Секрет наследницы

Глава третья

Удача сопутствовала ей. Парадная дверь Мызы была открыта, и Рена проскользнула внутрь. В доме было темно, и девушка решила, что граф все еще в пивной. Значит, она может спокойно устроиться на новом месте.

Бросив сумки на пол, Рена отправилась в кухню, продолжая крепко прижимать к себе Клару, которая тихонько попискивала, будто показывая, что теперь чувствует себя в безопасности.

Уютно устроив курицу в корзинке, девушка зажгла лампу и отправилась на поиски места, где можно было бы переночевать. Настоящую спальню она поищет завтра днем.

Одна лампа не могла прогнать из дома темноту; огромный особняк отвечал эхом на каждый шаг Рены. Девушка вдруг услышала, сколько в нем скрипов и странных шорохов. Дом простоял не одну сотню лет и пережил множество исторических событий, рождений, смертей и, быть может, даже убийств. Не такое уж сумасбродство представить себе, что парочка привидений может разгуливать по его коридорам.

«Что ж, все может быть», — подумала Рена. Девушка опьянела от победы; она почувствовала себя захмелевшей, дав волю тому, что так долго подавляла в своей природе: она постояла за себя и вышла победительницей и сейчас готова была вступить в бой с любым привидением.

У Рены было такое чувство, будто она заново родилась, но уже другим человеком, и ей хотелось кому-нибудь об этом рассказать. Но кто поймет?

«Он бы понял», — подумала вдруг девушка. Рена знала графа всего несколько часов, но интуиция подсказывала ей, что она может рассказать ему об этом новом чувстве и найти понимание.

Ах, если бы он скорее вернулся домой и они могли поговорить!

Теперь у девушки появилась возможность поразмышлять о графе на досуге, и она почувствовала, что такое времяпрепровождение ей очень по душе. Приятно было вспоминать его высокую, стройную фигуру. Даже через одежду просматривалось его закаленное годами активной службы на флоте сильное тело.

Рене нравилась его манера держать голову, как будто не было никого, с кем бы он боялся встретиться взглядом. Мужчина таким и должен быть.

Лицо графа было приятным, с правильными чертами и дружелюбной улыбкой, которая всегда была готова появиться на его губах, а взгляд был полон тепла и веселья — казалось, что смеяться для него так же естественно, как дышать.

Сначала это удивляло. Он говорил с какой-то ироничной интонацией, как будто фраза могла быть шутливой или серьезной в зависимости от того, как ее воспримет слушающий.

Ее дорогой папа, по-видимому, был прав: у Рены действительно была склонность к легкомыслию, ибо ее существо инстинктивно отзывалось на такую манеру разговаривать собственным весельем.

Опыт прожитых лет не подготовил Рену к встрече с таким мужчиной. Откровенно говоря, она вообще не была подготовлена к встрече ни с кем из противоположного пола.

Единственным мужчиной, которого Рена хорошо знала, был отец, воспринимавший жизнь и мир очень серьезно.

Родители беззаветно любили друг друга. Рене больше всего нравилось слушать мамины рассказы о том, как они с папой встретились.

Это было в точности, как у Ромео и Джульетты, ибо Саннингхиллы вовсе не обрадовались, когда их дочь влюбилась в молодого священнослужителя, приехавшего помогать пожилому викарию в церкви, которую семья посещала каждое воскресенье.

«Твой отец был одним из самых красивых мужчин, каких я когда-либо встречала, — говорила мать. — Он сказал, что полюбил меня с первой минуты, едва увидел, как я сажусь в церкви на семейную скамью, которую мы всегда занимали».

«Значит, вы влюбились друг в друга одновременно», — отозвалась Рена.

«Пожалуй, да, но тогда я не знала этого, потому что случай поговорить представился нам только спустя несколько недель. — С застенчивой улыбкой мать добавила: — Потом он признался мне, что от сильного смущения не мог сказать больше пары слов. Я понимала его, потому что чувствовала то же самое. Мне хотелось говорить с ним, но в голову ничего не приходило. Когда он в первый раз пришел с викарием на чай, мы ни слова друг другу не сказали».

«Но встреча с ним тебя взволновала, мама?» — спрашивала Рена.

«Так взволновала, что до следующего свидания он снился мне чуть ли не каждую ночь. Однако это свидание наступило не скоро».

Наконец, когда родители устраивали вечеринку в саду, ей каким-то чудом удалось увести его к земляничной клумбе. Они впервые были одни.

«Много ли прошло времени, мама, прежде чем папа сказал, что любит тебя?»

«Мне казалось, что тысяча лет. Я призналась себе, что люблю твоего отца, но не была уверена, любит ли он меня».

«Но в конце концов он сказал тебе об этом», — предположила Рена.

«Да, и мне показалось, будто он унес меня к небу и мы оба в раю. Надеюсь, милая, что однажды такое случится и с тобой».

Они определенно были двумя самыми счастливыми людьми, каких только могла представить себе Рена.

Иногда девочке казалось, что родители забывают о ней и обо всем остальном на свете, кроме того, что они вместе.

Но теперь Рена понимала, что из-за этого они выпадали из жизни. Родители не участвовали ни в каких увеселительных мероприятиях, а после смерти матери отец выходил из дому только по делам церкви. Рена почти никого не знала в поселке.

Однажды у них в течение недели гостил младший приходской священник, и девушка почувствовала его восхищение ею. Папа даже спросил, нравится ли он ей, и укорил в легкомыслии, когда она сказала, что ей не по душе его красные руки, а также привычка шмыгать носом перед тем, как заговорить.

Но Рена знала, что папа рад ее нежеланию покидать дом, и вопрос был закрыт.

Несмотря на неопытность, Рена была не настолько наивной, как считал отец. За неимением другого общества, она сблизилась с матерью, и между ними состоялся не один долгий разговор.

Рена узнала, что ее дедушка Саннингхилл не был верным мужем. Имея много денег, он заводил содержанок и вообще предавался всем плотским удовольствиям.

Миссис Колуэлл долго размышляла, прежде чем рассказать это дочери, но в конце концов решила, что кое-какие мирские знания необходимы, чтобы девочка не осталась совершенно наивной и потому беззащитной.

Так Рена узнала о скандальном поведении деда и о том, как он разбил сердце своей несчастной жене.

Но самым лучшим уроком для девочки стало то, что говорила мать о тех распутных женщинах, стараясь сделать это помягче.

«Они не были по-настоящему порочными, моя дорогая, хотя люди называли их так. Это были просто несчастные, запутавшиеся создания, которые любили его и по наивности доверяли. Одна из них как-то пришла в наш дом. Она была в отчаянии, несчастная душа. Мой отец поселил ее в красивом доме, осыпал подарками, а потом выгнал, когда она забеременела. Даже моя мать пожалела ее и дала денег».

«Дедушка был порочным человеком, мама?»

«Подобно многим мужчинам, он был эгоистичным и равнодушным, озабоченным только тем, чтобы самому получать удовольствие. Вот почему такого доброго, любящего мужа, как твой отец, нужно ценить. Таких, как он, очень мало».

В скромном, добродетельном доме некому было сказать Рене, что она выросла привлекательной молодой женщиной. Ее волосы были цвета липового меда, а глаза, казавшиеся огромными на ее маленьком личике, — небесно-голубыми.

Если бы Рена носила светские наряды и элегантно укладывала волосы, любой мужчина вполне бы мог назвать ее красавицей.

В действительности же Рене в последнее время не нравилось свое отражение в зеркале. После болезни она похудела и особенно спала с лица, на котором, как говорится, остались одни глаза.

«Я выгляжу некрасивой и изможденной», — подумала девушка равнодушно, ибо какое это могло иметь значение?

Но она вдруг вспомнила, как граф говорил: «…Ураганы, русалки, красивые молодые женщины, выпрыгивающие из люков, — флот Ее Величества готов ко всему».

Он назвал ее красивой.

Но это, разумеется, была всего лишь шутка.

Однако ни один мужчина еще не произносил этого слова в связи с ней. И Рена не могла не улыбнуться.

Девушка прошла в гостиную, где был большой диван, который мог на одну ночь заменить кровать. Сквозь огромные окна комната хорошо освещалась луной, и Рена решила отнести лампу обратно в кухню.

Повернувшись, она направилась к двери и тут же налетела на стул, который не заметила по пути сюда. Стул опрокинулся на пол с мощным стуком, который, казалось, разнесся эхом по всему дому.

Рена постояла, прислушиваясь, пока затихло эхо. Потом наступила тишина.

Девушка вернулась в кухню, где Клара исследовала пол.

— Пойдем-ка лучше со мной, — сказала она. — После сегодняшнего вечера я не хочу выпускать тебя из виду. Да уж, приходская собственность.

Рена потушила лампу, взяла Клару подмышку и пошла в гостиную, дверь которой она оставила открытой, чтобы в темноте коридора все-таки различать, куда идти, по тусклому лунному свету, проникающему в окна.

Но, только девушка перешагнула через порог, на нее как будто обрушилась гора. Клара вырвалась и с оглушительным кудахтаньем взлетела к потолку.

Когда прошел первый миг паники, Рена принялась неистово сопротивляться, брыкаясь и размахивая руками. Ей даже удалось нанести удар, судя по тому, что противник застонал.

Потом они вместе упали на пол и стали бороться в темноте: каждый пытался покрепче схватить врага, пыхтел, молотил кулаками, пока Рена не ударилась головой о паркет и не закричала от боли.

— Какого дьявола?.. — произнес знакомый голос.

В борьбе они перекатились на пятно лунного света под окном. Рена поняла, что лежит на спине, а сверху ее придавливает мускулистое мужское тело, у которого лицо графа, взирающее на нее в полном недоумении.

— М-мисс Колуэлл?

В эту секунду на голову графа приземлилась Клара.

— Мисс Колуэлл?! — повторил он в ужасе. — Это вы?

— Разумеется, я. Прошу вас, встаньте с меня, сударь.

— Конечно, конечно.

Молодой человек поспешно вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь подняться Рене.

— Вы всегда набрасываетесь на людей, которые входят в ваш дом? — сердито спросила девушка. Она задыхалась после драки. Странным было и незнакомое ощущение, пронизавшее все ее тело и вызвавшее непонятное волнение.

— Только на тех, которые приходят ночью, не позвонив в дверь, — быстро нашелся он. — Откровенно говоря, я решил, что это привидение.

— Неужели?

— Честное слово. Я услышал шум внизу и спустился узнать, что происходит. Потом послышались легкие шаги по коридору и какое-то существо вошло в дверь, держа что-то подмышкой. Я, естественно, решил, что вы несете свою голову.

— Прошу прощения?..

— Вы что-то несли подмышкой, и я решил, что это ваша голова. Такая себе леди без головы, знаете ли.

— Это была не моя голова, — с уничтожающим достоинством ответила Рена. — Это была курица.

— Курица? Да… действительно, теперь я вижу, что это все объясняет.

Девушка скривила губы.

— Вы нелепы, — сказала она.

— Прошу прощения, сударыня! Вы скользите по дому в полночь с курицей подмышкой, а я нелеп.

— Я могу объяснить курицу.

— Пожалуйста, не надо, — взмолился граф, начиная смеяться. — Я предпочел бы, чтобы это осталось тайной.

— Как пожелает ваше сиятельство, — сказала Рена, отряхиваясь.

— Вы не думаете, что после этого могли бы называть меня Джоном?

— Думаю, да. А я Рена. Курицу зовут Клара. Вы увидите, она несет превосходные яйца.

— Тронут заботой о моем питании, но уверяю вас, что смог бы продержаться до утра.

— Да, но я… о боже! — расстроенно сказала девушка, вспомнив события вечера.

— Милая моя, что случилось? Я не вижу вашего лица, но чувствую, что вы очень расстроены. Нет, не отвечайте сейчас. Давайте пойдем в кухню, выпьем чаю, и вы все мне расскажете.

Доброта и участие графа бальзамом пролились на душу Рены. На кухне девушка вновь зажгла лампу, Джон усадил ее на старую дубовую скамью у очага, а сам тем временем вскипятил чайник. Рена рассказала ему все о своем возвращении в пасторат, о встрече с семьей нового священника и сражении с ней.

— Я ужасно себя вела, — сказала она, вдруг потрясенная собственными поступками.

— Мне кажется, вы вели себя очень разумно, — сказал граф, вручая девушке чашку с чаем и присаживаясь рядом с ней на скамью. — Может, у них не совсем воровское логово, но гнездо грубиянов — точно. А единственный способ справиться с такими — постоять за себя.

— Вообще-то, я тоже так думаю, — сказала Рена, радуясь, что нашла родственную душу. — И все-таки… ах, боже мой, если бы вы только слышали, что я им говорила!

— Жаль, что не слышал. Уверен, было очень весело.

— О нет, я уверена, что это неправильно, — сказала девушка, вновь почувствовав угрызения совести. — Разве может ссора быть веселой?

— Вполне, если правда на твоей стороне. Нет ничего лучше хорошей битвы. Вступить в сражение с врагом и развернуть в его сторону свои десятифунтовики.

— Десятифунтовики?

— Пушки.

— Они сказали… — голос Рены задрожал уже по другой причине, — они сказали, что сообщат констеблю, будто Клара — собственность прихода, а я сказала… — смех начал одолевать ее, — я сказала…

— Пожалуйста, продолжайте, — взмолился граф. — Это невозможно вынести!

— Я сказала, что он примет мою сторону, потому что… знает эту курицу.

Взрыв его смеха взлетел к потолку. Рена тоже уступила в неравной борьбе с весельем, и они с Джоном несколько минут заливались смехом, держась друг за друга и раскачиваясь взад-вперед от хохота.

— Это не десятифунтовик, это двенадцатифунтовик, — задыхаясь, произнес наконец граф. — Их, наверное, просто вынесло из воды!.. До конца своих дней буду сожалеть, что не присутствовал при этом. А ведь должен был быть. Мне следовало довести вас до пастората, и тогда я смог бы вам помочь. Как подумаю, что вам пришлось одной возвращаться сюда с ворохом вещей… И зачем вы прокрались в дом тайком?

— Я думала, что вы все еще в пивной и Мыза пуста.

— Нет, я не стал долго засиживаться. Начал чувствовать себя там довольно неуютно.

— Хотите сказать, вас плохо приняли?

— Напротив, меня встретили с распростертыми объятиями. Они решили, что мой приезд означает возвращение хороших времен, что я приведу в порядок дом и сад и предоставлю людям работу. Теперь мне известно имя каждого мастерового и садовника в округе. Как я мог им сказать, что у меня нет денег, чтобы осуществить их мечту? Да и мою мечту тоже, если говорить начистоту.

— Вы действительно тоже мечтаете об этом? — с радостным волнением спросила Рена.

— Да. За то короткое время, что пробыл здесь, я влюбился в это место; с удовольствием сделал бы все, что они хотят, и жил бы в таком красивом доме, каким ему положено быть. И не только ради себя. И ради них тоже.

Он смущенно засмеялся.

— Право же, я думал только о себе с тех пор, как унаследовал графский титул. Я не представлял, что это может касаться как-то других людей, что они могут начать надеяться на какие-то перемены. Но сегодня я лицом к лицу столкнулся с реальностью чужой жизни, и это заставило меня призадуматься. — Граф печально взглянул на Рену. — В своей жизни я не часто предавался размышлениям. Я выполнял свой долг моряка, но в остальном был безрассудным, и меня это устраивало. Но теперь… — он вздохнул. — Их нужда так отчаянна и страшна… Я почувствовал, что должен как-то помочь. И в то же время, что я могу? Разве только молиться, чтобы мы нашли больше монет и оказалось, что они дорого стоят.

— Да, — сказала Рена, — мы будем молиться.

— Итак, я сбежал, потому что не хотел давать им ложных обещаний. Я пришел домой и стал писать письма, пока не услышал грохот внизу.

— Это был стул.

— А почему вы собирались спать на диване? Разве у нас мало свободных спален?

— Я решила, что подыщу что-нибудь утром, при свете.

— Вы не можете остаться здесь на ночь.

— Нет, могу. И как раз собираюсь это сделать.

— Рена, будьте благоразумны.

— Я благоразумна. Кроме того, я хочу, чтобы Клара оставалась рядом со мной, а отнести ее наверх не так просто.

— Кстати о Кларе, она усердно клюет мои ботинки. Она, понятно, считает, что вас все еще нужно защищать. Прошу вас, отзовите, пожалуйста, свою курицу.

Рена рассмеялась и выполнила просьбу графа, потом допила чай.

— А теперь, сударь…

— Джон.

— А теперь, Джон, пожалуйста, будьте благоразумны, отправляйтесь спать.

Граф взял под козырек:

— Слушаюсь, мэм. Увидимся, как пробьет семь склянок.

Позже, свернувшись калачиком на диване, Рена вспомнила, как в детстве ей хотелось иметь брата и сестру, особенно брата. Вот, кто для нее Джон, — брат, которого у нее никогда не было; тот, с кем можно поговорить и посмеяться, потому что они смотрят на мир одинаково; тот, кто будет заботиться о ней и позволит заботиться о себе.

Засыпая, Рена чувствовала себя такой защищенной и счастливой, какой не была уже долгие месяцы.

Утром Рена встала, «как пробило семь склянок», и немедленно отправилась купить у Неда свежего молока. В лавке она встретила почтальона Джека и рассказала ему о новоселах пастората.

— Я там больше не живу. Я служу экономкой в Мызе.

— У меня для вас письмо, — сказал Джек, заглядывая к себе в сумку. — И еще одно для Мызы.

Девушка взяла оба конверта и направилась к дому. Стояло чудесное утро, свежее и по-настоящему весеннее, у Рены было хорошее настроение, и она весело шагала по дороге.

На кухне девушка увидела ликующего Джона: Клара снесла два яйца.

— Каждому по одному, — сказал он.

— Два для вашей светлости, — Твердо ответила девушка.

— Глупости.

— Вам письмо.

Рена вручила графу конверт и вышла, чтобы тот мог спокойно прочесть послание. Как и думала девушка, ее письмо было от епископа, который сообщал, что преподобный Стивен Дэйкерс вскоре прибудет, чтобы занять должность приходского священника Фардейла, и выражал уверенность, что она… и так далее и тому подобное.

— О, Господи!

Рена оглянулась и увидела, что Джон с испугом на лице вышел за ней в столовую, держа письмо в руках.

— Что случилось?

— Сегодня пополудни у нас будут гости. Очень надеюсь, они останутся только на чай, но могут и заночевать.

Рена прижала руки к щекам.

— Это невозможно! Нельзя позволить им приехать! — воскликнула она. — Спальни ужасны! Ваша комната лучше остальных, но даже она требует уборки.

— Я закрываю глаза, когда раздеваюсь, и смотрю в окно, когда одеваюсь, — иронично отозвался граф.

— Очень изобретательно, но мы не можем рассчитывать, что гости последуют вашему примеру. Право же, нельзя позволить им остаться.

На мгновение наступила тишина, и Рена задумалась, не обидела ли она графа.

Тот медленно произнес:

— Думаю, я должен быть откровенен и сказать вам, что человек, который к нам едет, сказочно богат. Я познакомился с ним в Индии, и когда он узнал (полагаю, из газет), что я теперь граф, он разыскал меня и сообщает, что очень хочет увидеть мое фамильное гнездо.

— Увидеть ваше… фамильное гнездо? — ошеломленно переспросила Рена.

Молодые люди в молчании посмотрели по сторонам: вверх — на покрытые сажей потолки, вокруг — на стены с отваливающейся штукатуркой и вниз — на обветшалую мебель.

— Его ожидает потрясение, не так ли? — сказала девушка.

— И немалое, — угрюмо согласился Джон. — Хотел бы я надеяться, что это его отпугнет.

— Почему вы хотите его отпугнуть?

— У меня тяжелое предчувствие, что я догадываюсь, зачем он приедет. Мы познакомились, когда я был моряком без гроша в кармане. Он пригласил меня на танцы, которые устраивал в честь своей дочери, для ровного количества гостей, как мне думается. Я по-прежнему без гроша, но теперь у меня есть титул.

— Хотите сказать…

— На самом деле этот человек хочет (и я уверен, он скажет об этом, когда приедет сюда), чтобы я женился на его дочери.

Рена тихонько ахнула.

— Зачем вам делать это, — спросила она, — если только вы в нее не влюблены?

Джон молчал, и Рена почувствовала, как в ее сердце заползает странный холод.

— Нет, я не влюблен в нее, — наконец ответил он. — Но если деньги ее отца помогут восстановить Мызу и вернуть людям процветание… Это ведь не может быть моим долгом, верно? Нет!

Граф оборвал себя, резко повернулся и зашагал обратно в кухню. Рена немного постояла на месте. Девушка была рада, что Джон не стал дожидаться ее ответа, потому что не знала, нашлась бы она что сказать или нет.

Спустя минуту Рена последовала за графом в кухню и начала готовить завтрак.

— Зачем я даже подумал об этом? — спросил Джон. — Разумеется, я не должен жениться без любви. Если я женюсь, то только на женщине, в которую влюблен, и которая сделает меня счастливым, даже если мы не будем очень богатыми.

— Думаю, вы правы, — сказала Рена, сосредоточившись на взбивании яиц для омлета и не глядя на графа.

— Вы не верите, что моей решимости хватит надолго, да? — спросил Джон, метнув в сторону девушки пронзительный взгляд.

— Думаю, вам будет трудно решать, если он скажет, что восстановит Мызу. Предположим, он даст вам денег, чтобы привести в порядок дом и вернуть к жизни угодья. Вы могли бы вести жизнь уездного джентльмена с лошадьми и собаками, которые привносили бы в нее разнообразие.

На миг наступила тишина. Потом граф подошел к кухонному окну и выглянул наружу. Рена подумала, что он смотрит на огород, бывший в полнейшем запустении.

Виднелось несколько капустных листьев и стрелок лука, но на каждый приходилась по меньшей мере дюжина сорняков.

— Полагаю, — задумчиво сказала девушка, — если бы она вас любила, со временем вы, быть может, тоже полюбили ее.

Она хотела добавить «и ее деньги», но подумала, что это прозвучит грубо.

Джон отвернулся от окна и сказал очень громко уверенным голосом, который разнесся по всей кухне:

— Я не продам себя за то, что в Библии называется «чечевичной похлебкой»{2}. Хотя сейчас это могут быть тысячи фунтов стерлингов.

— Отлично!

— Я скорее умру с голоду, чем окажусь в браке с женщиной, к которой не испытываю никаких чувств, и в подчинении у мужчины, с которым у меня нет и не может быть ничего общего.

Он говорил почти зло.

— Но что еще вам остается? — спросила Рена.

— Что вы сказали?

— Быть может, вам нужно хорошенько подумать, прежде чем сказать «нет»?

Рена не знала, зачем подталкивает Джона к решению, которое было ей неприятно, но в ней как будто заговорил маленький демон, адвокат дьявола.

— Вы не должны забывать, в каком упадке дом. На прошлое Рождество, когда выпало много снега, люду в поселке думали, что крыша обвалится. Каким-то чудом она уцелела, но сомневаюсь, что продержится следующую зиму.

Граф сдавленно улыбнулся.

— Рена, вы уговариваете меня жениться ради денег?

— Нет, не совсем, но… разве мудро делать широкий жест, о котором впоследствии можно пожалеть? Это поместье уже многое для вас значит. Возможно, когда-нибудь оно станет для вас всем. Если вы упустите шанс восстановить его, то однажды можете об этом пожалеть.

Рена поймала себя на том, что с замиранием сердца ждет ответа Джона. По какой-то причине это было чрезвычайно важно для нее.

— Единственное, о чем я пожалею, — сказал он, помолчав, — это если поставлю деньги превыше всего остального. Рена, я научился верить в удачу. Я получил это поместье, когда все уверились, что у графа больше нет наследников. Я нашел вас, а вы нашли зарытое сокровище под древним крестом.

— Да, — подхватила девушка, засияв от счастья. — Да!

Граф взял ее за руки.

— Вы верите, что впереди ждет большее? Гораздо большее. Будущее полно сюрпризов, которые мы даже представить себе не можем. И они ждут нас.

Пылкий тон Джона убедил девушку, что он говорит о том, что чувствует на самом деле. На его месте она чувствовала бы то же самое.

— Мои слова не кажутся вам безумными? — с тревогой спросил он.

— Вовсе нет. Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите.

— Я знал, что вы поймете. Такие несдержанные высказывания… Любой другой одернул бы меня, но только не вы. Мы знакомы всего несколько часов, но вы успели стать мне лучшим другом. Я доверяю вам то, чего не сказал бы никому другому. Так что давайте крепко держаться за руки, мой милый друг, и нам ничто не страшно.