Я не планировала сюда возвращаться. Сотни раз переносилась в эту квартиру в мыслях, но в действительности не верила, что такое возможно.
Чувствую себя здесь инородно. Яркий современный двор за эти полгода совсем не изменился. Все те же идеально ровные дорожки, кофейня на первом этаже, детская площадка… все ровно такое же, как было когда я уезжала. Вот только я совсем не такая. И дело не в том, что на мне сейчас дешевая одежда, которая совсем не соответствуют уровню жильцов этого элитного ЖК. Дело в том, что не соответствую я сама. Не уровню, а тому, насколько беззаботной мне кажется жизнь окружающих.
После всего того, через что мне пришлось пройти, молодая мамочка, залипающая в телефон на лавочке пока ее малыш исследует площадку кажется безответственной клушей, которой наплевать на своего ребенка. А стайка подростков, обсуждающая какой кофе брать вызывает жгучую волну раздражения из-за слишком громких голосов, которые могут разбудить моего сына.
Мне не нравятся эти мысли. Даже больше — они меня пугают.
Окружающие никак не виноваты в моих проблемах. Тем более, я понятия не имею через что им самим пришлось пройти. Но в то же время и глушить в себе эти мысли не получается. Думала, что если операция пройдет успешно, то моя озлобленность на весь мир испарится, но сейчас, глядя на улыбки вокруг, я продолжаю задаваться пресловутым вопросом «за что? почему это испытание досталось именно мне и моему малышу?».
— Давай я его понесу, — предлагает Марк, распахивая перед нами массивную стеклянную дверь.
— Разбудишь, — шикаю на него.
Я практически не чувствую вес сына. Пока собирала пакеты, устала жутко. Даже большая упаковка подгузников казалась мне непосильной ношей. Но стоило медсестре вручить мне сверток с сыном, усталость как рукой сняло.
Некстати вспоминаю, что в доме, где снимала квартиру, не было лифта. Этаж четвертый, не семнадцатый как у нас, но с коляской не натаскаешься.
Я даже раздобыла у старшей по дому ключи от техпомещения в надежде оставлять коляску там, но за дверью стоял такой затхлый запах, что я не решилась. Сейчас же, глядя на белоснежную дверь, за которой скрывается не просто чистенькая и просторная «колясочная», но и уборная с пеленальным столиком и индивидуальными шкафчиками, в которых каждый может оставить свои личные предметы гигиены, испытываю неимоверное облегчение. Здесь нам будет лучше. Удобнее по крайней мере. Хотя бы первое время.
И все равно начинаю задыхаться стоит нам зайти в квартиру. Меня будто плотным облаком из воспоминаний накрывает. Они пропитывают одежду, оседают на коже, проникают в кровь. Наше гнездо. Наша крепость.
— Что ты делаешь? — лепечу удивлённо, когда Марк падает на одно колено передо мной.
— Помогаю тебе разуться, — поясняет, дёргая бегунок на моем сапожке.
— Аккуратнее, — прошу смущённо. — Там молния расходится, если резко потянуть.
Марк молча замирает, а мне почему-то становится жутко стыдно. И сапог своих, и дешёвой молнии и даже пряжки, которую я несколько раз пришивала, но она продолжала отваливаться в самый неподходящий момент.
Вот и сейчас мне кажется, что обувь моя развалится в его руках. А сама я воспламенюсь. Потому что горит в этот момент не только мое лицо, но и вся я.
Его пальцы аккуратно придерживают мою голень, но кажется, что Марк касается меня одновременно везде. Не только снаружи, но и внутри.
Ручейки тока щедро заполняют мою систему. Искрит и в венах, и в глазах. Ощущаю все так остро, будто его руки голого тела касаются и нет между нами ни одежды, ни преград в виде обид и непонимания.
Сердце реагирует на происходящее болезненными толчками, барабанит быстро и часто. Эмоций становится слишком много и не все из них я понимаю. Разум отказывается воспринимать происходящее и требует одновременно настолько разные вещи, что мысли плавятся окончательно.
«Оттолкни предателя», «еще, ещё, пусть продолжает касаться. Пусть этот момент никогда не заканчивается».
Как я без этого жила? Без него?
Правый сапог падает на пол с гулким звуком и это, наконец, отрезвляет. Правда, в то же время я теряю равновесие и начинаю заваливаться набок, но Марк умудряется подхватить меня, не потревожив при этом чуткий сон нашего сына.
И пытка вновь возобновляется. Будто кто-то все мои ощущения на репит поставил. Снова горячее жжение под кожей, хаотичная гонка мыслей и сердце… бедное мое сердце, рвущееся из груди навстречу мужу. Такому чужому и родному одновременно.
Под взглядом его тёмных, почти чернильных глаз, моя самооборона трещит и разваливается. Только Марк так может. Только он способен за каких-то пару минут в щепки разнести все, что я с таким трудом выстраивала эти долгие месяцы.
— Марк, — тихо зову его, пытаясь вывести из транса. Его? Себя? Наверное, нас обоих.
Сердце жалобно стонет, протестуя против этого, но я все же шагаю назад. Неуклюже, в одном сапоге. Но и этого хватает, чтобы он пришёл в себя и смущённо пробормотав «прости», снова опустился на колени.
На этот раз все происходит ровно. И уже в следующую секунду я отправляюсь на исследование квартиры.
— Кроватку надо будет собрать, — замечаю вслух, надеясь, что Марк возьмёт это на себя.
— Она уже собрана, Мира, — с готовностью отвечает, отчаянно пытаясь восстановить дыхание. Видимо, недавняя нелепая сцена вывела из равновесия не только меня. — Все готово. Я вас ждал.
Толкаю дверь в детскую и замираю на пороге. В памяти моей эта комната выглядела заброшенной и пустой, главным свидетелем нашего провала, нашей неудачи. Но сейчас все в ней идеально. Ненавязчивый рисунок на стенах, мобиль над кроваткой, пеленальный столик. И то самое кресло, в котором я мечтала укачивать сына. Все в идеальном состоянии. Все, как я и хотела.
— Ты помнил? — голос выходит тихим, едва различимым. Эмоции сковывают горло и душат слова. Но Марк меня слышит. Находится так близко, что даже если бы я шептала, он бы все равно все понял.
— Разумеется, — кивает с улыбкой. — Каждую деталь, каждую мелочь. Я сделал все, как ты хотела.
— Спасибо, — улыбаюсь, с трудом сдерживая слезы и говорю Коле, который выбирает этот момент, чтобы открыть глазки: — Добро пожаловать домой, малыш!