Чувствуя непонятную вину перед Давидом, с которым мы не особо-то и близки, да и вообще, если подумать, то никто мы друг другу, я соглашаюсь поговорить с Назаром. Не в доме, даже не на его территории. Я сажусь к нему в машину и мы уезжаем в ресторан. Взгляд Давида, которому я об этом сообщила минутой ранее, неприятно царапнул и продолжает что-то драть внутри, но я упорно гоню это чувство. И вообще стараюсь сконцентрироваться на чем-то, на чем угодно, лишь бы не думать, что ехать с Назаром не стоило.
Не потому что он может мне навредить, нет. Если за годы брака я что-то и успела сделать, так это понять, что ничего плохого муж мне не сделает. Это, пожалуй, единственное, в чем я уверена.
Правда, не в тему вспоминается история, в которой муж вывез уже бывшую жену в лес и едва не убил. Не знаю, почему я вдруг об этом думаю. Уж лучше бы думала о том, что будет дальше.
Развод. Раздел имущества. Борьба за опекунство над дочерью.
Уж лучше бы я рассматривала лилии, которые держу в руках. Красивые, нежные цветы, совершенно неуместные в качестве подарка женщине, которой изменял и врал. Но это мне так кажется, что неуместные, а мужской мозг работает иначе.
— Помнишь, мы могли часами разговаривать, пока куда-то едем? — зачем-то говорит Назар.
— Помню.
И все. И дальше разговор у нас не идет, потому что эти времена давно прошли. Еще тогда, во время беременности. Я отвернулась к окну и резко пришла в голову мысль, что наверное прошли они, когда Назар изменил. Ведь в какой-то момент муж стал молчаливым. Отсутствие настроения списывал на то, что устал на работе. И я верила. Правда верила, что устал. А потом и сама привыкла молчать. А теперь уж и подавно говорить не хочется. Да и не о чем…
Ну едем мы куда-то поговорить, но что это изменит? Что даст? Я вдруг прощу Назара и решу жить с ним дальше? Или пойму мотивы его поступков? Или уж тем более пойму, почему он предпочел скрыть то, что Ника — моя дочь. Хотя… я понимаю, почему. И от этого, пожалуй, только хуже. Потому что это так мерзко и эгоистично — врать женщине, лишь бы она не узнала и не ушла. Любовницу-то я бы простила, а вот дочь, которую она украла — уже нет. И проще, конечно, скрыть. Сделать из меня дуру, но зато оставить рядом.
— Останови машину.
— Что?
— Останови машину, Назар!
— Тебе плохо?
Оставив его вопрос без ответа, дергаю ручку двери и выбираюсь на улицу, как только автомобиль останавливается. Цветы бросаю на сидение и достаю телефон. Пишу Давиду сообщение с просьбой забрать меня и отправляю геолокацию, а затем поворачиваюсь к растерянному мужу. Бывшему. Бывшему мужу.
— Тебе плохо? Укачивает?
Я посматриваю в телефон. Вижу там реакцию Давида на мое сообщение и понимаю, что с минуты на минуту он будет здесь. Далеко мы отъехать не успели.
— Мы можем ехать? — переспрашивает Назар, и я мотаю головой.
— Не можем. Мы никуда не едем, Назар. Мы разводимся. Не знаю, в курсе ли ты, но теперь Беспалов — мой адвокат. И я собираюсь получить причитающуюся мне половину нажитого имущества. И единоличное опекунство над дочерью. Свободные часы для того, чтобы видеться с ней, мы подберем так, чтобы удобно было и тебе и мне.
— Не понял… ты это сейчас придумала? Или за нос меня решила поводить? В машину ко мне села, поехала… это ничего не значит?
— Это значит, что я передумала разговаривать. Нам не о чем. В свое время ты сделал свой выбор, а теперь я делаю свой.
Позади останавливается автомобиль, хлопает дверца. Я знаю, кто за моей спиной. Вижу, как раздражается Назар, как крепко он сжимает челюсти, как хмурится.
— Он та причина, по которой ты передумала?
— Нет, не он. Ты, Назар. Я передумала, потому что поняла, что наши отношения закончились. Тогда, когда ты решил оставить меня рядом любой ценой. Даже если моя дочь продолжит жить в чужой семье. Я только сейчас поняла, что дальше нам не по пути.
Он говорит мне вслед что-то еще. Нервничает. Кричит, но я упрямо иду к машине и спокойно забираюсь в салон на переднее сидение. Отряхиваю руки, на которых будто бы осталась пыльца цветов и с благодарностью смотрю на Давида, садящегося рядом.
Это все. Точка. Я ставлю ее, пока разворачивается автомобиль и лишь с сожалением смотрю на человека, который растерянно стоит посреди дороги, словно не понимает, что случилось. Не понимает еще, что потерял все. И я тоже… тоже потеряла. Многое. Нашу любовь, семью, всю жизнь, которую я считала полноценной.
Давид, стоит отдать ему должное, молчит всю дорогу. Уверенно ведет автомобиль и не задает вопросов. И даже когда мы приезжаем, не лезет в душу. И я даже рада возможности остаться одной. Наталья с Никой ушли на прогулку, так что я закрываюсь в комнате, а затем и в душе. Не знаю почему, но на глаза наворачиваются слезы. Плачу почти навзрыд. Не потому что больно. Оказывается, уже давно отболело.
Я плачу от осознания, что все действительно закончилось. Будто по щелчку пальцев. Еще вчера у меня была семья и муж, мы праздновали годовщину, и я даже не думала, что она может быть последней. Распрощалась со сплетницами подругами, чтобы понять вскоре, что они были правы и мой муж — кобель. А я просто слепая и доверчивая.
Я позволила себе забыться. Закрыть глаза и потерять бдительность, утопать в заботе мужа, который так скрывал свою вину.
Не знаю, сколько провожу в душе, но выхожу одинаково с красными глазами и кашей в голове. Не могу воедино собрать мысли, а потому даже не соображаю, открываю дверь после стука, прямо обмотанная полотенцем и вижу на пороге Давида.