Ребрендинг юродивой

— Алло, — ровное и спокойное.

Все, как обычно…

— Инга, ты куда пропала? Я волнуюсь!

— Андрей? — Инга помолчала чуть-чуть. — У тебя новый номер?

— Нет, взял телефон у знакомого. Ты же не берешь трубку, когда я звоню. Что случилось? Инга!

— Все нормально… Просто я была занята.

— Занята? Я не понял, ты не могла мне два слова сказать, что ли?

— А зачем?

— Что — зачем? — Андрей вообще перестал ее понимать. Вернее, думал, что перестал… А сам понимал…

И этот ледяной, удерживающий на дистанции голос… Он слышал, как Инга разговаривает именно таким голосом с навязчивыми клиентами или с подчиненными. Но — с ним? Что все это значит?

— Зачем два слова говорить?

— Я думаю, тут черт знает что! Инга! Прекрати этот балаган! Если ты обиделась на что-то, то скажи прямо. Я ничего не понимаю!

— Нет, не обиделась. — Инга помолчала, раздумывая. — Хорошо. Давай сегодня поужинаем. В семь.

— Давай, — согласился Андрей, вспоминая, сколько у него осталось денег и хватит ли их до зарплаты, если они сегодня с Ингой пойдут в ресторан.

— В «Березках». Заезжать за мной не надо.

— Хорошо. В «Березках». В семь, — подвел итог Андрей и достал кошелек.

Он быстро пересчитал наличность. Сделал нерадостный вывод о том, что надо срочно искать халтуру, иначе в последнюю неделю им со Светкой придется питаться исключительно геркулесовой кашей — он как-то в хозяйственном угаре купил целую упаковку, и теперь она валялась в шкафу, потому что варить эту кашу никто не собирался. Не любил Андрей каш. Никаких не любил. Наверное, его ими перекормили в детстве. Такое бывает. Переест человек чего-нибудь. Пусть даже вкусного. И — как отрежет! Глаза не глядят на любимое некогда блюдо…

Андрей развернул листок с Настиным портретом и уставился на него.

Почему-то сразу стало совершенно безразлично, что он будет есть… Можно — и кашу… А Светка? А Светку он уж как-нибудь прокормит…

Какие же все-таки у этой Насти глаза… Колдовские, лукавые, устремленные куда-то глубоко внутрь себя. Как у кошки. Эти лохматые существа тоже обращают ничтожно малое количество своего царственного внимания на окружающий мир. Он их не трогает. Неинтересен он им. Этот мир только беспомощно отражается в темных зеркальных кошачьих зрачках, не проникая дальше. А дальше — тайна. Дальше — своя загадочная и непознанная вселенная, вход в которую закрыт. И именно в этот прекрасный и удивительный, спрятанный от людей мир и направлен холодный кошачий взгляд — взгляд в себя…

Как у Насти…

Она словно отгорожена от всего невидимой стеной. Андрея не покидало ощущение, что даже когда она рядом, например, на его кухне, когда улыбается и говорит с ним, то все равно она где-то далеко-далеко… Не здесь… И не с ним… А в каком-то прекрасном волшебном мире… Почему — в прекрасном? А в каком же еще мире может быть женщина с такими глазами? Только в прекрасном… Или в волшебном…

…В «Березках» Андрей был без пятнадцати семь. Как и положено мужчине — чтобы подождать женщину…

— Привет. — Инга уселась напротив него ровно в семь.

Пунктуальность — залог успеха деловой женщины. Этот слоган экспромтом сложился в голове Андрея. Он внимательно посмотрел на Ингу. Выглядит, как всегда, великолепно, но… Устала. И нервничает. Постороннему человеку заметить такие нюансы было бы практически невозможно, конечно… Андрей заметил…

— Привет. Что ты будешь? — Он протянул ей меню.

— Ничего. Только кофе.

— Почему? — растерялся Андрей.

— Не хочу.

— А зачем мы тогда сюда пришли?

— Поговорить. Но ты ешь, если хочешь. — Инга улыбнулась, но очень устало и грустно.

— Нет, я тоже не хочу, — сказал Андрей и попросил официанта принести два кофе.

Может, и халтуру не придется искать… О чем он думает? Андрею стало стыдно. Он посмотрел на печальную Ингу и решительно спросил:

— Инга, что случилось?

— Со мной ничего. Случилось с тобой…

— Что? Что со мной случилось? — Андрей начинал злиться.

Сколько можно морочить ему голову. Ох, уж эти женщины… Лишь бы в тайны и великие трагедии поиграть. Хотя Инга такими вещами никогда не увлекалась… А еще он чувствовал — где-то на задворках своего сознания, — Инга права, а он — лукавит и лжет… Лжет себе и ей…

— Ты влюбился, — сказала она вдруг.

Сказала тихо, словно выдохнула. А ему показалось, крикнула, крикнула прямо в лицо, так громко, что барабанные перепонки заболели.

Андрей смотрел на нее и чувствовал себя последней на свете сволочью. Инга была такая родная — его Инга…

Она подняла глаза, полные не пролитых слез, проливать их здесь — ниже ее достоинства, и тоже посмотрела на Андрея.

Эти взгляды сказали друг другу гораздо больше, чем могли сказать они сами, но Инга все же сказала:

— Ты — другой. Не такой, как я… Не такой, как все… Поэтому я в тебя и… Впрочем, это уже не имеет значения… — Инга отпила кофе и постаралась взять себя в руки.

Она должна быть сильной. Поплакать можно и потом. А сейчас — нет!

Андрей словно услышал эти ее мысли… Он по-прежнему не знал, что сказать, и грустно смотрел на Ингу.

— Я думала, что раз мы разные, то в этом есть свои плюсы… Но…

Инга замолчала, уставившись на скатерть, как будто решала — купить ее или украсть, причем немедленно…

— Но — что? — спросил Андрей тихим, чужим голосом.

Инга оторвалась от скатерти и посмотрела на него. Лучше бы она этого не делала… Такая тоска и такая боль были в ее глазах. А виноват в этом только он…

Это Андрей уже понял… Да все он понял! Не дурак…

— Но когда я увидела твои глаза, когда ты думал о… — Инга запнулась и жадно отпила кофе, как будто это была возвращающая к жизни живая вода. — О Светкиной учительнице… То я поняла, что зря теряла время. Ты не любил меня никогда.

— Инга!

— Не перебивай меня! Все, что ты можешь сказать, не имеет никакого значения. — Инга стала говорить четко и решительно: — Я умная женщина. Я вижу и чувствую больше, чем кто-либо другой. И я видела твои глаза… Жаль, что ты ни разу не смотрел так на меня… Жаль… И я поняла, что шансов у меня нет. Тебе нужна она. Вы созданы друг для друга.

— Инга! Что ты говоришь? Ты же ее не знаешь даже!

— Мне достаточно того, что я знаю, — отрезала Инга. — Скажи честно, сколько раз ты сегодня о ней думал?

Андрей хотел что-то ответить, но — что? Что тут можно ответить? Честно сказать он не мог. Паузы, которая возникла, хватило, чтобы Инга грустно хмыкнув, продолжала:

— Вот видишь… Я права. Андрей… Ты такой… Я даже не знаю, как сказать, но… Когда я сравниваю тебя с кем-то другим… Нет, все не так! Ни с кем я тебя не сравнивала! Просто… Просто, когда я тебя видела, то мне казалось, что все не зря. Что стоит жить, если есть на свете такие мужчины, как ты…

Инга смотрела на Андрея, широко распахнув глаза, а он чуть не распахнул так же широко рот, когда услышал все это…

— Инга, ты что такое говоришь?

— Я знаю, что говорю. И знаю, что недостойна тебя. Я — холодная материалистка. Я — жесткая деловая баба. Я умею зарабатывать деньги. А ты… Ты — словно из другого мира. Из высшего и прекрасного. Мне казалось все время, что тебя в наказание изгнали из него и бросили на Землю за мелкие прегрешения. Ты здесь — чужой. Твоя душа далеко. И ты вернешься в свой мир, как только исправишь все свои ошибки. Я чувствую, что в следующей жизни, если она есть, конечно, но мне почему-то кажется, что есть, мы с тобой уже не встретимся. Я буду тут — на грешной Земле, а ты — где-то далеко-далеко… Где все лучше и правильнее…

От услышанного Андрею стало как-то тоскливо и хреново.

— Инга, ты… Я не знаю…

— И не надо ничего говорить. Иди к своей Насте. Она действительно твоя. Вы созданы друг для друга. Может, вас вместе из высших миров и прогнали за непослушание? — Инга попробовала улыбнуться, но получилось как-то вяло и неубедительно. — И знаешь… Мне стало легче сейчас… Вот когда я поняла, что — все! — ты влюбился… У меня как камень с души упал. Я все время этого ждала. Знала, что рано или поздно это произойдет. Но все равно надеялась… Надеялась, что этой женщиной окажусь я. Ну вдруг? Оказалось, что надеялась зря… И сейчас… Мне правда легче. Я как будто вылетела из клетки на свободу — впереди новая жизнь. Грустно, тяжело, но… Хорошо, что все уже позади. Случилось то, что должно было случиться. И я не буду бороться за тебя. Совсем не буду. Потому что не вижу смысла. Ты будешь счастлив только с ней. Зачем мне тратить силы? Я вступаю в борьбу, только когда есть шансы на победу. У меня их нет…

Андрей не знал, что сказать. Было очень жалко Ингу. И еще он понимал, что говорить ему нечего. Она все понимает и чувствует лучше его самого. Унижать ее ложью — нехорошо… И весь этот бред про какие-то там миры… Что это Ингу так понесло? От нее он подобных ассоциаций совсем не ожидал…

— Инга…

— Все. Пока. — Она встала. — За меня не переживай. Я быстро приду в форму. И… Не звони больше, пожалуйста. Мы расстались. Один раз и навсегда.

Инга кивнула Андрею и пошла к выходу.

Он смотрел ей вслед и чувствовал себя окончательным идиотом. А еще чувствовал, что во многом она права… Может, даже во всем… Какую женщину он потерял… Потерял навсегда…

Андрей подозвал официанта и заказал себе сто граммов коньяку. Он выпил его одним махом, как водку. Потом встал и поплелся к выходу…

Вероника была сонная. Настя только сейчас узнала, что черепахи, оказывается, спят зимой. Как медведи! Рассказал ей об этом ветеринар, к которому она, обеспокоившись Вероникиным вялым видом, потащила ее на прием.

Выяснилось, что черепашка совершенно здорова, она просто собиралась как следует выспаться. Прикорнуть на пару-тройку месяцев…

Настя положила перед своей подопечной лист салата и кусочек яблока. Потом погладила по вытянувшейся шейке. Вероника уже привыкла к Насте и не пряталась под панцирь, когда та ее трогала.

— Не спишь еще? — спросила Настя. — Ешь тогда. Тебе надо как следует питаться, а то оголодаешь за время своей спячки.

Врач сказал, что черепаха может иногда просыпаться и бродить по квартире, может поесть и опять уснуть…

Настя посмотрела на Веронику, меланхолично жующую яблоко, и подумала, что с удовольствием тоже уснула бы хотя бы на месяц. Спряталась бы под панцирь и уснула… Красота…

Настя собиралась на работу. В гордом одиночестве.

Светлана Федоровна считала, что долгий полноценный сон продлевает молодость и продолжительность жизни, поэтому спала часов до десяти утра.

Машка кашляла и сопливилась, поэтому в садик ее не повели. Она сопела вместе с бабушкой в ее комнате.

Ольге пришлось сесть на больничный. А что делать? Куда девать больного ребенка? Придется отделу статистики временно остаться без своих самых ценных кадров… Поэтому Ольга, пользуясь случаем, тоже дрыхла в их со Стасиком спальне.

Сам Стасик сегодня должен был закончить свое суточное дежурство и вернуться часов в одиннадцать.

Настя блаженно вытянула ноги и отхлебнула кофе. Как замечательно иногда просто побыть одной…

Как мало порой нужно для счастья!

Она с наслаждением положила в рот кусочек молочного шоколада «Милка» — ее любимого, и подумала, что жизнь все-таки прекрасна…

О том, что сегодня она встречается с Романом, Настя забыла напрочь. Она сидела в своем кабинете и совершенно никуда не торопилась. А куда ей, скажите, пожалуйста, торопиться? Ни мужа, ни детей… Дома — народу, как на вокзале… Лучше уж тут, в классе спокойно посидеть — проверить домашнюю работу.

Дверь сердито скрипнула, как выругалась, и резко распахнулась. Настя вздрогнула от неожиданности — школьники обычно стучали, а учителя тоже сначала вежливо заглядывали, изучали обстановку и только потом заходили. Кто это посмел таким образом вломиться к ней в кабинет?

На пороге стоял такой злой и возмущенный Роман, что казалось, если поднести к нему горящую спичку — сразу вспыхнет яркое пламя.

— И сколько тебя ждать? — раздраженно поинтересовался он.

— Ой! — Настя посмотрела на маленький календарик, валяющийся у нее на столе. — Я совсем забыла, что ты приедешь! А почему ты не позвонил?

— Я — позвонил! — метал громы и молнии Роман, испепеляя Настю гневными взглядами. — Если бы у тебя еще и телефон при этом был включен, то совсем было бы замечательно!

Настя полезла в сумку и достала маленький аппарат. Экран не горел…

Когда она его заряжала в последний раз? Вспомнить не получилось…

Раньше она все время, когда нужно и когда не нужно, доставала телефон и проверяла его исправность. Еще бы! Вдруг Рома позвонит?

А теперь… Теперь она о нем и не вспоминала даже…

Надо же…

— Прости, Ром, я забыла…

— Ладно уж… Хорошо, что ты тут сидишь. — Роман немного успокоился и направился к Насте. — А если бы уже ушла? Где мне тебя искать без телефона-то?

Он извлек из-за пазухи букет, состоящий из пяти роз, и протянул его Насте. Она взяла цветы и автоматически поднесла к лицу, пытаясь уловить запах. Классический вариант — пять средненьких роз. Скучно. Почему мужчины больше ничего придумать не могут? Или не хотят просто?

— Спасибо. — Настя поставила цветы в одну из ваз, которых в ее кабинете находилось бессчетное количество, — дети приносили цветы целыми партиями, особенно по праздникам, и все их нужно было умудряться расставить по емкостям…

— На здоровье, — совсем оттаял Роман. — Куда пойдем?

— В смысле? — не поняла Настя.

— Ну, куда? В ресторан? Хочешь в ресторан? Или ко мне?

— Как — к тебе? Мы же расстались…

Неужели Ромка ничего не понял? Похоже, что совсем ничего…

— Насть, может, хватит? А? Поломалась немного — и будет?

— Я не ломаюсь, Ром… Я просто не могу так…

— Как? Как ты не можешь? Чего такого случилось особенного? — Роман начинал злиться.

А Насте стало грустно. Говорить с Ромой было тяжело. Зачем он пришел? Неужели правда думает, что Настя кривляется и набивает цену? Она этого в принципе делать не умеет… Неужели он за все эти годы в ней совсем не разобрался?

— Ромочка, прости. Я правда не могу. Ты женат. И это как-то… Нехорошо это все, неправильно…

Настя взглянула на краснеющего от злости Романа и поспешно добавила:

— В смысле, для меня нехорошо. Просто у меня такие взгляды — не как у всех. Ты тут ни при чем. Тебе со мной не повезло, Ром…

— Ну, женат! И что? Каждый второй мужик изменяет своей жене! Это — норма жизни! А я даже разводиться собрался! Чтобы жениться на тебе! Ты хоть оценила, курица?

Настя не знала, что еще сказать Роману. Вроде бы все уже сказано, только толку никакого. Они словно на разных языках говорят. Слова одни и те же, а смысл получается разный… Как и сами они — разные… И как вообще они продержались вместе так долго? Ведь, по сути, Роман для Насти — чужой человек. Он не способен понять ее, совсем не способен… Да и она его…

С Настей все ясно — она кинулась к нему от безысходности. Должен же кто-то быть рядом. Трудно быть совсем одной, никому не нужной. Очень трудно… Вот Настя и кинулась. К Роману. А больше не к кому было…

А Роман? Что притягивало его в Насте? Неужели просто желание иметь любовницу? Просто желание разнообразия? Настя с тоской посмотрела на только начатую стопку тетрадей. Работы еще на час минимум… Или все-таки Настя хоть что-то для него значила? Хотелось бы верить… Все же лучше думать, что ее чуть-чуть любили, чем считать, что просто использовали, как вещь…

— Роман, я не выйду за тебя замуж. И встречаться мы больше не будем, — спокойно и твердо сказала Настя. — Прости.

— Насть, ты дура?!! — Глаза Романа некрасиво выпучились, губы свело противной судорогой, весь он затрясся, Насте даже показалось, что он сейчас надуется и лопнет.

— Да, дура… — поспешно согласилась Настя. — Я тебе об этом и говорю. Не связывайся ты со мной.

— Ты — ненормальная! Такого мужика бросаешь! Да другой бабе — за счастье было бы!

Роман орал и брызгал на Настю слюной. Скорее бы все это кончилось…

— Ты еще приползешь! Будешь на коленях стоять!

Настя согласно кивала головой — приползет обязательно.

— Только я обратно тебя уже не возьму! Не дождешься!

— Да, Ром…

— Ты думаешь, красивая, что ли? Дылда, каланча нескладная! Ни кожи ни рожи, ни хитрости женской, ни ума! И чего я в тебе нашел? Вон баб шикарных сколько кругом! Ты мне — на фиг не нужна!

Настя снова кивнула. А что ей еще оставалось делать?

— Да катись ты вместе со своими принципами! Шизанутая!

Рома вылетел из класса, хлопнув дверью так, что портрет Толстого, висящий на стене, немного перекосился и с укором посмотрел на Настю…

Все правильно… Шизанутая… И еще — дура набитая… Это все про нее… И она совсем не достойна нормального мужчины. И не будет в ее жизни этого самого мужчины никогда. Вот был Роман — и хватит. Не оценила то, что имела, теперь вообще ничего больше не получит… Жизнь не прощает пренебрежения к своим подаркам. Роман был подарком. Настя его отвергла, выбросила за ненадобностью. Так что новых щедрот можно не ожидать.

Надо настроиться на то, что больше ничего никогда не будет. Настроиться и принять. Если убедить себя в этом, то легче будет…

Настя не имеет права ломать чужую жизнь. Она — девушка не нормальная. Она сделает несчастным мужчину, который, на свою голову, решит связать с ней жизнь. Хотя о чем это она? Желающих что-то не наблюдается. Был только один Роман…

И тот весь кончился…

Роман вылетел из Настиного кабинета и чуть не сшиб с ног здорового, очень высокого рыжего мужика с букетом каких-то подозрительных, неизвестных желтых цветов.

— Простите, — буркнул Роман.

Он хотел уже, обогнув мужика, двинуться дальше, но вдруг остановился и с интересом на него уставился.

— Вы сюда? — Роман ткнул пальцем в Настину дверь.

— Да… А что? — поинтересовался мужик.

Роман оглядел его всего внимательно — снизу вверх. Рыжий. Длинный и здоровый — как конь. Ботинки — сорок шестого размера. Или сорок седьмого? Он что, зараза, к Настьке с этими желтыми цветочками приперся? Во дела…

А глаза-то! Умные, блин! Интеллигент — сразу видно. Рожа — вся из себя — одухотворенная, тошнит даже… Может, в нем все дело? Может, Настька в него… А что, с нее станется… В такого — запросто! Он ей только стишки почитает, а она и готова, курица, — берите тепленькой!

— А что, сегодня День учителя, что ли? — уточнил Роман, прищурился и сделал шаг вперед, наступая на рыжего.

— Нет. Сегодня не День учителя. — Рыжий не отступил, как ожидал Роман, а просто стоял и спокойно смотрел на него сверху вниз.

Длинный, как иерихонская труба, блин! Такого не запугаешь!

— А чего с цветочками тогда? — продолжал наезжать и пыжиться изо всех сил Роман.

Дать бы этой каланче в морду! Как же руки чешутся!

— Простите, я не понял. А почему бы мне не прийти с цветочками? — спокойно спросил рыжий.

— А по кочану! Ты кому их тащишь? Настьке?

Рыжий вытаращил глаза и все же отступил на шаг. Правда, от растерянности, а не от страха, но Романа и это порадовало…

— Я не понимаю… Вы — кто? — спросил рыжий, растерянно пялясь на Романа.

— Я ейный жених! А че? Она с тобой шашни крутит?

— Жених? — переспросил рыжий, прижимая к груди цветы так, как будто Роман собирался их отнимать.

Больно надо! Дались ему эти цветы! Приперся тут, интеллигент хренов! Цветочки припер! И что за цветочки? Роман таких и не видел! Или не замечал… Просто покупал розы — те, которые подешевле, и все… А этот — выпендрился! Невиданные какие-то метелки Настьке приволок! Как же он его ненавидит!

Роман скрипнул зубами, представив, как этот долговязый придурок будет вручать Настьке свои желтые цветы, а она будет охать и ахать, восхищаться и строить этому козлу глазки…

Нет! Допустить этого нельзя! Хрен что у вас получится! Только ему, что ли, должно быть паршиво? Нате-ка выкусите!

Он Настьку столько лет окучивал, подарки дарил, а она ему: «До свидания, милый»! Ну уж нет! Он им покажет!

— Я-то жених! А ты кто? — процедил Роман сквозь зубы.

— Я? Отец… Впрочем…

— А! Понятненько… Только ты не обольщайся. Настька любит жопой повертеть! Что есть, то есть! — Роман тягостно и обреченно вздохнул. — Да… Тут уж ничего не поделаешь… Натура б…я у Настьки… Но я ее обломаю! Вот женюсь и обломаю! Чуть что — в зубы! Быстро перестанет по сторонам зыркать!

Андрей медленно повернулся и поплелся к лестнице. Роман довольно потер руки и сказал еле слышно:

— Yes! Знай — наших!

А вслед рыжему сочувственно крикнул:

— Мужик, ты не переживай! Все они б…и! А Настька — особенно!

Андрей вышел на улицу и начал дышать. Он даже рот открыл, но воздуха все равно не хватало.

Все было как обычно. Небо — по-прежнему синим. Облака — белыми. Солнце — золотистым и жизнерадостным. А вот Андрей стал другим — перемазанным в каком-то дерьме — вот каким он стал!

Неужели у Насти ТАКОЙ жених? И что теперь?

Андрей остановился и посмотрел на цветы. Огляделся по сторонам, размышляя, куда бы их выбросить…

Потом передумал и посмотрел на школьные окна, прикидывая, где могут быть Настины…

Стоял и смотрел…

Уйти — это просто…

Он развернулся и быстро побежал обратно — в школу. Андрей не останавливался до самых Настиных дверей. Жениха уже не было. Пошел костюм покупать? Или ботинки? Андрей набрал побольше воздуха в грудь и открыл дверь в Настин класс.

Она сидела, склонившись над стопкой тетрадок, и плакала…

— Здравствуйте, Анастасия Сергеевна.

— Вы?

Настя подумала, что, как назло, выглядит сейчас ужасно… Она схватила сумочку и начала судорожно рыться в ней, пытаясь найти зеркало. Зеркало все не находилось… А Андрей стоял около ее стола и смотрел… Смотрел на Настю и на ее тетради… А еще на пять роз тоже смотрел…

— Вы плакали? Что случилось? — спросил Андрей.

— Да нет… Ничего… Это так, по работе… — пробормотала Настя, достав наконец зеркало и увидев в нем то, что ее совсем не обрадовало: красные глаза и распухший нос.

— Это вам, — Андрей протянул ей цветы.

— Мне?

Настя провела пальцем по шероховатым лепесткам желто-оранжевых гербер, и почему-то плакать от этого захотелось еще сильнее.

Жалко стало себя и обидно… А что обидно? Настя не могла понять, но чувство, которое скреблось где-то внутри так, как будто оно было не эфемерной субстанцией, а мелким зубастым хищным зверьком, который страстно хотел выбраться наружу и безжалостно раздирал Настю, пытаясь освободиться, это чувство было не чем иным, как обидой. Обидой на себя. Обидой на Романа. Обидой на жестоких родителей, превративших ее в нравственного урода. Обидой на Стасика, отравлявшего ей жизнь. Обидой на судьбу… И даже на Андрея за то, что вот он такой — о котором она мечтала, которого она ждала, совсем рядом, принес цветы, но… Но никогда и ничего у нее с ним не получится… НИКОГДА!

Почему? Потому что Настя не может сделать мужчину счастливым. Она ненавидит секс и все, что с ним связано. Заслуживает такой мужчина, как Андрей, женщину, которая будет старательно изображать удовольствие, а сама только и будет ждать, когда же он оставит ее в покое? Нет! Андрей этого не заслуживает! Он заслуживает неземной, невероятной, волшебной, фантастической любви!

Такой утонченный человек, как Андрей, обязательно почувствует фальшь. Настя не сможет играть перед ним. И ему будет больно…

Настя представила, как страдает из-за нее Андрей, и передернула плечами. Этого не будет никогда! Пусть лучше не будет ничего! НИЧЕГО!

Она поставила удивительные, любимые свои цветы (Как он угадал? Разве можно обмануть его, если он так ее чувствует?) в вазу и посмотрела на Андрея.

Он молчал.

Смотрел на Настю грустно и молчал.

— Спасибо, — прошептала она. — Цветы замечательные. Мои любимые. Как вы угадали?

— Я не угадывал. Купил те, которые понравились мне.

— Понятно, — улыбнулась Настя.

Почему он так на нее смотрит? Как будто Насте осталось жить пару дней и Андрей об этом знает. Как на ворону с переломанной лапой смотрит! С жалостью и сожалением, что помочь ничем не сможет…

— Анастасия Сергеевна, можно я задам вам бестактный вопрос? — неожиданно спросил Андрей.

— Да, задавайте…

Андрей помолчал, задумчиво глядя на Настю с высоты своего роста. Он присел на край парты, за что Настя постоянно ругала всех родителей. Андрею никаких замечаний она делать не стала. Какая ерунда — сидит на парте! Да он может хоть с ногами туда забраться! В грязных ботинках! Пожалуйста! Сколько угодно! Только бы… Только бы не уходил никуда… Только бы был рядом…

Настя вздохнула.

За что ей еще и это?

Или, наоборот, — это счастье? Награда?

Любовь, даже несчастная, — все равно подарок судьбы, лучший подарок…

Да, наверное…

Зато теперь Настя знает, что такое любовь. Раньше она не знала…

— Я могу рассчитывать… Рассчитывать на то… что у нас с вами… — Андрей растерялся и чувствовал себя так, как будто его первый раз в жизни вызвали к доске, а он — не готов, ничего не выучил и теперь беспомощно озирается по сторонам…

Голос не слушался его. Нужные слова никак не находились и не желали складываться в предложения.

Настя все уже поняла, но ничего не ответила. Не могла она ничего ответить… Она просто не представляла, как скажет «нет» этому мужчине. Скажет «нет», вместо того чтобы кинуться ему на шею. А кинуться хотелось. Это было странно.

— Я могу рассчитывать на взаимность? — решительно спросил Андрей. — Вы мне очень нравитесь, Анастасия Сергеевна.

— Да? — глупо спросила Настя.

— Да… — подтвердил Андрей.

Ему стало немного легче. Он сказал все, что хотел, и теперь только ждал своей участи. Как у зубного врача, когда зуб уже выдрали и все мучения позади. Знаешь, что заморозка отойдет и рана будет еще ныть и беспокоить, но это уже неважно, потому что самое страшное позади — решение принято и зуб выдран. Примерно так ощущал себя Андрей. Почему? Потому что он боялся Настю. Боялся, как школьник. Стеснялся непонятно чего и опасался выглядеть глупым. Ему казалось, что он ее недостоин. Что она посмеется над ним и его наивными чувствами. Но и не сказать — не мог. И не прийти — не мог. Насколько сильно Андрей боялся Настю, настолько сильно его к ней тянуло. Тянуло мощнейшим, невидимым магнитом, с манящей силой которого справиться было выше его сил. И Андрей шел, шел, не сопротивляясь, туда, куда звало его сердце… К Насте…

— Так что вы мне ответите? — Он первым не выдержал молчания и задал этот бессмысленный вопрос.

Бессмысленный, потому что все уже понял. Понял по растерянным и виноватым Настиным глазам, которые она старательно от него отводила. Понял по жалости, мелькнувшей на ее лице. И… И еще досаде… На него? За то, что поставил ее в такое сложное положение? Ведь говорить «нет» всегда трудно… Или не на него?.. Впрочем, это уже неважно…

— Андрей, вы… — Настя подняла на него глаза. — Вы извините, но… Я не знаю, как вам это объяснить… Это очень сложно… Это чувства. Как сказать словами, я не знаю…

Настя замолчала, опустив голову. Все… Она теряет этого мужчину. Она теряет свое счастье. Может, он остановит ее? Переубедит? Она готова переубедиться! Она готова на все! Она поверит каждому его слову. Поверит любой небылице! Пусть Андрей скажет, что все ерунда! Пусть скажет, что будет любить ее, несмотря ни на что! Даже такую, какая она есть, — фригидную и дикую…

— Я понимаю, — сказал Андрей четко и спокойно. — Вы не нервничайте, Анастасия Сергеевна… Я все понимаю… Если вы уже любите, то…

Андрей встал и направился к двери.

Настя с ужасом смотрела, как с каждым шагом он удаляется от нее на целую вечность, удаляется на целую жизнь, удаляется навсегда, и еле сдерживала рвущийся наружу крик.

Он не стал ее ни в чем убеждать! Он уходит! Вместе с ним уходит ее счастье! Уходит надежда! Уходит любовь! Он просто уходит…

— Андрей! — прошептала Настя.

— Да? — оглянулся он.

— Я… Простите…

Настя не знала, что ему сказать! Не могла она сказать, что любит его! Не могла!

— Анастасия Сергеевна, это вы меня извините. Пришел. Поставил вас в неловкое положение. Извините. Больше этого не повторится.

Андрей вышел из класса, аккуратно и бесшумно прикрыв за собой дверь.

Настя сидела, как мраморное изваяние, глядя остекленевшими глазами на эту самую закрытую Андреем дверь, и повторяла, как автомат: «Это больше не повторится. Это больше не повторится. Это больше не повторится…»

Ничего не повторится. Судьба не даст ей второго шанса. В этих словах Андрея Настя прочитала приговор себе на всю оставшуюся жизнь. Любовь в этой жизни больше не повторится… Упустила она свою любовь…

Почему он не разубедил ее? Почему сразу ушел? Почему Роман, который ей совсем не нужен, приходит и умоляет вернуться, даже когда ему сто раз объясняют, что делать этого не надо, а Андрей, которому она и не сказала ничего толком, взял и ушел? Ушел навсегда…

Настя плакала, даже не пытаясь сдерживать слез. А они капали прямо на раскрытую детскую тетрадку и оставляли после себя размытые фиолетовые круги…

Сколько она так просидела, Настя не знала. Просто заметила, что за окном совсем темно, и неуверенно встала. Она посмотрела на непроверенные тетради и сгребла их в сумку. Спать сегодня она все равно не сможет. Вот и проверит тогда…

Настя брела домой по темным улицам и думала о том, что вот и кончилась ее жизнь… Взяла и кончилась. Вся! Разом…

В коридоре маячил Стасик. Правда, в штанах. Странно, но последнее время он всегда появлялся перед Настей в приличном виде и не допекал ее своим навязчивым вниманием. Наоборот, пытался сразу скрыться с глаз. Что это с ним? Неужели его Андрей так запугал?

— Привет, — бросил он Насте и оглядел ее с ног до головы. — Насть, а эти… Авторитеты… Они какие?

— Что? — не поняла Настя.

Она вообще плохо соображала. А тут какие-то авторитеты…

— Ну, авторитеты криминальные! Ты же общаешься с ними!

— Я? — обалдела Настя.

Это что еще за новости?

— Ну не я же! — хитро подмигнул ей Стасик. — Да ладно тебе. Я в курсе. Этот твой рыжий мне по секрету сказал.

— Что сказал?

— Что ты с авторитетским ребенком занимаешься и что очень они тебя там, в криминальных кругах, почитают. Что? Неправда, что ли? — Стасик посмотрел на нее цепким, внимательным взглядом.

Настя соображала, конечно, плохо, но поняла, что придется ей соответствовать имиджу, который придумал Андрей. Иначе жизнь ее в этой квартире изменится в одно мгновение и станет хуже прежней. Получалось, что вранье — залог ее спокойствия… Что ж…

— А… Ты об этом… Я не поняла сначала. Да. Занимаюсь. С сыном. Очень талантливый мальчик. И уже попадает в десятку. Его ко мне сразу после стрельбы привозят. Способный. Весь в папу.

— Да ну? А папа? Он какой?

Настя попыталась представить папу — криминального авторитета. А потом подумала, что эти самые авторитеты — обычные люди, такие же, как все… Просто, судьба у них сложилась иначе. И не всегда было в этом их желание… Жизнь — штука сложная. Пошутить она любит…

Настя ответила, пытаясь выглядеть убедительной:

— Обычный. Ты бы ни за что не определил, чем он занимается, если бы встретил его на улице. Милый и приятный мужчина.

— Да ну?

— Да. Обаятельный и остроумный. Очень интеллигентный.

— Да ладно! А сам мочит каждый день кого-нибудь!

— Сам он никого уже не мочит. Да и излишняя жестокость себя никогда не оправдывает. Просто в их обществе свои законы. Они их выбрали и по ним живут. Вот и все.

— Ну ты, Насть, даешь! Я прямо обалдел! Он небось тебе большие бабки платит? А?

— Да нет… Нормальные. Как все.

— Да ладно! Прибедняешься. Я у тебя занять хотел…

— У меня нет. Извини…

Настя прошла мимо Стасика к своей комнате.

— Зазналась! Как же… Нет у нее… Сучка е…я!

Стасик прошептал все это еле слышно, но Настя услышала… Только виду не подала. А зачем? Главное, чтобы ее оставили в покое.

Сейчас она покормит Веронику. Проверит тетради… А потом, может быть, даже уснет… Если получится…

Посидеть в одиночестве не удалось. То и дело прибегала Машка. Она трещала, как пулемет, и постоянно чего-то хотела.

— Настя, дай ручку. Я буду рисовать. И бумажку дай. — Машка тянулась за ручкой, которой писала Настя, другие ей были не нужны, только эта.

И Настя давала ручку. И бумажку тоже. Правда, обычный листок Машке тоже не подходил. Ей нужны были именно детские тетради. Настя же писала в них! Вот и Машка тоже будет!

— Вот, Маш. Пиши тут, — улыбалась Настя.

Она не могла не улыбаться, глядя на пухлощекое сосредоточенное Машкино личико. Даже в поганом настроении не могла. Машка — чудо! Маленькое, любимое чудо! И у нее никогда не будет такого — своего собственного, которое можно тискать и прижимать к груди — крепко-крепко, уткнувшись носом в лохматую и такую родную макушку…

— Нет! — визжало чудо. — Не хочу тут писать! Хочу — там! — Пальчик указывал на раскрытую тетрадь.

Бороться с детским напором сил у нее не было.

— На, — протянула Настя первую попавшуюся тетрадь.

Пусть пишет. Ничего страшного не случится. Ну, нарисует свои каляки-маляки на чьей-нибудь домашней работе… И что?.. Мир от этого не перевернется.

Но то, что Машке разрешали, быстро ей надоедало.

— Не хочу рисовать! Хочу компот!

Машка убегала на кухню и возвращалась с компотом, угрожая теперь залить им все тетради сразу.

— Пей аккуратно, — говорила ей Настя, отодвигая все самое ценное.

— Хочу черепашку! Где Вероника? — Машка соскакивала со стула и неслась к коробке.

— Осторожно, Маша! Вероника — маленькая.

— Я буду осторожно! Я осторожно, — обещала Машка, хватая бедную черепаху обеими руками и прижимая ее к груди.

— Маш, отдай! Ты ей больно сделаешь!

— Нет, я не буду больно! Я ее в колясочке покатаю. Она хочет покататься.

Как объяснить Машке, что Вероника кататься совершенно не хочет? Что она хочет, чтобы ее оставили в покое! Чего, в общем-то, хочет и Настя…

Потом пришла Ольга и долго ходила вокруг и около, подбирая подходящий момент, чтобы выпросить у Насти очередной свитер. Настя так замучилась от них всех, что сама помогла запуганной криминальными авторитетами Ольге перейти к нужной теме и предложила ей вожделенный свитер. Она готова была снять с себя последнее, только бы остаться одной…

Чтобы поплакать спокойно. Чтобы пожалеть себя. Она знала, что жалеть себя — плохо. Знала, что это говорит о ее слабости… Ну и что? Ну слабая она, и что? Кому какое дело? Теперь уж точно до нее никому нет никакого дела. И Андрею тоже…

На предпоследней тетради в комнату вошла Светлана Федоровна.

— Что-то ты меня, Настенька, совсем забыла. И сырничков не печешь. Конечно, кому я, старая, нужна…

Настя подумала, что попечь сейчас сырничков — это практически то, о чем она и мечтала…

Она печально посмотрела на бабушку и неожиданно спросила:

— Бабуль, а ты любила когда-нибудь? По-настоящему?

Светлана Федоровна вытаращила свои и без того круглые из-за толстых стекол очков глаза на Настю.

Потаращилась, медленно приходя в себя, и сообщила:

— Ой, были мужики… Были…

— Нет, бабушка… Я про любовь. Которая и сейчас, может быть, у тебя сохранилась… Такая была?

— Такая?.. Была… А как же…

Светлана Федоровна уселась на Настину кровать и задумалась.

— Была, да вся вышла…

— Почему? Расскажи, бабуль.

— Да что там… Влюбилась. В инженера нашего. Он красивый был. Статный. И умный такой, интеллигентный весь из себя. Муж-то мой — Васька — простой был лапоть. Грубый. А этот… — Бабушка мечтательно завела к потолку глаза. — Красавец… Вот и потеряла я голову… А ухаживал как… Ох! Грехи мои тяжкие! — вздохнула мечтательно Светлана Федоровна.

— И что? — спросила Настя.

— А ничего… Встречались, недолго только. Он жениться на мне хотел… Я тоже на все готова была… А Васька прознал и взбесился. Избил меня, ирод… Зуб выбил, хорошо, что не передний. Тогда так не вставляли, как сейчас. А ему, милому моему, тоже всю жизнь поломал. В партком сообщил, что разваливает мой инженер семью — ячейку общества — и еще каких-то гадостей антисоветских напридумывал. Короче, еле мой инженер тогда голову свою уберег… В должности его понизили… Вот так…

— И что?

— А что? Все… Ничего больше не было.

— И вы не встречались?

— Нет… Только переглядывались. Раз в год или два. Как удавалось… И то — счастье было. — Светлана Федоровна вздохнула тяжело. — Много я потом погуляла — как с цепи сорвалась. По-тихому теперь, правда, чтобы Васька не прознал… Ученая стала! Узнал — убил бы! Боялась я его жутко. Всю жизнь боялась. — Лицо Светланы Федоровны помрачнело. — Гуляла, как кошка, назло гуляла… А все равно, такой любви больше не случилось. И у милого моего — тоже. Знаю я. Чувствовала все время, что любит. Не вижу его целый год, а чувствую… Так-то…

— А сейчас? — спросила Настя.

— Что сейчас?

— Ты его любишь?

— Глупая ты девка, Настька. Я ж старая, полоумная старуха! Какая там любовь? Мне важно иметь регулярный стул, а то как запор случится, так хоть ведро слабительного выпей, не прошибает! — Светлана Федоровна даже оглянулась и попыталась посмотреть на нижнюю часть своей спины, наверное, для усиления эффекта от всего сказанного…

Настя давно привыкла к смачным выражениям бабушки и перестала удивляться.

Светлана Федоровна явно получала удовольствие от полной собственной раскрепощенности. Она хитро выглядывала на Настю из-под толстых стекол очков и наслаждалась произведенным впечатлением.

Да… Правду говорят о том, что старый и малый очень мало друг от друга отличаются… Только малыши милы в своих шалостях, и даже неопрятность их не вызывает брезгливости, а вот пожилые люди, впавшие в детство, вызывают совершенно другие эмоции. Поменять памперс годовалому ребенку или девяностолетнему старику… Разница огромная…

— Мучаюсь сильно, — продолжала бабушка. — Да, еще хорошо было бы, если бы давление не скакало сильно… А ты говоришь — любовь!.. — Светлана Федоровна тяжело вздохнула. — А инженер… Давно это было, Насть… Так, вспоминаю, конечно… И знаешь, что интересно… Встречались мы с ним пару месяцев, а кажется, что целую жизнь. Все помню. Каждую его рубашечку, каждый наш день, каждую мелочь… А остальное все, что было в моей грешной жизни… Смешалось в кучу и перепуталось, перемешалось… Что за чем было? Не помню… И вспоминать — неинтересно. А с ним… Каждый наш день как сейчас вижу и проживаю заново… Так что ты сама уж решай, люблю или нет…

— Да… Здорово… — сказала Настя, представляя Светлану Федоровну влюбленной и молодой… Представлять было непросто.

Образ шаловливой, впавшей в детство старухи, облаченной в пожалованный ей за ненадобностью Стасиком ярко-красный с иностранными надписями спортивный костюм, натянувшийся на ее огромном животе, как на барабане, — бабушка могла теперь напялить на себя все, что угодно, стесняться чего-либо она перестала окончательно! — не вязался с влюбленностью и страстью.

— Насть, а сырничков пожаришь? С тыковкой? — заискивающе спросила бабушка.

— Пожарю… — смирилась с судьбой Настя.

А у нее и двух месяцев с Андреем не было… Что она будет вспоминать? А ведь будет… Обязательно будет! Найдет что…

Настя и вспоминала. Вспоминала каждый день. Вспоминала каждое мгновение…

Андрея не было, Настя его не видела, но он стал частью ее жизни. Был рядом.

Настя просто ощущала его… Ей почему-то казалось, что он смотрит на нее откуда-то. Это было нереально, но она постоянно чувствовала на себе его взгляд. Настя теперь даже не могла долго находиться не в форме и, проснувшись, бежала умываться сломя голову… Как будто он мог ее увидеть такую — неумытую и непричесанную… Это было похоже на сумасшествие, но, умывшись, она успокаивалась и чувствовала себя увереннее.

Периодически Настя удерживала себя просто невероятными усилиями воли, чтобы не побежать к его дому и чтобы не сесть на коврик у его двери, поджать ноги и ждать его, как нагулявшаяся собака ждет хозяина…

Видя каждый день Светку, Настя против своего желания приглядывалась к ней и пыталась уловить хоть что-то, связанное с Андреем. Глядя на аккуратно завязанный бант на рыжих Светкиных волосах, Настя гадала: Андрей завязал его или вернувшийся с дачи дед…

Изучая Светкин дневник, Настя с замиранием сердца смотрела на подпись. Андрей? Или нет? Кто расписался рядом с Настиной записью о том, что через неделю родительское собрание? Андрей… Что-то ухнуло в груди, замерло и — провалилось вниз! Еще бы! Он держал в руках этот дневник! Он смотрел на написанные Настиной рукой строчки! Он поставил свою подпись — совсем рядом с ними…

Ужас! Что творится со взрослой женщиной? Она же не влюбленная девочка! Она — тетка бальзаковского возраста! У нее уже появляются морщины и седые волосы! Пора бы уже поумнеть… Или умнеть уже поздно и лучше просто полечиться?..

Когда на родительском собрании, том самом, о котором Настя письменно уведомила всех родителей, появился Андрей, она думала, что не сможет сказать ни слова и будет стоять перед двадцатью серьезными и солидными людьми и глупо разевать рот, как рыба, которую выловили, чтобы съесть, и поэтому дышать ей больше не нужно, только очень хотелось — дышать, и она пыталась — ловила жадно воздух…

Нет… Оказалось, что издавать звуки Настя все же в состоянии.

Она вела это собрание на автопилоте. Читала по бумажке. Задавала вопросы. Выбирала активистов для мытья окон. Ругала двоечников. Хвалила хорошистов. Очень хвалила отличников. Все, как обычно…

Только Настя ничего не видела и не замечала вокруг, кроме двух холодных, серых, смотрящих на нее неотрывно глаз… Она купалась в их тепле. Она ежилась от их холода. Она впитывала в себя изливаемую ими нежность. Она умирала от страха и боли при мысли о том, что все это ей только кажется и серые умные глаза на самом деле равнодушны и безразличны к ней. Но она снова вздрагивала, как от укола, мельком, лишь краем глаза встретившись с ними. Ей казалось, что она обрежется невидимой, но острой, как меч самурая, бритвой, если посмотрит хоть на одну секунду в эти серые глаза прямо. И не смотрела… Боялась… Как всегда…

В конце собрания Настя трусливо попросила остаться председателя родительского комитета — гиперактивную толстую тетку, общения с которой обычно избегала. Дама обладала такой чудовищной навязчивостью, что человек, опрометчиво согласившийся побеседовать с ней тет-а-тет, жалел потом об этом в течение двух-трех ближайших часов, тщетно пытаясь прервать разговор, вырвать свою руку из цепких потных ладошек и сбежать домой. Любой, побывавший случайным собеседником председателя Настиного родительского комитета, зарекался потом на всю оставшуюся жизнь подходить к ней ближе, чем на пушечный выстрел.

Но Насте было так страшно…

Она представила, что все встанут и уйдут. А Андрей останется… Он подойдет к ней… Нет! Нет? Нет…

Настя уныло слушала причитания председателя родительского комитета сначала по поводу того, что ее сын-охламон не желает учить уроки, потом по поводу того, что муж-импотент не желает удовлетворять ее тем способом, от которого она получает оргазм, потом по поводу того, что сука-начальница не повышает ее в должности, и еще о том, что нормального любовника найти практически невозможно…

Настя даже не пыталась поддерживать беседу. В этом не было необходимости. Дама развлекала сама себя. Настя только кивала время от времени и делала удивленные глаза.

А сама вспоминала Андрея. Вспоминала его взгляд. И проваливалась куда-то. В какую-то бездну. Вот только представит себе его глаза, так сразу ух!! — и проваливается… Ощущение было тревожным, странным и… и сладостным… Поэтому Настя и переживала, анализировала сегодняшнее собрание снова и снова, прокручивая в голове те редкие моменты, когда ее взгляд почти встречался со взглядом Андрея. Почти — потому что она так ни разу и не отважилась посмотреть на него…

Следующего собрания Настя ждала, как праздника. Стыдно сказать, но она зачеркивала в настольном календарике оставшиеся до него дни. Приходила в школу — и зачеркивала. Она впервые за годы работы поблагодарила мысленно директрису за излишне часто проводимые собрания. Теперь Настя их ждала! И как!

А вдруг он больше не придет? Настя думала так, и сердце ее сначала испуганно замирало, а потом начинало биться, в панике толкаясь руками и ногами, как будто они у него были…

Нет, придет… Обязательно придет… После этих мыслей сердце тоже сначала замирало, только уже трепетно, от восторга, а потом опять начинало колотить кулаками и топать ногами, но — уже радостно и весело. Правда, гулкое эхо от этих ударов отлетало куда-то в желудок, где все сжималось от страха.

Как же она боится этой встречи… Как же она ее ждет…

Андрей пришел и на это собрание тоже… Он приходил теперь всегда, предварительно поставив свою подпись около старательно выведенных Настей строчек в Светкином дневнике. И даже в генеральной уборке класса согласился участвовать — вызвался мыть окна вместе с пятью активными тетками! И мыл!

Как бы глупо это ни казалось, но делая запись о дате и времени собрания или еще какого-нибудь мероприятия, Настя была уверена, что пишет о том, как любит Андрея и как ждет чего-то… Чего именно, Настя не знала, но — ждала точно… А увидев его подпись, читала в ответ, что он тоже любит ее и что он обязательно придет к ней и… Что именно «и» — Настя не знала. Но думать об этом было почему-то очень радостно.

Настя все чаще и чаще писала благодарности Светке за всяческие надуманные достижения. Писала бы и выговоры, но, к сожалению, было не за что… Рядом с каждой записью на другой же день появлялась подпись Андрея… Светкин дневник стал исполнять роль дупла, куда они опускали свои нежные послания… По крайней мере, Насте так казалось…

А на следующее собрание он вдруг не пришел.

Расписался в дневнике и — не пришел.

Настя ждала.

Как же она ждала!

Все собрание она просто не сводила глаз с дверей класса. Она смотрела на часы и прикидывала, когда же можно наконец закончить это глупое и никому не нужное мероприятие, чтобы остаться одной…

Совсем одной… Чтобы разреветься. Разреветься так, как никогда не ревела! Вдрызг! Взахлеб! Потому что он не пришел! Ему надоела роль шута, на которого не обращают внимания! Он взрослый мужчина, а не школьник! Ему нужна нормальная женщина, а не трусливая, даже боящаяся посмотреть ему в глаза полоумная училка! Да, именно так… Ему надоело… Он бросил Настю… Он больше не придет… Сказка кончилась… Принц ускакал к более перспективной принцессе… А ей осталось лить слезы и жалеть о своей горькой женской доле…

…Настя распустила наконец родителей по домам и осталась одна.

Она долго сидела в пустом классе и тупо смотрела в стену.

Вот так и пройдет ее жизнь. Не хорошо и не плохо. Никак! Серо… Просто пройдет, и все…

И почему она всего боится? Есть же женщины, которые борются за свое счастье. И добиваются ведь! Настя вдруг представила, как она будет по примеру этих самых героических женщин тоже бороться, и подумала, что нет в этом ничего такого уж страшного.

Почему бы и нет? Ведь ее никто не съест! Уже хорошо!

Ну пересилит она свой страх! Ну придет к Андрею! И что? Что может случиться самого ужасного? То, что он отвергнет ее? Да, наверное… То, что скажет, что она глупая, и посмеется над ней и ее чувствами? Да, пожалуй… А еще? Больше — ничего!

И что, она не в состоянии это пережить?

В состоянии! Лучше узнать точно, что она не нужна Андрею, и пытаться с этим существовать дальше, чем гадать на кофейной гуще и каждый день то надеяться, то разочаровываться.

Настя встала и решительно вышла из класса. Пусть ей будет хуже! Пусть она узнает, что Андрей не любит ее! А если — любит? Настя сделает его несчастным? Сделает! Пусть! Но она больше не может! Не может!

Настя подошла к дому Андрея. Что она делает? Куда? Куда она идет? Что она сейчас скажет? Вот откроет он дверь и спросит равнодушно, что вы, мол, Анастасия Сергеевна, хотите? А она? «Я вас люблю!» Обхохочешься!

Ну и ладно! Настя собрала в кулак все свое скудное мужество и открыла дверь в подъезд. Она шлепала по ступенькам — ждать лифта не было никакого терпения, — и ей казалось, что она поднимается на горную вершину, спуститься с которой будет уже невозможно.

Настя нажала на кнопку звонка. Успеет она сбежать? Или уже нет?

Дверь открылась сразу. Так быстро, что Настя не то что сбежать — даже отдышаться не успела.

По лицу Андрея ей сразу стало понятно, что именно ее увидеть сейчас он никак не ожидал. Андрей застыл в дверном проеме и даже не пригласил Настю войти. Правда, спрашивать равнодушно о том, что Настя от него хочет, тоже не стал. Просто стоял и смотрел на нее.

— Андрей! Ты где? Кто-то пришел? — послышался женский голос.

Голос был совершенно невозмутимый и такой обыденный… Как будто его обладательница каждый божий день находится рядом с Андреем и вот так вот спокойно и буднично спрашивает его о том, кого там еще принесло в их уютное гнездышко…

Несколько секунд Настя пребывала в нокауте. В полном! А потом она разозлилась — на себя! Разозлилась сильно и яростно! Как можно быть такой дурой? Зачем она насочиняла себе невесть что? Все, что она себе придумала, все, о чем робко позволяла себе мечтать, все, на что глупо надеялась, прогоняя прочь скептический голос разума, все это в одно мгновение превратилось в жалкую насмешку…

Повернуться и уйти Настя не могла, потому что у нее просто не было на это сил — не отошла еще от нокаута. Она стояла и в полной мере осознавала свою участь — участь полной идиотки. Как, скажите, пожалуйста, она объяснит свой приход? Чайку попить зашла?

Где-то за спиной Андрея послышались шаги.

А потом появилась женщина. Инга. Инга? Инга!

Что она тут делает?

Она же журналистка!

— Ой! А вот и вы! — воскликнула Инга и, схватив Настю за рукав, втянула ее в прихожую. — Ты что стоишь, как восковая копия? — спросила она у Андрея и толкнула его в бок. — Очнись! Герой не моего романа!

— Здравствуйте, Анастасия Сергеевна… — сказал наконец Андрей, кинув на нее быстрый, вороватый и какой-то совсем уж очумелый взгляд.

Настя, находясь в полной прострации, подумала, что у нее видок тоже, наверное, не лучше — соответствующий ситуации…

— Здравствуйте, — сказала она медленно — почти по слогам.

Надо же… И разговаривать не разучилась…

— Да… — Инга переводила взгляд с одного на другую и, сделав круглые глаза, покачала головой…

Настя переминалась с ноги на ногу и совершенно не знала, что ей дальше делать и что говорить. Признаваться в любви, как планировала? А Инга? Вроде как при ней это будет не очень уместно… А что тогда делать? Уйти? Да, наверное, надо уйти. У людей свидание, а тут она…

— Извините… Я пойду…

Настя засуетилась, покрутилась на месте в поисках двери.

Дверь была на месте — никуда не подевалась. Надо же…

— Куда? — воскликнула Инга. — Он вас ждал! А она уйдет! Стоять! — Инга схватила Настю под локоть и потащила в комнату.

Настя послушно пошла за ней, пытаясь по пути осознать, что же такое сказала эта странная Инга. Кто кого ждал? Ее — Настю? Кто? Андрей? Этого не может быть! Тогда кто ждал и кого?

Инга усадила ее на диван и заявила:

— Я не буду вам мешать. Ухожу. Хорошо, что вы, Настя, пришли. Вы меня слышите?

Настя только глазами хлопала и переводила взгляд со шныряющей по комнате, энергично собирающей какие-то вещи Инги на Андрея, лишенного каких бы то ни было эмоций.

Инга вдруг перестала бегать и суетиться, посмотрела на Настю внимательно, а потом засмеялась:

— Настя! Вы же ничего не понимаете! Я приходила к вам… Из ревности, наверное… И… Из любопытства еще… Впрочем, это уже неважно… В кого же, думаю, мой Андрей влюбился? Оказалось, что в вас. Вы простите, что я так беспардонно. У нас все давно кончено. Я просто пришла забрать свои файлы и вещички кое-какие. Смотрю — Андрей нервничает. Говорит — на собрание собирался… — Инга посмотрела на него грустно и снисходительно. — Получилось, что я не вовремя… Ну да ладно! Теперь — уже ухожу. Счастливо! — Инга вышла из комнаты, но потом снова вернулась. — Вы созданы друг для друга. И еще… Настя, берегите Андрея. Я его от сердца для вас оторвала!

Инга ушла, хлопнув дверью.

Настя, переваривая услышанное, медленно повернула голову к Андрею.

— Вы… Вы, Анастасия Сергеевна, не обращайте на нее внимания. Она очень импульсивна. И наговорила тут…

— Что? — спросила Настя растерянно.

— Ну, Инга… Она… Вы не берите в голову…

— Что? — повторила Настя. — Вы меня не ждали? — спросила она, подумав, что же такое она говорит?!!

Но она же решила, что не будет ничего бояться…

— Я? — Андрей тоже удивился. — Ждал…

— Ждали?

— Ждал… Всю жизнь… Простите за банальность.

— Андрей, я… Я решила все вам сказать, потому что не могу больше…

— Да?

— Да… Я… Я… — Настя вдруг поняла, что не сможет произнести этих слов.

Не сможет, и все! Страшно. Ей страшно…

И Андрей… Он так странно себя ведет… Стоит. Смотрит. На нее смотрит! Да она сейчас сквозь землю провалится от страха!

— Я пойду… — решила сбежать Настя.

Убежать! Да! Скорее. Это единственное, что ей поможет.

— Куда? — Андрей сдвинулся наконец с места и сделал шаг в сторону Насти.

— Домой…

А куда еще?

Андрей сделал еще пару шагов и оказался совсем рядом.

— Настя, я — дурак! Я просто растерялся. Я не ожидал, что вы… Можно — на «ты»? Что ты… Что ты сама придешь… Ты же даже не смотрела на меня… Я ходил, ходил. Сидел, как придурок, на твоих собраниях. А ты меня даже не замечала… Я и подумал, что…

— Я… Я — смотрела… Только на тебя и смотрела… А ты не замечал…

— Я замечал. — Андрей осторожно, как будто Настя была только что извлечена из коробки с надписью «Не кантовать! Стекло», притянул ее и прижал к себе.

Настина голова оказалась прижата к его груди — плотно и надежно прижата. Как же уютно и хорошо… Настя почувствовала щекой, как тепло его тела, просачиваясь сквозь футболку, проникает в нее и растекается по ней, заполняя все, что можно заполнить — каждую пустую и изголодавшуюся по любви и теплу клеточку.

По ее спине забегали мурашки. Они хохотали, дурачились, толкались и разбегались в разные стороны, а потом собрались в дружную веселую толпу и скучковались в районе Настиной шеи. Там они начали вести себя так безобразно, что ей пришлось даже вывернуться и потереться об Андрея, — сил не было терпеть!

Настя подняла руки и положила их Андрею на плечи. Получилось, что она почти повисла на нем — так он был высок, и обниматься с ним оказалось неудобно. Надо же… Андрей наклонился и провел губами по Настиным волосам.

Как это было здорово!

Что это с ней?

А личное пространство, которое она оберегала, как сторожевой пес свою будку?

Это самое пространство как-то незаметно стало не личным, а общим! Ее и Андрея!

— Иди сюда. — Андрей подхватил ее на руки и куда-то понес.

Все равно — куда. Главное, чтобы нес ее именно он…

— А Светка? Где она? — Остатки разума еще теплились в Настиной голове.

Все-таки она — педагог! И не забыла об этом! Или — забыла?

— Светка с дедом на дачу уехали. Сегодня же пятница, — прошептал Андрей ей на ухо и усадил Настю на диван. — Я тебя боюсь, Настя… Я тебя боюсь… Ты как будто из сказки… Принцесса. Тебя страшно обидеть… Тебя надо завернуть в прозрачную упаковку, поставить на полку… — Андрей даже оглядел придирчиво комнату, прикидывая, где бы Настя получше смотрелась. — И любоваться на тебя…

Андрей все же рискнул и поцеловал ее тихонько, едва коснувшись Настиных губ.

— Не бойся. Я сама боюсь… — Настя обняла его за плечи и уткнулась куда-то в подмышку. — Если бы ты знал, как я тебя боюсь…

— Настя… Как хорошо, что ты пришла…

— Как хорошо, что я пришла, — как эхо повторила Настя, послушно соглашаясь с этим бесспорным утверждением.

Андрей оторвал Настю от своей груди и притянул к себе. Она взглянула в его глаза и — обожглась. Этот взгляд в один миг перевернул в Насте все. Перевернул, разбросал, порвал в клочки все страхи и комплексы, как ненужные бумаги.

Настя вдруг почувствовала, как тянет ее к Андрею, к его губам, к нему всему… Тянет так безудержно, что не поддаться просто невозможно. Настя где-то на задворках своего сознания все же отметила, что никогда в жизни не испытывала ничего подобного, не испытывала таких всепоглощающих, таких сумасшедших желаний… Желаний, которые Настю испугали бы и даже шокировали бы раньше. А теперь — нет… Не шокировали… Совсем не шокировали…

— Я люблю тебя, — сказал Андрей, подхватив Настю и прижав ее к груди.

— Я тебя тоже люблю… — ответила Настя и поняла, что не сможет оторваться от его широкой и теплой груди.

Может, еще и заурчать, как пригревшаяся кошка? Или не стоит?

А еще она подумала о том, что секс — это, оказывается, приятная вещь… Надо же…

Никогда не угадаешь, какой сюрприз готовит тебе за поворотом жизнь… Никогда не угадаешь, какую дверь она гостеприимно распахнет… Только, наверное, не нужно бояться… Нужно смело открывать эту самую дверь! И шагать в неизвестность, не сомневаясь и не раздумывая! И тогда — все получится!

— Ты переедешь ко мне?

— Да, если ты хочешь…

Настя все еще не могла поверить, что все происходит на самом деле и это не плод ее безумного воображения, а самая настоящая реальность.

Ее — Настина реальность!

— С Вероникой переедешь? — Андрей легонько щелкнул Настю по носу.

— А можно с Вероникой? — Настя почувствовала себя бедной родственницей с кучей иждивенцев на шее.

— Можно с кем угодно, даже со Стасиком, — невозмутимо заявил Андрей. — И с крокодилом тоже можно, если у тебя есть домашний крокодил.

— Со Стасиком?!! — Настя фыркнула, представив себе, как все это будет, если она переедет сюда со Стасиком.

Перспектива переезда со Стасиком показалась ей почему-то более пугающей, чем с крокодилом.

— Да, — Андрей смотрел на нее невозмутимо и очень серьезно. — Ты можешь переехать хоть с цыганским табором. Только переезжай…

«И угораздило же меня…» — подумал Андрей и обнял Настю покрепче, чтобы не исчезла куда-нибудь. Надо оберегать свое сокровище. Мало ли что…

— Ладно… — Настя закрыла глаза и решила, что нужно непременно сводить Андрея в зоомагазин, и если там все еще сидит и ждет своей участи полосатый котенок с буквой «М» на макушке — Макс, как уже назвала его Настя, — то она обязательно уговорит Андрея взять его к ним.

У него же нет аллергии на котов!