Рожденный очаровывать

Глава 4

Эйприл Робийар закрыла электронную почту. Что сказал бы Дин, узнав настоящее имя своей экономки? Страшно подумать!

– Вы хотите подсоединить плиту? Верно, Сьюзен?

«Нет, олух, давай посадим в нее герань и превратим в цветочный горшок!»

– Да, и как можно скорее.

Она переступила через груду сорванных со стен кухни обоев с рисунком в виде пляшущих медных котелков. Коуди, бывший еще моложе ее сына, не единственный из рабочих, кто изобретал предлоги поговорить с ней. Пусть Эйприл уже пятьдесят два, но мальчишки не знали этого и продолжали надеяться на взаимность. Похоже, от нее все еще несет сексом. Бедные малыши! Больше она не раздает свой товар по первому требованию!

Эйприл схватила плеер, надеясь заглушить шум старым добрым роком, но, прежде чем успела надеть наушники, на пороге появился Сэм, старший плотник.

– Сьюзен, проверьте верхнюю ванную. Не желаю иметь проблемы с вытяжными вентиляторами.

Только этим утром она проверяла вытяжные вентиляторы в компании Сэма!

Но Эйприл все же последовала за ним в коридор, старательно обходя компрессор и груду пластика, которым накрывали пол.

Дом был построен в начале двадцатого века и отремонтирован в семидесятых. Рабочие поменяли сантехнику и электропроводку и установили кондиционеры. К сожалению, одновременно со всем этим ванную выложили кафелем цвета зеленого авокадо, оклеили кухню безвкусными обоями и отделали коридор дешевыми панелями. Полы, выстланные золотистым винилом, давно вытерлись и потрескались. Последние два месяца Эйприл делала все, чтобы убрать следы неудачного ремонта и вернуть зданию прежний вид традиционного, хотя и роскошно отделанного фермерского дома. Теплое солнышко, льющееся в окна, высвечивало пыльные столбы, но худшее было уже позади.

Босоножки с усеянными стразами ремешками звонко цокали по деревянному полу. Браслеты на запястьях весело позванивали. Даже посреди всей этой грязи и хаоса она старалась одеваться так, чтобы нравиться себе.

Столовая, когда-то бывшая гостиной, находилась справа, а жилая зона, расширенная при нынешнем ремонте, осталась слева. Каменный дом был выстроен в федеральном стиле, но бесчисленные пристройки превратили его в карикатуру, и пришлось снести несколько перегородок, чтобы облагородить интерьер.

– Если любите долго стоять под душем, хорошие вытяжные вентиляторы необходимы, чтобы пар не скапливался в ванной, – пояснил Сэм.

Подростком Дин любил долго стоять под горячим душем. Это она еще помнила. Но неизвестно, вдруг теперь он принимает пятиминутный душ и наспех влезает в одежду? Как больно почти ничего не знать о единственном ребенке... хотя к этому следовало бы привыкнуть!

Прошло несколько часов, прежде чем Эйприл удалось ускользнуть.

Выйдя на крыльцо, она вдохнула запахи майского дня. До нее долетели легкий смрад навоза с соседней фермы вместе с ароматом живописи, заросли которой закрывали каменный фундамент дома. Жимолость боролась за пространство с красодневом, раскидистыми кустами пиона и длинноногими розами, посаженными фермерскими женами, слишком занятыми выращиванием бобов и кукурузы, помогавших семье пережить зиму, чтобы уделять внимание капризным цветам.

Эйприл окинула взглядом сад, почти задушенный сорняками, заложенный десятилетия назад в виде квадрата, обычного для таких хозяйств. Как раз за садом темнела только что затвердевшая бетонная глыба, протянувшаяся от черного хода: основание для крытого крыльца, которое скоро начнут сколачивать плотники. В дальнем углу глыбы она вывела свои крохотные инициалы Э. Р., когда Дин ее выгонит, пусть останется хоть что-то на память о ее пребывании здесь.

Один из маляров, работавших наверху, уставился на нее в окно. Эйприл откинула со лба прядь длинных светлых волос и быстро прошла мимо старого железного насоса, пока кто-нибудь не попытался остановить ее дурацкими вопросами.

Бывшая ферма Каллауэй раскинулась в прекрасной долине, окруженной зелеными холмами. Когда-то здесь была процветала конеферма, но теперь единственными животными, гулявшими по ее семидесяти пяти акрам, были олени, белки, еноты и койоты. Кроме пастбища, загонов и леса, здесь были еще сарай, полуразрушенный арендаторский коттедж и небольшой пруд, питаемый прозрачным ручейком. Старая увитая разросшимся виноградом беседка стояла в конце дорожки, вымощенной разбитыми каменными плитами. Обшарпанная деревянная скамья предполагала, что Уилма Каллауэй, последняя владелица фермы, приходила сюда отдыхать после работы. Уилма умерла в прошлом году в возрасте девяноста лет. Дин купил ферму у ее дальнего родственника.

Все это время Эйприл старалась быть в курсе жизни своего сына, пользуясь старыми связями и пуская в ход невероятные хитрости. Именно так она и выяснила, что он ищет экономку, которая могла бы следить за переделкой дома. Так у нее появилась цель. Теперь она наконец сумеет сделать эту ферму настоящим домом сына. Труднее всего было оставить работу в Лос-Анджелесе, но получить место экономки оказалось на удивление несложно. Она подделала рекомендации. Купила в «Тэлботсе»[12] юбку и свитер. Нашла эластичную ленту, которой прихватила длинные, волнистые, зачесанные назад волосы, и придумала историю, объяснявшую ее присутствие в восточном Теннесси. Уже через десять минут собеседования риелтор Дина нанял ее экономкой. И с тех тор Эйприл питала нечто вроде любви-ненависти к той консервативной особе, которую она создала, чтобы скрыть свое истинное лицо. Она изображала Сьюзен О'Хара, вдову, которой приходится зарабатывать себе на жизнь. Бедная, но отважная Сьюзен не имела профессии, поскольку посвятила себя семье. В ее обязанности входили уборка, готовка, подведение домашних счетов, преподавание в воскресной школе и уход за любимым, теперь уже усопшим мужем.

Однако консервативным вкусам Сьюзен скоро пришел конец. В первый же день пребывания в Гаррисоне она объявила, что стала новой женщиной, и вернулась к прежнему гардеробу. Эйприл любила мешать винтаж с остромодными вещами, подбирая дизайнерские создания к находкам из благотворительных магазинчиков. Только на прошлой неделе она выехала в город в бюстье от Готье и широких брюках из «Банана рипаблик». Сегодня она надела темно-коричневую футболку с портретом Дженис Джоплин, капри цвета имбиря и украшенные стразами босоножки.

Немного подумав, она пошла по тропинке, ведущей в лес. В траве цвели белые фиалки и кашка. Впереди сквозь заросли горного лавра и огненной азалии виднелся поблескивающий пруд, на поверхности которого играли рассеянные тени. Эйприл нашла свое любимое место на берегу и сбросила босоножки. На другом берегу, чуть подальше к лесу, и находился убогий коттедж арендатора, где она жила.

Эйприл подтянула колени к груди. Рано или поздно Дин обязательно откроет ее обман, и тогда всему придет конец. Он не станет кричать на нее. Крик не в его манере. Но его молчаливое презрение терзало куда сильнее, чем яростные вопли или жестокие слова. Если бы только успеть все закончить, прежде чем он разоблачит ее! Может, перебравшись в дом, он хотя бы немного почувствует, что она вложила в свой труд: любовь и сожаление.

К несчастью, Дин не слишком верил в перевоспитание и искупление вины. Она покончила с прошлым свыше десяти лет назад, но шрамы на сердце сына были чересчур глубоки, чтобы простить мать. И шрамы эти – дело ее рук. Эйприл Робийар, королева фанаток... девчонка, которая знала о развлечениях все, но совсем не умела быть матерью.

– Прекрати так костерить себя! – твердил ее друг Чарли каждый раз, когда они обсуждали прежние плохие времена. – Ты никогда, никогда не была фанаткой, Эйприл! Ты была их гребаной музой!

Именно это они всегда говорили себе. Может, для некоторых это и было правдой. Столько знаменитых женщин: Анита Палленберг, Марианна Фейтфулл, Энджи Боуи, Бебе Бюэлл, Лори Мэдокс... и Эйприл Робийар. Анита и Марианна были подружками Кита и Мика. Энджи некоторое время была замужем за Дэвидом Боуи, Бебе «встречалась» со Стивеном Тайлером, Лори – с Джимми Пейджем. А Эйприл больше года была любовницей Джека Патриота. Все эти женщины были умны, прекрасны и более чем способны найти свою дорогу в этом мире. Но они слишком любили мужчин. Мужчин и музыку, которую те создавали. Женщины предлагали советы и поддержку, гладили по шерстке, умасливали разбушевавшееся эго, смотрели сквозь пальцы на измены и развлекали сексом. Рок-н-ролл навеки...

– Ты не была фанаткой, Эйприл. Посмотри, какой женщиной ты стала теперь!

Эйприл по-своему была разборчива, отказывала мужчинам, которые ей не нравились, независимо оттого, какой успех имели их альбомы. Но преследовала тех, кого желала, не обращая внимания на наркотики, приступы ярости, других женщин...

«Ты была их музой...»

Вот только музы обладают властью. Музы не тратят годы своей жизни на алкоголь, марихуану, «колеса», мескалин и, наконец, кокаин. Кроме того, муза не бросает своего малыша из страха развратить его.

Слишком поздно исправить все, что она сделала со своим сыном, но по крайней мере теперь она может создать для него дом. И снова исчезнуть из его жизни.

Эйприл положила голову на колени и позволила музыке омыть свою душу:

Помнишь, когда мы были молоды

И каждая мечта казалась самой первой...

Беби, почему не улыбнуться?

Ферма казалась неотъемлемой частью долины. Дин и Блу приехали туда на закате, когда низкие облака с оранжево-лимонно-пурпурной подкладкой драпировали окружающие холмы, как оборки на юбке канканной плясуньи. Извилистая, бугристая дорога вела от шоссе к дому, при виде которого Блу забыла все свои беды и несчастья.

Дом. большой, раскинувшийся на огромном участке и сильно пострадавший от ветров и дождей, казался самим олицетворением Америки, напоминая о посевной и жатве, индейках на День благодарения, лимонаде на Четвертое июля, хлопотливых фермершах, шелушивших бобы в белые миски с отбитой эмалью, и трудолюбивых мужчинах, счищавших грязь с сапогу черного хода. Самая большая и старая часть дома была сложена из камня и отличалась приземистым передним крыльцом и длинными двойными окнами. Бросалась в глаза деревянная пристройка с правой стороны. На низкой крыше теснились дымовые трубы. Очевидно, эта пришедшая в упадок ферма когда-то процветала!

Блу молча рассматривала старые деревья и заросший травой двор, сарай, поля и пастбища. Трудно представить более неподходящее место для такой знаменитости, как Дин Робийар, всю жизнь проживший в большом городе.

Она понаблюдала, как он направляется к сараю, легкой, грациозной походкой человека, уверенно владеющего своим телом, после чего снова всмотрелась в дом.

Жаль, что она не приехала сюда при других обстоятельствах. Так хотелось насладиться свежим воздухом и природой... но беда в том, что уединенность этого места сильно осложняла ее положение. Может, ее наймет одна из бригад, ремонтирующих дом? Или попытаться найти что-нибудь в ближайшем городке, крохотной точке на карте?! Но так или иначе, а ей просто необходимы несколько сотен долларов, чтобы добраться до Нашвилла, снять номер в дешевой гостинице, напечатать новые рекламки и все начать сначала. Придется уговорить Дина позволить ей остаться, пока она не скопит необходимую сумму.

У нее не было иллюзий относительно причин, по которым он привез ее сюда. Не сорвав с себя одежду в первую же ночь, она бросила ему вызов – вызов, о котором он забудет, едва одна из местных южных красоток окинет его призывным взглядом. И это означало, что нужно найти другой способ сделаться для него полезной.

В этот момент дверь распахнулась, и на крыльцо выступило самое поразительное создание из тех, кого Блу когда-либо встречала: высокая и стройная, как амазонка, с дерзким скуластым лицом и длинными неровными прядями абсолютно прямых соломенных волос, в которых играли рыжеватые отблески. На память сразу приходили великие модели прошлого, женщины шестидесятых и семидесятых, вроде Верушки, Джин Шримптон и Флер Савагар. Эта особа обладала той же индивидуальностью. Дымчато-голубые глаза сияли с необычного лица с квадратным подбородком, почти мужского по силе выражения. Когда женщина спустилась на нижнюю ступеньку, Блу заметила легкую сеточку морщинок вокруг широкого чувственного рта и поняла, что она не так молода, как сначала показалось. По-видимому, ей уже за сорок.

Узкие джинсы ловко сидели на худых бедрах. Потертости и дыры на самых видных местах явно были задумкой дизайнера, а не следствием ветхости. Металлические нити окаймляли замшевые бретельки вязаной свободной кофты цвета дыни. На носках сабо красовались кожаные бутоны цвета меди. Вид незнакомки был одновременно богемным и шикарным. Кто она? Модель? Актриса? Возможно, одна из подружек Дина. При такой необычайной внешности разница в годах вряд ли имеет значение. И хотя Блу не интересовалась модами, все же вдруг застыдилась своих бесформенных джинсов, мешковатой футболки и неухоженных волос отчаянно нуждавшихся в приличной стрижке.

Женщина оглядела машину, и крупный алый рот раздвинулся в широкой улыбке.

– Заблудились?

Кажется, Блу выиграла немного времени.

– Ну... я примерно знаю, где нахожусь, просто сейчас моя жизнь превратилась в сплошную полосу неудач.

Женщина тихо хрипловато рассмеялась. Было в ней что-то знакомое, но что?!

– Кому и знать об этом, как не мне? Сама часто оказывалась в такой ситуации.

Она подошла ближе, и ощущение того, что женщина чем-то ей знакома, стало еще отчетливее.

– Я Сьюзен О'Хара.

Это сексапильное экзотическое создание и есть таинственная экономка Дина? Не может быть!

– Я Блу.

– Жаль, надеюсь, это временно.

И тут Блу поняла. Черт возьми! Эта квадратная челюсть, серо-голубые глаза, легкое остроумие... Черт, черт, черт!

– Блу Бейли, – выдавила она. – Видите ли... э... в Анголе выдался ужасный день.

Женщина с интересом уставилась на нее. Блу растерянно взмахнула рукой.

– Не говоря уже о Южной Америке.

Послышался скрип каблуков по гравию. Женщина обернулась, и меркнущие лучи солнца высветили рыжеватые пряди в ее волосах. Красные губы раскрылись, и в углах глаз отчетливо прочертились морщинки. Скрип резко замер. Дин как вкопанный остановился у сарая. Даже отсюда было заметно, как он напряжен. Женщина могла быть его сестрой. Но это не так. И она не его подружка. Женщина с поразительными глазами океанской голубизны была матерью, от которой он так небрежно отмахнулся этим утром, когда Блу спросила его о семье.

Оцепенение продлилось недолго. Дин угрожающе надвинулся на женщин. Игнорируя выложенную кирпичом дорожку с неровными краями, похожими на выбитые зубы, он шел прямо через разросшийся газон.

– Миссис Гребаная О'Хара.

Блу съежилась. Она даже мысленно не осмелилась бы так обращаться с матерью, несмотря на всю свою злость. Впрочем, ее мать нечувствительна к словесным атакам.

В отличие от этой женщины. Браслеты соскользнули к локтю, и три тонких серебряных кольца коротко блеснули на солнце, когда она схватилась за горло.

Время, казалось, остановилось. Наконец, женщина повернулась и молча ушла.

Куда подевалось ослепительное обаяние Дина, которое он так щедро изливал на окружающих?! Его лицо словно окаменело. Она понимала причину его отчуждения, но сейчас не время предаваться жалости к себе!

– Будь я лесбиянкой, – заметила она, чтобы ослабить напряжение. – влюбилась бы в нее без памяти!

Потрясение мгновенно сменилось яростью.

– Нашла чем утешать!

– Я просто откровенна. Подумать только, я еще считала, что это моя мать привлекает всеобщее внимание!

– Откуда ты знаешь, что это моя мать? Она тебе сказала?

– Нет, но сходство бесспорное, хотя, она, должно быть, родила тебя лет в двенадцать.

– Насчет сходства ты права. Трудно не заметить

Он взбежал на крыльцо и взялся за ручку двери.

– Дин...

Но он уже исчез. Блу не разделяла нетерпимость матери к любому насилию – взять хотя бы ее последнюю встречу с Монти, – но мысль о том, что эта экзотическая птица с полными боли глазами станет жертвой собственного сына, тревожила ее. Поэтому она последовала за Дином.

Свидетельства вовсю идущего ремонта были повсюду. Справа поднималась лестница с недоделанными перилами. Широкий, закрытый прозрачным пластиком проем вел в жилую зону дома. Слева, за плотницкими козлами, находилась столовая. Повсюду царили запахи свежей краски и только что распиленного дерева. Но Дин так стремился найти мать, что не обращал внимания на окружавшую обстановку.

– Поверьте, – пробормотала Блу, догнав его, – у меня тоже были серьезные проблемы с матерью, но сейчас вы не в том состоянии, чтобы их решать. Может, сначала поговорим и все обсудим?

– Лучше не надо.

Откинув пластик, он заглянул в гостиную, но тут наверху послышались шаги. Дин метнулся к лестнице.

У Блу и своих бед было полно, но, вместо того чтобы отстать от него, она прибавила шагу.

– Я просто хочу сказать, что перед разговором с матерью тебе не мешает немного остыть.

– Отцепись.

Он уже был на верхней площадке. Куда было Блу угнаться за ним?

Здесь запах краски был еще сильнее.

Она приподнялась на цыпочки и заглянула за его плечо. Перед ними расстилался широкий коридор неправильной формы. Все двери были сняты, но в отличие от нижних помещений стены были выкрашены, электрические розетки на месте, а старые деревянные полы блестели. Перед глазами Блу мелькнула отремонтированная ванная, выложенная белым кафелем с узором из сот только что выкрашенными панелями, антикварным аптечным шкафчиком и оловянными кранами.

Из-за поворота вышла его мать, державшая в руке большую сумку-мешок, отливавшую металлическим блеском и набитую бумагами.

– Я не извиняюсь, – объявила она, вызывающе встретив его взгляд. – Тем более что трудилась больше любой экономки.

– Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, – парировал он ледяным звенящим голосом, от которого Блу стало не по себе.

– Как только улажу все здешние дела.

– Немедленно, – бросил он, наступая на нее. – Все это вздор и отговорки.

– Я проделала немалую работу.

– Собирай вещи.

– Я не могу сейчас уйти. Завтра приедут люди с кухонной мебелью. В доме работают электрики и маляры. Если меня не будет, все пойдет наперекосяк.

– Ничего, я готов рискнуть, – отрезал он.

– Дин, не глупи. Я живу в арендаторском коттедже. Ты и знать не будешь, что я здесь.

– Ты не можешь стать невидимкой, даже если очень постараешься. А теперь собирай свое дерьмо и вон отсюда!

Он протиснулся мимо Блу и стал спускаться.

Женщина молча смотрела в его удалявшуюся спину. Голова ее была поднята, плечи расправлены... но, похоже, тяжесть оказалась слишком велика. Сумка выпала из ослабевших пальцев. Эйприл нагнулась, чтобы поднять ее, но вместо этого села на пол, прислонившись к стене. Она не устраивала спектакля со слезами, но выглядела такой грустной, что сердце Блу стиснуло жалостью к ней.

Женщина обняла поднятые к подбородку колени. Серебряные кольца только подчеркнули длину ее тонких пальцев.

– Я хотела... создать для него дом. Хотя бы раз в жизни.

Матери Блу никогда не приходило в голову ничего подобного. Вирджиния Бейли разбиралась в договорах по ядерному разоружению и международных торговых соглашениях, но понятия не имела, что такое настоящий дом, уют и забота о собственной дочери.

– Не считаете, что для этого он слишком взрослый? – мягко спросила Блу.

– Да. Слишком взрослый. – Концы длинных волос упали на вывязанные узоры ее блузки. – Я не такая уж кошмарная личность. По крайней мере не сейчас.

– Вы вовсе не кажетесь кошмарной.

– Возможно, вы считаете, что мне не следовало этого делать но, как видите, мне было нечего терять.

– Все же обманом явиться в дом – не лучший способ помириться с сыном. Ведь вы этого хотите?

Женщина еще крепче обняла колени.

– Для этого уже поздно. Я просто хотела обставить этот дом и улизнуть, прежде чем он догадается, кто на самом деле был его экономкой. – Женщина со смущенным смешком подняла голову. – Я даже не представилась. Эйприл Робийар. Должно быть, вам ужасно неловко!

– Далеко не так, как следовало бы. Я питаю нездоровое любопытство к делам посторонних людей.

Она заметила, что бледные щеки Эйприл немного порозовели, и поэтому продолжала говорить:

– Я редко покупаю таблоиды, но если захожу в ландромат[13] и

вижу, что кто-то забыл газету, стараюсь перепрыгнуть через спины посетителей, чтобы ее раздобыть.

Эйприл тихонько рассмеялась.

– Вы правы. Чувствуешь определенное удовлетворение в том,

что сильные мира сего тоже терпят неудачи.

Блу улыбнулась:

– Хотите, принесу что-нибудь? Чашку чаю? Спиртное?

– Не... не посидите со мной минутку? Я так редко бываю в женском обществе. Здесь работают неплохие парни, но они всего лишь мужчины.

У Блу создалось впечатление, что Эйприл не так-то легко просить о помощи. Что же, она прекрасно понимает эту женщину.

Поэтому Блу уселась рядом, вдыхая запах свежего дерева, и попыталась завести разговор на нейтральную тему:

– Мне нравится все, что вы сделали.

– Я старалась воссоздать первоначальный облик дома. Дин такой взвинченный. Я хотела, чтобы он смог здесь расслабиться. – пояснила Эйприл со сдавленным смешком. – Но полагаю, сегодня – не лучший день для расслабления.

– У него высокие стандарты.

– Это у него наследственное. От меня.

Блу провела ладонью по вытоптанным, но заново отполированным полам. В полумраке они поблескивали медовыми отсветами.

– Вы многого добились.

– И мне ужасно это нравилось. Видели бы вы, как все это выглядело, когда я только сюда приехала.

– Расскажите, – попросила Блу.

Эйприл подробно описала, что обнаружила, прибыв сюда, и какие изменения произошли после ремонта. В глазах ее сияла любовь к своему занятию.

– Здесь мы продвинулись дальше, чем внизу. Все кровати установлены, но другой мебели почти нет. Я хотела посетить кое-какие распродажи, чтобы дополнить обстановку, уже заказанную Дином.

– А где двери?

– Сняты и переделываются. Я и подумать не могла о том, чтобы поставить новые.

Внизу открылась входная дверь. Эйприл, сразу помрачнев, встала. Блу следовало бы оставить мать и сына в покое, но она тоже поднялась.

– Мне нужно позвонить подрядчику,– объявила Эйприл,

когда на верхней площадке снова появился Дин.

– Не трудись. Я сам справлюсь. Эйприл упрямо выдвинула подбородок.

– Сказано человеком, который никогда не обновлял дома.

– Повторяю, я справлюсь, – сухо обронил он. – Если возникнут вопросы, обязательно свяжусь с тобой по электронной почте.

– Мне нужно не меньше недели, чтобы все организовать перед отъездом.

– Обойдешься. Чтобы тебя здесь завтра же не было.

Он загородил дорогу Блу и холодно уставился на мать.

– Я заказал тебе номер в нашвиллском отеле «Эрмитейдж». Если захочешь пробыть там несколько дней, пусть счет отошлют мне.

– Я не могу уехать так быстро: здесь слишком много еще не сделано.

– У тебя есть только сегодняшний вечер.

Он грубо повернулся к ней спиной и принялся рассматривать ванную.

В голосе Эйприл впервые пробились умоляющие нотки:

– Я не могу бросить работу, Дин: слишком много в нее вложено.

– И это говоришь ты? Ты, которая всю жизнь сбегала по первому зову очередного мужичка? «Роллинг Стоунз» прибыли в Штаты. Ты мчишься к ним. Эдди Ван Хален играет в Мэдисон-Сквер-гарден. Привет, Большое Яблоко[14]! Чтобы к завтрашнему вечеру тебя здесь не было!

Эйприл вскинула подбородок. Даже такой высокой женщине, как она, приходилось смотреть на Дина снизу вверх.

– Не люблю ездить по ночам.

– Ты вечно твердила, что ночь – лучшее время для путешествий.

– Да, но тогда я была под дурью.

Ответ был настолько откровенным, что Блу невольно ощутила некоторое восхищение.

– Доброе старое время, – бросил Дин, презрительно скривив

губы, и снова принялся спускаться.

Эйприл последовала за ним, пытаясь разговаривать с его спиной. Мятежный порыв поблек.

– Неделя, Дин. Неужели я так уж много прошу?

– Мы ничего не просим другу друга, помнишь? Черт, конечно, помнишь? Именно ты научила меня этому.

– Только... позволь мне все здесь закончить.

Блу увидела, как Эйприл потянулась к его руке, тут же быстро ее отдернула, не дотронувшись до сына. Все это было так печально, что у Блу снова сжалось сердце.

– Арендаторский коттедж не виден из дома.

Эйприл встала перед ним, вынуждая посмотреть ей в лицо.

– Днем я буду с рабочими и постараюсь держаться подальше

от тебя. Пожалуйста. – Она снова подняла подбородок. – Это... много значит для меня.

Но Дина ничуть не тронули ее мольбы.

– Если нужны деньги, я выпишу чек. Ноздри Эйприл раздулись.

– Ты прекрасно знаешь, что в деньгах я не нуждаюсь.

– В таком случае, полагаю, нам больше нечего сказать друг другу. Признав наконец поражение, Эйприл сунула дрожащие руки в карманы джинсов.

– Разумеется. Желаю хорошо провести время.

И тут, при виде душераздирающей попытки Эйприл сохранить достоинство, Блу не выдержала. И хотя все это время твердила себе, что не стоит лезть в чужие дела, с языка сама собой сорвалась неожиданная пугающая фраза:

– Дин, твоя мать умирает.