С любовью, Луков (ЛП)

— Это было на прошлой неделе, — напомнила я ему. — И за две недели до этого.

— Я всего лишь пытался помочь… — начал было оправдываться Джонатан перед тем, как Джеймс, сидящий рядом с ним, достаточно сильно ударил его локтем, стараясь привлечь внимание мужа. — В чем дело?

Джеймс взглянул на мужчину позади меня и снова толкнул свою половинку.

Сейчас или никогда, верно?

— Иван подвез меня до дома, так как моя машина не завелась, — объяснила я, наблюдая, как все мои близкие, включая мать, которая до сих пор торчала возле духовки, повернулись, чтобы взглянуть на человека за моей спиной.

— Семья, это Иван. Иван, это моя семья.

Джонатан взвизгнул, и Джеймс снова ударил его локтем. Тали просто моргнула. Руби дернула рукой, лежащей на моей пояснице. Моя мать же осталась безучастной, как и красавчик-блондин, муж Руби, который сидел на стуле справа от меня.

— Привет, — произнес Иван, успевший по-видимому надеть «штанишки вежливости».

— Здравствуй, Иван, — произнесла мама, обойдя островок и вытирая руки о фартук, который был надет поверх её одежды. — Приятно увидеть тебя вновь.

Я не расслышала, что Луков ответил ей, так как Руби коснулась моей спины и, наклонившись, прошептала на ухо:

— Вблизи он очень высокий и красивый.

Я скосила глаза на Аарона, который, в данный момент, сидел лицом к островку и собирал деревянные бруски, разбросанные по всей столешнице.

— Придется сказать твоему симпатяге-мужу, что ты пялишься на другого мужчину.

Руби нахмурилась и отстранилась.

— Какая же ты зараза, Жасмин.

Улыбнувшись, я снова коснулась макушки ее головы. Из всех моих братьев и сестер она последней съехала от мамы, и хотя с тех пор прошло уже шесть лет, я все еще скучала по ней, как будто это случилось только вчера. Несмотря на то, что с Джонатаном мы общались довольно тесно, Руби была мне ближе всех. Моя мать говорила — это потому, что мы с сестрой являлись антиподами и всегда уравновешивали друг друга. Как и с Кариной. А мне казалось, что Руби просто относилась ко мне более терпеливо. Именно поэтому я всегда защищала ее, хотя сестра была старше меня на пять лет.

Тыльной стороной ладони я потянулась вправо и похлопала ее мужа по плечу, обратив внимание на «видеоняню», стоявшую перед ним на столе. Это было одно из тех новомодных устройств.

Он посмотрел на меня, продолжая собирать «Дженгу», и ухмыльнулся.

— Жасмин.

Я подарила мужчине робкую улыбку. Было трудно этого не сделать.

— Аарон.

— Я обрадовался, когда Руби сказала, что у тебя появился новый партнер, — произнес он с милым луизианским акцентом. — Это был лишь вопрос времени.

Моя улыбка стала немного шире, и я кивнула ему, похлопав еще раз по плечу, чтобы поблагодарить. В свою очередь, Аарон, лицо которого, как, шутя, утверждал мой брат, точно красовалось на обложке одной из книг, улыбнулся мне в ответ. Этому мужчине понадобилось всего пять минут, чтобы убедить меня, что он серьезно настроен в отношении моей сестры. А я-то уже вознамерилась его возненавидеть. Но когда Руби привела его в дом, чтобы познакомить со всеми нами — за шесть месяцев до того, как они тайно поженились, и за шесть с половиной месяцев до того, как мы узнали об этом — Аарон первым делом попросил ее показать ему все косплейные наряды, которые сестра смастерила за эти годы, и мне стало ясно, что Руби нашла надежного и порядочного человека.

Если бы мужчина не был таким, мы с мамой уже давно бы наподдали ему одной темной дождливой ночью, когда он не смог бы нас опознать.

— Как жизнь, мужик? — спросил Джонатан.

Оглянувшись через плечо, я обнаружила, что брат поднялся со своего места и возвышался над мамой, пожимая руку Ивану.

— Пойдет, — ответил парень. — Я Иван.

Как будто ДжоДжо не знал, кто он такой.

— Джонатан, — представился мой брат. Это прозвучало очень круто, и совсем не так, как раньше, когда он восторженным голосом обсуждал Лукова. — А это мой муженек, Джеймс, — продолжил ДжоДжо, указывая большим пальцем руки за спину на островок. Джеймс помахал Ивану рукой.

— Ты — мой четвертый любимый фигурист, — сказал Джеймс, подмигнув мне.

Четвертый?

Даже ДжоДжо задался тем же вопросом.

— А кто тогда первый, второй и третий?

— Жасмин.

— А второй и третий?

— Жасмин.

Мое черствое сердце вспыхнуло от эмоций, и если бы я являлась человеком, который любил целоваться, то обязательно бы чмокнула Джеймса.

— Я оттолкнула бы тебя с дороги, если бы кто-то попытался тебя сбить, — сказала я ему. И это была правда.

Муж моего брата улыбнулся и снова подмигнул мне.

— Знаю, Жас.

Улыбнувшись ему в ответ, я перевела свой взгляд на Ивана и поняла, что тот наблюдает за мной. И уже было собиралась спросить его, на что он так пялится, однако вовремя остановилась, вспомнив, что согласилась подружиться с ним.

О чем мы вообще думали?

— А если бы меня собирался сбить автомобиль, ты бы тоже спасла меня? — спросил ДжоДжо.

— Нет. Но купила бы самые красивые цветы на твои похороны.

Брат нахмурился и показал мне язык. Я показала свой в ответ. Средним пальцем он коснулся своего лица и почесал им кончик носа. Я тоже подняла свой и провела им по брови.

— Жасмин, умоляю, — застонала моя мать. — Только не при гостях.

— Но он... — начала я, указывая на Джонатана, прежде чем остановилась и покачала головой.

«Ха-ха» моего брата прозвучало достаточно тихо, но я все равно услышала.

— Ужин почти готов. Ты собираешься принять душ, Жасмин? — спросила мама в тот момент, когда к Ивану подошла Тали, чтобы представиться. По крайней мере, мне так показалось, потому что она обняла его.

Наблюдая за ними, я кивнула и ответила маме:

— Ага.

Иван подарил моей сестре улыбку, которую я раньше никогда не замечала... И из-за которой почувствовала себя странно. Тали являлась младшей копией моей мамы. Красивая, стройная, с рыжими волосами, бледной кожей и настолько правильными чертами лица, что ни один хирург в мире не смог бы повторить их. Если мы вдруг выбирались куда-то вместе, я не припоминала ни единого случая, чтобы при этом никто не пялился на нее или не начинал приставать. Тали привыкла к постоянному вниманию и даже не замечала этого. Так что меня давным-давно перестала волновать красота сестры.

Некоторые люди просто выглядели лучше, чем другие. Может, я и не была такой же привлекательной, как моя сестра, однако легко могла отлупить ее, и это меня немного успокаивало. Но, что бы между нами ни происходило, Тали всегда была готова прийти мне на помощь… даже если бы нам потребовалось избавиться от тела.

— Тогда иди в душ, — потребовала мама. — Не хочу, чтобы лазанья сгорела.

Я кивнула и посмотрела на Ивана, который все еще разговаривал с моей сестрой.

— Иван, пойдем, я покажу тебе, где туалет...

— Как насчет следующей партии в «Дженгу»? — перебил меня Джонатан, спрашивая Лукова.

Я моргнула.

И в этот миг Иван ответил:

— Конечно.

Что???

— Иди в душ, вонючка, чтобы мы могли поесть, — продолжил ДжоДжо.

Иван оглянулся и, должно быть, увидел на моем лице выражение «Ты, что, обалдел?», потому что на его губах нежнейшего розового цвета появился намёк на ухмылку.

— Да, вонючка. Иди в душ, — отозвался эхом парень, как осел.

— Он тоже не принимал душ вообще-то, — озвучила я.

— Но от меня не пахнет, — сказал Иван.

— От меня тоже.

— А вот это спорный вопрос, — сказала Тали, прочистив горло.

Я прищурилась и проигнорировала ее, потому что знала, что произойдет, если не возьму ситуацию под контроль.

— Иван, ты не обязан оставаться, если не хочешь. Уверена, у тебя есть дела поважнее. Могу показать тебе, где ванная.

— Я хотел бы сыграть в «Дженгу», — ответил Луков.

Ну и что мне оставалось делать? Сказать ему «нет»? Ох, блин, я точно пожалею об этом.

— Давай я сам покажу тебе, где ванная, — предложил ДжоДжо.

Блядь.

— Ну, ладно, — пробормотала я, прежде чем прислониться к Руби и прошептать. — Пожалуйста, убедись, что ничего плохого не случится.

Руби рассмеялась, и я ощутила, как она кивнула в знак согласия. Снова коснувшись ее макушки и в последний раз оглядев кухню, мой взгляд остановился на Иване, который усаживался рядом с Джеймсом.

А затем я пулей вылетела оттуда, чуть не сбив с ног Бена, словно моя задница была в огне. Мне пришлось принять самый быстрый душ в своей жизни, при этом воображая всю ту невообразимую чушь обо мне, которую мои близкие, вероятно, уже рассказывали Ивану. И это было заслуженно. Я оделась, пытаясь выглядеть прилично хотя бы один вечер в неделю, раз уж у меня появилась такая возможность. Именно субботние ужины были теми вечерами, когда я ничего не делала и ела, что хотела.

После того, как втерла лосьон алоэ вера в свои бедные усталые ноги, я спустилась вниз по лестнице, напрягая слух, чтобы услышать, о чем они там болтали. Проблема состояла в том, что на этот раз казалось, будто все они шептались между собой. Либо не разговаривали вовсе, потому что я ничего не уловила.

По крайней мере, пока не добралась до двери. А затем различила тихий смех.

— Не понимаю, почему все смеются? — еле слышно спросил Аарон, муж Руби.

Ему ответил ДжоДжо.

— Ты видел ее фотографии до того, как она подросла?

Этого было достаточно, чтобы понять, о ком они сплетничали. Кучка придурков. Но я все равно не двигалась.

— Нет, — ответил Аарон.

Кто-то фыркнул, и по звуку я поняла, что это Тали.

— Жас поздно достигла полового созревания. Сколько ей было? Около шестнадцати?

Да, шестнадцать, но подтверждать это я не собиралась.

А вот моя мать дважды не думала.

— Некоторые подростки какое-то время выглядят, как пухлые дети. Ну вы знаете, — продолжила рассказывать Тали очень тихо. — Жас как раз была такой все шестнадцать лет, пока не переросла это, — хихикнула она.

— Не может быть, — попытался отрицать Аарон, благослови его Господь.

— Может, — подтвердила моя сестрица. — Она была немного толстовата.

ДжоДжо фыркнул.

— Немного?

— Ой, какие вы злые, — отрезала Руби. — Жасмин была очень миленькой.

— Она была обладательницей большой задницы и ненавидела носить трико, потому что оно всегда впивалось ей в кожу, — решила вставить свои пять копеек моя мать. — Чем больше мы намекали, чтобы она надела более свободную одежду, тем чаще дочь нацепляла это проклятое трико и комбинезоны, хотя ей явно было некомфортно.

Раздался смешок, принадлежавший Ивану.

— Очень на нее похоже.

— Ты даже не представляешь. Эта девочка всегда все делала наоборот. Она поступала так из принципа. Постоянно. Единственный раз, когда ее остановило слово «нет», это когда она смотрела фильм... Как он назывался? Ну тот, про хоккей, которым Жасмин была одержима…

— «Могучие Утята»? — предположила Руби.

— Да, точно. «Могучие Утята». Она умоляла меня отдать ее заниматься хоккеем, но не было ни одного кружка по хоккею, которые позволяли бы брать в команду девочек. Я чуть не разругалась с одним из тренеров, чтобы ей хотя бы дали шанс, когда она находилась в Галерее²⁷, на вечеринке в честь дня рождения подруги. У меня получилось убедить ее пойти туда, только когда я сказала, что многие хоккеисты занимаются фигурным катанием, чтобы развить свои навыки.

— Я не знал этого, — сказал Джеймс.

— О Боже, сестра смотрела этот фильм миллион раз. Я стабильно раз в неделю пыталась выбросить кассету в мусорное ведро, но мама всегда доставала ее обратно, — простонала Тали.

— Жасмин же вроде однажды заметила, как ты сделала это, и вы даже подрались, да? — спросила Руби.

Ее слова вынудили меня улыбнуться, потому что я отлично помнила тот день. Мы поругались. Мне было десять, а Тали вроде бы уже исполнилось восемнадцать. На мое счастье она была очень маленького роста, и оказалось не так сложно избить ее за попытку выбросить мой фильм.

— Да. Она ударила меня прямо в нос, — ответила моя сестра.

Мама разразилась смехом.

— У тебя кровь лилась рекой.

— Как ты можешь смеяться, когда твоей дочери причинили боль? — сделала резкий вдох Тали, напомнив мне, кто являлся второй по величине королевой драмы в нашей семье.

— Твоя десятилетняя сестра ударила тебя по лицу. Знаешь, как тяжело мне было не смеяться, когда это случилось? Ты сама напросилась. Мы с Жасмин предупреждали тебя, но ты все равно это сделала, — мама рассмеялась вновь, и было похоже, что она гордилась мной.

Я опять улыбнулась.

— Это чушь собачья, мам.

— Эй, успокойся. Иван, тебя ведь не волнует, что маленькая девочка избила свою старшую сестру? — спросила мама.

Наступила пауза, а затем раздался голос:

— Уверен, ты была не первой, кого ударила Жасмин. И уж точно не последней.

Последовала еще одна пауза, а потом Тали добавила.

— Нет. Определенно нет, — затем раздался шум, подозрительно похожий на фырканье. — Жас всегда была маленькой злюкой. Ей ведь исполнилось три, когда она ударила ребенка в детском саду?

— Вроде в три она врезала тому мальчишке, который пытался заглянуть ей под юбку, разве нет? — уточнил ДжоДжо.

— И то, и другое... — начала говорить мама, пока Иван не заржал.

— Что?

— Свое первое предупреждение дочь получила, ударив мальчика, который толкнул ее. Затем ее вообще отстранили от детского сада за то, что она стукнула того же пацана, когда тот попытался заглянуть ей под юбку. Честно говоря, я почти уверена, что все это ей подсказал Себастьян. Потом она ещё дважды была наказана в детском саду. Одна девочка дернула ее за волосы, и Жасмин в отместку вытащила ее за косы прямо на улицу…

Я узнала смех Джеймса.

— В школе какая-то девочка отобрала у нее печенье, и дочь сказала, что плюнет ей в лицо, а проходящий мимо учитель услышал ее угрозы, — продолжала мама. — В первом классе ее отстранили за то, что она натянула мальчугану трусы до лопаток, торчавшие из штанов. Жасмин утверждала, что сделала это потому, что тот обижал какого-то малыша. Во втором классе ей дважды делали выговор. Она вылила молоко на...

Все, достаточно. Я вела себя отвратительно. Это никого не должно было удивлять.

— Ну, хватит. Ивану, Аарону и Джеймсу не нужно знать обо всех моих выходках, — сказала я, зайдя на кухню.

Моя мама сидела между Иваном и Руби и широко мне улыбалась.

— Мы как раз дошли до хороших историй.

— Я не прочь послушать все, — подмигнул мне Джеймс.

Я вздохнула и остановилась позади сестры.

— Она может рассказывать о моих проделках в возрасте от пяти до десяти до следующей субботы.

Мать отодвинула свой стул назад.

— Давайте поедим, детки, — затем она взглянула на Ивана. — Поужинаешь с нами? На вкус моя стряпня, не как не золотая медаль, но... — она пожала плечами, — тоже неплоха.

Я должна была догадаться, что мама пригласит Лукова остаться на ужин.

Черт.

Иван, казалось, задумался на мгновение, пока я стояла на пороге и молилась, чтобы он отказался, прежде чем бросить взгляд в мою сторону и уточнить:

— А ты будешь?

Блядь.

— Да. Сегодня у меня читмил, — не знаю, зачем я оправдывалась.

Ледяные глаза задержались на моем лице на секунду.

— Хорошо.

Затем он повернулся к моей матери.

— Если у вас хватит еды для еще одного человека, то я останусь. Если нет, я пойму.

Мама хихикнула.

— Еды у нас достаточно. Можешь об этом даже не переживать, — затем настала ее очередь замереть. — Мы привыкли есть на кухне.

Иван моргнул.

— Отлично.

— Ну что ж, это было неловко, — пробормотала Тали, прежде чем отодвинуть стул и встать. — Давайте ужинать.

По заведённому более двадцати лет назад порядку, мы схватили тарелки и выстроились в очередь, чтобы наполнить их едой из кастрюль, расставленных на столешнице. Я дождалась Ивана, пока тот обходил островок, и пропустила его вперед.

— Не удивлен, что ты устраивала чистилище, начиная с детского сада, — прошептал парень первым делом.

Я закатила глаза.

— С тех пор я набралась достаточно опыта.

Он вскинул брови.

— Буду иметь в виду в следующий раз, когда кто-нибудь побеспокоит меня.

Ха.

Это так мы пытались стать друзьями? Что-то не похоже.

— Окей, — затем я ударила его ногой по голени. Мягко. Ну, почти. — Давай двигайся. Умираю с голоду.

Он сделал шаг назад, оглянувшись через плечо, чтобы увидеть Джеймса, который стоял впереди, прежде чем посмотрел на меня и прошептал:

— Тебе ведь все равно, что я задержался здесь?

О, нет. Мне было не все равно. Я не знала, что с этим делать. С ним. С Иваном Луковым, который по какой-то причине меньше часа назад сказал, что мы должны попытаться поладить.

После всех наших споров и действий в отношении друг друга, мужчина, которого я знала почти всю жизнь, хотел, чтобы мы постарались подружиться.

Было странно — не понимать, что с этим делать и как реагировать.

Но я не стала объясняться перед ним, в основном потому, что моя любопытная семья находилась рядом, и понятное дело, как минимум двое из них подслушивали. Вместо этого мне пришлось солгать и ответить:

— Меня это не беспокоит.

Иван прищурил глаза.

— Уверена?

Я действительно не умела лгать. Так что вскинула брови и не стала отпираться.

— А это имеет значение?

Парень криво улыбнулся... немного пугая меня.

— Нет.

Именно об этом я и подумала.

— Твоя семья забавная, — продолжил он.

— Да, они такие.

— Ты уже знакома с моей, так что это справедливо.

— Справедливо для чего?

— Для нас. Мы ведь друзья.

Я даже не осознавала, что рукой теребила браслет, потирая застежку между звеньями, пока металл не вонзился в подушечку моего большого пальца. Так сильно я сжала ее. Оглянувшись вокруг и убедившись, что никто из моих родных не обращал на нас внимания, я прошептала:

— Не уверена в том, что знаю, как это — быть друзьями.

Луков моргнул.

— Что ты имеешь в виду?

Мне не нужно было смотреть на него, когда я произнесла:

— То, что сказала. Мне непонятно, чего ты от меня ожидаешь.

— Того, что обычно делают друзья.

Настала моя очередь моргать. И поскольку никто на нас не глядел, я решила продолжить говорить Ивану правду, так как никакого секрета в моих словах не было. Или чего-то постыдного. Мне казалось это честно.

— Понимаю. Но, знаешь, твоя сестра — единственная настоящая подруга, с которой я не была связана родством, и с которой мне удавалось поддерживать отношения все эти годы.

Я очень гордилась нашей дружбой. У меня не было желания и времени мириться с глупостью других людей. И я считала, что это одно из моих достоинств.

Иван только и делал, что глазел на меня.

Я пошевелила плечом.

Затем парень спросил:

— Ты разговаривала с ней в последнее время?

Я отрицательно покачала головой.

— А ты?

— Нет, — Иван повернулся и сделал шаг вперед, наконец добравшись до стойки. Через плечо он спросил. — Разве ты не сообщила ей, что мы теперь партнеры?

Блядь.

— Нет, — мне пришлось остановиться. У меня были предположения на этот счёт. — Ты ей тоже ничего не сказал?

— Нет.

— А родителям?

— Они сейчас в России. Я не звонил им со дня окончания чемпионата. Мать прислала мне несколько фотографий. И на этом все.

Дважды блядь.

— Я думала, ты рассказал им.

— А я думал, что ты рассказала Карине.

— Мы общаемся не так часто, как раньше. Она занята учебой, пытаясь стать врачом.

Мне удалось разглядеть лишь затылок Ивана, когда парень медленно и задумчиво кивнул, словно раздумывая о том же, о чем и я. Его следующие слова подтвердили мои догадки.

— Она нас точно убьет.

Карина именно так бы и поступила. Однозначно.

— Позвони ей и признайся, — попыталась я скинуть проблему на Ивана.

— Сама позвони, — усмехнулся он, не глядя на меня.

Я ткнула Лукова в спину.

— Карина — твоя сестра.

— Ага. А еще твоя единственная подруга.

— Мудак, — пробормотала я. — Давай подбросим монетку. Кто проиграет, тому и звонить.

Иван оглянулся на меня.

— Неа.

Вот же засранец.

— Я не собираюсь сообщать ей.

— Я тоже.

— Не будь тряпкой и сделай это, — прошипела я, стараясь говорить потише.

Смешок парня заставил меня нахмуриться.

— Похоже, я здесь не единственная тряпка, — ответил он.

У меня приоткрылся рот. Иван меня подловил. Да, блядь, так и есть.

— У меня вопрос: вы когда-нибудь соглашаетесь друг с другом? — спросил Джонатан, стоя в нескольких футах от Ивана, с тарелкой, заваленной едой.

О чем я вам говорила? ДжоДжо — «Любопытная Варвара».

— Нет, — ответила я в тот же миг, как Иван сказал «да».

Хитрая улыбка на лице моего брата показала мне, что он слышал весь наш разговор. Или, по крайней мере, почти весь.

— Я не собирался подслушивать, но ничего не смог с собой поделать. Если вы так боитесь звонить Карине по одиночке, почему бы просто не набрать её, пока вы оба здесь, чтобы она не разозлилась, а если и расстроится, то на вас двоих одновременно. А? А? — предложил он, словно для него этот вопрос казался простейшим. Еще бы, сложившаяся ситуация не имела никакого отношения к его жизни.

На самом деле все было совсем не просто. Я и не ожидала ничего другого от своих родственников. Не думаю, что мой отец страдал таким же любопытством, как и остальная семейка, однако… наверняка я сказать не могла, и, честно говоря, это не имело особого значения. Потому что его все равно никогда не было рядом.

Я решила , что ДжоДжо все же был прав. Иван, должно быть, подумал то же самое, потому что взглянул на меня и вскинул брови. Беспокоилась ли я о том, что Карина разозлится, потому что никто из нас не сообщил ей о таком важном решении? Нет.

Но все же…

— Это отличная идея, если вы спросите меня, — пробормотал ДжоДжо, прежде чем пройти мимо нас, чтобы добраться до своего места за столом.

Иван двинулся вперед в очереди и сразу же принялся накладывать еду в тарелку. А затем сказал достаточно тихо, чтобы услышала только я.

— Неплохая идея.

— Да, это так, но не говори ему об этом. Потому что если он узнает, то поставит себе в дневник галочку и следующие пять лет будет постоянно об этом напоминать.

Высокий мужчина и по совместительству мой партнер протянул мне нож для лазаньи. Я отрезала кусок, который показался мне аппетитным и насытил бы меня, но не настолько огромный, чтобы у меня на боках отложилось десять фунтов, особенно после пересмотра диеты в связи с тренировками. Затем добавила два ломтика чесночного хлеба и небольшую порцию салата, потому что, несмотря на читмил, в моем рационе требовались овощи.

Наполнив свою тарелку и оглянувшись в поисках свободного места, я заметила, что не занятыми остались только рядом стоящие стулья. Иван присел на один, а мне лишь оставалось занять другой, при этом я оказалась зажатой между моим партнером и Руби. Мой взгляд остановился на Иване, когда тот потянулся за рулоном бумажных полотенец, который кто-то оставил в центре стола. Парень оторвал одно, затем на мгновенье его рука зависла в воздухе, и он оторвал еще одно. Как только я начала резать лазанью на кусочки, что-то белое упало мне на колени.

Это оказалось то самое бумажное полотенце.

— Не был уверен, что ты сможешь дотянуться до салфеток, — прошептал Иван, вновь считая себя остроумным ослом.

Я искоса посмотрела на него, мои руки все еще были заняты нарезкой еды в тарелке.

— Ну, знаешь… Потому что ты коротышка.

Кусая себя за щеку, чтобы не реагировать, я пробормотала:

— Я поняла, что ты имел в виду.

Все мое внимание было приковано к салфетке, а голова — забита мыслями о том, что Луков сделал для меня что-то хорошее. Просто так. Он даже не плюнул в нее. Я бы заметила. Поэтому совершенно не понимала, что делать с этим добрым жестом, кроме как поблагодарить парня, что само по себе почти причиняло душевную боль. Почти.

Иван, должно быть, знал об этом, потому что краем глаза я увидела, как он повернулся и приподнял брови от удивления, будто не мог поверить, что я только что произнесла слово на букву «с».

Мне тоже не верилось, что мои губы секунду назад произнесли слово «спасибо». Сегодня я уже использовала слова благодарности в его адрес. И мне не хотелось превышать свою норму.

— Как у вас проходят тренировки, Иван? — спросила моя мать, пока я пыталась выяснить, что происходит, и как реагировать на всю эту нелепость под названием «дружеский» план Ивана. — Жасмин рассказывает мне только то, что у вас все хорошо.

Засунув в рот большой кусок лазаньи, я бросила взгляд на маму. Вот ведь плакса. Она хотела услышать подробный отчет, но мне нечего было рассказать. Так что, само собой, она мне не поверила. Эта женщина знала, что я не смогу долго молчать.

— Все в порядке. Мы пока не начали разучивать хореографию; все еще пытаемся разобраться с некоторыми элементами. Скорее всего, займемся хореографией в начале июня, — легко ответил мужчина, сидящий рядом со мной и расположивший руки с приборами по обеим сторонам от тарелки.

Мои близкие покивали в согласии, поэтому я откусила чесночный хлеб и стала наблюдать за членами своей семьи, чтобы понять, кто из них продолжит допрос Ивана. Так как это точно должно было произойти. И это то, чего я пыталась избежать. Неважно, что он не являлся моим парнем, а просто был важной фигурой в моей жизни, если не больше. На самом деле, он был более значимым, чем любой из моих бывших бойфрендов и партнеров.

— Приятно слышать, — ответила моя мать, когда я почти дожевала свой хлеб. Затем она улыбнулась. Ее лицо выглядело устрашающе спокойным и милым, и стало ясно, что следующие ее слова окажутся бомбой. Я была готова поклясться, что даже Бен, сидящий рядом с ней, почувствовал это, потому что пробормотал «о, нет» себе под нос.

— Так почему ты взял Жасмин в пару всего на год? — спросила мамуля со спокойной улыбкой.

Я фыркнула, отчего наполовину пережеванный кусок хлеба застрял у меня в горле, заставив задыхаться в тот самый момент, когда Руби прошипела:

— Мама!

Я продолжала мучиться удушьем, потому что мокрый кусок намертво засел в моей трахее, и стало ясно, что просто так от него не избавиться. Что-то тяжелое и большое сильно ударило меня по спине, расшатывая хлеб. Схватив бумажное полотенце, которое дал мне Иван, я выплюнула в него кусочек еды, прохрипела, а затем начала кашлять. Мои глаза слезились. Кто-то сунул стакан воды в мою руку, и я взяла его почти вслепую, выпив всю воду, а затем продолжила кашлять в руку, пока все не прошло.

И снова Иван ударил меня по спине своей огромной ладонью, так же сильно, как и в первый раз.

— Я в порядке, — опять зашлась я в кашле.

Меня не удивило, когда он снова шлепнул меня по спине.

— Ты как? Все нормально? — спросила у меня Руби.

Сделав еще один глоток воды, я кивнула, пытаясь сморгнуть слезы, которые появились, когда у меня случилось удушье.

— Ну так что? — продолжала давить моя мать.

— Ну... — начал было Иван, прежде чем я подняла руку и покачала головой.

Хотелось ли мне услышать его ответ? Какой бы трусихой меня это не делало, но нет. Я не была готова узнать правду. По крайней мере, не на глазах у своей семьи.

— Не надо, ты не обязан отвечать на этот вопрос, — я взглянула на маму и пожала плечами. — Хватит, женщина. Это его личное дело.

На мамином лице оставалось все то же выражение, что и всегда, когда она считала, что я струсила. Повернувшись к Ивану, моя мать решила зайти с другой стороны.

— А как твои родители? Я не видела их уже несколько месяцев. Последний раз мы пересекались на рождественской вечеринке.

— Они гостят у родственников в Москве, но у них все хорошо, — ответил парень.

— Дедушке уже лучше? Твоя мама упоминала, что прошлой осенью у него случился сердечный приступ.

Иван пожал широкими плечами.

— Да, лучше, но упрямый старик все еще отказывается признать, что ему за восемьдесят, и что есть люди, которые могут управлять компаниями вместо него. Ему нужен покой, но… — на лице Ивана расцвела самая теплая улыбка, и я не понимала, как реагировать на это, — он никого не слушает.

Через стол я услышала, как ДжоДжо пробормотал:

— У нас в семье тоже есть такой упрямец.

Джеймс повернулся к мужу и покачал головой, давая понять, что тому следует заткнуться.

А я просто решила не отвечать на выпад Джонатана. Наша семья славилась большим количеством упрямцев, и ДжоДжо прекрасно знал об этом. Начиная с женщины, продолжающей задавать неудобные вопросы.

— Некоторые люди не знают, как уйти на пенсию и оставить работу. Меня это нисколько не удивляет, — ответила мама.

Иван кивнул.

— Родители сказали мне, что твой дед хочет, чтобы ты переехал в Россию, — продолжила она.

Я бросила нарезать лазанью, пытаясь переварить ее слова.

Иван собирался переехать в Россию? Мама никогда об этом не упоминала.

С другой стороны, зачем бы ей это делать? До сегодняшнего дня у нас не было причин обсуждать Ивана. Она знала, что я не являлась его поклонницей. А также знала, что и Луков от меня тоже не в восторге.

Но…

Серьезно, Иван решил переехать в Россию?

Хотя родился и вырос в Соединенных Штатах. Карина однажды рассказала мне, что их родители иммигрировали из-за угроз в адрес семьи из-за бизнеса деда. Они только недавно поженились и хотели, чтобы их дети росли в безопасности, поэтому решили начать все с нуля вдали от одного из самых богатых людей России.

Только один раз Карина упомянула, насколько разочарован был их дедушка, что его внук, завоевавший золотую медаль, выступал не за страну, в которой прожил всю свою жизнь его предок. Она поведала мне, как он пытался подкупить Ивана, чтобы тот переехал в Россию, но ничего не получилось. Затем Карина рассмеялась и сказала, что возьмет деньги и уйдет, если дедушка предложит их ей... но старик этого не сделал. Потому его внучка не стала талантливым спортсменом, которым могла бы гордиться страна. Она была умницей с большим сердцем и мечтала стать врачом. Ничего страшного.

— Раз в два года он стабильно просит меня переехать, — сказал Иван неизменно вежливым тоном.

Но я поняла, как это прозвучало.

Может парень и был последним человеком в мире, о котором стоило заботиться или защищать, но если кто и знал, каково это — вынужденно рассказывать о том, о чем предпочел бы молчать, так это я. И эти допрашивающие его люди являлись моей семьей. Поэтому я решила попытаться переключить их внимание на себя, хотя позже мне точно предстояло об этом пожалеть.

— У нас через пару дней фотосессия, — пробормотала я неразборчиво, уже сожалея о том, что попыталась стать спасительницей.

— Для веб-сайта или журнала? — уточнил Джеймс.

Засунув в рот еще один кусок лазаньи и сделав паузу, пока не прожевала основную часть, я ответила:

— Для журнала.

— Какого? — продолжал расспрашивать он. — Я заставлю всех, кого знаю, купить его.

Всех, кого он знал? Ой, да плевать. Чего мне было стыдиться? Ничего. Вот именно.

— TSN, — ответила я, ссылаясь на журнал «The Sport Network».

К разговору подключился муж моей сестры, Аарон.

— О, Руби как раз подарила мне подписку на Рождество.

Я закрыла глаза, напомнив себе о самом важном доводе, который заставил меня согласиться на съемку в первую очередь: у каждого человека на земле имелась задница. И съемочная группа не собиралась заставлять меня наклониться и раздвинуть ее пошире.

Однако…

— Ну, возможно, ты решишь пропустить страницу, на которой будем мы, — сказала я своему шурину. Мне было все равно, увидит ли Джеймс мой зад или нет, потому что он, очевидно, не придавал большого значения внешности, так как был женат на «Дамбо». Но Аарон мог отреагировать иначе. Может, потому что он был натуралом. Да к тому же очень и очень красивым. Мне оставалось только догадываться, что Руби почувствует по этому поводу.

И тут послышался подозрительный голос моей матери.

— С чего бы это?

Я запихнула в рот еще немного лазаньи перед тем, как сказать им правду.

— Потому что мы с Иваном будем сверкать голым задом на станицах журнала.

Заметив, каким Иван окинул меня взглядом, мне показалось, что на его лице мелькнуло что-то, похожее на улыбку.

— Так съемка для того спец-выпуска? — спросил Аарон, по-видимому, точно понимая, что именно там будет напечатано²⁸. Я кивнула ему, прежде чем откусить еще один кусочек чесночного хлеба.

— Это же потрясающе, Жас! — через секунду воскликнул Джеймс. — Я бы хотел купить его, если тебя это не беспокоит.

Рядом с ним фыркнул мой брат.

— Ой, да ладно. Этой извращенке все равно.

Приехали.

— Если я не застенчива — это не значит, что я извращенка, — затем все мое внимание переключилось на Джеймса. — И, нет. Не беспокоит. Худшее, что они могут показать — это мой зад, — добавила я. По крайней мере, мне так казалось. Они не станут публиковать мои соски в журнале. Правда ведь? Вроде тренер Ли подтвердила, что они не должны, но я не могла вспомнить дословно. Поэтому повернулась к Ивану и уточнила. — Да?

— Видишь? Она разочарована, потому что они собираются опубликовать в журнале только ее пятую точку, — пробормотал ДжоДжо, глядя на Джеймса и скорчив рожу.

Я не стала обращать на него внимания. Все знали, что мой брат, не смотря на свои остроты, был очень застенчивым. У него имелись шрамы от ранений со времён службы в морской пехоте. Насколько мне известно, Джонатан всегда был ханжой, но не стану утверждать наверняка. Нам с мамой казалось забавным, что он настолько консервативный, но, черт возьми, я никогда бы не стала тешить его самолюбие, озвучивая это вслух.

Иван скорчил физиономию, и мне подумалось, что он хотел было пошутить, но решил оставить свое высказывание при себе.

— А ты хотела, чтобы они показали больше? — вместо шуток спросил этот идиот.

Я моргнула.

— Кстати, в рейтинге «не рекомендовано детям до тринадцати»²⁹, это лучшее, что я видел, — сказал он. — Никто, кроме фотографа и технического персонала, не увидит... остального.

Ну и кроме него, ага.

Я никогда не стыдилась своего тела. Может быть, у меня и был лишний вес, даже при подготовке к соревнованиям, однако я всегда старалась следить за своим рационом с момента, как решился вопрос с сотрудничеством. Мне не было стыдно за гены, которыми одарила меня природа. И да, у меня имелось самомнение, но моего тела это не касалось.

Однако все ещё оставались сомнения по поводу того, чтобы предстать перед этим придурком голой, независимо от разговора, который состоялся несколько недель назад с тренером Ли, когда та озвучила мне идею съемки.

— Мам, разве ты не собираешься запретить ей сниматься голой? — спросил мой брат.

— С чего бы мне это делать? — мама приподняла бровь и сделала глоток из огромного бокала с вином, который вытащила из ниоткуда, словно волшебник.

— Потому что... — ДжоДжо пожал плечами, — твоя дочь предстанет обнаженной на обложке журнала, и миллионы людей увидят ее в чем мать родила.

— И что? — прозвучал ответ, который меня совершенно не удивил. Несмотря на растяжки и кожу шестидесятилетней женщины, мама продолжала носить бикини. — В чем проблема?

ДжоДжо скользнул темно-карими глазами из стороны в сторону, прежде чем ответить:

— Ну, она же будет голой.

Мама прищурилась, а я задумалась о том, насколько прав мой брат.

— А ты, что, никогда не раздеваешься?

Джонатан застонал, откинувшись спиной на стул.

— Раздеваюсь, но не для того, чтобы миллионы людей дрочили на мои фото!

Слова брата заставили меня замереть.

И я представила, что бы случилось, если бы «миллионы людей» увидели меня голой.

Твою мать!

Блядь, блядь, блядь.

— Хочешь сказать, что с телом твоей сестры что-то не так?

— Нет, это не то, что я пытаюсь объяснить.

— Если бы Себастьян участвовал в фотосессии, ты бы тоже стал такое утверждать? — спросила моя мать, сделав еще один глоток вина. Или пять. Я перестала считать, потому что все еще обдумывала слова Джонатана, рассуждая о том, насколько сильно мне не хотелось, чтобы «некоторые люди» лицезрели мое обнаженное тело.

«Ты уже согласилась», напомнила я себе. И раз уж согласилась, то что оставалось делать? Перестать жить своей жизнью из-за каких-то мудаков?

Нет. Пусть мне и хотелось пойти на попятную.

Я все же не могла так поступить. Поэтому решила оставить свои размышления на потом. Мне не нужно было, чтобы кто-то из членов семьи заметил по выражению моего лица, что меня что-то гнетет. Не стоило выдавать свои секреты.

ДжоДжо вздохнул, затем пробормотал:

— Нет.

На что мама подмигнула.

— Тогда не будь лицемером или сексистом. Человеческое тело — это естественно. Там же не будет сексуального подтекста… да, Иван?

Луков ударил своим коленом по моей ноге и выкрутился.

— Нет, мэм. Это для искусства.

— Видишь, Джонатан? Это для искусства. Вспомни, например, скульптуру Давида. Или Венеры Милосской — она ведь тоже практически голая. В молодости у меня был парень-художник. Я позировала ему пару раз. Голой, ДжоДжо, — улыбнулась она. — Ты считаешь, твоя сестра не так хороша, как Иван? Думаешь, она не заслуживает…

— Боже. Прости, — торопливо перебил Джонатан, качая головой, как будто, наконец, вспомнил, с кем, черт возьми, он разговаривал. — Я не должен был ничего говорить.

— Жасмин — красивая сильная женщина, которая сделала то, чего не могут миллионы других людей. Ее тело отточено, благодаря многочасовым практикам. Ей нечего стыдиться. У нас у всех есть грудь. Я кормила тебя ею, и ты не жаловался.

Уже на половине маминой тирады ДжоДжо начал быстро мотать головой, как бы пытаясь сказать «о, нет, пожалуйста, только не это». Но он сам нарвался.

— Прости за мои слова. Мне жаль. Давай притворимся, что я ничего не говорил, — пробормотал он.

— Здесь нечего стыдиться…

— Мам, ну я же уже извинился.

Иван ногой снова задел меня, но я была слишком занята, пытаясь не рассмеяться над выражением лица ДжоДжо.

Наша мать продолжала гнуть свою линию.

— Женская грудь — это естественно…

— Знаю, мам, знаю. Я уважаю женщин. И ничего не имею против женской груди. Мне просто не хочется, чтобы она мелькала перед моим носом.

— Она олицетворяет женственность, красоту…

Мне показалось, что Джонатан начал задыхаться.

— Мама, пожалуйста…

— Только недалекие идиоты считают, что раз у женщин есть вагина и грудь, то они — слабый пол...

— Ты точно не слабая. Ни одна из вас, клянусь.

— Знаешь, каково это…

Иван в очередной раз ткнул своей ногой мою, и я не смогла удержаться от того, чтобы не повернуться к нему лицом, сжимая губы, лишь бы не рассмеяться. Ледяные серо-голубые глаза встретились с моими, и было очевидно, что парень также пытался сдержать смех. Особенно после того, как моя мать продолжила отчитывать брата.

— Женщины сплотились и долго боролись за независимость, чтобы твоя мать и сестры не считались собственностью своих мужей, — в конце концов, мама вернулась к предыдущему разговору. — Если твоя сестра решила показать данное Богом тело, то это ее право. И я не собираюсь ее останавливать. Ни я, ни ты, и никто другой.

Затем она указала на ДжоДжо вилкой и покачала головой.

— Я тебя такому не учила, Джонатан Арвин.

Я чуть не упустила момент, когда она произнесла его второе имя.

Брат, замерев, продолжал сидеть с опущенной головой, когда простонал:

— Ты права. Мне очень жаль. Прости меня.

Мама ухмыльнулась и подмигнула мне. И я рассмеялась.

— Знаете, о чем я подумала? Если что, мы скупим весь тираж, и тогда точно не останется непроданных журналов. Я оформлю его в рамку и поставлю на каминную полку.

Вряд ли мы бы это потянули, но я решила промолчать.

Аарон усмехнулся.

— Скорее всего трудностей с продажами не будет. Обычно их раскупают за короткий срок.

— Вот видишь? Все ценят наготу. В этом нет ничего плохого. Ты наверняка посматривал порно, когда думал, что я об этом не знаю.

Фраза матери заставила всех нас застонать.

— Никогда больше не произноси вслух слово «порно», — сказала я ей, пытаясь стереть этот момент из своей памяти.

— Тебе лучше помолчать, Жасмин Имельда, — произнесла моя мать.

И я заткнулась, пока она не решила повернуться ко мне и не заговорить о том, что я сделала или сболтнула в прошлом. На этой ноте мне захотелось сменить тему, чтобы мама зацепилась за нее и начала разглагольствовать о том о сем. Если честно, мне нравились напыщенные речи матери, но также хотелось избавить от них тех, кто к ним не привык.

— Хочешь позвонить Карине и рассказать ей? — внезапно задала я вопрос Ивану.

Джонатан резко вздохнул и заерзал на своем стуле, словно воскрес из мертвых.

У Лукова появилось странное выражение на лице. Будто он не понимал, почему я так резко сменила тему. Возможно парень просто не доверял мне или же понял, что я попыталась сделать. Но это выражение я видела не впервые.

— Конечно?

Это его «конечно?» было больше похоже на «я не уверен».

С сожалением глядя на то, что осталось от еды, я решила не давиться холодной лазаньей и чесночным хлебом. Вытащив телефон из кармана, я положила его на стол и начала листать адресную книгу в поисках имени «Карина». Затем нажала кнопку вызова.

— Что ты делаешь? — спросила мама.

— Никто не сказал Карине, что Жас и Иван теперь партнеры, — ответил брат, придя в себя и пристроив вилку с ножом на тарелку. Затем он, как обычно, сложил ладони под подбородком, а локтями уперся в стол.

Я поставила телефон на громкую связь, как только пошло соединение. Скорее всего Карина не возьмет трубку. Но шансы на то, что она ответит, все же оставались. Мне больше не было известно её расписание. В последний раз, когда мы разговаривали, она сама позвонила мне.

— Позвони Карине! Давай звони Карине! — стал тихо напевать ДжоДжо, а затем и моя мать присоединилась к нему.

— Ну давай же, звони ей! — открыла свой рот любопытная Тали.

— Звоню, — прошептала я, наблюдая за экраном, который показывал, что все еще продолжалось соединение.

Иван молча смотрел на меня.

Пошла последняя попытка набора номера, и за секунду до того, как должен был раздаться звуковой сигнал, отправляющий меня на голосовую почту…

— Алло? — произнёс задыхающийся голос.

Мы с Иваном переглянулись. Какого черта она так дышала?

— Жасмин, ты меня слышишь? — голос Карины зазвучал более спокойно.

— Да. Я не вовремя?

— Я занималась на беговой дорожке и подбежала к телефону так быстро, как только смогла, — объяснила она, все еще тяжело дыша. — Извини, дай мне секундочку.

Мы с Иваном встретились глазами, и я подумала о том, какое облегчение, что она не занималась чем-то этаким, о чем не должны были знать ее брат и мои родственники.

— Окей, я вернулась. Извини. Отходила попить воды. В чем дело? Ты, наконец-то, вспомнила, что у тебя есть лучшая подруга? — поддразнила меня Карина, все еще тяжело вздыхая.

— У тебя вообще-то тоже есть мой номер.

Она цокнула.

— Я была занята...

— Да неважно. Слушай, я тут ужинаю со своей семьей.

— Ааа, так я на громкой связи?

Мне пришлось сделать паузу.

— Да.

Теперь уже Карина ненадолго замолчала.

— Ты, что, беременна?

Тали фыркнула, и я бросила на нее раздраженный взгляд.

— С чего ты взяла?

— А зачем бы еще ты разговаривала со мной по громкой связи? — произнесла моя подруга, прежде чем добавить. — Привет, моя вторая семья. Я так по вам скучала.

— Привет, Карина! — одновременно крикнули Тали, моя мать и ДжоДжо, а Руби присоединилась к ним чуть позже.

— Привет! — со слезами в голосе произнесла Карина, прежде чем ее голос стал нормальным. — Жас, без шуток, ты беременна?

— Нет, — огрызнулась я. — Конечно, нет.

— О, слава тебе, Господи. Я уж подумала, твоя жизнь пошла под откос. Фух.

— А ничего, что у меня пятеро детей? — вмешалась моя мать.

— У вас все хорошо, Мама, — ответила Карина, назвав по-привычке мою мать «мамой». — А вот жизнь вашей дочери висела бы на волоске. Так зачем ты звонишь мне, Жасмин, если не собиралась поздороваться со своей подругой, которая, как оказалось, все еще жива?

Я закатила глаза и неслышно прошептала Ивану: «Твоя сестра».

— Мне было некогда, и я забыла тебе кое-что сказать, — начала я.

— Говори, — ответила Карина после непродолжительной паузы.

— Как и Иван.

Снова пауза.

— Иван? Мой брат, Иван?

— Единственный и неповторимый, — произнесла я. — В марте он попросил меня стать его новым партнером.

Моя подруга молчала. Десять секунд, двадцать, тридцать. Возможно, её молчание затянулось на минуту или больше, и мы с Иваном уже начали переглядываться, когда громкий смех Карины послышался из динамика.

— О Боже! — кричала она в трубку.

— Почему она смеется? — спросил Аарон у Руби.

Моя сестра пожала плечами.

—Аааа! — продолжала завывать от смеха Карина.

— Ну хватит уже ржать! — рявкнула я на неё, прекрасно зная, что та впала в истерику и не услышит мои слова.

— Ты и Иван? — взвизгнула моя подруга.

— Он сидит рядом, если что, — дала я знать.

— Привет, Рина, — поздоровался Луков.

Моя подруга начала смеяться. Снова.

— Я не могу в это поверить! — причитала она.

— Что вы с ней сделали, что она стала так реагировать? — спросила я Ивана, даже не осознавая этого.

— Она такой родилась, — ответил он, его взгляд был приклеен к темному экрану.

— Все лучше, чем я ожидал, — пробормотал Джеймс.

ДжоДжо вздохнул.

— А я вот очень разочарован. Мне казалось, Карина разозлится, раз вы забыли рассказать ей.

— Два самых упрямых человека в моей жизни, теперь катаются в паре? — завизжала Карина. — ХАХАХА!

— Ну, я тебе позже устрою, — ответила я.

— Умоляю! Скажите мне, что кто-нибудь записывал ваши совместные тренировки. О! Лучше скажите мне, что вы ведёте он-лайн трансляции. Я бы изучила каждую минуту. Дайте мне знать заранее даты ваших соревнований. Это же будут «Голодные Игры» на льду. Я куплю всем членам семьи места в первом ряду, — орала она, продолжая заливаться смехом.

Я закатила глаза и покачала головой.

— Мы теперь... — Что? Друзья? Было рановато говорить об этом. — У нас все в порядке.

— Похоже, мечта, которую я лелеяла четырнадцать лет, наконец-то, сбылась, — возникла пауза, а затем опять послышался громкий смех. — Ты и Иван! АХАХА!

Не знаю, почему её реакция так меня удивила... Конечно, Карина решила бы, что это смешно.

Два года назад я бы отреагировала так же.

Мы с Иваном. Ужинали. В моем доме. С моей семьей. И пытались стать друзьями. Что бы это ни значило.

Однако являлось правдой.

И судя по всему, Карина наслаждалась ситуацией.

Глава 10

— Не думаю, что все еще хочу сниматься для журнала, — объявила я тренеру Ли неделю спустя.

Долгую неделю безостановочных размышлений о причинах — включая последующие противные шуточки Ивана — по которым не стоило соглашаться на фотосъёмку.

С того момента, как мы с моим партнером решили стать друзьями, прошло целых семь дней, и пока все протекало... неплохо. За это время мы ни разу не нагрубили друг другу. Однажды Иван даже улыбнулся мне, когда я встала на его сторону в споре с тренером Ли по поводу правильности исполнения элемента.

У нас все было в порядке. Абсолютно.

Возможно, именно эта причина и повлияла на мой отказ. Мне не хотелось, чтобы Иван снова начал надо мной насмехаться. По крайней мере, в тот момент, когда я осталась бы без одежды. И плевать, что подумали бы фотограф и его помощники... Потому что только Луков мог разозлить меня по-настоящему.

А я и так была не в духе, особенно после бессонной ночи из-за стресса по поводу фотосъемки. Галина назвала бы мое состояние взвинченным, но оно больше смахивало на… нервозность. Из-за последствий. Долгосрочных и краткосрочных. С Иваном и без него.

Я находилась в нервом напряжении из-за того, что собиралась сделать. Все мои внутренности скручивало, словно демонстрируя насколько плохой окажется эта затея. И тому была причина. Каждый раз, когда я игнорировала внутреннее беспокойство, за ним позднее следовала расплата.

Так что...

Тренер Ли пристально посмотрела мне в глаза. Мы стояли на катке недалеко от выхода. В этот ранний час в комплексе практически никого не было. Лицо Нэнси мгновенно стало непроницаемым, а рот скривился. Но выдало ее недовольство именно подергивание пальцев рук. И еще натянутая улыбка, которую женщина нацепила, когда прохрипела:

— Есть что-то, о чем мне стоит знать?

Что-то, о чем ей стоит знать?

О моей нервозности. О том тревожном состоянии, из-за которого внутри все болело, и которое полностью влияло на мое самочувствие. Но все, что я смогла ответить, это пожать плечами.

— Не уверена, что хочу участвовать в совместной съемке с Иваном, — сказала я. — Когда мы выполняем поддержки полностью одетыми, это одно дело, но чем больше я размышляю о том, чтобы исполнить элементы голышом... даже не знаю, — мне пришлось солгать отчасти.

Потому что на самом деле я все прекрасно знала. Знала ту самую причину, по которой хотела отказаться. У меня вновь появились сомнения.

Три дня назад мне опять пришлось начать удалять комментарии и сообщения от случайных парней на своей странице в Instagram. Там было всего два комментария, но даже их хватило за глаза. Люди упомянули, что «они разрушат мою карьеру» и «порвут (мою) задницу». Затем посыпались личные сообщения, в одном из которых мне прислали две фотографии члена, а в другом кто-то просил меня опубликовать видео моих босых ног. И из-за этого я опять начала размышлять о словах, сказанных Джонатаном за ужином несколько дней назад. О незнакомцах, которые будут мастурбировать на мои фото.

Я не была ханжой, но выложив в соцсеть фотографии одного из наших с Иваном балетных уроков, которые прислала тренер Ли (именно для этого), мне не доставляло удовольствия разбираться с такого рода комментариями и сообщениями. Конечно, мне и раньше доводилось видеть мужские члены. Но все же хотелось, чтобы у меня был свой собственный выбор. Я определенно не приходила в восторг от воспоминаний о присланных мне отвратительных фото и видео, из-за которых у меня возникло чувство беспомощности, и началась бессонница. Настолько эти сообщения были мерзкими.

Я измучилась и перестала нормально спать. Все меньше и меньше.

До тех пор, пока у меня практически не случился нервный срыв из-за переживаний по поводу всей этой дряни. Мне не хотелось видеть такую гадость.

Все, о чем я мечтала — это фигурное катание. Остальное меня не волновало.

Но, к сожалению, в наши дни так действовать не получается.

На лице тренера Ли появилось забавное выражение, а затем она произнесла:

— Иван что-то сказал тебе?

Черт. Разве я недостаточно хорошо продумала свою речь? В голове возник лишь размытый ответ на её вопрос.

— Он всегда что-то говорит, но в данном случае это не его вина.

Женщина прищурила глаза.

— Ты знаешь, о чем я. Он ляпнул что-то о съемках с тобой? Потому что, если честно, раньше мысли об этом тебя не беспокоили.

Все было так очевидно? Поскольку Ли, действительно, была права; комментарии Ивана обычно меня не трогали. Да, они меня раздражали. Порой мне даже хотелось убить его. Но разве меня это как-то тревожило? Нет, нисколько. Однако стоять голой перед кем-то вроде Ивана, который почти всегда смотрел на меня с явным осуждением, это как биться с титаном, прекрасно осознавая, что тот уничтожит тебя. Луков узнал бы обо мне то, чего не знали другие. И после съёмки наверняка стал доставать бы еще больше.

— Не уверена, что хочу стоять перед ним голой. Вот и все. Если бы меня снимали одну, не было бы никаких проблем. И плевать на незнакомцев, разглядывающих меня. Но стоять нагишом перед Иваном, с которым мне придется общаться в дальнейшем… Ну, не знаю.

Ли в раздражении подняла руку к переносице и ущипнула себя, прежде чем, наконец, медленно кивнуть.

— Окей. Ничего страшного. Давай я поговорю с Иваном, а затем пообщаюсь с фотографом, и посмотрим, что тут можно сделать.

На мгновение мне даже захотелось извиниться за то, что передумала, но плевать. Я не желала раздеваться перед своим партнером. Держу пари, никто из присутствующих не желал такого «счастья». Так что это был мой собственный выбор. Мое решение. И мое тело.

Я не собиралась просить прощения за доставленные неудобства, потому что не сделала ничего плохого.

Однако все же чувствовала себя немного некомфортно, когда тренер Ли, потирая шею, повернулась на каблуках и направилась туда, где стояли Иван с фотографом и ее помощником, что-то обсуждая. Они пришли пораньше, чтобы сделать несколько фотографий на льду, сначала на сером, а затем на белом фоне в окружении софитов. Такой была задумка.

Я заставила себя смотреть на то, как Нэнси шевелила губами, и как у Ивана дернулся подбородок, когда парень скользнул взглядом в моем направлении, а затем вновь сосредоточился на словах Ли, чтобы дослушать остальное.

Неудивительно, что через пару минут Иван покачал головой, явно игнорируя речь тренера, и направился в мою сторону. При движении узел на его халате не позволял разглядеть ничего, кроме нижней части бедер, икр и верхней половины груди.

— Я не буду фотографироваться вдвоем, — вырвалось у меня, прежде чем Луков успел вставить хоть слово. — Если хочешь, можешь сделать это один. Я поступлю точно так же. Но вместе с тобой не стану.

Иван напряг плечи в ту же секунду, как я произнесла последнюю фразу. Но именно по его лицу со сжатыми губами и нахмуренными бровями стало ясно, что парень настроен серьезно.

— Мне не хочется фотографироваться с тобой, Иван, и не вини меня, ладно? Я понимаю, что создала проблемы, но у меня нет желания сниматься вдвоём.

Он не отрывал от меня взгляда своих серо-голубых глаз, пока не остановился у бортика рядом с выходом, уставившись на меня так, будто не осознавал, кто я такая. Иван тщательно следил за моей реакцией, при этом медленно выговаривая каждый слог:

— По-че-му?

Мой ответ был мгновенным.

— Потому что не хочу светить своими гениталиями перед твоим лицом.

Ну, вот.

Сделано.

Дыхание парня стало рваным, судя по тому, как вздымалась его грудная клетка.

— Пару дней назад ты хвасталась, что ничего не стесняешься, а теперь отступаешь? — уточнил он, не отрывая от меня пристального взгляда. — Решила фотографироваться одна без меня?

Когда он произнёс это таким тоном…

— Да, — кивнув, согласилась я.

— Из-за меня?

— Ага, именно благодаря тебе.

Друзья должны были быть честны друг с другом. Так что Иван не мог винить меня за правду. Возможно, я не всегда говорила искренне, но по крайней мере старалась.

Луков моргнул, продолжая пялиться на меня.

— Они хотят, чтобы мы сделали это вместе, а не по отдельности.

Я, абсолютно несогласная, пожала плечами.

— Есть такая штука под названием Photoshop. И они, вероятно, могли бы наложить наши фото друг на друга, чтобы было похоже, будто мы снялись вместе, — предположила я.

Иван снова моргнул, подвигав челюстью из стороны в сторону.

Я продолжала просто смотреть на него.

Парень прищурился, и я прищурилась в ответ.

Мой партнер скользнул по шее рукой, которой без труда мог удерживать мою сорока пяти с лишним килограммовую тушку над своей головой, и вновь дернул челюстью. Его дыхание замедлилось. Кадык подпрыгнул.

— Что я такого сделал, раз ты передумала сниматься со мной? — медленно уточнил он. — Опять начинаешь? Мне казалось, мы решили стать друзьями, — парень скользнул взглядом по моему накрашенному лицу. На нанесение макияжа у визажиста ушел практически час. — Мы же ужинали вместе, — напомнил мне Иван, будто я позабыла, как он провел три часа на кухне в доме моей матери, играя в «Дженгу» с моей семьей, наслаждаясь лазаньей, и даже съев маленький кусочек шоколадного торта, в то время, как я слопала кусок в три раза больше, просто потому что могла. Парень даже оторвал для меня бумажное полотенце. Может, потому, что искренне думал о моей неспособности дотянуться до середины стола, а может, и нет. Он подвёз меня до дома и попросил стать его другом, хотя чем больше я об этом думала, тем сильнее осознавала, что Иван не так хорошо понимал значение слова «дружба».

Давай-ка повежливее, девочка. Ты же хотела стать лучше.

И я решила попробовать.

— Иван, мне и так приходится видеть тебя ежедневно. Разве этого недостаточно, чтобы не гореть желанием стоять перед тобой нагишом? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно менее агрессивным. И все потому, что я пыталась вести себя, как взрослый человек.

Он не колебался ни секунды.

— Мне все равно, увидишь ты меня голым или нет.

Черт. Ну, ладно. Придется быть более откровенной.

— Мне плевать, даже если весь мир увидит меня без трусов, но ты — другое дело, ясно? Можешь уважать мое решение?

— Но почему? — уточнил Луков, искренне удивившись.

Раздражение или даже разочарование ощутимо ударило по мне. Со всей силы. Меньше всего я ожидала, что Иван потребует объяснений.

— Потому что. Я тебе уже говорила.

— Нет, не говорила.

Я тяжело вздохнула.

— Говорила.

— Нет. Не. Говорила.

— Еще. Как. Говорила.

— Нет. И хочу услышать это сейчас. Что я такого сделал за последнюю неделю, раз ты решила передумать?

Он явно не собирался сдаваться.

Мне не хотелось быть сукой. Но парень требовал объяснений, а значит он их получит.

— Иван, думаешь, я хочу, чтобы ты дразнил меня после того, как увидишь мою грудь? Точно нет. Ни капельки, ясно? Ты это хотел знать? Чтобы ты смотрел на меня и осуждал, особенно когда нам постоянно приходится находиться рядом? Мне нравится мое тело. И я не желаю слушать твои насмешки из-за того, что я не в силах изменить. У меня маленькая грудь. Окей. Нам обоим это известно. А после съёмки ты можешь решить, что с моими сосками какие-то проблемы, или станешь смеяться над растяжками, или укажешь мне, где отложился весь мой жир. На бедрах, например!

— Что?!

Я вновь пожала плечами, а в желудке все перевернулось из-за моего решения открыть Ивану правду.

— Мне нравится мое тело, понятно? И из-за твоих издевок я не собираюсь думать иначе. Без тебя знаю, что не... — я покачала головой, не закончив предложение. — Я такая, какая есть, и знаю, как выгляжу. В любом случае, к началу сезона вернусь в форму.

Возможно, мне показалось, так как все произошло довольно быстро: Иван побледнел, а в следующее мгновение сошел со льда, обогнул бортик и встал в двух шагах от меня, абсолютно ошеломленный, словно я ударила его.

— Жасмин, — произнес он мое имя медленно и почти шепотом. Тот редкий случай, когда он не назвал меня Пончиком. — Ну, перестань.

Я продолжала пялиться на него.

— Давай-ка без этого, Иван. Меня и так бесит, что твое мнение влияет на меня, ясно? Не нужно обсуждать это. Я вроде как пытаюсь... подружиться с тобой, — постаралась пошутить я, но, видимо не получилось, так как выражение его лица не изменилось.

Иван оставался удивленным.

— Жасмин, — повторил он мое имя, его голос был низким и отчасти хриплым.

— Я не стану этого делать, — повторила я в свою очередь. — Мне жаль. Ты можешь говорить, что угодно, но я не передумаю. Так что иди и сделай все, что должен, а затем я выполню то, что требуется от меня. Уверена, все получится, а если нет, то мне жаль... А может, и не жаль совсем, — если бы у меня хватило смелости рассказать Лукову правду, уверена, что он бы понял меня.

Но я промолчала.

Иван, однако, все еще не оправился от потрясения. Он не двигался и не отводил взгляда. Просто смотрел на меня, размеренно дыша. Его гладкая кожа между грудными мышцами была отчетливо видна в V-образном вырезе халата, одетом на нем. Своими голубыми глазами парень пристально изучал мое лицо, и меня это раздражало. Я ненавидела себя за то, что призналась в неспособности раздеться перед ним из-за нежелания слышать насмешки по поводу своей внешности: груди второго размера (с натяжкой), размера моей задницы или миллионов других недостатков, которые он мог придумать. Потому что их оказалось бы великое множество. Я не была идеальной. И не походила на мать, Тали или Руби.

— Пончик, — произнес Иван медленно, оставаясь неподвижным, и с трудом сглотнул. Словно пытался вести борьбу со своими мыслями, судя по странному выражению на его лице. — Я ведь просто дразню тебя, — заявил он, наблюдая за мной. — Разве ты не понимаешь этого?

Я отвела взгляд и кивнула, едва сдерживая желание закатить глаза.

— Да, я знаю, что ты шутишь. И могу с этим справиться. Иногда… — боже, как же мне было сложно признаваться, но хрен с ним. — Иногда, ты даже заставляешь меня смеяться. Но мне не хочется стоять перед тобой голой. Все стало слишком личным. Мы слишком... близки.

Я скорее услышала, чем увидела, как он выдохнул. И почувствовала, как Иван двинулся по направлению ко мне.

— Ты всегда была той ещё занозой в заднице, именно поэтому я вел себя так с тобой. И все же ты оставалась единственным человеком, кто держал удар и отвечал мне тем же. Тебе наверняка известно, что ты красива.

Хмыкнув, я закатила глаза, потому что какого хрена. Он это серьезно?

Стало совершенно ясно, что парень слишком старался.

Боже.

Умоляю.

— Если тебе кажется, что лесть заставит меня передумать, то ты глубоко ошибаешься, Луков.

— Не Луков, а Иван, — ответил он непринужденно. Его тон был настолько нежным, что я почувствовала себя неловко, так как не ожидала от него такого. Я вообще от него ничего не ждала. — Уверен, что под одеждой ты идеальна.

У меня вырвался смешок, потому что он продолжал меня уговаривать. Господи.

Но Ивана было не остановить.

— Под своей одеждой ты скрываешь тело, от которого у каждого мужчины появился бы стояк. И даже у некоторых «женщин».

Я косо посмотрела на него, обдумывая слово на букву «с», а затем будто очнулась. Да Иван же нагло врал мне. Я это знала. И он это знал. Даже тренер Ли сказала бы то же самое, если бы услышала его слова. Парень позабыл с кем разговаривал? С той, кто знал его больше десяти лет и постоянно являлся объектом его насмешек. Так что теперь Иван просто взбесил меня.

— Может заткнешься уже? Я не желаю этого слышать! — сорвалась я.

Луков рукой коснулся моего запястья, и каким-то чудом я не выдернула свою руку из его хватки.

— Все мои слова были сказаны не просто так, — произнес он тихо и нежно, чем вновь смутил меня. Не думаю, что кто-нибудь когда-то говорил со мной таким тоном. Даже самый милый в мире парень — Джеймс.

Иван продолжал.

— Я просто дразнил тебя, когда болтал, что ты так и не вышла из подросткового возраста. Ну же, — настаивал он своим вкрадчивым голосом, на который я не знала как реагировать. И что думать. — Не ожидал, что ты так серьезно это воспримешь.

Я моргнула.

— Я не настолько сентиментальна.

— Жасмин, — выдохнул Иван, крепко обхватив пальцами мое запястье, но при этом не причиняя боли. Парень приблизил ко мне свое безупречное лицо, которое, возможно, слегка подкрасили (а может и нет), и уточнил. — Что, черт возьми, с тобой происходит?

— Ничего, — выдавила я.

— Лгунья, — заявил он. — Ты прекрасно осведомлена о том, какая ты. И я, блядь, не собираюсь раздувать твое самомнение еще больше, чем уже есть, так что сделай мне одолжение, — почти рявкнул Луков. — Я хочу сняться на обложку с тобой, а не один. С тобой. В команде. И съемка пойдет на пользу нам обоим.

— Мне прекрасно известно, кто я есть, и, конечно же, что у меня огромное эго. Окей. Слушай, просто иди и покончи с этим, а я сделаю то же самое после тебя. Не желаю больше обсуждать эту тему. И спорить тоже.

Как только парень своими руками коснулся моих плеч, я дёрнулась от неожиданности. Но когда рот Ивана приблизился к моим губам, я не смогла пошевельнуться. Мы находились бок о бок друг с другом семь часов в день, шесть дней в неделю. И конечно же между нами не существовало никаких физических границ, потому что мы были партнерами.

Но это…

Я не знала, как реагировать. Даже не могла вспомнить, когда в последний раз кто-то находился настолько близко ко мне.

— Я серьезно, черт возьми, — прошептал Луков решительно.

Невозможно было не взглянуть на него. Настолько требовательным оказался тон Ивана.

Он смотрел на меня с крайне серьезным выражением лица, таким я не видела его даже перед соревнованиями.

— Я бы никогда не стал смеяться над тобой.

У меня появилась морщинка на лбу.

Парень мягко потряс мое запястье, прикрывая место, где обычно находился браслет. Пришлось снять его и оставить в своем шкафчике.

— Я бы не стал этого делать, когда ты голая, — сказал он мне. — Да и кто стал бы смеяться над тобой без одежды? Уверен, что никто из этих людей никогда не видел таких совершенных ног и задницы, как у тебя, особенно если бы я держал тебя в воздухе.

У меня не было желания придираться к этому комментарию. Так что я просто моргнула. Как обычно.

— А почему ты вообще обращаешь внимание на мой зад?

Его розовые губы растянулись в улыбке.

— Потому что он весь день у меня перед носом.

Думаю, в его словах имелся смысл. Не то чтобы я не заглядывалась на его пятую точку время от времени. Потому что на неё невозможно было не смотреть.

— Значит попытайся не глазеть. Друзья не пялятся на задницы друг друга.

Иван закатил глаза, и внутри у меня все сжалось.

— Жасмин, твоё тело — те самые бедра и зад, над которыми, по твоему мнению, я собираюсь насмехаться, помогут нам выиграть первое место. У меня нет желания смеяться над тобой или твоей фигурой. Мы сделаем все как обычно, словно вышли на лед. Это работа. И нам нужно сфокусироваться на съёмке, а не думать о всякой ерунде.

Я затаила дыхание, наблюдая за его лицом.

— Я тебе не верю.

— Что не стану над тобой смеяться?

— Да.

Наступила пауза, а затем последовал ответ:

— Хочешь сначала увидеть меня голым?

Я рассмеялась. Тут же. Без всякого смысла. Это было последним, чего бы мне хотелось.

— Нет!

И судя по ухмылке, которую парень мне подарил, Иван был прекрасно об этом осведомлён.

— Уверена? У меня на бедре родинка в форме Флориды. Может, найдешь еще что-нибудь, над чем сможешь поржать, хотя навряд ли.

Я продолжала смеяться, пусть в душе мне этого и не хотелось, а затем взглянула на него и покачала головой.

— Боже, какой же ты самоуверенный засранец.

Иван беспечно улыбался мне.

— Серьезно. Попробуй найти какой-нибудь изъян, и если найдешь, смейся сколько угодно. Но я тренируюсь годами, и в моем теле обычно всего около... семи процентов жира. У меня не возникает проблем смотреть на себя в зеркало.

Я расхохоталась еще громче, но как можно было не рассмеяться, когда Луков вел себя так? Таким я его ещё не видела.

— Можешь хихикать надо мной, но я бы предпочел, чтобы ты этого не делала, если честно. Мне не нравится, когда люди говорят, что я тощий, потому что это не правда, — сказал он мягко. Его слова меня удивили.

Какому идиоту пришло в голову назвать Ивана тощим? Я как-то наблюдала за его силовой тренировкой. Он выжимал в два раза больший вес, чем я предполагала. Даже тела пловцов и бегунов не имели ничего схожего с телом Ивана. Абсолютно ничего.

В любом случае, ему не обязательно было знать об этом.

Парень продолжал держать меня за запястье, слегка потряхивая мою руку.

— Ну давай же, Пончик. Ты и я. Вместе. Заставим всех завидовать нашим шикарным задницам.

Разве так общались друзья? Что это вообще означало? Луков таким образом дразнил меня? Словно «Я несу всякую ерунду, но с улыбкой на лице»? Если это…

Если это было так, то я могла бы передумать. Возможно.

— Ненавижу тебя, — вздохнула я, снова переводя на парня свой взгляд, потому что, похоже, потерпела фиаско.

А затем Иван решил добить меня окончательно. Своими серо-голубыми глазами он смотрел мне прямо в душу.

— Или сделай это назло Полу. Пусть кусает локти, что ему не довелось сняться с тобой в крутой фотосессии для TSN, — парень опять дернул меня за запястье. — Да и вообще хоть в какой-то съёмке.

Луков поймал меня в свои сети, доказав, что знает меня лучше, чем я ожидала.

И все из-за гребаного ублюдка Пола.

Блядь. Блядь.

Мне не хотелось, чтобы какие-то мужчины мастурбировали, разглядывая мои фото. Но если был шанс ткнуть бывшего партнёра-засранца мордой в нечто грандиозное... оно того стоило. Еще как.

— Вот, это мой Пончик, — прошептал Иван. Он отпустил мою руку, скользнув пальцами по ладони, таким образом сплетая наши руки вместе, как тысячу раз раньше. — Давай сделаем это. Вместе. Я не буду смеяться над тобой, но возможно тебе захочется немного посмеяться надо мной.

Я понятия не имела, кто стоял передо мной в данный момент. Какой-то милый и приятный парень. Так что сжала его руку и кивнула.

— Ладно, давай сделаем это вместе, — проворчала я, зная, что поступаю верно. Понимая, что, если и пожалею об этом, то только отчасти. Хотя бы не услышу шуток насчет своей груди.

— Так и думал, — радостно произнес Иван, дернув меня за руку.

А затем мы в оказались на льду в халатах и с макияжем на лицах, по крайней мере на моем точно. Тренер Ли сразу же прекратила разговор с фотографом, как только заметила наше приближение. Она приподняла тонкие черные брови и неуверенно спросила:

— Ты передумала?

Я кивнула.

— Мы готовы сделать все, чтобы вам было максимально комфортно, — быстро пробормотала фотограф. — Мы уважаем вас и ваше тело, Жасмин. Можем попробовать поснимать под разными углами, и вам не придется снимать нижнее белье…

Я отрицательно покачала головой.

— Все в порядке.

Мне не хотелось, чтобы они знали о моих комплексах из-за Ивана. И еще меньше о моих страхах по поводу всяких дебилов, которым нечем было заняться. Мерзкие ублюдки.

— Вы уверены? — уточнила фотограф. Не похоже, что она расстроилась бы, ответь я «нет».

Но я была уверена. И подтвердила это.

— Да, уверена.

Женщина пожала плечами.

— Хорошо. Давайте начнем, если вы оба готовы.

Иван сжал мою руку и прошептал так тихо, что услышала только я.

— Я недооценил, насколько здесь холодно, так что тебе запрещено смеяться над... определенными частями моего тела, если вдруг они попытаются заползти внутрь, чтобы не замерзнуть…

Я едва сдержала ухмылку, и меня охватило чувство благодарности.

— Я не буду смеяться над «Питером», если ты в свою очередь не станешь реагировать над «Мэри» и «Мэгги». Эти засранки прячутся не потому, что холодно. Они, в принципе, всегда прячутся, — ответила я абсолютно спокойным тоном.

Парень кивнул, приподняв уголки своих губ на миллиметр.

— Уверен, что у тебя на самом деле три соска.

Я закатила глаза.

— А я уверена, что длина твоего члена сантиметра два. Так что мы квиты.

Иван скорчил гримасу, все еще сжимая мою руку.

— Уж точно на сантиметр длиннее, — из меня вырвался стон, но он продолжал. — Давай уже покончим с этим, ладно?

Никто из нас не произнес ни слова, когда мы, отпустив руки, покатились к центру катка, где уже были установлены два фона с включенными и готовыми к работе фотозонтами. Тренер Ли подошла к нам со скептическим видом.

— Готовы?

Иван просто кивнул, а я произнесла:

— Да, — потому что так и было.

Получатся красивые фотографии. А главное, их увидят люди, которым я не собиралась напоминать о себе, хотя и стоило бы. Так что фотосессия пойдет мне на пользу.

Сделав глубокий и непривычный вдох, я выдохнула, наблюдая за фотографом, которая пошла за своей камерой, с одобрением кивнув нам, пока ее помощники занимали позиции.

— Все, что захотите сделать в первую очередь, мы можем отснять там. Приветствуются любые поддержки или позиции без движения.

Мда. Судя по всему, мне не удастся избежать демонстрации своей промежности Ивану, но, слава богу, я регулярно делала эпиляцию.

Мы с моим партнером собирались узнать друг друга на совершенно новом уровне. Мне все по плечу. Конечно, блядь, по плечу. Я была сильной, умной и могла справиться с чем угодно, как всегда говорила мать.

— Лассо на руках³⁰? — спросила я своего напарника, когда руками нашла на халате узел и начала его развязывать.

— Почему бы и нет, — ответил Иван с легкостью, пока, как и я, возился со своим халатом.

Либо парень очень старался быть добрее ко мне, либо что-то замышлял. У меня не было точного ответа. Однако я сомневалась, что он решит выкинуть что-нибудь этакое перед камерами, особенно после своей ободряющей речи.

Во всяком случае мне так казалось.

— Скажите, как будете готовы, — крикнула фотограф.

«Мне кажется или свет слишком яркий»? — спросила я себя. Всем было известно, что камера прибавляла по крайней мере десять фунтов, но с этими софитами ко мне прилипнут все двадцать. Ну и ладно. Пусть осуждают. Я не собиралась что-то доказывать людям, которые ничего для меня не значили.

Стоя перед парнем и все еще удерживая руки на поясе халата, я спросила Ивана:

— Начнём?

Он кивнул, шагнув под софиты.

Ну, что ж, пришло время повеселиться.

Развязав узел на талии, я взяла эмоции под контроль, собрала каждую унцию уверенности и достоинства и напомнила себе, что не существовало идеальных людей, однако не теряя надежды, что фотографы отредактируют все недостатки в Photoshop, хотя вряд ли. Не зря ведь выпуск назывался «Проблемы тела». Ай, к черту! Если народ захочет обсудить мои жировые складки, то вперед. Я выросла среди трех самых красивых женщин на свете. И давно смирилась с тем, что не являлась одной из них. Так что все нормально.

А затем я скинула халат.

Хотя это не было обговорено, я все же наклеила на грудь тонкую белую матерчатую полоску, оставив все остальное обнаженным. В любом случае журнал не мог опубликовать мои фотографии топлес, так что я не видела в этом никакой проблемы. И не волновалась по поводу голой задницы или вагины. В конце концов, все мы вышли оттуда.

Я могла это сделать. Абсолютно точно.

Искоса заметив какое-то движение, я поняла, что Иван тоже снял свой халат. Перед моим взором промелькнул кусочек обнаженной кожи, а затем мне протянули руку.

«Пора закончить начатое» — подумала я и повернулась к Ивану лицом. Затаив дыхание и вздернув брови перед тем, как встретиться с ним взглядом, я надеялась, что не покраснела, потому что это было бы очень унизительно.

— Вот черт, — услышала я бормотание Ивана себе под нос, и когда перевела взгляд на его лицо... то обнаружила, что он зажмурил свои глаза.

— Ну что опять? — сорвалась я.

— Ничего, — тут же ответил парень.

— В чем дело? — продолжала настаивать я, в попытке понять, почему его кожа стала еще бледнее... и почему он не смотрел на меня.

— Ни в чем, — произнес Луков своим обычным противным тоном. Затем покачал головой и сглотнул. — Давай уже побыстрее закончим.

— Побыстрее? — уточнила я, отчасти чувствуя себя оскорбленной. Возможно, он уже жалел о нашем разговоре. Ну, супер. — Ты же сам этого хотел, — напомнила я ему.

— Ну, а теперь начинаю думать, что это была хреновая затея, так что давай быстрее, — пробормотал Иван, все еще не открывая глаза.

— Ханжа, — прошептала я, не понимая, почему парень не мог смотреть хотя бы мне в лицо. Он вынуждал меня думать, будто со мной что-то не так.

Поэтому решила рассмотреть его тщательнее. Еще бы, он ведь находился прямо передо мой.

А затем вдруг снова начала жалеть о том, что согласилась.

Потому что тело Ивана…

Ох, черт…

Возможно, потому, что я была спортсменкой — плевать, что там думали всякие идиоты — и могла оценить, как выглядели атлеты мужского пола. Я никогда не являлась большой поклонницей мужчин-моделей с их идеально вылепленными крошечными мышцами, над которыми нужно было постоянно работать, уделяя внимание каждой из них. Мне больше нравилась грубая сила во всех ее проявлениях. Действительно нравилась.

Однако тело Ивана будто вылепил скульптор. Мускулы на плечах словно прочертили карандашом: крепкие и сухие предплечья и бицепсы. Следом шли твердые грудные мышцы и плоский живот с восемью маленькими кубиками. Мускулы на его бедрах были детально проработаны благодаря постоянным тренировкам с поддержками. А затем мой взгляд упал на лентовидные мышцы его бедер и икр.

Можно было не разглядывать задницу Ивана, чтобы догадаться, что та была накаченной и упругой.

И я бы нагло солгала, если бы утверждала, что не опустила взгляд на его гениталии, но, как и в моем случае, парень решил кое-что скрыть. Весь вид закрывала ткань бежевого цвета, похожая на носок, оставляя на показ лишь подстриженные волосы в паху.

Но я не собиралась наклоняться, чтобы разглядеть его яички.

Вновь оглядев Ивана, я едва удержалась от покачивания головой. Он действительно являлся совершенством. Клянусь.

Но я умерла бы прежде, чем озвучила свои мысли вслух, так что стоило перестать размышлять о его теле. Нужно покончить со всей этой хренью.

— Давай уже начнем, застенчивый мальчик. Пока твои яички не начали отступление, — сказала я ему.

Мои слова вынудили парня открыть глаза и взглянуть на меня, при этом он поморщился.

— Надеюсь, моя рука не соскользнет.

— А я надеюсь, что не потеряю равновесие, и моя нога не попадет тебе в за…

— Так, ладно! Давайте начнем, — крикнула тренер Ли. Можно было даже не смотреть на нее, чтобы понять, что женщина качает головой.

Я взглянула Ивану в глаза, стоя перед ним нагишом, и сказала:

— Ну что, «Носок». Давай сделаем это. И, может, все же попадем на обложку, — и, как ни странно, на меня не накатила тошнота или беспокойство.

Глава 11

Я должна была догадаться, что что-то случилось, когда вернулась вечером домой и нашла свою мать на кухне, стоящую рядом с тарелкой, наполненной едой и оставленной для меня на привычном месте за столом. Она не накрывала мне ужин уже много лет. Я даже не могла вспомнить, выставляла ли мама когда-нибудь тарелки с едой заранее... Возможно, только если Руби гостила у нас. И то, на столе обычно расставляли исключительно общие закуски. Мать любила повторять, что она нам не прислуга, и что мы должны быть благодарны ей уже за то, что она приготовила пищу.

Мне стоило понять, что что-то не так. Но я слишком устала после фотосессии, которая длилась все утро.

Не улыбайтесь. Старайтесь выглядеть естественно. Встаньте в позу. Можете задержаться в этом положении еще немного? Подержите, пожалуйста, ногу в этой неудобной, неестественной позиции еще минуту. Постойте вон там и отморозьте себе задницу. Наклоните голову в эту сторону — нет, в другую, а теперь замрите вот так. Иван, положите свои проклятые ледяные руки на тело Жасмин и оставьте их там на пару минут.

Блядь, блядь, и еще раз блядь.

Мой партнер сдерживал смех каждый раз, как прикасался к моему телу, а мне приходилось втягивать воздух, потому что моя кожа испытывала боль от его холодных рук. Но я отлично понимала, почему ему хотелось рассмеяться.

Мои соски все еще оставались твердыми из-за холода, прикрытые лишь тонкой полоской ленты, а моя вагина наверняка покрылась льдом изнутри и больше никогда не станет теплой. А клитор, вероятно, вообще превратился в изюм. Я уже даже не обращала внимания на «носок», прикрывающий член Ивана, потому что холод пробирал до костей. И уж точно не мне было судить, как выглядят его причиндалы при минусовой температуре.

К тому же я и без этого нашла куда посмотреть.

А именно на то, что находилось к северу и югу от «экватора». Рельефные мышцы тут и там. Я с удовольствием разглядывала Ивана, хотя всякий раз, когда он прикасался ко мне ледяными руками, мне хотелось испепелить его на месте.

Один раз я даже мельком рассмотрела огромные шары, болтающиеся у него между ног, из-за которых на секунду задалась вопросом, каким образом парень скрывал их в костюмах для выступлений.

Однако меня этот вопрос никак не касался, так что пришлось отложить размышления на потом.

Самое главное, у нас все получилось. В конце концов, это было единственным, что имело значение. Мы с Иваном снялись для журнала, при этом не насмехаясь и не поубивав друг друга. Просто фотосъемка заняла слишком много времени. К счастью, я продумала этот момент заранее и взяла выходной, хотя мой банковский счет оказался не в восторге от таких потерь. Особенно после того, как стало известно, в каком количестве соревнований мы собирались участвовать.

Во время нашей дневной тренировки все было не так уж и неловко, но я бы солгала, если бы сказала, что натыкаясь взглядом на верхнюю часть тела Ивана, не вспоминала, как он выглядит без рубашки. И как только начинала раздумывать об этом, то сразу же обрывала свои мысли. К счастью, у него такой проблемы не возникло; во время практики парень не сказал мне ни слова, несмотря на свое странное, но милое поведение этим утром.

— Привет, Ворчун, — поприветствовала меня мама, как только услышала, что я вошла на кухню.

— Привет, мам, — ответила я, подходя к ней сзади и целуя в щеку. Моя сумка с вещами уже находилась наверху в комнате. — Как работа?

Она пожала своим худенькими плечами, закрыла кран в раковине и потянулась влево за полотенцем.

— Нормально. Ешь, пока не остыло. Я подогрела еду в микроволновке сразу, как увидела свет фар на подъездной дорожке.

— Спасибо, — произнесла я, все еще не обращая внимания на маму, и направилась к столу, чтобы присесть. А затем тут же вцепилась зубами в запеченную курицу с рисом, сладкий картофель и салат, словно это была последняя трапеза в моей жизни. Обед состоялся шесть часов назад, в промежутке между фотосъемкой и дневной тренировкой, но казалось, что с тех пор прошло часов сто. Мы с Иваном работали над выбросами бок о бок в течение трех часов. Еще три часа я провела в тренажерном зале КИЛ, включив в свою тренировку интервальное кардио на беговой дорожке, чтобы мое сердце привыкло к ста восьмидесяти-двумстам ударам в минуту. Именно такой будет частота моего пульса во время нашего пятиминутного выступления на соревнованиях.

Искоса я заметила, как мама тоже присела за островок. Когда мы обе оказывались дома в одно и то же время, то всегда старались есть в компании друг друга или других членов семьи, если в тот момент кто-то находился у нас в гостях. Так что не стала придавать этому большого значения.

До тех пор, пока она не подняла глаза, когда подносила ко рту чашку чая, и не испортила мне тем самым весь день.

Мой рот открылся в шоке, когда я, наконец-то, рассмотрела ее лицо, тут же воскликнув:

— Что с тобой случилось?!

Мамино моргание не произвело на меня никакого впечатления.

И мне было плевать, когда я коснулась пластыря на переносице матери и двух лиловых синяков вокруг каждого глаза.

Мне показалось, или ее губа лопнула?

Мама не произнесла ни слова, пока я осматривала ее лицо. Тысячи сценариев о том, что же произошло, пронеслись в моей голове, когда я прохрипела:

— Кто это сделал с тобой?

Мне захотелось кого-нибудь убить. Я была готова растерзать этого ублюдка и насладилась бы каждой секундой.

— Успокойся, — непринужденно ответила моя мать, как будто у меня не было ни малейшей причины возмущаться по поводу синяков на ее лице.

И конечно же, я проигнорировала ее слова.

— Что с тобой случилось?

Женщина даже не стала переводить на меня взгляд своих ярко-синих глаз. Перед тем, как сделать еще один глоток, она произнесла:

— Я попала в автомобильную аварию. Но все нормально.

Она попала в аварию, и все было нормально.

Мне оставалось только моргать, наблюдая, как мама взяла свой телефон со стойки, словно произошедшее казалось не столь уж и важным, и начала читать что-то на экране. Я же сидела, замерев, пытаясь осмыслить ее слова и их значение... и не могла. Потому что прекрасно представляла, что такое автомобильная авария. Чего я не понимала, так это того, почему, черт возьми, она не позвонила и не сообщила мне об этом. Или хотя бы не отправила смс.

— Ты попала в автомобильную аварию? — слова слетали с моих губ также медленно, как и попытки мысленно составить их в предложение.

Она попала в аварию. Моя мама находилась в машине, и, похоже, столкновение оказалось достаточно сильным, так как выглядела она ужасно.

Вот что сказала моя мать, при этом даже не глядя мне в глаза, когда попыталась объяснить, что же с ней произошло.

Какого. Хрена?

Мама продолжала смотреть в сторону.

— Ничего страшного, — настаивала она. — У меня всего лишь сотрясение мозга. Врачи смогли быстро вправить мне нос. Конечно, машина разбита, но страховка другого водителя покроет весь ремонт, потому что он въехал в меня при свидетелях, — затем женщина, которая даже с синяками под глазами не выглядела, как мать пятерых детей, и определенно выглядевшая лучше, чем ее младшая двадцатишестилетняя дочь (то есть я), наконец, посмотрела в мою сторону. И повела себя совершенно невозмутимо, поджав губы таким образом, что мне вспомнился мой подростковый период, когда я пререкалась с ней, а она почти была готова меня отлупить.

— Не говори своим братьям и сестрам.

Не говорить…

Я схватила бумажное полотенце, лежащее рядом с моей тарелкой, и, задержав у подбородка, выплюнула в него недоеденный рис. Бессмысленная трата драгоценной еды. Однако мне было плевать, так как мои пульс и кровяное давление зашкаливали. Сердце билось ужасно быстро. Просто чудо, что я все еще оставалась здоровой. За исключением эмоционального состояния... Потому что все это напоминало признаки сердечного приступа. По крайней мере, его был достоин тот, кто не заботился о других, а я давным-давно наплевала на свою мать.

Мое сердце не должно было биться так быстро. Я ведь даже не двигалась.

Мама выпрямилась и застонала, когда я положила бумажное полотенце рядом с тарелкой.

— Хватит. Прекрати переводить еду.

Я не стала размышлять о том, когда в последний раз вот так выплевывала еду изо рта. Не стоило начинать злиться еще больше.

— Мам, — произнесла я высоким голосом, похожим на писк и звучавшим неестественно. Он больше походил голос подростка на грани истерики.

Но это была не истерика. Моя мать получила травмы в аварии и не сказала мне ни слова. К тому же не хотела, чтобы я рассказывала об инциденте кому-то еще.

Женщина, которая практически вырастила меня в одиночку, склонила голову в сторону и широко раскрыла глаза, словно пытаясь сказать мне без слов, что пора перестать психовать. Однако больше всего привлекло мой взгляд то, что она даже не поставила свою чашку на стол, когда практически прошипела:

— Жасмин. Даже не начинай.

— Не начинать? — зашипела я в ответ, пристально всматриваясь в ее лицо. Еще минуту назад мой взгляд был устремлен на каменную столешницу кухонного островка, а в голове мелькали мысли о том, как сильно мне хочется принять душ и лечь спать... забыв о тренировках, фигурном катании и своем будущем... но сейчас… Сейчас, я находилась в двух секундах от того, чтобы взорваться от ярости. Вот так, на ровном месте.

Потому что. Какого. Блядь. Хрена.

— Не начинай, — снова потребовала моя мать, легко и непринужденно делая очередной глоток чая. Как будто это не она только что говорила мне, чтобы я не обращала внимания на ее аварию, сотрясение мозга и сломанный нос, и не рассказывала об этом своим братьям и сестрам по какой-то выдуманной ею самой причине.

— Все нормально, — повторила мама прежде, чем я решила проигнорировать всю эту ее хрень с «не начинай» и наклонилась вперед, глядя на нее и моргая так, будто у меня были самые сухие глаза в мире.

— Почему ты не позвонила и не сказала мне об этом? — спросила я, используя тон, за который еще десять лет назад меня бы наказали, поскольку гнев скрутил мои внутренности.

Почему она этого не сделала?

У меня начали дрожать руки.

А мои руки никогда не дрожали. Никогда. Даже в моменты, когда я злилась на людей, которым доверяла и которые подставили меня. Или когда я ждала, чтобы выйти на лёд. Или когда уже занималась фигурным катанием. Не дрожали даже тогда, когда проиграла. И уж тем более, когда выиграла. Никогда.

Мама закатила глаза и снова сосредоточилась на телефоне, стараясь казаться беспечной. Я прекрасно понимала, что она делает. Это происходило не в первый раз.

— Жасмин, — произнесла женщина достаточно громко, чтобы я не выдала еще один ироничный комментарий. — Успокойся.

Успокойся.

Успокойся?!

Мой рот открылся, но она вперила в меня взгляд своих синих глаз, цвет которых мне легко удалось бы узнать по памяти.

— Все в порядке. Какой-то идиот вылетел с автострады и подрезал меня. Я врезалась в машину перед собой, — продолжала мама, и я поняла, почему она решила никому об этом не говорить. — Не стоит из-за этого волноваться. Не злись. Со мной все в порядке. Если бы я могла скрыть происшествие от тебя, то сделала бы это. Бен уже все знает. Твоим братьям и сестрам тоже не о чем беспокоиться, — мама пренебрежительно фыркнула. — Не волнуйся из-за меня. У тебя есть дела поважнее.

Женщина, подарившая мне жизнь, не хотела, чтобы я волновалась из-за нее, потому что у меня имелись дела поважнее.

Подняв обе руки к лицу, я прижала подушечки пальцев к вискам и попыталась уговорить себя успокоиться. Вернее приказала себе это сделать. И даже начала перебирать все техники релаксации, которым научилась за прошедшие годы, чтобы справиться со стрессом но... нет. Ничего из этого не сработало. Ничего.

— Я не хочу, чтобы ты отвлекалась на меня, — настаивала мама.

Клянусь, в ушах у меня зазвенело.

— Скорая отвезла тебя в больницу?

Она издала раздраженный звук.

— Да.

Я сжала виски пальцами еще сильнее.

— Опусти руки и вытащи голову из задницы, — попыталась пошутить моя мать. — Со мной все хорошо.

У меня определенно зазвенело в ушах. Абсолютно точно.

Я даже не могла смотреть на нее. И когда все же произнесла те слова, мой голос прозвучал хрипло и был ниже, чем обычно... словно не принадлежал мне:

— Ты могла бы позвонить мне, мама. Если бы я оказалась в той аварии…

— То тоже не стала бы мне звонить, — закончила она.

— Я... — ну, ладно, может быть, я и не сделала бы этого, но осознание сего факта не облегчило мой гнев даже на малую толику. Скорее еще больше распалило его. У меня настолько сильно дрожали руки, что пришлось вытянуть пальцы, встряхнуть ими и обхватить свое лицо. От злости, дикой злости, мне хотелось кричать. — Дело не в этом!

Моя мать вздохнула.

— У тебя был важный день. Я не хотела тебя беспокоить.

Она не хотела меня беспокоить.

Моя мама не хотела меня беспокоить.

Я опустила руки и подняла взгляд к потолку, потому что, если бы посмотрела на маму так, как мне хотелось, она бы, вероятно, тут же шлепнула меня по лицу. А потом я задумалась, у кого научилась держать при себе столько секретов. Вот черт.

— Это всего лишь легкое сотрясение мозга, ну и сломанный нос, Ворчун. И не смей повышать на меня голос, — повторила женщина еще раз, но опять же ее слова никак не повлияли на мое состояние. — Я знаю, что для тебя значит этот год. И хочу, чтобы ты воспользовалась полученным шансом. Не стоит беспокоиться ещё и обо мне.

Я прокрутила в голове ее последние предложения, из-за которых чуть было не вышла из себя. Тошнотворное чувство вдруг появилось в моем желудке, готовое подобраться к горлу.

Может, я и драматизировала, но мне так не казалось. Это же моя мать. Мамочка. Женщина, которая своим примером научила меня не унывать всякий раз, как я проигрывала. Она была самой сильной женщиной, которую я знала. Самой сильной, самой умной, самой красивой, самой упрямой, самой верной, самой трудолюбивой...

Мое горло болело. Много лет назад мама напугала нас до смерти, сказав, что врачи нашли уплотнение в ее груди, которое в итоге оказалось ерундой, однако прекрасно помню, как из-за её диагноза плакали все мои братья и сестры. Я же просто злилась. Мне было страшно. Не буду врать. Я боялась оказаться без матери, как бы эгоистично это ни звучало.

Как бы мы жили без нее?

Самое ужасное, что в той ситуации я повела себя, как сука. Винила себя в том, что была подростком, а мать — в том, что она являлась для меня опорой в жизни. Вот почему в тот раз взбесилась и попыталась обвинить маму в ее болезни, как будто та могла как-то это предотвратить. А сейчас... Ну, сейчас во мне опять кипела злость, вот только не из-за нее.

Ну, может быть, и из-за нее, но только потому, что мама не рассказала мне о случившемся... объясняя тем, что не хотела отвлекать меня. Не хотела меня беспокоить. Я сжала кулаки, и если бы ногти были длиннее и острее, вероятно, мои ладони оказались бы исцарапаны в кровь.

— Бен заехал за мной в больницу, — объяснила она, ее голос постепенно становился более спокойным и ровным. — Не нужно волноваться.

Я могла только хлопать глазами.

— Мне хотелось бы, чтобы ты сосредоточилась, — добавила мама. — Знаю ведь, сколько значат для тебя эти тренировки. Если бы авария произошла три месяца назад, я бы обязательно тебе позвонила, но сейчас ты снова занята, Жасмин. И мне не хотелось отрывать тебя от дела.

Не хотелось отрывать от дела? Если бы она пострадала до того, как я снова начала кататься в паре, мама бы позвонила мне, но теперь не станет?

Я взглянула на потолок и разжала кулаки, раздвинув пальцы на руках как можно шире. У меня не было слов. Я не могла подобрать, выбрать, найти или выдумать их, вместо этого слишком зациклившись на ее ответе: «Знаю, как много это для тебя значит».

В груди, как и в горле, разрасталась боль.

Неужели моя мать не понимала, что ради нее я готова на все? Что я люблю ее, восхищаюсь ею и считаю величайшим человеком на земле? Что понятия не имею, как она умудрилась воспитать пятерых детей в то время, как отец появлялся в моей жизни лишь на фотографиях, до тех пор, пока мне не исполнилось три? Что я не понимаю, как мама могла оказаться замужем трижды до появления Бена, каждый раз оставаясь с разбитым сердцем, но при этом не теряя надежды на счастье и не позволяя всякой чепухе одурманить ее разум?

Я тоже старалась не отвлекаться. У меня случались взлеты и падения, но я все равно продолжала идти к своей цели. Когда была моложе, люди пару раз вели себя со мной как последние сволочи, критикуя или оставляя неприятные комментарии. Именно поэтому я предпочитала больше ни с кем не знакомиться.

А вот моя мать никогда не позволяла себе сломаться из-за такого.

Так как я могла о ней не беспокоиться? Как могла не любить женщину, которая воспитала меня и подарила веру в то, что я непобедима? Как она могла решить, что не являлась для меня приоритетом?

— Не беспокойся обо мне, — небрежно настаивала мама. — Со мной все будет хорошо. Через пару недель мы с Беном летим на Гавайи, и я скажу ему не фотографировать меня. Все забудется, — звонко продолжила рассуждения мать.

Однако мне это не помогло.

Чувство вины пожирало меня изнутри. Я была в ответе за сложившуюся ситуацию. Мама считала так, потому что тысячу раз слышала от меня о том, что именно фигурное катание помогало мне чувствовать себя особенной. Этот вид спорта стал моей целью. Убедил в том, что я тоже в чем-то хороша. Открыл для меня новую жизнь и сделал меня счастливой и сильной.

Но, на самом деле, такие эмоции я испытывала, только благодаря своей матери. И остальной семье. Людям, которые подарили мне возможность ощутить их. Я знала, что все эти чувства появились благодаря семье. Благодаря маме.

Мне всегда казалось, что она знает об этом.

Но, видимо, я была эгоистичной сукой, раз не догадалась, что это не так. До настоящего момента.

В груди заныло еще сильнее, и мое горло сжалось до такой степени, что я не могла глотать, продолжая сидеть на кухне и всматриваясь в лицо, которое любила всем сердцем.

— Мама, — единственное слово, что я смогла произнести.

Именно в этот момент раздался рингтон ее мобильного. Мать не сказала мне ни слова и, потянувшись к телефону, ответила на звонок.

— Детка! — сразу же воскликнула она, и стало ясно, что звонила Руби.

На этом наш разговор закончился. Вот как поступала моя мать, когда решала, что беседа исчерпала себя.

Видимо, она понимала, и не без оснований, что если бы мы продолжили говорить об аварии, то я наверняка бы выдала тираду. По крайней мере, при нормальных обстоятельствах.

Ком в моем горле разросся в размере, когда я перевела взгляд на маму, болтающую с еще одной дочерью, как будто не она только что закончила беседовать со мной, уговаривая, что в автомобильной аварии нет ничего страшного. Да еще и намекнула, будто мне плевать на нее.

Неужели я была настолько бессердечной?

Что-то, ужасно похожее на слезу, появилось в моем правом глазу, но я прижала кончик пальца к уголку и не стала заострять внимания, влага это или нет, потому что боль в моем горле и сердце затмевала все остальное.

Я все еще оставалась на кухне. Продолжала сидеть и смотреть на маму, гадая, что она думает обо мне на самом деле. Я знала, что мать любит меня. Знала, что она желает мне счастья. И прекрасно понимала, что эта женщина изучила все мои сильные и слабые стороны.

Но…

Неужели она считала меня эгоистичной сукой?

Аппетит пропал, как и усталость.

Это конец.

Пока-пока.

— Ох, детка, тебе не стоило этого делать... — мама замолчала, а затем, отодвинув табурет и подарив мне улыбку, которая наверняка принесла ей страдания, направилась из кухни в гостиную.

Гнев продолжал циркулировать по моим венам, пока я сидела за столом с практически нетронутой едой на тарелке. До меня долетел низкий смех моей матери. Главное, что она была в порядке.

Но…

Мама действительно считала, что фигурное катание для меня важнее, чем она.

И знаете, я это оценила. Еще бы. Ведь я не могла дышать без фигурного катания. Не могла представить себя без него ни сейчас, ни в будущем.

Но в то же время я не могла дышать и без своей матери. И если бы мне пришлось выбирать между ними, я бы и думать не стала. Ни секунды.

Моя вина в том, что я была отвратительной дочерью. Ужасным человеком. Той, что не могла раскрыть рта и произнести простые слова, в которых больше всего на свете нуждалась моя мать.

Побольше признаний в любви и поменьше сарказма.

Продолжая страдать из-за того, что Пол бросил меня, я не ценила ни ее, ни братьев с сестрами, а ведь именно они пытались вернуть меня к реальной жизни, даже в те моменты, когда я вела себя, как капризная дрянь.

Мои родные всегда хотели видеть меня счастливой. И желали мне победы, так как она являлась моим приоритетом. Всегда.

Меня же их забота не волновала. Ко всему прочему, я так и не дала им повода для гордости. Мне нечего было предложить им взамен.

Я задыхалась, потому что винила себя в проигрышах. Из-за чрезмерной зацикленности. Из-за того, что была навязчивой и сложной в общении.

Ком в горле все разрастался, продолжая душить меня.

Боже.

Невозможно было сидеть здесь и вести себя так, будто ничего не случилось. Все, чего мне хотелось — просто находиться дома, есть то, что нравилось, и отдыхать до полного восстановления, но теперь... теперь ничего из того не имело значения. Нет.

Какой же я была сволочью.

Боже, какая же я дрянь, и это полностью моя вина. Если бы у меня получилось исправить положение, усерднее тренироваться, возможно, все было бы по-другому. Но теперь уже поздно что-то менять.

Я больше не могла сидеть на месте.

Поэтому, отодвинув свой стул, направилась к входной двери, собираясь выйти из дома. Однако остановилась, решив убрать свой ужин в контейнер, который затем поставила в холодильник.

Схватив свои ключи, я сбежала из дома. Что-то, похожее на чувство поражения и отчаяния, заполнило меня изнутри, заставляя переживать... Вынуждая чувствовать себя ничтожеством.

Я не знала, куда направляюсь.

Не знала, что, черт возьми, собиралась сделать.

Но нужно было действовать, потому что... отвратительное чувство внутри все росло, и росло.

Мать была моей лучшей подругой, но даже она полагала, что фигурное катание для меня превыше всего.

Неужели так считали все, кого я любила? Было ли это единственным впечатлением, которое я оставила о себе?

Занятия фигурным катанием доставляли мне самое большое удовольствие в жизни, но все это не имело никакого значения без заслуг моей матери и братьев с сестрами, которые поддерживали, заботились и любили меня, даже когда я находилась в отвратительном состоянии. Когда этого не заслуживала.

Мое горло и глаза горели, а мой рот пересох, пока я вела машину. Прежде чем поняла… прежде чем позволила себе почувствовать больше, чем просто боль в горле и глазах, я припарковалась возле Комплекса имени Лукова. Даже не осознавая этого, пока не оказалась там.

Конечно, я бы вернулась именно сюда.

Комплекс был единственным местом, кроме дома, куда еще я могла бы поехать. Мне ужасно не хотелось разговаривать ни с Руби, ни с Тали, ни с ДжоДжо или с Себастьяном. Я не была готова почувствовать себя еще хуже, а так и произошло бы, если б они попытались утешить меня или повторить, что все в порядке.

Потому что все было совсем наоборот.

Похоже, придется принять все те жертвы, которые ради меня принесла семья.

Потому что, к сожалению, это был единственный известный мне способ.

В мгновение ока я вышла из машины и направилась к парадному входу, собираясь попасть в раздевалку. Сумка с вещами осталась дома, но запасная пара коньков всегда лежала в моем шкафчике. Обычно я не надевала на тренировки свою любимую одежду, но... иногда появлялась такая необходимость. Мне нужно было что-то, чтобы абстрагироваться от мыслей... пусть даже мое «отвлечение» являлось тем, что разрушило мое тело и заставило всю семью думать, будто они оказались на вторых ролях.

Не стоило оставлять маму после ее признания, но... У меня не было желания возвращаться домой. Что я могла ей сказать? Что мне жаль? Что она не должна считать, будто мне плевать на нее?

К тому времени, как я зашла в раздевалку, комната оказалась практически пуста; там находились только две беседующие девушки, которые были чуть моложе меня. Не обращая внимания, я ввела код на шкафчике и открыла дверцу. Затем быстро сняла обувь, схватила лишнюю пару носков, которые постоянно оставляла на всякий случай, и сунула ноги в коньки, даже не надев телесные повязки, которые защищали нижнюю часть голени от верхнего края ботинка, который без них постоянно натирал мою кожу.

Мне нужно было как можно скорее сжечь свой негатив. Проветрить голову. Как-то все исправить. Потому что, если бы я этого не сделала... то не знаю, чем бы все закончилось. Наверное, я бы почувствовала себя еще большей сволочью. Если такое вообще возможно.

Не глядя на девушек в раздевалке, которые смотрели в мою сторону в замешательстве, потому что меня никогда не бывало на объекте так поздно, я как можно быстрее направилась в сторону катка. К счастью, в восемь вечера на льду оставалось всего пять человек. Малыши уже находились дома в своих постелях, да и дети постарше тоже планировали ложиться спать.

Но мне было плевать на каждого из них.

В ту же секунду, как мои лезвия коснулись льда, мыслями я сразу оказалась далеко, катаясь настолько близко к бортикам, что меня отделяли от них миллиметры. Моя скорость становилась все выше и выше, мне нужно было отвлечься. Перестать думать.

Прочь.

Прочь, прочь, прочь.

Нужно было напомнить себе, почему мое увлечение заслуживало всех этих потерь.

Не знаю, сколько раз я объехала каток по кругу, продолжая скользить на скорости. Не осознавая, что перешла к прыжкам. Прыжкам, для выполнения которых я даже не разогрелась. Прыжкам, которые не имела права делать, так как сегодня у меня уже была тяжелая тренировка, и мой организм не успел восстановиться после неё. Я выполнила тройной Сальхов — тот, что мы называли рёберным прыжком, потому что в этом прыжке зубцы лезвий коньков не участвовали. Сделав толчок назад, нужно было суметь взлететь с внутреннего ребра лезвия конька одной ноги и приземлиться на наружное ребро конька другой. Что я и осуществила, а затем повторила. После Сальхова мне захотелось исполнить тулуп в четыре оборота, на котором я споткнулась, а затем повторяла его снова и снова, пока не смогла правильно приземлиться. Далее я перешла к исполнению тройного Лутца. К тому времени мой организм уже оказался слишком изнурён, чтобы выполнить его идеально. Тело ныло, так как я все время падала на задницу. Падала и падала, раз за разом, а потом еще. Болело все, начиная от ягодиц и заканчивая затылком, но я не обращала на это внимания.

Мне нужно суметь приземлиться.

Я должна сделать это.

Бедро горело. Мое запястье охватила тупая боль из-за попыток смягчить падение. Кожа над лодыжкой покрылась мозолями.

А я все продолжала падать. Снова и снова.

И чем больше терпела неудачу, тем сильнее злилась на себя.

Нахер это.

Нахер все.

Ненавижу себя.

Затем произошло очередное падение, которое закончилось тем, что я ударилась об лед затылком. И в итоге, просто осталась лежать на катке, закрыв глаза, тяжело вздыхая и чувствуя себя ничтожеством. Во мне закипал гнев, а руки сжимались в кулаки. Пришлось стиснуть зубы настолько сильно, что заболела челюсть.

Я не собиралась плакать. Никаких слез.

К черту слезы.

Я любила свою семью. И любила фигурное катание.

Но облажалась в обоих случаях…

— Вставай, Пончик.

Никогда бы не подумала, что смогу распахнуть глаза с такой скоростью.

Открыв глаза, я заметила знакомое лицо, владелец которого изучал меня с приподнятыми темными бровями. Пока я моргала, мой взгляд остановился на протянутой руке, которая, казалось, возникла из ниоткуда и была направлена в мою сторону. Темные брови приподнялись еще выше, когда в ответ я не произнесла ни слова и даже не пошевелилась.

Что он здесь делал?

— Пойдем, — сказал Иван, глядя на меня с непонятным выражением на лице.

Я продолжала лежать.

Парень моргнул.

Я тоже. При этом с трудом сглотнула, почувствовав, как в горле начало жечь.

Вздохнув, Иван полез в карман и снова протянул ко мне руку, зажав между пальцами конфетку Hershey's. Он снова вскинул брови и потряс лакомством перед моими глазами. По какой причине Луков носил в карманах шоколад, было выше моего понимания.

Но я все же взяла конфету, не сводя глаз с моего партнера. Развернув обертку, как профессионал, я быстро сунула шоколад в рот. Потребовалось всего три секунды, чтобы сладость успокоила боль в горле, пусть и не полностью.

— Теперь ты готова встать? — спросил парень через несколько секунд после того, как шоколад оказался у меня во рту.

Прижав конфету языком к внутренней стороне щеки, я покачала головой, не доверяя своим губам, с которых были готовы сорваться слова благодарности, и не испытывая особого желания быстро расправиться с маленьким кусочком радости и комфорта, покрывающим мой язык. По крайней мере, пока. В висках пульсировала боль, которую раньше я не замечала.

Иван дважды моргнул.

Не хотелось говорить, пока шоколад таял у меня во рту.

— Я не стану возиться с тобой, если ты заболеешь, — протянул он через минуту, скрестив руки на груди и продолжая наблюдать за мной. Словно ждал чего-то. Во всяком случае мне так показалось.

Тем не менее, я хранила тишину. Просто сосала конфету, не обращая внимания на холод подо мной, который уже начал доставлять дискомфорт.

— Жасмин, вставай.

Я облизнула губы и уставилась на него.

Иван вздохнул и откинул голову назад, чтобы посмотреть на стропила, вероятно, проявляя интерес к свисающим баннерам с его именем и задаваясь вопросом, в какой момент его жизнь пошла под откос, раз он застрял здесь со мной.

Боже. Неужели все думали, что я — эгоистичная сука? Даже Иван?

Когда мужчина вновь вздохнул, пульсация в моей голове усилилась.

— У тебя есть три секунды, чтобы встать, или я сам вытащу тебя отсюда, — вышел он из себя, продолжая стоять лицом к потолку и, скорее всего, закрыв глаза, если я правильно читала знаки.

Теперь настала моя очередь моргать.

— Хотелось бы посмотреть на это.

Конечно в глубине души я знала, что если Иван сказал, что вытащит меня с катка, то, скорее всего, так и сделает.

Он прищурил свои серо-голубые глаза и осторожно произнес:

— Я не собираюсь волочь тебя за шиворот, — что-то в выражении его античного лица, покрытого легкой щетиной по линии щек, заставило меня занервничать. Словно я не могла ему доверять. Напоминая о том, как мы вели себя друг с другом раньше. — Но у тебя есть две секунды, чтобы встать самой.

«Или» повисло в воздухе.

Холод прожигал кожу все сильнее, причиняя боль спине и ягодицам. Честно говоря, мне хотелось встать. И я бы поднялась, если бы осталась на льду одна. А может, даже направлялась в раздевалку.

Но теперь точно заработаю обморожение, потому что не сдвинусь с места. Ему на зло.

Иван, казалось, понял меня, потому что ещё сильнее прищурил свои ледяные глаза.

Затем он начал отсчёт.

— Два, — выдал парень, даже не предупредив меня.

Я продолжала лежать.

— Один.

Я по-прежнему не двигалась. Мне было плевать.

Иван тяжело вздохнул и даже покачал головой, когда произнес:

— Последний шанс.

Я уставилась на него.

Луков посмотрел на меня в ответ и пожал плечами.

— Ну все. Ты сама напросилась.

Этот ублюдок серьезно собирался выволочь меня со льда? Какого х…

Иван наклонился, не сводя с меня глаз, и одной рукой потянулся к моей голове. Я уже было отклонила голову в сторону, чтобы в случае чего укусить его за любое место, до которого смогу дотянуться, если парень все же попытается схватить меня за волосы, но неожиданно его ладонь оказалась под моими плечами. Вторую руку Иван просунул под мои колени, и быстрым движением (я уже и забыла, что он всю свою жизнь только и занимался тем, что таскал женщин на себе) закинул меня на свое плечо. Моя задница торчала в воздухе, а голова и руки болтались вдоль его спины.

Вот же сукин сын.

Успокойся. Будь добрее. И терпеливее. Не бей его по яйцам. По крайней мере, пока.

— Иван, — сказала я тише, чем хотелось бы, едва осознавая, что парень все-таки надел коньки, прежде чем выйти на «охоту». Луков продолжал скользить к выходу с катка, и я понятия не имела, куда мы направляемся. — Иван, отпусти меня сейчас же, или я заеду тебе ногой по лицу. И не вздумай потом обижаться.

— Пончик, — раздался его голос, такой же тихий, как и мой ранее, — хотелось бы на это посмотреть, — заявил мудак, повторив слово в слово мою фразу, а затем рукой накрыл мои икры, прижав их к своей груди, чтобы я наверняка не смогла сделать то, на что, по его мнению, была способна.

И не зря.

— Иван, — повторила я все тем же елейным голоском. Мне хотелось заверещать и попытаться укусить парня за задницу, лишь бы он меня отпустил. Но я обещала. Обещала, что буду вести себя примерно на публике. Поэтому мой голос продолжал оставаться тихим и приятным, когда я продолжила. — Клянусь Богом, если ты не опустишь меня сию же секунду…

Каким был его незамедлительный ответ?

Такое же приторное «Нет».

— Иван.

— Нет, — повторил он, сойдя со льда, и, схватив что-то вне моего поля зрения, направился дальше... Куда-то. Я ничего не видела. Все, что могла заметить, так это то, что на лезвиях его коньков не было защитных чехлов.

— Я не шучу, — сказала я ему, начиная по-настоящему заводиться.