотеть бороться за выживание, а не за гордость. Я больше не хочу умереть воином на песке ямы. Теперь я вообще не хочу умирать.

Я задержала дыхание и выдохнула только тогда, когда он сказал:

— Ты заставляешь меня хотеть жить.

Я придвинулась ближе, пока мое лицо не зависло над лицом 901-ого. Он сразу же сфокусировался на моих губах.

— Krasivaya? — спросил он, используя слово «красивая» вместо моего номера.

Я убрала влажные волосы с его головы.

— Тебя никогда не целовали. И хотя меня целовали много раз, возможно, множество мужчин, я же никогда не целовала их по своему желанию. Господин крадет мои поцелуи. — 901-ый повернулся на спину. Его кожа все еще была влажной после душа. — Может показаться, что в этом отношении я опытнее тебя, но это не так.

— Я знаю, — согласился 901-ый и стал ждать моих дальнейших действий.

Мое сердце бешено колотилось, когда я облизнула губы, а затем, не давая себе возможности обдумать свои действия, опустила рот, пока не прижалась губами к его губам.

901-ый напрягся подо мной. Я замерла, думая, что зашла слишком далеко, но его рука скользнула в мои волосы, и он притянул меня еще ближе. Я поняла, что он тоже этого хотел. Наши губы двигались медленно и застенчиво, но по прошествии нескольких секунд 901-ый углубил поцелуй. И это не было похоже ни на что, что я чувствовала раньше. Там, где Господин был груб и жесток, 901-ый был нежным и заботливым. При этом противоречивым: мягкий и добрый, но собственнический и, безусловно, берущий то, что хотел.

Я застонала ему в губы, и когда мы оторвались друг от друга, то оба тяжело дышали. Я ничего не сказала, как и 901-ый.

Взглянув вниз, я увидела, что моя рука легла ему на грудь. Его кожа была теплой. Я видела, что он затвердел от моего прикосновения. Вынужденная исследовать его по собственной воле, я позволила своей руке скользнуть вниз по его животу и почувствовала его покрытую шрамами кожу. 901-ый зашипел, когда моя рука двинулась к его твердой длине. Его рука внезапно накрыла мою, и мои глаза встретились с его.

— Не надо, — тихо сказал он, отведя взгляд.

Я поменяла положение головы, пока его лицо не повернулось обратно к моему. Прежде чем я задала вопрос, он ответил:

— Наркотики заставляют тебя нуждаться в моем освобождении. Господин берет тебя, когда захочет. — Он покачал головой. — Я не хочу, чтобы ты это делала против своего желания. Ты не обязана служить мне.

Выпустив свою руку из моей, он положил мне ее на шею. Я закрыла глаза от этого успокаивающего чувства, а затем открыла их, услышав от него продолжение:

— Ты больше, чем то, что тебя заставляют делать. Ты больше, чем мона. Прямо сейчас ты свободна от наркотика, поэтому можешь выбирать. Нас, это… этого достаточно.

Комок застрял у меня в горле. Избавившись от него, я поцеловала в щеку своего воина и ответила:

— Я никогда не была с мужчиной по собственной воле. У меня никогда не было такого выбора…

Я сглотнула, тяжесть этих слов действительно поселилась в моем сердце. Немного поразмыслив, я добавила:

— Но я выбираю быть с тобой. Я выбираю тебя быть моим первым. Несмотря на то, что была вынуждена ложиться с другими мужчинами. Несмотря на Господина. В моем сердце ты будешь первым. Единственным, кому я отдалась добровольно… без наркотиков, заставляющих меня отдаваться.

Эмоции, излучаемые из глаз 901-ого, уничтожили меня. Я наклонилась и впилась легким поцелуем в его мягкие губы. Я позволила своей руке продолжить исследовать его тело, пока 901-ый не разорвал поцелуй. Откинув мои волосы с лица, он признался:

— Ты первая, кого я выбрал.

Я моргнула, когда до меня дошел смысл его слов.

— Я была твоей первой… за все время? — недоверчиво спросила я.

Этот мужчина был грозным. Майя говорила мне, что чемпионы были одарены монеби. 901-ый был чемпионом очень долгое время.

— Ты чемпион. Господин, должно быть, очень часто одаривал тебя монеби.

Он отвел взгляд.

— Да, но я никогда не брал их. Я отдавал их охранникам.

Внезапный прилив разочарования и вины пронзил мой желудок. Я отодвинулась, освобождая немного места. 901-ый остановил меня, обхватив большой мускулистой рукой за талию.

— Что? — настаивал он, беспокойство было написано на его лице. — Ты не считаешь меня достойным мужчиной, зная, что ты была моей первой?

Я покачала головой, эмоции переполняли мою грудь.

— Нет, дело не в этом, — прошептала я.

901-ый всматривался в мое лицо.

— Тогда в чем?

— Той ночью, — призналась я, вспоминая, как меня бросили в эту камеру. — Ты не хотел меня. Ты позвал охранника, чтобы тот взял меня, но Господин приказал мне остаться. Когда наркотики затопили мои вены, другие чемпионы сказали тебе взять меня…

Я закрыла глаза от унижения. Когда я снова открыла их, то прошептала:

— Тебя заставили взять меня. Я лишила тебя выбора.

Слеза скатилась по моей щеке, но затем 901-ый оказался надо мной, его руки прижали мои по бокам.

— Остановись, — рявкнул он, и я увидела, как из него вырывается знаменитый Питбуль.

Я расслабилась, зная, что он не причинит мне вреда. 901-ый опустил голову и объяснил:

— С первого раза, когда я увидел тебя под руку с Господином, я захотел тебя. Я никогда не смотрел на женщину так, как смотрел на тебя. И никогда не хотел женщину так, как хочу тебя.

— Но наркотики заставили тебя реагировать на меня. У тебя не было выбора.

— У меня был выбор, — возразил он. Затем с удивительной нежностью запечатлел три легких поцелуя на моей шее и поднял голову. — Я решил взять тебя. Я решил прижать тебя к себе. — Он вдохнул. — Я решил сделать тебя своей.

Моя кожа покрылась мурашками от его слов. 901-ый отпустил мои руки, и я обвила их вокруг его шеи. Его твердая грудь коснулась моей, и я сказала:

— Хотела бы я знать твое имя. Я так хочу знать имя мужчины, который привел меня домой, в свое сердце.

— Krasivaya, — пробормотал он, его голос был хриплым от желания.

901-ый прижал свой рот к моему. В отличие от предыдущих поцелуев в этом не было ничего собственнического. Губы 901-ого накрыли мои с нежной, но всепоглощающей силой. Я застонала от удивления, когда почувствовала, как его язык проник мне в рот. Сначала я напряглась, не зная, что делать, но, когда мой язык коснулся его, это больше не беспокоило меня.

Тяжелое тело 901-ого придавило мое, и мои руки соскользнули с его шеи вниз по широкой спине. 901-ый тихо застонал, звук проник прямо в мою сердцевину. Я ахнула от ощущения его над собой, нуждающего в этом так же сильно, как и я. Он откинул голову назад и, глядя мне в глаза, просунул руку между нами, его пальцы потянулись между моих ног.

Я вскрикнула, держась за его плечи, когда его пальцы скользнули по моей сердцевине. Моя спина выгнулась, а кожу обожгло жаром. Но на этот раз не было никаких наркотиков, вызывающих у меня потребность в этом моменте. Это была я, и это был он. Это мы выбрали этот поступок для себя, получили это удовольствие, потому что хотели друг друга свободно. В мире железных клеток и решеток мы брали что-то свое.

Теплое дыхание 901-ого коснулось моего лица. Он тяжело дышал, не так уж сильно отличаясь от меня. Я вскрикнула, когда от его нежного прикосновения пришла дразнящая вспышка удовольствия. 901-ый замер и посмотрел на меня сверху вниз. Я видела беспокойство на его лице.

— Все в порядке? — спросил он, его твердость прижималась к моему бедру.

— Да, — ответила я, затаив дыхание. — Более чем. Прикоснись ко мне еще.

Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло от моих наглых слов, но, когда 901-ый низко зарычал и снова начал двигать пальцами, я была потеряна от его прикосновений.

Он дразнил и играл, и когда его палец медленно вошел в меня, громкий крик, ослепительный свет и чистое удовольствие разорвали меня на части.

901-ый убрал руку, и как только он это сделал, я открыла глаза. Его красивое лицо было строгим и встревоженным, наблюдая за моей реакцией. Когда я, в конце концов, улыбнулась, он облегченно выдохнул и снова накрыл мое тело. Показывая ему, чего хочу, что выбираю, я обхватила ногами его бедра и наклонилась, чтобы взять его длину в свою руку. Он зашипел от удовольствия и стиснул зубы, когда мои пальцы обхватили его. Когда я направила его к себе, он остановился, чтобы запечатлеть самый сладкий мягкий поцелуй на моем лбу, прежде чем толкнуться вперед и наполнить меня до краев.

Голова 901-ого откинулась назад, и низкий стон сорвался с напряженных губ. Мои глаза закатились, когда он так идеально вошел в меня. Прежде чем снова двинуться, 901-ый подхватил меня своими мощными руками под плечи и медленно начал раскачиваться. С каждым движением я чувствовала, как тьма в моей душе рассеивается, и с каждым поцелуем его мягких губ на моем лице мое сердце билось все громче и громче.

— Moyа prekrasnyаyа, — прошептал он, когда его дыхание участилось.

— Moy voin, — прошептала я в ответ.

У нас не было имен. В этот момент наши номера не были желанными гостями. Прямо сейчас я была его красавицей, а он был моим храбрым воином.

Толчки 901-ого становились все быстрее и быстрее по мере того, как проходили минуты. Я громко застонала, когда покалывание распространилось по моим бедрам. Длина 901-ого дернулась внутри меня, и я поняла, что мы оба приближаемся к кульминации.

Руки 901-ого прижимали меня к его груди, и как раз перед тем, как мое тело наполнилось ярчайшим светом, он накрыл мой рот своим, глотая мои крики.

Мое тело выгнулось дугой, когда 901-ый проревел о своем освобождении. Его голова откинулась назад, а шея напряглась. Его израненное тело было раскрасневшимся и влажным. Это было прекрасно, этот момент был восхитителен, как и он сам.

Вздымающийся теплый воздух от тепла душа прилипал к нашей коже. Он удалился, когда холодный сквозняк из двери камеры отрезвил нас. Голова 901-го упала мне на плечо. Я погладила его по спине, чувствуя странную легкость в сердце.

Как только я попыталась сообразить, что это было за ощущение, 901-ый поднял голову.

— Я чувствую себя по-другому. — Он вытащил свою руку из-под моей и приложил к груди. — В моем сердце. Это кажется другим. Я изменился.

Мой желудок перевернулся, зная, что он тоже это чувствует. Сделав столь необходимый вдох, я спросила:

— Кажется ли это легким, как будто в любой момент оно может загореться?

901-ый кивнул, его понимающее выражение лица говорило мне, что я описала это совершенно правильно.

— Что это? — спросил он, и на его лбу появились морщины замешательства.

Следуя тому, что подсказывало мне мое сердце, я ответила:

— Я думаю, это означает то, что мы обрели покой в объятиях друг друга. Я думаю, это означает... — я замолчала, неуверенная, правильно ли использовать это слово.

— Что? — настаивал он. — Скажи мне.

Проведя рукой по его волосам, просто чтобы еще раз прикоснуться к нему, я нервно спросила:

— Счастье?

У меня перехватило дыхание, когда 901-ый замер. Собрав остатки своего мужества, я добавила:

— Думаю, это значит, что мы... счастливы.

901-ый замер, затем со слезящимися глазами повторил.

— Счастливы. Вместе мы создадим счастье.

Я улыбнулась. Свободно улыбнулась и освободилась. И когда 901-ый придвинулся ко мне и обнял меня своими сильными руками, я заснула, положив руку ему на грудь, с пьянящим чувством этого вновь обретенного счастья в моем сердце.

Глава 11

Лука

Нераскрытое местоположение

Грузия

Восточная Европа

Моя нога подергивалась, когда самолет начал снижение. Виктор находился в передней части самолета, приводил в порядок документы. Абель, его связной, помогал ему. Заал и Валентин сидели напротив меня. Заал казался воплощением спокойствия, находясь в своем кресле. Валентин же был полной его противоположностью. Его глаза были дикими, а тело дергалось, словно накачанное наркотиками, которые наполняли наши вены так много лет.

Последние несколько недель Валентин посвятил себя тренировкам для смертельных поединков. Он сосредоточился исключительно на том, чтобы направить свою ярость для достижения своих интересов. Как он и обещал, его умение обращаться с пиканами стало поразительным. Его сила и способность эффективно убивать были не хуже, чем у нас с Заалом. Но лучшей частью арсенала Валентина была его непоколебимая вера и стремление вернуть свою сестру. Это желание компенсировало бы любую нехватку подготовки, которую он бы показал в бою. Будучи Ubiytsa (убийцей), его способность убивать была непревзойденной. С ним все будет в порядке.

Увидев землю Грузии, показавшуюся в иллюминаторе частного самолета Кирилла, я наклонился вперед, чтобы встретиться взглядом с Заалом и Валентином.

— Уверены, что план вам понятен?

Заал кивнул, и Валентин выплюнул:

— Да.

Желая убедиться, я сказал:

— Виктор — менеджер Нью-Йоркского ГУЛАГа. К Волкову мы не имеем никакого отношения. Абель уже одобрил нас без вопросов, так что для Господина мы просто еще один подпольный бойцовский клуб. Ничего важного. — Заал и Валентин слушали внимательно. — Я абсолютный чемпион, которого вернули после побега.

Печаль распространилась в моей груди. Я использовал историю Анри, чтобы звучало правдоподобно. Прочистив горло, я указал на Заала.

— Тебя выкупили у русских, а именно у Волковых. Ты был слишком диким и необузданным. Виктор выкупил тебя, чтобы ты дрался в его ГУЛАГе.

Заал кивнул.

Затем я указал на Валентина.

— Ты убил Госпожу и ее Призраков после того, как твой ошейник вышел из строя. Но ты не помнишь об этом. Один из Призраков выжил и пришел в ГУЛАГ Виктора, где продал тебя и сбежал из Америки.

Губы Валентина скривились от отвращения, но он кивнул. Удерживая его внимание, я дополнил:

— Мы обсуждали это тысячу раз, но когда ты увидишь свою сестру, то не должен подавать виду, что знаешь ее. Держи себя в руках, пока не появится возможность нанести удар. Если она все еще жива спустя все это время, то она сможет прожить еще несколько дней.

— Затем Господин мой, — прорычал он, и я кивнул, соглашаясь.

— Затем он твой. Но ты должен придерживаться плана. Если один из нас облажается и всплывет правда, кто мы есть на самом деле, то они убьют нас на месте.

Внезапная вспышка страха промелькнула на лице Валентина.

— Я не могу оставить мою Зою, — сказал он, но в его грубом голосе прозвучали почти нежные нотки. Было странно слышать такие проявления чувств от такого жестокого мужчины.

Заал поднял руку и положил ее на плечо Валентину. За последние несколько недель между ними установился мир. Заал видел в нем себя, тренирующегося в клетке. Он сражался за возвращение своей сестры точно так же, как и Заал боролся однажды за возвращение своей.

— Мы не облажаемся. Мы уничтожим это место, а затем вернемся к нашим женщинам.

Широкие плечи Валентина расслабились. Заплаканное лицо Кисы всплыло в моей памяти. Как она прощалась со мной этим утром. Заал, Талия, Валентин и Зоя пришли в дом моего отца, чтобы отправиться с нами на аэродром. С той ночи, как я сказал Кисе, что мне нужно сделать, она ничего не говорила. Она знала и понимала, что я должен был это сделать. Но это не означало, что я не видел ужас и беспокойство каждый раз, когда она смотрела на меня в течение последних нескольких недель.

Она держала меня за руку дольше, целовала нежнее и занималась любовью со мной при каждом удобном случае. Я посмотрел на свою руку и все еще чувствовал ее поцелуй на своей ладони, когда прощался с ней этим утром. Талия и Зоя доказали, что они такие же сильные, как и моя жена. Они поддерживали своих мужчин. Если все пойдет по плану, то после этой битвы не будет больше сражений.

Сморгнув воспоминания об эмоциях Кисы, я взглянул на своих братьев и сказал:

— Мы победим. Другого выбора у нас нет.

— А четвертый боец в раунде чемпионов? — спросил Заал.

— Он поднимется на борт или мы уберем его первым. Что бы нам ни пришлось сделать, сделаем это.

Мои руки сжались в кулаки на столе, и прежний прилив адреналина затопил мои вены.

— Мы многих убьем. Включая бойцов, которые пройдут слишком далеко, или тех, кто встанет на нашем пути. Мы не дадим второго шанса, мы без колебаний нанесем удары тем, кто попытается нас остановить. Мы будем убивать быстро. Мы будем убивать без пощады.

Заал и Валентин кивнули.

Я откинулся на спинку кресла, когда самолет стал садиться.

— Как далеко находится Яма от аэродрома? — спросил я Валентина.

— Не больше двадцати минут, — ответил он. — Аэродром принадлежит Арзиани. Призраки будут сопровождать наш фургон до двери.

Кивнув, я потянулся за подолом свитера и стянул его через голову. Когда мой голый торс был выставлен на всеобщее обозрение, я достал из своей сумки поношенные, но надежные кастеты. Уставился на металл, провел пальцем по концам лезвий, чтобы убедиться, что они острые. Когда на кончике пальца появилась капля крови, я почувствовал, как внутри меня вспыхнуло возбуждение от того, что я снова оказался в этом месте. Старый Рейз зашевелился внутри, пробуждаясь ото сна, в котором я держал его месяцами.

Глубоко вздохнув, я надел кастеты. Согнул пальцы, снова ощутив тяжесть орудия в своих руках.

Когда я поднял глаза, то увидел, что Заал последовал моему примеру. Он выглядел как боец ГУЛАГа. С обнаженной грудью, одетый только в стандартные черные тренировочные штаны. И в его руках были его черные саи. Пока Заал разглядывал свое оружие, опустив глаза вниз, я чувствовал присутствие Анри.

Я подавил ухмылку при мысли о том, что мой лучший друг наслаждался бы этим моментом. Он бы ворвался на эту битву, словно ураган, но с улыбкой на лице, при этом убив Господина и его Призраков. Когда Заал посмотрел на меня, то спросил:

— Ты думаешь о моем брате?

Мою грудь сдавило, но я ответил честно:

— Да.

Заал печально кивнул. Я знал, что его воспоминания о брате-близнеце почти исчезли. Остались лишь фрагменты их детства.

— Это тот момент, о котором он мечтал, — сказал я, вспоминая нашу с ним последнюю встречу. — Он собирался вернуться, чтобы найти тебя и уничтожить это место. Его воспоминания были размыты, но он на подсознательном уровне знал, что ему нужно было сюда.

Зеленые глаза Заала заблестели.

— Я просто представлял, как бы он радовался этому моменту. Наконец-то мы доберемся до мужчины, который создал этот ад. Вернемся на фабрику рабов, где над нами экспериментировали, как над крысами. — Я фыркнул от смеха. — Он бы сжег это место дотла, смеясь полной грудью.

Заал не знал, что ответить.

— И мы это сделаем. В память о нем мы поступим так, как поступил бы он, — внезапно сказал Валентин.

Мой взгляд переместился на него, он также сидел с голым торсом, держа в своих руках острые пиканы. Заал посмотрел на своего нового брата. Валентин посмотрел в ответ.

— Каждое движение, что мы сделаем в этой яме, будет в честь Анри. Мы атакуем и выживем, как бы сделал он… затем сожжем это место дотла, как бы и сделал Анри.

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Заал кивнул.

— Да, — согласился он хриплым голосом. — Мы сделаем это для Анри.

Взгляд Заала переместился к иллюминатору, за которым виднелось приземление. Когда Валентин посмотрел на меня, я кивнул в знак благодарности. В моем сердце зародилась надежда от неожиданных слов Валентина. Он держался стойко, как я и велел ему. Его настроение было непредсказуемым, а гнев — необузданным. Но здесь, напротив меня, сидел мужчина, который воплощал историю, которую расскажет Виктор. О диком мужчине, захваченном в плен и превращенном в жестокого убийцу.

Но я знал человека внутри него, который кипел от ярости. Того, кто готов был рискнуть всем ради спасения своей сестры.

Самолет дернулся, когда мы приземлились. Виктор оглянулся на нас со своего места впереди. Четверо мужчин Заала стояли рядом с ним. Они сыграют роль охранников Виктора в грузинском ГУЛАГе.

Как только самолет остановился, к нам подъехало несколько машин и фургонов. Призраки.

Валентин низко зарычал, когда мужчины, одетые во все черное, вышли из машины. Взмахнув запястьем, я велел Заалу и Валентину занять свои места. Трое мужчин Заала подошли к нам и надели веревки на наши шеи. Мои мышцы напряглись, когда я снова оказался в этом положении. Мужчина, затягивающий мою веревку, послал мне извиняющийся взгляд. Это помогло успокоить пламя, разгорающееся в моей груди.

Когда я взглянул на Заала, то он был спокоен и тих. Валентин, которому снова надели на шею ошейник, чувствовал себя не очень хорошо. Но держал себя в руках.

Звук открывающейся двери самолета пронесся по салону, и мое сердце бешено заколотилось в груди. Виктор исчез, спускаясь по ступенькам. Мы остались стоять в самолете и молчали, слушая, как Виктор обсуждает свой «груз» с Призраками. Десять минут спустя Виктор крикнул, чтобы нас выводили.

Быки Заала повели нас вперед за веревочные ошейники. Я шел первым, Заал следовал за мной. Валентин шел последним.

Ночь была темной. Пока меня вели вниз по ступенькам трапа самолета, я, прикрывая глаза прядями своих волос, разглядывал мили и мили того, что казалось бесплодной пустошью. «Идеальная маскировка», — подумал я, зная, что под землей находится город рабов.

Призраки шли идеальным строем. Их оружие было заряжено и нацелено на нас, на всякий случай, если мы решим напасть. Они уставились на меня, когда я остановился рядом с Виктором. Некоторые из них стали шептаться, когда Заал встал рядом с нами. Но их реакция на Валентина, спускающегося по ступенькам, была ожидаемой. Охранники напряглись и смотрели во все глаза на монстроподобного мужчину со шрамами.

Главный среди Призраков в шоке уставился на Валентина. Придвинувшись ближе к Виктору, он сказал:

— Значит, ты не врал. Ты действительно владеешь 194-ым.

Виктор кивнул. Фальшивая гордая улыбка расцвела на его лице. Он хорошо играл роль владельца ГУЛАГа.

— Да. И он один из лучших бойцов, которого я когда-либо видел. Он бросит вызов вашим чемпионам. — Виктор указал на всех нас, когда Валентин встал рядом с нами, — все они.

По выражению лица Призрака я понял, что он поверил Виктору. Я также увидел, что мы произвели на него впечатление. Облегчение поселилось в моих костях. Если Призраки считали нас сильными и жизнеспособными мужчинами по сравнению с их собственными чемпионами, то у нас был шанс на то, чтобы наш план сработал.

Главный Призрак указал на фургон.

— Грузите их туда, — приказал он нашим быкам.

Мужчины Заала действовали так, как им было приказано, и усадили нас в заднюю часть фургона. Мы молчали, погружаясь во тьму. Я знал, что Валентин сел рядом со мной. Его тело излучало агрессию.

— Спокойно, — прошептал я по-русски.

— Призраки, — прорычал он тихо и почти неслышно.

— Успокойся, — повторил я как раз в тот момент, когда фургон тронулся с места.

Валентин сделал несколько долгих, глубоких вдохов.

Напряжение нарастало по мере того, как мы ехали дальше, пока не остановились. Через несколько секунд задние двери фургона открылись, и наши быки потянули за веревки, обвязанные за наши шеи. Когда мы вышли из фургона, я осмотрел то, что было перед нами. Мы стояли в центре большого комплекса, окруженного высоким темным забором. Две сторожевые башни оказались в поле моего зрения, но я не смог разглядеть остальные; стена тянулась слишком далеко. На каждой из башен дежурили по меньшей мере три стражника.

Когда другие машины остановились рядом с нами, я заметил, что Заал и Валентин осматривают периметр. Они запоминали его для дальнейших доработок плана. Но кроме стен и башен, там не было ничего примечательного. Ничего, кроме крутых ступеней, спускающихся под землю. Никаких строений, ни жизни, только бесплодная земля и эти лестницы.

Глава Призраков выпрыгнул из затонированного джипа, за ним последовало несколько его людей. Он указал нам следовать за ним и начал спускаться по ступенькам. Наши быки вели нас вниз, Виктор шел впереди.

Спустя огромное количество ступенек, мы наконец спустились к большим стальным дверям. Глава Призраков застучал по металлу. Тяжелые двери со скрипом открылись, представляя нашему взору широкий туннель.

После того, как мы вошли в него, двери за нами закрылись. Тяжелые ботинки Призраков эхом отдавались от каменного пола. Мы шли, как нам казалось, несколько миль, пока не приблизились к еще одним большим дверям. За этими дверями были еще ступени, за которыми тянулось множество коридоров. Главный Призрак остановился как раз перед тем, как повести нас по левому туннелю.

— Тебе выпала огромная честь, Виктор, — сказал он с гордостью. — Господин хочет видеть тебя и твоих бойцов. — Затем его взгляд остановился на Валентине, и лед наполнил мои мышцы. — Он хочет увидеть монстра, который убил его сестру.

Валентин напрягся рядом со мной. Но Виктор играл свою роль.

— Я польщен, — ответил он, и Призрак улыбнулся.

— Идем, — приказал главный Призрак.

Мы последовали за ним по узкому коридору. С каждым шагом в моей голове проносились миллионы мыслей о том, что мы будем делать, если Господин решит отомстить Валентину. Я молился, чтобы Валентин не среагировал, встретившись взглядом с мужчиной, который приказал привезти его сестру в эту яму. Мужчина, который стал Хозяином для его сестры. Мужчина, который использовал ее для секса.

Коридоры были извилистыми и длинными, но, в конце концов, мы вошли в большой зал, размеры которого были внушительными. В конце помещения стоял стол, а вокруг него сидели трое мужчин. Я немедленно разыскал Арзиани. Он держался так, как большинство криминальных авторитетов Нью-Йорка: высокомерно, словно он был самым могущественным человеком в мире. Я предполагаю, что здесь, в этом подземном мире, так и было.

Его дорогие туфли стучали по полу, пока он приближался к нам с двумя охранниками, которые следовали за своим Господином по пятам. Я стоял между Заалом и Валентином. Я чуть не задохнулся от ненависти, пульсирующей в их телах.

Господин встал перед нами, и я смог рассмотреть его лицо. Я не был уверен, чего ожидать, но в нем не было ничего особенного. В его глазах был блеск, который выдавал истинную природу его черной души. Блеск, который отражал его безжалостность, но по которому легко можно было определить, что он такой мужчина, который получает удовольствие от чужой боли.

Брови Арзиани взлетели, пока он обводил нас взволнованным взглядом. Его губы слегка изогнулись в мимолетной улыбке, когда он остановил взгляд на Заале. Подойдя ближе к нему, он поднял руку, чтобы провести по контуру тату с номером 221.

Зубы Заала заскрежетали, когда пальцы Господина коснулись его торса. Когда он снова посмотрел в глаза Заалу, то сказал:

— Один из близнецов Костава. Мы на протяжении долгого времени думали, что ты мертв.

Арзиани посмотрел на Виктора.

— Волковы отдали его тебе?

Виктор кивнул.

— Да, Господин. Они хотели использовать его, чтобы он убивал для них, но он был испорчен. Слишком далеко ушел его разум.

Арзиани перевел взгляд обратно на Заала.

— Теперь он выглядит достаточно послушным.

— Благодаря наркотику, Господин. Мы купили у вас Тип А. Используем его, чтобы держать его под своим контролем.

Господин кивнул, затем посмотрел на меня.

— А этот?

— Абсолютный чемпион нашего ГУЛАГа. Русский. Известный как Рейз. Бывший чемпион Аляски. Мы купили его после того, как его поймала небольшая грузинская организация, которая знала о нашем ГУЛАГе в Нью-Йорке.

— Как в бою?

— Непревзойденный.

Арзиани улыбнулся и сказал:

— Хорошо. Мой чемпион тоже русский. Забрали ребенком из приюта и вырастили именно таким убийцей, о котором я мечтал. — Затем на его лице промелькнуло раздражение. — Хотя в последнее время он потерял мою благосклонность. — Он отступил назад, глаза его сияли. — Этот 818-ый мог бы бросить ему вызов. Я буду с нетерпением ожидать возможности увидеть это.

Затем Господин подошел к Валентину, потеряв свое хорошее настроение. Валентин уставился прямо перед собой, застыв на месте. Господин поднял руку и провел кончиком пальца по шраму на шее Валентина, но на этом не остановился. Он провел пальцами по шрамам на лице, ресницам, которые спалила его сестра за непослушание, навсегда обезобразив его лицо.

Господин отступил назад и холодно посмотрел на Валентина.

— Так это и есть тот мутант, который убил мою сестру?

Тишина. Воздух пульсировал электричеством, пока мы ожидали, что же будет дальше.

Я чувствовал, что быки ослабляют хватку наших веревок. Они ожидали борьбы. Я тоже так думал.

Но когда губы Арзиани растянулись в широкой ухмылке и из его уст вырвался раскатистый смех, это ожидание развеялось. Арзиани хлопнул Валентина по плечу.

— Та женщина была проклятием моей жизни. Ты оказал мне услугу, убив ее. — Он посмотрел на Заала. — И ее засранец-любовник. Тот, кого ты убил. И ты оказал мне услугу. Джахуа считал себя выше своего положения. Я уже выдал ему смертный приговор. Ты просто меня в этом опередил.

Я ждал, когда Арзиани снова посмотрит на Валентина. Ждал, что он упомянет его сестру. Я ждал, что он станет насмехаться над тем фактом, что теперь она мона, под его контролем и в его постели. Но Арзиани ничего не сказал. Я удивился этому. Потом предположил, что, может быть, он просто не знал. Скорее всего, он не знал, что Инесса — кровь Валентина. Может быть, его сестра никогда не говорила ему об этом.

Арзиани посмотрел на Виктора:

— Твой ГУЛАГ должно быть сильный. Твои бойцы прибыли последними, и ни у кого из предыдущих нет таких мужчин, чтобы соперничать с твоими. После турнира мы должны поговорить. — Он улыбнулся. — Мы, грузины, должны держать наш бизнес поближе к дому, не так ли?

— Конечно, Господин. — ответил Виктор.

Облегчение пробежало по моему позвоночнику.

— У меня есть помещение для тебя и твоих бойцов. Турнир начнется завтра. Ты проведешь хорошие бои. Мне интересно, как твои бойцы будут противостоять моим чемпионам, но, возможно, для этого придется подождать до финала. Если они доберутся до финального раунда, им будут предоставлены условия получше, и тебе будут предложены условия лучше. Мы чтим наших победителей здесь, в Кровавой Яме.

— Спасибо, — сказал Виктор.

Арзиани взмахнул запястьем в знак окончания встречи. Главный Призрак вывел нас из зала и повел по коридору. С каждым шагом моя кровь все быстрее и быстрее разливалась по телу. «Все действительно может сработать», — подумал я.

Мы прошли три длинных коридора, затем оказались в секции, заполненной несколькими большими помещениями. Когда я заглянул в открытые дверные проемы, то обнаружил, что внутри сидели бойцы разных национальностей. Пока мы проходили мимо, они свирепо смотрели на нас, держа в руках оружие, или просто сидели на полу, накачанные наркотой.

Мы вошли в пустую комнату, стены и пол которой были сделаны из темного камня. Несколько кроватей стояли на полу, а в задней части была боковая комната, которая, вероятно, предназначалась для душа. Главный Призрак дал нам понять, что мы должны войти. Виктор задержался и его проинструктировали:

— Вам принесут еду. До тренировки вы не покинете это помещение. Бойцы будут доставлены в тренировочные боксы и будут находиться там весь день. Если они победят, им пришлют мон для сексуальных нужд.

Валентин, стоящий рядом со мной, зарычал от этой новости. Заал осторожно положил ему на плечо свою руку, чтобы заставить молчать. Валентин замолчал, но его тело дрожало, когда он пытался сдержать свою потребность убивать.

— Никаких монеби, — ответил Виктор, — в нашем ГУЛАГе не дают женщин.

Глаза главного Призрака сузились, затем он пожал плечами:

— Ваш выбор. — он отступил и продолжил, — скоро тебе сообщат о ваших запланированных боях. Там будет смотровая клетка для твоих бойцов, чтобы они смогли наблюдать за другими боями. Мы заметили, что бойцы, которые наблюдают за боями других мужчин, выступают лучше, выходя в яму. Жажда крови делает бои зрелищнее.

Виктор кивнул, и главный Призрак ушел. Виктор топтался у двери, пока мы не остались одни. Быки отпустили наши веревки, но мы остались сидеть у стены комнаты, на всякий случай, если за нами наблюдали.

Виктор сел напротив. Не смотря на меня, он сказал:

— Я никогда ничего подобного не видел. Кто бы мог подумать, что нечто подобное существует?

— Я, — ответили мы в унисон.

Виктор повернулся к нам лицом и печально кивнул, затем вздохнул и сказал:

— Нам нужно немного поспать. Мы должны быть сосредоточены завтра на случай, если вас объявят бойцами первого матча.

— Согласен, — тихо сказал я.

Прежде, чем мы все разошлись по своим кроватям, я сказал:

— Чтобы ни случилось за эти несколько дней, даже если один из нас падет, мы продолжим. Мы разрушим это место.

— Согласен, — сказали Заал и Валентин в унисон.

Не говоря больше ни слова, я подошел к кровати, снял кастеты и положил их рядом. Звуки тренировок бойцов эхом отражались от стен. Вода из прохудившейся трубы постоянно капала на пол. Услышав, как Заал и Валентин подошли к кроватям рядом со мной, образ прекрасного лица Кисы заполнил мою голову.

Я задавался вопросом, думали ли Заал и Валентин тоже о своих женщинах.

Потому что если бы они думали, если бы они боролись за то, чтобы вернуться домой со всем, что у них было, мы бы не могли проиграть.

Мы были отправлены назад в ад.

Но на этот раз единственным выходом было сжечь его на нашем пути.

И у нас было всего несколько дней, чтобы довести это до конца.

Глава 12

901

Все в сегодняшнем дне казалось другим. Я проснулся со 152-ой в своих объятиях, как и в предыдущие дни. Но сегодня все было не так, как раньше. Мы изменились. Что-то между мной и 152-ой изменилось.

Я изменился.

Я брал ее каждую ночь в течение нескольких недель, потому что она нуждалась в моем семени из-за наркотика. Прошлой ночью я взял ее, потому что она этого хотела. Самая красивая мона в Яме хотела меня.

Этим утром охранник увел ее в ее покои, но перед тем, как уйти, она притянула меня к себе и медленно поцеловала в губы.

Даже сейчас я все еще чувствовал ее вкус на своих губах.

Охранник подошел к двери, и я вышел в коридор и, как и каждый день до этого, мне вкололи наркотик. После меня наркотик вкололи 667-ому и 140-ому.

— Первый день турнира, — сказал 667-ой. — Остальных бойцов разместили в другой части ямы. Тренировочные ямы предназначены только для чемпионов и бойцов турнира.

Как только чири вколола мне наркоту, я направился вперед, к ямам. Сжимая свои Кинжалы в руках. До моих ушей донесся звук тренирующихся мужчин. Когда я вошел в открытую дверь, то тут же обвел взглядом массу движений. 667-ой и 140-ой появились позади меня, и я знал, что они тоже наблюдают.

Мужчины всех размеров спаринговали со своими тренерами. В ход шли все виды оружия: мечи, кортики, цепи, топоры, молотки, саи, пики, кастеты.

Я наблюдал за действиями бойцов. Ни один из них не казался для меня угрозой. Я переместился в свою привычную яму, 667-ой и 140-ой прыгнули в свои рядом со мной. В этой секции со мной были только три других мужчины. Три бойца, которые, мгновенно привлекли мое внимание, когда я наблюдал, пока они тренировались. У одного из них была темная кожа и длинные черные волосы. Я перевел взгляд на другого, и мои глаза расширились. Он был огромным, высоким и широкоплечим. Его кожа была изуродована ударами плетью. Особенно на лице. Но на его шее виднелся красный след, свидетельствовавший о том, что когда-то он носил ошейник.

Его волосы были черными, а в руках он держал две незаряженные пиканы, похожие на те, что были у некоторых охранников. Когда он повернул голову, рыча в своем спаринге, я ясно увидел его лицо. У него были голубые глаза.

Третий мужчина внезапно хлопнул по спине второго. И мое внимание перешло на него. Его волосы были светлыми, глаза карими. Он также был широкоплечим и высоким. Но не выглядел таким же суровым, как два других бойца, но в его позе было что-то такое, что заставило меня думать, что он станет угрозой. Он обладал спокойствием, которое выдавало его комфорт от нахождения в яме. Выделяясь на фоне других бойцов, я понял, что он привык брать все под свой контроль. Такое качество всегда добавляло стойкости воинам. Такое, которое могло бы эффективно остановить биение вашего сердца, когда вы меньше всего этого ожидаете.

Словно почувствовав мой взгляд, мужчина обернулся. Его темные глаза наблюдали за мной, затем сузились. Я заметил, как он сжал кулаки. Он носил кастеты с лезвиями в качестве своего любимого оружия. Я уже много раз противостоял таким. Они могли бы быть такими же смертоносными, как и кортики, если знать, как правильно ими пользоваться.

— Наш самый большой конкурент, — сказал 667-ой, скрестив руки на груди.

140-ой появился с другой стороны меня.

— Им не выделили бы этого места, если бы Господин не счет их достойными.

— Он прав. Они достойные противники. Они двигаются лучше, чем любые другие бойцы в этой яме. Они опытные и эффективные.

818-ый, мужчина, который, казалось, был главным среди своих бойцов, встал рядом с двумя другими: 221-ым и 194-ым. Все трое уставились на нас, мы трое уставились в ответ.

Я пытался показать, что меня они не волнуют, но мои глаза продолжали скользить по мужчине со шрамами. Не потому, что он вызывал у меня страх или беспокойство, а из-за его глаз. Его глаза были слишком мне знакомы. Такого же цвета, что и у 152-ой. Я отвернулся. Я должен выбросить ее из своей головы. Ей не место в этой яме. Она мой отвлекающий маневр, который я сейчас не мог себе позволить.

Невысокий мужчина подошел к трем бойцам и отвел их в сторону. Прибыл и мой тренер, и, как обычно, я последовал за ним тренироваться. Мы начали медленно, разогревая мышцы. Вскоре я оказался в форме, разбивая свои Кинжалы о щит тренера.

Прошли часы, и с моего тела капал пот. Движение на дорожке, которая огибала тренировочную яму, привлекло мое внимание. Сердце заколотилось в груди, когда я поднял глаза и увидел приближающуюся 152-ую. Моя кровь мгновенно вскипела, когда я увидел, как ее выставляют напоказ под руку с Господином. Ее лицо было пустым. Она смотрела прямо перед собой. Господин прижимал ее к себе с самодовольной улыбкой на своем гребанном лице.

Я низко зарычал и использовал свой гнев, чтобы наброситься на своего тренера. Я ударял своими клинками с быстрой силой, затем услышал рычание 140-ого. Он повернулся и увидел, что Господин наблюдает за нашей тренировкой. Он небрежно бросил взгляд на своих чемпионов и остановился на трех новых бойцах под контролем низкорослого грузина.

Видя, что Господин отвлекся, я воспользовался этим моментом, чтобы посмотреть на 152-ую. Я ожидал, что она оглянется, украдкой бросит взгляд. Но вместо этого она уставилась на трех новых бойцов. На ее лице промелькнуло странное выражение, которое я не мог прочесть. Ее щеки побледнели. Когда я последовал по пути того, что привлекло ее внимание, я обнаружил, что она смотрит на мужчину со шрамом. Он усердно тренировался, его огромное тело атаковало подушечки тренера с идеальной формой. Он был неумолим, так как его мощные удары чуть не сбивали тренера с ног.

Сначала он был повернут к яме, теперь же его позиция была обращена прямо к Господину. Его глаза все еще были сосредоточены на задаче. Но когда тренер приказал ему остановиться, 194-ый поднял глаза, и его взгляд встретился со взглядом 152-ой.

И она не отвела взгляд.

Собственнические мурашки пробежали по моей коже, когда я посмотрел на нее и увидел, что она попала в ловушку его взгляда. Господин наблюдал за спаррингом двух других бойцов с возбужденным блеском в глазах. Он не заметил, что мужчина со шрамом наблюдает за его моной.

Смотрит на то, что было моим.

Глаза 152-ой были прищурены, как будто она была в замешательстве. Когда я посмотрел на 194-ого, то на его лице было странное выражение.

Мои руки дрожали, ревность пронзала меня, словно лихорадка. Ноги приготовились к движению. Я снова взглянул на 152-ую, и увидел, что Господин проследил за ее взглядом. Его челюсть сжалась, когда он заметил, что ее внимание было приковано не только к нему.

Развернувшись, Господин махнул охраннику. Охранник двинулся вперед.

— Шевелись! — скомандовал он и указал на центральную яму.

152-ую, все еще захваченную пристальным взглядом 194-ого, потащили за ним. Я двинулся, чтобы заставить его убрать руки, когда меня остановил 667-ой.

Я развернулся, готовый атаковать, когда 140-ой встал между нами:

— Он спасает тебя от того, чтобы облажаться и подвергнуть твою женщину опасности. Ты пойдешь за Господином в эту яму и обнаружишь, что проснешься в аду.

Мои мышцы напряглись, осознавая, что бойцы правы. Они наблюдали за мной, готовые снова остановить, но я нехотя кивнул. 140-ой хлопнул меня по плечу, и мы двинулись к центральной яме. Трое других мужчин последовали за нами, двигаясь немного позади. Остальные бойцы тоже были здесь. Но у меня не было времени обращать на них внимание. Теперь все мое внимание были приковано к 194-ому. Свежее мясо, которое только что положило глаз на мою женщину.

Звук Господина, поднимающегося на свой подиум, заставил меня поднять глаза. Когда я это сделал, то заметил, что он занял свое место, возвышаясь над всеми нами. Но на этот раз привел с собой 152-ую.

Ее голова оставалась опущенной, когда Господин выставил ее напоказ, в ее темно-красном платье перед его бойцами. Она стояла слева от него, робкая и кроткая.

Мое сердце наполнилось радостью, глядя не ее красоту. Сосредоточившись на ее лице, я увидел, что синяки и порезы были покрыты косметикой. Это разозлило меня. Господин причинил ей боль и скрыл это.

— Бойцы! — прокричал Господин и раскинул руки с улыбкой на лице. — Добро пожаловать в Кровавую Яму!

Мужчины вокруг меня раскачивались из стороны в сторону, глядя на Господина, воодушевленные его словами.

Господин опустил руки.

— Как вам известно, турнир начнется сегодня вечером. Если кто-то из вас будет драться первым, то тренеры сообщат вам об этом. — Господин сделал эффектную паузу, затем продолжил. — Это четырехдневная битва. Вы выигрываете и переходите в следующий раунд. Если нет…

Господин замолчал и пожал плечами. Бойцы бормотали и рычали вокруг меня, жаждущие крови и убийства. Господин впитывал звуки, кайфуя от напряжения в зале.

— Вы будете в паре на всех боях, кроме финала. Четверо мужчин выйдут в финал битвы и сразятся в «победитель получает все» войне, — он кивнул и добавил, — затем боец, который победит, т.е. убьет всех троих своих соперников, оставшихся на его пути, получит главный приз.

Господин сделал шаг нам навстречу, глядя вниз, и медленно сказал:

— Он получит свободу.

На этот раз в яме раздались более громкие голоса, мужчины были доведены до предела. Они хотели свободы. Когда я окинул взглядом десятки мужчин, я увидел, что этот шанс освободиться от их цепей был всем. Этот турнир был их шансом стать кем-то большим, чем они были, — убийцами, животными, выведенными на убой.

Затем взгляд Господина остановился на трех его чемпионах и мужчинах, которые были рядом с нами в тренировочной яме.

— Завтра будет ваша очередь. Чемпионы с наименьшими шансами выйдут на арену.

Температура моей крови подскочила при мысли о том, чтобы сразиться с любым из них.

Затем Господин обвел взглядом еще шестерых бойцов на противоположной стороне центральной ямы. Он указал на них и заявил.

— А вы будете их противниками.

Я взглянул в сторону, чтобы посмотреть на покрытого шрамами чемпиона, но обнаружил, что он смотрит на трибуну. Я знал, что найду, когда прослежу за его взглядом. Я был прав — именно 152-ая привлекала его внимание. Когда я увидел, как на его лице промелькнуло чувство собственничества, мой желудок сжался от желания избавить его от головы. Но когда она подняла голову и посмотрела на мужчину с таким же интересом в ее голубых глазах, я почувствовал, как мой гнев пересилил мое сопротивление.

Какого хрена она на него уставилась? Почему он так уставился на нее?

Я не услышал, что Господин отпустил нас. Моя кровь слишком громко шумела, сильными потоками хлынув в уши. Я не обратил внимания, что бойцы вернулись в свои боксы. Все, что я мог видеть, — это красную дымку, необходимость заявить о своих правах на 152-ую.

Рванув вперед, мое плечо врезалось в плечо 194-го. Крупный мужчина низко зарычал от соприкосновения и повернулся ко мне лицом. Прежде чем он успел среагировать, я бросил свои Кинжалы на землю, увидев, что он делает то же самое со своими пиканами. Я стал атаковать, подбежал к тому месту, где он стоял, и ударил его кулаком в челюсть. Его голова чуть дернулась назад, как будто я даже не ударил его.