Развод. Я устал от тебя

Глава 3

Семь лет назад

Восьмая моя смена прошла как по маслу. Было несколько вызовов, причем парочка из них — тяжелые случаи, но я отлично справилась со своей частью работы. И это не столько мое личное мнение, сколько вывод из того, что Филипп Викторович не сделал ни одного замечания и называл Леной, а не “принцессой”.

— Ты привыкаешь, Ленчик, — говорила в смартфоне Алина, — Я же говорила тебе, что придет время и станет легче и вот оно приходит.

— Да, ты права, — прижав телефон плечом, я стала застегивать ремешки на босоножках.

— Первые две недели на новой, а тем более первой работе — это всегда период, когда кажется, что ты сойдешь с ума от страха. Но вот они прошли и — вуаля — все оказалось не так страшно, а кукуха осталась на месте.

— Расскажи, как твои дела?

— Я таки послала Саймона, — имя этого парня заставило меня поморщиться.

Он был то ли блогером, то ли криптовалютчиком, то ли просто умеющим пускать пыль в глаза бездельником и бабником. И при этом ярким и красивым, как какая-то голливудская кинозвезда, умеющим лить в уши так сладко, что умудрился вскружить голову даже моей прагматичной сестре.

Лично я его не знала, но того, что рассказывала мне о нем сестра, было достаточно для выводов. Правильных, в отличие от тех, которые делала она.

— Я не ослышалась?

— Нет, не ослышалась. И ты была права. Он козел и бабник. И меняться не собирается, — выдохнула Алина. — Понятия не имею, как я могла так залипнуть… Три месяца как в тумане.

— Мы все можем залипнуть не на том человеке, сестренка. Это жизнь и это нормально.

— В двадцать — может быть, но не в двадцать восемь, — хмыкнула она. — По крайней мере, если ты не дура. А я себя такой не считаю. Не считала…

— Ну, Алин…

— Ладно, тут уже посадку на рейс объявляют…

— А куда ты летишь?

Сестра уже четвертый месяц обитала на Бали, работая там фотографом и тревел-блогером, где и повстречалась с этим Саймоном. Она у меня была перелетной птицей и то, что усидела столько времени на одном месте из-за такого мужчины, как этот Саймон, беспокоило меня.

— Черт, сюрприза не выйдет. Я возвращаюсь, Ленка. Наобнимаюсь с тобой, передохну немного дома…

— Ура-а-а-а…

— Ну, давай, систер, скоро увидимся.

— Счастливого пути, дорогая.

Положив трубку, я сунула смартфон в карман летних шорт и ускорила шаг. Сердце радостно стучало в предвкушении нашей встречи. Хоть я за три года, минувшие с момента, как сестра кардинально сменила сферу деятельности и начала много путешествовать и зарабатывать на съемках и обзорах отелей, успела привыкнуть к тому, что она большую часть времени находится за сотни километров от меня, все равно безумно скучала по ней. По детству скучала, которое мы провели вместе. Не ругаясь даже, хоть у нас пять лет разницы в возрасте и по характеру мы очень разные. Алина такая вся смелая, яркая, пробивная и самодостаточная, а я…

Додумать мысль я не успела потому, что сразу как вышла из больницы на улицу, увидела Сорокина. Прислонившись к сверкающему черному боку красивого внедорожника немецкой марки, он стоял и говорил с кем-то по телефону. Причем держал его только указательным пальцем возле уха, рискуя уронить и разбить, но смотрелось это дерзко и круто. Во второй руке у мужчины был пышный букет ярко-красных роз.

Увидев меня, Сорокин широко улыбнулся. Положил трубку, сунул телефон в карман офисных брюк и двинулся мне навстречу.

— Привет, Елена-прекрасная, — он протянул мне букет.

— Прив… Добрый день, — дрогнувшей рукой, я приняла букет, — Спасибо! Они очень красивые…

— Но не такие, красивые, как ты, — он дерзко подмигнул, — Ну тут уж ничего не поделаешь, ведь с тобой не сравниться ни цветам, ни… Ай, ни вообще никому. Поехали завтракать?

Щекам жарко. Лицу тоже. И сердцу. Они горели, пылали от взгляда этих орехово-карих глаз. Огоньки в них обжигали. Нет, зажигали. Что-то новое, горячее, трепетное внутри.

— Я тебе своей ресторан покажу…

— А почему вы не в палате? — внутри похолодело от тревоги, — У вас сотрясение мозга и минимум неделю нужно…

— Ой, да легкое совсем. Я отлично себя чувствую. Говорил же, что ты меня вылечила. Знаешь, я за эти дни так часто вспоминал прикосновения твоих рук. И сладкий запах волос, — он подцепил кончик моей длинной косы, поднес к лицу и глубоко вздохнул, дерзко глядя в мое горящее огнем лицо. — Понял, что снова хочу тебя понюхать…

— Владимир Вадимович…

— Просто Вова. А то я себя пенсионером каким-то рядом с тобой чувствую, — перебил он.

— Вам нужен отдых и присмотр врачей. С мозгом не шутят.

— Вот именно — отдых и присмотр врачей. Врач у меня уже есть и я хочу отдохнуть в его компании, но он сопротивляется. А у меня давление поднимается. Помру прямо тут, что будешь делать? Ты ж это… Мне жизнь спасла, а значит навечно теперь за меня в ответе.

— Я что по-вашему за десяток человек теперь в ответе?

— Нет, — он смотрел уже без улыбки, совершенно серьезно, — Только меня будет достаточно. Серьезно, Лен, поехали завтракать? Потом я отвезу тебя домой, потом немного поработаю и отправлюсь домой отдыхать. Не могу я выпасть так надолго из дел понимаешь?

И говорил по-другому. Тоже серьезно. И это дезориентировало, как-то пробивало, смущало.

— И с тобой хочу быть. Ну, не выходишь ты у меня из головы, понимаешь?

Я понимала. Потому что все эти несколько дней, что прошли с той ночи, я ни на минуту не забывала о нем. Справки наводила о состоянии здоровья. Даже как-то к палате подходила, но зайти так и не решилась.

Глупо? Знаю.

В памяти всплыли слова Филиппа Викторовича. Поматросит. Бросит.

— Извините, Владимир Вадимович, но нам нельзя проводить время с пациентами. Это противоречит медицинской этике. Благодарю вас за цветы, мне очень приятно. Выздоравливайте. Всего хорошего. До свидания.

— До очень-очень скорого свидания, Лена. Не знаю, что за лошки у тебя были, но для меня “нет” — повод пробовать до тех пор пока оно не превратиться в “да”.

— Не превратиться, — я вскинула голову. — Зря потеряете время, Владимир Вадимович.

— Увидим, — дерзко ухмыльнулся он.

Хмыкнув, я обогнула его и, стараясь не бежать, пошла прочь. Сердце стучало как сумасшедшее, а лицо горело огнем. Было странно, стыдно, жарко, трепетно, азартно. Хотелось плакать и смеяться.

Увидев приближающуюся к остановке маршрутку, я бросилась бегом. Залетела в салон, рассчиталась с водителем. Села на по счастью единственное пустующее у окошка место. Сунула нос в нежные бутоны, вдохнула их аромат. Заулыбалась, как дурочка.

Я ему нравлюсь! Нравлюсь!

Где-то в желудке что-то весело дрожало от воспоминаний о его словах. О том, что он говорил, как это делал, как смотрел на меня и как улыбался.

У меня были романы, но никто из моих парней так себя не вел. Не умел так смотреть, так себя вести. Я ни с кем и ни от кого такого не чувствовала. Чего именно не могла бы сейчас даже описать…

Дура ты, Ленка! Поматросит он тебя и бросит! У него таких, как ты, десятки! А ты, дура, уши развесила!

Злая на себя, я вышла из маршрутки на нужной остановке. Подошла к урне, намереваясь выбросить букет. Постояла. Подумала. Не могу я это сделать. В чем виноват красивый букет, а? Это просто благодарность за медицинскую помощь и все.

Успокоившись этим, зашагала по направлению к дому. Жила я не одна, а я с мамой. Да, знаю, я уже взрослая для этого. Нужно бы переехать. Но где на это взять деньги? Я только доучилась, зарплата сами понимаете, какая.

Алина предлагала свою помощь, но что ж мне к сестре на шею сесть?

— Мам, я дома!

— Доброе утро, доченька, — мама вышла из кухни, — Ой, какой букетище… От кого?

— Да пациент один поблагодарил за помощь, — стараясь звучать как можно естественнее, ответила я.

— Пациент-мужчина? Молодой? Женатый? — воодушевилась мама.

— Ма-а-ам.

— Что “мам”? Двадцать три года тебе уже. У меня в твоем возрасте уже Алиночка была…

— Мам, сейчас времена другие. Я доучиться хочу, карьеру построить.

— Карьеру… И одна останешься, как Алинка, — запричитала мама, — Что за времена пошли? Это где ж видано, чтоб женщина не мужа и детей хотела, а карьеру? Мы с отцом вас так не воспитывали.

— Ну, мам… Во-первых, Алина не осталась одна. Просто еще не встретила того самого. И я не останусь. Карьера любви не помеха. И семье тоже. Нужно же что-то и свое иметь. Самореализовываться…

— Ой, умные все стали, слов-то каких понабирались. Женщине в семье надо самореализовываться. Очаг хранить, детей растить. Я вон с отцом твоим двадцать лет душа в душу, — в конце фразы мама всхлипнула.

Отложив букет, я обняла ее. Она тяжело переживала папину смерть, как и все мы. Очень его любила.

— Ну, мам…

— Все! Все! Давай-ка руки мой и завтракать. А я пока эту красоту в вазу поставлю, — смахнув слезы, сказала мама.

Я послушно направилась в ванную комнату. Вымыла там руки, мельком зацепилась за свое отражение в зеркале. Глаза горят, щеки пылают.

Может быть не стоило отказывать? Что такого — позавтракать вместе? Он так смотрел на меня. И ведь еще далеко не здоровый, а цветы, завтрак… Что богатые и крутые не любят? И что Филипп Викторович — истина в последней инстанции и вот прям всегда прав?

А что, если он передумает и больше не появится? Я его больше никогда не увижу!

От этой мысли стало так больно-больно…