Рождественская карусель

Глава 4

«Я помолвлена с другим!»

Эти слова поразили Шона, словно удар дубиной по черепу. Ему хотелось, встряхнув головой, прогнать их, как кошмарный сон. Но ужасные слова не уходили, снова и снова эхом откликались в мозгу, заставляя его совесть содрогаться в болезненных конвульсиях.

«Я помолвлена!»

Да, черт возьми, еще как помолвлена! И тебе, Шон Галлахер, прекрасно известно, кто ее жених.

Помолвленная или нет, она не для Шона. Ему ли не знать, как дорога эта женщина его брату!

— Шон…

Он резко отвернулся, не желая больше видеть ее бледные стройные ноги, распростертые на бронзовом покрывале, полную грудь…

— Прикройся!

В хриплом голосе его звучало отвращение. Шон не мог поверить, что еще минуту назад эта девушка казалась ему прекрасной. Все как в сказке, думал он с горькой иронией, только наоборот: от его поцелуев прекрасная принцесса превратилась в мерзкую ядовитую жабу.

Но страшнее отвращения и чувства вины был стыд за собственную глупость. Собирался преподать ей урок, а вместо этого сам угодил в искусно расставленную ловушку! Вел себя как мальчишка, совсем потерял голову… Да что там — даже сейчас тело и душа его ныли от неудовлетворенного желания.

Боже, а он-то считал себя разумным, рационально мыслящим человеком! Но, как видно, рано обрадовался победе над примитивными инстинктами.

Женщина на кушетке не шевелилась.

— Я сказал, прикройся! — рявкнул он. — Думаешь, мне приятно смотреть, как ты выставляешь себя напоказ?

На этот раз она его услышала. Села, спустив ноги с дивана, поспешно одернула платье. Удивительные фиалковые глаза ее вспыхнули гневом.

— Я выставляю себя напоказ?! Хочешь сделать вид, что ты ни при чем? Что я набросилась на бедного, невинного мальчика?

— Кой черт, невинного! — прорычал Шон, повернувшись к ней лицом… и тут же понял, что оборачиваться не стоило.

Темные волосы ее в беспорядке разметались по плечам, в огромных расширенных глазах злость смешалась с детской беззащитностью. Губная помада размазалась, и Шон слишком хорошо помнил, почему.

О, как он целовал ее! Как она открывала ему навстречу мягкие губы, как прижималась всем телом, как сплетались в жаркой схватке их языки… Шон едва не застонал вслух.

— Да, мы оба хотели друг друга. Но ты не сказала мне правды. Ты солгала…

— Нет! Я не сказала ни слова лжи!

— Но не сказала и всей правды! — отрезал Шон. — А это — та же ложь. Ты предпочла не вспоминать о женихе, пока не стало слишком поздно…

— Ты прав.

Девушка прикусила губу; предательская влага блеснула на ресницах. Шон почти пожалел о своей резкости. Чтобы вновь обрести присутствие духа, ему пришлось напомнить себе, что эта девица уже облапошила двоих простаков, а теперь пытается обвести вокруг пальца и третьего.

— Но, видишь ли, это не помолвка в точном смысле слова. Я хочу сказать…

— Плевать мне на то, что ты хочешь сказать! — взревел Шон и, сжав кулаки, засунул их в карманы джинсов — от греха подальше.

В глубине души его росло темное, первобытное желание — желание схватить ее за плечи и трясти, пока душу из нее не вытрясет. Шон не узнавал себя: никогда прежде он не думал, что способен на такое.

Она права, это не «помолвка в точном смысле слова». Эта бессердечная кокетка походя разбила Питу сердце, а Шону теперь предстоит возвращать беднягу к жизни.

— Я считаю, — отчеканил он, — что никакая помолвка не допускает приключений на стороне.

— Я не любительница подобных «приключений»! — с возмущением воскликнула она. — Просто… просто не знаю, что на меня нашло.

— Вот как? А я, кажется, догадываюсь. На этот раз в бархатном голосе его прозвучала злейшая ирония. Девушка растерянно моргнула и потупилась; Шон вновь подумал, не перегнул ли палку, но усилием воли подавил в себе неуместное сострадание.

— Я знаю, что на тебя нашло, дорогая. Есть такое слово из шести букв. Грубое — согласен, но верно отражает суть дела. Догадалась или мне произнести его вслух? Это — похоть, моя дорогая, похоть чистейшей воды!

— А тобой, видимо, двигала неземная любовь? — гордо вздернув подбородок и пронзая его сверкающим взглядом, парировала Лия.

— Любовь? Скажешь тоже! — зло усмехнулся Шон.

Теперь в лице девушки не осталось ни намека на слабость и уязвимость. Сильная, гордая, неукротимая в гневе… Видел ли ее такой Пит — или его невеста предпочитала прятать от незадачливого жениха эту сторону своей натуры? Нет, разумеется, перед дураком женишком она прикинулась этаким непорочным созданием и умело его одурачила…

Впрочем, как и самого Шона.

— Вот видишь! — едко ответила она. — Выходит, ты поддался тому же грубому и грязному чувству, в котором обвиняешь меня. Ну да, совсем забыла: ты же мужчина, тебе все позволено! А стоит женщине проявить страстное желание, как она превращается в — как ты сказал? — «ненасытную стерву»?

"Ага, значит, мое определение пришлось ей не по вкусу», — с мрачным удовлетворением подумал Шон.

— Я свободен, а ты — нет. Для меня любой человек — неважно, мужчина или женщина, — который поклялся в верности одному, а наедине с другим на него вдруг «что-то находит»… — Эти слова он произнес четко и раздельно, словно бросая ей в лицо ее же выражение. Перед глазами встало кукольное личико Марни. Шон стиснул кулаки, впившись ногтями в ладони. — Такой человек, я убежден не заслуживает ничего, кроме презрения.

В удивительных глазах ее вновь полыхнуло гневное золотое пламя, и Шон понял, что удар попал в цель.

— А какого черта ты присвоил себе право меня судить?!

Не сводя глаз с его лица, она сунула ноги в разношенные кожаные туфли и попыталась встать.

— И почему, интересно знать… ой! Старая туфля треснула по шву, и Лия, потеряв равновесие, едва не упала. Шон инстинктивно бросился вперед и успел подхватить ее под локоть.

Пряный аромат духов ударил ему в ноздри, прикосновение к горячей обнаженной руке поразило, словно удар током. Грудь ее, едва прикрытая платьем, соприкоснулась с его грудью, и он понял, что больше не вынесет.

— Господи!

Он не знал, произнес эти слова вслух или только мысленно. Но секундой позже, встретившись с ее взглядом, понял, что этой девушке не нужны слова.

Она и так все знает. Знает, что ей достаточно одного прикосновения — и тело его застывает в нескрываемом напряжении. Но на этот раз она не ответила ему, не улыбнулась, не придвинулась ближе — стояла холодно и недвижимо, и взгляд ее словно ледяной водой его окатил.

— Все в порядке, спасибо, — холодно-вежливо ответила она. — А теперь, если вы позволите, я позвоню в дорожную службу. Не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством дольше необходимого.

На секунду-две Шона охватило искушение.

Пусть убирается, — может быть, вместе с ней исчезнет и овладевшее им наваждение?

Но почти сразу он вспомнил: это невозможно. Он обещал Питу задержать девушку до его приезда и должен сдержать слово.

"Ну, пусть только приедет! — думал Шон. — Я отведу этого дуралея в сторонку и расскажу кое-что о его так называемой «невесте»! Быть может, после этого Пит меня возненавидит, но я не смогу жить спокойно, если не рассею его пагубного заблуждения».

— Виноват, — произнес он тоном, ясно дающим понять, что никакой вины за собой не чувствует. — Не выйдет. У меня нет телефона.

— Нет телефона? — Лия обвела взглядом спальню, словно желая убедиться, что он ее не обманывает. — Быть не может!

Шон мысленно возблагодарил судьбу за то, что телефон у него стоит в крохотном чуланчике (агент по недвижимости, расписывая достоинства дома, назвал эту комнатку «кабинетом», должно быть, для смеху) и дверь туда заперта на ключ.

— Но мне нужно позвонить…

— Жениху? Или еще какой-нибудь бедолага ждет от вас звонка? Вряд ли ему приятно будет узнать, что вы заперты в уединенном деревенском домике наедине с «Божьим даром для женщин», как вы изящно изволили выразиться, и не сможете отсюда выбраться по меньшей мере двадцать четыре часа!

— Если хотите знать, я обещала позвонить маме… — Она вдруг запнулась и побледнела как мел. — Двадцать четыре часа! Вы что, шутите?

— Серьезен, как никогда, моя дорогая. На дороге такие сугробы, что по ней разве что снегоход проедет! Неужели непонятно? Впрочем, вам некогда было думать о погоде… — И он выразительно взглянул на кушетку со сползшим покрывалом.

Всего несколько минут назад они лежали там, сплетаясь телами… Шон поморщился, вновь пронзенный острой болью желания.

— Выходит, мы в ловушке!

Она подбежала к окну, и лицо ее потемнело. Ветер уже стих, но снег валил стеной, и голые деревья за окном клонили ветви под непосильной тяжестью.

— Как видите.

Злость внезапно сменилась усталостью и отвращением. Он отвернулся и, подняв с пола свитер, торопливо натянул его на себя.

— Пока не расчистят дорогу, нам отсюда не выбраться. Мне такая ситуация нравится не больше, чем вам, — но что же остается?

— Ничего, — с неожиданной покорностью ответила она.

Тонкая фигурка у окна вздрогнула, и Шон ощутил укол совести.

— Да вы замерзли! Пойдемте, я покажу вам комнату, где вы сможете переодеться во что-нибудь потеплее и поудобнее.

— И поскромнее, вы хотели сказать? — фыркнула она.

— Это вы сказали, не я, — пробормотал Шон, усмехнувшись. — Послушайте, леди, нам с вами придется терпеть друг друга по крайней мере сутки. Давайте постараемся не ссориться и не раздражать друг друга. Думаю, нам будет легче общаться, если вы наденете что-нибудь не столь… э-э… вызывающее.

— Может быть, тогда вы наконец прекратите раздевать меня глазами!

— Вам нужно согреться, — гнул свою линию Шон, не отвечая на ее выпад.

Неужели это так заметно? Он и в самом деле пялится на нее, словно сексуально озабоченный мальчишка? Или она угадывает его чувства, потому что и сама испытывает такие же?

— В коттедже нет центрального отопления, а вы промочили ноги. Переоденьтесь в сухое и теплое, иначе можете простудиться.

— Вы тоже, — неожиданно заметила она. Шон удивленно нахмурился. Лия указала рукой на его ноги, и, опустив глаза, он увидел, что джинсы его до колен мокры от растаявшего снега. А он и не заметил, что промок насквозь, — не до того было.

— Да, мы оба промочили ноги, — мрачно констатировал он. — А вы к тому же продрогли до костей. Идите, примите горячий душ и переоденьтесь. Горячей воды у нас много. Уходя, я оставил включенным водонагреватель.

«Попробуй сосредоточиться на бытовых мелочах, — говорил он себе. — Горячая вода, нагреватель, камин, душ… Думай о чем угодно, только не о…»

— А я тем временем растоплю камин и приготовлю что-нибудь поесть. Как вам такой план?

— Отлично! — неожиданно тихо ответила она и, вздохнув, прикрыла глаза рукой, словно вдруг поняла, что очень устала.

— Что с вами?

В голосе его прозвучало искреннее беспокойство. Но девушка мгновенно гордо выпрямилась, готовая отразить нападение, и Шон напомнил себе, что поддаваться сентиментальности не стоит. Перед ним — враг, коварный и опасный.

— Ничего, все нормально.

— Вы уверены? — Она выглядела совсем больной. С побледневшего лица обреченно смотрели огромные глаза, обведенные темными кругами. — Возможно, вы еще не отошли от шока после аварии.

— Да, уверена. Но если я и в шоке, то не авария тому виной. Вы, кажется, обещали показать мне комнату.

Шон сердито сжал зубы. Ему не нравился ее безразлично-вежливый тон, а еще сильнее не нравилось, с каким отвращением она смотрит на него, словно видит перед собой какое-то мерзкое насекомое.

— Сюда, — коротко сказал он. В прихожей Шон подхватил сумку гостьи и повел ее по узкой скрипучей лестнице на второй этаж.

— Здесь ванная, — указал он на первую из трех дверей. — Здесь — моя спальня, а здесь — ваша.

В этот миг он перехватил ее изумленный взгляд.

— Ну, чем я опять вам не угодил? А, понимаю!

Понять было немудрено: на выразительном лице девушки, словно в зеркале, отражались все ее мысли и чувства.

— Извините, дорогая, ванная у меня только одна. Не беспокойтесь, я не стану покушаться на вашу добродетель.

— Добродетель? — с усталой иронией переспросила она. — Вы думаете, она у меня есть?

— Какая разница, что я думаю!

Войдя в предназначенную для нее спальню, Шон поставил сумку на узкую кровать в дальнем углу комнаты и повернулся к дверям. Он твердо решил не поддаваться ни на какие провокации.

— В ванной есть чистые полотенца, — торопливо бросил он с порога. — Будьте как дома.

— А может быть, вы боитесь за собственную добродетель?

Эти язвительные слова снова и снова эхом отдавались в его мозгу. Черт возьми, а он-то еще волновался о ее здоровье!

Спустившись, Шон принялся растапливать камин. Физическая работа помогала отвлечься от ненужных мыслей, и все же он чувствовал, что весь кипит.

«Это раздражение, и только, — говорил себе Шон. — Раздражение из-за того, что девица одержала надо мной верх. Злость из-за метели, так некстати вмешавшейся в мои планы. Ярость при мысли об обманутом Пите…»

— Черт бы ее побрал! — Он с силой швырнул в огонь брикет угля. — Будь она трижды проклята!

Но в глубине души Шон понимал, что сильнее всего злится на себя. Он с самого начала знал, что это за штучка. Знал — и не остановился. Забыв о Пите, он целовал ее в сочные мягкие губы, гладил шелковую кожу, прикасался к…

— О Господи!

На этот раз Шон застонал вслух. Он обвинил ее в похотливости, а она бросила это обвинение ему же в лицо. И была права, черт побери!

В этом-то все и дело. Глупо притворяться перед самим собой: он ее хочет. Хочет до боли. И не знает, как избавиться от этого желания.

Нужно позвонить Питу, напомнил он себе. Бедняга, наверно, места себе не находит от нетерпения и беспокойства. И звонить нужно немедленно, пока она в ванной, иначе может открыться обман насчет телефона.

Но из трубки доносилась лишь раздражающая трель коротких гудков. То ли Пит изливал свое горе кому-то еще, то ли спьяну забыл повесить трубку.

Шон запер кабинет и вышел в прихожую. Сверху по-прежнему доносился шум воды. Он невольно представил, как струи стекают по обнаженному телу девушки, как блестит вода на плечах и на груди, как намыленными кончиками пальцев она проводит по…

— А, черт!

Усилием воли Шон отбросил прочь соблазнительную картину и поспешил на кухню. Первым делом — кофе, побольше и погорячее! А потом можно подумать и о еде.

Шон так сосредоточился на нехитром процессе приготовления пищи, что не слышал, как смолк шум воды в ванной, как по лестнице мягко прошлепали босые ноги. Он как раз резал овощи, когда за спиной у него раздался негромкий голос:

— Вам помочь?

От неожиданности Шон едва не отхватил себе палец. Сжал зубы, несколько раз глубоко вздохнул, придал лицу каменное выражение и лишь затем повернулся к гостье.

— Спасибо, сам справлюсь. Готовка не займет много времени.

Он велел ей переодеться во что-нибудь теплое и удобное — это она и сделала. Но вот второй его просьбы — насчет «не столь вызывающего» — так и не выполнила.

Обтягивающие фирменные джинсы не скрывали ни длинных ног, ни соблазнительной округлости бедер. Лиловый свитер подчеркивал удивительный цвет глаз — теперь они двумя драгоценными камнями сияли с белоснежного, словно лепестки магнолии, лица.

Без косметики она стала еще красивее, если такое было возможно. Длинные темные волосы, еще влажные после душа, лежали на плечах мягкими волнами, слегка завиваясь на концах. Сейчас она казалась совсем девочкой — юной, беззащитной и удивительно привлекательной.

— Как вкусно пахнет! — Она смешно, по-девчоночьи втянула носом воздух. — Что-то итальянское?

— Лазанья.

— Ух ты! — Лицо ее осветилось улыбкой. — Впечатляет!

Шон невольно улыбнулся в ответ.

— Вы обо мне слишком высокого мнения. Лазанью приготовила моя мать. Мне осталось только выложить ее на сковородку и разогреть согласно инструкции.

— У вас очень заботливая мать.

— Боится, что без ее забот я умру голодной смертью. И, возможно, она права.

— Похоже, вы сейчас, переживаете не лучшие времена, — тихо заметила Лия.

Шон метнул на нее быстрый взгляд, и девушка смутилась.

— Трудно поверить, что вы не умеете готовить. Вы выглядите таким… таким самодостаточным.

Он был изумлен ее проницательностью и, должно быть, от потрясения ответил искренне:

— Бывали дни, когда я не находил в себе сил одеваться и умываться, не то что готовить еду.

Фиалковые глаза ее заволоклись состраданием, и Шон понял, что сказал лишнее. Еще не хватало открывать ей душу! Нет, нужно срочно перевести разговор в безопасное русло.

— Так что теперь мне готовит мама. Вон там… — он указал на холодильник в дальнем конце кухни, — припасов столько, что можно накормить целый батальон!

К его облегчению, она продолжила в том же духе:

— В такую погоду только и остается, что есть до отвала. А снег все идет?

— Еще как! Машину уже почти замело. Хорошо еще, что мы успели добраться до дома.

— А как мне повезло, что вы проезжали мимо! — вздрогнув, заметила Лия. — Спасибо, что не оставили меня в беде.

— Ну, не мог же я вас там бросить… — проворчал Шон.

С каждой минутой ему становилось все труднее поддерживать беседу. Чем вежливее становились их реплики, чем сердечнее они улыбались друг другу, тем сильнее бушевал у него в груди опустошающий пожар.

Каждая клеточка его тела остро ощущала присутствие девушки. Голос ее звучал словно пение флейты; и Шон готов был слушать его всю ночь. Пальцы ныли от желания прикоснуться к ее белоснежным плечам, скользнуть в пушистые волосы. Он погибал от неутоленного желания, а она, казалось, ничего не замечала.

В этом-то все и дело, черт возьми! Как она спокойна, как холодна! Хоть бы вздрогнула или отвела глаза, хоть бы показала — взглядом ли, жестом, дрожью в голосе, — что тоже томится по его ласкам!

— Все равно я благодарна вам за помощь.

— Да, право, не за что.

Он рассеянно потер ладонью ноющий шрам.

Лия проследила за его движением.

— Я, кажется, понимаю, почему вам было так плохо, — тихо сказала она, а затем перевела разговор на другое:

— Послушайте, давайте я чем-нибудь помогу.

— Если хотите, можете налить выпивку. Вон там, в буфете. Мне — вина, вам — на ваше усмотрение.

— Мне того же, что и вам.

Лия достала из буфета бутылку и пару бокалов. Шон следил за ней напряженным взглядом. Зачем она старается вызвать его на откровенность? Снова игра? Или…

— Вы правы. После аварии я впал в уныние.

Я был разочарован, и все стало мне безразлично. Шон не мог поверить, что произнес эти слова! До сих пор он не откровенничал на эту тему ни с кем, даже с братом…

— Разочарованы? Странно… — Она протянула ему бокал. — Я бы поняла, если бы вы сказали «я был в отчаянии» или «впал в депрессию», но «разочарован»…

— Если бы вы знали всю историю целиком… — проворчал Шон.

Черт бы побрал его длинный язык! Теперь она скажет: «Так расскажите мне эту историю!». А он не рассказывал ее никому.

Но Лия не стала цепляться к случайно вырвавшемуся слову. Она нахмурилась, озабоченно вглядываясь в лицо Шона.

— Когда это случилось? Шрам выглядит совсем свежим.

— Еще бы! — горько скривился он. — Я вышел из больницы два месяца назад. Провел там две недели.

— Тогда понятно.

Кивнув, она отвела взгляд от его изуродованного лица.

— Так вы будете пить или нет? Шон протянул руку, пальцы их соприкоснулись, и Лия поспешно отдернула руку.

— Думаю, со временем он станет менее заметен.

— Менее ужасен, вы хотели сказать? — рявкнул Шон, разозленный не столько ее словами, сколько реакцией на его прикосновение. — Не хочется вас разочаровывать, дорогая, но я никогда больше не буду похож на инспектора Каллендера! А на «Божий дар для женщин» — тем более!

— Я совсем не это хотела сказать! — воскликнула Лия. — Впрочем, следовало догадаться, как вы истолкуете мои слова. Ведь лицо — ваше главное достояние, не так ли? Как, должно быть, ужасает вас перспектива выбыть из обоймы телевизионных красавчиков! Страшно подумать — вас больше не назовут секс-идолом! В самом деле, есть от чего прийти в отчаяние и спрятаться от всех в этом уединенном местечке!

Шон судорожно сжал в руке бокал — еще немного, и хрупкое стекло лопнет. Ему казалось, что устами Лии говорит ненавистная Марни.

— Я, кажется, просил вас не путать меня с моими экранными персонажами, — ответил он ледяным голосом. — И, к вашему сведению, я ни от кого не прячусь. Еще до аварии я решил взять двухмесячный отпуск, чтобы как следует отдохнуть перед новыми съемками.

С этими словами он повернулся, чтобы поставить еду в духовку.

— Минут через сорок будет готово. Теперь, если не возражаете, я приму душ и…

Он обернулся — и слова застыли у него на языке. Пока он говорил, Лия встала и подошла к огромному дубовому шкафу, занимающему почти всю стену. Что-то на открытой полке привлекло ее внимание, и Шон догадался, что именно.

«Идиот проклятый! — мысленно выругал он себя. — Ну что стоило убрать эту фотографию?»

Лия взяла фотопортрет в рамке, повернула его к свету, чтобы рассмотреть получше. Шон молча следил за ее движениями. Он слишком хорошо знал, что она там увидит.

Фотография сделана прошлым летом. Пит стоит под цветущей яблоней: светлые волосы взъерошены ветром, лицо сияет счастливой улыбкой. Шону ничего не оставалось, как ждать, что будет дальше.

Несколько секунд она рассматривала фотографию. На лице ее вспыхнула и пропала слабая улыбка — словно в ответ на улыбку незадачливого жениха. Но вот она повернулась к Шону, и тот замер в предчувствии неизбежного.

Он догадывался, что она сейчас скажет. Знал это так точно, словно уже слышал эти слова. Вот почему оказался совершенно не готов к тому, что сказала Лия на самом деле.

— Симпатичный парень, — спокойно заметила она. — Кто это?