Разум и чувство

Глава 10

Спаситель Марианны, как красиво, но не вполне точно описала Уиллоби Маргарет, пришел на следующее утро, чтобы поинтересоваться состоянием здоровья Марианны. Миссис Дэшвуд приняла его не просто вежливо, но искренне была рада его приходу, эта сердечность появилась благодаря рассказу сэра Джона о нем и чувству благодарности, которое жило в ее душе. Этот визит должен был убедить нового знакомого, что в семье, с которой его свел случай, царят благовоспитанность, изысканность, тесная привязанность и что они очень любят домашний комфорт. В том, что они очаровательны, его не требовалось убеждать дважды.

У мисс Дэшвуд был нежный цвет лица, правильные черты и стройная фигура. Марианна же была еще красивее. Может быть, ее фигура была не такая красивая, но рост придавал ей грациозность. Ее лицо было таким милым и прелестным, что те, кто называл ее красавицей, не грешили против истины. Ее смуглая кожа казалась восхитительной благодаря своей прозрачности, черты лица обвораживали, улыбка притягивала. А ее темные глаза были такими удивительно живыми, одухотворенными и глубокими, что в них нельзя было смотреть без восхищения. От Уиллоби вначале их блеск был скрыт смущением, вызванным воспоминанием о его помощи, но, когда оно прошло, когда она смогла взять себя в руки, она заметила, что его хорошее воспитание сочетается с искренностью и жизнерадостностью. А когда он сообщил, что любит музыку и танцы, она посмотрела на него с таким одобрением, что до конца визита он не сводил с нее глаз.

Чтобы вовлечь ее в разговор, достаточно было упомянуть о каком-либо ее увлечении. В таких случаях она не могла промолчать и активно включалась в обсуждение, забыв о стеснительности и робости. Они быстро обнаружили, что музыка и танцы доставляли им одинаковое наслаждение, причем это происходило из-за общности их суждений. Воодушевленная таким совпадением, Марианна решила выяснить его мнение и по другим интересующим ее вопросам. Она начала расспрашивать его о книгах, рассказала о своих любимых авторах, причем с таким искренним восторгом, что любой молодой человек двадцати пяти лет показался бы совершенно бесчувственным, если бы немедленно не превратился в их горячего поклонника, даже если бы он раньше об этих авторах никогда не слышал. Но их вкусы были удивительно схожими, и их приводили в восторг одни и те же книги и даже одни и те же отрывки из них. Если же обнаруживались какие-нибудь разногласия, то Марианна горячо бросалась на защиту своего мнения, причем ее собеседник всегда вынужден был отступать под напором ее аргументов и пламени ее глаз. Он немедленно соглашался с ее решениями, всячески поддерживал ее бьющий через край энтузиазм, и задолго до того, как его визит подошел к концу, они уже беседовали свободно и раскованно, как старые знакомые.

– Ну что ж, Марианна, – сказала Элинор, как только за гостем закрылась дверь, – за одно утро ты успела очень много. Тебе уже известно мнение мистера Уиллоби по любому мало-мальски важному вопросу, ты в точности знаешь, что он думает о Купере и Скотте, ты убедилась, что он воздает этим авторам по заслугам, ты получила все возможные заверения, что он в должной мере восхищается Поупом. Но как же ты намерена продолжать ваше знакомство сколь бы то ни было долго, если будешь обсуждать все сразу и так быстро? Скоро все интересные темы окажутся исчерпанными. При следующей встрече он изложит тебе свои мысли о красотах пейзажей и о вторых браках, больше тебе не о чем будет его спрашивать.

– Элинор, – воскликнула Марианна, – разве это честно?! Разве справедливо? Разве мои идеи столь убоги? Но я поняла, о чем ты. Я вела себя слишком непринужденно, говорила искренне и была слишком счастлива. Я нарушила все правила приличия. Я была открытой и искренней, а не сдержанной, скрытной, скучной и лживой. Если бы я говорила только о погоде и дорогах, открывая рот каждые десять минут, то мне не пришлось бы сейчас выслушивать ваши упреки.

– Милая моя! – сказала ее мать. – Ты не должна обижаться на Элинор, она ведь просто пошутила. Я бы сама отругала ее, если бы она на самом деле пыталась осудить радость от разговора с нашим новым другом.

Марианна мгновенно успокоилась.

Со своей стороны Уиллоби всем своим видом показывал, как приятно ему это новое знакомство и как хотел бы он его продолжить. Он навещал их каждый день. Вначале предлогом для визитов было желание узнать о состоянии здоровья Марианны, но прием, который ему оказывали, становился с каждым разом все ласковее, и потому предлог перестал ему требоваться намного раньше, чем пострадавшая полностью выздоровела. Она не могла покидать дом в течение нескольких дней, но еще ни разу подобное заключение не было столь приятным. Уиллоби обладал неплохими способностями, прекрасным воображением, хорошим чувством юмора и всегда был искренним и непринужденным. Он как будто был создан для того, чтобы покорить сердце Марианны. К привлекательной внешности прибавлялся живой и пытливый от природы ум, причем эти качества Марианна подпитывала своей энергией и сама же ими восхищалась.

Его общество доставляло ей огромное наслаждение. Они читали, разговаривали, пели дуэтом. Пел и играл он превосходно, а читал с таким чувством и так выразительно, что Эдвард мог ему только позавидовать.

Миссис Дэшвуд он нравился не меньше, чем Марианне, а Элинор не могла упрекнуть его ни в чем, кроме одного. Он, как и ее сестра, также по каждому поводу выражал свое собственное мнение, не обращая внимания на окружающих и на обстоятельства. Привычка поспешно формировать и немедленно высказывать во всеуслышание свое мнение о других людях, при этом пренебрегая общепринятыми правилами вежливости и нормами поведения в обществе ради велений сердца, выдавала некоторую легкомысленную неосторожность, которую Элинор не могла одобрить несмотря ни на что.

Марианна начала понимать, что отчаяние, которое завладело ею в шестнадцать с половиной лет из-за того, что она до сих пор не встретила человека, который бы соответствовал ее идеалам, было поспешным. Уиллоби воплощал в себе все черты, которые в тот несчастливый час, как, впрочем, и в более счастливые периоды ее жизни, представлялись ей обязательными для ее воображаемого принца. А его поведение свидетельствовало о серьезности его намерений. Миссис Дэшвуд уже к концу первой недели начала с надеждой ожидать будущей свадьбы, при этом она вовсе не думала о богатстве молодого человека и втайне поздравляла себя с такими двумя зятьями, как Эдвард и Уиллоби.

Страсть полковника Брэндона к Марианне, которая была открытием его друзей, узнавших об этом чувстве, казалось, раньше, чем сам полковник, теперь стала заметной и для Элинор, причем как раз в тот момент, когда друзья полковника переключились на другой предмет. Теперь их внимание и остроумие привлек счастливый соперник, и насмешки, которые сыпались на полковника, пока в его душе еще не сформировалось глубокое чувство, прекратились, как только для них действительно появились серьезные основания. Элинор пришлось признать, хотя и неохотно, что чувства, которые миссис Дженнингс приписывала ему ради собственного удовлетворения, имеют место в действительности. Понятно, что общность интересов явилась чрезвычайно привлекательной для Уиллоби, но вместе с тем поразительное несходство характеров вовсе не оттолкнуло Брэндона. Элинор это беспокоило: что могли сделать молчаливые тридцать пять лет против сильных двадцати пяти? Она не могла пожелать ему успеха и потому желала равнодушия. Полковник нравился ей, несмотря на его постоянную замкнутость и сдержанность, которые его не портили и даже вызывали в ней интерес. Его манеры поведения были серьезными, но мягкими, а сдержанность была результатом каких-то душевных травм, а не природным качеством. Сэр Джон постоянно намекал на частые разочарования полковника в прошлом, и это только подтверждало ее мнение о нем как о несчастном человеке, и она относилась к нему с уважением и состраданием.

Возможно, уважение и сострадание появились от пренебрежительного отношения к нему Уиллоби и Марианны, которые относились к нему столь предвзято из-за того, что он был не молод и не весел, и которые просто не ценили его достоинств.

– Брэндон просто такой человек, – однажды сказал Уиллоби, когда речь зашла о полковнике, – о котором всегда говорят хорошо, но чьего общества никогда не ищут, которого все рады видеть, но с кем часто забывают побеседовать.

– Как раз таким он мне и представляется! – воскликнула Марианна.

– Ну и чем вы оба хвастаетесь, своей несправедливостью к нему? – сказала Элинор. – Его уважают все в Бартон-Парке, и я никогда не упущу возможности поговорить с ним.

– Ваше снисходительное отношение к нему, – ответил Уиллоби, – явно свидетельствует в его пользу, но что касается уважительного отношения соседей, то это как раз чести ему не делает. Кто же станет терпеть унижение, радуясь одобрению таких женщин, как леди Мидлтон и миссис Дженнингс, которые могут повелевать настроением общества?

– Но, возможно, оскорбления, наносимые такими людьми, как вы и Марианна, компенсируют уважение леди Мидлтон и ее матери. Если их похвала – это осуждение, то ваши упреки вполне могут быть похвалой. И они не более непрозорливы, чем вы предвзяты и несправедливы.

– В защиту вашего протеже вы становитесь весьма язвительной.

– Мой протеже, как вы изволили выразиться, разумный человек, а ум всегда был и остается для меня привлекательным. Да, Марианна, даже если человек уже разменял четвертый десяток. Он повидал мир, был за границей, много читал и, в отличие от многих, умеет думать. Он поведал мне немало интереснейшей информации по самым разным темам и всегда отвечал на мои вопросы с готовностью и очень любезно.

– Ну конечно, – скривилась Марианна, – он рассказал тебе, что в Вест-Индии жаркий климат и полчища москитов.

– Не сомневаюсь, что он непременно рассказал бы мне это, если бы я спросила. Но получилось так, что это я и без него знала.

– Возможно, – вмешался Уиллоби, – его наблюдательности хватило еще и на то, что он заметил существование набобов и паланкинов.

– Осмелюсь заметить, что его наблюдательность простирается значительно дальше, чем ваша язвительность. Почему вы его так не любите?

– Что вы, вовсе нет. Я, право, считаю его почтенным человеком, которого все хвалят, но никто не замечает, у которого значительно больше денег, чем он может потратить, столько времени, что он не знает, как им распорядиться, да еще и по два новых костюма каждый год.

– Добавьте к этому, – воскликнула Марианна, – что у него нет ни талантов, ни вкуса, ни решительности! Его ум лишен остроты, чувства – пылкости, а голос – выразительности.

– Вы наградили его таким количеством недостатков, – возразила Элинор, – что мне кажется, у вас непомерно развито воображение. В сравнении с этим мои похвалы могут показаться холодными и незначительными. Я могу только повторить, что он разумный, хорошо воспитанный и прекрасно образованный человек с благородными манерами и, мне кажется, добрым сердцем.

– Мисс Дэшвуд, – вскричал Уиллоби, – вы поступаете со мной жестоко! Вы стараетесь переубедить меня, опираясь исключительно на доводы рассудка, но, смею вас заверить, у вас ничего не получится. Вашему искусству убеждения я могу противопоставить равное ему упрямство. У меня есть как минимум три причины не любить полковника Брэндона. Во-первых, он пригрозил мне дождем, когда мне хотелось, чтобы была ясная погода. Во-вторых, ему не понравились сиденья в моей коляске, а в-третьих, я никак не могу заставить его купить мою гнедую кобылу. Однако если вам доставит удовольствие услышать, что во всех остальных отношениях считаю его личностью безупречной, то я готов это признать немедленно. А вы, в ответ на это признание, которое далось мне весьма нелегко, уж позвольте мне недолюбливать его так же, как и раньше.