Рыцарь надежды

16.

— Придется заказать тебе новую сорочку, — сказал Хью, пробегая пальцами по животу Эдлин. Он знал, что ей это нравилось: «Твои пальцы, как теплый ручеек», — говорила она, втягивая живот, и Хью чувствовал, что он на высоте. Вот и сейчас он смотрел на жену, очень довольный собой.

— Зачем? — спросила Эдлин сонно, словно не она провела весь вечер и всю ночь в страстной любовной битве. Ее голос переполняла такая манящая, сладостная истома, что Хью наклонился и нежно поцеловал жену. Она погладила его по плечам (он, конечно, давно освободил ее от пут), и он с удовольствием потянулся. Ему нравились ее ласковые прикосновения, но самое острое наслаждение он испытал, когда, преодолев ее неожиданное сопротивление, овладел связанной Эдлин.

— Потому что вторую из твоих сорочек я тоже порвал.

— У меня есть еще несколько.

— Ах, да! Те, что я купил тебе в аббатстве.

— Нет.

Она так и не призналась Хью в любви, не сказала даже, что была влюблена в него тогда, во времена их юности в Джорджес Кроссе. Однако ночью в пылу страсти он смирился с временным поражением. Впрочем, попытки вырвать у Эдлин признание доставляли ему наслаждение не меньшее, чем мысли о грядущей и непременной победе.

Эдлин потянулась и прикрылась меховым покрывалом.

— Я голодна.

— Я тоже.

Он потерся ногами о ее ноги. Она все-таки сохла по нему тогда, как и остальные девушки в деревне. Что девушки, сколько знатных дам раскрывали ему свои объятия! Раз Эдлин любила его в юности, в чем он не сомневался, значит, любит и сейчас, ведь с той поры он почти не изменился, разве что возмужал да на лице появились шрамы, которые, впрочем, лишь прибавили ему обаяния в глазах женщин. У него по-прежнему характер завоевателя, только раньше он стремился завоевать поместье, а теперь — женщину… Правда, так поступают все мужчины.

Он вновь подумал о сорочках и нахмурился: что-то такое странное она сказала.

— Что значит твое «нет»?

— У меня есть еще те сорочки, которые дали мне люди Ричарда, еще в Джаксоне.

— Люди Ричарда Уилтшира?! — отшвырнув меховое покрывало, Хью вскочил как ужаленный. От выражения довольства на его лице не осталось и следа.

Тихонько охнув, Эдлин попыталась вновь накрыться мехом, но Хью остановил ее. Он желал немедленно выяснить столь важный для него вопрос.

— Ты хочешь сказать, что люди Ричарда подарили тебе сорочки?

Она посмотрела на него как на умалишенного, потом прыснула и погладила по щеке.

— У тебя нет причин для ревности! Они подарили мне не только сорочки, но и многое другое: веера, перчатки, кольца и даже прелестную безделушку — золотой шарик с колокольчиком внутри. Должно быть, ограбили какого-нибудь богача.

Смутное, неведомое дотоле чувство захлестнуло Хью.

— С какой стати такие подарки? — резко спросил он.

— Ну, по словам этих людей, в благодарность за сказание о Фальке. Но я думаю, что главная причина в моем человеческом к ним отношении. — Эдлин села на постели, обхватив руками колени. — Ведь я дала больным лекарства, поговорила с людьми по-хорошему и пообещала за них молиться.

— Я прошу тебя отослать все назад, — без размышлений настоятельно потребовал Хью.

— Что ты сказал? — В голосе ее чувствовалось полное непонимание.

К негодованию Хью, она и смотрела на него так, словно он сморозил глупость. Почему? Заботиться о жене — его обязанность. И никто не смеет ничего дарить Эдлин, кроме него, или без его разрешения. Тем более какие-то хамы! Он выпрыгнул из постели и бросился к своему сун-дуку.

— Я требую, чтобы ты отослала назад все, что они тебе дали!

— Может быть, не надо? — неуверенно и по-прежнему не понимая причины его гнева, произнесла она. — Я не хотела бы их обидеть.

— Ах, так ты боишься обидеть эту шайку воров?! — Хью распахнул сундук и начал рыться в сложенной там одежде.

— Хью! — позвала Эдлин и громко вздохнула. — Я знаю, что вещи краденые. Возможно, мне не стоило их брать, но те, у которых их отняли, вряд ли имеют шанс получить свои пожитки обратно. Многое из того, что мне досталось, очень старое: белье долгие годы пролежало в сундуках и пожелтело на сгибах, туфли покрылись слоем пыли… — Она все пыталась что-то объяснить. Хью принялся торопливо одеваться.

— Отошли все назад! — твердил он.

— Послушай, — она еще надеялась его образумить, — я пошлю в аббатство деньги, чтобы мне отпустили это прегрешение.

Но он не желал ничего слушать. Подумать только, каких-то два дня назад она была нищей приживалкой, а сейчас имеет все, что душе угодно!

Подумывая о женитьбе, Хью рассчитывал взять в супруги женщину, которая бы во всем от него зависела и ревностно пеклась о его благе, понимая, что от этого зависит и ее собственное. Встретившись в аббатстве с Эдлин, он решил, что она как нельзя лучше подходит на роль жены.

Поставив на пол сапог, Хью сунул в него ногу, притопнул и, взявшись за края голенища, натянул его.

Как он просчитался! Эдлин умудрилась выжить и даже преуспеть в условиях, в которых большинство женщин пропали бы ни за грош. Он обманывал себя, стараясь не замечать ее уверенности в собственных силах, независимости и упрямства. Он уверил себя, что их брака хочет Всевышний, который привел в аббатство Эдлин, а потом и Уортона с его тяжелой ношей. Не может быть, чтобы Господь послал ему неподходящую женщину!

Хью поставил на пол второй сапог и сунул в него ногу. Мысль о Божьей воле не давала ему покоя. А вдруг он ошибся? Что-нибудь не так понял?!

Он попытался натянуть сапог, но тот скособочился, нога съехала набок, и Хью оступился.

— Не ушибся? — бросилась к нему Эдлин, завернувшись в одеяло.

Он поднял на нее глаза. Ее лицо с ямочками на молочно-белых щеках казалось ослепительно прекрасным. Из складок одеяла выглядывала правая нога, изящный изгиб которой напомнил Хью о том, как совсем недавно, ночью, Эдлин обвивала ногами его бедра…

Нет, сейчас не время думать об этом! Хью жестом остановил жену.

— Я сам справлюсь!

Она поджала губы в недовольной гримаске, которая так его раздражала.

— Пожалуй, мне тоже пора одеться, — равнодушно сказала она.

Будто это могло им помочь справиться с размолвкой!

Придержав обувь за носок, Хью надел сапог как следует.

Он во что бы то ни стало хотел дать Эдлин все. Он жаждал быть ее покровителем и защитником, единственным, кому бы она дарила свою любовь. Ей вовсе ни к чему расточать свои улыбки другим мужчинам! И зачем ему знать, что ее чары заставляют даже отъявленных грабителей отдавать ей свою добычу? Если она может выжить самостоятельно, то к чему ей муж?

— Ты наденешь ее? — спросила Эдлин.

Почувствовав некоторое удивление в ее голосе, Хью обнаружил, что стоит с мантией в руках и тупо на нее смотрит.

— Накинь же ее на плечи, — сказала Эдлин. Уже полностью одетая, она стояла перед ним, слегка расставив ноги и уперев руки в бока. — Так ты настаиваешь, чтобы я обидела людей Ричарда, отослав им обратно подарки?

— Оставь их себе! — Хью резким движением запахнулся в мантию и решительно направился к двери, пообещав себе не произносить больше ни слова. Но передумал и вернулся. — Скажи мне только одно. — Он поднял вверх указательный палец. — Ты действительно любила меня в юности?

Бросив негодующий взгляд на этот торжественно воздетый палец, она посмотрела Хью в лицо, и ее губы тронула улыбка.

— Да, любила.

— Тогда, черт побери, постарайся полюбить меня снова!

— Миледи что-то не нравится? — робко спросила Неда, показывавшая новой хозяйке кухню.

— Нет-нет, здесь все замечательно! Это одна из лучших кухонь, которые мне доводилось видеть, — рассеянно ответила Эдлин, обводя хмурым взглядом большой очаг, сверкавшую чистотой посуду и главного повара. — Просто я, к своей досаде, совершенно забыла, какими тупоголовыми упрямцами бывают мужчины, — неожиданно добавила она.

Дюжий повар посмотрел на нее с испугом.

— По-моему, это очень трудно забыть. Особенно если напоминание всегда перед глазами. Вы ведь имеете в виду… какого-то конкретного мужчину? — спросила Неда.

По дипломатичной паузе, которую сделала жена домоправителя, Эдлин догадалась, что повар принял ее замечание на свой счет.

— Ваша кухня поистине великолепна, — натянуто улыбаясь, сказала она ему, чтобы сгладить неловкость.

Тот вздохнул с облегчением.

— Говоря о тупоголовых упрямцах, я имела в виду прежде всего мужей, — пояснила Эдлин Неде, с которой вдруг стала весьма откровенна.

— В честь вашего прибытия повар распорядился зажарить целого быка! — сообщила та, легонько подтолкнув хозяйку вперед, не решаясь пока пускаться в рассуждения на предложенную тему. — У вас будут пожелания относительно прочих блюд?

Что будут подавать к столу во время предстоящего пиршества, совершенно не заботило Эдлин: она имела случай убедиться, что готовили здесь отменно. Однако кухонная челядь уже выстроилась для церемонии приветствия и явно ждала похвалы от графини. Эдлин немного смутилась: ей и раньше доводилось участвовать в подобных «смотринах», но ни разу под руководством такого знатока этикета, как Неда. Когда новая хозяйка, стараясь запомнить каждое имя, поприветствовала всех до последнего поваренка, они с Недой направились через двор к коровнику.

— Вы навсегда завоевали их сердца, миледи, они будут служить вам с радостью, — заверила ее Неда.

Но Эдлин не терпелось вернуться к прерванному разговору.

— Дело в том, — сказала она, — что до брака с графом Роксфордом я целый год жила в аббатстве среди монахов. Там я совершенно забыла о мужском норове.

— Понимаю! — ответила Неда, запахиваясь в плащ, потому что пошел дождь. — Как не забыть! Я не встречала ни одного монаха, которого можно было бы назвать нормальным мужчиной!

— Нормальным? — Эдлин не любила этого слова. — Но они самые что ни на есть нормальные мужчины!

— О, они, конечно, почтенные, святые люди, — поспешно добавила Неда, — они преданно служат. Богу, но…

Тут она открыла дверь коровника, и навстречу им бросилась одна из доярок.

— Здравствуй, Джудит. Это наша новая хозяйка. Она пришла взглянуть на коров.

Эдлин вовсе не хотела глядеть на коров. Ей не терпелось продолжить разговор с домоправительницей о монахах, но вместо этого ей пришлось гладить отменно выглядевших животных и заглядывать в деревянные ведра, восхищаясь их чистотой.

— Ты что-то собиралась рассказать о монахах? — напомнила она, едва они с Недой вышли за порог.

— Ох, я совсем не хотела вас обидеть, миледи. Уверена, вы знакомы со многими весьма достойными монахами. У меня дядя и брат тоже в монахах, я очень их люблю и уважаю.

— Но все же? — настаивала Эдлин. — Что тебя не устраивает?

— Да можно сказать, что они для меня потеряны. Они живы-здоровы, хоть и многое выстрадали, чтобы стать ближе к Богу. Они хорошо исполняют свой долг, но для меня в их жизни больше нет места. — Она задумчиво смотрела куда-то в дальний угол двора. Дождевая вода, стекая с соломенной крыши коровника, лилась им под ноги, и Неда отступила назад, прислонившись к стене.

— Не то чтобы это задевало мое самолюбие, нет, просто я помню, насколько мы с братом были близки в детстве. Я скучаю по нему.

— Но если бы твой брат стал рыцарем, вам тоже пришлось бы расстаться. К тому же его почти наверняка уже убили бы, — возразила Эдлин решительно.

— На все воля Божья! — Неда спрятала руки в рукава. — Если бы он остался жив, то приезжал бы хоть изредка. Я могла бы обнять его, как в детстве. Он завел бы семью, и даже после его смерти его дети напоминали бы мне о нем. Нет, что вы, я не жалуюсь, но все же так было бы не в пример лучше.

Посреди двора в грязной луже возились двое крестьянских ребятишек, по виду не старше сыновей Эдлин. Если бы она строго-настрого не запретила Аллену и Паркену играть во дворе, то приняла бы этих мальчишек за своих сыновей. Один из них подобрал палку и взмахнул ею словно мечом, другой тоже схватил какой-то обломок, и закипела битва двух юных рыцарей.

У Эдлин сжалось сердце. Нет, она не желала, чтобы ее сыновья стали рыцарями. Пусть уж лучше постригутся в монахи, по крайней мере останутся живы. Но что ею двигало: эгоизм или материнская любовь? Стремление обеспечить наилучшее будущее детям или боязнь потерять их?

Если Неда права, то придет день, когда любовь к Богу навсегда вытеснит из сердец мальчиков любовь к матери. И лицо Аллена уже не будет вспыхивать от радости при виде нее, и Пар-кен перестанет льнуть к ней по обыкновению, молча прося материнской ласки…

— Нам пора, миледи. Надо спешить, иначе мы не успеем обойти весь замок и оставшиеся без вашего внимания слуги решат, что вы ими пренебрегли и чем-то недовольны, а те, которых вы повидали, задерут нос. Начнется ненужное соперничество.

Неда первой шагнула во двор, и они пошли среди островков мокрой травы и многочисленных луж, внимательно глядя под ноги, чтобы не запачкаться.

— Что до мужей, то они и впрямь умом не блещут. Ваш, например…

Похоже, Неда была не очень лестного мнения о Хью, и Эдлин решила, что эта женщина ей, пожалуй, нравится.

— Что ты о нем думаешь?

— Ничего плохого, разумеется. Не хуже, чем другие мужчины. — Неда сделала еще несколько шагов, и тут ее прорвало: — Ну посудите сами, разве женщина на его месте решилась бы выставить вон управляющего, обремененного семьей, даже не поинтересовавшись, готовы ли они служить новым хозяевам?! И это при том, что поместье содержится в образцовом порядке!

— Ты абсолютно права! — с готовностью согласилась Эдлин.

— Бердетт предупреждал меня, что так и будет, но я сомневалась. Сказала: если новый лорд умный человек (а, по слухам, так оно и есть), он, конечно, оставит нас при себе или по крайней мере даст шанс доказать свою преданность.

— Что же ответил Бердетт?

Неда остановилась посреди двора.

— Он просто поднял меня на смех! После тридцати лет совместной жизни обозвал дурой! Но разве так уж глупо было предположить, что хозяин оставит нас ради своей же пользы?

— Именно это я и пыталась втолковать Хью!

— Но он не хотел слушать, не так ли? Мужчинам не до разумных оценок, у них одно на уме: кто кому присягнул на верность. Эта путаница — единственное, чему они придают значение. А еще называют неразумными нас, женщин!

— Мне пришлось буквально умолять Хью оставить вас здесь, — заметила Эдлин. Неда нравилась ей все больше.

— О, как я вам благодарна, миледи! — воскликнула жена управляющего, схватив ее за руку. — Не знаю, что бы мы без вас делали! Я, правда, поцеловала сапог вашему мужу, но я-то знаю, кому на самом деле обязана своим счастьем! Клянусь, мы вас никогда не подведем!

— Я вам верю. — Эдлин ободряюще пожала Неде руку. — Но Хью боится, что вы продолжаете хранить верность прежнему хозяину, Эдмунду Пембриджу.

Хью и впрямь говорил о Пембридже с такой ненавистью, что Эдлин начала опасаться даже за собственную безопасность. Вдруг муж узнает о том, что она знакома с его злейшим врагом? Зачем было лгать, что Пембридж не посещал дом Робина, когда Хью об этом спрашивал? Она вполне могла бы сказать правду, но тогда Хью принялся бы расспрашивать ее о Пембридже и пришлось бы сказать, что он был ближайшим другом Робина.

Что, впрочем, не мешало ему добиваться ее любви. Воспоминание о его ухаживаниях до сих пор вызывало у нее дрожь омерзения. Он слагал о ней поэмы, пел гимны ее красоте и грации и, что всего отвратительней, превозносил до небес ее супружескую верность. Учитывая его вечные поползновения совратить ее, это было чистое издевательство.

Эдлин считала, что в его чувствах царил полный сумбур: он любил Робина и одновременно покушался на честь его жены, восхищался верностью Эдлин и насмехался над ней всякий раз, когда Робин заводил очередную любовницу. Пембридж ждал, что Эдлин сама упадет в его объятия, хотя бы от отчаяния, но, если бы это произошло, он стал бы ее презирать за измену Робину.

— Пембридж… — произнесла с недовольством Неда. Эдлин виновато вздрогнула. — Пембридж заботился только о собственной выгоде и никогда не думал о том, какая судьба ждет его людей, если он примет сторону Симона де Монфора, а тот проиграет.

— Но Симон де Монфор еще далеко не проиграл, — напомнила Эдлин. Мысль, что передышка в войне с повстанцами скоро закончится, возвращалась к ней снова и снова, как ноющая зубная боль, не давая сосредоточиться.

— По слухам, ряды его сторонников-баронов тают не по дням, а по часам, — изрекла с умным видом Неда.

— Тем не менее решающая битва еще впереди, — вздохнула Эдлин и подумала, что Хью снова отправится воевать, а на ее долю опять останутся только слезы и пустота в душе.

Нет, хватит! Она поклялась не пускать Хью в свое сердце, чтобы никогда больше не видеть в зеркале своих мрачных, полных ужасных предчувствий глаз, и до сих пор клятву держит. Впрочем, так ли это?

— Пембридж уже лишился этого поместья, — продолжала Неда. — Ощутимая потеря, не правда ли? Роксфорд — основной источник его доходов, поэтому я надеялась, что он проявит больше благоразумия и постарается нас отстоять.

— Он не женился в прошлом году? — с любопытством спросила Эдлин.

— Нет, сказал: мол, не хочу! Правда, в развлечениях себе не отказывал.

— Но он же обязан жениться, чтобы продолжить свой род.

— Он однолюб. Думаю, ему не удалось заполучить ту, которую он хотел, а другой завести не пожелал. Впрочем, — Неда легонько подтолкнула госпожу к навесу над широким входом в кузницу, — в свой последний приезд он хвастался, что до конца года непременно привезет жену.

У Эдлин задрожали руки. Неужели Пембридж следил за ней в аббатстве, поджидая, когда кончится срок траура? Глупости! Вряд ли он пошел бы на такие хлопоты ради женщины.

— А где он сейчас? — спросила она, стараясь унять дрожь.

— Где ему быть? Наверное, крутится возле де Монфора.

Эдлин с облегчением вздохнула. Ее пугала мысль, что где-то в окрестных лесах может бродить Пембридж и на что-то рассчитывать.

— Он там, если только не одумался и не отправился к принцу уверять его в своей преданности до гроба, — добавила Неда.

— Время упущено, — сказала Эдлин, молясь в душе, чтобы это оказалось правдой. — Хью уже вступил во владение поместьем и титулом Пембриджа. Со стороны принца было бы глупо передумать, потому что такое обращение подтолкнет к мятежу Хью.

Неда улыбнулась, отчего на ее щеках появились незаметные дотоле ямочки.

— Да уж, насколько я успела узнать вашего мужа, приобрести в его лице врага — весьма опрометчивый шаг. Нет, поделом Пембриджу! Принц не вернет ему Роксфорд, а мой муж без раздумий присягнет на верность лорду Хью.

— Уверена, Хью будет рад это услышать, — сказала Эдлин и охнула, вдруг осознав свалившуюся на нее ответственность. — О, Неда, значит, нам придется устроить церемонию присяги вассалов на верность новому господину?

— Я прекрасно справлюсь со всем одна.

Легкость, с какой Неда отказалась от ее помощи, озадачила Эдлин. Церемония должна быть грандиозной. Знать придавала огромное значение присяге, во время которой каждый вассал, каждый слуга, поднеся своему господину дары, должен был поклясться перед лицом священника и свидетелей в вечной верности и повиновении. За измену такой клятве могли даже осудить на казнь.

Ведь и Хью сомневался в преданности управляющего потому, что был убежден: многие вассалы относились к присяге на верность куда серьезнее, чем к приказу принца повиноваться новому хозяину. Принадлежал ли к их числу Бердетт, Хью не знал.

— К этому важнейшему событию, — стараясь произвести впечатление, медленно и внушительно заговорила Эдлин, — надо празднично убрать центральную башню и устроить такой роскошный пир, чтобы вассалы преисполнились к нам почтения и благодарности. Вы можете без моей помощи подготовить церемонию для всего поместья?

— Это моя обязанность, миледи, — твердо заявила Неда.

Эдлин хотела ей возразить, но, увидев, что Неда настроена очень решительно, словно сотни раз занималась подобной подготовкой, лишь вздохнула. Возможно, у жены управляющего действительно большой опыт. К тому же таким образом Неда избавляла Эдлин от лишнего беспокойства, давая возможность сосредоточиться на новых обязанностях хозяйки замка и жены.

— На какой день будем назначать церемонию? — спросила совета Эдлин.

— На ней необходимо присутствие деревенского старосты и шерифа. У милорда есть еще поместья, жители которых должны принять присягу? — уточнила Неда.

— Нет, — ответила Эдлин и подумала: «А впрочем, Хью так честолюбив…» — Пока нет, — уточнила она. Так, пожалуй, будет вернее.

— Тогда, скажем, через четыре дня.

— Хорошо.

Неужели Неда справится за столь короткий срок? Ведь за это время надо приготовить угощение для сотни голодных крестьян, которые придут поглазеть на своих новых господ.

Но лицо Неды оставалось безмятежно спокойным.

Вдруг, приглядевшись к зеленому побегу, обвившемуся вокруг столба, который поддерживал крышу кузницы, жена управляющего неодобрительно поцокала языком.

— Осторожно, миледи, — сказала она, — это ядовитый плющ. Он очень жгучий!

— О, ужасное растение! — Эдлин поспешно отодвинулась от столба. Она не раз страдала от ожогов ядовитого плюща, когда собирала травы.

Неда показала на главную башню.

— Видите, он здесь все заполонил — поднимается по стенам до самого верха, цепляясь за щели между камнями. С ним приходится постоянно бороться. Надо вырывать его побеги, а потом сжигать. Он очень живучий.

— Будьте осторожны, если займетесь этим, — предупредила Эдлин. — Ядовит даже дым: он разъедает кожу и глаза.

— Тогда лучше всего расправиться с этим вредным пронырой еще до церемонии, — улыбнулась Неда. — Не хотим же мы отравить гостей до того, как они присягнут на верность новому господину?