Рождественский поцелуй

Глава 4

Она знала, что скоро вернется Хоук. Охранник, которого он оставил снаружи был мужчиной. Она заметила, еще до заключения, да и после, что вокруг нее редко увивались мужчины.

У нее были охранники-женщины. Ее доктором была женщина. Ее посетителями альфа-самки, Хоуп, или жена первого помощника — Фэйт. Иногда ее навещала Черити Ченс, но с тех пор, как родился ее сын Эйден, она больше не заходила.

Она увидела, как Рендж Ровер въехал на маленькую гравиевую дорожку напротив хижины, которую ей выделили, и из него вышел Хоук. Такой высокомерный, каким только может быть человек, красивый, как смертный грех, он стоял под падающим снегом. Не позволяя никому идти за ним или против него.

Он был неотъемлемой частью команды безопасности Убежища. Он был советником и главой безопасности на станции связи, где она работала полтора года назад. Он был надежным и честным, но с ним было не просто работать. Он не переносил дураков, и не думал дважды, перед тем как вышвырнуть кого-то, кто не отвечал стандартам.

Интересно, он по-прежнему отвечает за безопасность? — подумала она. Она поняла, что даже не имеет представления о том, чем он сейчас занимается.

Она видела, как он ездил по лагерю, останавливался, говорил с охраной, направлял их на разные территории или шутил с ними. И вдруг она осознала, что не видела улыбки на его лице с тех пор, как ее выпустили.

Он часто улыбался ей, когда она работала на охрану Стаи. Это были осторожные маленькие полуулыбки, как будто он не знал как выразить свои чувства в ответ на ее миленькие шуточки или на попытки флиртовать с ним.

Господи, она так сильно влюбилась в него, поняла она. За те месяцы, которые они провели, работая вместе, вместе обедая в маленьком саду позади охранного центра она безвозвратно влюбилась в него.

Он не целовал ее. Не прикасался к ней. Он был вежливый, галантный. Такого она еще ни к кому не чувствовала. Он был дорог ей больше жизни, и раны, которые она нанесла в их отношениях, были глубокими. И приносили боль им обоим.

Она, уже тогда, знала о зове самки. Было нетрудно узнать об этом, если работаешь рядом со Стаей. И она знала признаки этого. Это начиналось между ними. Нужен был всего лишь небольшой поцелуй, или легкое прикосновение, и между ними бы разгорелось пламя, словно пожар, вышедший из-под контроля, как говорила Фейт.

Фейт, Хоуп и Черити были с ней предельно честны в отношении зова самки. Несмотря на то, что ее называли предательницей, они никогда не отмалчивались, если она спрашивала их об этом.

Когда Хоук подошел к входной двери, она сложила руки на груди. Почему они были так честны с ней, если подозревали в предательстве?

Конечно, если ее осудили за преступление, это не значило, что мир сможет увидеть ситуацию с ее стороны. Здесь не было ни адвокатов, ни какой-либо защиты. Закон Стаи был предельно ясен. Соглашения, которые она подписала, были сложены из лаконичных кратких терминов. Она согласилась на наказание, если когда-нибудь предаст Стаю. И она подписала их, зная, что добровольно никогда не предаст их.

Она знала, что там есть этот маленький факт. Добровольно. Наркотики, которыми ее отец опоил ее давали ей небольшой выбор.

Дверь открылась, и поток высокомерия и целенаправленности ворвался внутрь, как и человек, которому они были присущи.

У него на плече была сумка. Отодвинув ее в сторону своей ручищей, он повернулся чтобы закрыть дверь на замок. Джессика склонила голову набок. Снова дары? С тех пор, как она вышла из тюрьмы, он посылал ей одежду, туфли, сапоги, пальто. Во время заключения он посылал ей еду из ее любимого фаст-фуда, а так же мягкую одежду, которая помогала ей согреться в камере, в которую ее посадили. Он постоянно присылал ей подарки. А это был первый раз, когда он принес что-то сам.

— Надо поговорить.

От такого резкого заявления, ее брови поползли вверх, а он развернулся и направился к кухне. Она пошла за ним, хотя от его высокомерного тона волосы у нее встали дыбом.

Зайдя в кухню, она увидела, что он положил сумку на кухонный стол и начал выкладывать содержимое. Банка обычного кофе, упаковка минералки из шести бутылок, ее любимое шоколадное печенье и пузырек с какими-то таблетками.

— О чем именно нам нужно поговорить? От вида кофе у нее почти потекли слюнки. Это была ее любимая фирма.

— Об этом.

Он поставил пузырек с таблетками на самое видное место — перед заманчивым кофе и печеньем, покрытым шоколадом. Она снова подняла брови.

— И что это такое?

— Гормоны для зова самки, заявил он. Выражение его лица было напряженным, почти запрещающим, когда он смотрел на нее своими желто-коричневыми глазами. — Они для более неприятных симптомов. Тебе также нужно решить, хочешь ли ты что-то предпринять для предотвращения беременности. Он достал еще один пузырек с кармана рубашки и поставил рядом с первым.

Джессика почувствовала, что ее сердце забилось чаще. Внезапно она почувствовала толчок в груди, кровь циркулировала по ее телу и она почувствовала трепет в тех местах, на которые раньше старалась не обращать внимание.

Клитор набух, и ее соки начали подтверждать ее возбуждение. Она чувствовала, как похоть заполняет все ее тело, и эмоции, с которыми она не хотела иметь дело закрадываются в ее сознание.

— Все уже решено, да? — прошептала она, глядя на него. — Не зависимо от того, хочу я этого или нет, это произойдет?

Он дышал медленно, глубоко.

— Ты моя самка, Джессика. Мы оба знаем, что это значит. Я пытался держаться от тебя на расстоянии. Я старался дождаться правильного времени, чтобы начать ухаживать за тобой, чтобы дать тебе шанс принять то, что происходит.

— Правильного времени? — она через силу улыбнулась. — Я была в тюрьме, Хоук. А ты даже не навестил меня. Я едва видела тебя с тех пор, как меня выпустили. Возможно, тебе стоит сначала подумать, что значит ухаживать за женщиной, прежде чем ты решишь сделать это.

Его челюсть сжалась, мышцы напряглись, она видела как он сжал зубы.

— Я хотел, чтобы у нас было больше времени.

Казалось, он выталкивает слова изо рта. — Перед тем, как начать ухаживать за тобой, я хотел удостовериться в твоей безопасности, охране. И твоей свободе. Он сказал последнее слово почти сердито. — Я хотел, чтобы ты сама меня выбрала. Я не хотел подогревать твой зов.

— Но все изменилось. Почему? Она почти смягчилась из-за его слов, из-за нужды, которую она видела в его глазах, и из-за того факта, что не смотря на случаи с другими самками, он пытался дать ей возможность выбора, возможность отступить, если это было не то, что она хотела.

— Потому что я не могу найти человека, который преследует тебя с того момента, как тебя выпустили, сказал он.

Джессика замерла от этого заявления.

— Что ты имеешь ввиду? Преследует меня. Как может кто-нибудь, кроме Стаи, преследовать меня, Хоук? Особенно здесь, в Убежище?

Он отвернулся от нее. Его губы были плотно сжаты, когда он снова посмотрел на нее.

— Некоторые клиники из общества чистокровных нашли препарат, который помогает замаскировать индивидуальный запах на некоторое время. Со времени твоего освобождения мы видели знаки охотника. Мы чуем запах его оружия, то, что он мужчина, и его намерение убивать. Он пытается проскользнуть в Убежище и пройти сквозь нашу охрану с помощью этих наркотиков. И он охотиться за тобой.

Страх зашевелился у нее в желудке. Отворачиваясь от него, она запустила пальцы в свои распущенные волосы, перед тем как подойти к окну, за которым, снег казалось, падал теперь быстрее, сильнее.

— Он хочет убить меня, мягко сказала она. — Потому что я была в состоянии спасти самок, которых они бы убили во время того нападения.

Нападение, для которого она достала ту важную информацию.

— Это то, что мы узнали, мягко сказал он. — Твой отец отдал приказ перед смертью — как только тебя выпустят, тебя должны убить.

— Я предала его. Она горько улыбнулась, поворачиваясь к нему спиной. — Отец никогда не был вежлив с теми, кто противился его решениям.

— Есть еще несколько основных членов банды, о которых мы ничего не узнали до твоего освобождения. Большинство членов этой группы были на вечеринке, во время которой напали на Стаю, но этих людей там не было. Мы пытались установить их личности, но до сих пор нам ничего не удалось выяснить.

Джессика медленно кивнула. Перед выходом из тюрьмы люди из Стаи приносили ей фотографии, просили опознать людей, с которыми, она знала, работал ее отец. Ее просили назвать всех, кого не было на этих фотографиях. Стая допрашивала досконально. Она узнала всех друзей своего отца на этих фотографиях, так же как и тех, кого она не знала.

— И что все это сделает с зовом самки? — она снова посмотрела на пузырьки с таблетками.

— Ты моя самка. Его голос вдруг стал гортанным, рычащим, что послало мучительную волну чувствительности во все ее нервные окончания, и мужчина, стоявший рядом, знал об этом. — Я ждал пятнадцать месяцев, Джессика. Я хотел ухаживать за тобой. Я хотел, чтобы это был твой выбор, чтобы тебе это тоже было нужно, а не мне одному. Но сейчас опасность возрастает, и я отказываюсь рисковать твоей жизнью. Его кулаки сжались, в то время как глаза светились голодом. — Я не позволю тебе умереть. Я не позволю причинить тебе вред. Он двинулся к ней, медленно и уверенно, целенаправленным движением, во рту у нее пересохло, а губы приоткрылись в ожидании.

Своими сильными руками он обнял ее за плечи, она смотрела на него снизу вверх, загипнотизированная этим человеком, и его взглядом.

— Я защищаю то, что принадлежит мне. Его глаза пробежали по ее лицу, остановились на губах, перед тем как их взгляды встретились. — Ты моя, Джессика. Ты была моей с того дня, как я впервые увидел тебя. Я не могу сдерживать зверя внутри меня, который тебя требует. Я не могу отбросить потребность защищать тебя. И я должен быть уверен, что у тебя достаточно времени и свободы, чтобы сделать выбор, даже если это будет стоить мне жизни. Но теперь я буду рядом, день в день. Я защищу тебя. И сдерживать голод, который будет сближать нас, невозможно.

Вот почему он принес ей гормоны и таблетки. Новые гормональные препараты давали самкам свободу, они могли наслаждаться жизнью без последствий, которые обычно сопровождали их действия. Кофеин и шоколад усугубляли симптомы зова самок. Возбуждение, потребность спаривания, прикосновения, поцелуи и поглаживания, невозможно было ничего отрицать. Это могло вызывать даже боль. Джессика знала, что для самца воздержание от секса могло стать агонией, если его разлучить с его самкой, не позволять чувствовать ее прикосновения, не заниматься с ней сексом или не знать ее тела.

Она вдохнула, немного вздрогнув, когда подумала об этом.

— А если я не хочу спариваться с тобой? — спросила она.

Его руки упали с ее плеч, затем он снова обнял ее.

— Мы оба знаем, что это не так, мягко сказал он. — В тебе говорит злость, но я тебя не виню за это. Но есть потребности, и есть эмоции. И если бы ты не провела год в заключении, ты бы уже была в моих объятиях. Мы оба это знаем.

— Но я ведь была в тюрьме, Хоук. Она отодвинулась от него, сжимая руками плечи, потом посмотрела на него, и наконец, повернулась к нему лицом. — Ты держался в стороне от меня. Никогда не приходил ко мне.

— Я бы выбрал тебя. Он выдавил эти слова. — Я бы взял тебя, Джесс. Нам нужно было время, чтобы доказать твою невиновность. Я знал, что добровольно ты никогда нас не предашь. Я должен был доказать это.

Удивление промелькнуло на ее лице, удивление, которое она не могла скрыть.

— Ты пытался доказать мою невиновность? — она нахмурилась. — Но, Хоук, я не была невиновной. Мы оба это знаем.

Она предала Стаю. Хоуп, Фейт и Черити чуть не убили из-за нее. Она была ответственна за нападение на Убежище, что могло убить множество из них.

— Ты не была виновной, заявил он голосом, полным решимости. — Джессика, что бы там ни произошло, ты не была тем, кто добровольно выполнял свою часть работы. Сейчас у нас есть доказательство этого факта. Я даже тогда это знал.

— Но ты не потрудился сообщить мне об этом, сказала она с тенью насмешки. — Ого, Хоук. Чего бы тебе это стоило? Записки? Телефонного звонка? Ты мог бы сказать, что до сих пор даешь мне право выбора. Возбуждение подогревал гнев. Потребность против боли, знание того, что она была одна, что он не пришел к ней, заполнило ее до краев. — Ты мог бы сделать хоть что-то, черт побери! Ее голос повысился до крика, когда боль перекрыла все другие эмоции.

— Делая это, я поставил бы под угрозу все расследование, которое я организовал, чтобы доказать твою невиновность, выпалил он в ответ. И хотя его голос оставался низким, спокойным, в нем была власть, что поумерило ее пыл. — Если бы я сделал хоть что-то, я бы рисковал твоей жизнью и уверенностью наших врагов, что ты умрешь и заберешь их секреты с собой в могилу.

— И еще ты думал, что у тебя есть хорошая причина для твоих действий, что я просто легла бы и приняла зов самки как таковой, и у меня не было бы выбора? — парировала она сердито. — Прости, Хоук, но не звучит ли это слишком высокомерно, даже для тебя?

Одна тяжелая черная бровь выгнулась над золотыми глазами в насмешливом недоверии, когда он посмотрел на нее.

— О, да, как глупо с моей стороны забыть о высокомерии Стаи, фыркнула она. — Вы, ребята, просто не знаете пределов, да?

Выражение его лица застыло.

— Животное иногда очень поверхностно, Джесс. Он вздохнул. — Необходимость защищать тебя, быть рядом с тобой сейчас для меня на первом месте. Он скривился, клыки блеснули в уголках его рта, напоминая ей, что он был близок к своим братьям-животным. — Ты моя самка. Все внутри меня требует, чтобы я удостоверился в нашей связи. Я пытаюсь быть разумным. Я пытаюсь быть человеком в этом деле, но мне это сложно дается.

Он пытался быть человеком?

Джессика откинула голову и посмотрела на него снизу вверх, ей вдруг стало любопытно, принадлежит ли она только ему?

Это и пугало ее, и возбуждало.

Этот мужчина, такой большой и смелый, такой исключительный, хотел ее. Только ее. Как только он примет зов самки, у него больше никогда не может быть другой женщины. Инстинкт спаривания будет удерживать его в стороне даже от самой желаемой женщины. Он будет принадлежать только ей одной. Разве у нее когда-либо было что-то, что принадлежало только ей?

— Джессика, его голос был мягким, завораживающим, он приблизился к ней, его большое тело защищало ее тело, он поднял руку и провел тыльной стороной ладони по ее щеке. Этот жест был такой нежный, подавляюще ласковый, у нее чуть не перехватило дыхание. — Я не могу сейчас переложить твою защиту на кого-то другого, предупредил он, его задумчивый тон полоснул ее по сердцу. — Ты слишком важна для меня. Ты слишком много для меня значишь. И часть моей души, которая тебя уже заклеймила, дрожит от страха, что я могу потерять тебя.

— Хоук. Она хотела потрясти головой, чтобы остановить его.

Она не знала, была ли она к этому готова. Она не знала, сможет ли справится с зовом самки и новой угрозой ее жизни.

— Я буду с тобой изо дня в день, сказал он ей, когда она посмотрела на него тихая, сконфуженная. — Я защищу тебя ценой моей жизни, Джессика, но ты и я знаем, что возбуждение, которое существует между нами, не ослабнет. Это не просто последствие зова самки, это последствие того, чего мы оба хотели. Мы принадлежим друг другу.

Ее губы приоткрылись, когда она попыталась найти опровержение этому факту, но не нашла. До того, как предать Стаю, до того, как ее заключили, она мечтала о зове самки. Она мечтала принадлежать ему.

До предательства. До того, как она потерялась в неусыпных попытках своего отца уничтожить Убежище, и всех, кто там жил.

— Это не сработает, прошептала она, хотя не могла оторваться от его прикосновения ни на секунду. — Это не сработает, Хоук.

Ей пришлось заставить себя отодвинуться от него. Это была самая сложная вещь, которую она когда-либо делала в своей жизни. Когда между ними было несколько футов, она посмотрела на него, несчастная от того, что именно она снова отдаляется от него.

— Если со мной что-то случится, ты останешься один. Она тяжело сглотнула при этой мысли. — Ты не найдешь другую самку. Ты не будешь себя нормально чувствовать рядом с другой женщиной.

— Не надо, Джессика…

— Ты останешься один, прокричала она в гневе. — Я знаю, что такое одиночество, Хоук. Я знаю, каким пустым и мрачным оно может быть, и я не хочу для тебя такого будущего.

Спать бесконечными ночами, свернувшись на койке. Месяцы агонии, проведенные в мечтах, слезах, желании увидеть того, кого она видеть не могла.

— Этого не случится, сказал он, словах была уверенность.

— Ты не можешь быть в этом уверен. Она отступила на шаг, когда он придвинулся ближе. — Я не хочу рисковать. Не сейчас. Когда у нас есть шанс выяснить наши отношения. Пока мы еще не знаем, есть ли у нас будущее.

— О, конечно у нас есть будущее.

Прежде чем она успела увернуться от него, он прижал ее к стенке холодильника, его тело было таким теплым, манящим, прикасаясь к ее телу. Тепло, казалось, окружало ее, просачивалось в нее. Он прижал ее руки к своей груди, воздух застрял у нее в горле, когда она посмотрела в его лицо, в котором было превосходство, голод.

— У нас есть будущее, Джесс. Одна его рука скользнула в ее распущенные волосы, другой рукой он сжал ее бедро. — И оно начинается прямо сейчас.