Рыбкина на мою голову

Глава 18. Побег

Влада

Как я добралась до квартиры, не знаю. Взгляд плыл от слез. Я чувствовала себя мерзко. Жалко. Я никогда, никому не говорила подобного. Не признавалась в своих чувствах. Потому что их и не было. Угораздило же так вляпаться. В этого взрослого, неуравновешенного, чересчур любвеобильного индивида.

Даже самой на мгновение стало смешно от сложившихся слов в голове.

Открываю дверь квартиры, и на меня тут же налетает Кася. И все, моя выдержка, которая продлилась считанные секунды, развалилась, так и не окрепнув.

Захлопнув дверь и закрыв ее на ключ, упираюсь спиной в стену и сползаю по ней на пол. Снова накатила истерика. Кася сидит рядом, вылизав, наверное, не по одному разу мое лицо и руки, поскуливает.

– Так, и чего я раскисла? Ну, подумаешь, беда какая, – горько усмехнулась. – Пора брать свою жизнь в свои руки, – потянулся к собаке, потрепав по макушке. Залезла в свой рюкзачок, доставая телефон. В записной книжке отыскала номер подруги. Надеюсь, она меня сможет приютить на какое-то время. А дальше я буду думать, как быть.

– Ксю, – говорю, как только слышу, как отвечает подруга.

– Боже, Владка, что там на твоего дракона-Пашу нашло? – взволнованно затараторила девушка. – Он тебя обидел? Ты бы знала, как тут метал и рвал Жорж.

– Нет, не обидел. Но я к тебе с просьбой. Выручишь?

– Да все, что угодно, – от такого ответа подруги я разулыбалась.

– Могу я пожить тебя, пока не найду себе квартирку? Не хочу больше оставаться под надзором дяди Паши. Хватит.

– Конечно! – воскликнула Ксю. – Собирай свои шмотки, Каську в охапку и ко мне. У меня как раз родители улетели отдыхать. Так что у нас в распоряжении вся квартира аж недели на две.

– Тогда я собираюсь и, как буду выезжать, наберу тебя.

Не медля, я откладываю телефон и первым делом решаю переодеться, чтобы не испортить ненароком костюм. Складываю его аккуратно, помещаю в чемодан. И натянув привычные джинсы с толстовкой, принимаюсь за сборы. Бегаю из комнаты в комнату, собираю все-все, чтобы ни одна мелочь не смогла напомнить здесь о моем пребывании.

Я глупая? Да как бы не так! Избалованная? Да ни разу! Как он понял, что я такая? Он своих рин видел? Он понимал их меркантильные намерения? С ними он, значит, глух и туп, а на мне прозрел. Старомодный дурак.

Хожу, бурчу себе под нос и собираю свои вещи. Затолкав, кажется, все в чемодан, уселась на него сверху. Оглядываю все вокруг. Вроде ничего такого не попадается на глаза. Надо еще освободить свой рабочий стол, там накопилось прилично макулатуры. И не упуская времени, которое уже ползло к полуночи, я стала собирать все то, что нужно было для учебы, в свой рюкзак. И в итоге пришлось занимать еще пару пакетов. И как я это все унесу, ума не приложу. Но отступать не буду.

Вызываю такси, еще раз перед выходом оглядываю квартирку и у самого порога вспоминаю о папке, которая лежит в столе. Быстро возвращаюсь, вынимаю свое сокровище. И бегом к выходу. Кася на поводке, поводок затягиваю на запястье. Чемодан с пакетом в одной руке и во второй два пакета. Прожила всего ничего, а пакетов больше при выезде стало.

Проходя к входной двери, замираю у смежной. За ней тишина. Разочаровалась ли я, что Паша не побежал меня успокаивать? Не хочу себя обманывать, но я очень бы хотела, чтобы он пожалел о сказанных им словах. Оставить записку? А нужна ли она ему? Я думаю, он вообще обрадуется и закатит пир, узнав, что Влада-ходячая-беда съехала и больше не будет отклеивать от него силиконовых куриц. А руки так и зудят что-нибудь ему накатать. И я сдаюсь, позволяя себе еще одну маленькую глупость или шалость, называйте это, как хотите. В голове так и крутится одна фраза из советского, всем известного мультика. Правда, я ее немного укорочу, под стать ситуации.

Из рюкзака достаю блокнот и ручку. И быстро пишу:

“Желаю счастья в личной жизни. Пух”.

Закрыв квартиру на ключ, я замешкалась на секунду. А куда, собственно, ключ? Не пойду же я к Паше после всего, что я о себе услышала, отдавать ключ и объясняться, куда я собралась посреди ночи.

Вызываю лифт и благополучно загружаюсь в него. А спустившись на первый этаж, у ящиков для почты, что расположены здесь вдоль стены, отыскиваю его и кидаю в щелочку ключи.

Выхожу из дома с притихшей Касей, оглядываюсь на дом, мысленно прощаясь, и тороплюсь к такси, которое уже ожидает. Водитель помогает погрузить вещи. И наконец, сев в машину, пристроив рядом Касю, набираю сообщение подруге, что выезжаю. И прошу встретить меня на улице, чтобы помочь с вещами.

Ксю, как и обещала, ждет уже у подъезда. Мы быстро поднимаемся в квартиру, и пока подруга готовит что-нибудь для перекуса, я располагаюсь на выделенном для меня диване. Вещи распаковывать не тороплюсь. Все буду доставать по мере надобности.

Через минут десять мы сидим за столом на кухне, попивая ароматный чай с вкусными бутербродами.

– И что же на него нашло? – не унимается с допросом Ксю.

– Не знаю, – пожимаю плечами.

Ксю смотрит на меня, выжидая. А у меня все внутри болит от обиды и отчаяния. Вроде и сделала все правильно, а все равно волнительно.

– Я призналась ему в любви, я дура, да? – смотри на подругу, чувствуя, как снова слезы собираются в глазах.

– То, что призналась, нет, не дура. А вот то, что влюбилась в неотесанного чурбана, да, – с нежностью смотрит на меня, а мне от этого еще хуже.

– Он не чурбан. Просто я не в его вкусе и малолетка в придачу, – шмыгаю носом.

– Пошли, – вдруг поднимается на ноги Ксю.

– Куда? – удивленно смотрю на нее.

– Пошли, увидишь, – хватает меня за руку и тянет в прихожую, останавливая перед зеркалом. – Смотри.

– Что? Куда смотреть? – не понимаю ее намеков.

– На себя смотри. Как такая красота может не нравиться? Ты посмотри, какие глаза, а губки? М? А волосы какого у тебя необыкновенного цвета? А эти веснушки? Тебя солнышко любит, дурочка! И фигурка, ну? На тебя парни смотрят при встрече. А ты не замечаешь.

– Да ну, брось, – смущаюсь от ее неожиданных слов.

– Ну, вот когда улыбаешься, вообще красотка. Думаешь, Луи просто так тебя отправил на подиум? Твой дракон-Паша еще локти кусать будет, помяни мое слово, детка, – толкает меня своим бедром и становится рядом перед зеркалом. – Нам надо будет погулять завтра в парке. И тогда ты сама, наконец, убедишься, как многие смотрят тебе вслед и вздыхают. А Паша просто трус, – усмехается Ксюша. – А теперь пошли спать, я надеюсь, что нам удастся выспаться как следует.

– Пошли!

Лежа в постели, я долго не могла уснуть, ворочаясь с бока на бок. Рядом в ногах лежала Кася и мерно сопела. Хоть кому-то из нас спалось. А я переваривала слова, сказанные подружкой. Она в чем-то права. Совсем я не дурочка и не глупая.

Закрываю глаза и, наконец, под самое утро забываюсь.

Паша

Как я в этот вечер оказался дома – не помню. Сам ли пришел, или кто из друзей “дотащил”, не знаю. Потому что в желании забыться и сбежать от распирающих голову мыслей я закидал ночью в баре в себя столько алкоголя, что сейчас, на утро, от одной мысли о спиртном становится тошно и кишки узлом сворачиваются.

Я не пью. Не убегаю от себя с помощью горячительного.

Не убегал.

Не было раньше нужды, и привычки такой не имел. А теперь вот, второй раз. Второй, мать его, раз за последнее время мне приходится заливаться до беспамятства. И все из-за нее. Из-за этой мелкой, рыжеволосой, улыбчивой пигалицы, что перевернула мою правильную, идеальную до зубного скрежета жизнь с ног на голову! Поплясала на моих нервах, забралась в мозг, залезла под кожу и отвоевала себе угол в моем сердце.

Чертова Рыбкина!

Стоит только вспомнить ее градом катящиеся слезы, ее разочарованный, испуганный взгляд огромных ясных глаз и такое искреннее, от всего сердце брошенное «ненавижу», когда она выскакивала из моей машины – в сердце болезненным уколом простреливает совесть, а голова начинает гудеть. Я моментально начинаю чувствовать себя самым последним отборным дерьмом.

Переворачиваюсь на спину в кровати, скидывая покрывало. Мышцы ноют, в ушах шум, в горле засуха. Гребаное похмелье. Устало заваливаю голову на подушку, второй подушкой прикрывая лицо, в попытке спрятаться от солнечного света. С извращенным удовольствием продолжая самокопание.

Ну, а что я должен был сделать? Как я должен был поступить? Врать ей, что ее слова что-то значат и что-то задели где-то там, глубоко в душе? Или все-таки не врать, а признаться самому себе, что эта рыжая егоза стала для меня слишком важна?

– Твою ж… – проскрипел я сквозь сжатые зубы и, с титаническим усилием подняв тело с кровати, потащил себя в ледяной, мозг вправляющий душ. Нужно срочно приводить себя в ресурсное состояние и сваливать на работу, пока я себя окончательно не доконал мыслями.

После душа уничтожаю чашку крепкого, горячего кофе и отчаливаю на работу. Не оглянувшись на смежную дверь, не прислушиваясь, напрочь запретив себе думать о Рыбкиной. Убеждая себя, что ее слова – чистый каприз избалованной девчонки. Блажь и не более того. Так же, как и ее постоянный образ в моей голове – исключительно привычка. Нет перед глазами Влады – нет мыслей. Точка.

На работе, даже несмотря на то, что в офисе официальный выходной, работы выше крыше. В нее я и ухожу с головой до самого вечера, пока неожиданно не соображаю, что уже сутки мой мобильник молчит. Что в принципе странно. А ощупав карманы пиджака, рабочий стол и даже спустившись на парковку, перерыв салон машины, понимаю, что гаджета у меня нет.

Твою ж, медь.

Что самое ужасное, я ведь и не припомню, чтобы видел или слышал свой девайс утром. Дома. Неужели потерял вчера в баре? Или еще чего хуже – оставил в такси? Сейчас ведь фиг найдешь концы.

Молодец, Павел, блин, Валерьевич!

Воистину правду говорят: алкоголь – зло. Мозги отшибает напрочь.

Ну, хоть один плюс во всем этом есть. Я с этим мобильником совсем забыл про Рыбкину с ее зеленющими глазами. И не вспоминал, пока катил с работы в бар, в котором вчера сидел, и пока ехал домой, тоже ни одной мысли о егозе в голову не пустил. А в холле дома, рядом с окошком консьержа меня поджидал сюрприз. В виде симпатичной, но совершенно не в моем вкусе, до боли знакомой блондинки по имени Светлана. Секретарша, которую я так опрометчиво пригласил вчера на показ, после которого все так стремительно полетело в пекло.

М-да, только ее мне сейчас здесь не хватало. Сколько раз зарекался смешивать работу и личную жизнь. Нет же, с разбегу на старые грабли.

– Павел Валерьевич, добрый вечер, – заприметив меня, прощебетала моя помощница, тут же направляясь в мою сторону. – А я вас ждала.

– Добрый, Светлана. Чем обязан? Вроде бы у всех работников сегодня выходной, или я что-то путаю? – притормозил в пол-оборота к девушке, накидывая на руку пиджак, вторую руку пряча в карман брюк. – Кстати, хотел извиниться за вчерашний побег с показа. Я…

– Вы уже извинились, – мягко перебила меня Светлана.

– Даже так?

– Вчера. В баре.

Вот это новости. Значит, вот кто вчера отконвоировал меня домой. Очень надеюсь, что я вчера не позволил себе ничего лишнего: ни словесно, ни физически.

– Вы просто были сильно пьяны, – улыбнулась Светлана, словно прочитав мои мысли. – Я беспокоилась после вашего поспешного отъезда с показа, и пару раз звонила вам, но вы не отвечали. А в середине ночи, вы набрали сами, чтобы извиниться.

Ох, мать моя женщина. Генеральный, млять, директор. Позорище на мою, пока еще не до конца седую, голову. Но с такими приключениями и Рыбкиными, чувствую, до полного поседения мне немного осталось.

Я вздохнул и устало потер переносицу, на мгновение прикрывая глаза.

– Очень надеюсь, что я не ляпнул ничего лишнего.

– Вы вообще были не особо в состоянии для разговоров.

– Еще лучше, – усмехнулся я.

– С каждым бывает, на самом деле, – пожала плечами работница, будто вытаскивать в стельку упитых директоров – это ее будничная работа, которой она занимается на досуге, каждую субботу и пятницу.

– Но не со мной, – отрицательно покачал я головой, проклиная всех и вся. – Я так полагаю, это с твоей помощью я попал домой?

– Да, – кивнула девушка, – вы передали трубку бармену, и он назвал мне адрес. Я приехала на такси и забрала вас. И да, вот, – протянула Света зажатый в руке мобильник, – забыли у меня вчера ночью.

Да уж, двусмысленней и не придумаешь.

Между нами даже повисла непродолжительная пауза. Мимо прошла парочка пенсионеров, а у меня за спиной громко хлопнула входная подъездная дверь. Неожиданно, что я даже обернулся, глянуть вслед торопыге. Но успел поймать взглядом только джинсы и красные кеды.

– Кхм… у тебя забыл? – переспросил, заломив бровь, забирая мобильник из наманикюренных пальчиков, вцепившихся в корпус телефона.

– У меня в сумочке, – поправилась Света. – Пока ехали в такси, вы отдали мобильник мне, чтобы не потерять.

– Ясно, – настала моя очередь кивать. – Что ж, благодарю за телефон, за доставку меня до дома, еще раз прошу прощения за мой… вчерашний слегка непотребный вид. И, да, хорошего вечера, Светлана, – выдавливаю из себя вежливую улыбку.

– И вам хорошего вечера, Павел Валерьевич.

“Хороший вечер” – это, конечно, сильно вряд ли, но чем черт не шутит.

Вернувшись домой в пустую, темную квартиру, почувствовал, как снова накатило скверное чувство, сродни скребущему по душе одиночеству, которым я никогда особо не страдал. А проходя мимо смежной двери, прислушался, но с той стороны тишина. Даже Касю, и ту не слышно. Бросил взгляд на время, с трудом подавив в себе желание подняться к Рыбкиной и убедиться, что она дома. И заказав себе ужин с доставкой на дом, снова закрылся в кабинете.

Влада

Новый день на новом месте встречаю снова с требовательного лая Каси.

Делать нечего, хоть и голова тяжелая, и глаза опухли после вчерашних слез, но приходится поднять себя с кровати, умыться, потеплее одеться и тащиться на улицу гулять. Пока мое неугомонное пушистое чудо не разбудила Ксюшу.

Утро сегодня на удивление теплое, и даже светит осеннее солнышко. Поэтому на прогулке мы с Касей задерживаемся дольше обычного.

Правда, уже к обеду погода портится и небо затягивает грозовыми тучами, готовыми вот-вот пролиться дождем.

Ксю, наскоро позавтракав, побежала на подработку. Оказывается, девушка помимо работы администратором в студии у Жоржа, еще иногда выступает детским аниматором на праздниках. А я на сегодня отпросилась даже у Лесовского, не имея никакого желания делать что-либо. Фотографии всегда были моей отдушиной. Фотоаппарат никогда не позволял мне впадать в уныние. Но сегодня руки опускались от слова совсем, а в ушах настойчиво крутились слова Паши:

– ... это не любовь, а глупая влюбленность… блажь маленькой избалованной девочки, которая привыкла получать все, что пожелает…

Дурак. Какой же, дядя Паша, ты дурак!

День, проведенный в апатии, скверно сказывается на моем позитивном настрое на светлое будущее, и, в конце концов, я, запасшись клубничными пирожными, с кружкой чая усаживаюсь на диван в гостиной, открывая схваченную вчера в последний момент папку.

Страшно подумать, что было бы, забудь я ее там! Паша и так меня считает глупой, капризной дурочкой, а тут, увидев свои фотки, что я во время соседства тайком щелкала, вообще бы подумал, что я больная на голову маньяч… Стоп.

Снимки.

Где мои снимки?!

Я, открыв папку, и чудом не обронив на себя кружку с горячим чаем, подскакиваю с дивана и лихорадочно верчу несчастную пластмасску в руках. Вверх, вниз, влево, вправо. Перелистываю пустые прозрачные файлики и суматошно пытаюсь сообразить: как так? Ничего не пойму! Ведь я совершенно точно перекладывала проявленные снимки Жарова в эту папку…

У-у-уй, нет. Дура!

Перекладывала, да. Но потом я же освобождала ее, когда уносила свое портфолио Жоржу. Прямо перед показом. Накануне. Схватила первую попавшуюся под руку, потому что опаздывала, а вернувшись, кинула ее, пустую, и благополучно забыла, что выложила заветные кадры в ящик стола. И, по всей видимости, там они и лежат до сих пор.

– Кася, я у тебя такая бестолочь! – заявляю я в сердцах, топнув ногой.

Внутри тут же проснулась паника. А сердце зачастило. Стоит только представить, что Жаров уже нашел свои снимки, как меня тут же бросает попеременно то в жар, то в обжигающий холод. Панику сменяет настоящая истерика, и я, как заведенная, начинаю мерить шагами коридор Ксюшиной квартиры.

– Так, ладно, спокойно, – бубню себе под нос, делая глубокий вдох. А затем тут же выдох. Останавливаюсь и, сцепив руки в замок, пытаюсь трезво оценить ситуацию:

– Кадры у Паши дома. Так? – смотрю на усевшуюся в дверном проеме Касю, поджавшую уши. – Так, Касенька. Ключи я кинула вчера вечером в почтовый ящик. Так? Так. Прошел всего день, да еще и выходной. Обычно в выходной день почту не приносят, а значит, Паша в ящик, скорее всего, еще не заглядывал и мое отсутствие не заметил. Факт? Факт.

Собака выдала громкое, согласное со мной “гав”, и подсела поближе. Эта вертлявая попа точно чувствует, когда начинает пахнуть очередными приключениями. Я же была совершенно убеждена, что и после моего вчерашнего побега, и после того, как я уехала с вещами, Паша меня не искал. Обидно было от одной мысли, но этот драконище прямо дал понять, что я и кто я для него.

Но ладно, настрадалась уже за день. Отодвинем лирику на потом. Сейчас главное – вернуть себе обратно свои лучшие работы! А именно такими я и считала кадры с участием Жарова. Веяло от них каким-то особым теплом и уютом. Сколько раз не пересматривала, даже сама себе не могла объяснить, почему. Может, из-за чувств, что Жаров обозвал “блажью” и “глупой влюбленностью”, а может… не знаю, в общем. Но точно знаю, что у консьержки есть запасные ключи от всех почтовых ящиков в подъезде. Итог?

– Кася, собирайся, мы едем к дракону Паше!

Ой… ляпнула и только потом сообразила, что разговаривала с собакой и, в отличие от меня, Касе точно собираться не нужно. Да уж, Владислава, совсем у тебя с головой плохо.

Наскоро переодеваясь из домашней пижамы в джинсы с кофтой, напяливаю на ноги кеды и, уже вылетая из квартиры, сталкиваюсь в дверях с удивленной Ксю:

– Ты куда так летишь?

– К Жарову, – бросаю, ни на секунду не притормаживая.

– Что-о-о? Зачем? – кричит мне вслед подруга, тогда как я уже одной ногой залезла в машину такси.

– За снимками!

– Ничего не поняла… – развела руками Ксю, – Влада! – но мне уже было не до объяснений. Сердце колотилось как сумасшедшее и разве что только руки еще не тряслись. Так сильно у меня горело внутри желание вернуть свое, и так бездумно я торопилась, очень и очень об этом впоследствии пожалев. Лучше бы я не слышала того, что долетело до моих ушей, стоило мне только переступить порог просторного холла. Потому что там мои глаза безошибочно угадали стоящего недалеко от лифтов Пашу.

Тут сердце болезненно сжалось, а задетая и ущемленная гордость подняла голову. Так хотелось гордо прошагать мимо и показать ему, чурбану бесчувственному, что его слова меня совершенно не задели, но… нет, было больно и страшно. А потом и вообще я поняла, что он не один. Усмехнулась своим горьким мыслями, радуясь, что хотя бы день ради приличия он пережил без ба… женщины. Но, как оказалось, радость моя была недолгой.

Совершенно не вовремя юркнув за угол и оказавшись достаточно близко от места, где замерла парочка, я услышала многозначительное, произнесенное блондинкой:

– Забыли у меня вчера ночью…

“Вчера ночью”...

Вчера.

Ночью.

Эти слова были подобно ножу, со всей силы вбитому в сердце. Дыхание в удушающем захвате перехватили навернувшиеся на глаза слезы, и я, как настоящая “рыбкина”, начала хватать ртом воздух, сдерживая всхлип.

Не знаю, почему по мне так ударила эта фраза. Вполне очевидная, ведь это же Жаров! Не должно было это так на меня подействовать, и тем не менее, стало больно до зубного скрежета. Так, будто мне с размаху влепили пощечину.

Очень больно и невыносимо обидно.

В ночь, когда я призналась ему в любви и он некрасиво практически высмеял мои чувства, Паша – этот неутомимый кутила – поехал к ней. К этой блонди с показа. С высокомерным взглядом и отвратительным вкусом.

Мерзко.

Я с трудом сдержала всхлип и, напрочь забыв обо всем, и о снимках в том числе, подхватила на руки удивительно притихшую Касю, понеслась сломя голову прочь из этого дома, от этого, второй раз вдребезги разбившего мое сердце, мужчины. Который не умеет и не способен ценить и видеть настоящего. И который так и будет всю жизнь вестись вот на таких сплошь искусственных кукол.

Дура! Безмозглая тупая идиотка!

В итоге, к Ксю я вернулась ни с чем и вся в слезах, по второму кругу запустив свою вчерашнюю истерику. Поклявшись себе, что больше даже мысли о Жарове себе не позволю! Пусть он живет своей жизнью, бесконечно меняя своих “рин”! Если вчера у меня еще были сомнения в правильности моего переезда, то сегодня, буквально только что, окончательно и бесповоротно закрылась эта дверь в моей жизни под названием Павел Жаров.

Паша

Всю следующую неделю я буквально зашивался на работе. Новые клиенты, старые договора, реклама, отправки и прочие прелести большого бизнеса, спутниками которого всегда являются отчеты, совещания, планерки, встречи и званые обеды, а нередко и ужины. В общем и целом скучать было некогда. Я хотел отвлечься от ситуации с Рыбкиной? У меня это получилось. Потому что днями в офисе мозг буквально разрывался от режима многозадачности, а вечерами я валился в кровать замертво. А потом опять, все по кругу. Убегал я из дома с рассветом, а возвращался поздно за полночь. Когда нормальные люди, и Влада в том числе, мирно сопели в подушку. Даже Касю было не слышно все эти дни, а смежная дверь как стояла нетронутой, закрытой, но не на ключ, так и стоит.

Перестал ли я думать вообще об этой рыжеволосой занозе? Нет. Вольно или невольно мысли все равно нет-нет, да возвращались к зеленоглазой девчонке. Приходилось отвешивать себе мысленные подзатыльники и напоминать, что я сам поставил точку во всей этой эпопее с “дружбой” с дочерью друга. Не доведет она до добра – так успокаивал я себя и свои желания, терзающие последние семь дней. Кто-то из нас рано или поздно сильно “вляпается”, и лучше пресечь на корню любые поползновения в сторону сердца. Которое, гадина, сжималось, стоило только вспомнить изумрудные глаза, сверкающие озорством, и очаровательную улыбку на лице с веснушками. Оно словно вживую стояло перед глазами! Не такая, как все. Не такая, как многие. Другая. Совершенно. Неповторимая.

Влада-Влада…

Но одно я понял совершенно точно, что к выходным мне стало не хватать Рыбкиной. Сильно. До разъедающей тоски в груди. Ее постоянно несущейся сломя голову жизни, шума, легкого хаоса, что она привносила в мое унылое существование.

В субботу утром я с трудом сдержал себя, чтобы не постучать в смежную дверь и не объявить Владе перемирие. Хотелось. До зубного скрежета. Смотрел на деревяшку, стоя на первой ступеньке лестницы, и прислушивался. За дверью царила совершенная тишина. Глянул на наручные часы, время почти двенадцать, неужели еще спит? Или уже на занятиях? А собака? Почему молчит вечно возмущающаяся на меня Кася?

Странно.

Не помешало бы проверить. Даже если бы Влада оказалась дома и расценила это как “надзор”, но такая тишина напрягала. Я невольно попытался вспомнить, когда вообще последний раз слышал в квартире наверху хоть какое-то движение, и понял: давно. Очень и очень давно. Нужно подняться. Постучать. Просто зайти. Не важно, но нужно. И хочется. Жуть как.

Но тут зазвонил мобильный и совсем некстати отвлек меня, сбивая с мысли и настроя.

А звонил это не кто иной, как Рыбкин старший. Было сильное желание проигнорировать вызов Стаса, тихо злясь на то, что подкинул мне своей “дружеской просьбой” такую св… Владу, полную приключений. Но, вспомнив про то, что Рыбкин горазд на поспешные решения и может подумать, что что-то стряслось, и примчаться, я все-таки нажал на зеленую трубку, отвечая на вызов.

– Паш? Привет.

– Привет, Стас, – прошел на кухню, заварив себе кружку крепкого чая. – Что-то стряслось?

– Да нет, просто звоню узнать, удалось тебе подвезти мою беду до универа? Как она там, что она там? С кем...

Черт! Твою, Паша, мать.

Из головы со всей этой рабочей и личной кутерьмой совершенно вылетело то, что я обещал Рыбкину. А сейчас я и подавно не могу предложить Владе подвезти ее куда-либо. Боюсь, это будет совсем неправильно расценено. Поэтому пришлось сочинять на ходу.

– Все у твоей беды отлично. Парня нет, друзья есть. Учится на юрфаке, исправно ходит на пары. В общем, жизнь у твоей дочери бьет ключом… – меня по голове. Но, положа руку на сердце, я бы в данный момент и не отказался услышать ехидное “дядя Паша” и отчитать малявку за съеденные ее собакой документы.

Мне этого не хватало. Правду говорят, нужно уметь ловить момент.

– Ясно, спасибо, Паш, ты меня немного успокоил. А то последнюю неделю, как ни позвоню ей, она все время куда-то торопится. Все времени нет на отца. Уже серьезно подумывал, а не наведаться ли мне к ней в гости. Но раз ты говоришь, что все хорошо… – прозвучала многозначительная пауза.

Я усмехнулся и вздохнул, делая глоток чая.

Хорошо-то оно хорошо. Просто твоя дочь в меня влюбилась, а я повел себя, как великовозрастный мудак. А так да, все пучком, дружище.

Но, разумеется, я этого не сказал. Просто заверил:

– Не стоит переживать, Рыбкин. Твоя дочь счастлива и наслаждается своей самостоятельностью на полную катушку.

– Очень хочется в это верить, что в рамках закона и морали. Ты-то как? Что-то голос неважнецкий, случилось чего?

– Да как обычно, – отмахнулся я, – дом-работа, завал.

– Ты с твоими “завалами” скоро совсем свет белый видеть перестанешь. Может, давай ко мне? В гости, посидим, как в старые добрые времена. Коньячок, шашлычок…

– Заманчиво звучит, Стас. Как только будет свободное время, так сразу.

– Давай-давай. Там как раз у Владки сессия начнется, сдаст экзамены и приедет домой на пару-тройку дней. Может, вместе и прилетите.

– Может… может.

Вряд ли только твоя дочь согласится сесть со мной в один самолет, но кто знает.

Протрепавшись еще час по телефону с Рыбкиным старшим, пришлось собираться и ехать на работу. Светлана позвонила и сказала, что к нам с минуты на минуту приедут потенциальные инвесторы, которых стоило бы “охомутать” по всем законам жанра. И, естественно, без генерального им не обойтись.

Уже на выходе в очередной раз прислушиваюсь к звукам в квартире этажом выше. Тишина. Внутри заерзало скверное предчувствие. Пока мало понятное мне, но, как правило, интуиция меня не подводила никогда. Я сделал себе мысленную пометку: заглянуть к Владе после работы – и помчался в офис.

День, как и все предыдущие, пролетел с космической скоростью. Снова в бумагах и бесконечных разговорах. И как итог, у дома я оказался, когда на город уже опустились сумерки. Бросил машину на парковке, поставил на сигналку и оглядел двор.

Зачем?

Искал глазами Рыбкину, в надежде, может, она по счастливой случайности гуляет с Касей, и мы совершенно случайно столкнемся где-нибудь. Глупо, вполне осознаю. Веду себя, как прыщавый подросток. Сам себя за это и ненавижу последние дни.

Однако Влады нет, Каси, соответственно, тоже.

В холле все та же дородная улыбчивая консьержка, бабулька в несуразных очках, с которой мы обмениваемся вежливым приветствием. И я направлюсь напрямик к… нет, не к лифтам. К лестнице. Сам от себя не ожидал, но домой не хотелось от слова совсем. Хоть так потяну время.

Вовремя на глаза попадаются почтовые ящики, и хотя я не имею привычки туда заглядывать и делаю это крайне редко, но сегодня, по какому-то странному наитию, машинально делаю шаг. Просто надо открыть и все тут.

Нахожу на ключах ключик от ячейки и, провернув в замке, открываю крышку почтового ящика. В первое мгновение сам не понимаю, какого черта мне сегодня понадобилась вся эта скопившаяся в ячейке макулатура и какие-то левые письма, пока не вижу ключ. Какого лешего? Откуда здесь нарисовался ключ?

Теряюсь. Достаю ключ из ящика и понимаю, что он от моей, то есть Рыбкиной, квартиры. Какого… мать его, происходит?! Что это значит?!

Захлопнув дверцу, преодолеваю все семнадцать этажей практически на одном дыхании. С завидным для моего возраста, надо сказать, рвением пролетая ступеньку за ступенькой, пролет за пролетом. Внутри начинает клокотать кровь и с барабанным гулом бить по вискам. Сердце зачастило. Пульс зашкалил. Так и до инфаркта недолго.

Подлетаю к двери квартиры Рыбкиной и стучу. Нет, не так, долблю со всей силы. И, естественно, ответа нет. Открываю ее зажатым в руке ключом и залетаю внутрь, обегая каждый угол:

– Влада.

В гостиной пусто.

– Рыбкина?!

В кухне тоже пусто.

Не теша себя особыми надеждами, открываю дверь в спальню и понимаю, что все. Эта мысль бьет звенящей пустотой по моим нервам. Влада – эта рыжая ехидна – собрала все свои вещи и съехала. Молча. Сбежала. От меня.

Осознание вязкой субстанцией долго дотекает до моего мозга, и я, еще и еще раз обводя совершенно пустую спальню девчонки взглядом, понимаю, что мне хочется взвыть от опустошения внутри.

Рабочий стол, вечно заваленный ее тетрадками, бумагами, папками, ручками, пуст. Кровать идеально заправлена. Ни складочки. Дверцы шкафа открыты и тоже прямо девственно, ..ука, чисты.

Нет ее. И Каси нет.

Только записка, которую я не сразу, но замечаю на комоде в прихожей. Красивым, раскосым почерком, идеально выведенные буквы, резанувшие где-то глубоко внутри:

“Желаю счастья в личной жизни. Пух”...