— Ладушка, — улыбнулся Спартак, когда я очутилась на пассажирском сиденье.
— Доброе утро, Спартак Александрович.
Сегодня он не вёл себя по-джентельменски: не вышел из машины, не открыл мне дверь и не помог сесть в автомобиль. Да и выглядел он не так, как всегда: вместо костюма и рубашки — бежевые штаны и белая футболка-поло. Глаза скрывали темные очки.
— Снова сами за рулем? — Приподняла я бровь.
— Не хотелось, чтобы Владимир нам мешал, — улыбнулся он.
— И чем же он мог нам помешать?
— Вдруг я начну рассказывать тебе всякие пошлости, — засмеялся Спартак. — Не хочется, чтобы мои подчинённые знали, что я и на такое способен.
— Предпочитаете сохранять образ непробиваемого злого босса, — сострила я.
— Предпочитаю не панибратствовать, Ладушка. — И снова это ласкающее слух уменьшительное имя. От тембра его голоса у меня чаще забилось сердце. — И только с тобой я даю слабину.
— Не знаю, то ли мне радоваться, то ли посочувствовать самой себе, — хмыкнула я.
Спартак рассмеялся. В этот момент у него зазвонил мобильник, и он, не отрывая взгляда от дороги, на которую мы только что вырулили из моего микрорайона, поднёс телефон к уху:
— Что? — Дальше до меня доносились только его сухие реплики. — Нет. Я занят. И в следующий выходной тоже. Не знаю. Может, в следующей жизни.
Видимо, ему звонила какая-то надоедливая женщина, от которой он не совсем вежливо пытался отвязаться. Женщина! Мысль о том, что у него кто-то есть, больно резанула по сердцу.
Когда Спартак закончил разговор, я не сдержалась и ехидно спросила:
— Что, поклонницы одолевают?
— К сожалению, есть такая категория женщин, которые не понимают, что отношения закончены и дубля два не будет.
— Может, вы просто недоходчиво объяснили, — усмехнулась я.
— Я не из тех, кто ходит вокруг да около, Лада. Привык называть вещи своими именами. И если что-то кончено, то я прямо об этом и заявляю. Эта дама вот уже год звонит с регулярной периодичностью, пытаясь узнать, когда мы снова встретимся.
— А вы так вежливы, что не можете просто послать её к черту? — растянулась я в язвительной улыбке.
— Посылал — не понимает. — На губах Спартака заиграла легкая улыбка.
— Что ж, могу вам только посочувствовать.
— Но не помочь? — хмыкнул он.
— Отчего же. Могу и помочь. Когда эта ваша навязчивая дамочка позвонит в следующий раз, дайте мне трубку.
— Так и знал, что не ошибся в тебе, Лада. Ты невероятная во всех отношениях женщина.
Я фыркнула и отвернулась к окну. Я, конечно, понимала, что вокруг него слишком много женщин, но мелочное чувство ревности все равно укололо меня. Однако мне была приятна его неприкрытая лесть, к которой я старалась не относиться серьезно.
Почти через час мы подъехали к его особняку. Здесь сегодня было тихо. Ландшафтники не работали, все-таки у всех должны быть выходные. Рабочих, занимавшихся раньше сооружением небольшого строения у въезда на территорию, тоже нигде не было видно.
Спартак остановил машину сразу напротив входа в дом и, кивнув мне, вышел. Я последовала за ним.
— Так что вы собираетесь мне показать? — спросила я.
— Терпение, Лада, терпение.
Он отпер дом и направился прямиком к лестнице. Мы прошли по коридору к самой дальней комнате и остановились перед дверью. Я знала, что за ней скрывалось довольно большое помещение с двумя окнами в нишах. Окна эти были небольшие, ниши скрадывали проникающий в комнату свет, а потому внутри, даже в самую солнечную погоду, всегда царила тень. Я уже знала, что из этой комнаты сделаю гостиную. Одну из тех мужских гостиных, где в старые времена после позднего обеда располагались мужчины, курили трубки, попивали коньяк, играли в карты, в то время как женщины оставались в гостиной, отведённой для хозяйки дома. Как правило, она всегда находилась на солнечной стороне и имела интерьер в светлых тонах.
Спартак распахнул дверь и пропустил меня вперёд. У него снова зазвонил мобильник.
— Я сейчас вернусь, — извинился Спартак и, видимо, перехватив мой саркастичный взгляд, добавил: — На этот раз никаких навязчивых дамочек. Мой помощник, — объяснил он.
— Мне все равно… — отвернулась я и замерла.
Спартак, кажется, еще что-то сказал, но я уже не слушала его. Я прошла внутрь комнаты и остановилась прямо перед картиной, красовавшейся посреди серой оштукатуренной стены. Йохим Горски. «Акустика чувств». Господи, он купил её! Картина мне нравилась. Даже больше — я не могла отвести от неё глаз. Тогда, после возвращении с выставки в Испании, я поискала в интернете и узнала, что работы малоизвестного художника в последние годы пользовались все больше и большей популярностью. Я думала, что Горски — живописец современный, но оказалось, что он творил тогда же, когда и великий Гоген, чьи работы меня всегда удивляли и приводили в странный трепет. Тот же эффект производила на меня и «Акустика чувств», хотя манера письма и выбор цветов были совершенно непохожими.
Я замерла перед картиной, вглядываясь в спирали красно-оранжевых всполохов с одного края и в умиротворяющие сине-зеленые линии — с другого.
— Я вижу, ты в восхищении, — раздался над самым ухом голос Спартака.
— Вы купили её, — прошептала я, не отрывая взгляда от картины.
— Не мог не купить.
— Но она совершенно не впишется в интерьер, задуманный для вашей усадьбы.
— Значит, сделаешь мне комнату специально под эту картину. — Я не видела лица Спартака, но слышала по интонации, что он улыбается.
— И в какую же комнату вы думаете поместить подобную картину, Спартак Александрович?
— Мне кажется, она отлично впишется в какую-нибудь готическую спальню или будуар.
— Вы же говорили, что любите светлые оттенки в своих личных комнатах, — напомнила я, чувствуя, как его дыхание шевелит выбившиеся из хвоста волосы на моей шее.
— Я и не говорил, что это будет моя спальня.
Рука Спартака скользнула по моей талии и крепко прижала моё тело к его. Второй рукой он обвил моё горло, заставляя откинуть голову ему на грудь. Губы Спартака тут же прижались к моей шее под ухом и заскользили вниз. Я не сдержала стон, вырвавшийся из груди, и, развернувшись в его сильных руках, прижалась жаждущими губами к его губам.