Седьмое правило академии Левендалль

Глава 1. Экзамен

– Дамы и господа, подъезжаем к Эммертауну!

Вздрогнув от громкого крика второго кучера в маленькое окошко экипажа, я придвинулась ближе к дверце и выглянула в окно. Сельский пейзаж сменился домиками без сада, колёса запрыгали по камням мостовой вместо ямок насыпной дороги, а вдалеке замаячил шпиль храма с золочёным крестом.

Эммертаун!

Конец моего долгого пути. Столица империи, город, ослепляющий великолепием и богатством, манящая мечта всех девушек провинции… Я схватилась за застёжку лифа, с облегчением нащупала твёрдый квадратик и выдохнула, пытаясь унять биение сердца.

Не забыла ли я чего-нибудь?

«Держи вещи при себе».

Первое напутствие, которое дала мне сестра Каллен, я выполняла неукоснительно. При выпуске мне дали саквояж, в который легко уложились немногочисленные вещи. К нему прилагалось портмоне в тон. Оба были в царапинах и потёртостях – откуда сиротам брать вещи, как не из материальной помощи монастырю, оказанной благотворителями и добрыми согражданами? Портмоне я спрятала на груди, предусмотрительно зашив несколько самых крупных монет в пояс платья, а саквояж держала на коленях всё время, пока ехала в тряском дорожном экипаже. Пассажиров было немного, всего трое, можно было при желании засунуть багаж под сиденье, а то и оставить на нём, но я свято исполняла наказ сестры Каллен.

Она застращала меня так, что и самой страшно стало. При этом у неё на глазах я видела искренние слёзы – жалости, что любимая ученица едет так далеко от дома. Монашка боялась за меня, а я дрожала от нетерпения – так хотелось увидеть столицу империи, так хотелось вдохнуть немного воздуха свободы, прежде чем работа захватит меня целиком.

«Ни с кем не разговаривай без нужды».

Уж не думала ли сестра Каллен, что я стану болтать без продыху каждому встречному и поперечному о своей жизни? Нет, в приюте и пансионе нас приучили к скромному молчанию, и нарушать привычки я не собиралась. Все думали, что я приму послушание, а затем постриг в родном монастыре, но я не могла посвятить себя служению Скорбящей. Даже если это казалось наилучшей дорогой, по которой девушка без семьи и родных должна была пойти.

У меня были другие цели.

Я всегда хотела учиться и работать. Мир огромен и прекрасен – как можно запереть себя в монастыре? Моё призвание – служить людям, воспитывать детей, прививать им тягу к наукам и искусству. Поэтому мать-настоятельница дала своё святейшее благоволение попробовать поступить в столичный пансион гувернанток.

«От вокзала иди на улицу Карспель, у храма поверни налево, и через минуту окажешься в пансионе».

– Тпру-у-у!

Первый кучер резко натянул вожжи, и лошади встали, храпя и глухо цокая копытами. Я крепче прижала к себе саквояж, вспомнила, что собиралась следовать примеру других пассажиров, и вжалась в сиденье, глядя, как мужчина с бакенбардами, сопя, вылезает наружу. За ним вышла и женщина, похожая на послушницу, потом молодой ремесленник, который всю дорогу бросал на меня заинтересованные взгляды. Ну, и мне пора.

Святая жена, какой город! Высокие, в три этажа, дома! Лошади, лошади! И ни одной коровы! А людей сколько! Одеты как! Какие у дам платья! А у господ трости с вычурными набалдашниками…

Я двинулась вперёд, следя за попутчицей – куда она пойдёт. Но женщина быстро скрылась в толпе. Сразу стало неуютно, как будто меня бросили. Надо встряхнуться и начинать привыкать. Ведь, если я поступлю в пансион, столица станет моим домом на долгие полтора года! Не дело шарахаться от напористых горожан и от больших карет! Ну же! Вперёд. Надо искать храм на улице Карспель.

Но всё было зря.

Твёрдые выпуклые камни улицы непривычно отдавались в ступнях через тонкие подошвы ботинок. Люди спешили мимо, не заботясь о том, что я на пути, толкали, не извинялись и бежали дальше. Зазевавшись, чуть не попала под копыта лошади, хорошо, что кучер вовремя осадил и сердито выругался, помянув мою мать и всех женщин в родне до седьмого колена. Оскал жёлтых зубов вредной коняги прямо у лица заставил меня отскочить в сторону с резвостью горной козы. Сама я горных коз не видела, но сестра Каллен рассказывала на уроке естествознания, что прыгают эти животные – будь здоров!

Экипаж резко тронулся, за ним проехал второй, окатив меня грязью из-под колёс. Ах, вот несчастье! Юбку забрызгал! И оттереть нечем! Как же я в таком виде покажусь приёмной комиссии?

Мне стало холодно, потом бросило в жар. Аж слёзы из глаз от такой несправедливости! Я отошла чуть в сторону, прислонилась к каменному парапету, раскрыла саквояж и растерянно перебрала пожитки. Платочки в пансионе не полагались. А блузку пачкать жалко! И уж тем более смену белья…

– Поберегись! – крикнули над ухом, и я, подхватив саквояж, снова отскочила неизвестно куда. А над головой полыхнуло голубым светом, раздался громкий хлопок, и на парапете появился молодой человек в щегольском тёмно-синем мундире с золотыми лампасами и золотыми же эполетами. Поправив фуражку с ярко блеснувшей кокардой, он посмотрел на меня сверху вниз с прищуром, а я, наморщив лоб, перебралась ещё дальше. Мужик, на которого я наткнулась, буркнул:

– Ходют тут всякие, понаехали… Чё ходишь под порталом, а ну сметёт голову?!

– Простите, пожалуйста, – испугалась я. – Я никогда не видела порталов! Только приехала в столицу… Простите!

– Спаситель простит, – пробурчал мужик. – Иди, иди, не стой тут! Храм подальше будет, иди.

Я кивнула раз, второй, и двинулась задом от портала. Чем думала? Наверное, головой, но это не точно. Потому что весьма ожидаемо наткнулась на кого-то, кто там стоял. Ойкнула, извинилась, обернулась.

Молодой офицер фыркнул:

– Первый день в столице?

– Да, – кивнула покаянно. – Тут так… Суматошно.

– Вы правы.

– А ещё вот… – я указала на юбку платья и вздохнула: – Грязью облили.

Он ещё раз фыркнул – кстати, получалось у него это очень изящно! – и достал из кармашка мундира белоснежный платок с кружевной обвязкой. Красивый… И мне протянул:

– Вытрите.

– Ой, я же его испачкаю, – растерялась, вертя в пальцах тонкий батист.

– У меня ещё есть, – он приподнял свой блестящий новенькой кожей буйволицы саквояж, показал мне, будто красуясь.

– Спасибо.

Я даже покраснела. А молодой человек указал саквояжем на парапет:

– Порталом прибыли?

– Что вы! Я по-простому, дорожным экипажем.

– Смотрите, он сейчас снова откроется.

Я вскинула голову, уставившись на каменные рога портала – здоровенные какие, целая почтовая карета меж них проехать может! И вдруг воздух подёрнулся сизой дымкой, как будто поле парило под солнцем, заколебался, полыхнул синим пламенем, и между рогов зажёгся яркий диск цвета васильковых лепестков. Я даже отшатнулась от неожиданности, а молодой человек рассмеялся – весело и громко:

– Смотрите, смотрите!

Я смотрела. И ахнула во весь голос, когда увидела – из диска вышел пожилой мужчина, по виду негоциант. Отряхнул голубое свечение с плеч пальто и спустился с парапета, пошёл по улице как ни в чём не бывало.

– Чудо чудное… – выдохнула и подняла взгляд на молодого человека. Он усмехнулся самодовольно, а потом галантно козырнул указательным пальцем:

– Ну, прощайте.

– И вы, прощайте.

Он удалился по площади, а я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. И спохватилась:

– А платочек-то? Как вернуть?

Потом глянула на платок и рассмеялась. Эх, не вернуть никак. Ну, останется на память. И принялась оттирать грязь с ткани юбки.

Улица Карстель оказалась широкой и длинной. Я почти бежала по ней, выискивая взглядом купола храма. Что за улицы в этом городе такие? Вот у нас в городке маленькие, всё видно! А тут устанешь, пока с одного конца на другой дойдёшь!

Ох!

Вот он!

Я торопливо перекрестилась, задрав голову на золочёные шишки храма, и повернула направо. Минуту пешим ходом, и я буду на месте!

Перед крыльцом приёмной комиссии встала как вкопанная, оглядела себя, докуда взгляд дотянулся, и снова перекрестилась. Ох, помоги мне, Спаситель, помоги, Скорбящая! И решительно поднялась по ступенькам.

Длинный гулкий коридор напугал.

А из угла раздался голос:

– Ну? Что? Опоздала, да?

– А я опоздала? – ахнула, приложив ладони к щекам. – Да как так-то? И что, уже всё?

– Всех уж прослушали, протестировали, – покачала головой женщина с пучком седых волос на макушке, одетая в коричневый балахон, сидевшая за столиком под лестницей.

– А может, ещё можно, а? – взмолилась я, глядя на неё сквозь пелену. Протёрла глаза – слёзы. Нет, только не плакать! Решительно промокнула рукавом глаза и переступила ногами по мраморному полу, спросила: – Можно хоть попытаться?

– А! – женщина поправила очки и махнула рукой. – Давай! Как зовут-то тебя?

– Адриана вед-Камли!

Женщина взяла чистую бумажку из стопки, прицелилась к ней пером и вывела моё имя. Сунув мне бумажку, указала на коридор:

– Беги, если не ушли ещё, успеешь!

Я побежала, прижимая к груди саквояж. Так быстро я ещё никогда в жизни не бегала! И молилась только, чтобы не поскользнуться и не растянуться на ровном месте. Спохватилась, что куда бежать – и не спросила, но мчалась из последних сил.

Притормозить не успела, как разогнавшийся жеребёнок, так и влетела в раскрытые двери в конце коридора. Ах!

Огромная комната – что в длину, что в высоту, потолки какие, метров пять, наверное! И стол на сорок персон стоит. Скатертью белоснежной застелен, а на скатерти листы исписанной бумаги. За столом трое. Женщина в чёрном вдовском платье и в маленькой шляпке на белоснежных волосах, завязанных в узел. Старик с клочкастой бородой серого цвета. Мужчина лет тридцати с орлиным носом и горящим взглядом увлечённого своим делом.

Я встала перед столом, пытаясь унять дыхание, и ничего не смогла сказать, только протянула листочек.

Женщина вытаращилась на меня и спросила тихим смешным голосом говорящей куклы:

– А вы к кому, барышня?

– Я… Ох… Я поступать… Простите, пожалуйста…

– Опоздали, барышня, – проквохтал старик. – Уже закончили экзамены.

– Приходить надо вовремя, барышня, – промурлыкала женщина ласково.

– Я два дня ехала, уважаемая госпожа, – умоляюще протянула я. – А на самой площади меня грязью забрызгали, не могла же я грязной перед приёмной комиссией появиться! Простите меня, пожалуйста! Дайте мне шанс, прошу вас, именем Скорбящей!

– Ишь! – фыркнул старик и закашлялся. Потом жестом указал на остальных: – Как все решат. Коллеги?

– Пожалуйста!

Женщина колебалась, качая головой, но за меня неожиданно вступился мужчина. Он взмахнул руками и предложил задорно:

– А я бы протестировал барышню!

– К чему, аор-Лерри? – женщина осуждающе оглядела меня с головы до ног. – Пунктуальность – главное качество наших студентов! А барышня им явно не обладает!

– Я обладаю! – воскликнула и прикусила язык – лучше промолчать, чем перебивать!

Старик поднял кустистые брови и протянул медленно:

– Гвен, мы же хотим выбрать лучших из лучших, не так ли? А пунктуальность привить легче, чем выработать способности.

– Позволяете, профессор? – Лерри вскочил, снова взмахнув руками. – Маленький тест, шанс для барышни?

– Прошу, аор-Лерри, – милостиво кивнул старик. – Гвен, скажите, что там с бюджетом по питанию студентов?

Они отвлеклись на разговор, а господин Лерри подскочил ко мне:

– Барышня, как вас зовут?

– Адриана вед-Камли, – ответила я, опустив глаза. Спаситель, неужели у меня всё же получится? Теперь главное – не сплоховать, чтобы не жалеть об этом всю свою жизнь! Я же была лучшей в пансионе, что по чистописанию, что по точным наукам!

– Возьмите!

Он положил мне в руку шарик из материи, похожей на тончайший шёлк, и я сжала его, не понимая. Господин Лерри указал мне на стену:

– Видите цель?

Цель?

Я видела перед собой только стену. Белую. На которой вдруг проступил нарисованный будто светящейся краской круг. Протёрла глаза кулаком – да, точно круг!

– Вижу, – неуверенно ответила.

– Ваша задача, барышня, добросить шарик до цели. Вам понятно?

– Вполне.

Физическая подготовка в пансионе была не слишком плохой. Конечно же, будущие гувернантки и экономки не бегали каждое утро на плацу, как курсанты, но мы умели бросать шары в кольца. Игра такая есть – керлих. Наша любимая в пансионе. Развивает меткость, точность и силу рук!

И в ней я всегда была если не первой, то второй.

Поставив саквояж на пол, я закусила губу, прикинув расстояние до круга на стене. Шарик в моей руке внезапно потяжелел и словно налился свинцом, оттягивая ладонь к полу. Я изумлённо глянула на него, потом на господина Лерри. Тот хитро улыбнулся, сделал жест, поторапливая меня.

Вздохнула, настраиваясь на удачный бросок, и размахнулась. Гибкая кисть – залог попадания. Замах из-за плеча. И-и-и…

Бросила.

Шарик должен был полететь прямо в цель с приличной скоростью, но он будто в густой кисель попал. Монашка сестра Эсти готовила нам такой. Ложка стояла. Вот и шарик замедлился, как крался… Так не может быть! Так не бывает!

Я запаниковала, сцепив пальцы, и выбросила ладони вперёд, словно это могло помочь:

– Лети же!

И оторопела.

С кончиков пальцев сорвались тонкие нити света, стремительно ускоряясь, достигли шарика и подтолкнули его, опутали, донесли до стены и впечатали точнёхонько в середину нарисованного круга. Который и сам воссиял, довольный.

А я не поняла, почему холодный каменный пол вдруг оказался у моей щеки. Больно же…

– Барышня, у вас отличный удар! Ох, барышня, что это с вами?

– Воды, Лерри! Плесните ей в лицо воды! – мяукающий голос ввинтился мне в виски, и я сморщилась от резкой боли в голове, села, перебирая ослабевшими руками:

– Спасибо, не надо плескать. Уже всё в порядке!

Господин Лерри протянул мне ладонь:

– Я помогу. Как вы сказали? Вед-Камли? Я не знаю такого рода, кто ваши родители?

– К моему огромному сожалению, – я виновато улыбнулась, поднявшись благодаря твёрдой руке господина Лерри, – мне это неизвестно. Я воспитывалась в пансионе при монастыре Роудвиля с самого рождения. Это имя мне дали монашки.

– Профессор! – воскликнул господин Лерри. – Вы же видели этот превосходный посыл? Вы видели?

– Видел, – ворчливо отозвался старик. – Давненько не видел такого посыла… Однако откат слишком велик!

– И глазомер несовершенен, – добавила своим смешным голосом женщина. – Три десятых сантиметра левее центра.

– Вы придирчивы, Гвен, – обиженным тоном ответил господин Лерри. – Такой великолепный посыл! Я считаю, надо дать абитуриентке вед-Камли шанс!

Он вытянул ладонь по направлению к шарику, висящему на стене, и тот неохотно отлип, медленно полетел к руке и впечатался в неё. Я смотрела на этот трюк широко распахнутыми глазами, а потом спросила:

– Простите, пожалуйста, я не думала, что будет такое задание… Я бы очень хотела узнать… Означают ли ваши слова, что я принята?

Господин Лерри выразительно взглянул на профессора. Тот повернулся к госпоже Гвен. Она нервно поправила шляпку и нехотя откликнулась:

– Делайте, как сочтёте нужным, профессор. Под вашу ответственность! Вед! Подумать только… Какие-то там вед в стенах столь почтенного заведения…

Это высказывание слегка покоробило меня, но только слегка. Я привыкла к своему положению. И сестра Каллен, и матушка-настоятельница уверили меня, что происхождение из самых низов и приставка «вед» к выдуманной фамилии никак не повлияют на приёмную комиссию столичного пансиона.

– Что же… – пробормотал старик. – Посыл и впрямь был редчайший. Поздравляю вас, абитуриентка вед-Камли! В виде исключения вы приняты в королевскую академию магии и магических наук Левендалль.

– Куда? – растерялась я, подхватив саквояж.

– Возьмите, – господин Лерри протянул мне подписанный профессором листок с моим именем.

– А что мне с этим делать?

– Обратитесь к госпоже Пимпи, она выдаст вам все необходимые направления. Всего хорошего.

Я обвела их взглядом и поняла, что лучше будет сейчас покинуть помещение. Выйдя в коридор, я прошла несколько шагов и остановилась, прислонилась спиной к стене. Королевская академия магии! Я же в пансион ехала поступать! А тут такое…

Что же мне теперь делать?