С тобой и без тебя

Глава восьмая

В оглушающей тишине Алессандра наблюдала, как Камерон исчезает в широких стеклянных дверях дома, колени ее начали угрожающе дрожать, и ей пришлось схватиться за железную балюстраду, окружавшую большую террасу.

Я не поддамся, сказала она себе, и ее ногти до боли впились в холодный металл. Я не упаду здесь, куда в любой момент может выйти кто-нибудь из его гостей. Никто не увидит моих слез, даже Камерон. Особенно Камерон.

Как можно скорее нужно оказаться в их комнате. В бледном свете луны она, как вор, пробиралась через сад, пока не очутилась перед боковой дверью, и тихо проскользнула по винтовой лестнице в спальню Камерона.

С бьющимся сердцем она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней на секунду, чтобы прийти в себя перед тем, как посмотреть на часы.

О возвращении в Лондон сегодня ночью следует забыть. Уже больше десяти, а последний рейс из Манчестера в Хитроу был час назад. И Алессандра, конечно, не собиралась брать такси и мчаться на юг. Значит, она будет вынуждена остаться в Манчестере, а билет на первый утренний рейс в Лондон она купит завтра.

Алессандра подняла телефонную трубку и, набрав номер информационного отдела, забронировала себе номер в гостинице. Она облегченно вздохнула, заказала такси, условившись, чтобы оно ждало ее в конце аллеи через пятнадцать минут.

Времени на сборы оставалась мало. Стянув с себя белое атласное платье, Алессандра презрительно бросила его на ковер и переоделась в простой твидовый костюм и теплый хлопчатобумажный свитер. Затем начала швырять свою одежду в чемодан, выкинув из него все причудливое и экстравагантное нижнее белье, которое привезла с собой на уик-энд. Она никогда сюда не вернется!

Конечно, обидно, говорил ей здравый смысл. Но не лучше ли примириться с горькой правдой и признать, что их брак был неудачным? Пусть все закончится теперь, как сказал Камерон, прежде чем кто-то из них будет вынужден сдаться. Или заставит сдаться другого.

Так почему же ей хочется упасть на пол и утонуть в море безутешных слез?

Ей показалось, что в коридоре раздался какой-то шум, и она долго прислушивалась, испуганно глядя на дверь, но никто не вошел. Камерон, конечно, не бродит вокруг, пытаясь ее удержать.

С чемоданом в руке Алессандра грустно прошла по аллее, дрожа от холода, хотя стоял еще только сентябрь и ночи не были холодными. Надо было взять с собой что-нибудь теплое, но она никак не предполагала, что ей придется вот так потихоньку сбегать от мужа.

Ее настроение немного улучшилось, когда она увидела, что такси уже ждет, по крайней мере она была избавлена от тоскливого ожидания. После того как водитель убрал ее чемодан в багажник, она села в автомобиль, бросив последний прощальный взгляд на дом, на яркие огни, которые делали его таким теплым, сверкающим и гостеприимным.

Внезапно сердце Атессандры сильно забилось и во рту стало сухо; подавшись вперед, она приникла к окну. Это просто игра ее лихорадочного воображения, спросила себя Алессандра, или она на самом деле видит вдали высокую, слабо освещенную фигуру Камерона, наблюдающего, как отъезжает автомобиль?

Атессандра расправила плечи и гордо задрала подбородок, ее темные глаза сверкали. Пусть смотрит!

Ей вдруг стало страшно. Как легко она навсегда уходит, исчезает из жизни Камерона. И еще пугало странное ощущение, что их брака вообще никогда не было.

Утром она прибыла в Манчестер, заехала на квартиру Камерона и собрала свои вещи. Сборы не отняли у нее много времени.

Не осталось никаких следов ее пребывания, исчезли безделушки и фотографии — только пара журналов и несколько книг. И как только она упаковала одежду и туалетные принадлежности, квартира стала выглядеть так, как будто она никогда не жила в ней.

Понадобилось две поездки на такси, но к обеду Алессандра уже устроилась в своей старой квартирке. Она хотела чувствовать себя как дома, но расслабиться не получалось. Квартира была не из дешевых, но совсем не напоминала квартиру Камерона — она поймала себя на том, что постоянно сравнивает их, несмотря на желание обо всем забыть.

А дальше, с каждой неделей, становилось все хуже и хуже, особенно когда она окончательно поняла, что ее замужество кончилось.

Алессандра ничего не сказала боссу об их разрыве, просто старалась держаться как обычно, а Эндрю был настолько поглощен собой, что не обратил внимания на ее бледность, на то, какой тихой она стала и что всякая еда потеряла для нее свою привлекательность. В моменты жестоких сомнений она начинала задаваться вопросом, было ли отвращение к пище только следствием ссоры с мужем. Она чувствовала себя такой больной и опустошенной, что у нее появлялось искушение проверить свои опасения. Но не хватало на это сил.

Не нужен ей ребенок для того, чтобы скрасить ее одиночество.

Алессандра знала, что Камерон не будет звонить ей на работу, после всех их яростных споров о карьере, но каждый вечер как дурочка мчалась домой, чтобы посмотреть, не оставил ли он что-нибудь на автоответчике.

Однако Камерон ничего не оставлял, и сколько она ни пыталась убедить себя, что это к лучшему, обрести долгожданное спокойствие не удавалось.

Кроме того, у нее исчезло чувство уверенности и безопасности, которое она всегда испытывала.

В квартире ниже этажом жил парень лет тридцати, которого звали Бриан. Особым воспитанием он не отличался и обычно стучался в дверь по самым мелким поводам, например попросить сахару. Однажды Бриан пригласил ее в кино. Она отказалась. Бриан был обаятелен и даже довольно красив, и он, конечно, не представлял никакой угрозы; другое дело, что он обладал проницательностью, а Алессандра болезненно боялась любых вопросов. Она не хотела, чтобы ее спрашивали, где ее муж.

Это ей казалось недопустимым, как и то, что ни один посторонний мужчина не имел права интересоваться ее возрастом. Потому что она была замужем.

Если не считать, что теперь она замужем лишь формально.

Алессандра презирала себя, потому что все время хотела позвонить Камерону. Периодически снимала трубку и набирала номер, но потом с сердитым вздохом клала трубку на место.

Все кончено. Она приняла решение, и было совершенно ясно, что он тоже. В свое время он свяжется с ней по поводу развода, возможно, через своего адвоката.

Однажды ночью она наконец сняла свадебное и обручальное кольца, засунула их на самое дно ящика комода и, рыдая, забылась сном, чтобы снова проснуться среди ночи и оказаться лицом к лицу с горем, которое теперь стало реальностью.

Было субботнее утро чудесного осеннего дня, когда солнечный свет отражается в золотых листьях деревьев и лучи четко видны в мельчайших пылинках, висящих в воздухе. Алессандра сидела у окна, уныло глядя в голубую, как незабудки, синь неба, как вдруг раздался звонок во входную дверь, заставивший ее сердце тревожно забиться. Это Бриан, сказала она себе, потом встала и с волнением подошла к двери. Но Бриан не звонил так по-хозяйски и требовательно, как...

— Камерон! — выдохнула она, упиваясь одним его видом, когда открыла дверь, совершенно забыв, что собиралась захлопнуть ее перед носом мужа, если он только посмеет показаться здесь. Какой-то момент Камерон стоял в дверях, спокойно глядя на нее, и на его лице ничего нельзя было прочесть. Сейчас Алессандру не интересовало, испытывает ли он раскаянье. Она бы приняла Камерона Калдера обратно, даже если бы он был последним негодяем!

Она замерла на пороге, совершенно не в состоянии оторвать от него глаз.

Камерон был одет в черные джинсы и свитер, черный кожаный пиджак он небрежно накинул на плечи. К тому же он был не брит и потому казался даже немного опасным. Алессандра затрепетала.

Кто-нибудь другой, наверное, спросил бы: «Ты не пригласишь меня войти?» Но только не Камерон.

— Ты всегда открываешь дверь в таком виде? — Вопрос прозвучал как выстрел.

Алессандра пыталась сообразить, что он имеет в виду.

При чем тут ее вид? Она находится у себя дома и имеет полное право одеваться, как ей захочется. С наступлением ранних холодов Алессандра начала мерзнуть, поэтому купила себе простую теплую пижаму, так как ночью в квартире становилось очень холодно. Теперь она носила ее с большим свободным свитером, а ноги согревали теплые, но неказистые шлепанцы.

— Мне казалось, что у тебя была цепочка на двери? — произнес он скептически.

— Она есть, — оправдывалась Алессандра.

— Так почему, черт возьми, ты ею не пользуешься? — требовательно поинтересовался он.

— Тебе-то какое дело? — Она увидела, как его рот напрягся, и вызывающе посмотрела на него. Пусть это звучит по-детски, плевать! — Тебя абсолютно не касается, как я живу!

Камерон долго не отрываясь смотрел на нее.

— Не уверен, — медленно сказал он. — Все зависит...

Ее нежное, глупенькое сердечко снова с волнением забилось. Теперь его слова можно понять как попытку к примирению, но ей не хотелось ошибиться вновь.

— От чего? — как можно более небрежно спросила она.

Он повернул к ней лицо.

— От того, беременна ты или нет.

Алессандра была так ошеломлена, что несколько мгновений не могла выговорить ни слова, а когда открыла наконец рот, то с великим трудом выдавила:

— Только это тебя и волнует?

Камерон помедлил.

— Я несу за тебя ответственность, — ответил он через минуту, и его сузившиеся серо-синие глаза стали непроницаемыми. — Если ты носишь моего ребенка...

— Понятно. И ты наконец нашел время, чтобы это выяснить? — Обидные слова выплескивались наружу раньше, чем она могла остановить их. Боже, что с ней? — Я здесь уже несколько недель, а ты даже не соизволил позвонить мне!

— Я был в Штатах.

— Где телефон до сих пор еще не изобрели, я полагаю?

Калдер выдержал ее обвиняющий взгляд.

— Я не звонил, — сказал он, — потому что был зол, зол, как никогда в жизни. Я хотел дать себе время немного остыть, к тому же решил не пользоваться телефоном. Мне казалось, что будет гораздо лучше, если я просто приду и увижу тебя. Когда...

Алессандра даже не замечала, что смысл его слов не доходит до ее сознания, все ее внимание тут же переключилось на Бабет.

— И как ты добрался в Штаты? — потребовала она отчета; ее глаза наполнились слезами ревности, когда она представила его над Атлантикой в новом сверкающем самолете рядышком с очаровательным пилотом. — Со своей дорогой Бабет? — спросила она язвительно. — Могу поклясться, она на седьмом небе оттого, что мы расстались?

— Она вообще не знает об этом, — ответил Камерон спокойно.

— Тогда представляю, как она будет вертеться вокруг тебя, когда узнает!

— Перестань, Алессандра, — доброжелательно попросил он. — И сядь.

Ей действительно нужно сесть, иначе она просто упадет. Она двинулась к единственному дивану, глядя в потемневшее лицо мужа.

— Ты знаешь, чем она красит волосы? — сладко спросила она.

— Не имею понятия! — поддразнил он, затем, заметив что-то в ее глазах, добавил: — Дело в том, что она больше у меня не работает.

— В самом деле? — Алессандра продемонстрировала полное отсутствие интереса.

— Она опять в Штатах со своим бывшим женихом. Кажется, работа в Англии, со мной, была частью довольно сложной ловушки, чтобы убедить парня, что он без нее жить не может.

— Полагаю, это разбило твое сердце? — злобно вставила она. — Это просто доказывает, что даже ты можешь быть ослеплен сияющими голубыми глазками.

— Замолчи, Алессандра, — повторил Камерон, на этот раз менее доброжелательно. — Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о Бабет!

Алессандра вызывающе уставилась на него, плотно сжав губы.

— Ну? — спросил он грубо. — Как ты?

Она молчала, поскольку еще не решила, что отвечать.

— Были у тебя месячные? — настаивал он.

— Нет.

Камерон медленно вздохнул. Он уселся в кресло напротив, и она ничего не могла прочитать на его лице, потому что его пристальный взгляд был прикован к длинным загорелым пальцам, лежащим на коленях.

— Мне жаль, — сказал он в конце концов, мрачно посмотрев на нее.

Алессандра представляла себе различные варианты его реакции, когда она сообщит, что у нее будет ребенок. Она много раз мысленно проигрывала их. Но это был именно тот единственный сценарий, который она не могла вообразить: нерадостное выражение лица и тяжелый вздох, когда он узнал, что скоро станет отцом.

И прежний, непонятный страх, который она чувствовала с тех пор, как точно узнала о беременности, сразу полностью исчез. Новость, которую, как ей казалось, тяжелым бременем несла она одна, вдруг стала по-настоящему удивительной. Это был их ребенок, молча думала она, обнимая живот руками, как бы защищая свое неродившееся дитя. Камерон мог навсегда исчезнуть из ее жизни, но этого он никогда не сможет отнять у нее!

— Жаль? — разбушевалась она. — Жаль? Нужно ли это понимать, черт возьми, как твои извинения? Из-за тебя все случилось! Помнишь? Я подслушала...

— Да, — вставил он. — Ты меня подслушала, я говорил, что в нашей жизни должны произойти важные перемены, и ты пришла к выводу, что я говорил о ребенке.

— Ты это предсказал правильно, не так ли?

— И поэтому ты принялась реветь.

— Неправда, я не плакала, — резко поправила она.

— Но если бы ты осталась, то услышала бы, как я уточнил, что продаю свои предприятия в Нью-Йорке.

Глаза Алессандры расширились от изумления, ее природная деловая хватка тут же победила эмоции.

— Неужели ты их продал? — в ужасе прошептала она.

— Конечно.

— Но сейчас самое неудачное время для продажи. Цены на недвижимость...

— ...очень низкие, — перебил он решительно. — Торговые сделки и оборот меня очень интересовали в юности. Организация портфеля заказов была моим хобби, но когда прошли годы, это оказалось камнем на шее.

— Я... понимаю, — сказала она беззвучно, пытаясь разобраться в том, что случилось. Так он не беседовал с Кэном о ее беременности?..

— Во всяком случае, — сказал Камерон коротко, — говорил я что-то Кэну или не говорил, теперь это не имеет никакого значения. Единственно, что является реальностью, — это наша ночь... страсти... — слово прозвучало как-то удивительно бесцветно, — которая имела неудачные последствия.

Алессандра тряхнула головой.

— Неудачные? — переспросила она с ледяным негодованием.

—Я имею в виду твою точку зрения, — спокойно уточнил Камерон, осторожно наблюдая за ней, с вниманием исследователя, который только что открыл что-то совершенно новое и неизвестное. Когда он опять заговорил, то чувствовалось, что слова даются ему с трудом: — Весь вопрос в том, что ты собираешься делать?

Алессандра гордилась своим интеллектом, но; глядя в его непроницаемые глаза, она с глупой наивностью спросила:

— С чем?

Он сидел, не разжимая губ, словно открыть рот требовало от него неимоверных усилий.

— С чем? — повторила она. — Я не понимаю.

— Прекрасно понимаешь! — жестко произнес он, и его большая фигура подалась вперед. — Ведь ребенок стоит на пути твоей карьеры.

Алессандре понадобилось мгновение или два для того, чтобы до нее дошел смысл его слов, и когда это наконец произошло, она отреагировала так, как если бы он ударил ее в лицо. Она вскочила и без всякого предупреждения, как дикая кошка, попыталась вцепиться ногтями в его лицо.

Первый раз она увидела замешательство в глазах Камерона, но его обычная острая реакция сработала моментально, и он схватил ее за руки прежде, чем она смогла добраться до него.

— Эй! — мягко сказал Камерон тем тоном, который должен был ее успокоить, но на самом деле имел совершенно обратный эффект.

— Как ты смеешь? — рыдала Алессандра. — Как ты смеешь думать, что я могу что-то сделать с нашим ребенком? Что ты обо мне думаешь? Почему молчишь? Отвечай!

— Черт возьми! — выругался Камерон и прижал ее к своей груди, одновременно грубо и чувственно. Алессандра судорожно вдохнула его теплый, мужской запах, прежде чем вспомнила о его вине, и ее кулачки гулко застучали по его груди.

Это имело эффект блохи, прыгающей по подушке.

— Перестань драться, — прошептал Камерон. — Прости меня.

Она откинула голову и недоверчиво посмотрела на него.

— Тебя — нет!

— Поверь мне, Алессандра, — сказал он, и что-то удивительно мягкое засветилось в его глазах, заставившее ее сдаться. Она, все еще вздрагивая от слез, услышала его тяжелый вздох, потом он поднял ее на руки, отнес к дивану и, словно драгоценную фарфоровую статуэтку, опустил на него. Как приятно, первый раз в жизни неохотно подумала она, ощутить себя слабой, беспомощной женщиной, в этом есть какое-то странное очарование...

Камерон передвинул кресло поближе к ней, устроился рядом, словно был врачом, а она его пациенткой, и спокойно сидел, изучая ее в течение нескольких минут.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он наконец.

— Прекрасно, — солгала она.

— Я вижу. — Последовала длинная пауза, в течение которой Камерон внимательно смотрел на нее. Затем нахмурился и огляделся вокруг. — По-моему, здесь холодно! — заключил он.

— Ничего подобного.

— Нет, черт возьми, холодно! — Он с негодованием уставился на нее; казалось, их хрупкое перемирие сейчас вновь разрушится. — Что с тобой, Алессандра? Почему ты не сказала мне, что не можешь оплачивать счета за электроэнергию?

— Я могу!

— Тогда почему, черт возьми, ты не бережешь свое здоровье и здоровье нашего... — он на секунду запнулся, — ребенка?.. — И в его голосе послышалась какая-то новая интонация.

— Для твоего сведения: система обогрева уже старая и работает плохо, — ответила она. — Мы жаловались...

— Мы? — удивленно прервал он.

— Я, — уточнила она с несчастным видом. — И другие жильцы, которые живут в этом крыле.

— И Бриан тоже? — вставил он ядовито. Ее глаза от удивления расширились.

— Ты что, шпионишь за мной?

Камерон промолчал, только решительно поднялся и начал кругами ходить по квартире; от его высокой широкоплечей фигуры комната казалась совсем маленькой. Алессандра тайком следила за ним: он подошел к окну и долго смотрел в него, затем, кивнув, как будто придя к какому-то определенному решению, подошел к дивану и остановился около него, возвышаясь над ней.

— Поехали со мной, — внезапно сказал он и направился в ее спальню.

Потребовалось несколько секунд, чтобы до нее дошел смысл его слов.

— Черт возьми, куда ты собрался? — возмутилась она, с усилием поднимаясь.

Но он не обратил никакого внимания на ее замечание, и тогда Алессандра соскользнула с дивана и прошлепала к двери в спальню. Со все возрастающим недоверием она следила за ним.

— И что ты собираешься делать?

— А как ты думаешь? — ответил он, вытаскивая чемоданы из верхней части платяного шкафа и спокойно загружая в них ее одежду.

Она кинулась к нему, сжала его руку, изо всех сил пытаясь ему помешать, но почувствовала, что схватилась за сталь.

— Камерон!

— Что? — спросил он, без всякого усилия продолжая складывать одежду в аккуратные стопки.

— Я задала тебе вопрос.

Он приостановил процесс запихивания четырех пар туфель в угол одного из чемоданов.

— Я забираю тебя домой.

Она снова начала распаляться.

— Н-но почему?

— Думаю, это очевидно. У тебя будет ребенок. Мой ребенок. Я хочу точно знать, что ты правильно заботишься о себе.

— Мне это не нужно, — выпалила она. — Я уже достаточно взрослая.

— В самом деле? — Он нахмурился. — Боюсь, что нет. В этой квартире холодно. Ты выглядишь так, будто плохо спала. Или ела, — заметил он. — У тебя есть еда?

Когда Камерон говорил таким тоном, она не могла игнорировать его. Кроме того, Алессандра чувствовала себя слабой, обиженной, и настроение у нее было жалостливое.

— У меня последнее время был плохой аппетит, — промямлила она, вспоминая недавнее утро, когда стояла над раковиной — ее тошнило до тех пор, пока она совсем не ослабела.

— Но, Алессандра, ты же сказала мне, что чувствуешь себя прекрасно. — Он наблюдал за ней с удовлетворением адвоката, пробивающего брешь в защите обвинения.

Да провались ты! Она попробовала зайти с другой стороны:

— Это совершенно естественно, что я устаю, ты это знаешь, Камерон!

— Ты больна! — ответил он так, как будто она объявила, что собирается родить четверню. — Ты не говорила, что устала!

Она вдруг почувствовала свое превосходство, и это улучшило ее настроение, потому что Камерон с того момента, как вошел в комнату, действовал на нее подавляюще.

— Утреннее недомогание, — улыбнулась она самодовольно, со знанием дела, как будто это была по крайней мере ее восьмая беременность, — является совершенно нормальным в первые три месяца. Некоторые женщины чувствуют тошноту с первого дня после зачатия.

— Кто это сказал?

— Э-э... я прочитала в книге, — призналась она.

— Ты купила книги о беременности? — Его взгляд потеплел, как будто он утратил часть своей самоуверенности.

— Не совсем. Я пошла и посмотрела в библиотеке. — В последний уик-энд, просто для того, чтобы хоть чем-то заняться, чтобы меньше думать о Камероне.

Он хмурился, казалось, целую вечность.

— Ты была у врача?

— Но я только что пропустила месячные!

— Ты ужасно бледная. Тебе, наверное, не хватает железа и чего-нибудь еще. — Он говорил как опытный гинеколог! — Шпинат. Или печень.

Алессандра почувствовала прилив тошноты.

— Пожалуйста, не говори о еде! — слабо попросила она.

— Я буду заботиться о тебе, — твердо заявил Камерон.

— А что, если я этого не хочу?

— Я собираюсь... — продолжил он, как будто она ничего не говорила.

— Как долго? — Неужели в ее голосе звучит надежда? Алессандра надеялась, что нет.

— По крайней мере пока не родится ребенок. Ее сердце сжалось, когда она поняла, как неопределенно прозвучали эти слова.

Теперь он освобождал ящик с ее бельем, его рот сжался, когда он начал собирать прозрачные кружева и его пальцы, обшаривавшие угол ящика, наткнулись на свадебное и обручальное кольца. Он подержал их на своей ладони, а затем протянул жене.

— Надень их, — приказал он коротко. Что-то дикое и угрожающе мерцающее в его глазах заставило ее в первый раз в жизни послушно сделать то, что он велел. Она взяла кольца без пререканий. Безмолвное подчинение не ускользнуло от него.

— Боже мой, — проговорил он, и слабая улыбка заиграла в уголках его губ. — Надо получше запомнить время и место для потомков.

— Ха-ха-ха! — Она надела тонкие золотые кольца на безымянный палец, сразу почувствовав, как давно их не носила, и посмотрела на мужа.

Взгляд серо-синих глаз был прикован к ней.

— А теперь давай одеваться, — мягко сказал он.