Глава шестая

На Романе был легкий серый костюм. Он подумал, что надел бы Артурио на его месте, если бы его выбрал Джорджио. Почему все-таки выбрали Романа? Кандидатура Артурио была очевиднее, ведь он готовый метрдотель.

Но Артурио потребовал бы почасовую оплату, вдвойне. Артурио не привел бы свою подругу, чтобы украсить прием, каким бы значительным он ни был. Джорджио дешево отделался, за две сотни «зеленых». Вот старый, хитрый негодяй!

Вдоль трех стен стояли покрытые скатертями столы. Один представлял из себя главный бар. На других были расставлены блюда с закусками. Остальные закуски хранились завернутыми в целлофан в холодильнике. Было все сделано, чтобы облегчить работу Оливии насколько возможно.

Нелегко было подняться рано утром и все подготовить. Романа подташнивало. Ведь прошлой ночью он не мог позволить пропасть этим устрицам и шампанскому. Наверное, не нужно было этого делать.

Джорджио появился в половине первого, великолепный и слегка смешной в ярко-красном вельветовом пиджаке, похожий на Помидорного Короля у себя на свадьбе. Он был подпоясан вышитым золотом кушаком. На нем было достаточно материи, чтобы сшить сотню нарядов для Оливии. А плоти хватило бы по крайней мере на четыре Оливии.

Без десяти час зал был полон жующих и пьющих игроков в триктрак, включая двух женщин. Роман был удивлен. Он не мог и представить себе, что женщины могут хорошо играть в триктрак. Возможно, это были мать и дочь. Они были одеты в старомодные вечерние наряды, пахнущие нафталином. На помятых лицах блестели глубоко посаженные глаза.

Мужская компания была сборной солянкой. Большинство было в деловых костюмах, к облегчению Романа, но некоторые были одеты в смокинги и спортивные куртки. Один парень — долговязый, худой и настолько высокий, что он должен был изгибаться, чтобы видеть лицо собеседника, был одет в голубой свитер и коричневые блестящие брюки. Слава Богу, что на ногах у него не было сандалий.

Ровно без пяти час Оливия вплыла в зал. Ее присутствие разлилось по толпе подобно теплому жидкому меду. Некоторые из мужчин повернулись к ней и внимательно ее осмотрели. Другие просто вытягивали шеи с тем, чтобы следить за ней краем глаз.

Роман почувствовал прилив гордости. Они все восхищались его женщиной. Женщиной, которой он однажды овладеет. Сейчас она почти его женщина. Что-то в этом роде.

На голове у нее была замысловато уложенная прическа, поднятые вверх и назад волосы удерживались испанскими гребнями. На Оливии было блестящее платье из красного шелка, в которое она была одета, когда Роман впервые ее увидел, но с некоторыми изменениями. Оно было без бретелек и облегающим, настолько облегающим, что можно было видеть легкий выступ пупка и четкие очертания каждого соска. Платье было стянуто в талии поясом. До этого она носила его без пояса. Сейчас на теле, тесно затянутом в платье, была видна одна из ее двух невидимых ранее прелестных родинок. Она была вся в красном, за исключением золота ее сандалий и одного золотого браслета высоко на руке. Эти золотистые штрихи должны напомнить ему? Как будто он может забыть?

По бокам платья были разрезы, протянувшиеся от колена до половины бедра. Розовые чулки были длиннее, чем прошлой ночью, иначе были бы видны подвязки. А может быть, она была в колготках? Нет. Трудно было представить, что Оливия могла надеть что-то такое земное и бесполое.

Роман быстро подошел к ней и взял ее за руку. Она передала ему в ладони туго свернутые в трубочку деньги.

— Ты принес свои?

Роман похлопал себя по карману на груди.

— Оливия, прошлой ночью…

Она одарила его одним из ее взглядов «из-под ресниц».

— Сосредоточься на сегодняшнем, — сказала она ему. — Игра… А после, если ты выиграешь…

— Некоторые ставки уже сделаны, — прошептал он ей, ведя ее по направлению к бару и наклоняясь так, чтобы можно было смотреть вниз на ее шею в поисках второй тайной родинки.

— Сейчас мы будем готовить шипучку. Три унции апельсинового сока в бокал, сверху шампанское. Если кто-то захочет что-то другое, дай им, что бы это ни было. Но я сомневаюсь, что многие будут выпивать, по крайней мере пока играют. Они все хотят быть с ясными головами.

— А ты?

— Под столом много «Севен-Ап». Сделай мне мой коктейль. Апельсиновый сок и «Севен-Ап». Моя голова должна быть самой ясной.

— Понятно.

Затем прибыл почетный гость. Он выглядел не так, как думал Роман. У него были маленькие ручки, как будто сделанные из папье-маше, и такое же лицо. Он был похож на вырезанную из картона фигуру большого формата. Он и Джорджио немножко пошептались, затем Джорджио резко постучал по столу, привлекая внимание собравшихся.

— Дамы и господа, — пророкотал он. — Вот правила игры. У нас двадцать два игрока. Каждый из вас получил номер, от одного до двадцати двух. Взгляните на этот список и запомните, о'кей? Сейчас я передам карточки с номерами нашей прелестной хозяйке, Оливии. Она их помешает и раздаст по две карточки на каждый стол. Найдите свою карточку и играйте с тем, кто сидит напротив вас. Пожалуйста, не меняйте места карточек. Это лотерея.

С настоящего момента до двух часов ночи начальные ставки будут в десять долларов, максимально — по сотне долларов за каждую игру. Это будет справедливо по отношению к менее опытным игрокам. По окончании первого часа — запомните, пожалуйста, если вы закончите игру без пяти, не начинайте новой — мисс Оливия соберет карточки и вновь раздаст их. Если кто-то из вас в этот момент не захочет больше играть, просто возьмите свою карточку, когда будете выходить из-за стола.

Во время второго часа мы будем играть по двадцати долларов, без ограничений. Третий — по тридцати, а затем игроки сами будут решать. Наш «час» состоит из пятидесяти минут с десятиминутным перерывом. Помните: вы можете выйти из игры в любой момент. Играть будем до часа дня или до тех пор, пока у наших гостей есть деньги. — Джорджио усмехнулся. — Никаких чеков, никаких расписок. Только наличные деньги. Если кто-то пришел без достаточных средств, подходите ко мне. — Он опять улыбнулся. — «Георг Пятый» принимает все карточки главных кредитных компаний. Отлично, если все ясно… Прекрасно. Мисс Оливия, сдайте, пожалуйста, карточки для первого раунда.

Напарником Романа был мужчина в голубом свитере. Его ноги были слишком длинными, чтобы поместиться под столом. Он вытянул их, перекрестив, вдоль прохода. Его небрежная одежда и непринужденная поза почти внушали страх Роману.

У них сначала выпало по три очка, они бросили кубик опять, выпало шесть-один в пользу свитера. У Романа выпало шесть-четыре, один из самых слабых результатов. Свитер ответил на это шесть-один, дубль-четыре и дубль-два, создав в самом начале игры хороший задел. Он взял дубль-кубик, подул на него, потер его о брюки и предложил его Роману.

Роман покачал головой, отказываясь от предложения. Две минуты игры, и он уже потерпел первое поражение.

Свитер взял десятку Романа, громко сказав:

— Благодарю вас, мой друг.

Головы повернулись к ним. Роман отличился, став первым проигравшим в зале.

— Мне нужно сделать пипи, — промычал свитер. — Извините меня — возбуждение.

Оливия подошла к столу Романа со стаканом апельсинового сока, который он попросил ее принести.

— Что ты делаешь? — резко прошептала она ему. — Первая игра, и ты сдался?

Роман не мог объяснить, почему счастливые броски мужчины так резко повернули игру против него, хотя его репутация новичка могла оказаться полезной позднее. Он посмотрел на Оливию деланно равнодушным взглядом. Возвратившийся на место свитер заставил и Оливию вернуться на свой пост.

По окончании первого часа Роман присоединился к Оливии, чтобы помочь ей обслужить неожиданный наплыв гостей.

— Как дела? — спросила она.

— Выиграл, — ответил он. Он в самом деле выиграл. Двадцать долларов.

Бедром она прикоснулась к нему.

— Я голая, под платьем ничего нет, — хрипло сказала она. — Полностью голая. Подумай об этом, если ты выиграешь…

Этого как раз ему не хватало — мечтать о теле Оливии, когда нужно сосредоточиться на игре! Он заставил аппетитные видения исчезнуть.

— Мне нужно сдать карточки, — напомнила Оливия. — С кем ты хочешь сыграть в следующий раз?

— С кем я хочу?…

— Я ведь сдаю сама, не так ли? У тебя номер шестнадцать. Парень, с кем ты играл, номер пять. У меня хорошая память на номера.

— Сдавай.

Вернувшись, она сказала ему

— Я устроила тебе одну из женщин, ту, которая старше. Используй свое обаяние. Обещай ей глазами. Ну, ты сам знаешь. Ты — мужчина.

Женщина постарше, несмотря на улыбку Романа, наказала его на сто восемьдесят драгоценных долларов. Он все еще проигрывал. Он потерял сто шестьдесят долларов. Это было меньше того, что им заплатил Джорджио. Двести долларов пока были нетронутыми. Пока.

Затем пошли ставки по тридцати долларов, без ограничений. Противник Романа выглядел так, как будто он на минутку покинул скобяную лавку. Для начала у него выпало четыре-один, на это Роман ответил своим любимым дубль-один. Роман не сознавал, что Оливия стояла за ним, полностью перед глазами его противника, разрез на платье приоткрывал ее длинную ногу, иногда она нагибалась вперед, как будто предлагая свои груди на десерт. Всякий раз, когда она глубоко вздыхала, возникало розовое видение чего-то круглого, иногда два видения за раз.

Единственное, что знал Роман: его противник не мог сосредоточиться, как это делал он. Расчеты громко звучали в мозгу Романа, как будто у него был свой бухгалтер-китаец со своими счетами.

Роман предложил дубль, и этот идиот принял его предложение, хотя расклад показывал, что он мог завершить игру следующим броском.

Так и произошло.

Оливия вздохнула так глубоко, как это не делала раньше. Торговец скобяными изделиями, кажется, не замечал грозящей опасности. Роман вел свою фишку все дальше и дальше в его внутреннее поле. У противника была там зажата шашка и не было шансов на ее спасение.

В следующем броске он покончил с шашкой. Торговец выбросил дубль-два, весело хмыкнул, одним глазом он смотрел на доску, другим на Оливию. Это лишило Романа одной шашки, но у него был легкий доступ к внутренней доске противника своими шестой, третьей и второй фишками.

У него выпало пять-четыре. Его противник предложил удвоить. У дурака ничего не было в запасе, была его очередь метать, но он не понимал, что Роман обладает стратегическим контролем над доской.

Роман принял вызов, продвинулся дальше на внутренней доске и стал наблюдать, как противник беспомощно пытался продвинуть эту важную шашку на внутренней доске Романа.

Когда Роман в конце концов стал дожимать, бедняга предпринимал ходы, которые Роман блокировал до самого окончания игры, хотя противник и выбросил подряд три дубль-два. Ему едва удалось избежать полнейшего разгрома, отыграв всего лишь одну шашку.

Он отсчитал триста шестьдесят долларов из громадной пачки денег, его лицо покраснело от злобы.

Когда они уселись за новую игру, Оливия наклонилась к Роману, поднеся свои губы к его уху

— Я принесла с собой свой детский вазелин, — сказала она ему. — Огромную бутылку.

Торговец скобяными товарами пошел в разнос. Он играл злобно, стремясь к реваншу. Всякий раз, когда Роман удваивал, он сразу отвечал тем же, невзирая на шансы. Его пачка денег таяла.

Во время следующего перерыва Оливия сказала:

— Следующий — номер одиннадцать. Он проигрывает все время. Не ты ли мне говорил, что это самый глубокий карман?…

— Кто выпил всю водку? — спросил Роман, заметив пустую бутылку.

— Некоторым из игроков нравится, когда их шипучка покрепче, — ответила она.

Она не добавила, что они не знали об этом.

Открытые ставки. Роман попытался не обращать внимание на то, что Оливия сказала о номере одиннадцать, и поставил сто долларов. Номер одиннадцать согласился равнодушно. Он принес столько денег, сколько мог позволить себе проиграть, и он их проигрывал. Роман довершил его разгром. За пятнадцать минут до окончания часа номер одиннадцать взял карточку и отправился к Оливии утешаться виски с содовой.

В перерыве Оливия спросила:

— Как дела? Сколько?

— Достаточно, чтобы оплатить детский вазелин, — засмеялся Роман. — И еще кое-что.

Роман сделал первый ход в следующей игре, и тогда им овладело цепенящее чувство. Он понял, что уже не играл ради своего ресторана-мечты, не играл, чтобы получить доступ к телу Оливии, не играл, чтобы нанести поражение своему противнику. Он просто играл. Его пальцы, метавшие кубик, передвижения шашек, подсчеты — все стало чисто механическим. Роман превратился в машину по игре в триктрак.

Ему не пришлось играть с «Арабом» не потому, что он не мог этого вспомнить. Он, конечно, помнил бы. Но он играл с Джорджио дважды, слегка обыграв его в первый раз и разбив на голову во второй. Он играл и играл. Ободряющие нашептывания Оливии были уже не нужны, как жужжание мухи. Время от времени его противник вставал и уходил от стола, обычно унося с собой карточку с номером. Иногда его заставляли останавливаться на перерыв. Тогда Оливия оказывалась рядом с ним, рукой или бедром надавливая на его ногу. Но Роман ничего не чувствовал.

Затем осталось всего три стола в окружении уставших зрителей. Роман играл при ставках в тысячу долларов. Он выиграл первую игру, взяв двойную ставку, во второй опять взял двойную ставку, потом опять двойную. Третью игру он проиграл, но потерял всего тысячу. Четвертая игра была по-крупному. С кем бы Роман ни играл — противники были для него безликими пятнами, он всегда отвечал на вызов вызовом, если на пятьдесят один процент был уверен в том, что победит. Это было правильно. Вот так нужно играть.

Но расклад сил больше не имел значения. Это же знал и его противник. Это стоило ему шестнадцати тысяч долларов.

Затем Джорджио хлопнул руками и сказал:

— Благодарю всех. Особая благодарность нашему гостю. Час дня. Время расходиться по домам.

Внутри Романа что-то щелкнуло, усталость овладела им. Конец. Его карманы распирало от чужих денег, и это был конец. Конец.

Оливия помогла ему подняться.

— Сколько? — спросила она. — Сколько мы выиграли? — Она сделала легчайшее ударение на «мы».

— Не знаю. Много.

— Пошли. — Она обняла его. — Пойдем посчитаем.

— Посчитаем?

— И воспользуемся этим детским вазелином, помнишь?

Роман выпрямился.

— Правильно.

— У меня дома, — сказала Оливия. — Мама с сестрой в Калумне. Мы сможем спокойно сосчитать.

Она вела машину. Она помогла ему подняться по ступенькам до входной двери, а затем на четвертый этаж. Он сбросил пиджак, распустил галстук, бросился навзничь на постель Оливии.

— Будем считать, — сказала Оливия, роясь в его карманах.

— Ты считай. — Он вдруг уснул.

Час спустя она разбудила его.

— Иди умойся, — сказала она ему. — Умой лицо и проснись. Тебя ждут кофе, коньяк, а также вазелин.

Он вышел из ванной лишь немного оживший.

— Итак, хорошо ли я сыграл? — промычал он, вытираясь.

— Хорошо.

— Сколько?

— Ты не хочешь присесть?

— Так много?

— Что ты скажешь о двухстах тридцати семи тысячах четырехстах шестидесяти долларах?

Роман рухнул в кресло рядом с кроватью.

— Ничего себе!…

— Этого достаточно, не так ли?

— С тем, что я накопил? Да. Достаточно. Предостаточно.

— А как твое вознаграждение? Ты не хочешь его получить? Сделка есть сделка.

— Конечно, я хочу… Но я устал. Можно я возьму отгул. До завтра?

— Я обещала сегодня. Неужели ты не любопытен? Как насчет маленького удовольствия, которое я приготовила тебе?

Оливия не собиралась его отпускать. Сейчас он был уставшим, им легко управлять. После ночи отдыха он будет более требовательным.

— Удовольствия? — простонал он. — У меня нет сил…

— Не беспокойся. Я беру все на себя. Тебе останется только расслабиться и наслаждаться.

Роман представил, как Оливия лижет его, берет его своим чудесным, горячим, мокрым ртом, взбирается на него лежащего и гарцует на нем… Он склонился над ней, взял ее в свои руки. Она подняла голову и одарила его одним из своих технически совершенных, полностью контролируемых поцелуев. Его рука обняла ее талию, поднялась вверх по шелковой материи, охватила ее грудь…

— Нет! — сказала она, вырываясь. — Ты ведь помнишь — «смотреть и не прикасаться». Я хочу оставить… оставить остальное на…

Роман и прежде слышал такое при клятвах выйти замуж. Странно, но на этот раз это его не взволновало.

— Но… — запротестовал он.

— Я знаю, — ответила она, — у мужчины есть свои потребности. У молодого мужчины. У сильного мужчины. У чемпиона.

— Так что же?

— У меня все отработано. Ты будешь счастлив, поверь мне. Есть способы сделать мужчину счастливым, удовлетворить его без…

«Что за способы? Что за способы?» — эхом отдалось у него в голове. Она, наверное, говорила об оральном сексе? Это был ее компромисс? Но оральный секс означал «прикосновение», не так ли? Наиболее интимная форма «Прикосновения». Но Оливия устанавливала свои собственные правила, свои собственные определения. Что она проделала прошлой ночью, никто из большинства женатых мужчин не испытывал со своими женами. Она должна сделать больше этой ночью, согласно условиям сделки, но что именно больше?

— Пошли, — скомандовала она.

— Куда?

— Напротив.

Роман стал расстегивать свою рубашку.

— Нет, не делай этого! Еще не время. — Оливия криво усмехнулась. — Столько соблазнов, которые должна преодолеть девушка, ты знаешь. Я не хочу потерять голову и все испортить.

Это было прекрасное оправдание, но по какой-то причине оно не прозвучало вполне правдоподобно, даже для качающегося от усталости и опьяненного вожделением Романа.

— Так, чем же мы будем заниматься в одежде? — спросил Роман.

— Подойди сюда, к перекладине, и ты увидишь. В самом деле, это лучшее место.

Она положила широко расставленные руки на перекладину. Затем достала два шарфа из шифона, которыми она привязывала свои запястья к деревянному барьеру.

— У тебя какие-то причуды, — усмехнулся Роман. — Но я не против причуд.

— Может быть, и так, — ответила она. — Но это главным образом для того, чтобы гарантировать «смотреть и не притрагиваться».

— Предположим, я пообещаю?

— Я верю твоему слову, но до определенного момента. То, что я собираюсь делать с тобой, может тебя заставить забыть об обещании.

— В самом деле? — спросил он, усмехнувшись.

— В самом деле, — заверила она. Она возилась с «молнией» у себя на спине. Верхняя часть платья упала, обнажив ее до тонкой талии.

— Тебе нравится? — спросила она, беря свои груди в ладони.

— Если бы у меня были свободными руки… — пригрозил он.

— Наконец-то ты понял, что я имею в виду! А это ведь только начало. Посмотри на меня, посмотри на меня в зеркало. Посмотри на нас обоих — он вожделеет, она дразнит.

— Итак, ты признаешь, что дразнишь, — сказал он.

— Смотри в зеркало. Иначе представление прекратится.

Роман подчинился. Девушка в зеркале повторяла действия Оливии предыдущей ночью — она ласкала груди, но на этот раз все было естественно. Она не занималась смыванием краски. Она открыто играла сама с собой. Ее соски расправились и расцвели, они напряглись, упругие и желающие. Когда они полностью наполнились и выпрямились, она достала вазелин. Вскоре ее груди заблестели.

Роман застонал.

— Развяжи меня, Оливия. Дай мне дотронуться до тебя. Я буду нежным…

— Зеркало, — напомнила она ему.

Он думал, что его глаза просверлят дырки в зеркале.

— Ты разве не собираешься раздеться? Полностью?

Она помахала пальчиком, один из сосков мягко покачнулся.

— Нет. Не сегодня. Возможно, в другой раз.

— Что? В следующий раз, когда я выиграл для нас почти четверть миллиона долларов?

Одной рукой она удерживала его, а другой ласкала.

— У нас будет первая ночь, наш первый большой день, наша свадьба… Другие дни.

— Оливия!

Она приподняла грудь обеими руками, склонила шею и стала ласкать свой сосок.

— Оливия! Проклятая баба! Я возбужден до предела, а ты обещала…

— И я сдержу свои обещания. Будь терпелив!

— Ты знаешь, что я могу сорвать эти проклятые шарфы.

— И нарушить свое обещание? Думаю, ты не сделаешь этого. О'кей. Я не хочу быть злой и облегчу твои несчастья. Зеркало? Помнишь?

Оливия отошла от него. Он видел, как покачивая длинной спиной, она подошла к столику у кровати, затем медленно вернулась, преднамеренно играя грудью. Она принесла резиновую перчатку, из тех тонких, которые используют хирурги. Она легко надела ее на правую, всю в вазелине, руку.

— Видишь? — сказала она. — Девушка в зеркале сдерживает свои обещания. «Смотри, но не прикасайся», так? Смотри на меня, Роман, смотри. Смотри, что она будет с ним делать. Наблюдай за этой прекрасной женщиной и красавцем-мужчиной. Видишь, как они развращены?

Ее левая рука, тоже маслянистая, нашла «молнию» на брюках, расстегнула ее. Она пачкала брюки, но Роман ничего не сказал. Рука в перчатке залезла в брюки и освободила его, напряженного, настолько твердого, что ему оставалось или снять напряжение, или сломаться.

— Видишь, что она делает, Роман? Она его вытащила. Она называет его «членом», шлюха. Он большой, не так ли, Роман? Большой, горячий и твердый. Смотри, как рука обхватывает его, Роман? Как ты думаешь, что она собирается сделать?

Роман зарычал. Бедра у него дрожали, требуя, чтобы без промедления ее руки тесно обхватили его, но ее хватка была такой слабой, что первое же движение могло лишить его и этого сжатия. Но он не хотел этого.

А она освободила свои руки. Роман в отчаянии застонал.

— Видишь ее, Роман? Она размазывает вазелин в ладони перчатки. Это будет так скользко! Даже там, где он хотел бы быть, глубоко в ее теле, там не будет так скользко. Посмотри сейчас, Роман. Она прикасается этой маслянистой перчаткой к своей груди, проверяя ощущение. Ощущение должно быть хорошим, Роман. Видишь ее глаза? Ей нравится, не правда ли? Эта мягкая перчатка сдавливает и скользит. А теперь она поглаживает ладонью по соску. Смотри, как играют ее пальцы. Трим-трим, маленькая проблядушка. А пальцы другой руки пощипывают, Роман. Она потаскуха, эта девушка! Она играет сама с собой, проказница. Я увидела, чем она занимается, Роман. Я наблюдала за ней. Она думала, что она в одиночестве, но я все увидела.

Теперь я слежу за ней, Роман. За ней и за ним. До этого она всегда была здесь одна. На этот раз — другое дело. На этот раз — особый случай.

Видишь ее, Роман? Она протягивает руку и берет его в эту резиновую, маслянистую руку. Он слишком большой, чтобы у нее в руке он поместился полностью. Она может только обхватить его у основания, и вот она делает скользящие движения. Ее рука скользит вверх и вниз, при каждом движении ее палец трет эту большую пурпурную головку. Ты наслаждаешься, Роман? Скажи мне!

Да! Да, он получает наслаждение! Она сводит его с ума!

— И мне так кажется, Роман. Посмотри на его лицо. Посмотри, как он дергается, извивается. И она не забывает о своем теле, не так ли, Роман? Ведь у нее свободна другая рука. Видишь? Ее груди так тверды, ее соски так упруги, она может ласкать их одной рукой. Вот какая она шлюха, правильно, Роман? Ее ноги раздвинуты. Ее бедра трутся друг о друга, показывая, как она сексуально озабочена.

— Да! Она — сука, шлюха, чертова потаскуха. Оливия?

— Да, Роман?

— Не хочет ли она дотронуться до себя — между ногами. Не собирается ли она погрузить свои влажные пальцы глубоко внутрь своей пещеры?

— Конечно, она это сделает, Роман. Ведь она — шлюха. Она сделает что угодно с любым мужчиной, эта девушка в зеркале. Она сделала бы это даже с собственным па. Вообще с любым.

— Итак? Собирается ли она это сделать? Это ведь так легко. Это будет так хорошо! Почему она не сбросит остатки одежды и не сделает это?

— Нет, она это не сделает, Роман. Это не входит в сделку, которую она заключила с этим находящимся рядом с ней животным. Она всегда соблюдает договор, Роман. Не больше, не меньше.

— Тогда…

Оливия помотала головой. Ее волосы разлетелись. Потные концы волос ударяли по плечам.

— Посмотри на ее ладонь, Роман! Посмотри, как движется ее рука! Она сходит с ума. Видишь, как все затуманено. Сколько он еще может это вытерпеть, Роман? Как долго он может терпеть эту сладкую муку, видя, что она делает со своими грудями, чувствуя эти движения взад-вперед, это сосущее ощущение у основания?

— Нет… нет… не так долго!

— Тогда смотри, как он будет ей отдаваться, Роман! Смотри, как он преклонится перед ней. Смотри, как его семя хлынет струей и наполнит ее руку. Смотри за этим, Роман! Он сделает это сейчас… он сделает это сейчас… это уже наступает… Вот!

И она была права.

Когда содрогания прекратились, когда Роман опустился на колени, повиснув на запястьях, тупо смотря на стекающие по зеркалу брызги, его мужское достоинство неприлично вывалилось из ширинки. Оливия сорвала перчатку со своих хищных пальцев и швырнула ее в корзину для мусора. Под платьем, вновь застегнутым на «молнию», скрылись багровые отметины на ее грудях.

— Итак, — сказала она, — сейчас, когда все кончено, я думаю, ты должен выпить кофе. Ты утомлен и тебе далеко ехать домой.

Загрузка...