Реквием (ЛП)

19

СОРРЕЛЛ

СЕЙЧАС

Ритм его дыхания кажется знакомым.

Насколько мне известно, я никогда раньше не просыпалась в постели Тео, но если верить абсолютно безумной истории, которую он рассказал мне прошлой ночью, то, вероятно, так оно и было. Много раз. Признаю, что чувствовать, как его грудь прижимается к моей спине, его тело обвивается вокруг моего, его руки крепко обнимают меня… все это кажется… черт, это приятно. Как это может быть возможно? И как может быть возможно то, что он рассказал мне прошлой ночью?

Лежа в колыбели его тела, слушая, как Тео медленно втягивает и выдыхает воздух во сне, во мне нарастает ужас.

Я помню Рейчел. Ее смех. Ее улыбку. Как сильно она раздражала меня до чертиков всякий раз, когда мы ссорились. Мы делились секретами, которые шептали друг другу в темноте. Пытаюсь вспомнить, какой была ее рука в моей, когда мы бежали по железнодорожным путям за «Фалькон-хаус», крича и смеясь, и это приходит ко мне так легко, что я без тени сомнения знаю, что Рейчел была настоящей.

Но с другой стороны, есть и дыры.

Какого цвета были ее глаза?

Была ли Рейчел выше меня, или наоборот?

Была ли у нее какая-нибудь семья?

В ночь аварии, где она сидела в той машине?

Где сидела я?

Что именно произошло?

Иисус, блять, Христос.

Испуганно сглатываю, крепко зажмуривая глаза. Что, черт возьми, со мной не так?

За моей спиной шевелится Тео. Я чувствую момент, когда к нему возвращается сознание, и момент, когда после этого парень напрягается. Напряжение излучается от него так сильно, что я почти чувствую его кислый металлический привкус на своем языке.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Маленький аналоговый будильник на тумбочке отсчитывает секунды, которые проходят, не обращая внимания на то, как сильно я хочу, чтобы время остановилось. Как только Тео что-нибудь скажет, мне придется столкнуться с тем, что будет дальше. Мир будет нарушен, и возникнут вопросы, за которыми последуют новые истории, слишком фантастические, чтобы в них можно было поверить, и все это выше моего понимания.

Наконец, Тео делает глубокий вдох, его тело расслабляется в кровати, жесткость, сковывавшая его тело, исчезает, как будто ее никогда и не было.

Я должна заговорить. Что-то сказать. Однако Тео делает это раньше меня.

— Поспи еще немного, Восс. Ты все еще устала.

Он делает паузу. Перемещает руку, лежавшую на моем боку, совершает медленные, успокаивающие круги пальцами по мне, там, где моя рубашка задралась за ночь, обнажая полоску кожи.

— Все в порядке. — Его теплое дыхание шевелит мои волосы. — Ты все еще здесь. Все еще остаешься собой.

Три часа спустя, когда я просыпаюсь, Тео нет позади меня. Я сразу могу это сказать — холодное, пустое пространство позади меня заставляет меня дрожать. Я чувствую себя невыносимо одинокой, пока не понимаю, что парень сидит в кресле у окна.

Его глаза прекрасны, волчьи, настороженные и дикие, они смотрят на меня с такой интенсивностью, что можно порезаться.

Волосы Тео в беспорядке, темные волны взъерошены и разметались в разные стороны. Эти три веснушки, расположенные почти идеальным треугольником под его правым глазом, резко выделяются на его бледной коже. В прохладном утреннем свете, проникающем через окно, парень сидит без рубашки, подперев подбородок, одетый только в боксеры, и выглядит так, словно не спал тысячелетиями. Татуировки, покрывающие его грудь, шею, бок и руки, обширны; я действительно не осознавала, насколько он покрыт чернилами.

Тео моргает, глядя на меня, ничего не говоря, возможно, ожидая, что я заговорю, но я просто лежу на боку, глядя на него так же, как он смотрит на меня, пытаясь понять, что я сейчас чувствую.

После долгого момента, когда мы ничего не делаем, только смотрим друг на друга, он бормочет:

— Прекрати это делать.

— Что делать?

— Смотреть на меня так, будто хочешь меня. Я пытаюсь дать тебе немного пространства. Я бы ничего так не хотел, как забраться обратно в эту кровать и выебать тебя до чертиков, но прямо сейчас ты с этим не справишься.

— Не справлюсь?

Парень качает головой слева направо.

— Не с тем, как я хочу трахнуть тебя. Я слишком напряжен, чтобы быть нежным.

Неожиданная вспышка жара разгорается в моем животе, заставляя меня втянуть воздух. Прямо сейчас мой разум — это клубок эмоций и чувств. Прошлой ночью в одном и том же разговоре я узнала, что у меня оказывается есть родители, а потом обнаружила, что теперь они оба мертвы, черт возьми. Есть миллион других вещей, о которых я должна подумать, но, как всегда, когда нахожусь рядом с ним, Тео поглощает мою мысленную пропускную способность, как черная дыра поглощает свет.

Я хочу его. Хочу, чтобы он жестко трахнул меня, как только что намекнул. Я хочу синяки на своем теле и следы зубов на моей коже, и хочу, чтобы он оставил их там…

— Остановись, — говорит Тео, в его голосе звучит предупреждение. — Я могу читать тебя как книгу, Восс, и те нечестивые мысли, которые у тебя сейчас возникают? Они делают мой член твердым.

— Я скорее наслаждаюсь ими.

— Нет. Ты слишком напугана, чтобы смотреть правде в глаза, поэтому прячешься за ними.

Грубо! Как он смеет упрекать меня в моей тактике избегания? Я бросаю на него злобный взгляд, но, в конце концов, ровная, спокойная глубина его взгляда заставляет меня отвести взгляд. Я подтягиваюсь так, чтобы опереться на подушки. В голове гудит.

— Значит, это из-за них ты всегда носишь рубашки с длинными рукавами? — говорю я.

— Хмм? — От хриплости его голоса волосы у меня на затылке встают дыбом.

— Татуировки.

Я разглядываю замысловатые узоры на его руках: крылья, веером расходящиеся по задней части левого трицепса. Корабль, книга и герб. Его левая рука представляет собой лабиринт замысловатых узоров и блоков текста, которые я не могу как следует разглядеть с того места, где лежу на кровати. Солнце в центре его груди очень красивое. На его боку я вижу только «Соррелл» и начало «Амелии» под ним, из-за того, как парень сидит в кресле, но знание того, что там есть и другие имена, одно за другим, свидетельство моего непостоянства в этом мире, заставляет меня отвести взгляд.

— А… какие-то другие татуировки связаны со мной? — спрашиваю я.

Его взгляд становится отстраненным.

— Они все о тебе, Соррелл. Все до единой, — Тео бросает взгляд через плечо в окно, хмуро глядя на серый мир за стеклом. У него не просто пара татуировок. Их так много, что они сливаются друг с другом в единое целое. Трудно даже представить, как их можно разгадать. — Все, кроме этой. — Он постукивает по маленькому четырехлистному клеверу на правой руке. — Эта для кого-то другого.

— Что они все означают?

Тео качает головой.

— Это просто татуировки. Они никуда не денутся. Есть другие, более важные вопросы, которые ты хочешь задать.

Есть. Есть миллион и один вопрос, на который я хочу получить ответы, но даже не знаю, с чего начать. Я закрываю лицо руками и закрываюсь от мира, пытаясь успокоить свой учащенный пульс, уже зная, что мои попытки спрятаться будут тщетны. От этого никуда не спрячешься.

— Ты хочешь знать, кто еще знает обо всем этом, — тихо говорит Тео. — Несчастный случай. Твоя потеря памяти. Твое… изменение личности.

Мой желудок сжимается. Я действительно хочу это знать, и Тео знает, что это так, потому что мы делали это раньше. Ему уже приходилось объяснять это раньше. Сколько раз мы уже проходили через это?

— Скажи мне, — шепчу я.

— Себастьян знает. Эшли. Бет.

— Что?

— Ты удивлена?

— Они ненавидят меня. И никогда ничего не говорили?

— Они не ненавидят тебя.

Он звучит так уверенно, что я почти верю ему. Почти.

— Да, ладно, Тео. Я провела достаточно времени рядом со всеми тремя, чтобы знать, что это неправда. Они на дух меня не переносят. Себастьян запустил мне в голову банкой гребаной колы.

— Он сделал это, потому что сейчас ненавидит меня, а не тебя. Когда-то вы с Эшли были близки. Бет… — Тео надувает щеки, качая головой. — Вы с Бет были закадычными подругами. Она доверила тебе кое-что много лет назад. Темное дерьмо. Что-то о каком-то парне по имени Лэнс? Эш сказала мне, что ты разнесла это дерьмо в коридоре, когда пришла сюда в этот раз. Напугала Бет до чертиков. Наверное, она решила, что ты никогда не вспомнишь…

Черт. Я действительно рассказала Бет о том, как она трахалась с другом ее отца. О том, как ее отец наблюдал за ними с помощью нескольких камер в ее спальне. Эта информация, казалось, пришла ко мне ни с того ни с сего, но в глубине души я была уверена, что где-то ее читала. Что это была информация, которой Рут снабдила меня, чтобы помочь выжить здесь. Теперь все это оказалось неправдой. Бет доверила мне этот секрет, потому что когда-то давно мы были друзьями? Боже, это становится все сложнее и сложнее…

— Тем не менее, она вела себя странно с тобой долгое время до аварии. Бет хотела… — Тео замолкает, немного смущенно морщась.

— Она хотела тебя. Она ревновала, — я заканчиваю за него.

Тео пожимает плечами.

— Бет просто хочет того, чего не может иметь. Она не могла заполучить меня, и обижалась на тебя за это. Однако она по-прежнему держала рот на замке и никому не рассказывала о несчастном случае.

— Зачем ей это делать?

— Деньги.

— Ты платишь ей за молчание?

Парень просто тупо смотрит на меня. Медленно качает головой.

— Не я, малышка.

— Тогда кто?

Он смотрит на свои руки, хрустя костяшками пальцев по одному за раз. Не произносит ни слова.

Я сажусь прямо, разочарование настойчиво действует мне на нервы.

— Дай угадаю. Ты не можешь мне этого сказать. Ещё нет. Я не готова.

Вздыхая, Тео откидывает голову на спинку стула.

— Мы и так идем слишком быстро. Тебе нужно время, чтобы осознать это дерьмо. Если будем торопиться, то только Бог знает, что произойдет. Ты превратишься в Мередит, или Дженнифер, или Натали, и нам придется начинать все сначала. Я этого не хочу.

У меня так больно щиплет глаза, что сжимается горло. Мои эмоции бурлят в груди, как цемент в миксере. Я не могу сказать, хочу ли кричать, плакать или смеяться над абсурдностью всего этого.

— Какое это вообще имеет значение? Я не могу вспомнить, кем я была до этой смены. Кого, блять, волнует, если я снова превращусь?

Тео вскакивает со стула, проводя руками по своим растрепанным волосам.

— Меня! Потому что, когда ты очнулась на этот раз, ты не была каким-то выдуманным созданием. Не назвала нам какое-то незнакомое имя. Ты проснулась и сказала, что тебя зовут Соррелл Восс. Твое настоящее имя. Ты была собой. Действительно самой собой. Вся целиком, а не только какие-то части. Твои личностные качества. Твой характер. Твое чувство юмора. Все в тебе — это снова ты, Соррелл. Единственное, чего не хватает, это твоей памяти.

Я слишком ошеломлена, чтобы говорить. Гнев и отчаяние в его голосе задели меня за живое. Парень падает на колени у края кровати, обхватывает мое лицо руками, глядя на меня так глубоко, что я чувствую, как его взгляд проникает в мою гребаную душу.

— Это самое близкое, к чему я подошел, чтобы вернуть тебя. Я больше никогда тебя не отпущу. Тебе просто нужно все запомнить, хорошо?

Оказывается, Себ, Эшли и Бет не единственные, кто знает о моем странном затруднительном положении. Ноэлани знает. Лани, которая также является сестрой Тео, и… мой разум не может даже начать понимать это. Я сказала ей, что трахалась с ним, черт возьми. Хоть и не вдавалась в подробности, но все же…

Директор Форд тоже замешана во всем этом безумии и была в курсе с самого начала. Как только Тео говорит мне об этом, я требую отправиться к женщине, решив высказать ей все, что думаю, но в тот момент, когда Тео оставляет меня у ее офиса, и я сажусь на потертое кожаное сиденье напротив нее, я не могу найти подходящие слова, которые нужно сказать.

Мы пристально смотрим друг на друга.

По прошествии смехотворного количества времени директор Форд откашливается и откидывается на спинку стула с высокой спинкой. Кожа скрипит.

— Я вижу, что ты злишься, — говорит она.

— Думаю, что злость и близко не подходит к тому, что я чувствую.

— И я это понимаю. Я могу понять, как…

— О, я рада, что вы понимаете. Рада, что у вас сейчас такая ясность, потому что должна сказать… — я горько смеюсь. — Я действительно ничего из этого не понимаю. Вчера я проснулась, зная себя. Я точно знала, кто я такая. Знала, что моя лучшая подруга умерла, и я была так… так чертовски зла, и хотела отомстить человеку, который стал причиной ее смерти. Сегодня я просыпаюсь от того, что тот самый человек говорит мне, что я совершенно другой человек. Что… что он как моя, блять, гребаная родственная душа…

Женщина ощетинивается, складывая руки на животе.

— О, не выходите из себя из-за того, что я ругаюсь. Думаю, что имею право сказать «блять» прямо сейчас, не так ли?

Форд хмурится. Она не выглядит счастливой, но кивает головой.

— Я не… Я даже не знаю наверняка, правда ли все, что сказал мне Тео! У меня нет доказательств… ни для чего из этого!

Директор Форд тяжело вздыхает, брови приподнимаются, глаза расширяются.

— Да, ну, Тео не на столько глуп, чтобы все испортить. На этот раз его вообще не должно было быть в «Туссене», но…

Я вздрагиваю, как будто она меня ударила.

— Что значит «на этот раз»?

Еще один глубокий, разочарованный вздох.

— Мы не впервые делаем это, Соррелл. Вопреки моему здравому смыслу, это уже третий раз, когда мы пытаемся вызвать твои прошлые воспоминания и вернуть тебя к твоему…

— ТРЕТИЙ РАЗ!

Женщина судорожно сглатывает.

— Первый раз был всего через пару месяцев после несчастного случая. Это было слишком рано. Ты даже физически не исцелилась от того, что произошло, и то, кем ты была в то время… Боже. Кэтрин была очень зла. Очень беспокойная. Тео подтолкнул тебя… ее… слишком сильно, и это закончилось катастрофой. Тебе пришлось вернуться в «Фалькон-хаус» и начать все сначала. Удивительно, но тебе удалось закончить там свой первый год обучения. Я даже не знаю, как это было возможно. В то время ты потеряла каждый кусочек своего прошлого и то, что делало тебя собой, но ты прекрасно помнила все, чему училась. Ты бралась за задания, которые выполнила наполовину, когда получила травму, и заканчивала их так, как будто это было совершенно нормально. Даже не сбившись с ритма.

Я ничего этого не помню. Ничего из этого. Я определенно не помню, чтобы была Кэтрин.

— Затем мы организовали здесь новый школьный семестр с твоими старыми одноклассниками во время летних каникул, — продолжает директор Форд. — Слава богу, к тому моменту ты уже не была Кэтрин. Ты была Рейчел. У нас было два месяца, чтобы попытаться вернуть тебе здоровье, и на мгновение показалось, что это произойдет. Ты действительно начала вспоминать по крупицам то, что было до аварии. Ты больше всего запомнила Тео, что, очевидно, сделало невозможным для него сделать шаг назад и позволить событиям идти своим чередом, просто посмотреть, что произойдет. Он настоял, чтобы мы сказали тебе правду. И когда мы это сделали, для тебя это было слишком. Ты снова ускользнула. Мы все были так взволнованы, когда ты сказала, что ты Соррелл. Но быстро стало ясно, что, хотя ты вспомнила свое имя и твои личностные черты, казалось, были очень похожи на прежнюю тебя, ты понятия не имела, что происходит. Ты была убеждена, что Рейчел была отдельным существом, что она умерла и что во всем виноват Тео. Можешь себе представить, как это было тяжело для него…

Значит, это правда.

Директор Форд продолжает говорить.

Наблюдаю, как шевелятся ее губы, но мне кажется, будто я падаю в глубокий, бездонный колодец, отдаляясь все дальше и дальше от нее по мере того, как до меня доходят эти новости. Я ее не слышу. Не могу переварить.

Все это правда?

Какая-то маленькая часть меня цеплялась за возможность того, что откровения Тео прошлой ночью были какой-то жестокой ложью. Шутка с его стороны, призванная заставить меня усомниться в собственном здравомыслии. Это было бы предпочтительнее, чем это. Я бы просто возненавидела Тео еще больше — это было бы так просто. Но нет. Теперь я должна смириться с тем фактом, что все мое существование сродни плаванию по зыбучим пескам; почва может уйти у меня из-под ног в любой момент, и я могу просто… перестать существовать.

— Соррелл?

Резко вскидываю голову.

Директор Форд виновато улыбается.

— Я знаю, что все это, должно быть, кажется тебе каким-то огромным актом предательства. Мы многое скрывали от тебя и неоднократно лгали. Прошу прощения за то, что задержала тебя здесь, за уловку со старой подъездной дорогой и гидросамолетом. Все это… — она жестикулирует, подняв руки, вокруг нас, — …это больше, чем социальный эксперимент. Некоторые из твоих врачей считают, что присутствие здесь, в обстановке, которая хранит в себе так много воспоминаний, это единственное, что, скорее всего, вернет тебя. Признаюсь, в этом учебном году все немного по-другому. Помимо трех или четырех твоих старых друзей, большинство учеников, с которыми ты сейчас учишься, совсем недавно приехали в «Туссен». Прошлогодний предпоследний класс был переведен в другое место, чтобы закончить свой выпускной год, что привело к большим неудобствам и расходам для многих людей. Мы подумали, что, если оставить здесь только Себа и девочек, это может каким-то образом спровоцировать тебя. Что наличие нескольких знакомых лиц среди моря незнакомцев потенциально может вернуть тебя к реальности. Мы собирались подождать по крайней мере еще месяца три, прежде чем изменим тактику или введем новые, дополнительные меры, но… — директор Форд выглядит такой подавленной. — Твоя связь с Тео снова сделала это невозможным. Его тысячу раз предупреждали…

— Вы извините меня, пожалуйста?

Тут нет двух вариантов: меня тошнит. На что только не шли многие люди, чтобы попытаться исправить меня… Я даже не могу начать укладывать все это в голове. Это непостижимо. Да. Определенно меня сейчас стошнит.

Я вскакиваю со стула и вылетаю из кабинета директора, мчась по коридору. Только когда стою на коленях, склонившись над унитазом, понимаю, что Тео последовал за мной; должно быть, он ждал меня возле офиса Форд.

К счастью, первая ванная комната, на которую я наткнулась, была туалетом для инвалидов — гораздо больше, чем большинство других. Здесь достаточно места для нас обоих. Парень ничего не говорит. Он садится на пол рядом с унитазом, подтягивает колени, кладет на них локти и опускает голову, пока меня тошнит.

Не хочу блевать у него на глазах. Не хочу, чтобы он видел меня такой. Однако оказалось, что Тео видел меня в гораздо худших состояниях.

Меня прошибает холодный пот, когда я отталкиваюсь от унитаза и прислоняюсь спиной к стене. Не могу вспомнить, когда в последний раз мне было так плохо. Но в этом весь смысл этого кошмара, не так ли? Я, блять, ничего не могу вспомнить.

Прижимаю ладони к глазницам, пытаясь подавить желание заплакать. Я так устала плакать. Это ни к чему не приведет. Когда чувствую, что овладела собой, я опускаю руки и смотрю на Тео.

— Ты все еще здесь, — тихо говорю я.

— Да, — шепчет он.

— Я вела себя ужасно с тобой. Ненавидела тебя. Бросила тебе в лицо, что ненавижу тебя.

Парень ковыряет ногти, покусывая нижнюю губу. Его лицо непроницаемо, пусто, как будто ничто из этого больше не может коснуться его.

— Да, ты действительно так сказала. Ты спросила, хочу ли я почувствовать, как сильно ты меня ненавидишь.

— И ты сказал «да». — Мой голос срывается на последнем слове.

Тео улыбается, наконец-то демонстрируя проблеск грусти.

— Да, сказал.

— Почему? Как ты мог хотеть этого после того, как… — Я безнадежна. Думала, что в безопасности от своих слез, но все, что я делала, это задерживала их.

— Потому что то, что ты ненавидела меня, было хоть чем-то, малышка, — говорит Тео. — Этого было бы достаточно. Я бы почувствовал это и знал, что под всем этим гневом ты когда-то любила меня намного, черт возьми, больше. — Его голос снова срывается, выдавая глубокий колодец эмоций, душащих его прямо под этой слишком спокойной внешностью.

— Я заставила тебя пройти через ад, Тео…

— Ты была в аду, — быстро отвечает он. — В тот момент, когда машина врезалась в ограждение, ты оказалась в аду. Я просто… — Парень выдыхает. Успокаивает себя. И вдруг, ни с того ни с сего, его фасад разрушается, и Тео смотрит на меня с такой любовью в глазах — любовью такой глубокой и невозможной, что я знаю, что ему, должно быть, приходилось бороться с этим чувством каждый божий день, пока я была рядом с ним. Скрыть такую большую любовь, как эта, требует колоссальных усилий. — Я сделал единственное, что пришло мне в голову. Спустился в ад вместе с тобой. Не собирался оставлять тебя там, в темноте, одну.