Развод в 40. Счастье на десерт

Глава 6

— С сахаром? — спросила я, ставя перед ним маленькую фарфоровую чашку, из которой поднимался терпкий пар.

— Без, — коротко бросил он, даже не взглянув на меня, и переместился за столик у окна. Он двигался легко и бесшумно для своего роста, словно крупный хищник, привыкший экономить энергию.

Я принялась вытирать уже и без того сияющий прилавок, украдкой наблюдая за ним. Он сидел с неестественно прямой спиной, будто его позвоночник был собран из стальных прутьев, а не из позвонков. Каждый его жест был точен, минималистичен и лишен всякой суеты. Мужчина–скала, — промелькнуло у меня в голове.

Только скалы, как известно, холодные и молчаливые. Он внезапно поднял на меня взгляд. Его глаза были неожиданно светлыми, серыми, как мореный дуб, и пронзительно внимательными.

— Вы здесь недавно? — спросил он.

— Да, — я невольно улыбнулась, поймав себя на том, что нервно тереблю край фартука. — Неделю, как открылись.

— Понятно, — кивнул он, и его взгляд снова скользнул по интерьеру, будто считывая информацию. Он сделал небольшой глоток кофе, затем откусил ровно треть эклера. Его брови, густые и темные, почти неуловимо поползли вверх. Он не изменился в лице, не сделал комплимент, но это микродвижение было красноречивее любой оды. Мне показалось, что это самая высокая похвала, на какую только способен этот человек.

— Хорошо, — произнес он после небольшой, выдержанной паузы.

Я не сдержала легкого, искреннего смешка.

— И это всё? Просто «хорошо»? — подняла я брови. — Для женщины, которая встала в пять утра, чтобы замесить тесто, взбить крем и довести до блеска каждую эту хрустящую штучку, «хорошо» звучит как «терпимо, но могло бы быть и лучше».

В уголках его глаз, таких серьезных и строгих, вдруг промелькнула легкая, почти призрачная тень улыбки. Она не тронула губ, но на мгновение полностью преобразила его суровое лицо.

— «Хорошо» — значит, я вернусь, — пояснил он своим глуховатым, хрипловатым баритоном.

— Ну, что ж, — я сделала вид, что смахиваю невидимую пылинку с витрины, стараясь, чтобы голос звучал так же непринужденно. — Тогда буду ждать, но в следующий раз настоятельно рекомендую попробовать чизкейк. Эклеры хвалят все, а вот чизкейк моя личная гордость.

Он кивнул, встал, допил последний глоток кофе и подошел к кассе. Расплачиваясь, он взглянул на меня прямо.

— Игорь, — сказал он коротко, протягивая руку через стойку.

Его ладонь была теплой и широкой.

— Елена, — ответила я, и почувствовав, как по коже пробежал почти забытый трепет.

Он еще раз коротко кивнул, развернулся и вышел. Дверной колокольчик мелодично звякнул ему вслед.

Я застыла на месте, глядя на захлопнувшуюся дверь, за которой растворилась его высокая, прямая фигура и поймала себя на том, что все еще чувствую на своей ладони тепло его прикосновения.

Игорь появился снова ровно через два дня, потом еще через три, а потом я просто перестала вести этот негласный счет. Он стал такой же органичной частью ритма моей пекарни, как бархатный запах свежего хлеба по утрам, мелодичный перезвон дверного колокольчика или мерное урчание Кузи на его подоконном посту.

Он всегда приходил в одно и то же время, ближе к концу дня, когда основная суета уже стихала. Всегда занимал один и тот же столик у окна. Его порядок был неизменен: черный эспрессо, без сахара, без молока, и одно пирожное. Вскоре я стала заранее откладывать для него самый красивое, но каждый день разное.

Однажды, разнося его заказ, я поставила чашку, и наши пальцы случайно соприкоснулись. Его рука была теплой, и он не отдернул ее сразу. Мы замерли на мгновение, которое растянулось и наполнилось густым, сладким, как карамель, молчанием. Я почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев и отвела взгляд первой, смущенно улыбнувшись.

С тех пор эти мимолетные касания стали происходить чаще. Когда я передавала ему салфетку, когда он брал сдачу. Каждый раз это было на грани вежливости, но длилось на секунду дольше, чем было необходимо. И каждый раз я ловила на себе его внимательный, будто сканирующий взгляд. Он смотрел на меня, когда я, отвернувшись, взбивала крем или украшала десерты, и я чувствовала этот взгляд буквально кожей, как легкое, согревающее прикосновение.

Как–то раз, в особенно тихий вечер, я набралась смелости. Подходя к его столику, чтобы забрать пустую чашку, я спросила, как бы между прочим, глядя куда–то мимо него:

— Вы, наверное, совсем не сладкоежка, раз всегда кофе без всего заказываете. Это чтобы компенсировать грехи на работе? — я сделала небольшую паузу и добавила, стараясь, чтобы голос звучал легко. — Кстати, чем вы вообще занимаетесь? Ни разу не видели вас днем.

Он медленно поднял на меня глаза.

— Грехи у меня другие, — произнес он наконец. — А насчёт работы… Корпоративное право. Договоры, согласования, конфликты акционеров. Цифры и параграфы, которые портят аппетит. В отличие от этого, — он кивнул в сторону тарелки, где лежали крошки от ягодной тарталетки.

— О, — я сделала вид, что вытираю со стола невидимую крошку. — Значит, вы тот человек, который знает, где спрятаны все юридические лазейки.

— Да, но стараюсь сделать так, чтобы они не понадобились вовсе.

Наши взгляды снова встретились и сцепились в немом диалоге. В воздухе повисло невысказанное понимание: его мир — это параграфы, конфликты и жёсткие переговоры. Мой — мука, сахар и тепло духовки. И где–то на стыке этих двух вселенных возникала эта тихая, необъяснимая тяга.

— Ну, что ж, — я первая отвела глаза, чувствуя, как нагреваются щеки. — Тогда вам тем более нужно заходить чаще. Лечить свои юридические баталии моей мирной выпечкой.

Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

— Пропишу себе это как терапию, — пообещал он своим глуховатым голосом, и в этом слове снова прозвучала та самая, ни с чем не сравнимая уверенность.

Я забрала чашку, и наши пальцы снова ненадолго встретились. На этот раз я не отдернула руку первой.