Роковые поцелуи

Глава 20

Элеонора пыталась выпрямиться на скамеечке для отдыха в ванной, но соскальзывала в самый решающий момент. Она чувствовала себя, как одалиска, приготовленная для услады султана.

– Ахилл, я могу…

– Тс-с. – Он снял с нее мокрую рубашку, затем намочил губку и сжал ее, вода хлынула меж его сильных пальцев. Его взгляд скользил по ее телу, тогда как руки медленно намыливали губку мылом.

Элеонора нервно облизала губы, еще раз попробовала выпрямиться, но потом сдалась. Делая попытки встать, она не замечала, как вода окатывает ее нежную грудь – чувственную хранительницу его губ, языка, влажного жара его дыхания… Она слабо застонала.

Тыльной стороной мокрой ладони Ахилл провел под подбородком у Элеоноры.

– Мадам должна расслабиться, – вполголоса произнес он, проводя рукой по шее и плечам. Его пальцы описывали небольшие круги, позволяя воде ласкать ее кожу.

Элеонора закрыла глаза, давая возможность жару прикосновений Ахилла и теплу воды проникнуть в нее.

– Я лишь хотела смыть дорожную грязь, – прошептала она.

Элеонора почувствовала, как влажная мыльная губка движется во впадине под шеей, потом скользит ниже и ниже, медленно направляясь к ложбинке груди. Возбуждение и ожидание стали нарастать в ее неуправляемом теле. Она непроизвольно чувственно выгнула спину, устремляясь к его прикосновениям. На губах появился призыв, и она боролась с собой, чтобы не произнести его.

Ахилл обвел губкой вокруг каждой груди, проводя по мягким сферам, как если бы они были объектом безмерного почитания. А он все еще не…

– Пожалуйста, – взмолилась Элеонора. – Ты играешь со мной.

– Я играю на тебе, моя прекрасная Элеонора, – произнес Ахилл тихим трепещущим голосом. – Я хочу, чтобы ты ощутила самую замечательную музыку удовольствия. – Элеонора чувствовала слова Ахилла точно так же, как и прикосновения, и они проникли до самых дальних уголков ее души.

Шелковистая губка круговыми движениями скользнула ниже, под воду, к ее животу, бокам. Ахилл играл на Элеоноре адажио: тер, поглаживал, ласкал. Он поднял ее ноги и медленно стянул чулки, дразня нежную кожу под коленками, а потом, словно первые аккорды сонаты, длинными продолжительными движениями дирижерской палочки, провел губкой по бедрам.

Элеонора чувствовала каждую ноту скользящего мыла, подбирающегося все выше и выше, к самой верхней точке ее бедер. Тепло воды уже перестало иметь значение. Первое острое желание начало настойчиво звенеть под кожей. «Тирания» его искусных рук управляла ею, порабощала ее…

– Ахилл, – взмолилась Элеонора, желая большего, желая, чтобы он повел ее к воротам рая. – Я хочу…

– Ты хочешь чего, моя Эл? – В смеющемся голосе звучала музыка. – Скажи мне, моя прекрасная мадьярка, скажи. Ты хочешь этого?

Ахилл опустил губку, и его руки скользнули вверх к внешней части бедер, поднимая Элеонору и сжимая ладонями мягкие округлости ягодиц.

– Да! – крикнула она. Руки Ахилла переместились выше, на чувствительную кожу спины, а большие пальцы с боков дразнили ее грудь.

– Пожалуйста, да-а, еще…

– Еще? – Ахилл перегнулся через край ванны; пламя камина играло на его великолепном торсе. Его язык направился к темной розе груди, добрался до ее бутона…

Голова Элеоноры откинулась назад, тело напряглось, а он все еще не… Она подняла руку из воды и погрузила пальцы в волосы Ахилла, привлекая его голову к себе.

– Ты делаешь меня развратницей, – простонала Элеонора. – О-о, пожалуйста.

Раздался сочный мужской поцелуй удовлетворения.

– Не развратницей. Женщиной. – Ахилл поцеловал сосок и захватил его губами.

Элеонору словно молнией пронзило, и она вскрикнула. Она не будет больше бояться грозы, а напротив, станет желать ее. Умолять о пламени из рук дьявола. Ее спина изогнулась еще сильнее, она подалась вперед, навстречу создателю бури.

Ахилл сосал ее грудь, лизал, дразнил и" дергал ее губами. Унесенная исступлением удовольствия, Элеонора издалека услышала сладкий стон, как будто триумф внутри нее обретал голос.

Рука Ахилла нырнула под воду, и его пальцы стали поглаживать мягкую, увлажненную бухту ее желания. Он гладил внутреннюю поверхность ее бедер, кончики его пальцев легонько касались ее тайного укромного уголка. Бедра Элеоноры приподнялись навстречу его прикосновениям.

– А-ах, дьявол, ты хочешь заставить меня умолять тебя?

– Тс-с-с, моя сладкая Элеонора. Не говори ничего, лишь вкушай удовольствие. – Палец скользнул внутрь. Стон наслаждения потряс Элеонору. Ахилл ласкал самое интимное место Элеоноры, возбужденное от страсти. Он коснулся бутона ее желания.

– А-ах, – вскрикнула Элеонора, зажмуривая глаза. Музыка шторма играла в ней. Никакого дождя, только клубящиеся облака и горячее, сладкое напряжение, разрастающееся, иссушающее, арпеджио желаний, играющее все быстрее и быстрее…

Напряжение закручивалось в спираль все туже и туже. Элеонора подвинулась еще ближе. Ее тело и душа начинались и кончались там, где он касался ее.

Не осталось ничего – ни разума, ни ощущения себя, – лишь его прикосновения, как вихрь, как жар бога огня, и Элеонора расплавилась. Ахилл создавал ее, лепил, увлекал дальше.

И музыка, непрекращающаяся музыка, песня ее тела, звучание нервов, кровеносных сосудов, мускулов, крови – всех оживших частиц, пульсирующих в мелодии, которую впервые спели небеса.

Звуки ее стонов сложились в его имя.

– Ахилл, Ахилл… – мольба, литургия, благодарение. Бушующая музыка достигла своего апогея. Ее крик взлетел ввысь. Тело содрогнулось. Экстаз накатывал снова и снова, музыка, свет и прикосновения черного ангела понесли ее к райскому забытью.

Нить ясной мысли проплыла через разум Элеоноры. «Бархат, – подумала она, – вода превратилась в бархат». Она потянулась. Такой теплый, сухой и… Она открыла глаза.

Ахилл лежал рядом на огромной императорской кровати и с улыбкой глядел на нее. Оба они были абсолютно нагими.

– Ты – сон, ставший явью, – сказал Ахилл. Элеонора улыбнулась, но с печалью и сожалением.

– Мой сон. Или, может быть, я утонула в реке, а ты награда небес…

Ахилл провел пальцем по губам Элеоноры.

– Не говори о реке, – предостерег он ее. – Я не хочу вспоминать тот ужас.

– Вокруг столько ужасного, Ахилл. – Элеонора приподнялась на локте и посмотрела на него. – Не езди в Вену. Вернись во Францию, к своей прежней жизни, которой ты жил до встречи с глупой женщиной.

Он остановил ее слова поцелуем.

– Я не могу, Элеонора. Того человека больше не существует.

– Но он может, – закричала Элеонора, вставая на колени. – Константин признал тебя своим сыном! И разве такая мелочь, как старый рисунок, изменит это?

– Правда этого рисунка – не мелочь, – ответил Ахилл. – И хотя я больше не могу претендовать на кровь Д'Ажене, я все еще солдат. Война делает подобный опыт ценным, и вокруг много тех, кто заплатит за них, не слишком обращая внимание на родословную.

Я мог найти тысячу причин, чтобы убедить себя в том, что этот рисунок не имеет со мной ничего общего. Совпадение. Ложь. Было бы легко взять мой портрет и немного его изменить. В силах врагов поступить так, хотя это выше понимания.

Фактически так должно было случиться. Твои братья оказались умнее других. Я даже убедил себя, что такая умница, как ты, стала жертвой обмана. Пока…

– Твоя мать…

– Моя мать. – Ахилл нежно погладил шелковистую кожу щеки Элеоноры. – Я никогда прежде не видел любви на лице своей матери.

Элеонора обняла его, стараясь впитать в себя все обиды, все раны, которые она причинила и нанесла ему.

– Разве ты не можешь считать эту любовь в некотором роде вознаграждением? Чувства твоей матери к человеку, от которого она родила сына?

– Любовь – вознаграждение? Или моя награда – это ты? – Ахилл поцеловал Элеонору в шею. Его теплые влажные губы возбудили ее. – Ты – мое спасение, – шептал он ее телу. – Ты – мой разум.

Элеонора погладила рельефную мускулистую грудь Ахилла, получая удовольствие от ощущения ее твердости.

– А ты – моя безрассудность, – произнесла она, ощущая жажду утолить голод страсти. Элеонора начала целовать все тело Ахилла.

Очевидность его горячего и несомненного желания обожгла ее бедра. Элеонора опустилась ниже, чтобы прикоснуться к его мужской плоти, и обхватила ее пальцами.

Ахилл застонал и выдохнул:

– Любимая Элеонора. – Она крепче сжала руку и начала двигать ею вверх-вниз. Глаза Ахилла закрылись, а голова вдруг оказалась слишком тяжелой. – Да! Боже, да!

Элеонора никогда прежде не дотрагивалась до мужчины подобным образом, никогда не чувствовала твердую и живую мужскую плоть. Ее дыхание участилось. Ей захотелось ощутить… попробовать. Она сжала ее'. Из горла Ахилла раздался чувственный хрип. Элеонора поцеловала его бедро, дорожку волос к нему, концы черных шелковистых завитков и…

Ахилл схватил Элеонору за плечи и притянул к себе, закрыв ее рот поцелуем. Потом перекатил ее на спину, приподнялся над ней – волшебная черная мечта – и погрузился в нее.

И ее не стало. Так восхитительно не стало. Она скрестила ноги у него на спине, и он повлек ее к вершине наслаждения.

Еще дважды в эту ночь они проваливались в забвение экстаза, сжимая друг друга в объятиях, и с каждой волной чувств они подходили ближе и ближе к последнему моменту освобождения их душ.

Струящийся через балдахин свет пробудил Элеонору от приятного сна об Ахилле. Она изогнулась и протестующе спряталась. Нет, нет, еще рано…

Она перевернулась, желая переплести свои ноги с его, прикоснуться к нему, найти в нем опору, но его половина кровати оказалась пустой. Элеонора приподнялась на руках.

– Ахилл? – сонно позвала она. Балдахин был отброшен.

– Mein herr отсутствует, mein herrin, – ответила рыжеволосая служанка на своем холодном решительном немецком.

– Тогда где?.. – по-прежнему в полудреме спросила Элеонора.

– Не могу сказать, mein herrin. Вода готова, если вы хотите умыться.

– Нет, не желаю. Где месье Д'Ажене? – Элеонора сбросила покрывало, и у служанки перехватило дыхание от ее наготы. Элеонора шикнула на служанку, выдернула из постели простыню и замоталась в нее.

Рядом с постелью стоял только мраморный столик. Она безумно осмотрелась и требовательно спросила:

– Где месье Д'Ажене? Он не ушел. Его шпага по-прежнему здесь, его книги тоже. Он бы никогда… За ним приходил отец Эдуард? Отвечай мне!

Служанка, застыв, стояла с видом, выражавшим неодобрение.

– Я не могу сказать, mein herrin!

– Не можешь или не хочешь! – Элеонора ногой отбросила простыню, посмотрела на служанку, ее дыхание рвало на части тишину утра. Поведение Элеоноры уже не было комедией, в которой разыгрывалась роль капризной аристократки.

Она подошла к двери и распахнула ее. Четыре швейцарских гвардейца с пиками наизготовку поклонились ей и вновь застыли в карауле. Элеонора обернулась к служанке и резко бросила:

– Убирайся.

Служанка поклонилась и ушла. Но неодобрение женщины запало в душу Элеоноре. Может, они поняли, что она и Ахилл не муж и жена? Было ли это их преступлением? Возможно, Ахилла всего лишь поместили в другую комнату. Если так, то за остальными его вещами могут прийти в любой момент. И может быть, всего лишь может быть, молилась она, он вернется.

Элеонора подняла томик Вольтера, который Ахилл читал прошлым вечером. Потом повалилась в кресло, где он сидел, прижала книги к груди и стала ждать.

…Она продолжала ждать. Шло время. Наконец она умылась и оделась в простое платье. Около трех пополудни явился брат Кельн в сопровождении лакеев с обедом, но, видимо, вместе с другими обетами он принял и обет молчания.

В эту ночь Элеонора спала одна и обнаружила крайнее одиночество пребывания в постели, где перед этим находились двое.

Через неделю она уже приставала, упрашивала, умоляла рыжеволосую служанку, брата Кельна, лакеев, всех, кто входил к ней. Но никто ей ничего не сказал.

Пока все играли в спланированную игру, думая, что Элеонора проводит долгие часы в хандре на балконе, она на самом деле искала путь удрать. Если бы она могла добраться до Эрве, он бы помог ей. «Если Эрве все еще здесь, – нашептывали ей голоса демонов, – если он не просто увез своего хозяина. Осознай это. Он бросил тебя. Пресытился и ушел».

«Но шпага Ахилла все еще находится здесь, – спорила Элеонора с неслышными голосами, – он дорожил ею. И его книги». Он действительно мог оставить ее, но никогда свои книги.

– Может быть, Эрве ушел, а Ахилл вместе с ним, – шептала она, стоя на балконе в прохладе приближающихся сумерек и держа его шпагу за эфес, где тысячу раз находилась его рука. – Но я должна знать.

Дверь в комнату открылась, но Элеонора не обернулась, чтобы узнать, кто из слуг пришел. Все они стали для нее одинаковым расплывчатым пятном.

Кто-то подошел к ней сзади.

– Дядюшка Бекет прислал эту шпагу, когда он родился, – раздался голос настоятельницы монастыря Святой Валерии. – Исключительно плохой выбор в качестве подарка на рождение ребенка, учитывая то, что Бекет пользовался этой шпагой в битве, в которой погиб Эль-Мюзир.

Элеонора замерла. Это была мать Ахилла.

– Выражение лица Бекета было очень забавным, когда он наконец увидел своего племянника, – продолжала мадам Д'Ажене. – Он сразу же понял, чьим сыном в действительности был Ахилл, и понял, что сделал, дав ему в руки эту шпагу. Но он едва ли мог попросить вернуть ее, так ведь?

– Если вы ищете своего сына, – ответила Элеонора, – то его здесь нет.

– Я знаю.

Внезапная мысль заставила Элеонору побледнеть.

– Вы пришли за его вещами, потому что он…

– Мертв? – закончила за нее мадам Д'Ажене. – Нет, он не умер, хотя так было бы явно легче разрешить затруднение, а?

Элеонора повернулась лицом к пожилой женщине:

– Нет, мадам, не было бы, потому что я бы не позволила.

– Восхитительно. Глупо, но восхитительно. – Женщина похлопала себя по монашескому одеянию. – До этого меня звали Лиз, мадам Баттяни.

Элеонора была ошеломлена, и Лиз улыбнулась.

– Ты удивлена тем, что у меня было имя?

– Нет, разумеется, нет. Мне… любопытно, зачем вы решили сказать мне об этом.

Лиз подняла подбородок Элеоноры и повернула ее к последним лучам заходящего солнца.

– Ты красива. Хотя другие тоже были красивыми. Твои глаза определенно неповторимы. – Лиз опустила руку. – Все это почти не имеет отношения к тому, почему Ахилл завел любовную связь с тобой.

– Мадам…

– Ты и мой сын любовники, правда?

Элеонора покраснела.

– Думаю, да. Полагаю, я должна тебя ненавидеть, – размышляла мадам Д'Ажене. – Разве это не одна из обязанностей матери? Ругаться и злиться на пассий своего сына? Но, мадам Баттяни, такие обязанности скучны для меня. Тебя ведь зовут Элеонора? Прекрасное имя. По правде говоря, Элеонора, сегодня я приехала сюда, полная восхищения. Знаешь, ты первая.

– Первая в чем? – недоумевающе спросила Элеонора. – Конечно, не первая пассия! Этому я никогда не поверю.

– А я и не буду тебя просить поверить в это. Мой сын – мужчина, и когда женщине судьба предлагает гореть, мужчина охладит сердце любой женщины. Ты не первая его физическая страсть, мадам Баттяни. Однако первая чувственная.

– Вы ошибаетесь в данном вопросе, – сказала Элеонора, обходя Лиз и возвращаясь в комнату. Прямо держа спину, со шпагой в руке она подошла к каминной стойке, где стояла ванна-лебедь.

Элеонора услышала сзади шаги матери Ахилла.

– Нет, я не думаю, что ошибаюсь в данном вопросе. Именно твое имя он бы повторял, если бы не носился с этими чертовыми трубадурами.

Элеонора повернулась к Лиз лицом.

– Называл мое имя? – повторила она, не веря. – Вы знаете, где он?

– Конечно. Пока усердный отец Эдуард не нарушил данных ему инструкций, что было сомнительно.

– Инструкций? Что вы сделали?

– Я говорила Ахиллу, что не потерплю его вмешательства в свои дела. Я слышала, что он почти разрушил замок Д'Ажене, перед тем как приехать сюда.

– Что вы сделали?

Губы Лиз изогнулись в самодовольной улыбке.

– Отец Эдуард, скажем так, влез до крайней степени не в свои дела в политике. Кажется, он осознает, что Чарльз Альберт в Баварии на границе у Пассау желает начать свое наступление в Австрию. А здесь находится француз – граф, не меньше – без багажа, но с любовницей, направляющейся в Пассау. Немного требовалось, чтобы убедить рьяного отца, что Ахилл находится здесь, чтобы подготовить вторжение из Пассау врагов Баварии.

Элеонора взяла шпагу за эфес и сбросила ножны. Они скользнули на пол с металлическим звоном.

– Вы сделали это для собственного сына? – Она приняла фехтовальную стойку и направила острие шпаги в побледневшее лицо мадам Д'Ажене. – Где он?

– Где его болтливый Тристан делал ему немного добра.

Шпага уперлась в черное одеяние монашеской рясы.

– И где это?

– Ты не сможешь убить монахиню!

– Смогу, – уверила ее Элеонора. – Я смогу быстро прекратить это.

– Ты считаешь меня ненормальной матерью? Все, чего я хочу, – это обрести покой.

Элеонора, махнув шпагой, срубила розу.

– У вас есть шанс, мадам настоятельница. Теперь очередь вашего сына. Где вы его держите?

– Неподалеку есть один монастырь в горах. Его братья – последователи последнего аббата де Рансе!

Элеонору охватил ужас, внутри все сжалось так, что, казалось, затрещали кости.

– Рансе? Вы отправили Ахилла в аббатство Рансе? – Элеонора опустила шпагу, боясь не удержаться от желания проткнуть насквозь стоявшую перед нею женщину.

– Вы действительно будете счастливы, если Господь простит ваши грехи, – произнесла она дрожащим от ярости голосом. – Потому что вы, мадам, имеете множество грехов, которые должны быть прощены. Хотя я не стала бы делать этого. А теперь убирайтесь.

Элеоноре хотелось увидеть, что женщина побежит к двери, как трусливая собака, но мать Ахилла пошла с достоинством.

– Подумай о своих грехах, мадам Баттяни, – сказала ей настоятельница монастыря Святой Валерии, выходя за дверь. – Хотя я не завидую тем, кто оказался в постели моего сына.

– Убирайтесь.