Развод. Зона любви

Глава 4

Ночь в камере тянулась бесконечно.

Воздух был тяжёлым и липким, пахнущим потом, сыростью и страхом, который витал в этом помещении, как постоянный обитатель. Я лежала на своей жёсткой койке, пытаясь не дышать слишком глубоко. Каждое движение сопровождалось скрипом пружин подо мной, и я ненавидела этот звук. Он выдавал меня, делал уязвимой, словно я кричала о своём присутствии в этом месте.

Я должна быть тише. Должна быть незаметной.

Но тишина здесь была обманчива. Где-то в углу раздался смех, затем грубый голос:

– Посмотрите на неё. Барыня приехала. Надеюсь, тебе здесь понравится, куколка. Если что я Кобра… и я тебя просто ам…

Сердце сорвалось в пятки.

Я сделала вид, что не слышу, повернулась к стене, прижимая руки к груди. Пальцы дрожали. Внутри меня всё сжималось в комок, который давил на лёгкие и не давал нормально дышать. Я никогда не чувствовала себя настолько уязвимой.

Их слова разрывали меня изнутри, как сотни маленьких лезвий. Я вспомнила наш дом, белоснежные простыни, мягкое одеяло и тёплые руки Виктора, которые обнимали меня. Вся эта роскошь казалась теперь далеким миражом, который исчез при первом ударе реальности.

Я закрыла глаза, но звук шагов не прекращался. Они приближались.

Услышала, как тяжёлые ботинки остановились у моей койки, и открыла глаза. Передо мной стояла "Кобра". Высокая, с татуировками на шее и пронзительным взглядом хищника. Она нагнулась надо мной, ставя ногу на край моей кровати, и я почувствовала, как матрас опасно качнулся.

– Ты тут лишняя, принцесса, – прошипела она, и её голос был холодным, как лёд. – Таких, как ты, здесь долго не держат. Либо сожрут, либо выбросят.

Я не могла отвести взгляд от её глаз. Они были, как змеиные: холодные, равнодушные к боли жертвы.

Моё дыхание участилось, но я заставила себя не показать страха. Губы дрожали, но я прикусила их изнутри до боли. Я знала: стоит мне подать сигнал, что я сломалась, и они сделают это реальностью. Они сожрут меня здесь.

– Я не принцесса, – выдавила я наконец. Голос был хриплым, как будто принадлежал не мне.

Кобра рассмеялась так громко, что смех эхом отозвался по камере.

– Слышали, девочки? Она думает, что сможет здесь выжить. knPNw2h8

Она ещё сильнее надавила на койку своей ногой, приближаясь ко мне лицом так близко, что я почувствовала запах сигарет и дешёвого мыла.

– Знаешь, что делают с такими, как ты, которые слишком уверены в себе? Сначала ломают. А потом выбрасывают за борт.

Я хотела что-то сказать, но её рука сжала мой подбородок так резко, что я тихо вскрикнула.

– Но я дам тебе шанс, принцесса. Ты же любишь правила? Здесь они простые: хочешь жить – плати. Не сможешь платить – найдём тебе другое применение. Поняла меня?

Слёзы жгли глаза, но я не позволила им выйти. Я сделала это единственное усилие – сдержала себя, даже когда всё внутри рвалось наружу.

– Поняла, – прошептала я.

Кобра стоит слишком близко. Её тяжёлое дыхание обжигает мне кожу, и я чувствую запах табака, пота и грязи. Я пытаюсь не смотреть ей в глаза, не реагировать, словно она – это просто кошмар, который исчезнет, если я не буду его замечать.

Молча отворачиваюсь.

Но она не собирается оставить меня в покое. Её пальцы резко хватают меня за волосы, дёргают так сильно, что моя голова наклоняется назад, и я вскрикиваю от боли.

– У нас тут свои правила, – её голос ледяной и ровный, как будто она зачитывает смертный приговор. – Или платишь, или служишь. Чем платить будешь, а, красотка? Или расплачиваться?

Я чувствую, как слёзы подступают к горлу, но заставляю себя сглотнуть. Нет. Я не дам ей эту слабость.

– Отпусти, – выдавливаю я, но голос звучит глухо и бессильно. mf6SVZKq

Я хватаюсь за её руку, пытаюсь вырваться, но её пальцы словно стальные когти. Кобра смеётся и, будто играя со мной, резко толкает меня в сторону. Моё тело ударяется о холодную стену, плечо ноет от удара.

В этот момент одна из сокамерниц, сидящая на нижней шконке, лениво протягивает Кобре что-то блестящее. Нож. Самодельный, заточенный кусок металла с ржавыми краями. У меня перехватывает дыхание.

Кобра поднимает нож так, чтобы я его хорошо видела, и медленно приближается.

– Боишься? – шепчет она с язвительной улыбкой.

Бойся, Анна. Это момент, когда всё может закончиться.

Она проводит ножом по моему плечу, не оставляя следа, но моя кожа горит от прикосновения холодного металла. Затем медленно опускает его к моей шее. Я чувствую, как лезвие касается кожи.

Холодное, острое, безжалостное. Я перестаю дышать.

Секунда растягивается в вечность.

– Здесь не любят тех, кто привык жить красиво, – шипит она, приближая лицо к моему уху. – Скажи "спасибо", что сегодня я в хорошем настроении.

Она медленно убирает нож, но моё тело остаётся недвижимым, как камень. Я чувствую, как холодные капли пота стекают по спине.

Я могла умереть. Прямо здесь.

Слёзы обжигают глаза, но я прикусываю губу до крови. Нет. Я не позволю им увидеть, как я плачу.

Когда Кобра отходит, я оседаю на койку, но не позволяю себе расслабиться. Сердце колотится в груди, как сумасшедшее, но я сжимаю кулаки до боли.

Я сижу на холодной шконке, обхватив колени руками, и смотрю на бетонный пол, покрытый трещинами, которые напоминают осколки моей жизни. Ночь тянулась бесконечно. В голове снова и снова всплывает лицо Кобры, её холодные глаза и звук её голоса, шепчущего мне в ухо: "Тебя съедят первой."

Я провожу ладонями по лицу и стараюсь загнать этот страх внутрь. Я не могу позволить себе чувствовать это. Страх убивает быстрее, чем нож. Но моё тело меня выдаёт: дрожат пальцы, спина влажная от пота.

Дверь камеры скрипит, и я поднимаю голову. На пороге стоит конвой с лицом каменной статуи и ледяным голосом, который будто пробирает меня током:

– Брагина, на выход. Начальник хочет с тобой поговорить.

Начальник? Почему?

Я встаю медленно, будто любое резкое движение может изменить ход моей жизни. Ну да, если ее еще можно изменить. Ладони липкие от пота, и я вытираю их о штаны. По коридору нас встречает запах сырости, плесени и железа. Здесь воздух тяжёлый, как груз, и он давит на грудь с каждой секундой всё сильнее. Я слышу свои шаги, но кажется, будто я иду во сне, а мои ноги не слушаются меня.

Почему я? Что я сделала, чтобы меня вызвали? Это ошибка? Или это новый способ сломать меня?

Коридор длинный, узкий, с тусклыми лампами, которые издают тихий электрический треск. Он сводит меня с ума. Я хочу повернуться и спросить у охранника: Что происходит? Меня сейчас накажут? Но мой голос застревает в горле.

Мы останавливаемся перед массивной дверью с табличкой: Начальник исправительной колонии №5. Полковник внутренней службы В.А. Горин.

Охранник толкает дверь, и я замираю на секунду, прежде чем шагнуть внутрь.

Кабинет. Тишина.

Я встречаюсь взглядом с мужчиной, который сидит за массивным деревянным столом и держит в руках моё личное дело. Серые глаза, холодные, без единой тёплой искры, впиваются в меня так, будто он видит всё до последнего шрама на моей душе. (

Y-CIEBWe Лютый)

Моя кожа покрывается мурашками. Этот взгляд пробивает меня холодом до костей.

Я делаю глубокий вдох и заставляю себя не отводить глаз. Он не увидит мою слабость. Никто больше не увидит.

Этот стол будто отделяет нас двумя мирами. Его пальцы медленно переворачивают страницы, а я чувствую себя оголённой, беззащитной. Он читает мою жизнь на бумаге, но ничего обо мне не знает.

Его холодные серые глаза цепляются за каждую деталь в папке, но, кажется, не моргают. Они скользят по строчкам, как сканеры, и от этого взгляда я хочу исчезнуть. Потом он смотрит на меня так, будто я не человек, а сложная головоломка, которую нужно разгадать. Словно он ищет во мне что-то, чего я сама не вижу.

Я стою, как на суде. Ком в горле разрастается с каждой секундой, но я не проглочу его. Я не заплачу. Я держу осанку прямо, несмотря на дрожь в коленях, которая становится всё сильнее. Пальцы сжаты в кулаки, ногти впиваются в ладони, чтобы вернуть мне контроль над собой.

Его голос режет воздух, как острое лезвие:

– Вы знаете, что тюрьма – это место, где слабые не выживают?

Я хочу ответить ему. Я хочу сказать: Я не слабая. Я уже это доказала, когда прошла через суд, через предательство мужа, через ночь с ножом у шеи. Я не сломаюсь. Но мои губы сжаты. Слова застряли где-то глубоко внутри меня, и я не могу их вытолкнуть.

Он наклоняется вперёд, локти опираются на стол, и его взгляд застывает на мне, пронизывая до самых печенок. До мяса, до последней молекулы. Серые глаза – холодные, как зимнее утро, в котором нет ни проблеска тепла. Я чувствую, как меня пронзают этим взглядом, словно он видит каждую трещину во мне, каждую слабость, которую я так отчаянно пытаюсь скрыть.

Я опускаюсь на стул медленно, как в воду, боясь погрузиться слишком глубоко. Дыхание сбивается, но я не позволяю ему стать заметным. Я должна держать себя в руках. Он не увидит, что внутри меня всё рушится.

Я сглатываю ком в горле и складываю руки на коленях, чтобы не выдавать дрожь в пальцах. Его присутствие давит, словно я стою на краю пропасти, и если сорвусь, он станет тем, кто увидит моё падение. Но я не упаду.

– Расскажите, что на самом деле произошло, – его голос тихий, но резкий, как плеть.

Моё сердце пропускает удар, а затем начинает колотиться быстрее. Я чувствую, как оно сжимается, словно что-то пытается вырваться наружу, но я держу это внутри. Я смотрю на его лицо и стараюсь не моргнуть, не отворачиваться. Я должна быть сильной. Если я сломаюсь здесь, всё закончится.

Слова вырываются медленно, но звучат ровно:

– Меня подставили.

Тишина обрушивается на нас, холодная и тяжёлая. Я чувствую её вес на своих плечах. Он молчит. Его глаза всё ещё впиваются в меня, как будто пытаются снять слой за слоем, добираясь до самого сердца.

– Знакомые слова. Здесь сотни тех, кого «подставили».

Понятно, что он мне не верит. Ну и не надо… Суд уже был и унижаться я не стану.

– Что заключенные? Не обижают?

– Не обижают!

– Точно? А это что?

Тыкает в синяк на моем запястье.

– Ударилась!

– Ну да…ударилась. Ты знаешь здесь и до смерти удариться можно, если молчать. Ничего с Коброй поговорим…

– Не надо! Я не жалуюсь!

– Надо!

Владимир замолкает, переворачивая последнюю страницу моего дела, но взгляд его остаётся на мне. Тяжёлый. Пронизывающий.

Мне кажется, что в этой тишине он слышит всё – мой рваный, сбившийся ритм дыхания, как скрипят мои ногти о ткань робы, как дрожат мои пальцы, сжимающиеся в кулаки.

Его глаза словно прикованы ко мне. Я чувствую их вес на своей коже, будто он оценивает не только мою историю, но и то, что осталось от меня самой после всего этого кошмара. Что за женщина сидит перед ним? Он ищет во мне страх. Может, мольбу о помощи.

Но я не дам ему этого.

Я сжимаю руки на коленях, так сильно, что ногти впиваются в кожу. Боль помогает мне сосредоточиться, глушит желание отвернуться. Я смотрю на него прямо. Я не отступлю. Если я хоть на мгновение покажу слабость, он будет знать, что сломал меня. А этого я не позволю. Никому.

jUYQTBSr Шейх 3

Его взгляд задерживается на мне чуть дольше, чем положено. Секунды тянутся, пока мы смотрим друг на друга. Моё сердце колотится так быстро, что кажется, он слышит его стук. Но я держусь.

Вдруг он моргает и резко отводит взгляд в сторону, будто сбрасывает с себя что-то. Его пальцы едва заметно сжимаются на папке с моими документами.

Он ждёт, что я попрошу о чем-то, но я не дам ему этого удовольствия. Никто больше не увидит меня слабой.

Он встаёт, высокий и уверенный, прохаживается по кабинету, сложив руки за спиной. Его шаги звучат, как удары молота по железу, и каждое его движение отдаётся эхом у меня в груди. Я чувствую это. Но я заставляю себя сидеть прямо, неподвижно, словно я – камень.

Он останавливается у окна и смотрит в него, но я знаю – это лишь пауза. Он не закончил.

– Вы слишком гордая для того, чтобы просить? – произносит он наконец. Его голос звучит медленно, почти разочарованно. – Но это тюрьма. Здесь гордость убивает быстрее ножа.

Эти слова, как удар в живот. Я понимаю, что он прав. Здесь гордость – это не достоинство, это слабое место. Но я не позволю ему забрать мою гордость. Это всё, что у меня осталось.

Я снова сжимаю руки на коленях.

Владимир закрывает папку с моим делом. Тяжёлый звук захлопнувшегося картона отзывается гулом внутри меня. Как будто закрыли дверь, за которой я оставила шанс на спасение.

Я не двигаюсь. Сижу на краю стула, держу спину прямо, хотя мышцы уже ноют от напряжения. Но когда я поднимаю взгляд на Владимира, его глаза уже на мне.

Задержались чуть дольше, чем нужно.

Это не просто деловой взгляд, которым начальники оценивают заключённых. Здесь есть что-то ещё. Я не понимаю, что именно, но это что-то обжигает сильнее, чем холод бетонной камеры, где я каждую ночь закрываю глаза в страхе, что её больше не открою.

Почему его взгляд оставляет на мне след, словно ожог?

Я хочу отвернуться, но не могу. Что он видит во мне сейчас? Раздавленную женщину, которой отрезали доступ к прошлому? Или ту, кто отчаянно держится за остатки гордости, пока её мир рушится на куски?

Он откашливается и резко отворачивается к окну. Его спина напряжена, как струна, плечи чуть подняты – будто он пытается избавиться от мысли, которая засела слишком глубоко.

Почему его взгляд обжигает сильнее, чем холодная камера? Почему я чувствую этот огонь даже сейчас, когда он смотрит в окно, а не на меня?

Тишина. Только звук моих рваных вдохов и тихий скрип его кожаных ботинок, когда он делает один шаг к подоконнику.

Я медленно встаю, чувствуя, как ноги дрожат подо мной. Грудь сжимает невыносимая тяжесть, но я заставляю себя выпрямиться. Всё кончено. Я ухожу. Ещё одно унизительное собеседование, которое я должна пережить. Я не оглянусь. Я не позволю себе показать, что этот разговор что-то для меня значил.

Я делаю шаг к двери, когда слышу его голос. Тихий, но настолько уверенный, что я останавливаюсь на месте.

– Держись подальше от конфликтов, Брагина. Здесь те, кто подставил тебя, уже не помогут.

Мои пальцы замирают на холодной металлической ручке двери.

Здесь те, кто подставил тебя, уже не помогут.

Я закрываю глаза. Его слова – как скальпель, который вскрывает старую, плохо зажившую рану. Виктор. Дети. Все, кто бросил меня в эту дыру, будто я сама была ей достойна.

Я сжимаю ручку так сильно, что костяшки побелели. В горле першит от невыносимого желания спросить: Почему ты это сказал? Ты что-то знаешь о моём деле? Ты готов поверить мне?

Но я не спрашиваю. Я не могу. Потому что, если он не ответит или ответит неправильно, я сломаюсь прямо здесь, у этой двери.

Я тихо выдыхаю и открываю её, но внутри всё горит. Его голос продолжает звучать в моей голове. Его взгляд всё ещё обжигает мою кожу. И я знаю, что это не конец.