Сексуальный студент по обмену

Подготовка занимает у меня немного времени; я наношу немного косметики и слегка придаю форму своей стрижке под эльфа¹¹, которая выглядит довольно стильно сама по себе. Надеваю джинсы, лёгкий, но с длинными рукавами свитер и ботинки. Я чувствую себя довольно хорошо в этой одежде.

То есть, я так думаю, пока не подъезжаю к подъездной дорожке Саванны, и она не подбегает к моему грузовику. Не то, чтобы я когда-то носила хоть что-то близкое к тому, что надето на ней, но думаю её «платье» должно служить рубашкой, и если сегодня вечером все девушки будут так же полураздеты, то я буду выглядеть, как обычная простушка, и тем самым привлеку к себе нежеланное внимание.

Ага, мне не везёт с этой социальной дрянью.

— Ты накрасилась? — спрашивает она, забравшись в грузовик.

— Ты носишь лифчик? — возражаю я.

— Нет, — усмехается она, глядя на меня, словно я сошла с ума. — Ты просто не можешь носить бюстгальтер с этим платьем, Эхо.

— Думаю, ты используешь слово «платье» немного неправильно, — ворчу я, задаваясь вопросом, что сказал бы мой брат о её наряде. — Итак, куда мне ехать?

Она быстро называет адрес, и я начинаю ехать вниз по улице, переосмысливая всю эту ночь.

— Пожалуйста, пообещай, что не оставишь меня торчать в одиночестве в углу, как социального изгоя сегодняшним вечером, хорошо? — умоляю я, когда моя тревога доходит до придела.

— Конечно же, я этого не сделаю. Кроме того, Клей там тоже будет. И Крееейг, — растягивает она. — Там будет много народа, чтобы поговорить, так что не волнуйся ты так.

Фантастика. Услышав, что Клей и Крейг будут там, мой желудок скручивается ещё сильнее.

— Вот сюда, — указывает она. — Поверни направо. Этот дом с машинами напротив.

— Какой именно дом? Тут вся улица заставлена автомобилями. Боже мой, весь город наверное тусуется здесь, — я еду дальше по улице, не зная, о чём, чёрт возьми, я думала, соглашаясь на это. — Чья это вечеринка?

— Не знаю. Я услышала о ней от Сэди. Вот место для парковки!

Сэди? Я правильно расслышала её? Есть только одна девушка с таким именем, которую я знаю, потому что Саванна постоянно тусуется с ней в университетском кампусе. И это значит… я на студенческой вечеринке?

Я паркуюсь, выключаю зажигание и замираю, не в силах пошевелиться. Если мой брат и родители узнают об этом…

Делаю глубокий вдох, тщетно пытаясь отыскать в себе немного оптимизма. Надеюсь, эта ночь того стоит.

У нас занимает добрых пять минут, чтобы добраться от места парковки до той самой вечеринки. Входные двери настежь открыты, когда мы подходим к дому, и Саванна заходит внутрь так, словно это место принадлежит ей, пока я плетусь, прикованная к её спине.

— Эй! Разве ты не младшая сестрёнка Себастьяна? — спрашивает меня огромный парень со светлыми волосами и пивным дыханием.

— Нет, извини. Ты, наверное, перепутал меня с кем-то ещё, — бормочу я, опуская голову и ещё крепче прижимаясь к спине Саванны.

Она наклоняется и берёт меня за руку, протягивая через забитый народом дом. Музыка гремит, смешиваясь с ужасной вонью пота, спиртных напитков и беспорядка. Здесь едва ли хватает места, чтобы пройти, не касаясь тел кучи незнакомых людей.

Как только мы преодолеваем гостиную и оказываемся в другой комнате, толпа редеет. Напряжение немного отпускает моё тело, поэтому я освобождаю руку из руки Саванны и выпрямляюсь, осматриваясь.

— Разве здесь не классно? — кричит она, тоже неправильно используя слово «классно» в этом случае. Но я слабо улыбаюсь и киваю. — О, я вижу Клея! Пошли!

И снова меня тащат за руку через то, что называется предварительным адом.

Клей присвистывает, рассматривая Саванну.

— Эй, посмотри на себя! Хочешь пива?

— Эм… — она мешкается и посылает мне вопросительный взгляд, который, кажется, служит единственной причиной, по которой Клей наконец-то замечает, что я тоже тут стою.

— Эхо? — его глаза увеличиваются, а челюсть падает. — Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Я тоже рада тебя видеть, Клей, — я скрещиваю руки на груди и прищуриваюсь. — И я тоже буду пиво, если ты собираешься предложить.

Он не был настолько шокирован, увидев здесь Саванну, в отличие от меня, хотя, насколько мне известно, она ходит в ту же школу, что и я. Он, даже не задумываясь, предложил ей выпивку.

Чего ещё я не знаю о своих друзьях?

— Ох, малышка, не сердись на меня, — его руки оказывается на моей талии, прежде чем я успеваю возразить и остановить его, и он заключает меня в объятия. Я утыкаюсь лицом в его рубашку, которая воняет, как пепельница. — Я просто не могу поверить, что ты здесь, вот и всё. Но я рад, что ты здесь.

— Угу, — отвечаю я, отодвигаясь от него, и поворачиваюсь к Саванне, которая уже нашла себе другого парня, предложившего ей выпить. Она держит красный стаканчик в руке, на губах играет улыбка.

Я направляюсь к ней, чтобы устроить допрос по поводу выпивки, но её «новый друг» возникает передо мной с жуткой ухмылкой.

— Ну, привет, красотка. Могу ли я купить тебе выпить?

— Нет.

Это угрожающее рычание вырывается явно не из моего рта, но я точно знаю, кому именно оно принадлежит. Я медленно разворачиваюсь и почти касаюсь носом его груди, поскольку он стоит слишком близко ко мне.

Это Кингстон — разъярённый Кингстон, — и он дёргает меня вплотную к себе, впиваясь взглядом в парня, который только что предложил мне выпить.

— Отвали, Коди, — рычит он. — Она не пьёт, а также полностью под запретом.

— Иисус, братан, расслабься, — сдаётся парень по имени Коди. — Я не знал. Блин, надо было просто помочиться на её ногу.

Только тогда появляется Клей.

— У меня всё было под контролем, — рявкает он Кингстону.

— Да, конечно, — иронизирует Кингстон, хватая меня за обе руки и полностью разворачивая к себе лицом. — Так какого чёрта ты тут забыла, Эхо? — он смотрит на меня сверху вниз, его лицо красное, а глаза сверкают.

— Я приехала с Саванной, — отвечаю спокойно, всё ещё изучая его реакцию.

— Ну и где она, по-твоему, тогда?

— Прямо… — я оглядываюсь через плечо, ожидая найти её на том же месте, где она только что была, но её там нет. — Ну, она была прямо здесь.

Он опускает голову, и я чувствую скольжение его губ по моему уху, в то время как шёпот опаляет мою кожу.

— Ты не должна здесь быть, Любовь моя. Это место не для тебя.

Я отступаю назад и смотрю ему в глаза. И вдруг я взрываюсь.

— И почему это не должна? Мне не десять, Кингстон, и ты не намного старше меня. Я должна веселиться так же, как и все остальные.

— Конечно же, должна. Я просто хотел сказать…

Одна из девушек, на которой одежды ещё меньше, чем на Саванне, — что я готова поклясться, было невозможно, — буквально подпрыгивает и проталкивается между нами. Она протягивает руки и обнимает Кингстона за шею, воркуя:

— Ты должен мне танец, секси. Пойдём.

Клей пользуется моментом и хватает меня за руку.

— Эхо со мной. Вернись к своей девушке, приятель, — он поддевает Кингстона и тянет меня в противоположном направлении.

И я позволяю ему это, потому что у меня нет желания наблюдать за тем, как танцует Кингстон, или за тем, что ещё он будет делать с этой девушкой. Но я всё же оглядываюсь через плечо, прежде чем успеваю остановить себя, и обнаруживаю, что Кингстон не двигается с места. Он смотрит мне прямо в глаза, и на его лице недовольное, хмурое выражение.

Я смотрю на девушку, затем на него, и поднимаю один палец — не средний, хотя у меня есть такое желание.

~~~~~

Моя голова раскалывается, и я уверена, что эта долбаная песня играет уже в четвёртый раз, с тех пор, как я пришла сюда. Выключит ли её кто-нибудь?

Клей показывает мне, где находится ванная, обещая ждать прямо за дверью. Но я нисколечко не удивлена, обнаружив, когда выхожу, что его нет. Так что теперь я блуждаю в Бог знает чьём доме в поисках Саванны, готовая уйти.

Я нахожусь посреди коридора, когда какой-то шум в комнате справа привлекает моё внимание. Я стою за дверью и выглядываю из-за косяка, пытаясь выяснить, что там творится. Ох, только не это.

Из того, что я могу увидеть, группа людей собралась играть в то, что они называют «Выстрел или Действие» — весьма усовершенствованный вариант «Выстрел или Действия», — и я не понимаю, как в это может продолжать играть кто-то старше пятнадцати лет. Более тревожно то, что Клей и Саванна, сидящие там, не кажутся очень-то обеспокоенными моим местом нахождения.

— Я хочу, чтобы ты сыграла.

Бросает вызов хриплый голос, опаляя мою шею. Кингстон.

Я быстро качаю головой.

— Мне нужно домой. Я не хочу оставаться с Саванной после того, как она бросила меня сегодняшней ночью, и в выходные комендантский час в полночь, — отвечаю я, по-прежнему отвернувшись, с отвращением наблюдая за прелестями одной из девушек в комнате, которая снимает свою рубашку.

— Мне об этом известно. У нас есть ещё много времени, — он кладёт ладонь на мою поясницу. — Ну, давай же сыграем. Я не брошу тебя. Клянусь.

Я не останавливаю его, когда он толкает меня вперёд.

Саванна замечает нас, когда мы заходим. Забираю свои слова обратно — Саванна замечает только Кингстона, поэтому вскакивает и подбегает к нам.

— Эхо, я повсюду искала тебя! Где ты была?

Я забываю всё, чему меня учили, и, не церемонясь, отвечаю:

— Нет, ты не искала. Ты ничего, чёрт возьми, не сделала, чтобы узнать, где я была всю ночь. Но я хорошая подруга, поэтому если хочешь уехать домой, я готова тебя подбросить.

— Ох, эм… — она прикусывает ноготь, отводя взгляд. — Я собираюсь переночевать у Адрианы. Я думала, что говорила тебе уже об этом. Но я правда искала тебя, честное слово, — она смотрит на меня из-под лживых ресниц и слегка улыбается виноватой улыбкой. — Давай, останься ещё ненадолго. Крейг тоже тут, и, возможно, он вызовет тебя на действие.

Каждая мышца в теле Кингстона напрягается, когда она произносит это. Я могу почувствовать это, потому что он стоит позади меня, прижимаясь к моей спине.

— Супер, — говорит он с сарказмом. Я чувствую, как он перемещает руку на моё бедро и сжимает его, крепко удерживая меня. — Саванна позаботится о себе сама, ну а у нас есть время, чтобы поиграть. Проходи туда, Эхо. Давай посмотрим, чем это закончится.

Саванна хлопает в ладоши.

— Ура!

Серьёзно? Она реально пропустила ту часть, где я намекала ей о том, то она ужасная подруга, и что я очень расстроена по этому поводу?

— Ладно, — отвечаю я, не сопротивляясь, когда Кингстон проводит нас дальше в комнату.

Мы садимся в кресла и наблюдаем несколько раундов за этим безрассудством. Парень по имени Брюс, которого я помню по игре в футбол с Себом, выбирает симпатичную рыженькую, и та танцует у него на коленях. И она делает это, не стесняясь, в комнате полной людей.

Эта девушка следующая, и она выбирает парня, которого я не знаю, говоря ему снять штаны. У него есть хоть немного скромности, поэтому вместо этого он выбирает выстрел… из её декольте. Но он не просто выпивает свой шот, он «застревает» между её грудей.

Ну, пожалуй, я погорячилась со скромностью.

Затем он выбирает другую девушку и просит её показать свою грудь. Разве он не получил наслаждение от предыдущей пары? Конечно же, вся комната подбадривает её — и не потому, что ей нужна поддержка, учитывая, что она уже стоит и трясёт своей задницей, пока задирает топ.

И посмотрите на это: без лифчика. Как удобно. Она ходит по магазинам, но, как и Саванна, не может позволить себе надеть лифчик.

Я вздыхаю, поскольку нисколько не впечатлена, и непроизвольно закатываю глаза. Я больше не могу смотреть на это ожившее порно. Не то, чтобы я когда-нибудь смотрела его, но думаю, что это уже не за горами.

Я перевожу взгляд на Кингстона, собираясь сказать ему, что ухожу, когда миссис Сверкающие-буфера выбирает его.

Это должно было произойти — любая хорошо видящая девушка выбрала бы Кингстона. Я просто удивлена, что на это потребовалось так много времени.

— Кииингстон, — мурлычет она, поедая его взглядом чистого вожделения. — Я хочу, чтобы ты подошёл сюда и поцеловал, чёрт возьми, меня.

Его глаза прикованы ко мне, вопрос и беспокойство застыли в их глубинах.

— Эхо, я не могу выбрать выстрел. Я не могу пить, потому что твои родители могут почувствовать от меня запах алкоголя, или ещё хуже, поймают за вождением.

— Ты абсолютно прав, — я пожимаю плечами, будто тупое жало боли не парализует меня ещё сильнее. Я хочу сказать ему: «Ты не должен этого делать. Это же просто дурацкая игра, которая не так уж и важна». Но ещё больше я хочу, чтобы он отказался от этого сам. Но зачем ему это делать, ведь он сам изъявил желание сыграть в эту игру?

— Эхо? — он подталкивает меня, умоляя взглядом спасти его, и этой мольбы почти достаточно, чтобы убедить меня в этом.

Но потом я думаю о тех моментах, когда мои глаза точно также упрашивали его: «Спаси меня, Кингстон. Скажи что-нибудь, ну хоть что-то, от чего бы я перестала чувствовать себя разбитой глупышкой, неправильно распознающей твои сигналы», но оставались незамеченными.

Поэтому я воздвигаю защиту, словно он снова и снова тренировал меня, и монотонно отвечаю:

— Тогда, думаю, тебе лучше поцеловать её.

— Ну же, Хоторн! Не задерживай игру! — выкрикивает Клей. — Чёрт, ты уже перетрахал полгорода. Так что же тебе будет стоить простой поцелуй?

— Прости меня, — шепчет мне Кингстон.

Простить за что? Он сожалеет о том, что переспал с половиной города, или за поцелуй с ней, или за всё сразу?

Он встаёт и медленно направляется в сторону девушки. Она с нетерпением ждёт с огромной улыбкой на лице, специально выставляя грудь. Мы уже все видели её, тупица.

Я не знаю, за что именно он извинялся, а также не знаю, поцелует он её глубоко и медленно, запустив руки в её волосы, или же грубо и быстро, потому что я выбегаю за дверь и мчусь со всех ног к своему грузовику прежде, чем он даже успевает подойти к ней.

Глава 17

— Эхо, подожди!

Думаю, это ответ на вопрос. Должно быть, он поцеловал её грубо и быстро, раз уже бежит за мной.

— Христос, Эхо, ты можешь, чёрт побери, просто остановиться? — я слышу его шаги, стучащие по тротуару, когда он догоняет меня, его голос звучит всё ближе.

Он собирается поймать меня… и что я потом скажу ему? «Почему, чёрт возьми, у меня такое чувство, словно меня пнули в живот?» «Я хочу тебя так сильно, потому что не могу иметь?» «Я скучаю по тебе, когда тебя нет рядом, независимо сколько раз говорю себе, что мы не можем быть больше, чем просто друзья?»

Я стою возле своего грузовика, но не сажусь в него. Стою, словно приросла к этому месту, лицом к двери, ключи в руке. Обида, смущение и боль пронзают моё тело, превращая его во что-то огненное и пьянящее, когда он подходит и становится прямо позади меня.

Он тяжело дышит, опаляя дыханием мои волосы и шею.

— Ты можешь повернуться и посмотреть на меня, пожалуйста?

— Ты поцеловал её?

Я не знаю, почему именно этот поцелуй — среди, как предполагаю, бесчисленного множества других, что у него были в этом городе — беспокоит меня так сильно. Но он беспокоит.

— Повернись и спроси меня прямо в лицо. Тогда я тебе отвечу.

Я надеваю маску безразличия (или так думаю) и медленно поворачиваюсь к нему лицом.

Его глубокие пепельно-серые глаза прикованы ко мне, когда он подходит ближе, прижимая меня спиной к грузовику. Он кладёт руки по обе стороны от моей головы, заперев меня в клетку своим массивным телом. И затем он наклоняет своё лицо так, что наши губы оказываются слишком близко, дыхание смешивается.

Я в плену его глаз, запаха и мощного тела, нависшего надо мной. Во мне нет ни капельки страха, лишь необходимость получить ответы относительно того, что же между нами происходит, или это чувствую только я.

— Теперь, — говорит он тихим, скрипучим голосом, — спроси снова.

Я облизываю губы, проглатывая любое сомнение.

— Ты поцеловал её?

— Нет.

Нет? Хоть меня и радует этот ответ, но это всё, что он скажет?

Наши взгляды по-прежнему прикованы друг к другу, в то время как молчание затягивается. Если я подамся вперёд, хотя бы на дюйм, наши губы соприкоснутся. И я, наконец, узнаю, как он ощущается, его вкус… если всё на самом деле произойдёт так, как я представляю, то это просто умерит моё любопытство.

— Кингстон, я …

— Я знаю, Любовь моя, я тоже. Чёрт возьми, — рычит он, вдруг хватая себя за волосы обеими руками. — Я. Тоже. Чёрт!

Я забываю всё, что собиралась сказать, или у меня такое чувство, потому что я совершенно не понимаю, что именно с ним сейчас происходит. Никогда не видела его таким сердитым, он начинает расхаживать по кругу… словно загнанный зверь.

— Забирайся в свой грузовик и поезжай домой, — приказывает он. — Я буду прямо за тобой.

— Но …

— Нет, — он прекращает вышагивать и опускает голову и плечи, потирая шею. — Пожалуйста, ничего не говори. Просто залезай в грузовик и поезжай.

— Хорошо, — шепчу я.

Я делаю, как он просит, используя время поездки, чтобы осмыслить произошедшее в своей голове. И к тому времени, как заезжаю на подъездную дорожку, я больше не чувствую себя отвергнутой или сбитой с толку. У меня вырисовывается ясность, и я, наконец, понимаю, что только что произошло между нами.

Я не одинока в этом сражении страстного вожделения и запрещённой связи.

— Эхо Виктория Келли.

Громкий голос моего отца останавливает меня прямо возле двери его спальни.

— Да, сэр?

— Хорошо провела время?

Упс. Никогда в жизни даже не задумывалась о том, что он скажет дальше.

— Честно?

— Всегда, юная леди.

— Нет, совсем нет.

Он начинает смеяться. Смеяться.

— Рад слышать это. И Кингстон... он ехал позади тебя?

— Да, сэр.

— Кто-нибудь из вас пил?

— Нет, сэр.

— Хорошо. Больше никаких вечеринок, особенно тех, где присутствуют первокурсники из колледжа. Понятно?

— Конечно, сэр.

Вот за что стоит любить маленькие города. Уверена, он знал, что я там ещё до того, как я переступила порог. И он знал, кто устроил вечеринку! Хотя я была там, даже расспрашивала, но так и не сумела вызнать эту крупицу информации.

— Спокойной ночи, Эхо. Спокойной ночи, Кингстон.

Теперь он стоит у меня за спиной, не в силах скрыть свои тяжёлые шаги от моего отца.

— Спокойно ночи, сэр, — бросает Кингстон, прежде чем пройти мимо меня, прямиком в свою комнату.

~~~~~

Я просыпаюсь от непрекращающихся сообщений от Саванны. Поворачиваюсь и читаю их, но не отвечаю. Мне нечего ей сказать.

Но когда замечаю, который час, я резко принимаю сидячее положение. Я легла спать довольно поздно. У меня ушло много времени, чтобы, наконец, уснуть — после того, как я, возможно, намеренно некоторое время не засыпала, надеясь, что Кингстон придёт поговорить со мной.

Но он не пришёл. Но помимо этого, я не припоминаю, чтобы ночь была беспокойной.

Накидываю халат поверх пижамы и спускаюсь вниз, чтобы извинится за то, что пропустила завтрак, но обнаруживаю, что в доме тихо и пусто. Но есть тарелка с едой и записка от мамы на столе.

«Сегодня у Сэмми поездка бойскаутов. Приедем поздно вечером. Обед в холодильнике, просто разогрей его. Люблю, мама».

Всё верно: сегодня Сэмми с отрядом отправился в поход, где будут костёр и различные награды, и так как нет никаких признаков присутствия Кингстона, я осталась в доме одна. Это приносит ещё большее чувство разочарования, что удивляет меня.

Думаю, мне стоит себя чем-то занять. И уж точно я не буду звонить Саванне, чтобы убить время.

Я хватаю тост с тарелки, а затем возвращаюсь на второй этаж, чтобы принять душ. И поскольку в доме я одна, решаю послушать музыку. Первой включаю песню «Here» исполнительницы Alessia Cara. Да, я могу иногда слушать что-то лирическое.

Я смываю кондиционер с волос, запрокинув голову и закрыв глаза, когда понимаю, что песня, которую я слышу сейчас — «Dare You to Move» группы Switchfoot не входила в выбранный мною список.

Он здесь. И его выбор песни не какая-то полоумная игра с прошлой ночи. Это гораздо больше.

Я выключаю воду, оборачиваю полотенце вокруг головы, а затем не спеша надеваю халат, оттягивая время и размышляя над своим ответом.

Он прямо за дверью, ожидает меня в моей комнате. Я могу почувствовать его. Сейчас музыка не играет, там абсолютная тишина для нашего противостояния. Именно это придаёт мне смелости двигаться, и я открываю дверь, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

Не открывая её полностью, я собираю воедино свои мысли и самообладание, прежде чем убрать эту деревянную баррикаду безопасности.

— Я в халате, — не знаю, почему я шепчу именно это.

— Знаю, — отвечает он беззаботно.

— Я не буду… Я имею в виду…

— Ах, Любовь моя, вовсе нет. Только дурак пропустит ту часть: с танцем.

Я улыбаюсь на его метафорический и осмысленный выбор слов, когда он продолжает.

— У меня есть идея. После того, как ты выйдешь сюда и согласишься с ней, я дам тебе платье.

Я открываю дверь и выглядываю, сжимая рукой халат, несмотря на то, что завязала его на двойной узел. Ну, на всякий случай.

Он одаривает меня дьявольской приветливой улыбкой и манит пальцем подойти.

Господи, помилуй. Один этот жест заставляет мой мозг навёрстывать зигзаги между правильным и неправильным, застенчивостью и храбростью — всё находится в хаотическом беспорядке, образуя один большой туманный круг.

— Эхо, иди сюда. У меня нет намерений накидываться на тебя в ту же минуту, как только твои родители покинули дом, в который они так любезно впустили меня, — подмигивает он.

Его туманные глаза противоречат словам, как и подёргивающийся кадык, но он говорит правду, я чувствую между нами доверие и честность.

Выхожу, гордо приподняв подбородок.

— Вот, я вышла. Вызов принят и окончен. Теперь что? — я стараюсь звучать уверенно и непринуждённо, несмотря на хаос происходящий внутри меня.

— Теперь, я хотел бы спросить, не проведёшь ли ты день со мной — покажи мне, что такое колесить по бездорожью.

— Я… могу это сделать.

И я на самом деле могу. Мне нужно это. Пришло время доказать себе, что я вполне способна справиться со своей влюблённостью в соседа по комнате и проводить с ним время без какого-либо напряга или неудобства. Потому что давайте посмотрим правде в глаза: ни один из нас в ближайшее время не сможет уехать из этого дома, поэтому мы должны преодолеть эту запрещённую напряжённость. Я лучше узнаю, как погасить пламя, которое он воспламеняет во мне только одним взглядом, чем избегать его вообще. Я не готова пожертвовать всем остальным, что он пробуждает во мне: жар, смех... головокружительное счастье.

— Великолепно! — он останавливается у моей двери. — Увидимся внизу. И надень куртку, похоже, будет дождь.

~~~~~

Будет дождь? Ага, и мы могли бы вернуться в дом, чтобы переждать проливной ливень, под которым едем прямо сейчас.

— Ублюдок! — кричит Кингстон, когда грузовик начинает буксовать. Его улыбка широкая, глаза искрятся. — Я так скучал по этому!

— Э-э… ты сказал ублюдок? — я прыскаю со смеху, не только потому, что это реакция на окружающую нас грязь, но и потому что всё о чём бы он не говорил, кажется неуместным в паре с его соблазнительным акцентом.

Он смотрит на меня и подмигивает.

— Не смотри на меня! Смотри на дорогу! — паника слышится в каждом моём слове, и я указываю на лобовое стекло. — Просто держи свои глаза прямо перед собой, пока не протаранил дерево.

— Я думал, что американкам нравиться грязный рот, — говорит он, дёргая руль вправо и забрызгивая грязью моё окно.

Моя ладонь становится влажной, и я так крепко сжимаю ручку, что болят пальцы.

— Не думаю, что ты пробыл в Штатах достаточно долго, чтобы судить всех девушек.

— Возможно, — это всё, что он говорит, когда грузовик подпрыгивает вверх-вниз, проезжая по упавшим веткам деревьев и бросая моё пристёгнутое тело по всему салону, словно манекен на краш-тесте.

Я как-то гоняла по бездорожью с Клеем и Себастьяном, но тогда не было дождя и грязи. А теперь, когда ливень стих, хотя всё ещё назревает над нами, меня так сильно трясёт в грузовике, что не только адреналин достигает высшей точки, но и моё лицо болит от улыбки, которая отказывается исчезать, — всё это ощущается как-то иначе, во многих смыслах. Уверена, мы можем перевернуться в любую минуту, но я не прошу его сбросить скорость или вернуться назад.

— Ах, вот тут мы точно прокатимся! — в голосе Кингстона слышно тревожное волнение, и когда я прослеживаю за его взглядом, всё моё тело деревенеет.

— Нет! — кричу я, несмотря на свою растущую улыбку. — Не смей! Мы перевернётся! Или застрянем там! Или, не знаю… умрём!

Нас начинает трясти ещё сильнее, когда он ускоряется и направляется прямо к огромному крутому холму; кто знает, что нас ждёт на другой стороне.

Теперь у меня грязный рот.

— Ох, чёрт! — я опускаю голову, боясь смотреть, но он убирает одну руку от руля и кладёт её на мою.

— Я держу тебя, — говорит он мне, его глаза искренние.

Я могла бы снова повторить, что предпочитаю, чтобы его глаза были на дороге, а обе руки на руле, но я не против, если мы перевернёмся или разобьёмся… пока он смотрит на меня так, когда мы это делаем.

И вместо того, чтобы вернуть руку, которой касается меня, на руль, Кингстон переплетает наши пальцы, смертельной хваткой цепляясь другой рукой за металлический круг. Я до сих пор ничего не говорю о безопасности и не пытаюсь остановить его. Я крепко удерживаю его за руку, пока мы трясёмся в кабине, поднимаясь на холм, мои глаза широко распахнуты.

Когда мы начинаем спускаться вниз, он убирает руку и возвращает её на руль. «Это хорошая идея», — думаю я, хихикая про себя.

Я слышу, как шины всё быстрее и быстрее безрезультатно вращаются на месте, когда Кингстон давит на педаль газа. Когда ему не удаётся сдвинуть грузовик с места, он одаривает меня взглядом полным отчаянья.

— Похоже, мы застряли.

Я смотрю на него и вопрос: «Да неужели?» — так и вертится на кончике моего языка. Но я не говорю этого, потому что мы оба начинаем смеяться.

— Итак, — говорит он, между попытками отдышаться, — эксперт по внедорожью. Что теперь предлагаешь нам делать?

— Мы могли бы переждать грозу, которая надвигается на нас, будто фиолетовое чудище, или … — я открываю дверь, вдыхая свежий, влажный воздух. — Воспользоваться этим затишьем и найти что-то, что можно подставить под шины как опору. Пошли.

Я выскальзываю из машины.

И приземляюсь на задницу.

Кингстон вылезает, но не падает, и идёт ко мне. Он останавливается, возвышаясь надо мной, качает головой и заливается диким хохотом.

Я предпринимаю несколько попыток встать, но каждая из них не увенчается успехом, что ещё больше забавляет его. И поскольку, по-видимому, у меня так и не получается почувствовать почву под ногами в грязи, я решаю просто сдаться, поэтому ложусь на спину и делаю то, что сделала бы любая униженная девушка: раскидываю руки и ноги в стороны и делаю лучшего грязевого ангела в мире.

Глава 18

— Я не могу зайти в дом в таком виде, — ворчу я. Я вся в засохшей грязи сижу на своей куртке, стараясь ничего не трогать, чтобы не испортить его новый грузовик.

— Могу занести тебя, — усмехается он. — Я просто сниму ботинки, прежде чем зайду внутрь.

В конце концом, перестав смеяться, Кингстон помог мне подняться на ноги… держа себя всё время в вертикальном положении. Ох, я пыталась заставить его сделать грязевых ангелов вместе со мной, но у меня ничего не получилось. Так что я не собираюсь быть побеждённой ещё раз, позволяя ему занести меня внутрь! У меня ещё осталось некое достоинство… где-то под всей этой неразберихой.

— Я сама, — выбираюсь из машины и направляюсь к другой стороне дома, кусочки засохшей грязи осыпаются с моей одежды с каждым движением. — Можешь идти внутрь.

Мой план: раздеться до бюстгальтера и трусиков на заднем дворе, а затем надеть дождевик; и как только я избавляюсь от одного ботинка и носка, струя холодной воды окатывает меня со спины.

— Что за…! — визжу и делаю ошибку, кода поворачиваюсь, предоставляя ему полностью открытую мишень для поливания из шланга. — Ты с ума сошёл!? — я использую одну руку, чтобы закрыть лицо, и иду к нему в надежде убрать шланг.

— Всё будет гораздо проще, если ты просто останешься стоять на месте, — смеётся он, продолжая поливать меня.

— Кингстон, — начинаю я, осознавая, что не знаю его второе имя и есть ли оно у него вообще, — Хоторн! Я убью тебя!

— Почти готово, — отвечает он спокойно, будто поливает цветы или что-то в этом роде.

Ох, да ладно. Я сдаюсь и начинаю медленно вращаться, помогая ему закончить. Слишком поздно предпринимать что-то ещё в этот момент. Мне всё равно не удалось бы забрать у него шланг.

— Ты же понимаешь, что теперь ещё хуже? Плюс ко всему этому, теперь с меня капает вода. И как мне теперь пройти по дому? Просто супер.

Не отвечая, он идёт и выключает воду. Затем просто стоит, застыв на месте, и таращится на меня.

— Что? Теперь будем ждать, пока я высохну?

С озорным блеском во взгляде и удовлетворённой улыбкой на губах, он поднимает обе руки, держа все десять пальцев прямо, и подмигивает.

Что за…?

Я опускаю взгляд туда, куда смотрит он, и смотрю на себя. Моя мокрая рубашка, больше не грязная, теперь полностью прозрачная. И мой кружевной жёлтый бюстгальтер даже не старается скрыть мои затвердевшие соски.

«Вода была холодная — в этом вся причина», — убеждаю я себя.

Чувствую, как румянец охватывает моё лицо и шею, а в некоторых неприличных местах пульсирует. Часть меня — та, которой не существовало, пока не появился Кингстон — хочет остаться здесь и позволить ему вдоволь насмотреться, ожидая его следующего шага и упиваясь предвкушением.

Но обычная Эхо, та, которая осознает, что можно, а что нет, побеждает. Именно поэтому она решает облегчить эту напряжённую ситуацию саркастическим замечанием.

— Да будет тебе, — глумлюсь я, драматично закатывая глаза. — Я тяну на одиннадцать.

Сначала его глаза расширяются от шока. Я и сама удивлена, что сказала это. Но медленно его серые радужки затуманиваются, и сексуальная улыбка расплывется на губах.

— Так и есть, Любовь моя. Так и есть.

Так что мой комментарий вызвал противоположный эффект. Я уже и сама убедилась, что перегнула палку, но желание в его глазах только сбивает моё дыхание.

— Кингстон… — шепчу я, предупреждая нас обоих.

— Точно, — он качает головой, будто пытается очистить её. — Я принесу тебе полотенце.

~~~~~

Кингстон приносит мне полотенце и сразу же исчезает в ванной, и я слышу, как льётся вода. Принимает ли он душ?

Расстроенная, испытываю желание открыть дверь и спросить, неужели не очевидно, что мне следовало принять душ первой, но, похоже, Кингстон опередил меня, пока я была в комнате, чтобы избежать… ну, всего. И я, конечно же, не собираюсь переодеваться, пока не искупаюсь, учитывая, что «поливание из шланга» не выполнило свою работу, и теперь я вынуждена стоять здесь, не зная, что делать, пока он совершает своё эгоистичное купание.

Так что я решаюсь на то, что избегала слишком долго: открываю двойные французские двери и выхожу на балкон, который примыкает к моей комнате. Я всегда думала, что это немного «капризно» иметь балкон, даже несмотря на то, что я никогда им не пользовалась.

На улице прекрасный вечер: не слишком жарко, но и не холодно, мрачное небо рассекают яркие пятна проливного света. Я вдыхаю полную грудь воздуха и отправляю беззвучное мысленное сообщение своему брату, который находится где-то там, надеясь, что он справляется на своём новом месте намного лучше, чем я.

— Так быстро? — говорю я с мягким смехом, несколько удивлённая от осознания, что рада не только его появлению, но и потому, что чувствую себя комфортно с ним. — В этот раз я слышала, как ты подкрался. Не такой уж ты и тихий без шланга, — говорю я в темноту, по-прежнему стоя к нему спиной.

— Так и было задумано. Подумал, что лучше не пугать тебя, не хватало ещё, чтобы ты свались с балкона, — он подходит ближе, и моё тело тут же реагирует. Он нежно касается моего плеча, вынуждая повернуться к нему лицом. — Я приготовил для тебя сюрприз. Пойдём со мной.

Мой разум становится затуманенным, когда он босой, одетый только в пижамные штаны, тянет меня за собой, и я следую за ним без каких-либо колебаний или раздумий.

Он ведёт меня за руку в нашу общую ванную, где я обнаруживаю наполненную божественными душистыми пузырьками до краёв ванную в окружении нескольких зажжённых свечей.

— Ч-что всё это значит? — заикаюсь я, поскольку язык отказывается работать.

Опускаю глаза и скольжу взглядом по его накаченной груди и рукам, а также плоскому животу с линией волос, исчезающей за полотенцем, прежде чем снова их поднимаю.

Он ухмыляется, не упуская того, что только что произошло.

— Это типа как счастливое завершение. Мне хотелось, чтобы наш день прошёл хорошо, но из-за меня ты попала под ливень, упала в грязь, а затем я окатил тебя водой из шланга. Надеюсь, что это, — говорит он, разводя руки, — скрасит всё произошедшее и поможет закончить этот день на счастливой ноте.

Эта приятная атмосфера очень провоцирует, и у меня уходит немного времени, чтобы ответить.

— Сп-пасибо тебе, Кингстон. Это очень мило. Я, эм… ценю это. И веришь или нет, сегодняшний день прошёл весело.

Мы оба стоим в неловком молчании какое-то время. Для меня следующий шаг очевиден, но полагаю, что кое-кто в этой комнате этого не понимает, поскольку он не двигается.

— Ты можешь, эм… идти, — пытаюсь как можно вежливее выпроводить его.

Эти пухлые губы медленно изгибаются, изображая сексуальную улыбочку, которой не думаю, что смогу долго сопротивляться.

— У меня есть идея получше, хочешь услышать?

— Какая? — спрашиваю я быстро и тихо, губы внезапно пересохли, пульс учащённо бьётся.

— Думаю, я мог бы остаться… и составить тебе компанию? Если ты наденешь тот маленький кусочек ткани, что зовётся розовым бикини, — он выгибает бровь, в его глазах плещется озорство. — Ты не останешься в одиночестве, и я наконец-то смогу увидеть тебя в чём-то розовом. В любом случае, для меня это беспроигрышный вариант.

— Ты снова рылся в моих вещах? — спрашиваю я спокойно, слишком поглощённая всей этой прелюдией, чтобы злиться.

— Неа, ведь я провёл тщательную проверку в прошлый раз. Но ты не слишком расстроилась при мысли, что я снова это делал, — он усмехается. — Почему ты так подумала?

— Не знаю, — лгу я, пожимая плечами, пока он смеётся. — Хорошо, ты можешь посидеть здесь и поговорить со мной, пока я переодеваюсь, но ты не пойдёшь за мной. Понятно?

— Кристально.

— Мой брат переломит тебя, как прутик, если узнает об этом, — бормочу я, направляясь к своему комоду.

— Тогда не станем ему об этом рассказывать, да?

— Думаешь, так будет честно? — фыркаю я, морщась от несвойственного звука. — Прикрой дверь, пока я буду переодеваться.

Не могу поверить, что делаю это. Нет, полная ложь — да, я могу.

Мне просто нужно обдумать это в своей голове. Я не буду полностью обнажённой, и если честно, у меня есть одежда намного откровеннее бикини — особенно, если учесть, как я двигаюсь, надев её.

И у нас есть ещё время, прежде чем мои родители вернутся домой. Сэмми будет растягивать их пребывание там как можно дольше, и мама будет помогать его делу, болтая с другими матерями. Это не будет отличаться от того, как если бы Кингстон и я разговаривали, пока плавали вместе.

Надо же. Теперь это мирно покоится на полке разумного невинного рационализма.

Я иду обратно в ванную. Если бы Кингстон был щеночком, он завилял бы хвостом. Я не могу не засмеяться, когда он осматривает меня сверху-вниз, а затем хмурится.

— Почему ты в халате? — он буквально надувает губы.

— Потому что я не глупая, наивная или тарталетка, — я верчу пальцем в воздухе, сигнализируя о том, чтобы он отвернулся в другую сторону. — Если ты хоть кому-нибудь расскажешь об этом, я …

— Расскажешь брату, — заканчивает он, отворачиваясь. — Мне это более чем понятно.

— Нет, — я отбрасываю халат и быстро забираюсь в ванну, укрывая себя пузырьками. — Я разберусь с тобой собственноручно, что ещё хуже. Так что бойся… очень бойся. И да, теперь можешь повернуться.

Он так быстро разворачивается, что я удивляюсь, как он себе не вывихнул что-нибудь. И, конечно же, он сразу проходится взглядом по моему телу.

— Слишком много пузырьков? — дразню я.

Низкий рокот вырывается из его груди, и я запрокидываю голову, смеясь. Он такой… не могу объяснить, но я не считаю его извращенцем. Это делает его ещё более восхитительным.

— Итак, ты хочешь составить мне компанию. Предполагаю, это включает задушевный разговор, — я опускаю голову на бортик ванны и закрываю глаза. — Удивите меня, Мистер Хоторн.

Когда он на протяжении нескольких долгих секунд ничего не говорит, я открываю один глаза и смотрю в его сторону. Он смотрит на меня, словно ошеломлённый.

— Нет никаких шансов, что эти пузырьки растворятся в ближайшее время, — говорю я со смешком, — так что ты можешь начинать говорить.

— Я просто задумался, — он поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом, флиртующая улыбка играет на его губах. — Это самое порочное, что ты когда-либо делала, Эхо?

— Да, — отвечаю еле слышно. Но я не двигаюсь, мне страшно пошевелить хоть один пузырек.

— Я уже понял, — кивает он. — Каково это?

Простое «порочно» в ответ разочарует нас обоих, поэтому делаю глубокий вздох и тяжело выдыхаю, обдумывая ответ.

— Ранимо, но волнующе… Не так, как ты подумал, — ухмыляюсь я. — Я рада, что ты прилично себя ведёшь и мы теперь друзья… которым комфортно друг с другом. Я могу смириться с тем, что мне приходится делить с тобой ванную комнату. Ты мне нравишься, Кингстон. Ты хороший парень. А я редко ошибаюсь в людях.

— Ты льстишь и слишком высокого мнения обо мне, — его лицо мрачнеет, а плечи опускаются. — Не думаю, что ты права насчёт меня.

Я смеюсь.

— Кингстон, я давно уже поняла, что ты никогда не был заинтересован стать священником.

Он качает головой и тихо смеётся.

— Я до сих пор не могу поверить, что мой отец написал эту чепуху. Мне очень жаль, что он солгал твоей семье.

— Не нужно. Это же его ложь, а не твоя. И если это заставит тебя почувствовать себя лучше, то сомневаюсь, что мои родители на самом деле повелись на это. Мой папа просто хочет верить в это, для того чтобы не беспокоиться о том, что мы принимаем ванну вместе, — я награждаю его ухмылкой.

Он снова смеётся, но на этот раз тихо и недолго.

— Там, дома, мой отец очень важный человек — военный атташе. Я не очень боевой… не достаточно, чтобы удовлетворить его запросы.

— Так это было что-то намного большее, чем простое превышение скорости. Что ты сделал? — спрашиваю и, навострив ушки, немного приподнимаюсь.

Он стонет и проводит рукой по волосам, измученно закрывая глаза.

Отвожу взгляд в сторону и скольжу обратно под пенную мантию.

— Прости, я снова спрятана. Можешь открывать глаза, — он медленно поднимает веки, обращая на меня вальяжную чувствительность своего взгляда. — Знаешь, может это и не очень хорошая идея на самом-то деле. Думаю, уже надо выходить. Можешь передать мне мой халат?

— Конечно, — Кингстон не спорит, просто протягивает халат, а затем разворачивается и направляется в свою комнату. — Спокойной ночи, Любовь моя, — он звучит побеждённо, когда закрывает за собой дверь.

Я быстро чищу зубы и спешу в свою комнату, чтобы сменить мокрые бикини на шорты и удобный спортивный лифчик, после чего наношу на руки и ноги любимый лосьон. Убедившись, что двери балкона закрыты, взбиваю подушку… и понимаю, что я проиграла. Переполняемая адреналином и не исчезающим страстным желанием, не могу найти себе места в поисках их высвобождения.

Опять надеваю халат, и как только крепко завязываю узел на талии, мои ноги сами меня ведут. «Возможно, я сплю», — пытаюсь убедить себя, когда поднимаю руку, чтобы постучать.

— Входи, — доносится по ту сторону двери его спальни, и звучит так, будто он удивлён.

Я поворачиваю ручку и медленно открываю дверь, одновременно испуганно и нерешительно, потому что не знаю, что могу там обнаружить.

Кингстон сидит на краю кровати, обеими руками опираясь на колени. Лунный свет только подчёркивает беспокойство на его лице.

— Всё в порядке, — он хлопает по краю кровати рядом с собой. — Проходи. Садись.

Я спешу сделать, как он сказал, прежде чем успею передумать, и он посмеивается, когда я немного отскакиваю от матраса, в спешке садясь на кровать.

— Противостоять соблазну для большинства затруднительно из-за того, что они совершенно не хотят ему сопротивляться, — произносит он.

— Что? — спрашиваю шёпотом, прекрасно понимая, о чём он говорит, — и даже более того, что он имеет в виду.

— Я однажды услышал эту цитату. И не вспоминал о ней… до этого момента, — он тяжело вздыхает. — Зачем ты пришла сюда, Эхо?

— Я… — запинаюсь, чувствуя, как мои щёки начинают краснеть, и молюсь, что он не заметит этого в тусклом освещении. — Я не знаю.

— Верю, — он сдвигается и, положив одну ногу на кровать, садится боком, лицом ко мне. Магнетизм и химия, витающие между нами, мешают мне трезво мыслить, и мне приходится сосредоточиться на дыхании, чтобы не зацикливаться на этой ситуации.

— Повернись, — приказывает он строго, затем берёт меня за плечи и разворачивает к окну, спиной к себе.

Он не убирает руки, сделав это. И, должно быть, почувствовав мою напряжённость, он наклоняется и, касаясь ртом моего уха, произносит:

— Это просто массаж, чтобы ты немного расслабилась перед сном. Это наименьшее, что я могу сделать, чтобы снять напряжение после сегодняшнего дня.

Он немного спускает халат с моих плеч и начинает разминать мои мышцы уверенными, быстрыми движениями.

— Лучше? — спрашивает он, и я киваю в ответ. Кингстон перемешает одну руку к моему затылку, и я наклоняю голову вперёд. — У тебя красивые волосы, — шепчет он, — но я часто задаюсь вопросом, как бы они выглядели, если бы были длинными и гладкими.

Мама плакала, когда я отрезала свои тёмные волосы под стрижку эльфа, которая у меня сейчас. Я шепчу то же объяснение, что говорила ей:

— Они всё время спадали мне на глаза во время выступления.

— Весомый аргумент. Как я и сказал, это хороший выход из ситуации. И твои выступления…

— Спасибо, — заканчиваю за него, уже зная, что он наслаждался моим номером, и потому что не уверена, что смогу справиться с описанием его впечатлений, пока его руки касаются моей кожи.

Халат спадает ниже к талии, и его руки тоже следуют за ним. Кингстон опускается руки к моей пояснице, и я испытываю покалывание от кончиков его пальцев при каждом касанием.

— Эхо, — бросает он, его голос настолько хриплый и глубокий, что я издаю стон и полностью растворяюсь в его прикосновениях. — Ты восхитительная. Но я не могу…

Его слова обрываются, руки исчезают, и вместо них я чувствую прикосновение его губ. Горячие, влажные, с открытым ртом поцелуи, словно дождь скользят по моим плечам, а затем всё ниже и ниже по моей спине, его тяжёлое дыхание заполняет комнату. Я молча проклинаю свой закрытый спортивный бюстгальтер, когда он препятствует его губам опуститься ниже.

Я отказываюсь от всех ощущений, невыносимо пульсирующих между ног, и поворачиваю лицо, чтобы найти его рот. Он тоже поднимает голову, и всё затуманивается, когда наши рты соединяются вместе.

О, Боже. Я не могу сдержать стон, и он растворяется в нашем горячем, страстном поцелуе, в то время как наши языки отчаянно сталкиваются, словно у них больше никогда не будет такого шанса. Он обхватывает ладонями мои щёки, и, поставив меня в более удобное для себя положение, приподнимает мой подбородок так, чтобы быстрее и глубже впиться поцелуем в мои губы — с жаждой, сравнимой с ударом небес.

Я быстро разворачиваю тело и позволяю своим рукам бродить по его груди, исследуя каждую выпуклую твёрдую мышцу. Ощущения переполняют меня, и я боюсь, что могу потерять сознание в любой момент.

И затем всё исчезает, когда он резко встаёт, издавая рёв, наполненный болью и разочарованием, его великолепная грудь вздымается быстрее, чем моя собственная.

— Ты должна уйти, — он отворачивается от меня, сильно потирая рукой затылок. — Сейчас, Эхо. Это было ошибкой. И не должно повториться. Спокойной ночи.

Я нервно поправляю свою одежду и немного колеблюсь, когда встаю. Чувствую себя дурой — распутной, жалкой дурой. Я сделала что-то неправильно? Это был мой первый поцелуй, и мысль о том, что я всё испортила, — раз он требует, чтобы я ушла, — разрушает меня.

Но я ничего не спрашиваю. Вместо этого, молча ухожу в свою комнату и падаю на кровать лицом вниз. Последнее, что я помню, когда засыпаю — это его глупые предупреждения об искушении.

И мои слёзы.

Глава 19

Сегодня утро воскресенья, а не неделя публичных представлений, поэтому я, несмотря на то, что ещё достаточно рано, одеваюсь и направляюсь к павильону, чтобы насладиться умиротворением, когда ночь перетекает в утро. Я хочу — нет, нуждаюсь — найти спасение в музыке и выступлении. Я хочу потеряться в них, чтобы никто не смог меня отыскать, даже я сама.

Только это, в любом случае мне не соответствует. Я ищу старую Эхо: ту молодую девушку, которой я была до того, как Кингстон Хоторн приехал в наш дом. Уравновешенную версию себя, которая не стала бы надевать бикини и обманывать себя, полагая, что это невинно, чтобы потом выставить себя на посмешище.

Но мне не удаётся это сделать даже в полдень, когда моё одиночество нарушают неприятные звуки хихиканья и визга. Вися высоко в воздухе на перекладине, я смотрю вниз, готовая попросить немного уединения, но ошеломлённо останавливаюсь.

Клей, Кингстон и парень, которого я узнаю с футбольного матча, присоединяются ко мне, и они не одни. С ними девушки, и каждая обнимает того парня, на которого претендует. Я не знаю ни одну из них, но мне не нравится, что они находятся в моём павильоне.

Так значит Кингстон и Клей приятели? И что ещё лучше, где Саванна? Может, я с ней и не разговариваю, но мне кажется, сейчас она является связующим звеном каждому из них/им обоим.

Кингстон подходит и выключает музыку, а затем запрокидывает голову, чтобы посмотреть на меня.

— Привет тебе там, подруга. Твои родители сказали, что я могу пригласить всего несколько человек. Надеюсь, ты не возражаешь, я не знал, что ты будешь здесь. Мы можем найти другое место.

Трио тарталеток хихикает, что меня не очень-то и удивляет.

Я не указываю на то, что музыка должна была подсказать, что я нахожусь здесь. И если он решил вернуться к называнию меня «подругой» и выставлять напоказ другим девушкам мой павильон менее чем через двадцать четыре часа после того, как целовал не только мой рот, но и моё тело, будь я проклята, если собираюсь вести себя растерянно.

Возможно, я и правда ужасно целуюсь. Или, возможно, я слишком много читала об этом — в конце концов, он знает гораздо больше меня о той ситуации, в которой мы оказалась, наряду со следующим днём после случившегося.

Я улыбаюсь так широко, что уголки моего рта начинают болеть.

— Нет проблем. Я уже заканчиваю, — я падаю и переворачиваюсь, удачно приземляясь в сети, и не теряя времени, выбираюсь и встаю на ноги перед ними. Часть меня так и норовит сказать им, чтобы они не трогали или не сломали что-нибудь, но Клею об этом отлично известно, поэтому я хватаю свои вещи и спешу к выходу.

— Хорошо повеселитесь! — кричу я через плечо.

— Эхо, ты не должна уходить, малышка. Останься и потусуйся с ними.

Слова Клея немного замедляют мои шаги, но Кингстон окончательно останавливает меня.

— Да, Эхо, почему бы тебе не остаться? — я поворачиваюсь лицом к Кингстону с серьёзным выражением лица, не имея возможности прочитать его намерения из-за ухмылки. — Мы тебя прервали. Ты не должна уходить.

— Ага, — брюнетка, обнимающая Кингстона, неискренне соглашается, презрение в её глазах перечит словам. — Останься, пожалуйста.

Кингстон приподнимает брови в любопытстве, желая понаблюдать за моей реакцией. Думаю, я его разочаровываю, когда отвечаю любезно, без намёка уколоть в ответ или сарказма.

— Спасибо, но я действительно закончила. Мне ещё нужно сделать домашнее задание. Увидимся!

Но перед тем как уйти, я поднимаю один палец, на этот раз средний, и делаю вид, что чешу нос. И это не ускользает от Кингстона, который выпускает короткий, хриплый смешок.

Я гордо поднимаю голову и в привычном темпе ухожу, говоря себе, что вполне возможно быть аутсайдером, каким я только что была, чтобы почувствовать себя, как дома.

И я продолжаю убеждать себя в этом до конца недели, когда компания Кингстона увеличивается вдвое. Я больше не удосуживаюсь оценить кого-то — это уже не так весело, — как и он. По сути, теперь это и его дом тоже, и он имеет полное право приглашать своих так называемых «друзей».

Кингстон не проявляет ко мне особое внимание или излишнюю дружелюбность. Он просто равнодушен. Он говорит «привет» и «пока», когда мы пересекаемся дома или в школе — то, чего можно ожидать от иностранного студента, который обжился в вашей гостевой комнате. Это трудно объяснить, даже самой себе. Между нами не произошло ничего плохого, нет постоянных подстреканий или враждебности, но что-то изменилось, и это настолько ощутимо, что больно.

И в четверг, когда он садится напротив меня за ужином, я чувствую, что у меня больше нет свободы действий, чтобы спросить его о синяке под глазом.

Но мой папа, однако, не страдает похожими проблемами.

— Что с твоим глазом? — спрашивает он, гнев и подозрение сквозят в его тоне.

— Я убедил некоторых из моих новых товарищей сыграть в регби, — Кингстон выпускает смешок, но я громко и ясно слышу ложь в его словах. — Полагаю, следовало более конкретно объяснить им правила.

В глазах моего папы виден скептицизм, но он кивает.

— Похоже на то. Рад слышать, что ты не замешан в драке. Не думаю, что должен повторяться, что это неприемлемо в нашем доме.

— Конечно, — соглашается Кингстон. — Я уверяю вас, сэр, что не было никакой драки или чего-то подобного.

— Мм-хмм, — бубнит папа с сомнением, но больше ни о чём не спрашивает.

Остальная часть обеда проходит в напряжённой тишине, за исключением нескольких забавных комментариев от Сэмми. И к тому времени, как я поднимаюсь, чтобы помочь маме убрать со стола, я ни разу не встретилась с Кингстоном взглядом.

~~~~~

Следующие несколько недель проходят без каких-либо инцидентов, которые заслуживают внимания — на самом деле, если бы не отсутствие Себастьяна, то можно было бы считать, что всё вернулось на круги своя. Я вернулась к своей обычной школьной рутине, домашнему заданию и тренировкам, иногда обмениваясь короткими приветствиями с иностранным студентом по обмену, который сейчас… ощущается немного чужим.

Он, наверное, много времени уделяет своим новым друзьям и всем тем вещам, что они делают, потому что его никогда невозможно застать дома перед обедом в течение недели, или комендантским часом на выходных. Он выполняет все те задания, которые даёт ему мой папа, и каждый раз благодарит маму за приготовленную еду. Я даже несколько раз видела его выходящим из палатки с Сэмми. Но, не считая этого, такое ощущение, что его здесь вообще нет.

И всё же, в те редкие случаи, когда наши взгляды встречаются и задерживаются друг на друге достаточно долго, — чтобы быть незнакомцам, какими мы притворяемся, — думаю, я каждый раз вижу то же ошеломлённое замешательство в его глазах, которое ощущаю сама. Это трудно объяснить, но тот же самый комфорт и интимность, которые мы испытывали, по-прежнему существуют между нами, всё также вызывая мурашки, и я знаю, что если заведу разговор или попрошу его об одолжении, он выполнит всё сию же минуту и без сопротивления.

Но в глубине души мне также известна точная причина этой зияющей сейчас между нами дыры — сопротивление. Его глаза говорят мне о том, что ему то же об этом известно, и что возможно — только возможно — он тоже скучает по тому общению, что было между нами. Жаль, что мы разрушили всё, потому что я очень по нему скучаю.

Я скучаю по той весёлой дружбе, которая давалась без каких-либо усилий. Скучаю по тому, какими мы были, когда никто не видел, ведя забавный поединок с нотками остроумной кокетливости. Скучаю по нашим сообщениям. Я даже скучаю по прикосновением его губ к своим — нашем единственном поцелуе, который вызвал этот большой разрыв между нами. И особенно мне, до физической боли в груди, не хватает записок в душевой.

Но затем, однажды ночью, судьба снова сводит нас вместе.

— Эхо… не бойся, Любовь моя. Это я. Кингстон. Я держу тебя.

Я резко распахиваю глаза и медленно пробуждаюсь ото сна.

— Что случилось? — спрашиваю напряжённо.

— Шшш, — успокаивает он, держа моё тело в своих сильных руках. Он крепко обнимает меня, заставляя почувствовать безопасность. — Давай не будем будить твоих родителей.

Он идёт от лестницы к моей комнате, и ко мне внезапно приходит осознание, когда все кусочки становятся на свои места.

— Твой синяк под глазом, — бормочу я, когда он тихо закрывает мою дверь своей ногой.

— Мы можем поговорить завтра, — он укладывает меня в мою тёплую постель, а затем натягивает одеяло до подбородка. — Возвращайся ко сну. Я посижу тут, пока ты не уснёшь.

— Нет, — возражаю я, не желая, чтобы это закончилось. — Я хочу поговорить, хотя бы минутку. Пожалуйста.

Он вздыхает и потирает затылок.

— Ты забыла выпить свой чай сегодня вечером?

— Что? — пищу я. Откуда он узнал об этом?

— Должен ли я спуститься вниз и сделать тебе его?

— Нет... и теперь я действительно хочу поговорить. И да, я забыла. Я просто немного… выбилась из колеи, полагаю.

— Такое же чувство, — он заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо. — Мне очень жаль. Пожалуйста, верь мне, когда я говорю тебе, что не хочу делать ничего такого, что тебя расстроит.

Я киваю.

— Я это понимаю. Что сделано, то сделано. Я всё понимаю, — ненавижу это, но понимаю. — Откуда ты узнал о моём чае?

Он смеётся, мягко и гулко.

— Я знаю много чего о тебе, Эхо.

— Это я поставила тебе синяк, не так ли?

— Ага, — он берёт меня за руку, массируя мою ладонь большим пальцем. — Но это моя вина. Я не знал, что в такой момент не стоит пытаться разбудить лунатика.

— Мне очень жаль.

Он прикасается пальцем к моему рту и улыбается.

— Ничего страшного. Как я уже и сказал, моя вина. И сегодня… ну, у меня не было выбора, кроме как разбудить тебя, следя всё время за правым хуком. Я не мог допустить, чтобы ты спустилась вниз.

— Как… как давно ты знаешь?

— С моей второй проведённой здесь ночи.

Мой рот открывается. Я ошеломлена, что он никогда раньше не говорил об этом. Вздыхаю, готовая извиниться ещё раз, когда он продолжает.

— Большинство ночей ты приходила в мою комнату, что приводит меня к мысли, что Себастьян об этом знает, — он вопросительно наклоняет голову.

— Да, но наши родители нет, — я встречаюсь с ним взглядом, умоляя его держать это в секрете. — Они ни за что не позволят мне снова выступать в воздухе, если узнают, что со мной что-то происходит. И моя папа… — я проглатываю всхлип. — Он начнёт задавать вопросы, на которые я должна буду честно ответить, а затем он начнёт винить себя.

— Почему, потому что это его работа заботиться о тебе? Я вижу это. Он очень заботливый отец.

— Да, он такой, но…

Я не могу отвести от него взгляда, поэтому, продолжая жевать губу, решаюсь окунуться в прошлое.

Он сжимает мою руку.

— Расскажи мне.

Я не прошу его о том, чтобы он поклялся не говорить об этом кому-то или судить. Я уже знаю, что он не станет ничего из этого делать. И чудесным образом, я не чувствую, что предаю своего отца, доверяя тайну Кингстону. Я просто чувствую, что снова — наконец-то — делюсь мыслями со своим другом.

— Мой папа имел дело с… — опускаю голову, бормоча следующее слово, — алкоголем. Он не пьёт уже долгое время и теперь вообще не прикасается к выпивке, — я поднимаю глаза, уточняя эту важную деталь. — И я просто, беспокоясь за него, проверяла его в течение ночи. И это превратилось в лунатизм, когда он перестал пить. Даже после всех этих лет, что он не пьёт, полагаю, моё подсознание думает, что мне нужно убедиться в порядке ли он… и теперь ещё один человек узнал об этом, потому что теперь я хожу к нему вместо Себа, — выдыхаю я. — Знаю, это звучит дико. Я ещё не разобралась во всём этом. Как только разберусь, это прекратится.

— Это многое объясняет о твоём отце, — отвечает Кингстон после небольшого молчания. — Но мне интересно: если Себастьян так беспокоится о тебе, как он мог предположить, что комната с балконом для тебя безопасна?

— Он просовывал палку через ручки. Разве ты не видел её под моей кроватью, когда всё здесь изучал?

— Ах, — он мрачно улыбается, когда понимание озаряет его. — Так почему мы до сих пор ещё не делали этого? Какого чёрта она делает под кроватью.

— Потому что его здесь нет, чтобы это сделать, — понимаю, как бредово звучит мой ответ, но это правда. Я не оставляю палку там, потому что Себастьян уехал, и мой отказ делать это вместо него придаёт мне немного больше гордости, потому что так я чувствую, что могу контролировать себя. — А моя мама хотела, чтобы у меня, девочки, была комната с балконом. Это всегда была моя комната, всю мою жизнь, поэтому я не могу попросить другую, не вызвав подозрений.

— И что насчёт лестницы? Это опасно. Расскажи, какие меры предосторожности ты отказываешься предпринимать, чтобы я мог переубедить тебя снова к ним прибегнуть?

Я верчу в руках своё одеяло, уставившись на него, а не на Кингстона.

— У меня был звоночек на двери. Клянусь, Себастьян мог услышать эту вещь, прежде чем тот звонил. Но когда он уехал, я сняла его. Никто не услышит его, кроме моих родителей, а этого точно не произойдёт. И когда я узнала, что ты тут останешься, решила не возвращать его обратно. Я… не хотела, чтобы ты узнал. Чёртов чай. Думаю, я начну удваивать свою дозу.

Он усмехается и трясёт мою руку, чтобы я снова посмотрела на него.

— Нет необходимости в этом. Это происходило не каждую ночь. Думаю, это происходит, потому что некоторые вещи усложнились и тебя это беспокоит.

И…? Я жду, но думаю, он не собирается предложить решение. Так что я отодвигаю эту надежду и реагирую соответственным образом.

— Спасибо за помощь… и ничего больше не говори.

— Эхо, — он придвигается ближе, робко прикасаясь к моей щеке. — Это не должно быть проблемой. Да, отношения между нами немного пошатнулись, но я бы никогда не позволил чему-либо с тобой произойти. И естественно ты никогда не должна в этом сомневаться.

На его лице рассветает улыбка, когда я утыкаюсь лицом в его руку.

— Я не сомневаюсь. Ни на секунду, — признаюсь я, успокаивая его. — Так как ты поживал? — задаю вопрос без какого-либо стеснения. Он знает о моей сокровенной тайне, поэтому нет смысла сейчас скрывать от него что-нибудь ещё. И мне действительно интересно.

— Спроси меня, Любовь моя. Спроси меня, и я отвечу тебе честно.

Мне не послышалась мольба в его словах.

— Ты… ты скучаешь по мне, Кингстон?

— Очень сильно, — отвечает он, словно огромный камень падает с души. Он поднимает свободную руку и прикасается к другой моей щеке, удерживая моё лицо. — Не подумай, что я хам, но я был очень благодарен за этот лунатизм. По крайней мере, я видел тебя... Держал тебя, укладывал в кровать. Несколько раз, я даже думал, что ты просыпалась, шепча моё имя, но нет. Ты говорила во сне — моё имя, — кончики его пальцев нежно скользят по моей коже, и он следует глазами за их движением. — И я пользовался этим — немного несправедливо, я признаю, как и то, что делаю прямо сейчас.

Он внезапно встаёт. Ощущаю холод на щеках от потери его рук, которыми теперь он зарывается в свои волосы.

— Я всегда буду делать так, чтобы ты была в безопасности, Эхо. И если тебе что-нибудь нужно, всё что угодно, — говорит он, его голос становится тише, — дай мне знать. Но это… — он делает паузу, затем качает головой. — Сладких снов, Любовь моя.

Ещё долго, после того, как он уходит, я сижу ошеломлённая, замерев на месте. Никто не сможет поспевать за этой сокрушительной, дезориентирующей, приводящей в ярость игрой туда-и-обратно, в которую он играет.

Кингстон даёт, Кингстон забирает обратно.

Мазохист.

Глава 20

Я направляюсь в павильон, чтобы попрактиковаться — не для «его» танца, хотя я почти довела его до совершенства (под песню «Powerful» исполнительницы Ellie Goulding).

Услышав голос Саванны, я замираю в одном шаге от входа.

Я всегда просила её совместных тренировках, но в ответ слышала только её «слишком занята». Но сегодня, кажется, она взяла инициативу в свои руки, и я больше, чем просто немного удивлена.

Но я рада, что она здесь, так как нам, очевидно, нужно поговорить — не только о вечеринке, но и о её выходках в течение ночи, начиная с обещания не оставлять меня (которое она нарушила ровно через пять шагов после того, как мы вошли в дом) и заканчивая тем, что она пила алкоголь в окружении нетерпеливых парней, которые явно не были моим братом, и которые могли заставить её сделать Бог знает что.

Голос Саванны становится напряжённым, неистовым и пронзительным, и когда я уже собираюсь заглянуть внутрь, чтобы посмотреть, кто ещё там находится, к её визгу внезапно присоединяется голос моей мамы.

Я стою совершенно неподвижно снаружи палатки, чтобы… ну, скажем так, подслушивая.

— С тобой одна нервотрёпка, Саванна Тёрнер! — почему моя мама кричит? — Не могу поверить, что ты пришла сюда, и что у тебя хватило совести заявиться сюда, словно ничего не произошло. Мне было достаточно трудно оставаться по отношению к тебе доброй, учитывая то, что произошло. Но теперь?

— Что теперь? — ох, чёрт, нет. Саванне лучше немного сбавить обороты, и как можно быстрее. Я не собираюсь стоять здесь и слушать, как она общается с моей мамой в подобном тоне. — Ничего не изменилось, Джули. Пожалуйста, вы как вторая мать для меня. Я люблю вашу семью. Почему вы просто не забудете это?

Не забудете что?

Моё дыхание становится рваным, а ноги начинают дрожать, хоть я и не уверена точно, куда ведёт этот разговор. Понимаю, что не должна подслушивать, но ведь никто из них не рассказал мне о том, что я должна знать. И вот я продолжаю стоять, ожидая их следующих слов.

— Саванна — это Келли-Спрингс. Моя фамилия Келли. В конце концов, всё в этом городе становится явным, и в первую очередь попадает к моей семье. Это одно из преимуществ, или, в данном случае, недостатков — наследие. Ты должна была знать, что рано или поздно я бы узнала об этом.

Я ещё никогда не слышала, чтобы голос моей мамы настолько был пропитан ядом.

— Я знала, что вы узнаете рано или поздно! — кричит Саванна. Это уже двойной удар неуважения к моей маме. Девчонка реально испытывает мои пределы. — Себастьян сказал мне, что доверился вам. Сказал, почему вы настояли на том, чтобы он убрался отсюда на некоторое время. Больше похоже на то, что вы специально оттолкнули его от меня, но вы же его мать — кто я такая, чтобы не соглашаться с вами? Но он уехал, так почему же, мы снова ворошим это?

— Потому что ты лгунья, — заявляет моя мама прямо. Я спотыкаюсь, делая шаг назад, потому что её прямота буквально выбивает меня из равновесия. — Мой сын рассказал мне всё — разумеется, всё, что ты ему сказала. И теперь я прекрасно осведомлена о том, что это всё ложь.

— Ч-что вы хотите этим сказать?

Я наклоняюсь ближе, чтобы получше расслышать приглушённый и обрывистый голос Саванны, который означает только то, что моя мама права — она определённо о чём-то недоговаривает. И мамины слова загнали её в угол.

— Моя подруга уверена, что в клинику тебя привёз Клей. Ты рассказала об этом Себастьяну? — спрашивает мама.

Ответ Саванны звучит громко и оборонительно.

— Нет! Но только потому, что я знала, что он не сделает этого, не подержит меня, а мне нужен был кто-то, кто бы отвёз меня! Себастьян хотел сделать всё правильно — встать на ноги и стать тем человеком, которым вы хотели его видеть. Я не могла заставить его… лишить его молодости. Колледжа.

— Ой, да ты что, — я слышу, как мама закатывает глаза — как думаете от кого у меня это? — Подлизываясь, ты от меня ничего не добьёшься, особенно, если за этим скрывается ещё больше лжи. Это была твоя молодость, а не моего сына. Он прекрасно знает свои обязанности.

Следует долгая пауза и тяжёлый вздох, прежде чем мама снова начинает говорить.

— Саванна… Я заботилась о тебе и была готова принять в свою семью, если бы у вас Себастьяном когда-нибудь всё стало гораздо серьёзнее. Так почему же ты не дала нам шанс показать тебе этого? Мы все, и даже Эхо, поддержали бы тебя. Ты не имела права принимать такое решение самостоятельно, не спросив моего сына; твоё тело или нет, он тоже имел право… если только нет ещё одной причины, почему ты не хотела, чтобы он знал.

— Я просто не знала, как справиться с этим, хорошо? — отвечает Саванна, её голос еле слышен. — Но правильно или неправильно, теперь это в прошлом.

Острая боль проходит через мой желудок, страх и предательство сталкиваются лицом к лицу в ожесточённой борьбе. Я не глупа, и у меня есть довольно хорошее представление о том, о чём они говорят прямо сейчас. Но из-за небольших деталей, которые выносит на свет моя мама, давая шанс Саванне признаться во всём, желчь грозится выйти из моего сдавленного горла.

Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы я ошибалась.

— Ты права, так и есть, но поясни-ка мне вот что, — на этот раз моя мама не «говорит», она яростно рычит буквально каждое слово, и это самый страшный звук, который я когда-либо слышала в своей жизни. — Давай на этот раз только правду. Почему из всех на этой Земле именно Клей оплатил это своей кредитной картой?

— Э-э… эм… ну…

Мама останавливает её от любых следующих тупых отговорок и говорит одно слово, которое я так молилась не слышать.

— Аборты стоят нынче очень дорого, Саванна. Молодые люди, такие как Клей, у которых не так много денег, не «одалживают» их друзьям, чтобы те избавились от детей — особенно детей лучших друзей!

Слёзы злости, которые я так сдерживала, вырываются на свободу и начинают медленно катиться вниз по моим щекам, покалывая кожу. Моя грудь болит, сердце разрывается из-за потери моего брата.

— Нет, нет, — Саванна снова плачет, но ещё сильнее, и как бы это не выглядело жестоко, её чувства ничего не значат для меня в данный момент. — Это не то, что вы подумали. Мы просто заботимся о Себастьяне. Мы пытались его защитить!

— Тогда почему ты не рассказала ему обо всём? — мама открывает ответный огонь.

Именно то, о чём бы я тоже спросила. Напрягаю слух, желая узнать ответ.

— Я знаю, что он заслуживает того, чтобы знать.

— Заслуживает?! — кричит моя мама. — Он заслуживал шанс принять решение вместе с тобой! Он заслуживал девушку, которая проявляла бы к нему хоть каплю уважения! Он заслуживал верного друга! А больше всего он заслуживал знать всё, а не ту переделанную историю, которую ты ему стравила, защищая себя!

— Пожалуйста, — рыдает Саванна. — Я понимаю. Вы правы, Джули. Я просто пыталась облегчить для него всё это настолько, насколько было возможно. Пожалуйста, просто отпустите это. Мы все должны двигаться дальше. И когда Себастьян вернётся домой, я сделаю всё…

— Ты, чёрт побери, будешь держаться подальше от моего сына! Вот что именно ты сделаешь!

— Я люблю его! — голос Саванны более чем отчаянный. — Мы пройдём через это и станем сильнее…

Что-то заставляет её замолчать, и я выглядываю и обнаруживаю, что моя мама стоит всего в нескольких дюймах от Саванны, подняв палец, чтобы заставить её замолчать.

— Послушай меня, юная леди, и слушай очень внимательно! Если тебя это так беспокоит, Себастьяна больше не существует, — она делает шаг назад и разглаживает руками свою кофточку, возвращая себе приличный вид. — Я сказал то, что хотела сказать, и на этом точка. Я не твоя мать — я мама Себастьяна. Он единственный за кого мне стоит беспокоиться во всём этом, и я доверяю интуиции моего мальчика. Ты можешь рассказывать свои сказки, если хочешь. Тебе жить с этим, а не мне. Но я и близко не хочу тебя видеть возле своей земли, или же за своим столом снова.

— У меня здесь выступления, и Эхо… она моя лучшая подруга.

— Моя дочь — единственная настоящая подруга, которая у тебя есть в этом городе, но если ты хоть на секунду задумаешься, то она не надерёт тебе задницу, за то, что ты предала её старшего брата, то ты её абсолютно не знаешь. И ты точно, чёрт побери, не заслуживаешь её доброты.

Мама разворачивается и, услышав приближающийся топот, я понимаю, что мне нужно спрятаться. Я прячусь за павильон и смотрю, как она выбегает и направляется к дому, всё её тело заметно дрожит.

Я вдыхаю через нос, а затем медленно выдыхаю через рот. Я проделываю это несколько раз, пытаясь собрать в кучу все свои сумасшедшие мысли, предположения и вопросы, от которых у меня кружится голова… и сосредоточиться на дальнейших действиях.

Я никогда не воспринимала всерьёз слухи в Келли-Спрингс, поэтому некий «подтекст моей мамы» тоже мог бы оказаться слухами. Но я достаточно услышала из первых уст, и ответы Саванны ясно дали понять, что большая часть беседы является прямым доказательством того, что это правда. У меня просто не укладывается в голове: Саванна сделала аборт и не говорила об этом Себастьяну, пока всё не выплыло.

Ага, этого достаточно для меня.

Я заваливаюсь в палатку, моя ужасная злость набирает обороты с каждым тяжёлым шагом, который я делаю.

— Саванна! — рявкаю я, напугав её так сильно, что она роняет всё, что держит в руках: свой костюм и то, что она начала собирать.

— Эхо! Эм… привет, — её глаза красные и опухшие, и она выдавливает натянутую улыбку. — Я пришла, надеясь, что мы сможем потренироваться, но чувствую себя не очень хорошо, поэтому давай немного позже?

— Почему бы тебе не сесть и выпить немного воды? Ты не настолько больна, чтобы не уделить мне минутку, да? Потому что я думаю, нам всё же стоит поболтать, — я мило улыбаюсь, намереваясь действовать медленно, и опираюсь о брус перекладины, скрещивая ноги в лодыжках.

Она падает в кресло и вздыхает, словно на это потребуются титанические усилия.

— О вечеринке, да? Господи, Эхо. Я же писала и извинялась. Возможно, тебе уже стоит забыть об этом? Не всё, что задевает твои чувства, стоит длительного обсуждения. В мире есть проблемы и поглобальнее.

— Ты абсолютно права, — щебечу я. — И я полностью их контролирую. По факту, ничего подобного у меня и в мыслях нет.

— Тогда в чём я провинилась на этот раз? Валяй, — она жестами показывает «выкладывай». — Скажи мне, какой дерьмовой подругой я была на этот раз. Я извинюсь, как и всегда делаю, и мы сможем жить дальше.

Крошечная часть меня, на самом деле, до сих пор переживает за неё. Я всё ещё надеюсь, что это просто огромное недоразумение, и что моя лучшая подруга, с которой я дружу так долго, расставит все точки над «i» и объяснит мне всё, как и мой брат, о котором я побеспокоюсь чуть позже.

Поэтому я отхожу немного в сторону, увеличивая между нами расстояние, чтобы она чувствовала себя достаточно комфортно и пролила правду на свет.

— Ты не всегда дерьмовая подруга, Сав, да и я не всегда совершенна. Но раз ты упомянула о той вечеринке, то она явно не показала тебя с хорошей стороны. Ты кинула меня на пороге и вела себя довольно, чёрт побери, развязно. Однако, надеюсь, после выпитого количества алкоголя, ты или как там её имя не садились за руль. Клей отвёз вас домой?

— Нет. С чего бы? — в её глазах мелькает отблеск сомнительной вины.

Я пожимаю плечами.

— Просто подумала, что он это сделает. Так как Себ уехал, и вы двое, кажется, очень сблизились: ночные клубы, шопинг, день рождения… а затем удивительные познания на вечеринке, какой твой любимый напиток, — я пересчитываю всё на пальцах. — Ох, почти забыла о городском турне для Кингстона, в котором ты вызвалась поучаствовать, и тот день, когда ты появилась вместе с Клеем, чтобы помочь разгрузить грузовик. Ты и Клей постоянно вместе, или мне так показалось.

— Твоя мать тебе рассказала? — голос, которым она это произносит, может превратить воду в лёд.

— Рассказала мне что? — я удерживаю свою позицию. Вот оно: сделать или отступить. И я готова.

— Ты знаешь, — выдавливает она, опустив голову.

— Знаю что? Скажи, Саванна, — прошу я. — Посмотри на меня и скажи мне правду.

Он вскакивает, разводя руки в стороны.

— Это что тема сегодняшнего долбаного дня или что? Господи Боже, прошли месяцы! Что нет других тем для разговора?

Но я стоически принимаю это, скрестив руки. Я уж точно не куплюсь на её ерунду. И когда я не говорю ничего, она осознаёт это.

— Эхо, я люблю твоего брата. Ты же знаешь это. И я это сделала для него… поэтому он может быть нормальным двадцатилетним парнем, наслаждаться учёбой и осуществлять свои мечты. Я рассказала ему всё, и он согласился с этим.

Я оставалась спокойной, давая ей полную свободу действий, а она просто облажалась даже в этом. Враньё. Каждое слово. Себастьян возможно ещё совсем молод, но он точно не согласился бы с этим, ведь дело касалось его собственного ребёнка. Мой брат никогда не сможет быть снова «нормальным» после такого предательства, и я не говорю о том, что если бы он согласился с этим, то не сбежал бы на другой конец земли.

Меня настолько молниеносно накрывает волной, что я даже в полной мере не могу понять, что это такое, и из меня вырывается поистине животный рёв. Моё тело движется само по себе, сумасшествие больше не в пределах моего контроля, и я срываю металлическую миску с мелом, которую мы держим всегда под рукой, с деревянной подставки. Я со всей силы бросаю её в Саванну, которой чудом удаётся избежать убийственного приговора, когда та едва не попадает ей в голову и со стуком падает на землю.

— Что за нахер, Эхо?! — кричит она. — Ты могла убить меня!

— Какого чёрта, малышка?

Клей подбегает ко мне со спины и обнимает, зажимая руки в тиски.

Сюрприз, сюрприз. Мне становится интересно, откуда так внезапно появился Клей и почему, но моё мышление сейчас выключено, поэтому нет времени всё обдумывать. Он здесь, потому что Саванна здесь.

— Убери от меня свои руки, Клей... сейчас же! — я использую все свои силы, чтобы попытаться вывернуться из его захвата. — И никогда не называй меня «малышкой» снова. Меня от тебя уже тошнит!

— Вау, — он отпускает меня, делает шаг вперёд и становится между Саванной и мной, расставив руки в обе стороны. — Что, чёрт возьми, я сделал?

— Она бесится из-за того, что мы стали хорошими друзьями, и что ты отвёз меня домой после той вечеринки прошлой ночью, — Саванна произносит всё это с осторожностью, словно говорит «поддержи меня», не произнося этого вслух. Разве она не сказала мне, что её домой отвёз не Клей? Она даже не может придерживаться своей лжи и связно врать. Я испытываю жалость к ней, когда думаю о том, чего ей это будет стоить.

Клей не понимает намёка.

— Неа, я этого не делал. Крейг отвёз.

И этот тупой ублюдок ещё имеет наглость мне ухмыляться, как будто польщён и думает, что я когда-либо буду его ревновать. Зашибись, блин.

— Господи, — изумленная, я запрокидываю голову и заливаюсь смехом, косясь на Саванну. — Я даже не знаю, что выглядит более жалко: тот факт, что ты уехала домой с парнем, с которым пыталась свести меня, или что здесь Клей — тот, кто заплатил за тебя, чтобы ты прервала жизнь малыша моего брата, и который думает, что я его ревную!

— Ты сказала, что тебе не нужен Крейг!

И это единственное, что она услышала из всего, что я сказала?

— Ты права, Саванна, — я качаю головой, настолько же ошарашенная, насколько и возмущённая. — Это намного важнее. А ты, — усмехаюсь Клею, — я не услышала, чтобы ты отрицал то, что я сказала о вас двоих.

Они оба молчат и смотрят друг на друга, а затем на меня, вина чётко отражается в выражении их растерянных лиц. Да, Эхо всё узнала, а вы забыли обсудить свою оправдывающую речь.

Абсолютные дебилы.

— Всё нормально. Здесь нечего больше добавить, поэтому просто послушайте, что я вам скажу. Я буду говорить медленно — не хочу что-нибудь упустить, — сначала я указываю дрожащим пальцем на Клея. — Ты расскажешь моему брату, что принимал в этом участие, или это сделаю я. И держись с этого момента подальше от меня. А ты, — говорю я Саванне, — самая худшая подруга в мире. Я не хочу больше с тобой общаться. И если ты ещё хотя бы раз неровно подышишь в сторону моего брата, я стану той кто сотрёт тебя в порошок, — я взрываюсь. — Ни одному из вас не разрешено снова приходить сюда, или мне придётся подключить своего отца. Забирайте всё своё дерьмо и валите нахрен. Сейчас же!

Я разворачиваюсь и ухожу прочь, оставляя позади все чувства, которые когда-либо испытывала к этим людям.

Не имеет значения, что произошло, или не произошло, или почему так случилось; ясно лишь одно: Себастьяну было достаточно больно, чтобы рассказать нашей маме свою версию; достаточно больно, чтобы уйти; и достаточно больно, чтобы скрыть это от меня.

Достаточно. У тебя не будет второго шанса со мной, если ты обманешь, соврёшь или хоть как-то навредишь моему старшему брату.

Глава 21

Я не бегу или не топаю со злостью к дому. Вместо этого, я иду спокойно, моя комната — конечный пункт назначения по нескольким причинам. Во-первых, если мама заметит, что я расстроена, то поймёт, что я подслушала, — что само по себе неправильно с моей стороны, — и это расстроит её ещё больше. Должно быть некое объяснение тому, что она ничего мне не рассказала. Причина может быть простой, например, она не думает что это моё дело, или же Себастьян попросил её держать это в тайне… что только укрепляет неправильность моего подслушивания.

И во-вторых, если я разозлённая пронесусь по дому, папа начнёт доставать меня вопросами, а я почти уверена, что он об этом ничего не знает. Если бы ему было что-то известно, то Себастьян не покинул бы дом, не говоря уже об отъезде в другую страну... к тому же ноги Клея или Саванны не было бы в нашем доме.

И Сэмми? Я даже не подумала, какие неприятности могут нависнуть над ним, хотя, кажется, что-то уже стряслось.

— Эй, приятель, что случилось? — спрашиваю его, когда достигаю крыльца. Он сидит, сложив руки на коленях и опустив на них свою крошечную головку.

— Где этот Кингстон? — бросает он.

Хороший вопрос. Я осматриваю двор в поисках его пятнистого грузовика. И теперь, когда мне нужно всё хорошенько обдумать, Кингстона нет рядом в этот дерьмовый день. Жаль, что мы просто знакомые, но я могла бы просто проводить с ним время, вместо того, чтобы тонуть в пучинах одиночества.

— Понятия не имею, Сэмми, — я скольжу вниз рядом с ним. — А что? Ты его ждёшь?

— Да! Я тут уже целую вечность жду. Он пообещал поработать со мной над секретными штучками этим утром, но не пришёл, — он поднимает на меня взгляд, в его больших карих глазах застыли слёзы, и глубоко внутри меня что-то щёлкает.

Я официально встретилась со своим переломным моментом. Обоих моих братьев обидели? Люди думают, что я не умею злиться, потому что я — Эхо — как правило, этого не показываю. Но сестра Себастьяна и Сэмми может прийти в такую ярость, что даже сам Сатана захочет сбежать.

Делаю глубокий вдох, успокаивающий выдох, а затем мило улыбаюсь Сэмми.

— О которых секретных штучках мы говорим? Возможно, я смогу тебе помочь.

Он дважды оглядывается вокруг, а затем наклоняется и шепчет:

— Моё магическое шоу. Кингстон помогал мне с ним. Почти всё готово, и я знаю, что оно понравится папе, и он разрешит мне показать его на Рождественском шоу!

Моя улыбка становится шире от волнения в его голосе. Такой милый мальчик. Как Кингстон мог о нём забыть?! Какой нужно быть огромной задницей, чтобы кинуть маленького мальчика, у которого лицо сияет при разговоре о своей цели, заставляя его весь день сидеть на крыльце и ждать.

— Я помогу тебе, — ерошу ему волосы. — Я бы с радостью посмотрела, как это работает.

— Спасибо, Эхо, но … — он уворачивается, больше не глядя на меня.

— Но что?

— Ты не знаешь всех хитростей и всего остального. Мне нужен мой помощник, — он спешит обнять меня, положив голову мне на плечо. — Прости. Может быть, в следующем шоу.

Я что получила отворот поворот от своего девятилетнего братишки? Я бы посмеялась, не будь он таким чересчур серьёзным, к тому же, я слишком его люблю, чтобы на него обижаться. Плюс, я, кажется, ни над чем не могу смеяться, пока у меня под кожей тлеют горячие угольки.

И я не собираюсь ломать его дух, поэтому говорю ему так же серьёзно, как и он.

— В этом есть смысл. Ты должен работать с тем же помощником. Я рада, что на эту роль не была допущена какая-то простоя девочка, — из меня вырывается сдавленный смешок. — Я уверена, Кингстон приедет в ближайшее время, но если не приедет, или ты поменяешь своё решение, просто найди меня.

— Хорошо! Я пойду и всё подготовлю к его приезду.

И он убегает с беззаботным оптимизмом, которого даже я не испытывала, когда мне было девять.

Когда он уже на полпути к сараю, я разворачиваюсь и спокойно направляюсь к себе в комнату, где нахожу свой телефон. Первым делом я печатаю сообщение Кингстону, со всей ярости давя двумя большими пальцами по экрану.

Я: Ты забыл, что обещал помочь Сэмми сегодня? Он просидел на крыльце в ожидании тебя! Надеюсь, у тебя есть веские причины обидеть маленького мальчика!

Затем звоню Себастьяну, но он не отвечает. Пробую ещё раз, но безуспешно, включается голосовая почта.

Я решаюсь оставить одно сообщение, подбирая что-то наиболее разумное из всего того хаоса, что бушует внутри меня.

«Эй, братик, это Эхо… слушай, мне очень нужно, чтобы ты перезвонил мне. Не паникуй, с нами ничего не случилось. Мы просто… должны поговорить. Перезвони, как только сможешь, Себ, неважно в какое время. Люблю тебя».

Отключившись, решаю немного расслабиться и принимаю долгую, горячую ванну. К тому времени, как я заканчиваю, Себастьян всё ещё не перезвонил, а Кингстон так и не появился. Последний даже не прочитал сообщение, не говоря уже об ответе.

Чтобы хоть как-то отвлечь себя от беспокойных мыслей, я делаю домашнее задание, а затем принимаюсь читать книгу, для которой я ужасно хотела выкроить время. Я сразу теряюсь в красивой истории о несчастной любви — идеально подходящей для моего настроения сегодня, но кто-то стучится в мою дверь.

— Эй, милая, — говорит мама, просунув голову внутрь. — Ты здесь уже некоторое время. Всё хорошо?

— Ага, — я заставляю свой рот улыбнуться, чтобы успокоить её. — Просто решила расслабиться.

— Ну, ты это заслужила, — она смеётся, но выражение её лица по-прежнему выражает беспокойство. — Твой отец хочет сводить нас сегодня на ужин. Не хочешь присоединиться к нам?

— Э-э… ничего, если я не пойду в этот раз? Просто… Просто я так хорошо устроилась здесь, к тому же на самой интересной части в книге.

Она кивает с понимающей улыбкой.

— Конечно, дорогая. Я принесу тебе что-нибудь домой.

— Спасибо, мам, — я переворачиваюсь на другую сторону, скрывая от неё лицо и недовольство.

— Эхо?

— Да? — я не меняю позу. Не уверена, что она собирается сказать, но знаю, что не смогу смотреть на неё, когда она это говорит.

— Милая, ты так похожа на своего отца, что меня это иногда пугает. Он тоже постоянно обо всём беспокоится, и какое-то время даже пытался отыскать спокойствие на дне бутылки. Ты же помнишь это, да?

Она, наверное, думает, что я не помню этого, потому что была тогда слишком маленькой. Но, так или иначе, это первый раз, когда она упоминает об этом. Поэтому шокированная, я даже переворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё.

— Но это ничего не изменило, кроме нашей веры в него, и того, насколько сильно у него болела голова на следующее утро, — продолжает она, по-прежнему стоя в дверном проёме, её внутренняя сила сияет ярче, чем я когда-либо видела. — Ты — моя замечательная, чуткая доченька, тратишь своё время на беспокойство обо всех нас. Но какой бы несчастной ты себя не делала, это ничто не изменит. Поэтому лучше остановись. Просто будь счастлива, Эхо. Позаботься о себе, потому что все остальные должны научиться заботиться о себе самостоятельно без твоего участия.

Между нами возникает длинная пауза, и мы молча обмениваемся невысказанными словами, пока я снова не обретаю голос.

— Спасибо, мам. Я буду стараться, — я улыбаюсь по-настоящему. — Просто для протокола, мне нравится думать, что я больше похожа на тебя.

~~~~~

— Наконец-то! Можете сказать мне своё имя?

Я моргаю, когда яркий, ослепляющий свет поражает мои сонные глаза.

— Что? — хриплю я и прочищаю горло.

— Ваше имя. Можете ли вы сказать мне его? — снова спрашивает мужчина, нависая надо мной.

Эм, нет. Ты незнакомец, и меня раздражает, что ты слишком громко говоришь, выглядя чересчур реально для сна.

— Нет, нет, оставайтесь со мной. Ну же, откройте глаза, — говорит он, сжимая мою руку. — Давление падает, дыхание участилось! Заводи машину, мужик, убираемся отсюда!

Странно, кричащий парень из моего сна что-то прикладывает к моему рту и носу. Это приводит меня в чувства.

— Просто дыши, медленно, вот так хорошо, — его голос теперь ниже, и подозреваю, это такая попытка успокоить меня. — Препарат действует… спокойно, глубокие вдохи. Мы в машине скорой помощи, но с тобой всё будет хорошо. Мы почти приехали в больницу.

Он сказал скорая помощь? Он что сумасшедший. Я была в своей постели, читала книгу, ожидая, что мой брат или Кингстон позвонят или напишут.

Я пытаюсь сесть, но это оказывается плохой идеей. Это больно и чувствуется очень реально.

Ох, дерьмо.

Осматриваюсь вокруг, приходя в ужас и замешательство от того, что вижу. Я действительно нахожусь в машине скорой помощи, и я не могу сесть, потому что привязана к каталке. Что-то тугое обвивает мою шею, угрожая задушить.

Я шевелю ногами, насколько позволяют мои удерживающие устройства, и закрываю глаза с облегчением. Слава Богу, я чувствую их. Также я чувствую, что что-то не так с моей левой рукой, боль почти невыносимая. И моя голова? Она пульсирует, словно по ней ударили мячом.

Я снова открываю глаза, моё зрение намного лучше, хотя и не очень чёткое. Судорожно обвожу взглядом эту разогнавшуюся ужасную штуку, в которой я заперта в ловушке с этим властным парнем. Где мои мама и папа? Они знают, где я? Что, чёрт возьми, произошло?

— Ты хорошо справилась. Очень хорошо. Сейчас будем выгружаться, — говорит мой спаситель. — Твоя семья уже в пути.

Следующее, что я понимаю, это что меня быстро везут по освещённому яркими 200-ваттными лампочками коридору. Люди начинают окружать нас и бегать вокруг, диктуя какие-то цифры и буквы, которые звучат от каждого как военный код, но, похоже, они все понимают друг друга.

— Семнадцатилетняя девушка, упала с лестницы в своём доме. Мать нашла её без сознания и позвонила в скорую. Пришла в себя по пути сюда. Дезориентирована, не очень идёт на контакт, давление 142 на 90. Семья в пути.

Я улавливаю некоторые обрывки сказанного, и этого хватает, чтобы сложить их воедино. Я уснула, не выпив чай и сняв колокольчик, будучи ужасно расстроенной…

Чувствую вину, когда думаю о том, что же подумала обо мне мама, когда увидела меня в таком состоянии.

Меня вытаскивают из мрачных мыслей, когда мы достигаем палаты и два новых незнакомца хватают за каталку подо мной, вызывая и посылая новый уровень боли.

— По моей команде, — говорит один из них, прежде чем сосчитать до трёх. Затем меня вдруг приподнимают, и я оказываюсь на кровати.

После этого следует ужасающий гул непрерывной работы вокруг меня: свет светит прямо в глаза, кто-то мнёт руками мой живот, кто-то втыкает иглы в вены. Сколько ещё человек собирается меня спросить о том, как меня зовут, и где я нахожусь? И ради всего святого, повесьте уже кто-нибудь здесь чёртов календарь и обведите там дату моего дня рождения, потому что каждая живая душа в этой комнате попросила меня назвать эту дату! Я бы лучше сходила на парад, проходящий каждый год.

— Больно, — стону я. Тянусь, чтобы потерять свою руку, но кто-то меня останавливает.

— Мы знаем, — это единственный ответ, который я получаю — или, возможно, это единственное, что я слышу, перед тем как отключиться. Думаю, лекарства, которые они мне дали, начали действовать. Восхитительно.

Мои глаза закрыты, головная боль не такая сильная, как раньше. Такие слова, как «рентген» и «перелом» раздаются вокруг меня, когда меня везут ещё по одному коридору, хотя на этот раз уже не так быстро… надеюсь.

Последнее, что я помню, это садистский доктор из ада, который дёргает и грубо выкручивает мою руку, словно она не сломана и не убивает меня, несмотря на лекарства. Страх и, очевидно, очень низкий порог боли, который я испытываю, заставляют меня мысленно закатить глаза.

И снова всё темнеет.

Глава 22

— Ох, Эхо.

Я просыпаюсь, услышав беспокойство в голосе мамы, и открыв глаза, вижу её заплаканное и опухшее лицо.

— Привет, милая. С возращением, моя дорогая девочка.

— Воды, — хриплю я. Это в прямом смысле болезненное слово, будто когтями царапает моё горло.

— Сейчас принесу!

Сэмми словно пружина спрыгивает со стула, стоящего в углу, — я даже не заметила, что он сидит там, — и бросается ко мне с чашкой и соломинкой.

— Маленькими глоточками, Эхо, — инструктирует он меня. — Медленно.

Хм, мой маленький волшебник, когда вырастет, может стать врачом. Кажется, он запомнил каждое указание данное докторами, и должна признать, у него отлично получается ухаживать за больными. Холодная вода не только успокаивает, но и помогает мне обрести способность с благодарностью улыбнуться.

— Хорошая работа, — хвалит его моя мама, пока слёзы текут по её щекам.

Затем я перевожу взгляд на свою левую руку, и, конечно же, огромный гипс покрывает всю от запястья до локтя. И вот тогда меня охватывает ужас. Я шевелю ногами и пальцами на ногах снова и снова, просто чтобы убедиться, что с ними всё в порядке. Огромное облегчение накрывает меня.

— Мама, — всё, что я могу сказать, молча спрашивая её о том, что произошло, зная, что она видит моё испуганное и расстроенное выражение лица.

— Да? — она берёт мою правую руку в свою. — Я уверена, что ты хочешь получить ответы. В общем, ты в больнице. Когда мы вернулись домой с ужина, ты была…

Она запинается, и Сэмми нежно гладит её по спине.

— У подножья лестницы, без сознания. Я вызвала скорую. Мне так жаль, что я не смогла поехать с тобой, дорогая. Я должна была остаться с Сэмми. Твой отец встретил сегодня вечером геодезиста, до которого пытался дозвониться всю неделю, насчёт новой стройплощадки, — она замолкает и закрывает глаза, качая головой, — он недавно был здесь... Он примчался сразу же, как только я позвонила ему... Но…

— Но что? — спрашиваю, оглядываясь вокруг, и только сейчас понимаю, что папы нет в комнате. — С ним всё хорошо? — мой живот скручивается в узел, когда в моей голове пролетает худший сценарий.

— Да, да, конечно, — она сжимает мою руку, и комок нервов в моём животе расслабляется. — Ему просто нужно было съездить домой, пока они накладывали тебе гипс.

— Зачем? — я не могу быть ещё более запутанной. Что она не договаривает?

— Для того чтобы вызвать полицию на эту кучку жалких ублюдков! — выпаливает Сэмми, очевидно, повторяя слова папы.

— Сэмюэль! — ахает мама.

— Он прав.

Моя голова инстинктивно дёргается в сторону голоса отца, когда тот входит в комнату, посылая боль по всему телу.

— Как тут моя девочка? — спрашивает он с теплотой в голосе, которую я никогда не слышала, подходя к моей кровати. — Ты нас немного напугала, юная леди. Но ты идёшь на поправку. Моя сильная малышка Эхо, — она наклоняется и целует меня в лоб. — Я люблю тебя.

— Ч-что случилось? — спрашиваю, мой голос всё ещё хриплый. — Ублюдки?

— Не переживай из-за этого прямо сейчас, — говорит мама.

— Нет, пожалуйста, скажи мне, — умоляю я. — Что случилось? — я хочу спросить о Кингстоне, но видя, как на лице отца полыхает чистый гнев, решаю отложить это на потом.

Когда мне никто не отвечает, я, несмотря на разочарование и боль, решительно пытаюсь принять сидячее положение.

— Эхо, нет, тебе нужен покой, — говорит мама, в то время как папа подходит ближе.

— Пап? — прошу я. Я смотрю ему в глаза, надеясь донести до него, что смогу справиться с правдой.

— Если попытаешься подняться ещё раз, я перестану рассказывать. Поняла?

Я шепчу «да», потому что не испытываю желания кивать или напрягать свой голос больше, чем нужно для простых ответов.

— Кингстон устроил вечеринку в павильоне, — говорит отец. — Эта дерьмовая музыка орала так сильно, что разбудила мистера Стюарта по соседству. И когда они его разбудили, он увидел костёр.

— Зачем он это сделал? — спрашиваю я, отказываясь верить в то, что Кингстон настолько неуважительно поступил с моей семьей, организовав там вечеринку.

— Когда Кингстон наконец-то вернётся домой, я уверен, он, чёрт побери, объяснится. Будь уверена.

— Его не было там?

Что-то тут не сходится. Кингстон не сделал бы этого, я это знаю. И даже если бы я была не полностью в нём уверена, то как бы он сделал это, если его там не было? Возможно, я чувствую слабость из-за лекарств и сотрясения головы, но мой здравый смысл всё ещё работает.

— Нет, и он не отвечает на телефон. Клей был там, думаю, теперь он хороший парень. Он сказал, что услышал об этом от кого-то из приятелей и добрался туда так быстро, как только мог. Он приехал туда, чтобы помочь нашей семье и даже пытался отыскать Кингстона… прежде чем я туда добрался. Я могу быть лояльным по отношению к новому другу. Но Кингстон...

— Стой, нет!

Я ёрзаю, и жгучая боль моментально простреливает мою больную руку и голову. Смотрю маме в глаза, умоляя сказать хоть что-то. Клей уж точно не хороший парень, и Кингстон — и я — нуждаемся в её словесной поддержке. Она понимает, что я не могу оспорить или поправить моего отца, но также я не могу вот так просто лежать тут и слушать эту бредовую выдуманную ерунду!

— Ага, как же, Клей — хороший парень, — говорю я с большим сарказмом, чем думала, который переполняет меня на данный момент. Я наблюдаю, как мама опускает голову, отводя от меня взгляд и по-прежнему ничего не говоря.

И тут меня осеняет: она ничего не говорит, потому что предана своему сыну. Если «сдать» Клея, то Себастьян тоже будет «раскрыт», а она не станет этого делать. К сожалению, — и я прекрасно понимаю, к огромному стыду для моей мамы, — Кингстон выступает в роли жертвенного агнца любви моей мамы.

— Чего ты не договариваешь, Эхо? — начинает допрос папа.

Слёзы грозятся вырваться из моих глаз, из-за чего моё зрение становится размытым. Я нахожусь в той же лодке, что и моя мама. Это ужасная несправедливость, и Кингстон не заслуживает всех этих необоснованных обвинений. Но для меня Себастьян тоже на первом месте, поэтому я молчу.

К тому же, пока я не услышала фактов от Кингстона, я, возможно, всё не правильно поняла. Но, по крайней мере, мои предположения основаны на слепой вере в него, а не на полностью незаслуженной вере в Клея.

— Эхо? — давит мой папа.

— Ничего, — бормочу я, и к счастью, мама приходит мне на помощь.

— Я пытаюсь связаться с Кингстоном и буду продолжать это делать, — говорит она наконец-то, успокаивая моё внутреннее смятение. Она кладёт руку на плечо моего отца. — Давай разберёмся во всём завтра. У твоей дочери перелом руки и довольно-таки серьёзное сотрясение. Я бы сказала, что её отдых и восстановление прямо сейчас являются наиболее важными вещами.

В висках и вправду уже пульсируют, а зрение становится всё больше размытым, потому что мне ненавистно, что нам с мамой приходится молчать, оставляя всё, как сейчас, и вводя тем самым папу в заблуждение.

— Конечно, у тебя всё будет болеть некоторое время, но врач сказал, что, возможно, завтра выпишет тебя домой, — объясняет она мне. — Они просто хотят понаблюдать тебя немного из-за сотрясения.

В палату заходит медсестра, чтобы дать мне что-то от боли, но я качаю головой. Чёрт побери, как же больно! Я должна запомнить: «Шевелись как можно меньше, Эхо!»

На этот раз я перевожу на воду взгляд, и, к счастью, Сэмми понимает намёк и подаёт мне стакан до того, как я заговорю.

— Через минуту, — говорю медсестре, после чего смотрю на папу. Есть что-то большее, чего он мне не договаривает; я чувствую это, несмотря на туманное состояние.

— Мы должны оставить тебя, чтобы ты поспала. Уже поздно, — говорит он, а затем поворачивается к маме. — Дай мне минутку с Эхо, я встречусь с тобой и Сэмми в зале ожидания через несколько минут.

Мама закусывает нижнюю губу.

— Джон, не хочу оставлять её одну на ночь.

— Сейчас для Эхо это самое лучшее место. С ней всё будет хорошо. Мы оба знаем, что ты не уснёшь, если останешься здесь, как и она. Ты будешь болтаться тут, беспокоясь всю ночь, — он разворачивается к Сэмми, пока мама наклоняется и обнимает меня.

— Вот твой телефон, милая, — шепчет мама, запихивая его под одеяло со стороны правой здоровой руки. — Не думаю, что он должен у тебя быть, но вдруг что-то пойдёт не так. Если тебе понадобится хоть что-то, звони, — она целует меня в щёку. — Пойдём, Сэмми.

Ах, если бы взглядом можно было убивать, папа оказался бы прямо в морге. Но он, конечно, думает, что это смешно, и посмеивается над ней.

После того, как они уходят в зал ожидания, папа пододвигает стул к моей кровати и вздыхает, проводя рукой по лицу. Он выглядит уставшим.

— Давай посмотрим, смогу ли я ответить на все твои вопросы, которые у тебя накопились, в порядке их значимости, — он усмехается. — Мужчина, знает свою собственную дочь. Это была не просто мини-вечеринка. Некоторые ребята, из компании Кингстона, разгромили павильон. Ничего, что нельзя было бы починить, но придётся приложить много сил и времени, так что теперь это огромная заноза в заднице. Я видел, как оттуда убегали двое, когда подъехал, но трёх всё же поймать удалось. Я передал их полиции. И если они признаются, кто им помогал, то те заплатят за всё содеянное. Как я уже сказал, Кингстона там не было, — никаких признаков его грузовика, — но я доверяю Клею, и поскольку те ребята были друзьями Кингстона, он возвращается к себе, Эхо. Я уже позвонил его отцу. Если ты услышишь что-то от него, то дай ему знать, что я ищу его. Хорошо?

— Да, сэр, — выдавливаю я.

— Тогда хорошо. Я ничего не упустил? — переспрашивает он, нажимая на кнопку вызова медсестры.

— Нет, — я не доверяю Клею, но Кингстон отсутствовал весь день. Поэтому пока он не покажется и не объяснит мне, что не виноват, я отказываюсь говорить что-либо по этому поводу.

— Тогда моя очередь спрашивать. У меня к тебе несколько вопросов, юная леди.

— Сэр?

— Как давно у тебя лунатизм?

— Сколько себя помню, — отвечаю честно.

— Доктор упомянул, что иногда это может вызвать стресс или травма. Что скажешь по этому поводу?

— Я всегда обо всём беспокоилась, пап. Есть идеи, откуда это пошло? — ухмыляюсь я, надеясь, что он примет это за любящую шутку, а не грубость.

— Можешь сделать для меня одолжение? — он берёт меня за руку и поглаживает её. — С этого момента оставь все заботы на меня. Ты должна беспокоиться только о том, чтобы быть прекрасной юной девушкой, хорошо?

Я чувствую, как увлажняются мои глаза. Это самый важный момент между мной и моим отцом, что я когда-либо делила.

— Хорошо.

— И с этого момента, ты должна всегда говорить мне о том, что тебя беспокоит. Ты моя маленькая девочка, и это моя работа защищать тебя от драконов. Дай мне шанс выполнять мою работу, Эхо.

— Обещаю.

— Хорошо. Давай принимай свои лекарства и отдыхай. Мы вернёмся утром.

Папа целует меня в макушку и выпрямляется, когда возвращается медсестра.

— Я люблю тебя, Эхо. Больше всего на свете, за исключением твоих братьев и твоей мамы, — говорит он с усмешкой. — Я знаю, что тебе хочется, чтобы Кингстон остался, и ты переживаешь, что Себастьяну придётся вернуться домой раньше, но я хочу, чтобы ты доверилась своему старику. Я знаю, что лучше.

— Да, сэр.

~~~~~

Я не проглатываю таблетки, которые мне даёт медсестра. Вместо этого, я держу их между задними зубами, чтобы они не растворились, и делаю вид, будто засыпаю, потому что так мой отец может уйти со спокойной душой.

Теперь, когда я одна в тёмной комнате, я хватаю свой телефон. Спасибо тебе, мамочка. На экране высвечивается, что до полуночи ещё несколько минут, а это значит, что Кингстон, по крайней мере, ещё не нарушил комендантский час.

Я решаю позвонить ему. У меня к нему так много вопросов. Где он пропадал весь день? Почему не отвечает моему папе? Он знает, что я здесь? И что, чёрт побери, он знает про разрушенную палатку моей семьи?

На третьем гудке телефон оживает. Я тут же оживляюсь, желая услышать его. Но это не его голос отвечает: «Алло?»

Этот голос я узнаю где угодно. Это Саванна. Какого хрена?

Я отключаюсь. Тошнота, гнев, предательство — и я упоминала уже гнев? — болезненно рикошетят в моей голове. Почему он с ней? Была ли она частью той толпы, что разгромила павильон? Сбежали ли они тогда, когда приехал мой папа, потому что хотели побыть…

Тьфу ты. Я не могу справиться со всем в одиночку, разбитая и беспомощная в этой тёмной больничной палате.

Я сразу же набираю номер своего брата. Делаю ещё один шаг и проглатываю таблетки от боли, хоть они и не помогут унять боль, которая ранит больнее всего.

Себастьян отвечает, звуча как-то слабо.

— Слушаю? — внезапно раздаётся его голос, звуча более настороженно, с нотками беспокойства. — Эхо, что случилось?

— Себ, — всхлипываю, сглатывая ком в горле. Меня не волнует, что это причиняет боль — я должна поговорить с кем-то. Этот день от начала и до конца был настоящим кошмаром. — Всё ужасно. Всё кончено.

— Что кончено? Эхо, что с твоим голосом? Чёрт, какого дьявола там происходит?

Я плачу, шепча, чтобы меня не поймали за разговором по телефону, и пытаюсь объяснить всё с толикой рациональности. Я рассказываю ему о том, как упала, и что теперь нахожусь в больнице. Когда он прекращает психовать, перехожу к истории о разгроме в павильоне. И когда он принимает и это дерьмо, я рассказываю ему о Саванне, которая ответила на телефон Кингстона.

— Ну, это объясняет, почему его не было в павильоне, — слабо смеётся мой брат. — Кингстон, возможно, действительно не имеет ни малейшего представления о том, что происходит — похоже, он был занят в другом месте. Что уже хорошо… лучше ему и в самом деле где-то быть. Я надеру ему задницу, если он видел, как рушат нашу собственность.

А? Лекарство должно быть начало действовать, потому что я не могу его нормально расслышать.

— Ты сейчас серьёзно одобряешь, что с твоей девушкой кувыркался кто-то ещё?

Я начинаю задаваться вопросом, в сознании ли я до сих пор или это просто странный, жуткий сон.

— Эхо, Саванна и я не вместе. Мы расстались, когда я уехал. Прости, что не рассказал тебе, но я прекрасно понимал, что ты будешь беспокоиться, ведь она твоя лучшая подруга. Я не хотел секретов между вами… Я просто хотел, чтобы у тебя кто-то был.

— Та, кто убила твоего ребёнка и даже не сказала тебе об этом?

Я закусываю нижнюю губу и чувствую кровь. Чёрт возьми. Почему я об этом сказала?

Его мрачный ответ почти не слышно.

— Она сказала тебе об этом?

— Нет, я подслушала, когда она разговаривала с мамой, а затем прижала её... и Клей… он тоже замешан.

— Клей? Почему ты о нём заговорила?

— Потому что мама думает, что это он отвез её и заплатил за это. Но он не подтвердил и не опровергнул это.

Он рычит в неверии.

— Он что?

— Я, э-э… не знаю точно. Только слышала, как мама об этом говорила, — я утираю слёзы, закрывая от стыда глаза. — Себастьян, мне так жаль, за всё это... за всё сказанное. Я поссорилась с ними двумя и бросила железную миску Саванне в голову. Я просто… почему ты мне не рассказал?

Он вздыхает мне в ухо.

— Мне действительно нужно отвечать на этот вопрос ещё раз? Когда ты узнала, ты бросила тяжёлым металлическим предметом Саванне в голову, чуть не убив её, а затем была настолько расстроена, что свалилась с чёртовой лестницы и сломала руку. Так, как ты думаешь, почему я тебе не рассказал?

— Ну, мне очень жаль, потому что я люблю тебя, и мне не нравится, когда люди вокруг причиняют тебе боль!

— Я тоже тебя люблю. Отдохни немного ради меня, пожалуйста, — умоляет он. — Дерьмо, Эхо, мне нужно бежать. Я должен уладить несколько вещей. Ты уверена, что будешь в порядке?

— Ага, лекарства уже действуют. Я отрублюсь в течение нескольких минут.

Он непринуждённо смеётся.

— Я позвоню тебе завтра... Чуть позже сегодня. Хорошо?

— Да, — бормочу я, чувствуя, как мои глаза закрываются.

— Береги себя, Эхо. Со мной всё будет в порядке, обещаю. Люблю тебя.

~~~~~

Я только задремала, когда уловила слабый звук, доносящийся из-под одеяла.

Раздражённая, ударяю по нему рукой, надеясь избавиться от этого звука, но останавливаюсь, когда понимаю, что это звонит мой телефон.

Найдя его, вижу оповещение о новом текстовом сообщении.

Кингстон: Скажи, пожалуйста, что ты в порядке. Они не позволяют мне увидеть тебя.

Не в силах полностью поднять голову, с полуоткрытыми глазами печатаю слабыми пальцами ответ.

Я: Ты где?

Кингстон: На улице, возле больницы.

Я: Комендантский час?

Вот что я пишу, несмотря на весь шквал вопросов, которые хочу спросить. Но в этот момент, я просто хочу быть ближе к нему — закрыться от всего мира и представить, что всё это не имеет значения. Хочу почувствовать, как он обнимает меня, и заснуть под звуки его успокаивающего голоса.

Правильно это или нет, я жажду его.

Кингстон: Всё, что имеет значение — это ты. Всё хорошо?

Я: Бывало и лучше, но да.

Изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми, когда вижу последнее прощальное сообщение, которое он присылает мне.

Кингстон: Прости меня, Любовь моя.

Эпилог

Через тридцать шесть часов после того, как я попала в больницу, меня выписали. Мой диагноз? Шесть недель с гипсом на руке, рецепт для снотворного и лёгкое сотрясение головы.

О, и мой папа потребовал повесить колокольчики обратно над моей дверью в спальне. Себастьян принялся доставать меня по телефону и совсем не злился на меня. Слава Богу.

Когда я вернулась домой, Кингстона уже не было, — что хорошо, — и мои родители отказались обсуждать это. Тем не менее, они заверили меня, что Себастьяну разрешили остаться и закончить свой год обучения за океаном, так что это хорошие новости.

С гипсом на руке, я не могла продолжать свои тренировки, поэтому единственный мой «выход» — вернуться к мягким обложкам. Ещё никогда за всю свою жизнь я не читала столько книг. Но даже с моими вымышленными героями и долго-и-счастливо, время шло так медленно, что складывалось такое впечатление, будто оно вообще стоит на месте.

Я больше не разговаривала с Клеем или Саванной, которые оказались достаточно умными, чтобы не показываться в нашем доме; Саванна также избегала меня, словно чумы и в школе.

И с появлением первого снега, мои родители и младший братишка спели мне «С Днём Рождения». Я чувствовала себя старше, но никак не мудрее. И задувая свечи, я пожелала найти то, ради чего стоит вернуться.

Куда мне уехать отсюда?

Я всё ещё обдумывала этот вопрос спустя несколько дней, когда снова перечитала письмо. Это второе из двух сюрпризов-писем, которые я получила после той ночи.

Первое было от отца Кингстона, Джерарда Хоторна, в котором он благодарил меня. Возможно, мои родители тоже получили такое, я не спрашивала, но моё меня потрясло. Он хотел, чтобы я знала, что молодой человек, который вернулся домой, уже не тот, каким он отправил его к нам, и что это напрямую связано со мной. Очевидно, Кингстон перенял от меня оживлённость и позитивный взгляд на жизнь, что научило его лояльно относиться к семье, соблюдать самодисциплину и стремиться делать правильные вещи.

И второе письмо является причиной того, почему дрожит моя рука. Это приглашение, которое выпадает получить раз в жизни, для совершения летнего путешествия: туристическая путёвка по всей Великобритании, полностью оплаченная фондом Миранды Хоторн. Матерью Кингстона.

Я перевожу взгляд на цветы, теперь хрупкие и с каждым днём теряющие всё больше лепестков, которые доставили мне на мой день рождения и которые до сих пор стоят на моём туалетном столике: одиннадцать белых роз и одна ярко-розовая лилия «Старгейзер» посередине. Я знала от кого они с той минуты, как только увидела их, но письмо к ним, только подтвердило это.

«С Днём Рождения. Думаю о тебе каждый день».

Символика не ускользнула от меня, и он прекрасно знал, что так и будет. Ярко-розовый цветок в середине олицетворяет меня — у него всегда был пунктик насчёт той розовой вещицы и меня. Что касается семнадцати белых роз — они олицетворяют невинность и чистоту, окружающую меня.

Я думала, что цветы будут последними, что я услышу от него, пока сегодня не пришло это письмо. Я не уверена, является ли это предложение щедрым способом его отца отблагодарить меня за всё то, что Кингстон перенял от меня, или это дело рук самого Кингстона, но подозреваю, всё же второй вариант. Я должна была ожидать чего-то подобного после последней записки, оставленной для меня в ванной на зеркале, которую он написал специальным стирающимся маркером, чтобы быть уверенным, что я увижу её, — вызова, заставляющего меня двигаться вперёд.

«Не все, кто заблудился, потеряны».

Я абсолютно согласна. Пришло время уехать… улететь. Возможно, я упаду… а возможно, вместо этого, я буду парить. Мой разум принимает это, и хотя у меня ещё есть время, чтобы подумать и убедить родителей, ничто не изменит моего решения.

Я готова увидеть мир… но только не его.

PLAYLIST

«Completely» Jennifer Day

«Fix You» Coldplay

«Paradise» Coldplay

«Here» Alessia Cara

«Dare You to Move» Switchfoot

«Powerful» Ellie Goulding

Заметки

[

←1

]

прим. пер.: «loo» с англ. означает уборная/ванная, что не чуждо амер. языку