Развод. Ты нас не вернешь

Глава 21

Когда мы оказываемся на пороге квартиры, стрелка на часах показывает восемь вечера.

— Что-то поздно вы сегодня. Проголодались, наверное? — из кухни выходит моя мать, скрещивая руки на груди, и подозрительно изучая наши мокрые от снега куртки и варежки.

— А вот и не проголодались! — как ни в чем не бывало бросает дочка, — Дядя Сережа нас покормил.

— Дядя Сережа? Это кто?

В глазах матери появляется недобрый огонек.

— Коллега с маминой работы. Так ведь?

Стою слегка опешив, зная, что за моим ответом в любом случае последует допрос матери.

— Да, Лея. Сережа работает с рекламой. Я тебе потом расскажу подробности. А сейчас беги делать уроки.

Дочка вприпрыжку мчит к себе в комнату, пока я раскладываю вещи на сушилку под пристальный взгляд матери.

Стараюсь не обращать на это внимание, но стоит мне только переступить порог кухни, как женщина нарушает тишину.

— Мне не нравится, что ты шляешься где-то с другим мужчиной, — вдруг заявляет она, — ты же замужем! Какой пример дочке подаешь?

— Мам, может я сама разберусь? Мы с Сергеем просто хорошие коллеги.

— Хороших коллег с детьми не возят по горнолыжным курортам и ужинами не кормят… Что соседи про нашу семью скажут, ты вообще думала?

— Мам! Хватит. Мнение соседей меня вообще не волнует. А Сергею я очень благодарна за то, что он подарил Лее праздник.

— Лее праздник должен отец дарить, а не чужой мужик, — вижу, как она закипает.

Тяжело дышит и пытается не сорваться на крик.

Все ее движения суматошны. Она ходит по кухне, нервно расставляя на столе чашки и тарелки.

И чего это ее так задевает?

— Я с тобой не согласна. Кислякову на дочку всегда наплевать было. И она это чувствовала. Так может хватит уже заставлять ее уважать отца, который ее не любит?

— Ой. Что ты говоришь такое⁈ Может ты еще специально против Леши дочку настраивать будешь⁈

— В этом нет смысла, — отвечаю спокойно, — Лея не слепая и сама видит, как он к ней относится. И ко мне тоже.

Мать ставит передо мной пирог и чашку чая.

Сама садится напротив и передвигает к себе ужин.

Есть не хочется. Тем более после того, что мне в лицо наговорила мать.

— Я, кстати, квартиру нашла. На окраине правда. Но зато недорогая и с хорошим ремонтом.

Мать смотрит на меня исподлобья.

— Так ты значит съехать решила окончательно?

— Да. Я уже говорила тебе о своей решении. На этой неделе смотрю жилье. На следующей — съезжаем.

— Понятно, — вдруг бросает женщина, цинично глядя на меня, — решил съехать, чтобы мужиков было куда водить⁈

Разговор совершенно перестает меня устраивать. Это уже давно перестало быть похоже на семейный диалог. Это настоящая война.

— Моя личная жизнь тебя не касается.

— Еще как касается. Ты моя дочь, и я не позволю тебе запятнать нашу репутацию.

Тут уже я теряю последние нити самообладания.

— Так об этом раньше надо было думать! Еще когда ты замуж меня за Кислякова отправляла!

— О чем ты говоришь, Настя⁈

— А о том! Что носить его фамилию — вот настоящий позор для меня.

Тишина, которая наступает после кажется разрушительной.

Мама молчит, задумчиво глядя в одну точку на стене.

— Мам, послушай, — пытаюсь сгладить углы, но понимаю, что уже слишком поздно.

По ее щекам текут слезы.

— Не думала, что у меня будет дочь, которая так относится к семье.

— Все не так.

Мама встает из-за стола. Продолжать диалог у нее точно нет ни сил, ни желания. Ровно, как и у меня.

Я давно понимала, что этой точки невозврата не избежать, но даже предположить не могла, что наше общение закончится вот так.

— Больше не буду лезть к тебе с советами. Живи, как хочешь, — бросает она и выходит из кухни, оставляя меня в компании с тарелкой пирога и остывающим чаем.

Задумчиво делаю несколько глотков, изучая мрачную картину за окном.

Уже и снег успел пойти пока мы тут воевали.

На душе совсем пасмурно. Иногда мне так больно от того, что мать никогда не умела слушать. Всегда выбирала себя и навязывала свое видение жизни.

Я устала от этого. И научилась выбирать себя.

Вдруг чувствую, как мелкая дрожь проходит по телу. Очень странно. В квартире вроде не холодно, да и я тепло одета.

Прислушиваюсь к своим ощущениям, и вдруг понимаю, что меня смертельно клонит в сон.

Неужели меня так разморило, пока я каталась на сноуборде?

Встаю из-за стола, и с ужасом осознаю, какими ватными стали мои ноги. Сознание постепенно затормаживается.

Не может быть, чтобы дело было только в усталости.

Кое-как дохожу до комнаты. Голова совсем не варит, и я едва могу стоять на ногах.

«Здесь что-то не так», — посещает меня пугающая мысль прежде, чем я окончательно отключаюсь.