Речной дурман

17

На следующий день было воскресенье, и хотя Жасмина чувствовала себя уставшей, она встала рано, и они с Мэгги приготовились идти в церковь на мессу. Джэард, как всегда пунктуальный, приехал, чтобы отвезти их в собор святой Марии. Жасмина послушно последовала за ним и Мэгги, но все время настороженно молчала и избегала смотреть Джэарду в глаза. А сразу же по возвращении в «Магнолию Бенд» она пробормотала какое-то извинение и быстро пошла к себе наверх. Но через несколько минут Сара вошла к ней в комнату, чтобы доложить, что Джэард настоятельно просил ее спуститься вниз. Она собралась с духом, взяла бархатную коробочку с изумрудами и пошла вниз.

Пока Жасмина спускалась по лестнице в холл, Джэард сильно нервничал. А когда увидел у нее в руках коробочку с драгоценностями — совсем растерялся.

— Дорогая, я надеялся, что ты согласишься поехать со мной на прогулку. Тебе не кажется, что нам надо с тобой поговорить?

Увидев его встревоженный взгляд, Жасмина заколебалась, но она знала, что в таком состоянии она все равно не сможет с ним разговаривать. Ее все еще мучили сомнения прошлой ночи.

— Джэард, извини, но я очень устала после бала, — попыталась оправдаться она. — Я думаю, мне лучше поспать сегодня.

И, не дав ему ответить, она сунула в его руку коробочку и поспешно пошла к лестнице. Оказавшись одна в своей комнате, она почувствовала угрызения совести от того, что так строго обошлась с Джэардом, но она действительно чувствовала себя уставшей, и ей нужно было время, чтобы она могла разобраться в своих чувствах. Конечно, она должна привести свои мысли в порядок перед тем, как решиться сказать Джэарду об обвинениях, выдвинутых против него Мелиссой. После событий прошедшей ночи она чувствовала себя совершенно выжатой.

Через несколько дней, в среду днем, когда Жасмина готовилась поехать в приют, заехал Джэард.

— Сегодня ты едешь в приют, не так ли? — спросил он, встретив ее в холле. — Я отвезу тебя.

— Не надо, в этом нет необходимости, — в волнении возразила она. — Вот-вот приедет Эфраим.

— Я встретил его у подъезда, когда приехал, — непринужденно улыбаясь, сказал он. — Я ему сказал, что сам отвезу тебя и взял на себя смелость послать его с несколькими поручениями в город.

Жасмина сжала зубы. Она не хотела ехать с Джэардом. Ее все еще мучило то, что произошло во время бала, а также сказанное Мелиссой.

— Послушай, Джэард, я собираюсь провести весь день с сестрой Филоменой — мы будем шить шторы, и я представления не имею, когда мы кончим. Тебе надоест ждать.

Он пожал плечами.

— Я все равно отвезу тебя. И детей неплохо бы повидать. Кроме того, у меня дело к матери Марте.

Жасмина знала, что при таких обстоятельствах дальше спорить бесполезно, поэтому она согласилась. По дороге, когда они ехали по обсаженной деревьями улице под теплым сентябрьским солнцем, Джэард откашлялся и неловко начал:

— Жасмина, это о субботнем вечере. Я хочу извиниться. Я выпил немного лишнего, и, я думаю, это разбудило во мне такие страсти, которые в обычном состоянии… — Он остановился, чтобы откашляться. — Я хочу сказать, что я не справился со своими чувствами к тебе. Надеюсь, я не напугал тебя на всю жизнь. И это никогда больше не повторится. — Неожиданно он улыбнулся и добавил: — По крайней мере, до нашей свадьбы.

Слушая Джэарда, Жасмина надеялась, что поля шляпы скрывают ее густо покрасневшее лицо. Несмотря на свое смущение, вызванное его прямотой, она оценила его раскаяние. Он говорил так искренне, и было очевидно, что он недоволен своим поведением на балу. Однако она все еще раздумывала над тем, действительно ли только под влиянием алкоголя он был так активен.

— Жасмина! — окликнул он, не получая от нее ответа. И, приложив руку к шляпе в знак приветствия какой-то другой паре, проезжающей мимо, спросил. — Ты прощаешь меня?

Он повернулся к ней и ждал ответа, а она внимательно вглядывалась в его лицо. Напряженный подбородок и выражение молящего ожидания в его глазах заставили ее кивнуть в знак согласия.

Он глубоко и облегченно вздохнул и добавил:

— Но ты, наверное, не до конца простила меня за объявление о нашей помолвке, ведь так?

— Джэард, ты должен понять, что такое объявление было… ну… несколько преждевременным. И также нарушил свое обещание мне.

— Любимая моя, за это я тоже смиренно прошу прощения, — ответил он на это самым искренним тоном. — Прояви милосердие к влюбленному мужчине. Кроме того, ты считаешь, что есть какие-то сомнения в том, что мы поженимся?

— Если послушать тебя, то нет, — отпарировала она, хотя ее пальцы, державшие ридикюль при этом дрожали.

В приюте Джэарда сразу окружили смеющиеся маленькие девочки, и Жасмина не могла не улыбнуться, когда оставила его в их окружении в холле, где он раздавал им мятные леденцы. Поднимаясь вверх по скрипучей лестнице, она посмотрела вниз и увидела, что даже обычно очень серьезная мать Марта улыбалась во весь рот, получая от Джэарда леденец.

Боже мой, думала Жасмина, поворачивая на лестничной площадке, как она могла сомневаться в таком хорошем человеке, как Джэард? Несомненно, он в сто раз честнее самой Мелиссы Пиви. Как она, Жасмина, могла даже подумать о том, чтобы поверить этим лживым обвинениям, которые Мелисса сочинила с явным намерением отомстить Джэарду.

Весь день Жасмину не оставляло чувство вины перед Джэардом, пока они с сестрой Филоменой шили шторы. Эти новые шторы должны были заменить старые, побитые молью, которые теперь висели в спальнях наверху. Жасмина знала, что за ткань заплатили из тех денег, которые, как и многое другое, Джэард недавно передал приюту.

Через полчаса в комнату наверху, где они шили шторы, вошли Джэард и мать Марта. Монахиня сияла, даже ее очки в железной оправе, казалось, сверкали каким-то новым теплым сиянием.

— Жасмина, — начата она. — У мистера Хэмптона есть прекрасная идея. Он хочет организовать благотворительный праздник в пользу приюта.

— Мы пришли узнать, что вы с сестрой Филоменой думаете об этом, — добавил Джэард, улыбаясь ей.

Они с матерью Мартой сели и Джэард продолжал:

— Я думаю, мы можем провести этот праздник через месяц на Старой Испанской площади. Погода должна быть хорошей в это время, как вы думаете? Я думаю, не пригласить ли нам семейный цирк Финнеганов, тот самый, который имел такой успех два года назад.

— О, цирк — это же будет дорого?

Он пожал плечами.

— Цирк — это будет, конечно, мой вклад. Вашей задачей, леди, будет организовать прихожанок, чтобы они принесли блюда с крышками, подумали, какие нужны палатки, и продавали билеты.

— Продавали билеты? — переспросила Жасмина.

— Да, мать Марта и я думаем, что за билет в цирк и за обед нужно брать по двадцать пять долларов, что, надо признать, дорого, но все деньги пойдут приюту. А вы, женщины, можете продавать в палатках все, от выпечки сладких булочек до швейных изделий, что принесет дополнительный доход.

— Это замечательно! — воскликнула Жасмина.

— Да, действительно, — вторила ей сестра Филомена.

Джэард кивнул и заулыбался.

— Я знаю, жителям Натчеза это понравится. Мы попросим каждую семью в городе, которая придет на праздник, взять к себе на этот день одного ребенка из приюта. — Джэард повернулся к старшей монахине: — А это будет прекрасным способом познакомить общество Натчеза с нашими детьми.

— О, Джэард… это было бы так хорошо! — вскричала Жасмина. — Но только что мы будем делать, если не наберем достаточно семей, чтобы они взяли всех девочек? Это будет просто ужасно, если кто-нибудь останется.

И на этот раз у Джэарда уже были готовы ответ и улыбка.

— Так, в приюте всего шестьдесят пять девочек, неужели мы не найдем шестьдесят пять семей, которые хотели бы взять к себе на день ребенка?! Ведь это будет главным событием сезона в Натчезе и никто не захочет остаться в стороне. А если кто-нибудь из детей останется после того, как продадут все билеты, я их возьму к себе, конечно.

На это обе сестры захлопали в ладоши и стали шумно выражать свою благодарность Джэарду. Жасмина была так тронута, что не могла найти слов благодарности. Она опустила глаза, пытаясь сдержать слезы и сосредоточиться на шитье. Вот, Джэард задумал все эти замечательные вещи для приютских детей, а сам не был даже католиком! Она чувствовала себя последней предательницей из-за того, что сомневалась в нем. В этот момент она поняла, что должна обязательно преодолеть свои страхи и как можно быстрее рассеять обвинения Мелиссы.

— Жасмина?

Она подняла глаза и увидела, что Джэард и обе сестры выжидательно смотрят на нее.

— Да? — спросила она его.

— Как ты думаешь, благотворительный праздник будет иметь успех?

Жасмина так расчувствовалась, что едва могла говорить. Наконец она кивнула и с трудом произнесла:

— Я думаю, это будет сенсацией.

И тут же она уколола большой палец иголкой, так как руки у нее дрожали.

— Ой!

Все засмеялись, а Джэард встал, подошел к Жасмине и взял ее за руку, которую она уколола.

— Знаете, леди, вам совершенно ни к чему заниматься этим бесконечным шитьем вручную, — сказал он монахиням. — Я должен купить вам одну из этих новых швейных машин, такую, как у моей тетушки. Как ты думаешь, Жасмина?

Жасмина с восхищением посмотрела на него.

— Я думаю, ты слишком добр.

— Совсем нет, моя дорогая.

Он задумчиво и серьезно смотрел ей в глаза, полные слез, и нежными прикосновениями руки гладил ее пальчик, который она уколола иголкой.

— Ну, ну, дорогая, — сказал он ей тоном, которым он часто утешал Мэгги и других девочек. — Это только царапина. Не нужно плакать из-за этого, правда?

— Нет, не нужно, — прошептала Жасмина, глядя на него снизу вверх глазами, полными любви. — Мне вообще не нужно плакать.

К концу дня Джэард довез Жасмину до дома тетушки Чэрити и сказал, что торопится на собрание и ужин в масонскую ложу.

Жасмина была разочарована, потому что именно теперь чувствовала необходимость поговорить с Джэардом, объяснить ему почему она была такой отчужденной с ним после того званого вечера, и рассказать ему наконец о том, что сказала Мелисса.

Она поняла, что на балу чувствовала себя очень неуверенно, и поэтому сказанное Мелиссой совершенно сбило ее с толку. Но теперь, задумываясь над всем этим, она ясно увидела, что невозможно поверить в то, что такой хороший человек, как Джэард, мог сделать все те ужасные вещи, о которых говорила Мелисса. Не менее важно было то, что Жасмина больше не хотела иметь секретов от Джэарда и очень надеялась, что если она сделает первый шаг, он в свою очередь расскажет ей о своем прошлом. Хотя внешне она еще никак не выразила своих чувств Джэарду, она знала, что в душе она была уже с ним, потому что проснувшуюся в ней любовь к нему, непоколебимую и сильную, уже просто нельзя было побороть. Настало время для того, чтобы забыть обо всем, что им мешало, и начать думать о будущем, когда они будут вместе.

Хотя Жасмина понимала, что лучше всего подождать до завтра и тогда уже поговорить с Джэардом, она знала, что не сможет заснуть, пока не помирится с ним.

В тот же вечер, в десять часов, она, взяв шаль и шляпку, вышла из своей комнаты и на цыпочках спустилась по лестнице. На первом этаже было темно и никого из слуг не было видно. Жасмина поспешила к выходу, дорогу ей освещал только лунный свет, пробивавшийся сквозь полукруглое окно над дверью. Осторожно открыв скрипучую дверь и выйдя наружу, она с облегчением вздохнула.

Ночь была ясной, темной и прохладной. На небе светил месяц и сверкали миллиарды звезд. Но как только Жасмина ступила на обсаженную деревьями дорогу, она тут же пожалела о своем поспешном решении. А когда она услышала зловещее уханье совы откуда-то сверху, у нее вдруг появилось внезапное и жуткое ощущение какой-то опасности, таящейся где-то в замшелых, серебристых от лунного света деревьях, как будто кто-то невидимый следил за ней. Она поняла, насколько это было глупо: отправиться в путь одной, совершенно беззащитной, без провожатого, почти ночью.

Хотя Натчез и стал спокойнее по сравнению с теми временами, когда он был приграничным городом, в нем все еще было тревожно, особенно в районе Нижнего Натчеза, где преступления все еще были не редкостью.

Жасмина спешила по Вудвил Роуд, чувствуя спиной опасность и ругая себя за свои страхи. Она была уже далеко от дома Чэрити и шла по направлению к «Хэмптон Холлу», поэтому возвращаться все равно было поздно. Когда наконец она дошла до дома Джэарда и увидела свет во всех комнатах нижнего этажа, она глубоко и облегченно вздохнула.

Она постучала в парадную дверь, и удивленная Мари впустила ее:

— О, мисс Жасмина, входите. Это так неожиданно.

— Здравствуйте, Мари. Извините за такое позднее вторжение, — отвечала Жасмина, входя в холл. — Мистер Джэард дома?

— Да, он только что пришел. Давайте вашу шляпку и шаль.

— Спасибо, Мари, — ответила Жасмина.

— Он в кабинете?

— Да, мисс. О вас доложить?

— Пожалуйста, не беспокойтесь, Мари. Я сделаю ему сюрприз. — И Жасмина пошла по коридору в сторону кабинета Джэарда. Она постучалась в дверь и, когда он ответил: «Войдите» — вошла в маленькую уютную комнату.

Джэард сидел за письменным столом, углубившись в бухгалтерские книги. Нахмуренный лоб делал его мужественное лицо еще более привлекательным.

Он поднял глаза — на его лице появилось выражение крайнего удивления, сменившееся затем улыбкой.

— Моя дорогая! Какой приятный сюрприз!

— Добрый вечер, Джэард.

Он встал, подошел к ней и нежно поцеловал.

— О, это большая честь для меня. Расскажи, что привело тебя сюда в такой час? И скажи мне, ради Бога, как ты добралась сюда? Тебя привез так поздно Эфраим? Вот это я называю настоящей преданностью.

— Нет. Я шла от дома твоей тетушки пешком, — призналась она.

Глаза Джэарда потемнели, и он выругался.

— Ты шла пешком? Ты хочешь сказать, что ты прошла весь путь от «Магнолии Бенд» одна?

— Джэард, все было хорошо.

— Разве ты не знаешь, что ходить по улицам Натчеза ночью опасно? Только сегодня вечером Том Лезерз говорил, что недавно усилили отряды добровольной охраны из-за участившихся случаев ограбления.

Жасмина молчала. Она и сама хорошо понимала, что ее приход сюда был более чем безрассуден, кроме того, ее до сих пор не оставляло ощущение, что за ней следили по дороге сюда. Но все же она не хотела отвлекаться от цели своего прихода.

— Послушай, Джэард, я добралась сюда невредимой, поэтому, пожалуйста, давай больше не будем об этом. Я обещаю, что впредь буду более осторожна.

— Очень хорошо, теперь скажи мне, что привело тебя сюда в такой час и в такую темень, с риском для жизни и для здоровья?

— Я хотела поговорить с тобой.

— О чем?

Жасмина вдруг растерялась. Когда они сели на диван, обитый кожей, поближе к огню, она заставила себя улыбнуться.

— Это касается званого вечера у твоей тетушки в субботу.

— А! Я так и знал. Ты все еще сердита на меня за то, что я объявил о нашей помолвке.

— Нет. То есть не совсем так. Это касается Мелиссы.

На его лице появилось настороженное выражение.

— А что с ней?

По мере того как Жасмина рассказывала ему о том, что ей сказала Мелисса, лицо Джэарда темнело. Когда она закончила, он тихо выругался, встал и подошел к зашторенному окну.

Он наконец заговорил, его первые слова поразили Жасмину:

— Эта чертова сука. — Потом он повернулся к Жасмине лицом и гневно продолжал: — Как она смеет настраивать тебя против меня таким образом! — Его лицо еще больше потемнело, а в глазах появилось выражение боли. Он шагнул к ней.

— И ты поверила ей, Жасмина? Ты действительно думаешь, что мы с тетушкой сумасшедшие?

— Нет, нет! Конечно, нет! — отвечала Жасмина, чувствуя себя ужасно неловко. — Но, Джэард, я все еще многого не знаю о тебе: что случилось с твоими родителями, почему ты играл в карты и… что случилось между тобой и Мелиссой, — закончила она, совсем смутившись.

Он вздохнул и мрачно кивнул.

— Прости меня, любимая, но я просто еще не готов рассказать тебе о моих родителях — пока. Что касается карт, да, я играл в карты на «Ведьме» много раз. И, — он остановился, смущенно улыбаясь, — там были женщины. Я имею в виду, не леди, а женщины. — Подойдя к ней ближе, он с горячностью продолжал: — Жасмина, мне тридцать лет. Конечно, ты понимаешь, что я не был монахом. Я был так одинок до того, как встретил тебя. И, возможно, временами я пытался заполнить эту пустоту не самым лучшим способом.

Он сел рядом с ней и взял ее за руку.

— Но знай, любовь моя, с тех пор как я встретил тебя, для меня никто другой уже не существует. А с той ночи на «Речной ведьме» у меня нет больше желания играть в карты… и я больше никогда не буду этим заниматься.

Жасмина была до глубины души тронута его горячими, полными искренности словами.

— А… Мелисса?

Он вздохнул и погладил ее по густым шелковистым волосам своей красивой рукой.

— Мы когда-то были помолвлены. Но ты должна знать, что все остальное, о чем она тебе рассказала, неправда. Я никогда не соблазнял ее.

— Тогда почему же ты расторгнул помолвку с ней? Я имею в виду, если это сделал ты?

— Это сделал я, — подтвердил он.

Некоторое время он молчат, и по его лицу было видно, что в нем происходит внутренняя борьба. Наконец он покачал головой и сказал:

— Жасмина, прости, но я не могу тебе рассказать об этом, не нарушая кодекса чести джентльмена.

Увидев, что она нахмурилась, он добавил:

— Все, что я могу, так это снова повторить, что то, что случилось между Мелиссой и мной, было не по моей вине. И пока, любимая, тебе придется только поверить мне на слово. Некоторые вещи, касающиеся меня, тебе придется просто принять на веру.

Жасмине пришлось признать, что чувство справедливости заставляет ее согласиться с ним. Ведь он уже положил начало, а это серьезный шаг с его стороны.

— Ты прав, Джэард, — наконец ответила она. — В конце концов, ты ведь тоже принял меня на веру, не так ли? Я имею в виду, когда ты увидел меня в реке в ту ночь, ты мог бы подумать… ну… самые ужасные вещи обо мне. Но ты всегда обращался со мной как с леди.

— Это потому что ты и есть леди, — серьезно сказал он, целуя ей руку.

Хотя Жасмину при прикосновении горячих губ Джэарда к ее коже бросило в жар от нахлынувших чувств, она все еще нуждалась в словах которые рассеяли бы ее тревогу окончательно.

— Джэард, а о твоих родителях? — продолжала спрашивать она. — Когда ты мне расскажешь о них?

Его взгляд стал отрешенным и болезненно печальным.

— В свое время, любимая. Я тебе это обещаю. А до того…

— А до того я постараюсь доверять тебе, — пообещала она.

— О, моя любимая! — воскликнул он, обнимая Жасмину. — Я так люблю тебя. Боже, как мне дожить до того момента, когда ты станешь моей женой?

Он прижал свои истосковавшиеся губы к ее губам, и там, где его слова не могли рассеять ее сомнения, помогли его губы. Потом, когда при лунном свете он провожал ее домой, она могла поклясться, что ее ноги не касались земли.