Развод. Последняя измена

Глава 47

Инесса

Я не сообщала Витале, что собираюсь прилететь и о том, что произошло, тоже не успела рассказать. Но ему точно сообщили об аресте Кирилла.

Во всех подробностях.

Потому что Виталий звонит мне первым, голос бывшего мужа потрескивает от напряжения, несмотря на слабость.

— Ты что учудила? — повышает голос.

Впервые он повышает на меня голос так, до крика.

— Я просил тебя, Инесса. Просил, будь осторожна, охрана рядом. Ты какого черта самодеятельность развела?!

— Ты во мне сомневался?

— Нет, блять, кое в чем я не сомневался! Не сомневался, что Кирилл готов пойти на все. До самого конца! Не умеет принимать поражения… А ты… В это пекло сунулась! — орет.

— Не кричи на меня.

— Я буду на тебя орать! Буду орать, сколько потребуется!

— Вот еще… Ты же сказал, что все кончено. Так какого хрена ты на меня орешь?! Это не только твое дело, Головин, но и мое тоже. Понимаешь?

— Ты не должна была собой рисковать. Мась, я же просил. Ну что ты творишь, а? Что ты творишь?! Изводишь. Я бы…

— Хочу тебя увидеть, — выпаливаю, слыша в ответ жесткий отказ:

— Нет.

— Нет? — переспрашиваю. — Нет?! Головин, ты там не охренел, часом? Я столько страха пережила, столько боли перетерпела за весь этот год. Ты меня через мясорубку пропустил своими изменами и швырнул в ад, прогуляться босиком по углям, а теперь… Теперь говоришь: НЕТ?!

— Да. Я говорю тебе «нет». Потому что это лучше для тебя.

— Ты не можешь знать, что для меня лучше. Ты… Ты меня вообще не знаешь! Столько лет вместе, а ты меня так и не узнал. Никогда не знал, потому что не было тяги и желания узнать меня. Боже, Виталя, ты эгоист. Тебе паршиво и ты не хочешь, чтобы я видела тебя пострадавшим? Снова свои чувства и эго лелеешь. Только свои. А про меня ты подумал? Я дышать не могу, я здесь находиться не могу, не зная, что с тобой, а ты… Отказываешь мне! Эгоист…

— Мась, не стоит. Не хочу портить тебе жизнь.

— Ты портишь ее прямо сейчас.

— Я не могу позволить тебе то, что ты хочешь.

— Вот как?!

— Да. Не могу. Мась… Хочу, чтобы у тебя все-все получилось, как ты задумала.

— До чего же упрямый кретин! И слепой… Глухой… Глухой к моим словам. Как ты не понимаешь, что карьера, деньги, успех и слава не стоят ничего, совсем ничего не стоят, если я чувствую себя несчастной и одинокой. Это на время забивает мысли, позволяет коротать дни, а потом…

— Прошу, Мась, остановись. Просто остановись, — вымученно просит Виталя.

— А потом я ложусь в холодную кровать и думаю только о том, что никогда не была по-настоящему нужна тебе. Ни тогда… Ни сейчас. Особенно, сейчас.

— Я люблю тебя. Больше, чем ты думаешь. Настолько больше, что не вижу себя рядом с тобой. Не хочу портить тебе жизнь.

— Или себе? Или себе, Виталя? Уже нашел мне замену? Она симпатичная? Или они… Они, наверное! Так привычнее… И никто не выносит мозг, ни в болезни, ни в здравии.

— У меня никого нет. Никого! Я несколько месяцев ни с кем не спал! Ни с одной. У меня последний раз только с тобой было. Только с тобой, слышишь? И я до сих пор помню все, до последней мелочи.

— Если бы помнил, если бы для тебя это хоть что-то значило, ты бы… — не договариваю. — Хорошо, я все поняла и больше не буду тебе досаждать и навязываться. Девочка из Гнилево больше не будет на тебя вешаться.

— Мась, все не так. Ты к чему это Гнилево приплела вообще? Я никогда так о тебе не думал. Прекрати себя накручивать!

— Удачи тебе с любой другой телкой.

— У меня никого нет, — рычит. — И не нужно. Я… Я просто хочу, чтобы ты была счастлива!

— Я прямо сейчас сдам билет. Удали мой номер! Прощай.

Виталий

Спустя время

— Хорошо выглядишь, дружище! — трясет мою ладонь Мирослав. — Скоро марафон пробежишь.

— Да уж, ага… — замедляю шаг после непродолжительной легкой пробежки.

Откровенно говоря, это даже пробежкой назвать сложно, скорее, быстрый шаг. Первые шаги дались с трудом, сейчас увеличиваю нагрузку, все еще ощущаю себя слабаком. Но странно рад тем болезненным ощущениям, которые есть, они позволяют мне чувствовать себя живым и функционирующим.

— Не побежишь, что ли? Не верю… — хмыкает Мирослав. — Ты еще опередишь нас всех. По крайней мере, немощного старпера вроде меня точно сделаешь.

Смеюсь. Мне бы его активность и чувство самоиронии.

— Кто старпер? Кто немощный?! Ты? Ты здоровее быка!

— Не всегда. В прошлом месяце сильно простыл, — откровенничает Мирослав. — В аккурат перед нашей поездкой по Европе. До последнего отказывался от лечения и делал вид, что все в норме, пока не свалился с температурой за сорок. За день до вылета. Мы все распланировали, родители ждали внуков, нас, но Лена отменила поездку. Осталась, чтобы за мной поухаживать, — светится и тут же добавляет. — Поухаживать и пилить меня, разумеется. Коварные женщины. Сначала нянькаются с тобой, как с младенцем, целуют каждый час и кормят вкусным бульоном с ложечки, а потом въедливо и методично трахают мозги за проваленные планы, за упущенную распродажу классных шмоток и пропущенный праздник в какой-то живописной деревне.

— Ясно.

— Главное, вовремя остановиться и признать, что накосячил. Иногда я думаю, что косячить — мое жизненное призвание. Вроде все ровно, но потом, оп… Херак, и все! Я в немилости у женской половины нашего дома, и только Игнасио меня поддерживает, радостно нагадив в подгузник. Но и тот до поры, до времени поддерживает. Как только начнет болтать и понимать больше, чем сейчас, уверен, он тоже даст мне просраться.

Я люблю слушать болтовню Мирослава о семье, о том, как они живут.

Отвлекает от своих будней, заставляет задуматься болезненно: а как бы у нас с Инессой было?

Чем больше времени проходит с ее последнего слова «Прощай!», тем чаще я думаю об упущенном шансе. О наших последних днях в браке, о том, как я поспешно предложил ей завести ребенка, думая, что это нас сблизит.

У Инессы случился выкидыш, и меня запоздало накрывает отчаянием, что ни черта не вышло.

У этого отчаяния горький привкус понимания, что тогда… нет… ни черта бы не вышло в любом случае.

Слишком много всего я делал не так. Сейчас Кирилл под стражей, ему грозит серьезный срок. Свою глубокую старость он встретит в тюрьме…

С Инессой я больше так и не разговаривал.

Считал себя правым, ограждая ее от себя, но прошло немало времени, и я больше не чувствую, что был прав, когда запретил Инессе ко мне прилететь.

Мне без нее паршиво. Тоскливо, выть хочется.