Рождественская карусель

Глава 7

Телефон!

Об этом думала Лия, погружаясь в беспамятство. И об этом вспомнила, едва вынырнув из тьмы забытья.

Так у него есть телефон! Все это время он бессовестно лгал!

Гнев помог ей очнуться окончательно. Лия открыла глаза и уставилась яростным взглядом в кремовый потолок.

Кстати, почему кремовый?

Что-то здесь не так. Лия напряженно пыталась понять, что именно. Взгляд ее скользнул к зеленым шторам на окне, затем — к комоду с зеркалом…

Так вот в чем дело! Она в спальне, которую выделил ей Шон!

Лия села на кровати и тут же со стоном повалилась обратно на подушку. Стены закружились в дикой пляске, и к горлу подступила тошнота.

"Не смей терять сознание! Думай! Вспоминай!» — приказала она себе.

Она сидела с Шоном внизу. Голова болела все сильнее и сильнее. Она попыталась встать, а потом…

А потом гигантская черная волна накрыла ее с головой.

— Боже мой! — прошептала она вдруг, беспокойно заворочавшись в кровати.

Шорох простыни и собственные ощущения подсказали, что ни джинсов, ни свитера на ней уже нет. А через мгновение сомнений не осталось: она лежит под одеялом абсолютно голая!

— Вижу, вы очнулись, — раздался от двери знакомый глубокий голос.

Лия ахнула, встретившись взглядом с синими глазами Шона.

— Очень рад, — продолжал он. — Я уже начал бояться, что…

Но Лия не слушала.

— Что вы со мной сделали? — воскликнула она. И сама ясно услышала, как дрожит голос, выдавая внутреннее смятение.

— Что я сделал? — Шон сдвинул черные брови. — Ничего…

— Ах, ничего! — взвизгнула Лия. Страх сжал ей горло, и в голосе появились истерические нотки. — А где моя одежда? Вы… вы раздели меня?

Он не покраснел, не отвел глаза, лишь пожал плечами.

— Ничего другого мне не оставалось, — спокойно ответил он, глядя ей в глаза. — Вам было бы неудобно лежать в постели одетой.

— Неудобно?! — сдавленным голосом повторила Лия.

Она не могла сосредоточиться: мысли прыгали в голове, словно головастики в пруду. О Боже!

Сердце ее сжалось от ужаса. Сквозь щель между шторами сочился яркий солнечный свет.

Тысячи вопросов забились у нее в голове, словно бабочки в сачке. Не может быть! Неужели он ее опоил? Подмешал что-то в кофе…

— Как вы посмели…

— Сбавьте тон, леди! — властно приказал Шон. — Успокойтесь и перестаньте наконец подозревать меня в каких-то гнусных замыслах. Я заботился о вашем удобстве, и ни о чем больше. Вы были больны, горели в лихорадке.

С этими словами он вошел в спальню и поставил на столик у кровати стакан с водой.

— Выпейте воды, и вам станет лучше. А теперь прошу меня извинить…

Он приложил ладонь к ее лбу, но тут же, прежде чем Лия успела сообразить, что происходит, убрал.

— Похоже, температура спала. Как вы себя чувствуете?

— Неплохо, — осторожно ответила Лия, не сводя с него внимательных глаз. Ее по-прежнему мучили подозрения: она не могла забыть о телефоне. Один раз Шон обманул ее; что мешает ему проделать то же самое дважды и трижды? — Только слабость… — добавила она.

Слабость — еще мягко сказано! Девушка чувствовала себя так, словно состязалась в борьбе с чемпионом-тяжеловесом. Все тело болело, ныла каждая мышца, каждая косточка.

— Неудивительно, — ответил Шон. — Позади у вас нелегкие дни.

— Дни?! — На этот раз потрясение было слишком сильным; Лия рывком села и лишь в последний момент, вспомнив, что обнажена, поспешно закуталась в одеяло. — Вы сказали «дни»? И сколько же… — От волнения она не смогла договорить.

— Вы больны уже три дня, — разрешил ее недоумение Шон.

Он присел в изножье кровати, старательно следя за тем, чтобы ненароком не коснуться ее.

— Вы подхватили очень неприятный грипп. Врач сказал…

— Врач? Какой врач?

Выходит, в коттедже был врач? Почему же он не увез ее отсюда?

— Тот, которому я позвонил, как только вы рухнули посреди гостиной. Я не понимал, что с вами, и решил, что самое разумное — спросить совета у врача.

По резкому тону Шона Лия почувствовала, как обидели его подозрения.

— Я… я не так вас поняла.

— Врач быстро определил, что у вас грипп, тот самый, которым переболела уже половина Англии. По-видимому, вы заразились еще в Лондоне, а шок и переохлаждение ускорили развитие болезни.

"Подумать только, три дня!» — размышляла между тем Лия. Целых три дня совершенно выпали у нее из памяти. Впрочем, туман в сознании постепенно рассеивался, и она начала кое-что вспоминать.

Жар… головная боль… мокрая от пота простыня… обрывки бредовых видений… пронизывающий тело мучительный озноб…

Помнила она и кое-что еще. Мужчину с нежными руками и мягким, успокаивающим голосом. Он поил ее водой через трубочку, клал на лоб холодное мокрое полотенце, когда ее мучил жар, и приносил грелку, когда она дрожала от холода. Вспомнилось ей, даже как…

Да нет, не может быть! Это-то уж точно бред!

— Это вы… ухаживали за мной?

— А больше здесь никого и не было, — ответил Шон.

Должно быть, это его спокойствие и равнодушие прибавили ей храбрости и задать следующий вопрос:

— А… а моя одежда?

— Я вам уже говорил, болеть в свитере неудобно. У вас в чемодане я нашел ночную рубашку. Но вы сильно потели, и она промокла насквозь. Пришлось одолжить вам мою тенниску, но сейчас и она в ванной, среди грязного белья.

Лия была слишком слаба, чтобы скрывать свои чувства. Смутное воспоминание по-прежнему беспокоило ее.

— Но я… я не все время страдала от жара, — осторожно заметила она.

Недостаточно осторожно, как видно. Шон понял ее невысказанную мысль: лицо его потемнело, губы сжались в строгую линию, на висках вздулись жилы, словно он поднял тяжелый груз.

— Верно, иногда вас знобило, — ледяным тоном ответил он.

— И вы…

— Прошлой ночью я никак не мог вас согреть. Вы дрожали от холода, и я сделал единственное, что мог сделать в той ситуации, — лег с вами рядом, обнял и прижал к себе, стараясь согреть своим телом. Больше я ничего не делал. Вы, похоже, считаете меня каким-то сексуальным маньяком, но, поверьте, я не настолько истосковался по женщинам, чтобы домогаться беспомощной больной!

Щеки Лии залил яркий румянец, никак не связанный с высокой температурой.

— Я никогда так не думала!

— Разумеется, думали, дорогая. Это написано на вашем хорошеньком личике. Но успокойтесь, бесчувственные жертвы меня не возбуждают. Я предпочитаю женщин в здравом уме, твердой памяти и изнывающих от желания.

Слишком поздно Лия поняла, что натворила. В его голосе вновь послышался холодный сарказм, а ведь в первые минуты его не было! Своими глупыми страхами она оттолкнула Шона от себя, и только она повинна в том, что он повернулся к дверям.

— Шон… — слабо простонала она.

Он остановился, но не повернул головы.

— Простите меня… Я не подумала… Спасибо за то, что позаботились обо мне.

— По-вашему, я должен был бросить вас на полу в гостиной? — проворчал Шон.

Он выслушал ее извинения и ответил! Лия воспряла духом.

— Может быть, хотите поесть? — уже мягче спросил он. — Думаю, вам сразу станет лучше. Вы ведь три дня ничего не ели, от этого и слабость. Хотите супа?

— С удовольствием.

Шон прав, думала Лия, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Ей нужно поесть, хотя бы для того, чтобы вернуть ясность мыслей.

Стыд-то какой! Три дня и три ночи Шон ухаживал за ней, и что получил вместо благодарности? Недоверие, несправедливые подозрения…

Впрочем, не такие уж несправедливые! Ведь с телефоном-то он все же ее обманул!

Лия не успела обдумать, как вести себя дальше: на пороге спальни вновь появился Шон. В руках — поднос с обещанным супом, через плечо перекинута голубая футболка.

— Наденьте это, пока не высохла ваша рубашка. Я бы выстирал ее гораздо раньше, но электричество дали только сейчас. Должно быть, метель оборвала провода. Больше суток в доме не было ни света, ни тепла. Вот почему, чтобы вас согреть, мне пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам.

— А-а…

Порозовев под его насмешливым взглядом, Лия поспешно схватила футболку, скрылась под одеялом с головой и после недолгой возни вынырнула уже одетой. Просторная футболка доходила ей до бедер и надежно скрывала очертания фигуры.

— К чему такая стыдливость? — с насмешливой улыбкой поинтересовался Шон. — Я ведь уже видел вас всякой!

— Я была без сознания! — с достоинством возразила Лия.

— Да нет, я не об этом вспомнил, — как ни в чем не бывало уточнил он.

Лия залилась краской, сообразив, какой момент их общения пришел ему на память. Шон наблюдал за ее мучениями с явным интересом.

— Что ж, будем надеяться, что такое больше не повторится, — произнесла она наконец.

Шон только усмехнулся в ответ; похоже, ее смущение позабавило его.

— Вижу, вам уже лучше, — протянул он. — Посмотрим, посмотрим… Так будете есть?

Лия не сомневалась, что суп застрянет у нее в горле. Однако с первой ложкой супа пришел и аппетит. Вскоре она почувствовала себя гораздо бодрее, настолько, что уже не боялась встречаться взглядом с глазами Шона.

Сам он тем временем сел в кресло, откинулся на спинку и вытянул поперек комнаты длинные ноги.

— Странно, что вы не спросили о погоде. Я готов был держать пари сам с собой, что это будет ваш первый вопрос.

— И что же с погодой? — Лия подняла голову. В голосе ее прозвучала нескрываемая надежда. В ответ Шон невесело рассмеялся.

— Увы, моя дорогая, вы от меня так легко не отделаетесь! Снег валил два дня без перерыва. Боюсь, сейчас по окрестным дорогам невозможно проехать даже на снегоходе. Похоже, Рождество нам придется встречать вместе.

— Рождество?!

Предстоящий праздник совсем вылетел у нее из головы. Она встретилась с Шоном три дня назад, и было тогда…

— Какое сегодня число?

— Двадцать третье декабря, — бесстрастно ответил он. — Завтра — сочельник.

— Не может быть!

Оттолкнув пустую тарелку, Лия уставилась в его спокойное лицо огромными испуганными глазами. Господи, мама, наверное, с ума сходит! Ведь она должна была приехать домой еще два дня назад!

— Мне нужно позвонить!

— Боюсь, это невозможно.

— Хватит! Второй раз вам меня не одурачить! Теперь я знаю, что телефон у вас есть!

— Есть, но воспользоваться им вы не сможете.

— Вам меня не остановить! Слышите, вы, бессердечная свинья? Пусть я заперта у вас в доме, но я еще не ваша пленница! Вы меня не заставите!..

Она взвизгнула от ужаса. Глаза Шона вспыхнули яростью; он вскочил и за три шага преодолел расстояние, отделявшее кресло от кровати.

Лия отпрянула и вжалась в подушку. Не обращая внимания на ее испуг, Шон выхватил у нее из рук тарелку и шваркнул ею об стол с такой силой, что, казалось, тарелка разлетится на мелкие осколки.

Не говоря ни слова, он схватил ее и поднял, легко, словно перышко.

— Шон! — слабо вскрикнула Лия.

Однако Шон не услышал ее бессильный возглас или просто не обратил на него ни малейшего внимания. Распахнув ногой дверь, он двинулся на лестницу.

— Шон! — Повторила она.

— Помолчите!

И Лия замолчала, но не потому, что послушалась его. Просто она поняла: одно неверное движение — и оба они покатятся по крутым ступенькам вниз, на кафельный пол.

Вздрогнув, она инстинктивно вцепилась ему в плечи… и вдруг заметила, что широкая грудь его сотрясается от смеха.

— Не бойтесь, моя дорогая, — пробормотал он удивительно мягким, ласковым голосом. — Вы в безопасности. — И, словно в подтверждение своих слов, крепче сжал ее в объятиях.

Лия снова ощутила дрожь, но не от страха. Совершенно иное чувство пронзило ее измученное тело. Каждый нерв ее откликался на тепло Шона, проникающее сквозь тонкую футболку, на железную мощь его рук и груди. Кровь закипела в жилах; снова, как в дни болезни, Лию сжигал невыносимый жар.

У нее кружилась голова, но не от слабости. Она не могла думать, не могла дышать, не видела и не чувствовала ничего, кроме близости Шона. Прислонившись головой к его плечу, она взглянула ему в лицо, желая еще раз увидеть волевой подбородок и чувственный рот. Отсюда она не видела ужасного шрама: лицо Шона вновь обрело совершенную красоту, разбившую сердца стольким пламенным поклонницам инспектора Каллендера.

Казалось, сознание вновь готово было ее покинуть. Полузабытые воспоминания всплыли на поверхность, словно пузыри на воде: с каждой секундой Лия все яснее вспоминала, как он склонялся над ней, как шептал что-то ласковое и утешительное…

Он обтирал ее горящее тело влажной губкой, давал ей прохладную воду и всячески облегчал ее страдания. Но стоило ей оправиться от болезни, как Шон вновь превратился в бессердечного, жестокого мучителя.

Внизу Шон повернул налево, в ту часть дома, где она еще не была. Оглянувшись кругом, Лия не смогла сдержать слабого возгласа восхищения. Она оказалась в уютной комнатке, заставленной книжными полками, у окна стоял массивный деревянный стол.

Но в следующий миг она заметила на краю стола телефон, и в сердце острым ножом вонзилась мысль о том, как хладнокровно Шон лгал ей.

Шон усадил ее в кожаное кресло с высокой спинкой, а сам отступил к столу.

— И покончим наконец с этой комедией ошибок!

Лия подняла глаза. Теперь, когда Шон стоял к ней лицом, она могла ясно оценить, какой невосполнимый ущерб нанес его красоте шрам от аварии.

Лихорадочный жар пропал, и Лию охватила дрожь. Ей вдруг подумалось, что два профиля Шона представляют две стороны его личности и она в полной мере узнает их обе.

Левый профиль — ангельский лик, воплощение сильной, мужественной красоты. В детстве у Лии была Библия с картинками: так выглядел там архангел Михаил.

Правый профиль — тоже ангел, но падший и проклятый. Темный ангел, исполненный горечи и злобы ко всему сущему, находящий жестокую радость в том, чтобы делать других сопричастными его несчастью.

Таков Шон: он может быть и ангелом, и демоном. Сейчас он нежен и заботлив, а в следующий миг — опасен и враждебен, как воплощение зла. Добро и зло сменяют в нем друг друга, словно в калейдоскопе, и она не в силах угадать, какой Шон предстанет перед ней в следующую секунду.

— Мне вы не верите, так поверьте собственным ушам!

Гневным движением он столкнул телефон ей на колени и прислонился к столу, засунув руки глубоко в карманы. Лия колебалась, не понимая, чего он от нее хочет.

— Ну! — поторопил он ее. — Вы хотели позвонить? Валяйте, звоните!

Лия робко протянула руку к телефонной трубке, не веря, что Шон и вправду позволит ей набрать номер.

Но, едва подняв трубку, она поняла, зачем Шон принес ее сюда и что хотел ей доказать.

Телефон молчал. В трубке не слышно было даже потрескивания — глухая, мертвая тишина.

— Телефон перестал работать еще до того, как погас свет, — бесстрастно сообщил Шон. — К счастью, прежде, чем это случилось, я успел дозвониться до врача.

Он сухо, иронически усмехнулся.

— Если помните, телефон зазвонил как раз тогда, когда вы упали в обморок. Автоответчик принял сообщение от Пита: он, понимаете ли, слишком поздно вспомнил, что у Энни теперь другая машина.

Нет, это было уж слишком! Сперва поверить лжи Шона, смириться с тем, что в коттедже нет телефона и связаться с матерью ей не удастся. Потом узнать, что телефон все-таки есть. И в довершение всего убедиться, что телефон, хотя и есть, бесполезен. Господи, что же будет с мамой?!

При этой мысли глаза Лии наполнились слезами, и она подняла руку, чтобы смахнуть с лица предательское свидетельство слабости.

— Лия, послушайте… ну не все же так плохо! Аметистовые глаза ее вспыхнули гневом.

— Не все так плохо? — вскричала она. — Да вы хоть понимаете, что вы натворили? Можете себе представить?..

Шон вскинул голову, недобро сощурился, но Лия успела разглядеть в его глазах проблеск подлинной тревоги.

Мстительная радость охватила ее. Наконец-то она пробила его броню, нанесла удар его самоуверенности! Пусть непогрешимый Шон Галлахер узнает, что и он способен ошибаться!

— Вы знаете, куда я ехала, когда встретилась с вами? К вашему сведению, я ехала домой, к маме. Поскольку я так и не появилась, она, наверно, позвонила мне в Лондон, потом Энди, потом начала обзванивать подруг… И, разумеется, никто ничего не знает! Вы представляете, что с ней сейчас творится? И, главное, именно сейчас, когда ей и без того тяжело, я нужна ей, как никогда…

Она остановилась, чтобы перевести дух, и в этот миг в ее тираду ворвались негромкие слова Шона:

— Я ей позвонил.

— Что вы сделали?

Нет, слух ее не подвел. Она все расслышала правильно.

— Позвонил вашей матери. Сразу после разговора с врачом. Нашел у вас в сумке записную книжку, позвонил ей и сказал, что вы здесь и в безопасности.

Возможно, «безопасность» — не совсем подходящее слово, когда речь идет о Шоне Галлахере. Но сейчас Лия об этом не думала.

— Вы ей позвонили! — Она просияла. Слезы мгновенно высохли, горе и гнев рассеялись, словно туман при восходе солнца. — Чудесно! Спасибо вам, Шон! — Не думая, что делает, она вскочила и крепко обняла его. — Огромное вам спасибо! — И звонко чмокнула его в щеку.

Этот чисто инстинктивный поцелуй, жест благодарности и облегчения, застал Шона врасплох. На долю секунды он застыл, как статуя, глядя ей в лицо странным, остекленевшим взором.

Но не успела Лия отстраниться, как Шон вышел из транса и начал действовать с быстротой и силой, каких она от него не ожидала. Миг — и сильные руки сжали ее в объятиях, не оставляя надежды на побег, а требовательные мужские губы впились в рот яростным поцелуем.

На несколько секунд сознание Лии раздвоилось. Одна часть ее души приветствовала бурную страсть Шона; другая же отчаянно, всеми силами боролась с пламенной жаждой, грозящей поглотить ее целиком.

Но жажда победила рассудок. Обвив руками шею Шона, Лия призывно приоткрыла губы, и языки их сплелись. Теперь уже она прижимала его к себе, она перебирала пальцами его темные волосы, склоняя его голову все ниже и ниже.

Голубая футболка задралась, и ничто не мешало ему скользить ладонями по ее животу и бедрам, с наслаждением ощущая нежную кожу.

Тихими стонами она побуждала его продолжать. Эти прикосновения рождали в ней необыкновенное, неведомое прежде наслаждение. Вот она прижалась к Шону, словно хотела влиться в него, сплавиться с ним в единое существо. Руки его скользнули под футболку, выше, ближе…

Но внезапно близость их прервалась. Шон отпустил ее так неожиданно, что Лия упала бы, если бы не обнимала его за шею. В следующий миг он резко отступил, и Лия, обессиленная, тряпичной куклой упала в кресло.

Шон выругался — негромко, но с такой силой, что внутри у нее что-то сжалось от тревожного предчувствия. Но ожидаемого взрыва не последовало: настроение его с быстротой молнии изменилось вновь, и ярость сменилась уже знакомым Лии холодным равнодушием. Потрясенная, измученная, опустошенная, она уже не знала, какой Шон ей больше ненавистен — обжигающий или ледяной.

— Право, не стоит благодарности. Это самое меньшее, что я мог для вас сделать.

Лия не верила своим ушам. Изумление ее превосходило все пределы. Полно, да человек ли он? Не обманывает ли она себя, полагая, что в груди у него бьется сердце, что он способен чувствовать и страдать?

Но вот Лия заметила, что рука, которой он откинул волосы со лба, еле заметно дрожит, а взгляд устремлен куда-то в пустоту над ее головой, и поняла, что в броне Шона появилась трещина.

— Я хотел позвонить и вашему жениху, но не нашел его телефона. У вас в записной книжке по меньшей мере четверо Эндрю. Не знаю, который из них — ваш жених.

Лия догадывалась: эти слова он произнес намеренно, желая уязвить и пристыдить ее. Ей представилось, как Шон сидит над ее записной книжкой, скрупулезно подсчитывая мужские имена и телефоны.

Она могла бы рассеять его заблуждение. Могла бы объяснить, что большая часть телефонов принадлежит ее однокашникам. Перед выпуском весь курс в колледже обменялся телефонами, так в записной книжке Лии появилось свыше двадцати номеров, большинство из которых она набирает лишь два-три раза в году, чтобы поздравить старых приятелей с праздником. А Шон, разумеется, решил, что она флиртует со всеми встречными мужчинами, да еще и ведет список своих жертв.

— Так что, боюсь, ваш дорогой Энди не знает, где вы. Разве что ваша мать позвонила ему.

— Наверняка позвонила! — бодро отозвалась Лия.

Она с большим облегчением услышала, что Шон не стал звонить Энди. Ведь из разговора с «женихом» Лии он мог бы выяснить, что никакой помолвки не было.

Три дня назад Лия готова была признаться в этом сама — и призналась бы, если бы не помешал телефонный звонок. Но сейчас, подумав, решила держать язык за зубами. Не стоит рисковать. Прежде чем сказать правду, она должна разобраться в собственных чувствах.

Одно ясно: на влюбленную и счастливую невесту она ни капельки не похожа.

Она беспокоится о матери, а об Энди и не вспомнила бы, если б о нем не заговорил сам Шон. Разве так ведут себя влюбленные? Люби она Энди хоть немного, он не выходил бы у нее из головы, она считала бы дни до встречи… и, уж конечно, не стала бы целоваться с другим.

Все это может означать только одно: она совершенно не любит Энди. А значит, и думать нечего о том, чтобы принять его предложение.

Лия вздрогнула, ощутив, как побежала по спине холодная струйка пота. В последние несколько месяцев все, во что она верила, перевернулось вверх дном, только Энди остался прежним. В самые тяжелые минуты он был рядом, и Лия знала: что бы ни случилось, на него она может положиться.

Но похоже, что встреча с Шоном отняла и эту последнюю опору. Энди остался прежним, изменилась она сама. Шон ворвался в ее жизнь, словно снежная буря, и теперь Лия не узнавала знакомых примет своей души. Трезвый рассудок, здравый смысл, гордость, чувство ответственности — все, все погребено под раскаленной лавой страсти.