Сад Персефоны

Глава 8

Солнце опустилось на небосклоне, тени на воде стали длиннее, и лишь тогда мы покинули скалу.

Пол взял мою руку и прижал ее к губам:

— Ты скоро выйдешь за меня замуж, моя дорогая! Нет никаких причин откладывать это. — Он улыбнулся мне. Взгляд его был глубоким и теплым. — Знаешь, отец будет в восторге!

— Твой отец? — Я похолодела. — Но он ведь хотел, чтобы ты и Леда… Пол, а как же Леда? Ее это сильно ранит? Мы ее сильно раним?

На мгновение Пол замер и промолчал.

— Надеюсь, что нет. Мы никогда ничего особенного не испытывали друг к другу. Мы были только друзьями. Мы были связаны с детства нашими семьями, вот и все. Она очень разумный человек. Я скажу ей первой, до всех остальных.

— До твоего отца. Пожалуйста, скажи сначала Леде.

— Если ты так хочешь. Мы будем на Родосе завтра или послезавтра. Я скажу Леде, а потом — всему миру, любимая, если только мы не захотим держать это в тайне.

Мы снова поцеловались. Наконец Пол отпустил меня, внезапно сказав:

— Пора идти. Скоро вернется яхта, а мы еще должны доплыть до причала. — Он встал, помог мне подняться на ноги и повернулся, чтобы взглянуть на горизонт. — Интересно, не «Океанис» ли там? Вон там, у другого острова?

Я прижалась к нему, и он обхватил меня рукой, притянув к себе:

— Видишь, любимая? Силы цивилизации направляются сюда, чтобы найти нас.

К тому времени, как мы медленно доплыли до причала, временами отдыхая и лежа на воде, белая точка на горизонте стала более различимой, а к моменту, когда мы обсохли и оделись, Пол мог уже с уверенностью сказать, что подходящее судно действительно «Океанис».

Мы сидели бок о бок на причале и ждали яхту. Пол обнимал меня за талию, а я его. Мы беседовали, как это обычно делают влюбленные, о нас. Фразы начинались словами: «Когда ты впервые понял?» или «Что тебя убедило?»

Пол сказал:

— Я уже говорил тебе, что никогда до сих пор не был в полном смысле этого слова влюблен в кого-нибудь. Это абсолютная правда, Стейси. Я знаю это по глубине и силе чувства, которое испытываю к тебе. Но ведь ты любила Алексиса. Я ревную, я хотел бы, чтобы ты никогда не принадлежала никому, кроме меня. Но я не могу просить тебя забыть о нем. Только люби меня сильнее.

Я повернулась и взглянула на него:

— Я буду любить тебя всегда.

Он протянул руку, чтобы убрать пряди волос с моего лица. По мере того как становилось прохладнее, с моря поднялся ветер.

— И ты больше не путаешь меня с Алексисом?

— Это было бы невозможно. Ты — это ты. Я всегда буду помнить Алексиса, потому что мы любили друг друга и были счастливы. — Я заметила, как черные брови Пола нахмурились, и торопливо добавила: — Но все, что я питала к нему, ушло в прошлое. Теперь это кажется мне сном — чем-то, что происходило со мной, когда я была очень молода.

Его лицо смягчилось. Он сказал ласково, шутя:

— А теперь ты стала очень старой.

Я покачала головой:

— Я просто изменилась.

— Да. — Он взял мое лицо в свои руки и погрузил глубокий взгляд в мои глаза. — Ты женщина, Стейси, для меня самая прекрасная женщина в мире и самая совершенная. Я никогда не забуду сегодняшний день. Помнишь, когда я вернулся в грот, то сказал, что как будто погрузился в сердце опала? Любить тебя — то же самое. Это огонь, и тайна, и чудо!

Так мы говорили, находя новые черты друг в друге, становясь с каждой мыслью и идеей, которыми обменивались, все ближе и ближе. Наконец Пол поднял руку:

— Яхта подходит! — Он крепче сжал мою талию. — Я не моту отдавать тебя другим людям, не могу делить тебя с кем-то. Мне будет трудно стоять в стороне и изображать просто друга, когда все, чего я хочу, — это чтобы ты была моей и я мог любить, любить тебя!

Очень скоро мы подплыли к яхте и поднялись на ее борт. Василис ждал нас, улыбаясь загадочной улыбкой, и сказал:

— Надеюсь, вы простите меня, что мы отплыли без вас. Похоже, это была комедия ошибок. Димитри подумал, что вы уплыли в шлюпке, пока он и Гермиона все еще были в гроте. А вы еще не спустились с вершины утеса. Когда ни один из вас не появился за обедом, стало ясно, что вас нет в ваших каютах и вообще нигде на борту. Мы уже были на пути к маленькому острову, который Димитри хотел осмотреть, и я подумал, что для вас не будет слишком большим неудобством задержаться на Косцене немного дольше. — Его острый взгляд пронизывал меня. — Я уверен, что время, которое вы провели там, было приятным.

На какое-то сумасшедшее мгновение я подумала, что он может прочесть мои мысли и точно знает, что произошло между Полом и мной. Я почувствовала, как горят мои щеки, и смущенно сказала:

— Да, все было очень интересно. И… очень жарко.

— Но вы ведь нашли тень, я надеюсь? К счастью, корзина для пикника была оставлена, как и предполагалось, так что вы могли слегка подкрепиться. Разве не так, Пол? — Он перевел глаза с меня на Пола.

Пол сказал кратко:

— Да, отец. Я думаю, что ты извинишь нас, если мы сейчас спустимся вниз — Стейси торопится к Никосу. Она беспокоилась о нем.

Василис нахмурился:

— Почему? Он вполне счастлив и под присмотром. — Он пошевелил своими короткими пальцами. — Но идите, идите. Вы, вероятно, хотите принять душ и переодеться перед ужином.

Спускаясь вниз по сходням, Пол стиснул мои пальцы:

— Мы поговорим после ужина. У нас будет возможность побыть наедине. Хэлло, вот Мария!

Мария закрывала дверь моей каюты за собой. Она сказала шепотом, улыбаясь:

— Я сделала все, что могла, чтобы утешить твоего сына, но он тосковал по своей маме, он ждал, когда она вернется. Он беспокоился о тебе, Стейси. Он не мог понять, почему ты осталась на Косцене. Похоже, что произошла ошибка. Так сказал Василис.

Я думала о корзине с едой для пикника. И как предусмотрительно она была оставлена. Может быть, это не было случайностью?

Я снова посмотрела на Марию:

— Спасибо, что ты позаботилась о Ники. — Я протянула руку к двери, но Пол уже открыл ее для меня. — Увидимся позже. — Мои слова относились к ним обоим, но взгляд предназначался Полу.

Ники соскочил с койки, когда я вошла в дверь, и бросился мне на шею:

— Мамочка! Я все ждал и ждал тебя! Ты потерялась на острове? Дедушка сказал, что ты задержалась и что все это было ошибкой.

Я прижала его к себе и притянула лохматую голову к шее:

— Да, это было ошибкой. Но теперь мы благополучно вернулись.

— Дедушка забыл тебя? — Он озабоченно нахмурился. — А что, если бы он не повернул судно назад? Ты осталась бы там?

— Конечно нет. Дядя Пол нашел бы рыбака, и он довез бы нас в своей лодке, пока мы не догнали бы яхту.

Ники медленно кивнул:

— Да, конечно. И он так торопился бы, что вы скоро прибыли бы!

— А теперь ты знаешь, который час? Сейчас уже больше восьми, и тебе давно пора спать. — Я подняла его, положила на койку и натянула простыню. — Ты должен постараться заснуть, малыш.

Он покачал головой:

— Я буду спать, когда ты пойдешь ужинать. Поговори со мной теперь, мамочка. Что ты делала на острове?

Я взяла свое кимоно и баночку очищающего крема с туалетного столика:

— Мы снова плавали. Потом устроили что-то вроде пикника, пока ждали, что дедушка вернется за нами. И… — Я замолчала, вспомнив о волшебных часах, проведенных с Полом.

— И что, мамочка?

Я снова пошла к Ники, который смотрел на меня удивленными черными глазами.

Я вернулась к нему и прижалась щекой к его волосам. Я сказала, будто бы заверяя себя так же, как его:

— Я думала о тебе, малыш. Я надеялась, что ты не беспокоишься.

— Я беспокоился, — сказал он смиренно. — Я беспокоился ужасно, думая, что ты потерялась. Ты не должна оставлять меня больше с дедушкой.

— Не буду, — обещала я. — Теперь ложись, пока я приму душ, а потом мы еще немного поболтаем перед тем, как я пойду ужинать. А ты будешь спать.

Если я и была за ужином тише, чем обычно, никто, казалось, не заметил этого и не сказал ничего. Доктор Сикилианос был полон своими открытиями, тем, что увидел и сфотографировал. Через стол мои глаза время от времени встречались с глазами Пола, и на мгновение казалось, будто мы обмениваемся какими-то посланиями. Я чувствовала себя вялой и усталой, не в своей тарелке. Поскольку я не могла быть снова с Полом, все, чего я хотела, это извиниться и пораньше отправиться спать.

В конце концов я так и поступила. Но до того Полу и мне удалось улучить несколько мгновений наедине.

Это было позже, вечером, после того как Василис, заметив мой сонный вид, сказал:

— Стейси выглядит усталой. Она перенесла день, полный приключений. — Темные глаза внимательно посмотрели на меня. — Мы поймем, если ты захочешь уйти пораньше, моя дорогая.

— Спасибо. Я правда хотела бы уйти. — Мы сидели на палубе, под открытым небом, усыпанным звездами, и только легкое движение воздуха нарушало покой теплой ночи. Я встала со стула и улыбнулась Марии, Гермионе и доктору Сикилианосу. — Вы извините меня? И доброй ночи всем.

Пол встал вместе со мной:

— Я спущусь вниз с тобой, Стейси. Хочу принести кое-что из моей каюты.

Василис окинул нас проницательным взглядом; казалось, он провожал нас до конца, пока мы не спустились вниз, в люк.

Пальцы Пола поймали мои.

— Дорогая, какой бесконечный вечер! Я так хотел быть наедине с тобой!

— А я с тобой… Но мы должны быть осторожны некоторое время. Пока ты не поговоришь с Ледой.

Мы подошли к двери моей каюты; проход был пуст.

Пол схватил меня в свои объятия и поцеловал ненасытным поцелуем, на который я ответила, уступая захватывающему чувству мгновения. Наконец я освободилась, слегка задыхаясь.

— Я должна идти, Пол. Ники может проснуться и услышать нас.

Он прижал мою руку к своей гладкой, загорелой щеке:

— Хорошо, дорогая. Спи спокойно, и пусть я тебе приснюсь.

Я взволнованно ответила:

— Это случится само собой. Ты все время в моих мыслях.

— А ты в моих. — Он поцеловал ладонь моей руки и сжал ласково мои пальцы. — Спокойной ночи, моя любовь!

— Спокойной носи, дорогой Пол.

Я осторожно закрыла за собой дверь каюты. Ники встрепенулся, будто услышал, как я вошла. Он открыл сонные глаза и произнес, вздохнув:

— Мамочка?

— Да, маленький, это мамочка. — Я отвела со лба черные волосы и поцеловала его. — Я здесь. Спи снова.

Он, казалось, вовсе и не просыпался, но все же лицо его расслабилось, тоненькая морщинка между бровями исчезла, дыхание стало более ровным, и он погрузился в настоящий сон.

На следующий день Ники не отходил от меня и твердо отказывался отпустить. Он ходил за мной повсюду и никак не хотел оставаться один. Не то чтобы я хотела этого. Я любила Пола и мечтала побыть с ним наедине, но все же первый, о ком я беспокоилась, был Ники. Вчера он был напуган моим внезапным исчезновением и сегодня должен был успокоиться. В любом случае, каким бы роскошным «Океанис» ни был, пространство на нем не позволяло избегать встреч с другими людьми и оставаться с глазу на глаз ни с кем.

Ясно было, что на Родос мы в этот день не придем, в лучшем случае ранним утром на следующий день. Но это никого не огорчало. Солнце, казалось, никогда еще не сияло так ослепительно, а небо не было таким синим. Было теплее, чем обычно, и очень душно, когда мы проплывали между Додеканезскими островами и повернули на восток, к берегам Турции.

— Как прекрасно ты выглядишь, — заметила Мария. — Вчера вечером ты была изнурена жарой, но сегодня… — Она, улыбаясь, замялась, а затем отвернулась, словно не желая смущать меня. — Ты цветешь!

— Я хорошо спала.

Она одобрительно кивнула:

— Отлично. Это Овидий сказал, что «сон самое нежное божество, это мир души». — Она наклонилась над Ники: — Никос, дорогой, ты решил задачу, которую мы начали вчера?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет, она слишком трудная.

— Ну, тогда мне придется тебе помочь.

Он нахмурился:

— Нет. Я иду плавать с мамочкой. Правда, мамочка? Когда судно остановится, как сказал дедушка.

— Да, мы отправимся поплавать до обеда.

Когда мы плавали, Пол приблизился ко мне, рассекая воду, и сказал шепотом:

— Дорогая, сегодня ночью. Около десяти, на палубе, возле кресел. Я должен провести с тобой наедине хотя бы пять минут.

— Я буду там. Хорошо. Ники, я здесь! Держись рядом.

— Я заберу его. Давай, Никос, я хочу посадить тебя себе на спину. Я буду морским коньком, а ты будешь кататься на мне!

Восторженно вопя, Ники был поднят на широкие плечи Пола, обхватил его за шею, и тот медленно поплыл по ровной синей воде. Но когда я легла на спину, просто держась на воде, Ники взволнованно закричал:

— Давай, мамочка! Ты тоже должна плыть!

И я догнала их и поплыла рядом.

После позднего прекрасного обеда все отправились спать; полдень усыплял вместе с мягким шумом двигателей судна. Вечером, когда Ники заснул, мы поужинали, и затем под навесом был подан кофе. Нас окружала теплая, чудесная ночь, ровный ход судна оставлял за кормой серебряную пену толщиной с палец. Когда Мария, Гермиона и доктор Сикилианос отправились вниз играть в бридж, как обычно, я покинула их и поднялась на верхнюю палубу, туда, где мы договорились встретиться с Полом. Хотя было уже несколькими минутами позже десяти, его там не было. Я перешла к поручням и оперлась на них, глядя на сверкающие огни проплывающего мимо острова. Какой-то звук за спиной заставил меня быстро обернуться.

— Пол?

В темноте я увидела красный огонек сигары, а затем голос Василиса быстро ответил:

— Это я. Ты ждала Пола?

— Я не уверена. Он сказал, что он может подняться сюда.

Василис сделал шаг вперед, слегка наклонив голову и кивая.

— Он задержался. По радио ему передали сообщение — деловое. Я боюсь, что он задержится еще на некоторое время. Но, может быть, я смогу его заменить и составить тебе компанию?

Теперь я была точно уверена, что Василис знал о нашем назначенном свидании. Я не нашлась, что ответить, и молчала, глядя на купол неба над нашими головами, где сиял голубой месяц.

Василис извлек еще одну сигару, а затем повернул голову, чтобы взглянуть на меня.

— Я счастлив, что ты и Пол уладили ваши маленькие… разногласия, и теперь в ваших отношениях наступила гармония. Я надеюсь, что смог содействовать этому, — он помахал в воздухе сигарой, разгоняя душистый дым, — потому что, должен признаться, немного пошутил над вами.

Теперь наступила моя очередь взглянуть на него.

— Пошутили?

Он улыбнулся:

— Да, моя дорогая. Я запланировал, чтобы вы остались вдвоем на Косцене вчера. Я чувствовал, что вам необходимо время и уединение, чтобы решить ваши, как бы это сказать, проблемы. И я был прав. Теперь между вами все уладилось.

Мне оставалось только молча смотреть на него. Страх смешался с раздражением, вызванным его вмешательством, сознанием, что я оказалась пешкой в игре, которую он вел.

По-видимому, что-то отразилось на моем лице, так как он резко сказал:

— В чем дело? Я обидел тебя своим вмешательством? Поверь мне, я заботился о вашем благополучии — твоем и Пола. Я только хотел сгладить путь к вашему общему счастью. — Он снова взмахнул рукой, и красный огонек сигары разогнал тени. — Давай не будем заблуждаться. Пол влюблен в тебя, а ты — в него. Ни один из вас не может этого скрыть. Когда вы вместе, то кажется, что от вас исходит прямо-таки высокое напряжение. Это делает меня, Стейси, счастливым. Все, чего бы я хотел, это чтобы ты вышла замуж за Пола.

Однако его благоволение меня не обрадовало. Я сказала строго:

— Надо учесть и Леду. Ничто не может быть определенно решено, пока Пол не расскажет ей о нас. Это будет нечестно по отношению к ней. Она, может быть, любит его.

Василис нахмурился:

— Нет-нет, об этом нет и речи, не может быть. — Он помолчал, потом медленно добавил: — Некоторое время назад я сказал тебе, что этот брак сопряжен с рядом сложностей. Я чувствую, что из-за твоих отношений с Полом я должен тебе кое-что рассказать о них. Я не хочу, чтобы Пол женился на Леде. Практически я полностью против этого. — Он снова помолчал. — Я узнал, что Леда, скорее всего, не может иметь детей.

Я уставилась на него. Затем тихо произнесла:

— Бедная Леда. Она знает об этом? Это она сказала вам?

Он покачал головой:

— Я думаю, что она еще не знает об этом. Мне сказал доктор Сикилианос. Как ты знаешь, несколько месяцев назад с Ледой произошел несчастный случай. Лодка, которой она управляла, перевернулась. У нее была ранена спина. После этого были сильные боли, ей делали рентген и лечили. И во время этого курса в больнице было установлено ее состояние.

— Но ведь доктор Сикилианос не практикующий врач, — возразила я. — Он, несомненно, нарушил требование конфиденциальности, сообщив об этом вам.

— Ты забываешь, что я опекун Леды. Естественно, я должен был быть поставлен в известность обо всем, что касается ее. Случилось так, что, когда несчастный случай произошел, Димитри наблюдал за ней, прежде чем ее можно было отправить самолетом в Афины. Хотя официально он больше не практикует, его поставили в известность о медицинской ситуации, и он видел некоторые рентгеновские снимки и записи о состоянии ее здоровья.

— Понятно.

— Конечно, ей скажут. Говорят о возможности операции, но… — Он пожал плечами. — Такие вещи обычно представляют определенный риск. И она всегда будет слабой, не сможет стать матерью многих сыновей. — Его черные глаза смотрели на меня в упор. — Ты понимаешь, поэтому, если бы Пол захотел на ней жениться, это было бы несчастьем. К счастью, он не хочет. Он влюбился в тебя.

В его голосе звучало странное удовлетворение, будто бы он сам себя поздравлял.

Я медленно сказала:

— Но почему это имеет такое значение? Если бы Пол захотел на ней жениться? Даже если Леда не смогла бы иметь детей, всегда можно взять ребенка на воспитание — усыновить. И если бы они любили друг друга, то могли бы быть счастливы.

Василис издал легкое восклицание.

— Ты просто не знаешь, что говоришь! — Голос его прозвучал нетерпеливо. — Мужчина должен иметь сына, сыновей. В Греции ни одна жена не считается исполнившей свой долг, пока не родит мальчика. Это традиция — традиция бедной страны. Сын, которому дано некоторое образование и в жизни предоставляется какой-то шанс, всегда получает возможность сделать карьеру и составить честь и удовлетворение своих родителей в старости. Девочка — это только ответственность. Вот почему обычай приданого все еще так силен даже в самом бедном доме, в самой бедной семье. Вот почему с рождением дочери начинается вязанье, изготовление кружев, шитье, чтобы были готовы домашние Одеяла, простыни и одежда в качестве приданого. Без всего этого девушка может оказаться обреченной на то, чтобы остаться на всю жизнь старой девой.

— Но это же примитивно!

— Это примитивная страна! — со странной гордостью ответил Василис. — И страна, которая искушена в сохранении элементарных ценностей. И я не отличаюсь от самого бедного крестьянина в том, что хочу, чтобы мой сын вырастил своих сыновей, которые будут носить имя Карвеллис, работать на крупнейшую судоходную компанию, которую я строил всю свою жизнь. — Он внезапно улыбнулся. — Ты счастливая женщина, Стейси. У тебя есть сын. Ты помнишь историю римской матроны, которая появилась неукрашенной, но сопровождаемой своими детьми на каком-то большом празднике? Когда ее спросили, где ее драгоценности, она указала на своих детей и сказала: «Вот мои драгоценности». У тебя твоя драгоценность — Никос. И у тебя будут другие драгоценности, сыновья, которых ты родишь Полу.

Я была ошеломлена, и где-то внутри меня невольно родился вопрос, который я и задала:

— А когда вы впервые узнали о Леде?

Он нахмурился.

— Два-три месяца назад. Но это не имеет значения.

Три месяца назад. Как раз тогда, когда я получила письмо с приглашением посетить Меленус. Тогда Василис попросил меня привезти Ники на остров. Он сделал это не потому, что искренне хотел узнать нас и исправить свое грубое отношение к Алексису, а потому, что хотел получить опекунство над Ники, своим внуком! Возможно, единственным, который у него когда-нибудь будет. А теперь Пол влюбился в меня, и Василис был в восторге. Для него не могло сложиться лучшей ситуации.

На какое-то мгновение я почувствовала, что меня покачивает. Я испытала страшные сомнения, думая: «Может быть, он подстроил все это. Он сделал так, чтобы Пол и я оказались наедине». Я вспомнила, как он уехал в Афины, а Пол неожиданно прилетел назад, и мы встретились в «саду Персефоны». Может быть, он даже приказал Полу заняться со мной любовью…

Любовь и меркантильные цели переплелись. Какое фантастическое совпадение! Пол действительно любит меня, так же как я люблю его. Он еще ничего не знает о Леде, и поэтому он преследовал меня, конечно, не из тех соображений, которые изложил Василис. Вырастить сыновей, выкормить! Выкормить! «Выражение скотовода», — подумала я с отвращением.

Я посмотрела на Василиса, который стоял, куря свою сигару, такой спокойный и уверенный — манипулятор людьми! Такой хитрый! Мой свекор — дважды, если я выйду за Пола.

Это была устрашающая мысль — постоянно быть частью его схем и планов, ощущать его постоянное влияние на нашу жизнь — мою и Пола. Влияние на жизнь Ники. На мгновение я почувствовала, что не смогу выносить этого, что должна вырваться из сети, в которую Василис старается меня затянуть. Я любила Пола, но я любила его недостаточно, чтобы выносить это.

Будто бы читая мои мысли, Василис медленно сказал:

— Похоже, дорогая, что решение о том, вернуться ли в Англию или остаться на Меленусе, уже принято тобой. Или Полом? Теперь ты останешься с Никосом здесь, и остров станет твоим домом.

Я отвернулась:

— Вы принимаете слишком многое как само собой разумеющееся. Еще ничего не решено. Как я только что сказала, нужно подумать о Леде.

Он махнул рукой в своей обычной манере, выражающей нежелание обсуждать этот вопрос.

— Я сказал, у Пола нет перед Ледой никаких обязательств. — Он замолчал, так как услышал на палубе шаги.

В следующее мгновение раздался голос Пола:

— Прости меня, Стейси, что я заставил тебя ждать. Это была непредвиденная задержка. О, хэлло, отец! Я не знал, что ты здесь.

Василис улыбнулся:

— Я пришел, чтобы известить Стейси о том, что ты оказался занят, и старался пока занять ее. Теперь мне надо спуститься вниз и присоединиться к партии в бридж. — Он наклонил голову в мою сторону: — Спокойной ночи, дорогая! — В полусвете фонарей судна его черные глаза, казалось, насмешливо блестели. — Спи хорошо, и пусть тебе снятся приятные сны!

В тот же момент, как Василис ушел, руки Пола обхватили меня.

— Дорогая, прости меня, что я опоздал. Я целый день мечтал об этом мгновении. — Губы его прижались к моим в страстном, безумном поцелуе.

Я уступила ему, как будто у меня не было своей воли. Я просто хотела затеряться, утонуть в объятиях Пола. Все остальное, казалось, ничего не значило, не имело никакого значения. Когда тает замерзшая река, течение смывает все на своем пути. И так было теперь со мной, сомнения и страхи были отброшены приливом страсти.

— Боже, как я тебя люблю! — отрывисто проговорил Пол, целуя мои глаза, волосы, шею. — Если бы мы только могли быть одни, а не на этом маленьком дурацком корабле, где нельзя уединиться! Когда мы поженимся, любимая, я увезу тебя от всех и от всего. Я знаю один крошечный островок, более красивый, чем Косцене. Там есть вилла, которая принадлежит моему другу. Он позволит остановиться там, и мы будем там одни. — Он улыбнулся мне. — Ну, может быть, со слугой, который будет обслуживать нас.

— А Ники? — медленно спросила я. — Где будет Ники?

Он колебался одно мгновение.

— С моим отцом. Или, может быть, с Марией, он ее очень любит, а она его. — Он покачал своей черноволосой головой. — Не с нами, дорогая, ведь при том, как я люблю тебя, Это будет не очень удобно, верно?

— Да, конечно. Он не поймет, — вздохнула я. — И все же я никогда не оставляла его ни на одну ночь, ни разу с тех пор, как вернулась из больницы, после… после того, как погиб Алексис.

Он крепче прижал меня к своей широкой груди:

— Бедная моя маленькая Стейси! Какое грустное и одинокое время ты пережила! Я хочу все исправить и для тебя, и для Ники! — Он смотрел на меня своими карими глазами. — Ты знаешь, я буду его любить, как своего собственного сына. И буду делать все, чтобы ему было хорошо. — А потом он добавил с легкой улыбкой: — Но я не возьму его с собой в наш медовый месяц.

Слова «мой собственный сын» отозвались в моем сознании и заставили вспомнить о Леде. Как трагично, если то, что сказал Василис, правда; у нее может никогда не быть детей. А если она любит Пола, то она должна потерять и его? Я почувствовала себя виноватой, ответственной за это в какой-то степени. В свете несчастья Леды мне казалось неверным строить планы о нашем будущем.

Я отстранилась от Пола:

— Мы не должны оставаться здесь слишком долго. Остальные будут интересоваться. — Я почувствовала, что хмурюсь, глядя на него. — Твой отец знает о нас. Он догадался.

Пол сдвинул губами мои волосы:

— Разве тебя это так удивляет? Это, должно быть, очевидно для всех. Я безумно влюблен в тебя. Он, конечно, одобряет это?

— Он так сказал. Но… — Я прикусила губу. — Но на самом деле это потому, что он думает, что таким образом удержит Ники с собой на Меленусе.

— Дорогая, не только поэтому. Он любит тебя и восхищается тобой. Кто мог бы удержаться от этого?

Я неуверенно улыбнулась:

— Ты говоришь пристрастно!

Он снова улыбнулся:

— Возможно. Видишь ли, я убежден, что ты самая очаровательная девушка в мире. Может быть, это заразительно.

— О, Пол! — Я спрятала лицо в ложбинке его плеча, будто бы для надежности и безопасности. — Я так хочу, чтобы мы были счастливы. Но существуют трудности!

Он прижался щекой к моим волосам:

— Леда?

— Да. И… твой отец. Я чувствую, что то, что мы влюбились друг в друга, — это часть его плана.

— Глупости, — сказал Пол с нажимом. Он поднял мое лицо за подбородок и заставил меня взглянуть ему в глаза. — Идея отца заключалась в том, чтобы я женился на Леде.

Я открыла рот, чтобы сказать: «Нет, теперь нет», но не смогла произнести эти слова. Я не могла выдать тайну Леды кому бы то ни было. Даже Полу. Не теперь.

Я отвернулась:

— Я буду чувствовать себя лучше, когда ты скажешь Леде о нас. Это будет выглядеть честнее.

— Хорошо. Мы причалим к Родосу утром. Я смогу сказать ей завтра. — Он ласково повернул меня к себе. — А теперь ты хотела бы пойти вниз, в свою каюту?

— Да, хотя я не хочу оставлять тебя, Пол.

— Как ты думаешь, каково мне? Я хочу быть с тобой каждую минуту, — сказал он мягко, и мы обнявшись обменялись долгим поцелуем на прощанье.

Следующие два дня мы провели, осматривая окрестности Родоса, и снова у Пола и меня было мало возможности провести хоть несколько минут наедине. Яхта д'Эрбле вскоре после прибытия причалила в небольшой гавани на некотором расстоянии от «Океаниса», и рано утром Леда и Рауль поднялись к нам на борт.

Думаю, именно в тот момент, когда я увидела, как Леда приветствует Пола, тень неуверенности опустилась мне на сердце. Лицо Леды засветилось улыбкой такой яркой, она подала ему руки и потянулась, чтобы поцеловать его, так радостно, что казалось, будто ее подменили. А когда я увидела, как он отвечает ей улыбкой, теплой, нежной, я подумала с болью, не встала ли между ними.

Я знала, что переменилась и сама, и теперь наблюдала за Полом так, как не делала этого раньше, сознавая силу его привлекательности для меня. Взгляд его темных, карих глаз, прикосновение его руки к моей, пусть самое незначительное, вызывало во мне такой сильный трепет! Остальные люди и то, что они мешали нам, вызывали во мне неприязненное чувство.

Сегодня Леда выглядела великолепно. На ней было белое платье, украшенное ярко-зелеными стрекозами, вышитыми вручную. Черные волосы ниспадали на плечи, а в ушах сверкали большие серебряные серьги с зелеными камушками. Поздоровавшись с Василисом и Марией, она подошла ко мне и прижалась нежной, прохладной щекой к моей щеке, как бы признавая меня:

— Доброе утро, Стейси. Как ты прекрасно выглядишь! Я вижу, что тебе понравился круиз.

— Да. Он был чудесным.

Ники подошел и остановился рядом с нами. Мгновение Леда смотрела на него со странным выражением, потом легко провела рукой по его темным волосам:

— Ты очень загорел, Никос. И ты очень красивый.

Она отошла, и к нам с Ники приблизился Рауль, чтобы поздороваться. Я слышала, как Леда сказала, обращаясь к Василису:

— Этьен и Элен шлют вам привет. Они пообещали встретиться с нами за обедом в отеле «Роз».

— Машины заказаны? — спросил Василис.

Леда кивнула. В первый раз я заметила, что, несмотря на исключительную силу воли и утонченный туалет, она выглядела напряженно и глаза ее были печальными. Внезапное чувство симпатии, которое я испытала к ней, особенно подчеркивалось чувством вины. Просто ужасно, если она все же любит Пола! Среди общего разговора и смеха я заметила, что Леда держится поближе к Полу и обращается к нему, положив руку ему на рукав и подняв к нему лицо. Казалось, она обращается к нему с какой-то мольбой, пытаясь объединить себя с ним.

Было решено, что нас провезут по городу, чтобы мы могли полюбоваться видами до того, как встретимся с Элен и Этьеном за обедом. После этого мы должны были поехать в Линдос, расположенный в восточной части острова, а затем вернуться к ужину на яхту.

Нам подали две машины. Василис, Мария, доктор Сикилианос и Гермиона сели в первую, а Леда, Рауль, Пол, Ники и я — во вторую. Мы отправились по улице Рыцарей, по обе стороны которой тянулись гостиницы. Их хозяева говорили на разных языках, которыми пользовались члены ордена Святого Иоанна. Это был поразительный путь, и у нас еще было время посетить музей, который был некогда госпиталем для рыцарей, а также осмотреть старый двор с его монастырскими сводами. Оттуда мы направились в Старый город Родоса, который теперь был турецким кварталом, и побродили по узким улочкам, многие из которых были перекрыты изогнутыми арками и полны базарчиками и мечетями, а также прохладными фонтанами, журчащими посреди жары. Затем мы поехали в современный Родос и порт Мандраки, где рядами возвышались ветряные мельницы. Здесь некогда находилась древняя гавань, вход в которую, как полагали, украшала огромная статуя Колосса Родосского — одно из семи чудес света.

Утро пролетело незаметно, и настало время встретиться с Элен и Этьеном в отеле. Был сервирован роскошный обед, во время которого подали свежих креветок, а потом шарики из мяса и риса в соусе из яиц и лимонов. Затем последовали непременные воздушные пирожки с медом и орехами и, наконец, крепчайший кофе по-турецки. Его подали на террасе, где мы отдыхали чуть более часа перед тем, как отправиться в Линдос.

На этот раз группы перемешались. Гермиона и Рауль отправились в одной машине вместе с Полом и Ледой, а Ники и я уселись в другую, с Марией, Василисом и доктором Сикилианосом. Все это произошло в одну минуту — я видела, как Леда взяла под руку Гермиону и потянула ее к машине. Пол поколебался, оглянулся на меня, но Леда повернулась и заговорила с ним. Он кивнул и сел в машину рядом с ней. Через секунду автомобиль тронулся. Нам оставалось лишь следовать за ними.

Как будто бы вполне обычный маневр, но он повторялся весь оставшийся день. Если Пол подходил, чтобы поговорить со мной, Леда следовала за ним. Если она садилась, то всегда указывала ему на место рядом с собой. Пол вел себя по отношению к ней ласково, но безразлично. Один раз его глаза встретились с моими, и, казалось, взгляд его говорил: «Что я могу поделать?»

Ничего не оставалось, кроме как оставить их вместе и сосредоточить свое внимание на других членах нашей маленькой компании. Было большим облегчением разговаривать с Марией, находить отдых душе в ее милых остротах и оживленной болтовне.

Она была хорошо осведомлена о Линдосе, потому что была там уже несколько раз, и показала мне маленький заливчик у подножия утеса, где, как считалось, причалил Святой Павел. Акрополь Линдоса был на самом верху крутого подъема, а края утеса круто спускались в море. Мария сказала мне, что огромный древний фундамент относят к Данаю и его пятидесяти дочерям, которые бежали из Египта от Аэгиптуса и его пятидесяти сыновей. Там были и другие руины, рыцарский замок и византийская церковь. Затем мы заехали в прелестный маленький белый городок и посетили церковь Богородицы Линдоса с похожим на туннель, украшенный фресками, нефом и полом из белых и черных булыжников.

Ники устал от экскурсии. Когда мы возвращались в Родос, его голова сонно покоилась на моей руке, и когда мы наконец вернулись на «Океанис», то сразу спустились вниз, в каюту, где я его выкупала и уложила в постель.

Леда, Рауль и Мульеры поднялись на борт «Океаниса» на ужин. Было решено, что следующим вечером мы нанесем ответный визит на яхту Рауля «Л'Аттик», поскольку он скоро должен был отплыть назад, в Марсель.

На следующее утро мы снова отправились осматривать достопримечательности. Я подумала, что для Ники будет слишком большим напряжением снова отправиться на экскурсию, особенно потому, что вечером Василис собирался отвезти нас с Ледой и Полом к своей кузине, которая жила в пригороде. Поэтому мы решили, что Марию, Ники и меня отвезут в Родини — роскошный парк па Родосе, где мальчик сможет побегать, поиграть и полюбоваться цветами, украшенными орнаментом бассейнами, статуями и другими вещами, которые смогут его заинтересовать.

Мы с Марией уселись в тени раскидистого дерева и беседовали. Я старалась не думать о Поле и Леде и о том, что они вместе. По-видимому, было заметно, что я размышляю о чем-то постороннем.

Мария легко коснулась моего локтя полными, мягкими пальцами и сказала:

— Твои мысли сегодня не со мной и не с Никосом. — Потом добавила: — Ты, вероятно, предпочла бы отправиться вместе с остальными?

Я покачала головой:

— Нет, я так рада побыть с тобой и с Ники.

Она улыбнулась:

— Ты была бы больше рада, если бы была с Полом, я думаю. Ему тоже хотелось быть здесь вместо меня. Ты знаешь это? Но Леда возражала. Она сказала, что он обещал отвезти ее в Йализос, посмотреть часовню Святого Георгия.

Я тихо сказала:

— Ты думаешь, что она влюблена в Пола?

Мария пожала полными плечами под бело-голубым платьем:

— Возможно. Может быть, она просто надеется на него. Из-за этого она не видит других людей — других мужчин. Например, Рауля, такого преданного ее поклонника.

— Рауль? Я не знала этого. Я думала, что они просто друзья, потому что он брат Элен.

— Он влюблен в нее. Славный молодой человек, хороший молодой человек. Конечно, его нельзя сравнивать с Полом, в котором есть что-то, что притягивает к нему женщин. Как вы это называете, мужское начало или мужественность. Это не имеет никакого отношения к красоте, хотя Пол красив. Это такое же редкое качество, как сила, мощь, власть. — Она снова улыбнулась. — Женщины не могут устоять, — добавила она. Но Рауль тоже привлекателен, в своем собственном, шутливом духе. И он подходит Леде больше, чем Пол. Она хрупкая и нуждается скорее в том, чтобы ее оберегали, чем любили. Пол для нее слишком мужчина. — Она посмотрела на меня, и глаза ее показались слегка озорными. — Ты понимаешь?

Она не зондировала почву, она просто видела слишком много.

Я отвернулась:

— Да, я думаю, что это так.

Мария больше ничего не сказала, и мы сидели молча, пока Ники не прибежал ко мне, с нетерпением требуя, чтобы мы пошли с ним в другую часть парка. Пора уже было покинуть Родини и вернуться в гавань.

После обеда все немного отдохнули, а затем отправились на виллу «Ларисса», где жила мадам Сутсос, кузина Василиса. Но сначала мы остановились в знаменитой Долине бабочек, прекрасном месте в горах. Это было окруженное деревьями ущелье, перекрытое многочисленными примитивными мостиками. Здесь все лето тысячи бабочек покрывали ветви и стволы деревьев. Окраска делала их похожими на листья с желтыми прожилками. Когда мы их потревожили, в воздух будто поднялось красно-золотое облако. Это было незабываемое зрелище, и на Ники оно произвело огромное впечатление. Он хотел поймать несколько бабочек, чтобы взять их с собой на корабль.

Однако это было строго запрещено, и мы отправились на виллу, возвращаясь на равнину вдоль побережья. Наконец подъехали к маленькому, окрашенному охрой дому прямо возле моря. Он стоял среди субтропических финиковых пальм, олеандров, роз и бегоний, расположенных с явным искусством и любовью.

Мадам Сутсос, худенькая, маленькая дама, одетая с ног до головы в черное, с шарфом, накинутым поверх белых волос, плохо говорила по-английски. Ее слова по большей части переводили для меня Василис или Пол, но я скорее угадала, чем поняла, с каким волнением она приняла Ники. Она взяла мальчика за руку и долго смотрела на него глубоко посаженными черными глазами, качая головой и улыбаясь, почти со слезами. Я несколько раз услышала имя «Алексис», потом Василис повернулся ко мне и ласково сказал:

— Кузина Эфезия считает, что Никос прекрасен, как утро. Она говорит, что он выглядит совсем как Алексис в его годы. — Его тонкогубый рот искривился в улыбке, когда он добавил: — Она говорит, что боги благословили тебя.

Нам подали закуски, что всегда делалось в первую очередь в каждом греческом доме. Блюдо темных вишен в компоте — традиционные «мед во рту» — и маленькие сладкие пирожные из миндаля и меда. Был подан и ликер или, на выбор, обычный черный турецкий кофе.

За окнами маленькой затемненной комнаты солнце играло в листве всеми оттенками зеленого цвета, а из глубины вымощенного плитками сада раздавались звуки льющейся воды. Это заставило Ники подойти к зарешеченной двери и выглянуть наружу.

Он сказал:

— Мамочка, там фонтан, как у нас дома.

Он имел в виду Меленус. Было странно, что Ники уже считал остров домом.

— Можно мне выйти? — спросил он, открывая дверь.

Пол сказал что-то мадам Сутсос, и она улыбаясь кивнула.

Он шире открыл дверь и сказал:

— Иди, Ники. Можешь все осмотреть. — Потом оглянулся на меня: — Ты, может быть, тоже хочешь осмотреть сад, Стейси?

Я поймала взгляд его черных глаз и поднялась:

— Да, мне бы очень хотелось. — Я улыбнулась старой даме, сказав на моем ломаном греческом: — С вашего позволения.

Леда посмотрела на Пола и сделала движение, будто тоже хотел пойти с нами, но еще до того, как она успела подняться, Василис посмотрел на нее и сказал:

— Не затрудняйся и не ходи с ними, моя дорогая. В саду жарко, а ты выглядишь усталой. Кроме того, кузина Эфезия хочет наслаждаться твоим обществом как можно больше, пока ты здесь.

Мы вышли из дверей на террасу. Солнце пылало на выцветшем небе; аромат роз и гвоздик разливался в воздухе, а циннии, герани и маргаритки сверкали, как драгоценные камни, среди темной зелени кипарисов.

Мы с Полом направились к журчащему фонтану. Под свисающими ветвями и листьями огромного орехового дерева, которое создавало зеленый навес над нашими головами, было поразительно прохладно. Пол протянул руку, сжал мои пальцы и еле слышно проговорил — так, чтобы не слышал Ники:

— Дорогая, я так отчаянно люблю тебя. И я должен поговорить с тобой.

Я почувствовала, как его губы коснулись моей шеи, и повернулась к нему, ощутив волну восторга при этом прикосновении. Я так хотела быть в его объятиях, хотела, чтобы он целовал меня! Но все, что мы могли позволить себе, — это быстро коснуться, улучив мгновение, друг друга, изо всех сил сжать руки и посмотреть в глаза.

Я прервала, наконец, это мучительное молчание, сказав:

— Ты хотел поговорить о Леде? Ты смог рассказать ей?

Он нахмурился и покачал головой:

— У меня не было возможности. Я хочу попытаться сегодня вечером, если мне удастся остаться с ней наедине на яхте Рауля.

Я закусила губу.

— Я так боюсь, что… О, Пол, я надеюсь, что она не влюблена в тебя! — Эти слова вырвались помимо моей воли.

— Нет-нет! — изо всех стараясь быть убедительным, воскликнул он. — Она цепляется за меня, но Леда всегда была такой. Она очень зависимый человек. — Пол прервался, так как к нам приближался Ники.

— Мамочка, там маленький забавный человечек из камня! Пойдем посмотрим.

Пол и я быстро отодвинулись друг от друга, опустив руки.

— Хорошо, малыш. — Я развернулась и взяла сына за руку. Пол последовал за нами.

Ники обнаружил статую Пана, фигурку человека с козлиными ножками. Держа у своих губ дудочку, он застыл в некоем танцевальном па среди ярких цветов.

— Это Пан, — сказала я Ники. — Он был богом, который защищал пастухов и стада овец и барашков. Он жил в местности, которая называлась Аркадией.

Ники внимательно слушал, глядя на меня своими черными глазами. Когда я замолчала, он положил ладошку на поднятую вверх каменную руку статуи:

— Он мне нравится. Он ведь сказочное существо, да?

У меня и Пола больше не было возможности поговорить друг с другом. Через несколько минут к нам подошла Леда.

— Кузина Эфезия хочет, чтобы Никос вернулся. Она хочет показать ему что-то.

Это был очаровательный сюрприз. Сутсос заказала миниатюрный портрет Алексиса. Какой-то неизвестный художник изобразил его ребенком лет двенадцати и заботливо оправил портрет в золотую рамку, украшенную маленькими драгоценными камнями. Этот Алексис хоть и был значительно моложе, чем во время нашей встречи, но все же мало отличался от того мальчика, в которого я когда-то влюбилась. Темные глаза с черными ресницами улыбались, локон черных волос, шелковистый, как у Ники, спадал на чистый лоб. Я долго смотрела на портрет, чувствуя, как на глаза набегают слезы. «Алексис, — думала я, — Дорогой Алексис! Не сердись на меня, пожалуйста, за то, что я люблю Пола. Я всегда буду любить и тебя тоже. И помнить о тебе».

Мадам Сутсос внимательно наблюдала за мной. Глубоко посаженные глаза были будто прикованы к моему лицу, она явно старалась прочесть мои мысли. Взяв мои руки в свои маленькие сморщенные ладони, она участливо сжала их.

Я все еще держала миниатюру в руках. Мадам сказала что-то по-гречески. Василис наклонил голову и перевел:

— Кузина Эфезия говорит, что это тебе — подарок.

Я взволнованно улыбнулась и ответила на плохом греческом:

— Большое, большое спасибо! — Поскольку я не могла выразиться лучше, то импульсивно нагнулась и поцеловала щеку в мелких морщинках.

Мы скоро уехали, отказавшись от новых сладостей и приторного вина. Я попрощалась с кузиной Эфезией и еще раз поцеловала ее, а она подняла руку в жесте, в котором объединялись прощание и благословение, и произнесла по-гречески какую-то фразу. Я покачала головой, показывая, что не поняла, но, когда уселись в машину, спросила Пола, что она сказала.

Он посмотрел на меня одновременно нежно и тепло, словно не принимая во внимание присутствие Василиса и Леды.

Но Леда не отрывала от нас взгляда. Потом сказала с резкостью, не свойственной ее обычной мягкой манере:

— Кузина Эфезия — очень старая женщина. Это уже признак старческого слабоумия — делать глупые замечания.

В этот вечер мы ужинали на «Л'Аттик», а после сошли на берег и прошлись немного по городу. Пол шагал вместе с Ледой. Они так увлеклись разговором, что отстали от остального общества и, наконец, просто пропали из виду. Естественно, мне было интересно узнать, что Пол говорит Леде, каким образом даст понять, что мы влюблены друг в друга.

Моим кавалером был Рауль. Чем-то поглощенный в этот вечер, он был несколько печален, не один раз оглядывался через плечо, будто искал кого-то. Наконец сказал:

— Может быть, нам остановиться возле бара, выпить коньяку и подождать Пола и Леду, чтобы они могли нас догнать?

— Если хочешь. А как другие?

— Я спрошу их. — Он пошел вперед и через несколько минут вернулся в сопровождении одной только Гермионы.

— Этьен и твой свекор пошли вместе с остальными на площадь, а Гермиона вернулась, чтобы выпить с нами. — Рауль взял обеих под руки и направился в ярко освещенный бар. На улице нашелся свободный столик.

Мы просидели там долго, но Леда и Пол не появлялись. Рауль явно волновался и, наконец не выдержав, воскликнул:

— Я не понимаю, что случилось с Ледой! Пол не мог повести ее другой дорогой — это было бы для нее слишком утомительно. Она не смогла бы пройти так долго.

— Может быть, они вернулись на «Л'Аттик»? — предположила Гермиона.

Рауль нахмурился:

— Зачем им было делать это? Если только… Да, ты, возможно, права. Леде мог понадобиться шарф, или она забыла свою сумочку. — Он встал. — Вы закончили, я думаю? Пошли на площадь, найдем остальных, и я предложу им вернуться на яхту. Это наш последний вечер вместе — мы не должны разделяться.

После того как он расплатился, мы вернулись в город. Навстречу уже спускались Василис, Мария, супруги Мулье и доктор Сикилианос, которые направлялись в гавань. Они, как и мы, были удивлены отсутствием Пола и Леды, а потом пришли к заключению, что Леда, вероятно, устала и захотела вернуться на корабль.

Мы уже видели верхушки мачт яхты Рауля, когда показался Пол, шедший навстречу.

Он коротко сказал:

— Извините. Я думаю, вы удивлены, что мы куда-то исчезли. У Леды разболелась голова. Я отвел ее назад на «Океанис». — Он посмотрел на Рауля. — Она просила передать свои самые искренние сожаления и извиниться, что не попрощалась.

Я увидела лицо Рауля, появившееся на нем выражение глубокого разочарования, и тогда поняла, как он любит Леду. На мгновение он отвернулся, но потом взял себя в руки и глухо сказал:

— Я просто очень огорчен, что не увижу ее перед отплытием. Но если она плохо себя чувствует, то конечно… — Он пожал плечами. — Здесь ничего не поделаешь.

— Леда сказала, что напишет тебе, — добавил Пол.

Рауль наклонил голову:

— Спасибо. Я напишу ей пару слов, пока вы выпьете на прощанье. — Он взбежал на сходни и посмотрел на Пола. — Ты передашь записку Леде утром?

— Конечно.

Последний час на борту «Л'Аттик» был несколько печальным. Рауль был расстроен отсутствием Леды, Пол тоже был необычно молчалив. Так что мы почувствовали облегчение, когда матрос пришел сказать, что яхта готова к отплытию, и все начали прощаться.

Мы стояли на набережной, смотрели, как «Л'Аттик» медленно отходит от причала, и прощально махали руками. Яхта скользила по маслянистой воде гавани, выходя в открытое море. Скоро она превратилась в цепочку сверкающих огоньков в темноте, и нам настала пора уходить. Василис нанял машину, чтобы она отвезла нас назад, к «Океанису», и через несколько минут мы были на яхте.

Пол спустился вниз со мной. Перед дверью каюты он остановился, нахмурясь и глядя на письмо, которое держал в руках.

— Я хочу зайти к Леде и посмотреть, не спит ли она еще. Скорее всего, она не спит. — Он слегка замялся. — Боюсь, что именно я явился причиной ее головной боли. Она очень расстроилась, когда я сказал ей о нас.

Я прикусила губу.

— Мне очень жаль, Пол. Я хотела бы… Я никогда не думала…

Он обнял меня:

— Тебе не в чем винить себя, дорогая. Я уже говорил тебе, что не был влюблен в Леду. Я никогда ни в кого не был по-настоящему влюблен, пока не появилась ты. Теперь в мире для меня не существует никого, кроме тебя. — Он наклонился и поцеловал меня долгим, глубоким поцелуем, как будто подтверждая свои слова. — Мы поговорим завтра. Не смотри так взволнованно и грустно, Стейси. Все будет хорошо, я тебе обещаю. — Он поднял мое лицо за подбородок. — Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — сказала и я. Хотелось бы верить, что эти три слова могли все разрешить. Как заклинание или какие-то волшебные слова. Но где-то в глубине души я знала, что слов недостаточно.