Глава 3 Эмилия

Подойдя к дому, я прижимаю к себе сумку так, будто у меня там не просто письмо в конверте, а какое-то запрещенное оружие. Бабушка Роза стоит у окна в эркере своей комнаты и наблюдает из-за тяжелых дамастовых штор. Глазки у нее маленькие, но зрение отличное, что очень кстати для женщины, которая, я уверена, способна следить за кем угодно, не выглядывая из-за угла. Я беззаботно, насколько могу, машу ей рукой, а она в своей обычной манере раздраженно передергивает плечами и отворачивается.

Нехорошо так говорить, но признаюсь: я бы хотела, чтобы бабушка жила в какой-нибудь мансарде под самой крышей. Тогда бы она не могла слышать мои шаги всякий раз, когда я подхожу к крыльцу, не могла бы бдительно следить из большого окна за мной, взрослой женщиной двадцати девяти лет от роду. Хотя, надо отдать бабушке должное, она всегда найдет щель, через которую можно подглядывать.

Я открываю застекленную дверь и, проходя через холл с мозаичным полом, заглядываю в сумочку, чтобы убедиться в том, что письмо все еще там. Чувствую себя при этом мятежницей, даже мурашки бегают по спине.

Перепрыгивая через ступеньки, я поднимаюсь по лестнице из орехового дерева и поскорее открываю дверь в свою квартирку. В кухне все три шкафчика и холодильник, украшенный фотографиями моих племянниц, залиты ярким солнечным светом. Я вываливаю содержимое сумки на стол, жадно хватаю письмо тети Поппи и смотрю на фиолетовый конверт. Почему, интересно, она вдруг решила мне написать? Сегодня не мой день рождения, да и до Рождества еще четыре месяца. Но, с другой стороны, тетя Поппи, моя двоюродная бабушка, которую я видела всего один раз в жизни, уже далеко не молода и могла напутать с датами.

В кухню заходит Царапка, мой любимый кот. Он весь черный, только мордочка и лапки белые. Я подхватываю его на руки и чмокаю в нос:

– Давай посмотрим, что там пишет тетя Поппи. Но ты должен пообещать, что не расскажешь бабушке. Договорились?

Устроив кота на плече, я вскрываю конверт и разворачиваю бледно-желтый лист, а сердце колотится как бешеное. Знакомые фиолетовые чернила. Как не улыбнуться, когда видишь на полях эти рисунки? Маленькая девочка загадывает желание, глядя на падающую звезду… букет маргариток… карта Италии.

Дорогая Эмилия!

У меня к тебе огромная просьба. Хотя нет, пожалуй, никакая это не просьба, а предложение. И если ты согласишься его принять, то, возможно, вся твоя жизнь изменится.

Я сажусь на дубовый стул и, почесывая Царапку за ухом, продолжаю читать:

Этой осенью я планирую вернуться на родину, в Италию, и отметить там свой восьмидесятый день рождения. И я хочу, чтобы ты составила мне компанию.

У меня отвисает челюсть. Поехать в Италию? С двоюродной бабушкой, которую я едва знаю? Что за ерунда?! И все-таки перед моим мысленным взором невольно возникают прекрасные картины: уходящие вдаль виноградники и целые поля подсолнухов.

Обещаю: это будет весело! Ты ведь не против повеселиться? Подозреваю, что в твоей жизни не так много светлых моментов. Мало радости работать в этом жутком магазине с Розой и твоим отцом. Я бы точно не выдержала.

Я хмыкаю. Моя жизнь вполне меня устраивает. Я работаю в семейном заведении и живу в Бенсонхёрсте, в квартале, где родилась и выросла. И пусть от него до Манхэттена час езды на поезде, у нас здесь уютная атмосфера предместья. Мы до сих пор сушим белье на веревках и знакомы со всеми соседями. У меня есть Мэтт – верный друг, с которым я вижусь чуть ли не каждый день. Многие ли могут таким похвастаться? Так что Паолина Фонтана попала пальцем в небо.

Отправляемся в середине октября, то есть всего через каких-то шесть недель. Я надеюсь, что у тебя сохранился итальянский паспорт. Прилетим в Венецию, а оттуда поедем через всю страну на поезде во Флоренцию. Конечный пункт путешествия – Амальфитанское побережье, кафедральный собор в Равелло, на ступенях которого я должна стоять в день своего восьмидесятилетия.

Кафедральный собор в Равелло? Что она задумала?

Пожалуйста, позвони мне, и мы сможем обсудить все детали. А пока посылаю тебе на счастье букетик четырехлистного клевера и двойную радугу.

С любовью,

тетя Поппи.

Звучит заманчиво, но я быстро возвращаюсь в реальность. Поездка в Италию мне не по карману. Куда уж путешествовать по Европе с моей скромной зарплатой. Но даже если я и смогу наскрести нужную сумму, бабушка все равно не позволит. Я со стоном откидываю голову на спинку стула. Придется тете Поппи найти себе другую компаньонку.

Правда, она не общается ни с кем из нашей семьи…

Ну, значит, отправится в путешествие с друзьями, только и всего. Должны же у нее быть друзья.

Или их нет?

Меня вдруг захлестывает волна нежности к тете, с которой мне всегда запрещали общаться. Какой же одинокой была эта старая женщина, которая каждый год присылала мне открытки на день рождения, а также поздравляла со всеми возможными праздниками, включая День флага.

Когда мне было лет девять или десять, мы с Поппи буквально засыпáли друг друга письмами. Это было так здорово: открываешь почтовый ящик, а там послание от двоюродной бабушки. Ей было интересно абсолютно все. Кто из друзей может заставить меня смеяться до колик? Какая обувь мне больше нравится: на шнурках или на липучках? Что я выберу: маринованные огурцы или конфеты? Какое время года я предпочитаю и почему? Никто из взрослых никогда не проявлял ко мне такого интереса.

Но однажды в субботу днем бабушка перехватила меня в холле:

– Ты почему это здесь без толку болтаешься? Разве ты не должна сейчас убираться у себя в комнате?

– Я жду почту, – призналась я и похвасталась: – У меня есть друг по переписке.

Тетя Поппи как-то употребила это выражение в одном из писем, и мне нравилось произносить его вслух.

– Друг по переписке? – нахмурилась бабушка. – Что еще за друг такой?

Я радостно улыбнулась:

– Я переписываюсь с твоей сестрой, тетей Поппи!

Роза молча удалилась в свою квартиру, а спустя десять минут, когда в холл вошел наш новый почтальон мистер Копетти, снова появилась и протянула руку за ежедневной почтой.

– Вот, пожалуйста, – сказал ей мистер Копетти, а потом подмигнул мне: – Похоже, сегодня есть кое-что и для юной леди.

Я улыбнулась и выглянула из-за бабушкиного плеча.

Мистер Копетти уже собрался уходить, но Роза властно подняла руку:

– Погодите!

Она быстро просмотрела корреспонденцию и выбрала бледно-желтый конверт.

– Это мне, – сказала я и потянулась за письмом.

Бабушка достала из-за уха красную ручку, перечеркнула наш адрес и написала: «Вернуть отправителю».

– Бабушка! Что ты делаешь?! – закричала я.

Она сунула письмо мистеру Копетти:

– Ступайте.

Почтальон явно растерялся, ему не хватало смелости возразить.

А Роза шагнула вперед и указала пальцем на дверь:

– Вон отсюда! Живо!

В результате мистер Копетти капитулировал, а меня на неделю посадили под домашний арест и на любые недозволенные контакты с тетей Поппи был наложен запрет.

Я прождала целых десять дней и только потом украдкой написала ей очередное письмо, которое спрятала в учебник математики и планировала опустить в почтовый ящик по пути в школу. Когда в то утро я села за стол завтракать, сердце у меня колотилось как ненормальное. Я, пока ела, все прикрывала книгу ладонью, а бабушка с подозрением на меня посматривала.

Когда Роза подошла ко мне и посмотрела на учебник, я чуть сознания от ужаса не лишилась. И все-таки я допила какао и все это время отчаянно молила Деву Марию, чтобы она уберегла меня от разоблачения. Но, вставая из-за стола, случайно зацепилась рукавом свитера за подлокотник стула и столкнула учебник. Письмо выскользнуло из-под обложки и плавно, как бумажный самолетик, приземлилось прямо на носок бабушкиного тапка.

Пощады ждать было бесполезно. С того дня, если не считать стандартные рождественские открытки, формальные благодарности и дежурные поздравления с днем рождения, никаких контактов с ее сестрой я более не поддерживала.

Я поворачиваюсь к окну, смотрю на урбанистический пейзаж – все крыши сплошь утыканы кондиционерами, старыми антеннами и какими-то проводами – и рассеянно поглаживаю тонкий шрам под нижней губой.

Что подумала тетя Поппи, когда перестала получать мои письма? Ей было больно? Или она испытала разочарование? Догадалась, что причина вовсе не во мне, а в бабушке? Хотя так ли это было в действительности? Почему я не пожаловалась отцу? Не упросила его разрешить мне и дальше переписываться со старшим другом? Ответ лежит на поверхности: Леонардо Антонелли никогда не смог бы пойти против своей властной тещи. Мой папа – человек слабый и мягкотелый, у него протестовать духу не хватит. И, как ни стыдно в этом признаться, я недалеко от него ушла. Когда в дело вступает бабушка Роза, маленькая непреклонная женщина, которая подписывает все наши счета и является главным арендатором нашего жилья, мы с отцом ведем себя как последние трусы.

У меня сводит желудок, я утыкаюсь лицом в ладони и стараюсь не слышать вопрос, который настойчиво звучит у меня в ушах: «А теперь, двадцать лет спустя, хватит ли у тебя смелости постоять за себя?»

Загрузка...