Русский вид. Рысь

Глава 11. «Научи меня любить…»

Ева

По моим подсчетам не меньше часа прошло, пока мы добрались до охотничьей избушки-развалюшки. Дощатая крыша обросла мхом, дверь шкрябала по земле, еле открылась. Захар затолкнул меня внутрь и велел сесть на некое подобие лежанки в дальнем углу. Сам же начал шнырять по утлой комнате, брякал какими-то склянками, смел на пол с обшарпанного стола обрывки газет и тарелки с засохшими объедками.

Внутри домишки с единственным крохотным окошечком стоял невыносимо затхлый воздух. Я зажала нос пальцами, но кислая вонь мешала нормально дышать. А пуще того угнетала мысль, придет ли помощь, ведь никто не знает, что меня так далеко увели.

Порой откровенно хотелось зареветь во весь голос, может, злой дяденька пожалеет и к маме отпустит. Но мамы у меня нет, и Захар не из жалостливых, до сих пор скула болит от его удара.

И все равно я мало его боялась, во мне жила прочная уверенность, что он не причинит мне большого вреда, только напугает.

— Пить хочешь?

Я отрицательно помотала головой. Захар пристально посмотрел на меня, и на лице его вдруг появилось новое странное выражение, очень походившее на мужской интерес. И даже голос неожиданно смягчился до отеческих ноток:

— Может, тебе поссать надо, скажи, отпущу на двор… постою, покараулю.

Я снова дернула головой, стараясь не глядеть в его сторону.

— Ну, жди тогда, я сейчас приду. Из лачуги не высовывайся, даже не пробуй сбежать, назад притащу и штаны спущу. И свои заодно тоже.

Он, кажется, был весьма доволен получившейся прибауткой. Противно оскалился, поглядывая на меня с возрастающим азартом. Его маленькие, глубоко посаженные глаза вдруг потеплели. Сейчас Захар походил на старого матерого волка, что притащил в логово зайчонка и не прочь позабавиться напоследок… Перед тем, как придушить.

Захар вышел, шумно захлопнув за собой хлипкую дверь, с потолка посыпался сор. Я подняла голову и взгляд мой уперся в ружье, стоявшее у стены рядом с дверью. Не успев ничего толком обдумав, я кинулась к «двустволке» и, стиснув ее в руках, вернулась на топчан, застеленный грязным покрывалом.

Даже не представляла, что ружье может быть настолько тяжелым, или это я такая слабая, а еще бестолковая. Я так и сяк вертела оружие, пытаясь сообразить, заряжено оно или нет. Наконец с превеликим трудом мне удалось переломить его пополам и обнаружить в одном стволе что-то вроде патрона. В голове крутились общеизвестные охотничьи термины типа «жакан» и «пыж»…

Я никогда прежде не держала в руках ружье, понятия не имела, как из него стрелять. Мне и в исходное-то положение вернуть ствол удалось не сразу, где-то заело или у меня руки тряслись от страха — не хватало ни сил, ни сноровки.

Дрожащим пальцем я нащупала спусковой крючок, направила дуло в сторону двери и разревелась. Одно дело смотреть по телевизору, как храбрая героиня под угрозой пистолета заставляет сдаться оголтелых преступников. Другое дело — испуганной учительнице сидеть в сыром закопченном углу и ждать Захара.

А когда он появится, мне сразу стрелять? Боженька, спаси, я же не смогу… Но тогда он дождется Рая и его на мушку возьмет. А с чего я взяла, что Рай за мной придет, ему теперь хорошо у Лильки под мягким боком.

Такие горькие думы вовсе не способствовали повышению боевого духа. Я опустила ружье на колени, и теперь слезы размазывала по щекам, а они все текли и текли от страха и одиночества. И еще оттого, что Рай все-таки предпочел крашенную куклу, а ведь поначалу все «Ева… моя Ева… я без Евы никуда».

Клоун рыжий! Пусть с Лилькой останется, лишь бы не совался за мной в лес.

Скрипнули рассохшиеся доски — в избушку зашел Захар. В одно мгновение оценил обстановку внутри, подлетел ко мне и грубым движением вырвал «двустволку» из рук. Даже не стал ругаться и бить, пожурил, как ребенка.

— А ну отдай! Все равно бы не выстрелила, с предохранителя-то забыла снять… Эх, ты, ляля-ляля… глупенькая, сладенькая.

Обидно, обидно… и уже очень страшно… Захар вернул ружье на место и вернулся ко мне, сел рядышком, положил тяжелую ладонь на мое колено.

— Ладно, не реви, смелая, смелая, оценил. Сейчас утешу! Я утешать мастер, ни одна бабенка еще не жаловалась. Да не жмись, ты ведь не девочка, ну, куда ты собралась, дура… Все равно возьму, хочешь — не хочешь… с вами только так и поступать.

Он подтащил меня к себе ближе и начал стаскивать футболку, расстегивать джинсы, а когда я попыталась протестовать, так ткнул кулаком под ребра, что у меня дух захватило, и я скорчилась от боли, плохо соображая, что происходит.

Снова возникло странное чувство, что все вокруг либо дурной сон, либо киносъемки. С минуты на минуту должен появиться оператор с камерой, весело объявить, что снят хороший кадр и кошмар закончится. А потом внезапно пришло четкое понимание, что это реальность и спасения ждать неоткуда.

Словно отвечая на мой мысленный вопль отвращения Захара вдруг оторвала от меня неведомая сила и впечатала в противоположную стену избушки. Я свернулась на лежанке калачиком и замерла, глядя на то, как рыжеволосый мужчина, снесший с петель двери, дубасит охотника.

Мне нужно было отвернуться или закрыть глаза, но я будто окаменела и взгляда не могла отвести от того, как Рай молотил Захара. Это было гадкое зрелище, оно совсем не походило на все драки, виденные в кино. Сейчас, наяву, в двух метрах от меня избиение человека выглядело омерзительно.

У меня закрутило живот, изнутри к горлу подступила тошнота, а потом стало жарко, будто я оказалась в парилке, поплыли черно-красные пятна перед глазами…

Я пришла в себя от свежего прохладного воздуха, от колючих капель дождя на лице, приоткрыла один глаз, глубоко и с наслаждением вдохнула запахи леса. Рай нес меня на руках, быстрым шагом пробираясь между берез и молоденьких пушистых сосенок.

— Потерпи, скоро дома будем, я тебя помою, будешь чистая…

Чтобы отвлечься от образа стонущего в углу Захара, я принялась вспоминать Лилю — неужели она настолько разочаровала Рая, что он в лес от нее удрал.

— Я-то не замаралась, а вот насчет тебя…

— На мне только кровь этой мразоты.

— Ты его убил? — буднично спросила я.

— Нечего жалеть, одним гадом меньше, — твердо заметил Рай.

— Надо сообщить… Как там Лиля?

Рай поставил меня перед собой, крепко удерживая руками, чтобы я не свалилась. Его лицо приблизилось к моему. Янтарные глаза горели золотыми огоньками.

— Я должен был вернуться к тебе, уснуть около тебя, да видно опоила шалава… ничего не помню, но уверен, что не прикасался к ней. Клянусь нашими будущими детьми!

Вот почему он такой? Закрытый, жесткий и в то же время доверчивый как мальчишка. А ведь дети в его представлении — это самое важное, самое главное… Семья и дети — вершина в иерархии ценностей. Апогей желаний и стремлений. Значит, сейчас он не лжет.

Вдруг припомнились слова Лильки о том, что «…с пяти капель отрубился и никакого толку…». А я его мысленно клоуном обозвала, раскисла перед Захаром, не сумела ружьем воспользоваться.

— Рай, научи меня стрелять. И еще хорошо драться. Мы сбежим из этого заповедника в лучшее место на Земле, где никто не приказывает, не врет и не ставит опыты над людьми. Где нет убедительных змей и яблоки можно есть без опаски. Где честные люди живут хорошо.

Я больше ничего не могла говорить, меня душили слезы, я ухватилась за его куртку, прижалась носом к груди и надолго так замерла. Все самое страшно позади, мы рядом и больше не должны расставаться ни на день, ни на час. Иначе случится беда.

Рай гладил меня по спутанным волосам, целовал в лоб, согревал холодные ладони своими большими теплыми руками.

— Ты спасла меня в подвале, отцепив ремни, и сегодня снова спасла. Если бы не твои рассказы, я бы даже не подумал про западню в кустах, когда увидел белую тряпочку. Меня злость ослепила, я представлял, что сделаю, когда до него доберусь… я хотел, чтобы он мучился долго, а он кровью собственной захлебнулся, ногами засучил и подох, как бешеная псина.

Знаешь, а кровь-то у него черная оказалась, я такого не видел прежде… чтобы у человека была такая черная кровь. И ты смотрела, а я остановиться не мог. Когда я понял, что он собирается с тобой сделать, у меня в голове помутилось, я хотел ему сразу же спину сломать. Я просто озверел. Ты, наверно, не все про меня знаешь.

— Мне не важно, кто ты. Важно — какой ты есть! А ты удивительный, невероятный, единственный…

— Убийца. Не только сегодня. Еще там…

— Это была необходимость, — торопливо вскричала я, не давая ему продолжить.

Убеждала его и себя одновременно, даже больше себя, а Рай продолжал.

— Понимаешь, я вины за собой не чувствую и это, наверно, самое страшное во мне.

Мы смотрели друг на друга, словно увиделись впервые — оба такие разные, и в то же время похожие в главном… Отчаянные и противоречивые, дерзкие и безрассудные, живущие порывами и страстями.

— Я бы хотел все самое страшное забыть, родиться заново. Но ведь так нельзя и подленько даже, будто себя предать. Ева, научи меня помнить без ненависти, прощать, отпускать. Ты умеешь, я знаю. А дети у нас будут красивые и послушные.

Последнюю фразу он сказал немного невпопад, тихо и очень серьезно, как о совершенно решенном вопросе. Но мне все еще хотелось кое-что уточнить…

— Ты, правда, ее не трогал?

— Правда.

— А она тебя? Что она с тобой делала, пока ты спал?

У Рая даже брови поползли вверх от удивления, он отвел глаза в сторону, словно придумывая наиболее удачный ответ.

— Я же спал, откуда мне знать… И совсем не важно.

— Конечно, — вздохнула я.

Когда мы вернулись в поселок, то увидели возле столовой незнакомую большую машину. Рядом с ней стоял симпатичный мужчина средних лет с характерной татарской внешностью, разговаривал с кем-то по рации.

Увидев нас, он заулыбался, словно мы ему принесли известие о крупном выигрыше в лотерею.

— Добрый день, друзья! Я — Дамир Садыков. А вы — Ева и Рай, я знаю. Мне про вас Ольга рассказывала. Я теперь с вами поживу с недельку, а, может, и больше. У вас тут неспокойно, говорят.

— А Лиля…

— Лилию Яковлевну в город перевели, она только что уехала, буквально пару минут назад, прямо перед вами, за ней специально машину отправили. Передавала приветы и… — Дамир улыбнулся лукаво, — поцелуи, но я, думаю, вам и приветов хватит.

— Да-да, конечно, — рассеянно отвечала я, наслаждаясь чувством «гора с плеч».

— Очень рад нашему знакомству! — продолжал Дамир. — А почему вы такая бледная, что случилось? А у вас… Рай, на вашей одежде кровь? Вы ранены?

Мы с Раем переглянулись, — Дамир внушал доверие, а потому я быстро рассказала ему, как гуляла у озера и незнакомый охотник, угрожая ножом, увел меня к своей избушке. А потом жаловался мне на неизлечимую болезнь и хотел обесчестить с горя. Рай вовремя пришел по моим следам и убедил охотника этого не делать. Тот с тоски разбежался и ударился головой о стену… несколько раз… заодно другие повреждения себе нанес — тяжкие, телесные.

Дамир выслушал с круглыми глазами и рассказал в свою очередь, что в лесу нашли присыпанный хворостом труп молодого егеря, который несколько лет назад на суде выступал против Захара Калганова. А сейчас по округе рыщет наряд полиции, чтобы забрать убийцу, но раз он лежит в своей избушке с проломленной башкой, то это даже ничего, забирать легче будет.

Дамир велел нам идти к себе и сидеть дома тихо, как мыши, ждать врача и какого-то человека с бумагами, которые надо будет подписать.

— Вы так и останетесь «Рай»? Или возьмете себе для документов другое имя? Отчество-то все здешние себе выбрали — Алексеевич, что-то вроде традиции уже… еще вам с фамилией надо будет решить.

— Я — Александр. Уж тогда Александр Алексеевич.

— Райский!

— Ах, как гордо звучит! — поцокал языком Дамир. — Так и запишем.

Рай нахмурился и повел меня к нашему коттеджу. В маленькую душевую мы хотели забраться вдвоем, но врач пришел, и я отправила Рая с ним объясняться. Сама же в это время с удовольствием помылась и переоделась во все чистое.

А потом уже мылся Рай и у меня тоже не получилось ему помочь, потому что я подписывала бумаги, которые принес Дамир. И вся эта канитель с посещениями продолжалась до самого вечера.

Но и потом к нам наведались Светлана с Галиной, принесли много всякой еды и выпеняли, что мы игнорируем их поварские способности.

Я думала, что в меня сегодня даже ложка супа не влезет, но, к собственному удивлению, съела и первое и второе даже с добавкой, уж очень вкусные были котлеты с подливкой. Рай тоже не привередничал, уплетал за обе щеки, одобрительно на меня поглядывая.

— Вот-вот… скоро на человека будешь похожа.

Уже в сумерках мы вместе прибрали посуду и решили, что надо бы ложиться спать. В комнате с двумя кроватями мы тихонько разделись друг напротив друга и легли в одну постель, как муж и жена, которые уже много лет живут вместе.

Некоторое время мы лежали, каждый на боку, смирненько подложив ручки под голову, глядели друг другу в глаза и улыбались. Потом Рай начал говорить, хотя это не было его любимым занятием.

— Ты сильно расстроилась, что я не космонавт с другой планеты?

— Нет, не из-за этого… мне стало обидно, что мне долго позволяли так думать. Потешались надо мной втихаря. И ты, наверно, посмеивался.

— Мне казалось, так будет лучше. Ты ко мне немного привыкнешь, и, может, не испугаешься, когда правду узнаешь. Скажи… а я совсем тебя не привлекал как мужчина? Ты дотрагиваться до себя не позволяла, пряталась от меня, даже прогнала с кровати в первую ночь.

— А ты себя нагло вел — безо всякого разрешения меня хватал!

— Я же видел, что ты хочешь. Смотрела на меня и облизывалась, как кошка.

— На сметанку… — съязвила я. — Давай закроем старые страницы и начнем новые.

— Согласен. Давно хочу тебя прочитать — твои губы, твои глаза, животик и ножки… всю — от начала и до конца, раскрыть посередочке и уже как следует взяться.

Я вздохнула задумчиво, — вот то, что он сейчас заявил пошлостью считать или комплиментом? И с чего он сегодня такой разговорчивый… Мы будто поменялись ролями.

— И чтобы ты тоже меня читала, конечно, — вдохновенно рассуждал он. — Тебе же всегда было интересно — что я такое. Любопытная ты лисичка.

Я обняла ладонями дорогое мне лицо и увидела в его глазах звезды — множество ярких звезд — целую неизведанную Галактику, которую мне еще предстоит открыть в нем, удивительную Вселенную человеческой души.

— Обожаю вас, товарищ Райский!

— Я теперь Александр, — напомнил он.

— Если у нас родится рыженький сынок — назовем его Лев, ладно? А если дочка, то Анастасия, что значит «воскресшая».

— Я не против…

В эту ночь мы были словно Адам и Ева, впервые познавшие друг друга, совершенно одни на планете, уже изгнанные из Эдема и начавшие строить свой собственный мир на земле. Может, в этом и была грандиозная задумка Всевышнего — научить людей жить самостоятельно. И вовсе не гневался бог, спровадив нас из прекрасной обители на холод и голод.

Он лишь хотел, чтобы мы сами научились творить и сами могли строить свою жизнь, выбирая между добром и злом. Для того-то нам и было дано яблоко Знания — кисло-сладкий плод, чей вкус однажды разбудил пытливый человеческий ум, вдохновляя на подвиги или злодейства.

И вот сейчас, в объятиях своего мужчины, своего «Адама» я четко поняла замысел Создателя всего сущего. И для этого мне даже не пришлось износить сто железных сапог и сгрызть сто железных караваев, как героине старой народной сказки, хотя кое-что пришлось пережить, не скрою.

Одно теперь знаю твердо. Он всегда рядом — в наших сердцах и бесконечно любит нас всех. А если ты начинаешь в этом сомневаться, приложи ухо к груди любимого человека. Ты непременно услышишь Его голос в стуке дорогого тебе сердца.

Мы продолжаемся… Мы живем дальше, такими — какие мы есть, пытаясь порой быть немножечко лучше.

Вот и все, что я хотела сказать по поводу «Русского вида».

Спасибо за ваше внимание, звездочки и комментарии!