Секрет наследницы

Глава девятая

На какой-то миг время словно остановилось. Затем раздался радостный возглас Джона:

— Адольф, мой дорогой друг! Как я рад вас видеть!

На глазах у ошеломленной Рены Джон крепко сжал руку гостя и буквально втащил его в дом.

— Не могу поверить, — все повторял он. — Это на самом деле вы!

— Не верите, что я здесь? — сказал незнакомец. — Но вы писали мне. Я думал, вы хотите, чтобы я приехал.

— Конечно, я надеялся, что вы найдете время, но сомневался, зная, какой вы занятой человек. Рена, это друг, о котором я тебе рассказывал, священник и историк, он может знать, что собой представляют наши монеты. Преподобный Адольф Тэнди. Адольф, это мисс Рена Колуэлл, леди, на которой я собираюсь жениться.

— Что же, что же, это чудесная новость. Моя дорогая, очень рад с вами познакомиться.

— Но ведь мы уже встречались, не так ли? — произнесла она, будто в тумане. — Во всяком случае я вас уже видела.

— Да, действительно. Сегодня рано утром. Прошу прощения, что напугал вас. Возможно, я смогу все объяснить позднее.

— Конечно. Проходите, пожалуйста, я принесу вам что-нибудь поесть.

Теперь девушка увидела, что это очень старый человек, которому, возможно, далеко за восемьдесят. Но двигался он энергично и решительно, а глаза его были ясными и живыми.

Приняв пальто гостя, Рена заметила то, что подсознательно ожидала увидеть: плечи, слишком широкие для этого тела, чересчур длинные руки; фигура, слегка напоминала обезьянью — все то, что она видела в Уингейте.

Теперь девушка поняла многое. Но нужно подождать, чтобы гость сам все объяснил, когда придет время.

Джон провел пожилого человека в тепло кухни, и Рена подала ужин. Теперь, после неустанных исследований погреба, которые закончились только тогда, когда удалось найти кое-что пригодное для питья, они имели в распоряжении несколько бутылок вина.

Греясь у огня, преподобный Тэнди или Адольф, как называл его Джон, не сводил глаз с Рены. Девушка не была уверена, в том ли дело, что Джон объявил о намерении жениться на ней, или же причина в сцене, которую он наблюдал сегодня утром. Но его взгляд был пристальным, хотя и добрым.

Повышенное внимание гостя не смущало Рену, потому что она и сама изучала его. Несмотря на приводящую в замешательство схожесть с Уингейтом, этот человек излучал добро, такое же сильное, как зло Уингейта, а может, даже сильнее. Как будто некая могучая светлая сила появилась в тускло освещенной кухне, заполнив каждый уголок надеждой. Рена сознанием не понимала этого, но хорошо чувствовала, и это ее утешало.

Гость выглядел бедно. Его одежда носилась, наверное, не меньше десяти лет и постоянно штопалась; манжеты затерлись, рукава обветшали.

Однако бедность не вызывала в нем скорби. У него был вид человека, живущего в мире с собственной душой. К чему бы он ни пришел по избранной дороге, это принесло ему удовлетворение, что было удивительно, если то, о чем догадывалась Рена, правда.

Девушка поднялась на второй этаж и подыскала гостю место, где он мог бы переночевать. Голова ее при этом кружилась от невероятного открытия.

Рена не понимала, как именно, но знала: появление этого человека все изменит.

Вернувшись вниз, она увидела, что мужчины сидят на кухне, а на столе перед ними разложены монеты.

— Ваше описание было превосходным, — сообщил Джону преподобный Тэнди, вынимая большое увеличительное стекло и начиная внимательно изучать одну из монет. — У меня от этих подробностей слюнки потекли. Да… да… великолепно.

— То есть, вы знаете, что это за монеты? — спросил Джон с ноткой возрастающего волнения.

— О да, в этом нет никаких сомнений. Боже правый, что за находка!

— Они ценные? — настаивал Джон, и Рена затаила дыхание.

— Они могут стоить очень и очень дорого, но не тогда, когда их только семь. Видите ли, их главная ценность состоит в исторической значимости. Это последние золотые соверены, отчеканенные при Карле I. Их было всего тридцать. Говорят, что их отдали его старшему сыну, когда тот отправлялся в изгнание.

— В таком случае, они, должно быть, разбросаны по всему миру, — упавшим голосом сказала Рена.

— Нет, молодого принца Карла настолько любили, что никто из его сторонников не взял с него ни пенса, предоставляя убежище и защиту. Таким образом, он прибыл во Францию со всеми тридцатью нетронутыми соверенами и поклялся никогда их не тратить, всегда хранить вместе, чтобы они напоминали ему о его предназначении вернуться на родину королем Карлом II. Со временем, разумеется, так и случилось. Никто не знает, что стало с монетами. Но у короля был хороший друг Джонатан Релтон, который в свое время помог ему выжить в изгнании. В награду Релтон получил это поместье и титул графа Лэнсдейла. Король любил навещать его здесь. По одной из версий он доверил Лэнсдейлу хранить монеты, которые к тому времени приобрели для него почти мистическую ценность.

— И эти монеты перед нами? — спросил Джон, в благоговейном ужасе.

— Часть из них, я в этом уверен. Если бы иметь все тридцать, такой набор мог бы стоить… сколько угодно, вплоть до ста тысяч фунтов.

Ни Рена, ни Джон не могли вымолвить ни слова. С такими деньгами — даже с половиной этой суммы — они были бы спасены, Мыза была бы спасена, и спасены были бы жители поселка.

Однако это была далекая мечта.

— Но даже семь должны чего-то стоить, — почти умоляющим тоном произнес Джон. — Если тридцать стоят сто тысяч, то семь должны стоить около двадцати трех.

— Боюсь, что нет. Ценность заключается в полноте набора. По отдельности каждая из этих монет может стоить около пятисот фунтов.

Три с половиной тысячи фунтов совершенно недостаточно, чтобы провести все необходимые работы. Разочарование было жестоким.

— Но мы еще можем найти остальные, — ободряюще сказал Адольф.

— Нет, они у Уингейта, — подавленно ответил Джон. — Он видел, как мы копали прошлой ночью, и сегодня это место перерыто сверху донизу. Если там что-то и было, он Забрал себе.

— Могу я спросить, какое он имеет ко всему этому отношение? — спросил Адольф тихим голосом, заставив Рену перевести на него взгляд.

— Он хочет выдать за меня свою дочь, — со злостью ответил Джон. — Он предпочел бы герцога, но и я сойду при необходимости. Уингейт видит мое бедственное положение и намерен въехать в дом, рассыпая деньги на каждом шагу.

— О да, — пробормотал Адольф. — Он всегда так действовал.

— Вы его знаете? — спросил Джон.

Сначала показалось, что Адольф не ответит. Он устремил в пол скорбный взгляд, как будто его придавило бремя, слишком тяжелое для слов. Но он поднял голову и произнес так, будто слова с болью вырывали у него из груди:

— Он мой сын.

Джон ошеломленно уставился на него.

— Адольф, этого не может быть. Этот человек порочен, как сам грех…

— Оставь, — тихо сказала Рена. — Это правда.

Адольф слабо улыбнулся девушке.

— Вы сразу поняли, не так ли?

— Когда вы появились сегодня утром, я приняла вас за его двойника. У вас одинаковое строение тела. Необычное строение. И вы были так далеко, что я не могла рассмотреть лицо, но ваша голова походила на его голову.

— Ну да, — внезапно Джон хлопнул себя по колену. — Я все пытался понять, кого мне напоминает Уингейт. Он напомнил мне вас.

Адольф кивнул:

— Не столько чертами лица, хотя у нас обоих великоватые головы. Скорее формой тела.

— Вот что я видела утром, — сказала Рена. — Но я была так напугана им и находилась в таком взвинченном состоянии, что вообразила, будто он разделился на два человека. Поэтому я закричала.

— Как неосмотрительно с моей стороны было испугать вас, моя дорогая.

— Теперь, когда я вижу вас вблизи, мне не страшно. Но тогда в голову пришли такие дикие фантазии. Я побежала к дому, оглянулась и увидела, как вы идете навстречу друг другу. А потом вы просто оба исчезли.

— Рена рассказала мне об этом, — сказал Джон, — и я сам пошел посмотреть. Но там никого не было.

— Я не понимаю, как вам удалось настолько быстро добраться до леса, — сказала Рена.

— Мой сын был полон решимости как можно скорее убрать меня с глаз долой, — ответил Адольф. — Пока вы не закричали, он понятия не имел, что я был там, но, повернувшись, он увидел меня. Мы пятнадцать лет не встречались и еще дольше не разговаривали. Но он узнал меня, так же как я узнал его. Он не обрадовался, потому что ненавидит меня так же, как я… страшусь его. Он подошел ко мне, оскалившись раньше, чем заговорил. «Какого дьявола ты вздумал сюда явиться? Пришел донимать меня и отравлять мне жизнь?» Не дождавшись ответа, он схватил меня за руку и потащил к деревьям, и, когда мы скрылись в лесу, сказал: «Уходи отсюда и не возвращайся».

Адольф смолк.

— И что же вы ему сказали? — спросила Рена.

— Ничего. Я просто смотрел на него в молчании. Он отступил на шаг, поднял руку, как будто отмахиваясь от меня, и закричал: «Держись от меня подальше! Не подходи!» Потом повернулся и быстро зашагал прочь.

— Вам угрожает опасность, — взволнованно сказал Джон. — Он доберется до вас, как добирался до других.

— Нет, мой дорогой мальчик, — мягко сказал Адольф. — Он не причинит мне вреда. Он будет рвать и метать, но никогда ко мне не прикоснется: он слишком боится меня.

— Уингейт никого не боится, — сказал Джон.

— Вы ошибаетесь. Всегда есть сила, которую боятся, есть что-то, что сильнее самого человека.

— Не понимаю, как такой сын мог родиться от такого отца, — задумчиво произнес Джон.

— Я тоже когда-то удивлялся этому. Джейн, моя дорогая жена, так и не узнала о его темной стороне. Я скрывал от нее правду. Франклин — это его настоящее имя, Франклин Тэнди. Он был нашим единственным ребенком, и она души в нем не чаяла. Я не мог допустить, чтобы разбилось ее сердце, а потому покрывал его преступления. Я называл их детскими шалостями, но в душе знал, что все гораздо серьезнее. Ему нравилось причинять боль беззащитным созданиям. Оторвать крылышки у насекомого было для него пустяком, он вытворял гораздо более страшные вещи. Однажды я видел, как он отнял у ребенка котенка, а потом свернул тому шею прямо на его глазах. А когда ребенок расплакался, Франклин только хохотал. — Адольф вздохнул. — Ему было около семи лет, когда он сделал это. Слава Богу, мать умерла, когда ему было восемнадцать, и глубина его порочности еще не успела стать очевидной. Он рыдал возле смертного одра матери, а через час после того, как она умерла, продал ее любимое ожерелье, чтобы оплатить карточный долг. С возрастом он становился все хуже. Он соблазнял женщин и бросал их. Ему не было дела ни до чего и ни до кого, кроме себя, своего удовольствия и возможности добыть денег. Деньги — они были его богом. Я видел это, но ничего не мог исправить. В конце концов, его похождений накопилось столько, что оставаться на родине стало невозможно. Он хорошо управлялся с цифрами и поступил на работу к одному финансисту. Тот проникся к нему доверием, взял к себе в семью. Он думал, что Франклин сирота… А потом вдруг умер при таинственных обстоятельствах. Мой сын пришел ко мне в слезах и отдал себя на мою милость. Он клялся, что смерть была случайной, умолял помочь ему скрыться. Да простит меня Бог, я позволил убедить себя ради памяти его матери, и дал ему достаточно денег, чтобы он мог добраться до Ливерпуля, а оттуда уплыть в Америку. С ним поехал друг, который потом иногда встречал его за границей. Иначе я так и не знал бы ничего о нем, потому что с тех пор Франклин как в воду канул. И я продолжал обманывать себя, что он невиновен. Однако вскоре выяснилось, что вдова и дети покойного остались ни с чем. Деньги, которые должны были обеспечить их жизнь, исчезли. В Америке он снискал такую славу беспощадного финансиста и железнодорожного предпринимателя, что слух о нем дошел даже сюда.

— Но как вы узнали, что Джереми Уингейт — это Франклин Тэнди? — спросила Рена.

— У моей жены был прадед по имени Уингейт, обладавший настолько резким и неприятным нравом, что истории о нем долго передавались из поколения в поколение. Разумеется, Франклин восхищался им. Должно быть, ему казалось, что это имя для него достаточно безопасно. Он находился на расстоянии нескольких тысяч миль от тех людей, которые могли бы усмотреть связь. Но я-то понял. Каждый раз, когда слухи о жестокости Джереми Уингейта доходили до нашей страны, я узнавал своего сына.

Старик уронил голову на руки и заплакал.

Рена и Джон немедленно оказались рядом. Джон, открытый и чистосердечный человек, обнял старика и принялся утешать его.

— Простите меня, — сказал Адольф, вытирая глаза. — Я не привык к сочувствующим слушателям. Я живу одиноко. Мне трудно общаться с людьми из-за сознания своей вины.

— На вас нет никакой вины, — без лишних раздумий сказал Джон.

— На мой взгляд, есть. Я виноват, что укрыл его, тогда как должен был передать в руки правосудия. Когда я думаю, сколько жизней он искалечил и загубил с тех пор, моя вина кажется мне очень тяжкой. Но еще больше я чувствую себя виноватым в том, что произвел подобное существо на свет, и сделал этот мир хуже.

— Вы знали, что он здесь? — спросила Рена.

— Нет, до тех пор, пока не прибыл в поселок. В первую очередь я приехал ради удовольствия снова повидать Джона, а также чтобы помочь ему разгадать тайну этих монет. И только оказавшись здесь, я почувствовал грязное пятно, которое это чудовище всегда оставляет за собой. А потом услышал, что с ним его дочь…

— Дочь, за которой вы когда-то наблюдали в парке, — улыбаясь, сказала Рена.

— Верно. Услышав, что он вернулся в Лондон, я не мог не прийти посмотреть на него. Лучше было не ворошить прошлое. Но иногда я наблюдал за его домом и видел девочку, выходившую гулять с гувернанткой. Я догадался, кто этот ребенок, потому что она немного напоминала Джейн. Так я узнал, что у меня есть внучка.

— Она видела вас и помнит об этом, — сказала Рена. — Уверена, она бы с радостью познакомилась с вами.

— Не думаю, что отец позволит ей. Он был очень решительно настроен избавиться от меня, когда увидел сегодня утром.

— Почему вы не зашли в дом, когда он ушел? — спросил Джон.

— Никогда нельзя с уверенностью определить, ушел ли он, — сказал Адольф. — Я долго выжидал в лесу и увидел, как к вам приехали молодая женщина и молодой мужчина. Это была?..

— Да, Матильда, — сказала Рена, — а молодой человек, который был с ней, — это Сесил. Они любят друг друга и хотят пожениться, если смогут сбежать от ее отца.

— Господь им в помощь! — сказал Адольф. — Или, быть может, им нужна помощь немного поближе к дому? Мой сын знает о них?

— Он знает, что Сесил существует, — сказала Рена, — и сделал все возможное, чтобы их разлучить, в том числе нанял головорезов избить его до полусмерти. Но он не знает, что Сесил сейчас здесь.

Что-то в голосе девушки заставило Адольфа пристально на нее взглянуть.

— Говоря «здесь», вы имеете в виду…

— Здесь, — сказала Рена. — В этом доме. Мы прячем его наверху.

— Молодцы, мои дорогие.

— Но ведь от этого не легче, верно? — сказала девушка. — Матильда попросила нас позволить Уингейту приходить сюда, чтобы она тоже могла бывать в доме и видеться с Сесилом, но к чему все это приведет?

— Боюсь, ни к чему хорошему, — угрюмо сказал Адольф. — Я наблюдал, как вы все поднимались на башню. Мне не было слышно, что он говорил, но я видел, как он это говорил. «И, возведя Его на высокую гору, дьявол показал Ему все царства мира сего и сказал: «Тебе дам власть над всеми сими царствами, если Ты поклонишься мне»».

— Да, — угрюмо сказал Джон. — Именно так все и было. Все царства сего мира. Он думает, что может давать их и забирать.

Адольф некоторое время молчал. Потом нехотя произнес:

— Интересно, знаете ли вы о его последней хитрости? По поселку разнесся слух, что его деньги льются сюда рекой, и, разумеется, все ликуют.

Джон застонал и уронил голову на руки.

— Как я предстану перед ними и скажу, что этого не будет? — спросил он. — Да и как вообще бороться с Уингейтом? Как сладить с человеком, который не понимает слова «нет?»

— Очень просто, — мягко сказал Адольф. — Будем молиться о чуде.

Следующим утром Рена познакомила Адольфа с Сесилом и с удовольствием увидела, что мужчины понравились друг другу.

— Чудесный молодой человек, — признался Рене Адольф. — Храбрый и работящий. Он показал мне шрамы, что остались после избиения. Боже правый, если его не отпугнуло это, он, наверное, очень любит Матильду.

После завтрака Адольф попросил, чтобы ему показали место, где стоял крест, и где нашли монеты. Джон с Реной отвели его в лес, к месту, где все еще была огромная, отвратительная яма. Преподобный Тэнди долго ее разглядывал, бормоча: «Хм!»

Затем энергично, что не вязалось с его возрастом, наклонился над ямой и начал рыться в земле. Наконец он поднялся на ноги, тяжело дыша и отряхиваясь.

— Говорите, он за вами следил?

— Я уверена в этом, — сказала Рена.

— В таком случае, здесь ничего не могло остаться. Это его подход. Что стало с крестом?

Они показали ему лежащий на боку крест, и Адольф тут же наклонился и попытался поднять его.

— Возьмитесь за другой конец, — крикнул он Джону.

Вдвоем они перенесли столб на прежнее место и воткнули в землю достаточно глубоко, чтобы он стоял прямо. Они сгребли почву обратно, притоптали ее, и крест вновь приобрел устойчивость.

— Я так рада, — тихо сказала Рена. — Папа хотел, чтобы он был здесь.

У нее возникло чувство, будто этот старец протрубил военный клич, возвещая начало битвы.

Адольф посмотрел на девушку с теплотой.

— В поместье есть часовня? — спросил он.

— Да, папа отпевал там старого графа.

— Не будете ли вы добры показать ее мне?

Девушка повела его обратно к дому, в восточное крыло, где находилась крошечная часовня.

— Чудесно, — сказал Адольф. — Самое подходящее место для тихой службы. Но, возможно, ее секуляризировали{6}?

— О нет, — быстро сказала Рена. — Папа не желал об этом и слышать. Он говорил, что новый граф может появиться в любой момент и часовня должна быть готова для него.

— Спасибо, дорогая.

Адольф медленно подошел к алтарю и преклонил колени. Сейчас на алтаре не было пышных украшений. Их убрали в кладовую, а быть может, и продали.

Но для Адольфа этой аскетичности как бы не существовало. Для него было благословенно само место. Рена села на скамью за его спиной и произнесла собственную тихую молитву, чтобы Уингейт не одержал верх, Матильда и Сесил нашли способ быть вместе, а их с Джоном любовь расцвела.

Молясь, девушка видела Адольфа. Она не могла сказать, почему, но в нем было что-то, что постоянно притягивало ее взгляд. Другим он мог казаться всего лишь бедным стариком в поношенной одежде, но Рена чувствовала в нем дух отважного воина.

И когда он поднялся на ноги, девушка знала, что этот воин принял решение.

Вернувшись в кухню, они обнаружили Джона в состоянии крайнего смущения. Несколько женщин из поселка пришли к нему с подарками.

— Буханка хлеба для вашей светлости, — говорила жена пекаря. Она была одной из тех женщин, что ухаживали за Реной во время болезни, и ее лицо просветлело при виде девушки.

— А мой муж велел принести вам вот этих говяжьих ребрышек, — быстро вставила жена мясника, — чтобы поприветствовать вашу светлость.

Их было восемь, и каждая принесла что-то в качестве «приветствия». Молоко, сыр, масло — всего было столько, что могло заполнить кладовую запасами на несколько дней. Они услышали разговоры о грядущем процветании и хотели знать, правда ли это.

Рена увидела на их лицах загоревшуюся надежду, и у нее защемило сердце.

Женщины, как и все жители поселка, считали, что ее желание непременно должно совпадать с их желанием. Что бы они сказали, узнав, что Рена является препятствием для осуществления их последней надежды?

Заглянув в лицо Джону, девушка увидела, что он это понял и почувствовал неловкость от того, что не собирается оправдывать их ожиданий.

Когда последняя посетительница ушла, Адольф мягко сказал:

— Я вижу, мой сын хорошо постарался.

— Они поверили слухам, которые он распускает, — с горечью посетовал Джон. — Но что мне делать? Я не могу и не хочу жениться на Матильде, даже если бы она была готова выйти за меня. Нужно было просто сказать им, что моей женой станет Рена.

— Нет, Джон, — сдавленным голосом произнесла та. — Ты говоришь, что не хочешь жениться на Матильде, но это не значит, что ты можешь жениться на мне. Ты должен думать о них.

— Рена вбила себе в голову безумную идею, что я должен выставить себя на аукцион перед другими богатыми наследницами, — сердито сказал Джон.

— Возможно… ты найдешь такую, которую сможешь полюбить и которая полюбит тебя, — сказала девушка. — Если бы меня здесь не было…

— Ты или никто, — отрезал Джон. — Адольф, объясните ей, что она говорит глупости.

— Но, возможно, она не так уж неправа, — тихо сказал Адольф.

Джон побледнел.

— Вы шутите.

— Я знаю, что Рена никогда не пойдет против совести, — сказал Адольф. — И вы не должны пытаться принудить ее. — Он улыбнулся обоим. — Но пока мы не знаем, что скажет ее совесть.

— Знаю, знаю! — в отчаянии воскликнула девушка.

— Вы забыли о моем чуде, — старик оглядел их, — или вы не верите в чудеса?

— Я не верю, что чудеса случаются по заказу, просто потому, что нам так хочется, — сказала она. — Ах, прошу вас, я…

Внезапно Рене захотелось побыть одной.

— Мне нужно отлучиться за покупками, — сдавленным голосом проговорила она.

— Разве этого недостаточно? — спросил Джон, указывая на продукты на столе.

— И все-таки мне нужно еще молока, — торопливо сказала она. — Теперь мы будем жить здесь вчетвером. Я скоро вернусь.

Она выбежала из комнаты, прежде чем ее успели задержать. Слова Адольфа больно ранили ее сердце. Он был добрым и мягким, и в то же время она видела: он считает ее правой и поддержит в этом мучительном решении, не станет от него отговаривать. Но эта его поддержка ее не радовала, скорее, наоборот.

Повсюду в поселке ее встречали улыбками, приглашая разделить с ними надежду и радость. Рена улыбалась в ответ и быстро проходила мимо.

В молочной лавке она купила молока и поспешила на улицу, надеясь избежать разговоров, но на пороге ее остановила фигура в черном одеянии.

— Мистер Дэйкерс, — сказала она. — Доброе утро.

— Нам нужно поговорить, мисс Колуэлл.

— Я право же очень…

— Прошу вас, выслушайте меня.

Он преградил ей путь, с болезненно-желтым лицом, властный и где-то даже жестокий.

— Я здесь, чтобы поговорить о вашем будущем, — сказал он.

— Повторяю в последний раз, мистер Дэйкерс, я не буду вашей экономкой.

— Нет, это уже было бы нежелательно. В свете последних событий я вижу, что нужны более решительные меры.

Он сделал глубокий вдох и встал так, будто врос ногами в землю.

— Я предлагаю вам заключить со мной брак.

— Я… прошу прощения?..

— Вам должно быть ясно, что вы больше не можете оставаться в том доме, когда… э… предстоит счастливое событие. Лорд Лэнсдейл знает свой долг перед людьми, а вы, надеюсь, знаете свой.

— Вы очень любезны, сударь, но у меня нет желания выходить замуж.

— Вы не знаете жизни, барышня. Ваша ситуация постыдна, и вы должны без промедления уйти из этого дома. Только немедленный брак спасет вашу репутацию, и очень маловероятно, что вы найдете другого мужчину, готового принести себя в жертву.

— Вы должны извинить меня, сударь, — сказала она, задыхаясь. — Мне нужно идти. Благодарю вас за предложение, но сожалею, что не в моих силах принять его. Пожалуйста, уйдите с дороги.

Священник остался стоять. Тогда Рена проскочила мимо него и бросилась бежать. Она все бежала и бежала, пока не скрылась из виду, спрятанная лесом на земле Джона.

Потом она остановилась и прислонилась к дереву, тяжело дыша.

Вот он, выбор, который предлагает ей судьба. Теперь, когда она познала блаженство ответной любви Джона, ей говорят, что у нее нет другого пути, кроме как стать женой этого напыщенного грубияна.

Она должна отвернуться от счастья, которое ей выпало, и довольствоваться горьким, убогим браком с мужчиной, которого никогда не сможет полюбить.

Она может отказать и, конечно, откажется быть женой Стивена Дэйкерса, но без человека, которого она любит, всякий другой выбор будет таким же невыносимым. Такой будет ее жизнь, если только Адольф не вымолит для них чуда.

Но она больше не верила в чудеса.

Закрыв лицо руками, Рена начала оседать, сползая спиной по стволу, пока не коснулась земли. Потом она села, уткнув лицо в колени, и все плакала, плакала…