Давид
— Давид Александрович, вы уверены, что хотите здесь задержаться? — спрашивает мой помощник в трубку. — Дело в том, что ваши партнеры подумывают отменить запланированную сделку.
— И что? — равнодушно хмыкаю в трубку.
— Вы же помните, чем это для вас чревато?
— Утратой контракта на несколько миллионов, помню. Хотят — пусть разрывают и ищут другого поставщика. Не вижу проблемы.
На той стороне провода повисает напряженная тишина, которая сейчас меня ни капли не трогает. Все дело в том, что я нахожусь у стен некогда родного дома. За время, что я отсутствовал, практически ничего не изменилось. Разве что фасадная краска облупилась еще больше, а кое-где деревянные рамы окон сменились на пластиковые.
Надо же, у кого-то в этом богом забытом месте появились деньги?
— Давид Александрович?
— Пошли их в жопу, Артур, — произношу, отключаясь.
Представляю, с каким выражением лица мой помощник смотрит сейчас на экран телефона. Я никогда так не общался с партнерами. И никогда не ставил работу на второе место. Она была моим домом. Моим ночлегом, хобби, развлечением и местом, где я могу полноценно выдохнуть. Работа была для меня всем. Ровно до тех пор, пока я не узнал, что у меня есть племянница.
Вообще, изначально я планировал забить. Оставить мать с сестрой разбираться самостоятельно, но отчего-то решил, что не смогу. Вспомнил, в каких условиях рос, что видел, будучи маленьким ребенком, и не смог отвернуться от родной племянницы. А уж когда приехал и увидел, в каком состоянии девочка, так и вовсе забыл о том, что на вечер у меня куплены билеты. Я планировал уехать. Сразу, как познакомлюсь с девочкой. Думал забрать ее к себе и спихнуть на няню, но вдруг понял, что так просто это сделать не получится, и в любом случае мне придется задержаться на несколько дней.
И теперь я здесь. В месте, в которое я надеялся никогда не вернуться.
Стук в стекло со стороны водительского сиденья вынуждает меня повернуть голову и посмотреть на ту, из-за которой я здесь. Мать тщательно всматривается в тонированное стекло, прищуривается, будто так сможет что-то рассмотреть. Я знаю, что она не может меня увидеть, но все равно не по себе от ее взгляда. Мерзко даже смотреть на то, во что она превратилась. Впрочем, разве раньше она выглядела лучше? Темные мешки под глазами, одутловатое лицо и оборванная одежда. За те пятнадцать лет, что мы не виделись, она ни капли не изменилась. Разве что похудела и выглядеть стала еще хуже.
— Вылезай! — настойчиво стучит по стеклу и начинает дергать заблокированную дверь. — Я знаю, что это ты. Вылезай и покажись. Столько лет тебя, ирода, не видела.
Стиснув зубы, снимаю блокировку и грубо толкаю дверцу, вынуждая мать отойти.
Внимательно наблюдаю за тем, как она удивленно распахивает глаза и таращится на меня. Никогда не представлял нашу встречу, но шок, сменяющийся восхищением и будто неверием, мне по душе. Не так ты себе представляла сына-задрота, да, мама? Вслух же говорю совершенно другое:
— Здравствуй.
Сухое приветствие, да и только! На желчь нет желания, упражняться в остроумии тоже не к месту. Я не рад ее видеть. Удивительно, но после той жизни, которая у меня была, я ни капли на нее не зол. Разочарован, но злости нет. Думал, если встретимся во взрослой жизни, не смогу преодолеть гнев и придушу ее собственноручно, но сейчас внутри пусто. Подростковые гормоны прошли, обида притупилась, а разочарование сошло на нет. Теперь в душе абсолютный штиль, но, судя по выражению ее лица, только у меня.
— И правда ты! — не сдерживая эмоций, произносит она.
— Ты просила приехать, я приехал. Зачем обрывать мне телефон звонками?
— Куда ты забрал Нику? — задирает голову.
— В лучшую жизнь. Еще вопросы?
— Ты обязан вернуть девочку.
— Вернуть? И кому же? Тебе или ее непутевой мамаше? Где она, кстати? Судя по номеру, который мне названивал, где-то за границей?
— Да, Люда на заработках.
Окидываю мать скептическим взглядом.
— Дочку, я так понимаю, не она содержит?
Мать тяжело вздыхает. Помнится, в свое время дочку она выгораживала как могла. Даже если Люда была абсолютно не права, мать искала любой повод, лишь бы это опровергнуть. Интересно, сейчас тоже будет защищать и выставлять святой?
— Люда с дочкой не общается, — говорит слишком резко. — Она молоденькой совсем ее родила и не смогла справиться с такой ответственностью.
— А ты, значит, смогла? Своих детей угробила и на внуков перешла?
— Прямо-таки угробила? — произносит с возмущением в голосе. — Ты вон какой вымахал.
— Твоими заслугами, полагаю? — спрашиваю не без иронии.
— А чьими же? Вот растила бы тебя, сдувая пылинки, где бы ты был? Может, и жил бы в этой конуре, а так…
— А так ты все сделала, лишь бы я не загнил здесь?
Поражаюсь ее способности выкручиваться.
— А что, хочешь сказать, не сработало?
— Сработало, но в этом нет твоей заслуги.
— Так что с Никой? Ты привезешь ее мне? — игнорирует выпад в свою сторону.
— Ты сказала, что больна.
— Больна, — соглашается. — Говорят, недолго мне осталось.
— И зачем тебе девочка? Не хочешь оставаться одна перед смертью?
— Она ко мне привыкла, ясно тебе?! Ты бы… мог помочь, в конце концов. Мне и… ей. Раз матери она не нужна.
— Я не занимаюсь благотворительностью.
Собираюсь скрыться в машине и уехать отсюда. Не знаю, чего, собственно, ждал от разговора. Раскаяния, что ли? Никогда она вину свою не признает, даже если одной ногой в могиле будет.
— Подожди, — хватает меня за руку, но тут же отпускает, испугавшись моего взгляда.
Не знаю, что я там транслирую, но вряд ли что-то для нее приятное.
— Нику я люблю очень, но возможности у меня не безграничны. Делала, что могла.
— Она истощена. Доктор сказал, ей не хватает питания, витаминов.
— А где я их возьму? Людка забирала все, что этот богатенький мажор ей слал. У нее там детки имеются, а жизнь за границей дорогая.
— И потому можно забить на того ребенка, что не с ней, так?
— У нее своих проблем хватает. Там ребеночек болеет и…
Устав слушать оправдания, таки открываю дверцу автомобиля.
— Ты же позволишь с ней видеться? — как-то с надеждой спрашивает она.
— По ее желанию. Если захочет — да.
— Но она же… — порывается снова схватить меня за руку, но получается только прикоснуться к ткани пиджака. — Что она понимает? Ребенок совсем.
— Добро и зло понимает, мама. Лучше некоторых взрослых.
Устав разговаривать, забираюсь в машину и громко хлопаю дверью, сразу устанавливая блокировку, и не зря, потому что мама не теряет возможности, подходит, дергает ручку.
— И что все? — вопит. — Так уедешь?
— Денег не дам, — говорю холодно, приоткрыв на пару сантиметров окно.
Уезжая из двора, в котором некогда бегал пацаном, не испытываю никаких чувств, кроме облегчения. Уже на выезде на шоссе звонит телефон.
— Давид Александрович? — звонит врач Ники.
— Да.
— Вы можете сейчас приехать в больницу?
— Что-то срочное?
— Дело в том, что здесь объявился отец Вероники и требует впустить его к ней.
— Удерживайте любыми способами. Буду через пятнадцать минут.