Часть вторая

Глава двенадцатая

Бостон, наши дни


«Это всего только шаг, — сказала я себе, — один шаг вперед или один шаг назад. И мне решать, каким он будет».

Моя ладонь застыла над ручкой. Сердце неровно забилось. Разве я не ждала этой минуты? Разве не мечтала о свободе и праве самой вершить свою судьбу? Разумеется, да. Только в своих детских мечтаниях я не учла, что у свободы есть цена и разменной монетой в этом торге служит риск.

Да будет так. Я открыла дверь и переступила порог, не зная, в какой мир вхожу. Станет ли этот шаг началом новой, полнокровной жизни или обернется сознательной и роковой ошибкой?


Пайпер положила список Бренны на край кровати рядом с чудовищно непрактичным розовым комплектом «лифчик плюс трусы», цена которого могла покрыть целый день в Кейпе[18] вместе с парковкой, хот-догами и карамельным мороженым фирмы «Четыре моря».

Белье стало последним штрихом потребительской оргии, которая длилась целую неделю и которую Бренна окрестила «перерождением» Пайпер. Нарциссическая вакханалия включала в себя отбеливание зубов, покупку новых дизайнерских очков и первых в ее жизни контактных линз, а также радикальную стрижку и покраску волос, чистку и отшелушивающий массаж лица, выщипывание бровей и восковую эпиляцию зоны бикини; был приобретен мешок дорогой косметики, дополненной инструкциями, каким чудом воспользоваться щипцами для подкручивания ресниц, не оцарапав при этом роговицу. Потом началось обновление гардероба: приталенные блузки, сшитые на заказ юбки, брюки и даже несколько облегающих платьев, повлекшее за собой покупку пяти пар непрактичных туфель, набора модных сумок (никогда не называй их «дамскими сумочками», объяснила Бренна) и таких аксессуаров, как серьги, браслеты и шарфы.

Теперь Пайпер понимала, что погоня за красотой была самой настоящей работой. Удивительно, как Бренна выкроила время, чтобы защитить докторскую диссертацию. А еще это было дорогостоящим хобби. Для своего преображения Пайпер пришлось выкачать из фонда бабушки Пьерпонт шестизначную сумму, что было безрассудным решением, ибо эти деньги служили ей последним буфером от нищеты в случае потери работы. И каков результат всех ее усилий и затрат? Взгляд девушки метнулся к новому высокому зеркалу, привинченному к стене ее спальни. Она загляделась на собственное нагое отражение.

Она по-прежнему себя не узнавала. Да, она уже не ахала при виде существа, которое смотрело на нее из зеркала, но по-прежнему настороженно относилась к женщине с убийственно зелеными глазами, сияющей кожей и блестящими упругими завитками темно-каштановых волос. Ей стало интересно, давно ли у женщины в зеркале такие гладкие плечи и изящные ключицы. Она недоумевала, как эта женщина умудрялась последние десять лет бегать по Бостону, втискивая свой бюст размера 8 °C в спортивные лифчики размера 75В. Она не могла вспомнить, почему эта женщина раньше была категорически настроена против контактных линз, помады и туши для ресниц.

А все, что ниже «косточек»? Она сама себе незнакома, честное слово. Бренна утверждала, что Пайпер никогда не хотела нежиться в лучах собственного великолепия. Подруга могла бы подобрать менее напыщенные слова, но пришлось признать, что по сути она права. Пайпер никогда не крутилась перед зеркалом нагишом, разглядывая округлости своих ягодиц или изгиб бедер. Она не любила, чтобы ее умащивали, прихорашивали, причесывали и вообще подталкивали к ощущению себя единым целым со всеми частями своего тела.

Но если Офелия Харрингтон научилась это любить, то и она, Пайпер, научится. Верно?

Девушка вздохнула. Только бы сработало. Когда я завтра появлюсь в музее, Мик Мэллой должен поскользнуться в луже собственной слюны. В конце концов, все это затеяно ради него. Она вышла на тропу соблазнения. И ей предстоит сделать главный в жизни поворот.

Пайпер уже собиралась потянуться за плавками, когда заметила в зеркале собственную коварную улыбку. В памяти всплыли слова Сударя, сказанные Офелии:

«Ты живая. Твое сердце бьется. Твоя кожа горячая и податливая, она отзывается на каждое мое прикосновение. Все радости жизни придут к тебе через это великолепное тело, Офелия. Не бойся владеть таким сокровищем».

Пайпер вздрогнула, и по ее голой коже пробежали мурашки. Черт возьми, однако Сударь был изумительно сексуальным мужчиной. Впрочем, даже после внимательнейшего изучения дневников очень многое в нем оставалось для Пайпер загадкой. Ей хотелось услышать его мысли, заглянуть в тайны его сердца. Жаль, что у него не было привычки вести дневники. Хотя его слова ожили через Офелию.

Все еще улыбаясь, Пайпер повертелась, словно проверяя собственные сокровища: соблазнительную округлость ягодиц и плавную линию бедра. Недурно, признала она. Совсем недурно.

Надев комплект белья, она мысленно пробежалась по повестке дня. Сегодня ей предстоял пробный запуск. Она выпьет кофе с Бренной в «Ароме», а затем навестит родителей. Кофейня была идеей Пайпер, а посещение родителей предложила Бренна. Как бесстрашно отметила подруга, дом родителей был в числе мест, где на преображение Пайпер наверняка отреагируют негативно, возможно, и с откровенным презрением. Если она сначала предстанет перед матерью и отцом, рассуждала Бренна, то в понедельник смешки и косые взгляды, которыми ее могут встретить коллеги, покажутся сущими пустяками.

Пожалуй, Бренна, как обычно, была права.

Надев легкую юбку и хлопковую блузку стретч, тщательно накрасив лицо и подправив прическу, Пайпер вышла из квартиры и стала ждать лифт. И тут выяснилось, что изменения не ограничиваются зеркалом в ее спальне. Похоже, в ее мире произошел катастрофический сдвиг.

Когда открылись двери лифта, ее встретили трое мужчин. Двоих она знала: иллюстратора медицинских книг на пенсии, живущего на шестом этаже, и сомнамбулического вида студента-медика с десятого этажа. Когда Пайпер сказала «привет», две пары глаз расширились и две челюсти отвисли. Мужчины выглядели слишком ошарашенными, чтобы ответить.

Третьим был качок лет тридцати с небольшим, который ни слова не сказал Пайпер за те три года, что они прожили в одном доме, даже когда им пришлось столкнуться в тесной прачечной в подвале в одно и то же время. Но сегодня он ожил, как будто его подключили к генератору, улыбнулся и повел бровями.

— Здрасьте, — сказал он, бесцеремонно оглядывая ее с головы до ног и обратно. — Вниз?

Пайпер повернулась лицом к дверям лифта, чувствуя, как тонкие иголочки волнения впиваются ей в кожу. Качок выглядел угрожающе голодным. Такой вид мог быть у кого-нибудь из постоянно худеющих друзей ее родителей, если бы перед ними положили шикарный бургер с картошкой фри от «Мистера Бартли».

Она смотрела прямо перед собой, глубоко дышала и пыталась успокоиться. В конце концов, зачем соблазнительно выглядеть, если ты бросаешься наутек, точно запуганная мышка? Пайпер заставила себя расслабить плечи, смягчила позу и вспомнила указания Бренны: «Позволь женской энергии литься через тебя. Почувствуй свою силу. Расслабь бедра и покачивай ими».

После неловкой интерлюдии в лифте сдвиги реальности продолжились. В транспорте какой-то паренек встал и уступил ей место. Старик за прилавком фруктового ларька на Ньюбери-стрит улыбнулся, пожелал ей доброго утра и протянул апельсин. Мужчина, выходивший из «Аромы», придержал ей двери, хотя для этого ему пришлось жонглировать пакетом с напитками и выпечкой.

Пайпер застенчиво улыбнулась ему и нырнула в кондиционированную прохладу кофейни, где ее тут же наградили вниманием все присутствующие мужчины. Она невольно ахнула и стиснула перед собой свою дамскую сумочку — то есть свою сумку. Заметив Бренну, она зашагала к ней настолько быстро, насколько позволяли восьмисантиметровые каблуки.

Добравшись до кресла, Пайпер упала в него и навалилась на столик.

— Бог мой, Бренна! И ты всегда так живешь? Как ты это делаешь? Как тебе удается?

Та подвинула к ней чашечку с горячим пенистым кофе с молоком и мягко улыбнулась.

— Ты просто принимаешь это. Ценишь это. И продолжаешь заниматься своими делами.

Пайпер покачала головой.

— У меня такое чувство, будто я на витрине. Будто я рекламирую себя.

— Еще бы, — улыбка подруги стала шире. — Женщины испокон веков этим занимались, от куртизанок до смотрителей и всех, кто между ними. Когда ты подаешь себя в лучшем виде, ты говоришь миру, что осознаешь свою красоту и ценность, что ты заслуживаешь лучшего. Именно тогда лучшее начинает к тебе приходить.

— Но… — Пайпер обвела зал быстрым, вороватым взглядом, чтобы удостовериться, что мужчины перестали на нее глазеть. — Зачем мне мужчина, которому интересен только мой внешний вид?

— Мы уже тысячу раз это обсуждали, — с усмешкой сказала Бренна. — Мик Мэллой един во многих лицах — ученый, искатель приключений, обладатель классной задницы, но в первую и главную очередь он мужчина. Мужчины любят глазами. Сначала они замечают фантик, упаковку. От этого и надо отталкиваться. Ты хочешь Мика Мэллоя или нет?

Вопрос осадил Пайпер. Конечно, она хотела Мика. И всегда хотела, независимо от того, признавалась себе в этом или нет. Дневники Офелии дали ей смелость посмотреть в лицо собственным желаниям. А еще они ясно дали понять, что ее желания начинаются и заканчиваются Миком Мэллоем. И теперь, впервые в жизни, она поверила, что может попытаться его заполучить.

— Да, — ответила она.

— Хорошо. Тогда хочешь — сиди и сетуй на природу, а хочешь — оберни ее себе на пользу. Выбирай.

Пайпер закатила глаза.

— Я это понимаю.

— Да ну? — Бренна придвинулась ближе. — В самом деле?

Пайпер набрала в легкие воздуха, готовясь процитировать один из законов соблазнения, выведенный коллегией учителей из двух столетий: Сударем, Лебедью, Офелией и профессором Бренной Нильсен.

— В самом деле, — с улыбкой сказала она. — Когда я завладею вниманием Мика, я смогу раскрыть ему ту невероятную женщину, какой до сих пор была только внутри. Но делать это нужно не спеша и осторожно, никогда не забывая о том, что моя цель — наращивать его нетерпение и сохранять интригу.

— Браво! — воскликнула Бренна, тихо хлопая в ладоши. — Итак, чувствуешь ли ты себя сегодня по-другому?

По телу Пайпер побежала мелкая дрожь.

— Да, — ответила она. — Я чувствую себя женственной. Сексуальной.

Бренна расплылась в широкой улыбке, и Пайпер не могла не заметить, что она гордится. Но улыбка быстро померкла, и у подруги сделался такой вид, будто она вот-вот заплачет.

— Все нормально, — сказала Бренна, поднимая руку, прежде чем Пайпер успела заговорить. — Просто… — она покачала головой. — Пайпер, это невероятно. Я впервые вижу, чтобы твоя внешность и внутренняя красота были в такой гармонии.

Пайпер накрыла ладонью руку подруги.

— Спасибо, что помогла мне в этом.

— Всегда пожалуйста.

Они какое-то время посидели молча. Потом Бренна посмотрела подруге прямо в глаза.

— Ты готова к завтрашнему дню?

Пайпер отдернула руку. Она прикусила нижнюю губу, стараясь не выдать, как она волнуется перед встречей с Миком. Разумеется, ее будоражили перспективы новой жизни, но переход от теории к практике пугал.

— Хватит сомнений, — сказала Бренна. — Серьезно. Ты такая соблазнительная, что Мику покажется, будто его сбил автобус похоти.

Пайпер хихикнула.

— О’кей.

— Итак… — Бренна округлила глаза. — Ты собиралась рассказать мне о завтрашнем дне.

— Да-да, — отозвалась Пайпер. — Если Мик спросит меня о переменах во внешности, я отвечу правдиво, но как можно более расплывчато. Если он пригласит меня на ланч или что-то вроде того…

— Когда он тебя пригласит.

— Когда он пригласит меня на ланч или кофе, я вежливо откажусь, сославшись на работу, но скажу, что другое время может оказаться более подходящим. Формально это не отказ — такой ответ бросает вызов, накаляет атмосферу ожидания и повышает уровень таинственности до стратосферы.

Одна из бледных бровей Бренны изогнулась над голубым глазом.

— Что? спросила Пайпер. — Ты же знаешь, у меня отличная память.

Бренна перевела взгляд на что-то за ее плечом.

— Хорошо, потому что у тебя на очереди экспресс-проверка.

— Прошу прощения, мисс, — раздался за спиной Пайпер низкий голос.

Она резко обернулась в кресле и с удивлением увидела перед собой привлекательного студента, который держал в руках ее дамскую сумочку — сумку, сумку, черт бы ее побрал.

— Она упала со спинки кресла, и я… э, знаете… Я не хотел, чтобы ее украли или что-то в этом роде.

— О! — Пайпер с улыбкой приняла сумочку. — Благодарю!

— Без проблем, — сказал парнишка. — А… знаете, можно взять у вас номер телефона?

Пайпер бросила на подругу вопрошающий взгляд. Подсказки не последовало. Бренна просто приклеила к лицу вежливую улыбку, откинулась на спинку кресла и жестом показала, что дает ей карты в руки.

Пайпер повернулась к студенту.

— Мой номер тридцать, — отрезала она.

Парнишка нахмурился.

— То есть мне тридцать лет.

Пайпер умолкла, ожидая, что молодой человек поспешит убраться туда, откуда пришел.

Вместо этого губы парнишки изогнулись в улыбке и его взгляд нахально заскользил по телу Пайпер.

— Это заводит не по-детски, — выдал он наконец.

— Да что ж такое! — фыркнула Пайпер. — Ладно, перефразирую. Ответ «нет». Мне неинтересно. Хорошего дня.

Она повернулась к Бренне и ничего не говорила, пока не почувствовала, что молодой человек попятился за свой столик.

— Ну и как я? — спросила она и отпила глоток кофе.

Бренна тихо усмехнулась:

— В том, чтобы сказать мужчине, что он тебе неинтересен, определенно нет ничего плохого, особенно если это правдивое утверждение.

— Я тысячу раз видела, как ты сама это делаешь.

— Да, но тебе стоит поработать над изяществом исполнения.

— Неужели? — Пайпер скрестила руки на столе. — И как бы ты действовала на моем месте?

Бренна задумчиво склонила голову.

— Пожалуй, я сказала бы: «Спасибо. Я польщена». Потом отметила бы, что давать номер телефона не в моих правилах. И наконец, добавила бы: «Пожалуйста, отнеситесь к этому с уважением».

Пайпер села ровнее, пораженная тем, как легко слова слетели с языка Бренны.

— Мило.

— Уверена, в ближайшем будущем тебе представится уйма возможностей попрактиковаться.

Пайпер покачала головой.

— Не согласна? — спросила Бренна.

— Нет. То есть да. Дело не в этом.

— А в чем?

Девушка нервно рассмеялась.

— Просто подумала, как здорово было бы сочинить какую-нибудь волшебную фразу для родителей, — знаешь, впорхнуть к ним в дом и сказать: «Мама и папа, пожалуйста, перестаньте пытаться меня контролировать. Я хочу жить своей жизнью. Пожалуйста, отнеситесь к этому с уважением».

Бренна рассмеялась.

— По-моему, идеально.

— Да, знаешь ли, я уже начинаю сомневаться, стоит ли им видеть меня такой. — Пайпер показала на себя. — Может, подождать немного и подвести их к этому постепенно?

— Конечно, — подхватила Бренна, энергично закивав. — Почему бы не подождать еще лет тридцать? Так тебе будет шестьдесят, когда ты созреешь попросить родителей не вмешиваться в твою жизнь.

А им будет по девяносто, но они справятся, ведь они будут по-прежнему работать, заниматься марафонским бегом и все такое, да?

Пайпер поджала губы. Интересно, как это Бренна в ходе кампании по ее перерождению вдруг решилась говорить то, что думает?

— Намек понят, — отозвалась она. — Но я не слишком жажду этой встречи.

— Разумеется. — Бренна погладила подругу по сцеплен: пальцам. — Ну подумай, что самое худшее может случиться?

Пайпер тщательно обдумывала этот вопрос, пока ехала на метро в Кембридж и шла девять кварталов пешком от станции «Гарвард-сквер» к дому родителей на Таубридж-стрит. К тому времени как Пайпер ступила на дорожку перед домом, где прошло ее детство, ответ созрел.

Самым страшным будет, если ничего не случится. Не исключено, что она явится в совершенно новом образе, с радикально измененной прической и стилем одежды, а родители ничего не заметят. Они вполне могут перейти к обычным темам — правильно ли она питается, как финансируются их исследования, возможно, даже спросят о ее работе и не заметят в дочери ни единой перемены.

Пайпер глубоко вздохнула и окинула дом настороженным взглядом. Трехэтажное здание 20-х годов имело мощный, построенный северянами каркас и было обшито внакрой чем-то серым с белой окантовкой и черными ставнями. Единственным украшением фасада был ряд торчащих стриженых кустов самшита под перилами крыльца. В ящиках для цветов не было герани. На двери не висело венков. Плетеные кресла-качалки с подушками не встречали гостей на крыльце.

Пайпер знала, что обстановка здесь не всегда была такой аскетичной. Когда бабушка Пьерпонт была жива, она заботилась о том, чтобы дом был уютным. Летом подоконники всегда утопали в цветах, а на крыльце стояла плетеная мебель с яркими подушками.

Пайпер уже давно не находила ответа на вопрос, как ее отцу удалось не унаследовать ни капли веселого жизнелюбия, которым отличалась его мать. Лишь недавно ей пришло в голову, что, возможно, она неправильно ставит вопрос. Не исключено, что отец начинал довольно весело, но после пары десятилетий жизни с матерью Пайпер эта радость просто иссякла.

— Чего порог оббиваешь? — Отец высунул голову из-за двери. — Ждешь, пока погода переменится?

Угловатая, похожая на пажа с сильной проседью, мать Пайпер выглянула из-под руки мужа. Она натянуто улыбнулась, застыла на миг, потом нахмурилась.

— Бог ты мой! — Мать поднесла ладонь ко рту и кинула взгляд по сторонам, словно боялась, что ее дочка напугает соседей. — Что ты с собой сделала? Это какая-то шутка?

Она лихорадочно замахала, чтобы Пайпер поскорее заходила в дом.

Девушка оглядела себя, просто чтобы освежить в памяти, что она решила надеть в этот воскресный июньский день. Простая светло-серая юбка по колено со встречной складкой сбоку. Бледно-розовая приталенная блузка с рукавом три четверти и воротником, две верхние пуговицы которого были расстегнуты. Широкий черный кожаный ремень. Изящные серебряные колечки в ушах. Простые черные босоножки, в вырезе которых были видны ее ухоженные, покрытые розовым лаком ногти. Розовый с серебром браслет. Мягкая сумка из серой кожи с большой серебряной пряжкой. Волосы были распущены. Изюминкой легкого макияжа была черная подводка глаз, которая, по словам Бренны, подчеркивала чувственную сторону Пайпер.

Она сделала все, что нужно. И вот какую реакцию получила.

Наверное, дело в подводке.

— Пайпер! Не стой там!

Девушка подняла взгляд на хмурое лицо матери и стала взбираться по ступенькам крыльца, утешаясь тем фактом, что родители, по крайней мере, заметили перемену.

Допрос начался, как только она зашла в прихожую.

— Что случилось с моей милой, нормальной Пайпер?

Мать пощупала манжету новой блузки и поджала губы.

— Решила сменить имидж.

— У тебя дамская сумочка? С каких пор ты носишь дамские сумочки?

Отец буравил взглядом модный аксессуар.

— Это просто сумка, папа.

Он рассмеялся и кивнул:

— Ну конечно. Будь по-твоему. Но скажи на милость, кого ты и твоя сумка из себя строите?

Пайпер остановилась. Кожа на голове запекла. Грудь сдавило.

— Себя, — ответила она.

В конечном итоге родители провели ее в столовую, где мать накрыла воскресный обед по версии Чейз-Пьерпонт. Меню состояло из пассерованной в имбирном соусе капусты, огуречного салата с мятой и сырого тофу[19]. Мать отмерила по полчашки каждого блюда и разложила порции по тарелкам. Потом огласила энергетическую ценность пиршества.

— Всего пять граммов жира на порцию, — сказала она, раскладывая на коленях льняную салфетку. — Менее ста тридцати килокалорий и десять граммов белков. Плюс высокое содержание клетчатки, фолиевой кислоты, витамина С, марганца и кальция. — Мать широко улыбнулась. — Приятного аппетита!

Принявшись ковырять тофу, Пайпер сказала себе, что, если переживет этот семейный обед, на обратном пути зайдет в «Ол стар» за бутербродом из говядины с расплавленным швейцарским сыром и кольцами лука и на ходу проглотит всю эту жирную, нездоровую вкуснятину.

Разговор вошел в привычную колею, и вскоре Пайпер уже слушала свежие новости о грантах, которые предлагают лаборатории, сводку о том, кто из друзей родителей рано умер из-за нездорового образа жизни, и подробности тренировочного режима отца, который он разработал для осеннего сезона соревнований старшего отделения.

— Я на восемь процентов уменьшил содержание жира в организме, — поведал он Пайпер.

— Вот это да, — выдавила из себя та.

— Сегодня утром я весил шестьдесят девять целых семь десятых килограмма, мой ИМТ[20] колеблется в районе двадцати одного целого и шести десятых, что наблюдается всего у десяти процентов населения.

Пайпер молча кивнула, сосредоточенно пережевывая ложку тягучих опилок.

Отец прочистил горло.

— Мать говорит, что ты опять ешь молочное. Должен сказать, что ты в самом деле выглядишь несколько полноватой. Ты захватила свой дневник по питанию?

Подняв голову, Пайпер успела заметить, как во взгляде отца мелькнуло презрение. Он быстро спрятал его под натянутой улыбкой.

— Это правда? Ты вернулась к молочному?

Пайпер отложила вилку. Ее мутило, хотя она не знала, от волнения это или от еды.

— Вы не спрашиваете меня о работе, — тихо проговорила девушка. Внизу, под прикрытием скатерти, она начала неистово крутить в руках полотняную салфетку. — Но я все равно расскажу. На работе у меня все хорошо. Экспозиция по теме Офелии Харрингтон меня все больше увлекает, и я даже подумываю о том, чтобы почти эксклюзивно посвятить выставку ее личной жизни.

— Это замечательно, — сказала мать. — Что-нибудь слышно о возможных сокращениях в музее?

— Нет.

— Твоя должность по-прежнему в зоне риска? — спросил отец, вытирая уголки рта салфеткой. — И ты действительно думаешь, что сейчас подходящее время для того, чтобы чем-то «увлекаться»! Не лучше ли запрячься как следует в работу и держаться тише воды ниже травы?

Пайпер казалось, что ее голова вот-вот лопнет. Что с вами не так, люди? Боже мой! Неудивительно, что я такая забитая.

Мать поджала губы.

— Мне недавно попались на глаза данные, что в США почти три четверти музеев испытывают умеренные и серьезные бюджетные затруднения. Я знаю, что ты любишь свою работу, но, возможно, тебе стоит готовиться к худшему.

— В самом деле, — подтвердил отец, тяжело вздыхая. — Хорошо, что ты не трогала сбережений бабушки Пьерпонт.

— Итак, — сказала мать, — расскажи нам, что это за преображение такое.

Пайпер открыла рот, чтобы ответить, но ее перебил отец.

— Сомневаюсь, что краска на лице поможет тебе сохранить рабочее место, — заметил он. — Попечители меньше всего заинтересованы в том, чтобы их выставки планировала уличная девка.

У Пайпер глаза полезли на лоб. Она прикусила губу. Ее руки задрожали.

— Это Бренна тебя надоумила? — спросила мать. — Может, у нее и получается расхаживать по городу в нарядах на грани фола, но такой девочке, как ты, это не к лицу.

— Вообще-то я тридцатилетняя женщина.

— Да, и как раз об этом я тебе толкую. В научном сообществе женщину не воспринимают всерьез, если она провокационно одевается.

В этот момент Пайпер окончательно уверилась, что родители даже не вспомнили, что у нее был день рождения. Эта парочка была так погружена в себя, так бездушна, что они не обратили внимания на тот факт, что их единственный ребенок только что официально перешагнул отметку среднего возраста.

Пайпер продолжала крутить на коленях фамильную салфетку, пока не почувствовала, что старая ткань рвется.

— Послушай, что мать говорит, — посоветовал отец.

— Эй, у меня идея! — выкрикнула Пайпер. — Что, если вы с мамой для разнообразия послушаете меня?

Воздух начал с шумом втягиваться в ноздри Пайпер и со свистом вылетать из них. Эти звуки были единственными в столовой.

— Так вот народ… Мне только что исполнилось тридцать, верно? Я не получила от вас открытки. Или подарка. Ничего. Наверное это вылетело из ваших изголодавшихся по углеводам голов.

А провокационного в этой одежде только то, что она не скрывает факта, что я женщина и у меня есть женские части тела с двузначными показателями содержания жира. Знаете, там, бедра, ягодицы, грудь — вся эта чепуха на грани фола!

Отец фыркнул. Мать уронила вилку на тарелку, и кусок пассерованной в имбире капусты приземлился на скатерть.

О господи! Мать честная! Пайпер не собиралась говорить этого вслух. И отметила про себя: «Слову народ не место в моем лексиконе».

Она вскочила со стула. Бросила несчастную салфетку на стол, схватила сумку и расправила плечи.

Выражение недоумения по-прежнему не сходило с лиц родителей. Может, стоило подождать, пока ей не исполнится шестьдесят?

— Послушайте, я сожалею, что говорила с вами в таком тоне. — Пайпер едва сдерживала слезы. Ее плечи ссутулились. В груди было пусто. — Я пойду.

Прежде чем выйти за дверь, Пайпер услышала, как отец попытался одним словом объяснить нехарактерную для дочери вспышку.

— Молочное, — сказал он.

Позднее, вечером, Пайпер без особой радости готовилась к выходу на работу. Она выбрала наряд, собрала сумку, которая к нему подходила, и разложила косметику на столешнице в ванной, но все ее мысли были лишь о том, какую она потерпела неудачу.

Конечно, она кричала на родителей. Очень по-взрослому. Но потом она извинилась. Как будто это она виновата, что ее родители эмоциональные сухари!

Пайпер уперлась ладонями в край столешницы и подняла глаза к зеркалу. Новая женщина встретила ее взгляд — и какой же она была сердитой!

Ты взорвешься, если не найдешь смелости постоять за себя. Без извинений. Как Офелия. И к черту последствия.

Изучая гнев и горе в собственных глазах, Пайпер вдруг осознала иронию всего этого.

Ей недостает храбрости рассказать правду о жизни другой женщины, не говоря уже о собственной.

Глава тринадцатая

В ту секунду, когда Мик увидел Пайпер, у него подогнулись колени. Перед глазами потемнело. В ушах как будто зазвонили колокола собора Святого Креста[21]. Его тело рухнуло в дно из кресел конференц-зала. Стало трудно дышать.

Пайпер Чейз-Пьерпонт буквально сразила его наповал.

У нескольких человек в конференц-зале отвисла челюсть. Один парень уронил пластиковый стаканчик с горячим кофе. Парочка других бросилась вытирать пятна бумажными полотенцами. Один кадр даже сфотографировал Пайпер на свой смартфон.

Но Линк Норткат, подхалим, которого назначили Мику в помощники и который всю последнюю неделю изрядно действовал ему на нервы, стал первым, кто сумел хоть что-нибудь сказать.

— Пайпер? — Голос Линка прозвучал немного пискляво, в повышенном диапазоне. — Ты ли это?

Мик неотрывно следовал взглядом за Пайпер, которая ступала по конференц-залу с кошачьей грацией, сияющая, блестящая и уверенная — одним словом, сорокаградусный секс, налитый в пару каблуков.

Каблуки. На ней были чертовы каблуки. И настоящее платье.

У Мика начали потеть ладони. Это видение не может быть настоящим. Он поморгал, но Пайпер по-прежнему была в зале и по-прежнему двигалась, как горячий нож сквозь тающее масло. Мик решил как можно сильнее ущипнуть себя за внутреннюю сторону левого бедра, чтобы убедиться, что это не сон. Боль была сильная, на глаза навернулись слезы.

Матерь Божья, а ведь Пайпер Чейз-Пьерпонт настоящая красотка!

К тому времени как взмыленный Луи Лапалья вошел в конференц-зал, жонглируя пачкой бумаг, ноутбуком и чашкой кофе, там уже царил хаос. Он начал говорить, не успев привести себя в порядок или хотя бы усадить свою задницу в кресло.

— Ну что, народ? За дело. У меня в десять тридцать будут журналисты с общественного телевидения. О, с возвращением, Пайпер, — сказал он, открывая ноутбук и нажимая кнопку «Пуск». Он усмехнулся и наконец обвел взглядом собравшихся. — Как твое отравление чер…

В комнате повисла тишина. Пайпер стояла за спинкой своего кресла и вежливо улыбалась. Тут Мик заметил, что она выбрала место как можно дальше от него. Еще немного дальше — и она бы уже не попадала на одно с ним собрание.

— Гораздо лучше, спасибо, — сказала она.

— Ни хрена себе.

Лапалья зажал рот рукой и выпучил глаза от смущения. Все, кроме Мика и Пайпер, взвыли от смеха. Мик подозревал, что в крошечном мозгу Лапальи сейчас крутятся всего три слова: Сексуальное. Домогательство. Жалоба.

— Э-э-э… а… — Лапалья помотал головой. Краска сбежала с его лица. — Хватит, народ. Боже мой. Черт. Пайпер, я очень извиняюсь. Э… это шок. Просто ты выглядишь так…

Мик мысленно заполнил пробел: Здорово. Сексуально. Собранно. Восхитительно.

— …мило, — продолжил исполнительный директор музея. — А теперь, э-э, давайте начнем, хорошо?

Пока все остальные веселились, Мик продолжал изучать Пайпер. В самом деле, она являла собой пиршество для зрительной части коры головного мозга. На ней было облегающее платье-халат цвета слоновой кости в коричневую крапинку, и хотя по стилю эта одежда однозначно относилась к деловой, она нисколько не умаляла таившегося под ней греховного потенциала.

Пайпер подобрала к платью босоножки нейтрального цвета, с открытым носком и на высоком каблуке. Ее лицо было приветливым и выглядело здоровым. Ее улыбка ослепляла. Волосы были темными и блестящими, и Мик поймал себя на том, что не помнит, какая прическа была у Пайпер на прошлой неделе и что сегодня она кажется очень естественной. А глаза…

Мик невольно ахнул. Контактные линзы. Пайпер вставила контактные линзы. И ее великолепные зеленые глаза стали больше и ярче и смотрели прямо… на… него.

Его локоть соскользнул со стола.

Девушка приятно улыбнулась.

Трахни меня.


Пайпер грациозно опустилась в кресло, сложила руки на столе перед собой и продолжила благосклонно улыбаться. Ее не трогали взгляды, вздохи и пролитый кофе. Ее не смутила даже нелепая оговорка Лапальи. Все это не имело значения, потому что Мик Мэллой обмяк в кресле, раскатанный стальными дисками автобуса похоти, — в точности как обещала Бренна.

Пайпер была не единственной, кто это заметил. Линк искоса глянул на Мика и разразился чем-то между кашлем и гоготом, заставившим его потянуться за своим кофе.

— Прошу прощения, — обратился он к группе, похлопывая себя по груди.

— Поехали дальше, народ, — нетерпеливо сказал Лапалья.

Босс Пайпер, как ошпаренный, протараторил повестку дня. Пайпер чувствовала, что Мик буравит ее взглядом.

Буравит насквозь, подумала она.

— Что у нас нового по теме Офелии Харрингтон, Пайпер?

— Да-да. — Она встала, глубоко вздохнула и пустилась в заученные назубок объяснения. — Выставка обещает стать волнующим событием для наших посетителей, как визуально, так и орально… то есть аудиально.

Пайпер хотелось умереть со стыда. Линк ухмылялся. Она ненавидела этого проныру. Девушка ринулась дальше.

— Я заключила договор с британской актрисой дубляжа, которая будет читать выдержки из речей и личной переписки Офелии Харрингтон. Думаю, это создаст некий эффект присутствия.

Лапалья нахмурился.

— Не припоминаю такой статьи в вашем бюджете.

Шеф задал простой вопрос, и Пайпер знала, что ответить. Но по какой-то причине замерла на месте, и в ее ушах зазвенел голос британки, хриплый и тягучий от желания: «Он подводил меня к оргазму, шлепая все жестче и жестче. Я охотно шла у него на поводу. Я задыхалась, стонала и кричала на пике наслаждения».

Шепот, который слышала Пайпер, не принадлежал актрисе дубляжа, и чувства, которые он передавал, ни за что и никогда не станут частью выставки. Пайпер помотала головой, силясь отогнать наваждение. Она теряла нить разговора.

— Она там была.

— Продолжай.

Но мысли разбегались от нее в разные стороны. В чем дело? Она тысячу раз повторяла эту речь дома, но стоило вспомнить о «Семи грехах куртизанки», как лобная доля ее мозга отказалась работать.

— Э-э, над освещением ведется активная работа.

Лапалья склонил голову набок и уставился на Пайпер.

— И?

Голос вернулся. На сей раз он был пронизан благородной яростью. «Почему мне не дали слова? — гневно вопрошал голос. — Не кажется ли вам, что эти достойные граждане вправе меня выслушать?»

Нет, нет, нет, подумала Пайпер. Офелия говорила эти слова в зале суда в 1825 году, когда ее судили за убийство. Они не имеют никакого отношения к ней, к этой планерке, к выставке и Бостонскому музею культуры и общества. Пайпер категорически отказывалась лишаться рассудка. Только не теперь.

Какой смысл выглядеть сексапильной, если она окончательно съедет с катушек?

— Ты в порядке, Пайпер?

— Да, да.

Она посмотрела на Мика. Тот едва заметно кивнул, как будто говоря, что у нее все получится.

Для нее это много значило. Приятно в кои-то веки встретить поддержку.

Пайпер улыбнулась и расправила плечи.

— Моя базовая планировка предполагает полукруг из шести частично закрытых отделений, расходящихся веером из центральной фокусной точки. Каждое отделение будет рассказывать об одной из составляющих жизни Офелии Харрингтон, на удивление… э…

Лапалья замахал руками.

— Что может быть удивительного в Офелии Харрингтон? Каждый пятиклассник знает ее историю.

О нет, ничего они не знают…

— Каждое отделение будет иллюстрировать один из аспектов жизни Офелии Харрингтон, на удивление разноплановой, — продолжала гнуть свою линию Пайпер. — Центром отделений будет интегрированное мультимедийное представление слов и мыслей Офелии, дополненное сообразными контексту артефактами из коллекции: одеждой, предметами быта, мебелью, личными вещицами, которыми она дорожила.

Лапалья встревоженно повел бровями.

— Для этого понадобятся наушники? Я не видел наушников в бюджете.

— Я с самого начала планировала пять стационарных блоков на отделение.

— А центральный вводный элемент? Фокусная точка?

— Я экспериментирую с несколькими вариантами дизайна, но еще не пришла к той единственной совершенной концепции, которая бы символизировала сущность истории Офелии Харрингтон.

Пайпер выдержала паузу. Ее последняя реплика была преуменьшением. На самом деле ее ум пока не мог объять двойственность, присущую Офелии. Представит ли она ее посетителям БМКО входящей в собрание квакеров матроной в скромной шляпке или пригласит покровителей на выставку куртизанки в шелковых чулках на подвязках, в корсете и с растрепанными после ночных подвигов волосами…

«Мое единственное преступление в том, что я — женщина, которая думает своей головой», — шепнул голос.

— Мне это кажется странным, — сказал Линк.

Пайпер сверкнула глазами.

— Прошу прощения?

— Центральная композиция задает тон и является общим контекстом всей выставки, — сказал Линк, обращаясь к Лапалье и пропуская мимо ушей вопрос Пайпер. — Это краеугольная часть любого проекта. Как Пайпер может продвигаться дальше без нее?

В конференц-зале стало тихо. Девушка сглотнула. Она посмотрела на Лапалью.

— Я посчитала, что на этом этапе разработки проекта разумнее будет избежать обсуждения частностей.

— Ну, в общем-то, да, если только ты не опоздаешь с пробной презентацией для совета попечителей.

— Без проблем, — с уверенной улыбкой сказала Пайпер. — Попечители увидят макет через три недели, как запланировано.

Лапалья кивнул.

— Хорошо. Молодец.

Тут он метнул взгляд на Мика.

— Доктор Мэллой? Хотите чем-нибудь поделиться с нами сегодня?

Обрадованная, что центр внимания сместился на другого, Пайпер откинулась на спинку кресла и стала слушать, как Мик рассказывает о плане объединения кампании по сбору средств с открытием осеннего сезона — традиционно самым значительным событием для музея в году — и просит всех высказать свое мнение. Вскоре после этого планерка закончилась.

Пока сотрудники один за другим покидали конференц-зал, Пайпер продолжала сидеть. Мик вежливо кивнул в ее сторону, коротко улыбнулся и вышел из комнаты.

В итоге Пайпер осталась одна, хорошо осознавая, что дело не доведено до конца.

Она покачала головой.

— Видишь, в чем проблема, Офелия, — прошептала Пайпер, собирая бумаги. — Боюсь, в твоей лиге не так много женщин. Почему ты думаешь, что я одна из них?


Линк постучал в ее дверь.

— Есть минутка?

Он видел, как Пайпер отрывает взгляд от компьютера и щурится в его сторону. Она явно не любит случайных посетителей.

— Я могу для тебя что-нибудь сделать, Линк?

Пайпер поднялась с кресла. Она начала поспешно собирать бумаги и сунула в ящик пачку документов. Потом обошла письменный стол и встала перед ним, упершись в столешницу широко расставленными ладонями, как будто что-то скрывая.

Ой, ради бога. Как будто у тебя есть что-то, что я хотел бы увидеть.

— Я пришел извиниться, — сказал Линк, продвигаясь глубже в огромное полуподвальное хранилище, которое Пайпер выбила под свою выставку.

Склад был набит всем тем хламом, которым их осчастливила Клаудия Харрингтон-Хауэлл: кушетками, канделябрами, коробками со старыми письмами и фотографиями, фортепиано, дорожными сундуками. Линк, хоть убей, не понимал, что Пайпер намерена со всем этим делать, а после сегодняшней планерки стало очевидно, что она и сама без понятия.

Выставка по Харрингтон обещала быть нуднейшим мероприятием. Линк надеялся, что Пайпер погорит на этом задании, и пока что она не обманывала его ожиданий. По всей видимости, после недавнего провала она боялась предлагать что-либо оригинальное.

Бедная, несчастная Пайпер и ее телефонистки! Серьезно, с кого она рассчитывала получить деньги за просмотр двадцати пяти черно-белых увеличенных фотографий операторов бостонских коммутаторов и горстки заплесневелого, допотопного оборудования, пусть даже со звуковым сопровождением? О выставке растрезвонили, как о некой женской армии и ее вкладе в дело сражений на передовой американских телекоммуникаций. Она вышла настолько плохой, что Линку пришлось бежать в туалет, где можно было поржать до упаду.

Сразу после открытия Линк подслушал, что попечители засомневались в решении повысить Пайпер по службе. Но все это уже не имело значения. Принцесса Синий Чулок скоро наглядно продемонстрирует, что без нее вполне можно обойтись. Как мило с ее стороны!

— Я просто хотел помочь, — убедительно продолжал он. Кажется, получилось не очень хорошо, и я искренне извиняюсь.

Линк сгорбился в нескольких футах от Пайпер и застенчиво улыбнулся, ни на минуту не переставая вникать в детали ее внезапного перевоплощения. Кто бы ни помогал ей в этой затее — вероятно, та ее подруга блондинка, секс-профессор, — эти люди знали, что делают. Последние четыре года Пайпер забавляла Линка своими варварскими издевательствами над модой, и тут — бах. Она вдруг является на работу в таком виде, будто только что сошла со страниц журнала «Е11е».

Да неужто?

Линк не дурак. Здесь речь идет о большем, чем просто смена имиджа. Он видел, как Пайпер улыбалась красавчику Мэллою и как бедняга Мэллой реагировал: ни дать ни взять собачка Павлова. Очевидно, Пайпер сделала это, чтобы привлечь его внимание.

— Странный способ помочь, — проговорила девушка, отрывая ладони от стола и скрещивая перед собой руки.

Линку показалось, что за последнюю неделю у нее выросла грудь. Она что, сделала операцию, чтобы произвести впечатление на мистера Затерянный ковчег? Если так, она вырастет в его глазах из жалкой фигуры в откровенно трагическую.

— Позволь мне загладить вину, — сказал Линк, вытягивая ладони в искренней на вид пантомиме раскаяния. — Я наверняка смогу чем-нибудь помочь с проектом по Офелии Харрингтон.

— Не думаю.

Линк пожал плечами.

— Как знаешь, Пайпер. Похоже, тебе нравится усложнять себе жизнь.

Она улыбнулась:

— Извини, если для меня оказалось сложновато переварить твой внезапный порыв доброй воли.

— Дело твое. — Молодой человек покачал головой. — В любом случае ты потрясающе выглядишь. Правда. Отличное платье. И краска для волос оттеняет глаза. Если только эти контактные линзы не цветные.

— Нет, они не цветные.

— Но почему сейчас? — продолжал Линк. — Мне просто любопытно. Что-нибудь, о чем нам стоит услышать? Думаешь сменить работу? Недавно стукнула круглая дата и ты решила измениться? Или тебя заинтересовало последнее сногсшибательное пополнение команды БМКО?

Пайпер медленно выпрямила руки. Она встала в полный рост и двинулась на Линка. Только тут он заметил, что на каблуках она существенно выше его.

Девушка подошла к нему.

— Плохо прячешь клыки, коротышка, — шепнула она.

— Забавно, — отозвался Линк, не пытаясь скрыть того факта, что ему понравился ее укол.

Пайпер продолжала испепелять его взглядом. Оказавшись так близко, Линк хорошо рассмотрел темную подводку на ее верхнем веке. Она была идеально выполнена.

— Знаешь что, Линк?

Он шумно сглотнул. Внезапная перемена в Пайпер произошла не только на уровне кожи.

Ее энергетика стала мощнее. Как будто вместе с эффектной сумкой «Марк Джейкобс», которую Пайпер выставляла напоказ на планерке, она купила себе новый хребет.

— Да?

— Ты мне не угрожай, — сказала она, и ее тщательно накрашенные губы слегка изогнулись в странной улыбке. — Мы оба знаем, что один из нас, вероятно, скоро останется без работы. Таковы экономические реалии. Но если ты думаешь, что совет в своем решении будет исходить из твоих непревзойденных качеств куратора, то ты сильно ошибаешься.

Линк шмыгнул носом.

— В самом деле?

Пайпер улыбнулась, и в ее глазах сверкнул огонек. Линку стало немного не по себе.

— В самом деле. Так что знай: ты выбрал крайне неподходящее время, чтобы парить мозг Пайпер Чейз-Пьерпонт.

Ла-а-адно. Похоже, после тридцатого дня рождения Ее Чокнутое Высочество совсем съехала с катушек.

Уходя, Линк заметил в коридоре Мэллоя. Он уважительно кивнул, проследил, как Мик входит в открытую дверь Пайпер, а потом прокрался назад и всем телом прилип к стене, чтобы подслушать, о чем говорят внутри.

— Пайпер, — послышался голос Мика. — Нам нужно поговорить.

Глава четырнадцатая

Сказать «нет» Мику Мэллою оказалось гораздо труднее, чем Пайпер могла себе представить.

Слава богу, что она заучила совет Лебеди, который та давала Офелии: «Оставайся любящей, но неуловимой, теплой и открытой, но непостижимой. Мужчине никогда не должно казаться, что он добился полного успеха. Доступность убивает Загадку».

Но, черт возьми, он был великолепен! Он ворвался в ее студию, как к себе домой, усадил свой восхитительный зад на ее рабочий стол и сложил руки на коленях.

— Надо было позаботиться об этом десять лет назад, — сказал он.

Пайпер благодарила случай за то, что успела сесть и ее ног не было видно за серым, как стволы старых пушек, письменным столом, потому что ее колени дрожали.

— Я сейчас немного занята.

— Ты так и не дала мне тогда объясниться.

Пайпер приложила усилие, чтобы изобразить мягкую, полную таинственности улыбку.

— Объяснения были излишни.

Когда Мик нахмурился, его густые темные брови изогнулись, придав лицу сексуально-задумчивое выражение. Пайпер ничего не могла с собой поделать. Она представила, как Мик лежит под ней в ирландском вереске с распахнутыми жилетом и рубашкой и расстегнутыми нанковыми брюками, а складки ее муслиновых юбок с ажурной вышивкой прикрывают их пылкое соитие.

Держи себя в руках, Пайпер.

— Пообедай со мной.

— Мик, я бы с удовольствием, правда. — Пайпер постаралась исполнить самоуничижительный смешок. — Но как ты, наверное, заметил по моей сегодняшней презентации, я пока не опережаю график.

Мик повернул красивую голову на обласканной солнцем шее и принялся изучать каталоги артефактов, растянувшиеся от пола и до самого потолка. Когда он согнулся в поясе, Пайпер заметила, каким тугим конусом сходится его тело под рубашкой. Внезапно Мик подскочил и зашагал в дальний угол, где возвышалась передняя спинка кровати каштанового дерева — страж брачного ложа Офелии и ее мужа.

Пайпер наблюдала, как Мик медленно водит пальцами по резным узорам на древесине.

Потом он резко обернулся и задумчиво посмотрел на нее.

— Тогда кофе. — Мик опустил руку и вернулся к столу. — Хотелось бы подробнее узнать о твоих планах по поводу выставки. Она была незаурядной личностью, правда? Мир не знал таких, как она, да?

Девушка встревоженно выпрямилась в кресле. Она не сразу поняла, что Мик имеет в виду речи, с которыми Офелия обращалась к людям, ее публичные выступления, которые в то время считались крайне неприличными для женщины. Разумеется, он не подозревал, что Офелия была куртизанкой. Он ничего не знал об истоках ее пресловутых дерзновений. Никто не знал. Ни одна из маленьких пятиклассниц Массачусетса понятия не имела, чем рисковала Офелия Харрингтон, стараясь жить, как считала нужным.

И они никогда не узнают, если я им не расскажу.

На том Пайпер и поставила точку в своих терзаниях. Хватит жаловаться на проблемы: у выставки слишком маленький бюджет, попечители недальновидны, ситуация на рынке труда тяжелая… Если она хочет, чтобы что-то изменилось, она должна сама это сделать.

У нее нет иного выбора, кроме как рассказать правду о жизни Офелии Харрингтон. Так будет правильно. Пайпер куратор. Она за это ответственна. И к черту последствия.

Мик остановился перед ее столом. Он нахмурился и окинул девушку внимательным взглядом.

— Ты в порядке, Пайпер?

— Что?

— Ты ни с того ни с сего жутко побледнела. С тобой все хорошо?

— Ах! Конечно, — ответила она, делая глубокий вдох и отгоняя от себя непомерную важность принятого решения. — Просто я задумалась о том, что ты сказал. И ты прав: Офелия Харрингтон была другой.

Мик улыбнулся ей.

— Ты любишь свою работу, да?

— Точно.

Пайпер вежливо улыбнулась в ответ, подумав: «Я в самом деле потеряю из-за этого работу». Она изо всех сил старалась скрыть желание разрыдаться.

— Боюсь, что на этой оптимистической ноте мне придется выставить тебя за дверь.

Он кивнул.

— Значит, завтра идем пить кофе.

Это не был вопрос.

Пайпер прикусила губу. В мыслях она стонала: «Да! Да! Возьми меня сейчас!»

— Завтра не получится. — Это было сказано вслух.

— А когда?

Пайпер наблюдала, как поднимается и опускается грудь Мика, угадывала темные завитки под воротом его рубашки. Теперь он выглядел гораздо роскошнее, чем десять лет назад. А может, она сейчас была гораздо больше озабочена сексом, чем тогда. Девушка почувствовала легкое головокружение.

— Ладно. — Мик потянулся за стулом с прямой спинкой и придвинул его к столу. — Хочешь надо мной поизмываться? Без проблем.

Он сел, закинул ногу на ногу и сцепил руки на затылке, как будто устраивался поудобнее перед началом долгой беседы.

Пайпер покачала головой.

— Это не…

— Я хотел тебя той ночью, Пайпер. Ужасно.

Мик выдержал долгую паузу, после чего позволил рукам соскользнуть с затылка и наклонился вперед, расслабив плечи и потупив глаза в пол.

Пайпер захотелось вцепиться в его густые черные волосы, рывком поднять его голову и впиться губами в его губы.

— Но я не мог. — Он посмотрел на нее с печалью в голубых глазах. Пайпер, ты была пьяна, говорила чепуху и рвала на себе одежду. Я даже не был уверен, четко ли ты понимаешь, кого тащишь в постель. И какой мужчина воспользуется девушкой, к тому же собственной студенткой, когда она не в себе, а он планирует уехать из страны по окончании семестра?

Пайпер не знала, что сказать.

— Да, наверное, я ушел чересчур поспешно, потому что боялся, что еще немного и я потеряю над собой контроль. — Мик нервно провел рукой по волосам, и у нее от этого жеста пересохло в горле. — Мне нужно было убраться поскорее, пока инстинкты не взяли верх над здравым смыслом.

Девушка невольно усмехнулась.

— А после ты меня к себе уже не подпускала. Не брала трубку, не отвечала на письма и не подходила к двери, чтобы поговорить со мной. — Он пожал плечами. — Я тебе цветы посылал, знаешь ли.

Пайпер коротко ахнула. Перед глазами вспыхнула та картина: дюжина роз на длинных стеблях, разбросанных по грязному снегу. Она вышвырнула их из окна третьего этажа, закрыла раму, задернула занавески и быстро забыла о них. Так было меньше боли.

— Ты была со мной холодна — холоднее, чем Кэмбридж в феврале, и не успели мы оглянуться, как весенний семестр стал историей, мой срок на должности помощника преподавателя подошел к концу и я уехал из страны.

Пайпер попыталась изобразить еще одну таинственную улыбку, но щекам было больно. Все, что говорил Мик, было правдой. Она не желала ничего обсуждать, ибо не хотела признавать, что все так и было.

— И вот я здесь. Вместе со своими объяснениями.

Девушка смотрела на Мика, изумленно моргая. Ее обожгла внезапная мысль, что, быть может, не ее одну обидел тот эпизод. Ей вдруг захотелось распахнуть объятия и прижать Мика к своему новому приобретению размера 8 °C.

Пайпер снова призвала на помощь мудрость Лебеди: «Мужчины — охотники. Их занимает сам процесс погони. Как только они чувствуют, что победили, тут же обращаются к новой цели».

— Ты абсолютно прав, — проговорила она. — Тогда многое осталось недосказанным, но сейчас правда не лучший момент.

Она протянула руку и положила ладонь на локоть Мика. От этого безобидного прикосновения жар заструился по животу и направился к бизнес-сектору в ее дорогих плавках. Пайпер отдернула руку.

— Может, встретимся позднее, на неделе?

Мик рассмеялся и покачал головой, разглядывая место, где только что лежала рука Пайпер.

— Ладно, — сказал он, поднимая глаза. — Оставлю вас с Офелией вашим тайным планам. Но только если ты ответишь мне на один маленький вопрос.

Пайпер издала нечто среднее между вздохом и смешком, надеясь показать, что немного раздосадована, но при этом польщена. В танце обольщения было столько колен и поворотов, что у нее начинала кружиться голова.

— Конечно, Мик.

— Что у тебя сегодня за смена имиджа?

— Ты об одежде?

— Да, и еще о прическе, туфлях и Мик умолк. — Пожалуйста, не пойми меня неправильно. Ты великолепно выглядишь. Но почему сейчас? Почему так резко?

— Ах… — Пайпер сложила руки на столе перед собой. — Помнишь прошлый понедельник, когда ты наткнулся на меня? Такого неудачного дня у меня давно не выпадало. Неудачная прическа, губы…

— Но изолента тебе очень шла.

Они оба рассмеялись, и это напомнило ей, какими были их отношения много лет назад. Мик смешил ее при каждом разговоре. Даже в ту пресловутую ночь — где-то между тем, как отвести ее домой и уйти из ее дома, — он заставил ее смеяться. Странно, что она успела об этом забыть.

— На прошлой неделе мне исполнилось тридцать, — сказала Пайпер, зная, что этого объяснения будет достаточно. — Я решила кое-что изменить. Сделать себе подарок.

Мик улыбнулся ей, заставив на миг позабыть обо всем, кроме его белых зубов, полных губ и ямочек на щеках.

— С днем рождения, — сказал он бархатным шепотом.

Пайпер пришлось зажмуриться и в который раз призвать на помощь Лебедь, ибо она почувствовала, что вот-вот прыгнет на Мика и стиснет бедрами его шею. «Искусство обольщения на добрую половину состоит в умении создавать Тайну…»

Девушка молча встала.

— К сожалению, мне нужно работать.

— Хорошо, хорошо, — отозвался Мик, поднимаясь со стула. — Тогда договоримся на неделе.

— Отлично.

Пайпер сосредоточилась на его темных кудрях, на том, как они скользят по вороту рубашки, когда смотрела, как он выходит за дверь. Потом позволила себе пробежаться взглядом по остальным частям его тела. Если Мик не поторопится с уходом, она закричит, чтобы он остался. Похоже, им обоим приходится бороться с инстинктами.

Она не просила ничьего вмешательства, но Лебедь все равно заговорила у нее в голове: «Мужчине никогда не должно казаться, что его охота увенчалась полным успехом».

— Заткнись, — прошипела Пайпер.

— Ты что-то сказала?

Мик так резко обернулся, что девушка едва успела отвести жадный взгляд.

— Что? Нет. — Она неловко ему помахала. — Увидимся.

— Знаешь… — Мик только теперь обвел ее пристальным, изучающим взглядом, потом почесал подбородок, как будто хотел потянуть время. Пайпер это показалось очаровательным. — Когда я сказал, что ты великолепно выглядишь, я был не до конца откровенен.

Пайпер резко втянула воздух в легкие.

— Ты выглядишь сильной, Пайпер. Сексуальной, как дьявол. — Мик улыбнулся ей, и от этой улыбки она почувствовала себя точно в свободном падении. — Я всегда считал тебя симпатичной, но должен сказать, что нет ничего соблазнительнее женщины, которая не стыдится своей красоты и своей силы. Я рад, что ты нашла и то, и другое.

Он вышел за дверь.

Как ни досадно было отпускать Мика, Пайпер радовалась, что первая попытка обольщения завершилась.

Ее в самом деле ждали горы работы.


На этой неделе Линк при любом удобном случае старался за ними наблюдать. Динамика поражала. Мик потерял голову от маленькой мисс Новое лицо, а та умудрилась настолько поднатореть в искусстве флирта, что крутила им с апломбом. Может, записалась на какие-нибудь онлайн-курсы?

Да, быть при Мике мальчиком на побегушках было отстойно, но зато так он наблюдал за спектаклем с первых рядов. Несколько раз Линк видел, как Пайпер подманивала к себе Мика, чтобы потом мягко оттолкнуть. А Мэллой, несмотря на всю его разрекламированную опытность, послушно плясал под ее дудку.

Это было настолько же забавно, насколько тошнотворно.

Операция «Обольщение на рабочем месте» приняла неожиданный поворот в пятницу, когда Мик обмолвился, что в воскресенье они с Пайпер идут пить кофе.

Дело в шляпе, понял Линк. После открытия осеннего сезона он останется единственным старшим куратором в музее, потому что Пайпер никак не сможет крутить полновесный роман и при этом добиться хоть какого-то успеха с выставкой по Харрингтон.

Скоро Линк опять побежит в туалет хохотать до упаду.

Глава пятнадцатая

Увидев его, Пайпер улыбнулась и помахала рукой, и сердце Мика забилось быстрее. Она сидела за маленьким столиком в кофейной секции книжного магазина «Бинтаун букс». Издали Мик разглядел, что на ней сегодня джинсы и серебристый топ без рукавов, складки которого прикрывают ее пышные округлости. При ближайшем рассмотрении он заметил, что в вырезе осторожно проглядывает ложбинка между грудей — невероятно сексуально и одновременно благородно.

Пайпер поднялась ему навстречу, и только тогда он увидел кожаный ремень, низко сидящий на бедрах, новую пару сексуальных туфель на каблуках и серебряные кольца сережек, выглянувшие из-под ее сияющих волос. Она казалась настолько горячей, что на ней можно было жарить гренки.

— Привет, Мик.

Он схватил ее за руку и наклонился, чтобы поцеловать в щеку, впервые за десять лет прикоснувшись губами к ее телу, и вдохнуть ее аромат. Пайпер Чейз-Пьерпонт пахла так же сладко и шелковисто, какой была на ощупь. Кусочек плоти под его губами показался ему неким экзотическим десертом. Ему ужасно не хотелось обрывать контакт, но это нужно было сделать.

Больше всего Мик опасался отпугнуть Пайпер. Это воскресное, вроде как не совсем свидание стоило ему таких адских трудов, что теперь он боялся все испортить.

Они сели друг напротив друга. Мик слушал рассказ о том, что этот книжный магазинчик — ее любимое место для посиделок в Бостоне.

Затем началась хорошая долгая беседа о книгах, которая плавно перетекла к музыке, фильмам и работе. К этому времени он уже изнывал от жажды.

С помощью любезного молодого человека, ответственного за кассовый аппарат кафе, он раздобыл чайничек крепкого цейлонского чая в пакетиках, конечно, но что поделать? — и принялся читать Пайпер небольшую лекцию о тонких различиях между ирландским и американским чаепитием.

Треть обеих чашек он наполнил цельным молоком.

— Ты знала, что ирландцы самые крупные потребители чая в расчете на душу населения? — спросил он Пайпер.

Та покачала головой.

— Понятия не имела.

Мик налил чай.

— По-гэльски этот деликатес называется cupan tае. — Он поднял взгляд на Пайпер и обнаружил, что она изучает его, и ее огромные зеленые глаза светятся удовольствием. — Так о нем всегда говорили у нас в семье, даже после того, как мы переехали в Штаты.

Пайпер повторила фразу, медленно и точно.

— Так ты говоришь по-гэльски? — просиял Мик.

Девушке явно нравилось его подтрунивание. Ей так шло смеяться. Воспоминания пронеслись перед ним: какой милой она была десять лет назад, как ему нравилось ее чувство юмора, ее страстная тяга к знаниям, ее доброта. И как ужасно это кончилось…

Мик принялся накладывать сахар.

— Нам бы сейчас пару хороших кусочков ирландского фруктового торта. Пробовала когда-нибудь?

— Нет, — сказала Пайпер. — Но звучит заманчиво.

— О, это форменное чревоугодие! — Мик повел бровью, принимаясь размешивать сахар. — Это тающее на языке сливочное масло…

Он украдкой бросил взгляд на Пайпер и заметил, что она ловит каждое его слово.

— Или щедрую порцию шоколадно-картофельной запеканки… Никогда не ела?

Пайпер покачала головой.

— Как-нибудь испеку для тебя. — Мик протянул Пайпер ее чашку с блюдцем. — Ты заваривала чай таким способом?

— Нет.

Она сделала маленький глоток.

— Ты знаешь, я никогда тебя не забывал, Пайпер.

Ее чашка звякнула о блюдце.

— Ты знаешь, что последние десять лет я всем сердцем сожалел о той ночи?

Ее глаза поползли на лоб.

— Я должен был провести тебя домой как джентльмен, уложить в постель одетую и позвонить утром, чтобы объяснить свои намерения.

Пайпер судорожно сглотнула.

— Какие намерения?

— Что мне интересно познакомиться с тобой ближе, но только не когда я твой преподаватель, который после окончания семестра уезжает за тридевять земель на раскопки. Можешь считать меня старомодным, но секс на скорую руку никогда меня не привлекал и никогда привлекать не будет.

Мик откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу и, попивая чай, стал наблюдать за лицом Пайпер, на котором одна эмоция сменяла другую. Казалось, она была искренне удивлена.

Мик не торопился. Он рассказал о женщинах, которых встречал в последние десять лет, и об отношениях, ведущих в никуда: о британской лаборантке, тренере по йоге из Южной Африки и поэтессе из Квебека. Рассказал о смерти отца, о том, как брат один ухаживал за ним последние годы, и теперь он, Мик, почувствовал необходимость вернуться домой и наверстать упущенное. Рассказал о реалити-шоу и о том, что удачная сделка может спасти семейное предприятие — паб. Он признался, что именно эти обстоятельства звали его домой, но шанс увидеть ее снова тоже был частью приманки.

— Ты хоть иногда вспоминала обо мне, Пайпер?

Она наклонила голову и запустила пальцы в сияющие насыщенно-каштановые волосы. Мику отчаянно захотелось испытать это самому: густые, мягкие пряди, скользящие между его пальцев и ниспадающие на ее голые плечи…

— Конечно, — сказала она с кривой улыбкой на губах. — Как правило, в минуты одиночества и обостренной жалости к себе, когда я оглядывалась вокруг и удивлялась, как другие люди ухитряются найти любовь и дружбу, в то время как я медленно превращаюсь в стервозную старую каргу.

Мик чуть не поперхнулся чаем.

— В кого, в кого?!

Пайпер махнула рукой и рассмеялась.

— Неважно, — сказала она, пожав плечами. — Я начинаю понимать, что обвиняя тебя, я просто пряталась от ответственности за свои решения и свои страхи.

Мик был ошарашен. Это не укладывалось в голове.

— Хочешь сказать, что прожила десять лет в одиночестве? Что все это время была одна?

Он внимательно посмотрел на Пайпер. Скорбь в ее глазах говорила, что она не шутит.

— Я особенно не рекламировала, что доступна или хоть сколько-нибудь заинтересована, — ответила Пайпер. — Оглядываясь назад, я понимаю, что мужчины, которые все-таки пытались со мной сблизиться, были не робкого десятка, но никто из них мне по-настоящему не подходил.

У Мика по спине пробежала дрожь.

— И это я с тобой сделал? Я загнал тебя в подполье?

— Нет. Я это сделала сама. — Пайпер села ровнее в кресле. — Просто было легче винить тебя.

Следующие сорок пять минут Мик провел в напряженном внимании, слушая, как Пайпер рассказывает о своей жизни: о родителях, которые стремились контролировать каждый ее шаг, о ее кошке и квартирке в Кембридже, о провале предыдущей выставки, о молодчине Бренне и тех полных раздолбаях, с которыми она встречалась. Все это помогло ему лучше понять Пайпер, но оставило в душе горький осадок.

Он протянул руку над столом, и девушка быстро вложила в его раскрытую ладонь свою.

— Прости, что мои действия причинили тебе боль, — сказах Мик.

Пайпер склонила голову набок и задумчиво улыбнулась ему.

— А ты прости, что отталкивала тебя, когда ты пытался что-то объяснить. Я наломала дров.

— Мы оба их наломали.

Они еще пару часов побродили по магазину и задержались в отделе поэзии, устроившись рядышком в тихом углу. Пайпер сладчайшим шепотом читала Мику выдержки из Шелли, смеша его своим чистейшим бостонским акцентом.

Потом Мик потянулся за томиком Йейтса и, нежно зажав Пайпер между собой и книжными полками, приблизил губы к ее уху. Он начал читать вслух:


В губы входит вино,

В очи любовь вникает:

Большего знать не дано

Нам до смертного края.

Подношу я к губам вино

И гляжу на тебя, вздыхая[22].


Мик вернул сборник на полку и мягко обхватил ладонями ее лицо. Он прикоснулся губами к ее лбу, потом к кончику ее восхитительного носика и только после этого стал по-настоящему ее целовать.

То было долгое, горячее, томное сплетение губ, жарких дыханий и языков, которому не было дела ни до людской толчеи в магазине, ни до вращения земли, ни до течения времени.

То был поцелуй, способный возместить утерянные возможно и залечить раны сожалений.

То был поцелуй на века.


Бренна ходила вокруг постели, хмурясь. Реакция подруги удивила Пайпер, поскольку она искренне полагала, что отлично поработала и превратила свою квартиру в настоящий дворец Шехерезады. По плану до начала прегрешений оставалось всего пять дней, поэтому, если нужно было еще что-то докупить, Бренне стоило сказать об этом сейчас.

— Почему ты хмуришься? Я чего-то не учла? — Пайпер опять пробежала глазами свои записи. — Все по списку: корсеты, чулки, павлинье перо, бархатные шнурки, повязка для глаз, сапожки на высоком каблуке и на шнуровке, густые сливки…

Бренна положила руку ей на плечо. Пайпер умолкла и посмотрела на подругу.

— От всего этого будет мало толку, если ты станешь нервничать и суетиться. В суетливости нет ни капли сексуального.

Пайпер прищурилась.

— В каком томе это было?

— В моем томе! — рассмеялась Бренна, обнимая подругу. — Ты отлично поработала над квартирой. Расслабься! Это место, где получают удовольствие.

Слушая добрые слова, Пайпер все-таки продолжала метаться по комнате ищущим взглядом, так как опасалась, что может что-то упустить.

Ей меньше всего хотелось, чтобы, к примеру, посреди «греха номер четыре» под рукой не оказалось массажного масла.

— Вдохни глубоко, — сказала Бренна.

Пайпер сделала, как было сказано, с гордостью поглядывая на плоды своих трудов. Вдохновленная картинками восточных гаремов, она связала дюжину белых полупрозрачных шарфов в пышную розетку и приладила ее к потолку над постелью. Шарфы были свободно привязаны в каждом углу, оставляя достаточно места для других приспособлений, тоже прикрепленных к столбикам кровати. Они пойдут в ход пятой ночью, если события будут развиваться по плану.

Пайпер застелила кровать шелковыми простынями цвета слоновой кости и надела такие же наволочки на декоративные подушки. По спальне и ванной расставила ароматические свечи. На ночном столике появилась книга с эротической поэзией и несколько дисков, возбуждающий эффект которых, по словам Бренны, был подтвержден клиническими исследованиями. Впрочем, если судить по поцелую в книжном магазине, Пайпер сомневалась, что они понадобятся. Кроме того, она положила на постель мягкое атласное одеяло, купила белый пушистый коврик флокати[23], который был мягким, как мех норки, под ее босыми ступнями. В ванной красовались новые банные полотенца и салфетки для рук. Пайпер вдруг запаниковала: а не перестаралась ли она? Не превысила ли критическую точку пушистости?

— Какое у нас меню на пятницу? — спросила Бренна.

Пайпер замотала головой в попытке сосредоточиться. Она вышла вслед за Бренной в гостиную, которую тоже принарядила с помощью ярких шарфов, диванных подушек, имитирующих драгоценные камни, а также двух новых ламп и камина с четырьмя рядами свечами-таблетками для создания романтического мерцания в сердце тепловой волны.

— Шампанское, конечно, — сказала Пайпер. — Мы начнем с салата из авокадо, помидоров и базилика, потом перейдем к линг-вини[24] с морскими гребешками, а на десерт сочные ломтики папайи и манго и мусс из темного шоколада со взбитыми сливками.

Бренна повела бровью.

— Звучит шикарно, — сказала она. — Какое расписание до главной ночи?

Пайпер украдкой посмотрела в смартфон.

— Завтра, после планерки, мы пьем чай. Во вторник и в среду обедаем. В четверг я отпросилась, так как завал на работе. А дальше — пятница и «первый грех»… Разумеется, Мик знает лишь то, что позволил мне: я распоряжаюсь семь вечеров подряд но ему, скорее всего, представляются походы в кино, по ресторанам и паркам.

Бренна издала тихое «хм».

— Жаль, что ты не можешь на недельку отпроситься с работы, — ну, знаешь, чтобы восстанавливаться после ночных оргий.

Пайпер со смехом плюхнулась в кресло.

— На работе в самом деле завал! — Она посмотрела на Бренну, немного оробев. — Кажется, я влипла в историю.

Подруга взяла на руки мурлычущую Мисс Мид и стала чесать ее между ушей, удивленно поглядывая на Пайпер.

— В какую такую историю?

Та бросила смартфон и записную книжку на кофейный столик.

— Я решилась, Бренна. Я расскажу об Офелии. Всю правду. Я не имею права молчать из страха потерять работу или подвести попечителей.

Бренна округлила глаза.

— Я не прощу себе выставки, которая чинно и благородно обойдет мое открытие стороной. Факты есть факты. — Пайпер вздохнула. — Кроме того, я перед ней в долгу.

Бренна пошатнулась и рухнула на диван, что не пришлось по вкусу Мисс Мид. Кошка вывернулась из рук, соскочила на пол и убежала.

— Как? — выдохнула Бренна. — Они на это не пойдут.

— Знаю, но через десять дней у них в руках должен быть мой макет.

— И как же…

Я подготовлю для них модель, правильную по дизайну и интерактивным элементам, но начинку настоящей выставки сделаю совершенно другой.

Бренна раскрыла рот.

— Знаю, это слишком радикально для попечителей, а Лапалью хватит удар при одном только упоминании о подобной идее.

— Поэтому мне не остается ничего другого, кроме как провернуть это у них за спинами.

— Ну ты даешь, Пайпер.

— Да, отозвалась та и кивнула. — Я с каждым днем все больше себе удивляюсь.

Глава шестнадцатая

— Входи, — выдохнула она.

Мик переступил порог квартиры. Пайпер, великолепная в коротком черном облегающем платье на бретельках, взяла его за руку. Она притянула мужчину ближе, запустила пальцы ему в волосы и нежно поцеловала.

Боже правый… Он чуть не уронил шоколадно-картофельную запеканку на пол.

— Давай… Поставлю ее на стол.

Когда девушка взяла у Мика симпатичную, украшенную салфеточками тарелку с запеканкой, тот оценил помощь Эмили, которая навязалась ему в помощницы на кухне. Жена Каллена пришла в ужас, когда услышала, что Мик планирует испечь для девушки пирог и вручить его ей прямо в квадратном металлическом противне.

— Она такая аппетитная, — сказала Пайпер, унося запеканку на кухню.

Мик облизнулся, разглядывая ее спину (по большей части голую), туго обтянутые платьем широкие бедра и длинные точеные ноги. Он сглотнул слюну, но ароматы домашней выпечки тут были ни при чем.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны, — донесся голос Пайпер из кухни.

Мик собирался было ответить, но тут почувствовал на себе чей-то буравящий взгляд. Он обернулся и увидел упитанную пятнистую кошку, устроившуюся на спинке кресла и помахивающую хвостом.

— Ах, это Мисс Мид, — сказала Пайпер, возвращаясь в гостиную. — Не обращай на нее внимания. Она та еще дьяволица.

Мик повел бровью, вдруг осознав природу западни, в которую только что попался. Это было логово настоящей хищницы, если он хоть что-то смыслил в таких делах, — шелковое, яркое, освещенное свечами. В отдалении мерцал сервированный на двоих столик, дверь в спальню была приоткрыта, и виднелась кровать, достойная наложницы султана.

Любопытный взгляд Мика перешел на Пайпер, на ее блестящие губы, соблазнительную ложбинку между грудей и округлые бедра. Поймав взгляд девушки, он понял, что та отлично знает, что делает.

Она была кудесницей, и Мик поддался чарам. С радостью. И рвением. Единственным, что тревожило его, было то, как разительно отличалась сегодняшняя Пайпер от девушки в заклеенных изолентой очках и фиолетовыми от чернил губами, которую он встретил всего пару недель назад. Куда подевалась прежняя Пайпер?

— Хочешь чего-нибудь выпить?

Она жестом пригласила его к дивану с множеством подушек, рядом был кофейный столик, на котором стояли бокалы для шампанского, ведро со льдом и бутылкой, обещавшей весьма недурное содержимое.

— Вы пытаетесь меня соблазнить, Пайпер Чейз-Пьерпонт?

Она рассмеялась, запрокинув голову. Ее блестящие волосы каскадом рассыпались по практически голой спине, глаза загорелись, и она провела кончиками пальцев по собственной шее.

Трахни меня.

Для всего, кроме этого безмолвного призыва, сознание Мика померкло.


Она скормила Мику еще один кусочек манго, опустив пальцы чуть дальше губ в его горячий рот. Сок стекал по ее рукам, а она наблюдала, как Мик жует, жадно посверкивая голубыми глазами.

Тут он схватил ее за запястье и облизал внутреннюю часть ее руки от сгиба локтя до ладони.

Пайпер поняла, что время пришло. Желудок Мика был полон. Голова кружилась от шампанского. Он прикасался к ней при каждом удобном случае. События развивались в идеальном темпе.

Пайпер подалась к нему, чувствуя, что ее груди вот-вот выскочат из декольте. Я стала такой развратницей!

— Ты хочешь меня, Мик? — прошептала она.

Его губы дрогнули, но он ничего не ответил, и Пайпер пронзила острая игла паники. Ей и в голову не приходило, что он может сказать «нет». Что тогда делать со всеми этими взбитыми сливками?

— Я хочу тебя уже очень, очень давно, — ответил наконец Мик, и ее захлестнула волна облегчения.

— Хорошо. — Пайпер встала, позволив Мику полюбоваться своим животиком, красиво обтянутым черным трикотажем. — Почему бы тебе не выбрать для нас какую-нибудь музыку? Я скоро вернусь.

Не оглядываясь, девушка зацокала каблуками в сторону спальни, зная, что взгляд Мика прикован к ее ягодицам, и закрыла за собой дверь. Как только Пайпер очутилась внутри, у нее подогнулись колени и она начала сползать по двери на пол.

Это не фантазия. Она действительно это делает. Спустя считаные минуты руки и губы Мика будут повсюду на ее теле, и она ответит на его жар еще большей страстью. Она наконец получит то, чего так долго была лишена. И как тут, скажите на милость, не потерять голову?

«Сосредоточься», — сказала Пайпер себе. Она будет задавать ритм и направлять страсть. До конца недели правила устанавливает она.

Глубоко вздохнув, Пайпер поднялась и прошла в туалет. Когда она снимала платье и надевала костюм, выбранный для сегодняшнего вечера, у нее дрожали руки. Что там Лебедь говорила Офелии? Ах да…

«Не думай об этом как о нервах. Думай об этом как о горячем запале, которым поджигают фейерверки, как об искре для пороха».


Свечи были зажжены. Лампы приглушены. Постель расправлена. Голос Марвина Гэя (о боже, нет!) доносился из гостиной.

Какие там нервы — она была напугана до смерти!

Похоть, напомнила она себе. «Первый грех куртизанки» — это похоть, поэтому темой вечера будет именно она. Цели просты: свести Мика с ума желанием, сломать все барьеры визуальным заигрыванием, непристойными разговорами и грязными приемами, дразнить его, пока он не взмолится о пощаде, и, наконец, позволить ему подняться на вершину.

Пайпер сунула в прикроватную тумбочку шпаргалку — так, на всякий случай.

Взглянув напоследок в новое зеркало, она убедилась, что хитроумный наряд зашнурован достаточно туго, чтобы подчеркнуть талию, но достаточно свободно, чтобы она могла дышать. Если она потеряет сознание, то желательно, чтобы причиной был избыток оргазмов, а не недостаток кислорода.

Пайпер провела ладонями по бедрам и всмотрелась в отражение. На ней была одна из семи комбинаций, которые помогла ей выбрать Бренна, — по одной на каждую ночь. Подруга посоветовала начать с чего-нибудь нежного и женственного, чтобы оставить место для маневра, когда она подойдет к более поздним — и разнузданным — «грехам». Пайпер пришлось признать, что в подобных делах глаз у Бренны наметан.

Сегодняшний розовый жаккардовый корсет с белой атласной окантовкой был выбран за изысканность и миловидность. Хотя поясу и цеплявшимся к нему белым полупрозрачным чулкам, а также общему дизайну ансамбля, глубоко открывавшему грудь и соблазнительно подчеркивавшему все изгибы ее тела, подошли бы какие угодно эпитеты, кроме этих. Пайпер повернула голову, наблюдая, как поблескивают длинные золотые серьги филигранной работы. Она поправила распущенные волосы и обулась в белые комнатные туфельки на восьмисантиметровом каблуке, украшенные сверху маленькими комочками снежно-белого пуха.

Пайпер поползла по кровати и устроилась в центре этого полупрозрачного рая. Согнула одно колено. Разметала волосы по подушкам. Забросила руку за голову.

— Мик? — позвала она, надеясь, что он услышит ее тщательно спланированные призывы сквозь закрытую дверь и знакомые причитания мистера Гэйя о том, что он горячий, как духовка. — Не мог бы ты подойти помочь мне кое в чем?

Она ждала. Одна секунда. Две. Три…

Где он ходит?

И тогда дверь отворилась.

Глава семнадцатая

Лондон, 1818 год

Мой любимый домик, гостиная в тонах драгоценных камней


Мой милый Роберт покинул Англию, отбыв на свою новую дипломатическую работу в Копенгаген. После пяти лет, проведенных вместе, я пролила немало слез при расставании, но это не пошатнуло моего решения остаться в Лондоне.

Бедный Роберт. Он так трогательно умолял выйти за него замуж. Он был таким чудесным молодым человеком, милым, нежным и умным. Он далеко пойдет и, несомненно, многого добьется. Он мечтал о высоком ранге и придворной славе, и я верю, что он более чем способен их достичь.

И все же как бы приятно мне ни было строить его карьеру и исполнять роль хозяйки дома, принимая самых влиятельных политиков Англии, то были мечты Роберта, но не мои. Не за тем же я отвоевала такое чудесное место под солнцем в этом удивительно свободном мире, чтобы в конце концов связать себя узами брака!

Посему, искренне помахав платочком вслед кораблю Роберта, а позднее высушив им слезы, я вернулась к себе домой и отправила Лебеди послание.

Та быстро ко мне присоединилась, элегантно прошествовав в мою уютную гостиную в сопровождении горничной Элизы, которая несла корзину.

— Я привезла кларет и шоколад, — с игривой торжественностью объявила Лебедь, — чтобы помочь тебе в сей тяжкий час.

Мы самым беззастенчивым образом услаждали себя вином, сладостями и признаниями.

Этот ритуал завершения исчерпавшего себя романа порой бывал моей самой любимой его частью.

Лебедь смерила меня оценивающим взглядом.

— Ты не выглядишь убитой горем.

— А должна?

Она изящно пожала плечами.

— Я думала, что ты им серьезно увлечена. Твоя верность оставалась непоколебимой, несмотря на все заманчивые предложения.

Я улыбнулась.

— Роберта я обожала. Однако наши дни — и восхитительные ночи! — с самого начала были сочтены. И мы оба это знали.

Я не рассказывала Лебеди всего. Она не догадывалась, что наш последний год был омрачен уязвленными чувствами Роберта. Я тогда отвергла его предложение выйти замуж и попросила не заговаривать об этом впредь. Роберт пыжился казаться прожженным и многоопытным, но рана, нанесенная его романтическому сердцу, так до конца и не затянулась. Последовали моменты гнетущего молчания, а иногда и резкие слова.

На мой взгляд, наши отношения стали чересчур напоминать супружеские. Он негодовал на мой отказ, а я — на склонность чувствовать себя виноватой, ведь повела себя в точности так, как следовало того ждать от куртизанки.

Мы расстались со слезами и признаниями в глубоких чувствах, но подозреваю, что в глубине души оба испытали облегчение. Мне не нужна была такая нервотрепка. Я стремилась жить, как хочу, и любить тогда и того, кого хочу.

Одна только мысль о том, что кто-то будет иметь надо мной власть, вызывала у меня аллергию.

Потом Лебедь объявила, что настало время оценить драгоценности. Я по несколько извилистой траектории сходила за шкатулкой и высыпала ее сокровища на колени подруги. Допив залпом остатки вина, Лебедь выловила из глубин корсета ювелирную лупу и поднесла ее к глазу.

— Хм-м…

Я откинулась на подушки и стала наслаждаться представлением. Меткие замечания Лебеди забавляли лучше всякой театральной постановки.

— Ну, разве ты не милашка? — ворковала та, обращаясь к изумрудному кольцу. — Оставь его себе. — Она продолжила раскопки. — О боже, какой ужас! — Это об ожерелье из черного янтаря. — Он что, снял это с горла своей умершей бабки? Запрещаю носить его, пока тебе не стукнет хотя бы восемьдесят. А вообще, лучше немедленно его продай. Ага, сапфировый браслет! — Лебедь пьяно помахала им у моего носа. — Тебе голубые камни идут гораздо меньше, чем мне. Давай я поменяю его на рубин? Он такой розовый, будет отлично смотреться рядом с твоими сосками. Да? Чудесно! Боже правый, а это что такое?

Она подняла на вытянутой руке последний подарок Роберта. Это было ожерелье, усыпанное бриллиантами. Подозреваю, что с помощью этого дара Роберт надеялся заставить меня передумать, а потом, когда желаемого эффекта достигнуть не удалось, не решился попросить ожерелье обратно.

Я вздохнула.

— Разве оно не вульгарно? Куда мне его надевать?

Лебедь долго не сводила с меня ошарашенного взгляда, но потом поняла, что мой равнодушный тон — чистейшей воды театральный жест. Тогда она в отместку столкнула меня с подушки.

— Ах, вы только полюбуйтесь! Как ты могла держать такое до последнего? Оно великолепно! В буквальном смысле королевское украшение!

Я хлопнула в ладоши.

— Знаю! Мне будут завидовать все женщины в Лондоне! Я буду ходить в нем куда только можно! На балы, суаре, на прогулки по Гайд-парку! — Я взяла у Лебеди ожерелье и приложила к шее. — Как думаешь, оно не слишком формальное, чтобы в нем спать?

Лебедь похихикала над моим дурачеством, и мы налили себе еще вина. Потом углубились было в дискуссию, не послать ли за следующей бутылкой из моих погребов, как вдруг она села прямо и зажала рот рукой.

— Ой, чуть не забыла! У меня кое-что есть для тебя!

Я выпрямилась и вперила затуманенный алкоголем взор в подругу, которая пыталась нащупать среди диванных подушек свой ридикюль.

— Я обнаружила это сегодня утром, когда проснулась. — С этими словами она практически нырнула в свою маленькую сумочку, грозно хмурясь в попытке что-то в ней найти. — Ах! Наконец-то!

Лебедь с победоносным видом вынула руку из сумочки и высоко подняла над головой конверт.

Толстый и дорогой, он тяжело лег мне в руку, хотя никаких гербов и опознавательных знаков на нем не было. Я вскрыла его. В мою подставленную ладонь что-то выпало.

Это было темное, с отливом, маховое перо ласточки…

Сердце забилось при виде его, а потом замедлилось до распутного, чувственного ритма, который резонировал со всем моим естеством.

Сегодня ночью ко мне в постель придет Сударь.


Я весело улыбнулась мужчине, поднесшему мне очередной бокал шампанского, после чего запрокинула голову и залпом осушила его содержимое под одобрительные возгласы джентльменов, обступивших меня. Несколько из них уже соревновались за почетное право принести мне следующий.

Ласточка официально освободилась, и борьба за нее разгоралась все жарче. Это было третье мероприятие, которое я посетила за вечер, и в третий раз разыгрывалась та же сцена. Я веселилась от души, ибо мне не нужно было ублажать никого, кроме себя.

Той ночью я не собиралась пускаться в круговорот балов и суаре, так как для меня каждая из вечеринок начинала быстро себя исчерпывать. Поздоровавшись с хозяевами, потанцевав кое с кем из самых перспективных холостяков и утолив жажду шампанским, я чувствовала, что пресытилась этим обществом и хочу новых приключений.

Я пока не нуждалась в любовнике. Чем дольше томить мужчин ожиданием, тем живее будет их интерес. Почему бы не насладиться собственной популярностью?

Поэтому я откровенно дразнила, подтрунивала, но никому не отдавала предпочтения. И все это время в глубине души лелеяла мысль о предстоящей ночи с Сударем.


Мой маленький домик встретил меня теплом и уютом. Когда я сбросила накидку, Силла привычным жестом встряхнула бархатную ткань и перекинула ее через руку.

— Встретили кого-нибудь приятного, мисс?

Я стянула перчатки.

— Конечно. Все мужчины, Силла, приятнее некуда, когда хотят тебя.

— Ну, тогда вы, наверное, купались в их внимании, мисс, — со знанием дела заключила Силла, — потому что мужчина должен быть сумасшедшим, чтобы не хотеть вас.

Я порывисто обняла ее, мою верную Силлу, которая без колебаний последовала за мной в мир греха.

— Глупости какие, — сказала девушка, с улыбкой отстраняясь. — Пора спать, мисс.

Я бросила взгляд в сторону гостиной, но в открытом дверном проеме было темно. Меня захлестнуло разочарование. Он не пришел.

Спальня была наверху. Я знала, что Силла уже разожгла камин и расстелила постель к моему приходу, поэтому пожелала ей спокойной ночи. Раздеться я вполне могла и сама.

Входя к себе в спальню, искусно превращенную в обитель соблазнения, обтянутую малиновым бархатом и шелком цвета слоновой кости, я вздохнула от огорчения, что сегодня она останется невостребованной.

— Ты прекрасна как никогда.

Его хриплый шепот раздался у меня за спиной. Я не обернулась. Вместо этого закрыла глаза, позволяя сладкому чувству его присутствия разливаться по коже, подобно солнечному свету.

Сударь.

Когда я ощутила жар его большого тела совсем близко за спиной, а его теплые ладони скользнули по моим голым рукам, я откинулась головой ему на плечо.

Он обнял нашими руками с переплетенными пальцами мою талию обволакивая меня своим теплом. Он прижался щекой к моим волосам, и я почувствовала его дыхание на шее.

Мы долго стояли так, просто впитывая друг друга. Мое тело таяло в его объятиях, как воск. Я чувствовала, как внутри меня что-то набухает и распускается, — это частичка моего сердца, которая пять лет пробыла в зимней спячке.

Мой друг. Мой учитель. Мой Сударь.

С каждым вдохом я заново открывала его для себя, знакомого и в то же время нового. Сегодня он пришел не для того, чтобы быть учителем, — сегодня он мой любовник.

Приятное тепло начало переходить в жар. Его руки крепче сжали мои, и я со вздохом прижалась к нему спиной. Его член мгновенно разбух и вдавился в мои ягодицы. Я ощутила глухой раскат в его груди, подобный далекому грому. Его мощная похоть надвигалась как буря. Я чувствовала, как у меня над головой сгущается мгла. Скоро она поглотит меня, раздавит и уничтожит.

Я улыбнулась и подставила лицо дождю.


Когда я проснулась, Сударя, как всегда, уже не было рядом.

Впрочем, долго раздумывать над этим не пришлось, ибо на следующий день с Лебедью случилось несчастье.

Ее любовник, богатый, но ветреный мистер Д., предал ее глубочайшее доверие, а когда поползли слухи, публично порвал с ней. Он никогда мне не нравился, но Лебедь считала, что может изменить его к лучшему, и шла к этой цели со спокойной уверенностью.

Сплетницы, конечно, как с цепи сорвались.

Столь быстрый разрыв Лебеди с ее любовником только подлил масла в огонь. Если вчера ею повсюду любовались и восхищались, то сегодня она вдруг стала всем противна и ненавистна. Одним словом, Лебедь превратилась в ходячий анекдот, причем злопыхательский.

Она не рассказала мне этого сама, дуреха. Я узнала о драме, которая тогда была уже в самом разгаре, за утренним тостом с заварным кремом. Развернув газету, я замерла в ужасе и стала читать, задержав дыхание в груди, а тост на полпути ко рту. Я прочла статью от начала до конца — не буду повторять безжалостные злорадные уколы в адрес «Гусыни», — потом вызвала Силлу и начала действовать.


Первой мыслью было накинуть какой-нибудь старый наряд и доехать до дома Лебеди в наемной коляске, вместо того чтобы ждать, пока подадут мой экипаж. Потом пришло в голову, что в глазах публики все имеет значение. Я решила устроить настоящую процессию. Если все взгляды обращены на нас, пусть видят, что я поддерживаю подругу.

Велев Силле собрать всех тех лакеев, которых я держала для больших вечеринок, я приказала им надеть именные ливреи Ласточки. Конюх получил распоряжение позаботиться, чтобы лошади были безукоризненно, до блеска вычесанными, а в последний момент я даже решила надеть на них сбрую с украшениями в виде черных перьев на головах, которую обычно приберегала для самых торжественных выездов.

— И чтобы все бубенчики и колокольчики были на месте, — строго добавила я.

Теперь что до меня самой. Мне нужно было эффектно выйти из экипажа на глазах всего общества или по меньшей мере той его части, которая окажется поблизости после полудня в этот вторник. Для начала проедем через Гайд-парк. Потом вернемся через Мэйфер, чтобы появиться на пороге Лебеди во всем блеске.

А что потом? Что я могу для нее сделать?

Честно говоря, я понятия не имела. До сих пор она во всем была мне наставницей. Возможно, теперь она позволит мне ей помочь.


Если говорить коротко, Лебедь представляла собой форменную размазню. Красные глаза, натертый, распухший нос и такая бледная кожа, что она до тошноты напоминала труп. Я только теперь поняла, какой искусницей была Лебедь по части косметики, ибо стало видно, что своих бровей у нее практически нет. Ее золотистые локоны спутались и потускнели, а щеки запали из-за плохого питания.

Я стянула перчатки и бросила их поверх ридикюля на столик.

— Тебе нужен завтрак, — строго сказала я. — И ванна.

— Уходи, — промямлила она в подушку. — Можешь злорадствовать у себя в будуаре.

Я уперлась кулаками в бедра.

— Замолчи, дурочка. Итак, с чего начнем, с мыла или копченой селедки?

Я быстро составила план, хотя Лебедь мало в него верила.

— Сударь должен появиться с тобой на людях! — провозгласила я, сидя напротив Лебеди, которая только что выкупалась и вяло пережевывала гренку. Я откинулась на спинку изящного, с позолотой, стула и скрестила руки. — В маске.

Она медленно дожевала и проглотила.

— Он не станет принимать участия.

— Станет, — заявила я, хотя на самом деле не была уверена. — В конце концов, вы дружите много лет.

Лебедь склонила голову набок.

— Да, но мне кажется, что ему нравишься ты. Не удивлюсь, если ты уговоришь его сделать что-то, чего бы я от него никогда не добилась.

Я взяла гренку и откусила кусочек, размышляя.

— Хотя опять же, покровительницы могут узнать его.

Лебедь удивленно на меня посмотрела.

— Ах. Ну, даже если они его узнают, то уж точно не подадут виду.

— В самом деле! — Я ликующе воздела руку к потолку. — Тогда так и сделаем. Hauf ton[25] загудит как пчелиный рой, гадая, кто твой любовник в маске! Пожалуй, я даже пущу слух, что он королевская особа из другой страны, спасающаяся от наемных убийц.

Лебедь закатила глаза, но я заметила, как она без уговоров потянулась за чем-то из фруктов.

К сожалению, Сударь, из которого получился бы идеальный таинственный незнакомец, отказался. Лебедь меня предупреждала, но я все равно не могла в это поверить.

Я изумленно смотрела на него с порога спальни, где он ждал моего возвращения от Лебеди.

— Но почему нет? Ей нужна твоя помощь!

Он ловкими движениями завязывал галстук. Я скрестила руки и наблюдала за ним сквозь прищуренные веки. Так ему и надо, самонадеянному грубияну, за то, что уже было наполовину разделся!

— Я не обязан ничего объяснять. — Он говорил обычным спокойным тоном, но в его голосе появились резкие нотки, которых я не слышала раньше. — Довольно того, что я сказал «нет».

— Довольно будет, когда меня удовлетворят твои объяснения, — возразила я. — Объяснения, которые ты, по всей видимости, не собираешься озвучивать. — Я всплеснула руками. — Зачем ты пришел ко мне, если отказываешься со мной делиться? Я думала, мы друзья. Или я все-таки не более чем грелка для постели?

Сударь убрал руки от галстука и смерил меня испепеляющим взглядом. Я видела, как он раздосадован, даже через маску.

— Ты…

Я ждала, прищурившись.

— Кто я?

— Несносная. — Он приблизился на шаг. — Изумительная. — Его губы расслабились, а глаза начали разгораться. — Совершенно неотразимая.

Я закусила губы, но не смогла не улыбнуться.

— Тебя, Сударь, все перечисленное тоже касается.

Когда он подошел достаточно близко, чтобы заключить меня в объятия, я уперлась ладонями ему в грудь и заглянула в глаза.

— Ты уверен, что не можешь ей помочь?

Его глаза всматривались в мои.

— Уверен. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Я встала на цыпочки и провела кончиком пальца по его нижней губе.

— Не знаю, — пробормотала я. — Я не из тех, кто легко прощает.

Это была правда. Я всегда говорила Сударю правду.

Он кивнул, быстро поцеловал меня в лоб на прощание, и я осталась одна, сожалея о том, что он не питает ко мне такого же доверия.


Сударь прекрасно подошел бы в спутники Лебеди. Тем не менее план оставался хорошим. А кроме того, если и существовали на свете две женщины, которым не требовалось разрешение мужчины, то это были мы с Лебедью!

В ночь своего воскрешения Лебедь блистала в темно-синих шелках. После недавнего потрясения она потеряла в весе, но с возвращением холености и шика худоба только подчеркивала ее непревзойденную фигуру и элегантность. Она выглядела словно обитательница иного мира, — сказочное существо, которое снисходило до земли лишь благодаря какой-то лунной магии.

На короткий миг я показалась себе излишне темной, полноватой и чуть-чуть… простоватой. Но потом я отогнала зависть, чтобы та не мешала мне радоваться чудесному возрождению подруги из пепла, взяла ее за обе руки и закружила. Она улыбалась моей дурашливости, но я видела, что тревога по-прежнему ее снедает.

— Перестань, — приказала я. — У нас получится. Ты снова будешь первой куртизанкой в Лондоне, объектом воздыхания для многих, предметом зависти для всех.

Она покачала головой, удивляясь моей жесткости.

— Что ты за человек, крошка Офелия? Любая другая женщина на твоем месте с радостью наблюдала бы за тем, как я сгораю дотла, чтобы потом оказаться в центре внимания вместо меня. А ты, наоборот, из кожи вон лезешь, чтобы вернуть мне былой статус. — Ее идеальные брови сдвинулись к переносице. — Боюсь, что ты ненормальная.

Я склонила голову набок.

— Тебе понадобилось пять лет, чтобы к этому прийти? Боже правый, большинство понимает это за первые десять секунд знакомства.

Лебедь застенчиво улыбнулась.

— Я поняла за пять. Просто не знала, как много будет значить для меня со временем эта сумасшедшая девчонка в магазине у портнихи.

Я игриво улыбнулась и обняла ее. Потом отступила на шаг.

— Постой! Ты же не видела костюм, в котором я буду на сегодняшнем рауте! — Я театральным жестом сбросила накидку из черного шелка и присела в коленях, отвешивая шутовской поклон. — Миледи, позвольте сопровождать вас этим вечером.

Как я и надеялась, удивление Лебеди не знало границ. Я расхохоталась, увидев оторопь на ее красивом лице, и быстро исполнила пируэт.

— Что скажешь? По-моему, из меня вышел чудесный парень.

Лебедь заскользила взглядом по моему телу, удивляясь тому, как чулки подчеркивают форму ног до колен, а зауженные книзу бриджи продолжают прорисовывать каждый дюйм бедер. Возможно, они несколько неприлично облегали ягодицы, но назвался груздем — полезай в кузов. И потом, я сомневалась, что кто-либо, отметивший факт, что под моим жилетом с глубоким вырезом нет ничего, кроме тончайшей нижней сорочки, уделит излишнее внимание плотности моих брюк. Я теребила галстук, ибо тот был повязан на голую шею, подчеркивая отсутствие рубашки и привлекая внимание к обнаженной ложбинке между грудей. Плащ из алого шелка сочтут щегольской выходкой на вечере, куда истинные джентльмены одеваются исключительно в черное, но я обожала этот цвет. В конце концов, я буду выделяться в толпе вне зависимости от цвета фрака.

Лебедь наконец выдохнула. Потом по ее неземным чертам медленно поползла озорная улыбка.

— Ты повергнешь в хаос все на своем пути. Великолепно!

Я снова поклонилась.

— О, благодарю, миледи. Позвольте вернуть комплимент. Хотя я думаю, что вы вполне могли бы распустить волосы по плечам. Тогда образ феи, явившейся из некоего магического края, был бы абсолютным.

Лебедь подняла руку к своему роскошному шиньону.

— Правда? Просто распустить?

Я изобразила плотоядную улыбку.

— Как будто ты только что встала с постели.

— С твоей постели? — Она закусила губу. — О, они умрут.

Не давая себе времени опомниться. Лебедь выдернула шпильки из волос и убрала их в сторону. Запрокинув голову, она освободила бурлящую реку золота.

Я взяла две тонкие пряди с каждого виска и быстро собрала их на затылке в косу, переплетенную голубой ленточкой. Бутон белой розы, вытащенный из букета на столике и воткнутый в узел волос, дополнил иллюзию.

— Вот так, — проговорила я, весьма довольная плодом своих трудов. — Ты выглядишь словно дар богов. — Я прищурилась. — Или, быть может, подношение богам.

Лебедь состроила гримасу.

— Жертва на алтаре безумия Офелии.

Я ущипнула подругу.

— Молчи. Нервничать запрещено. У нас получится.

Она кивнула, потом сверкнула бесшабашной улыбкой.

— А если не получится, то, по крайней мере, мы до скончания века обеспечим лондонских сплетниц темой для разговоров.

— Именно. Все или ничего. — Я сняла свой плащ с зеркала, на котором тот болтался, и подала Лебеди ее шелковую накидку с горностаем. — Прошу вас.

Однако когда мы достигли подножия парадной лестницы, перед нами возник черный экипаж. Мы не разглядели на роскошных эбеновых дверцах ни инициалов, ни эмблемы, но то была не наемная коляска. Мы изумленно рассматривали карету, как вдруг дверца распахнулась, повинуясь движению чьей-то затянутой в перчатку руки.

— Леди, могу я предложить к вашим услугам экипаж?

Я взглянула в знакомое лицо под маской и почувствовала, как мое собственное расплывается в широкой улыбке.

Сударь.

Глава восемнадцатая

Возвращение Лебеди стало неслыханным триумфом. Даже я не могла предвидеть, насколько успешно темная лошадка Сударь завладеет воображением всех — и сливок общества, и представителей полусвета. Мне же, ходившей за ними хвостом третьим лишним, досталась роль клоуна. Я флиртовала со всеми женщинами в зале, даже с напыщенными старыми вдовами. Я умоляла их потанцевать со мной — никто не осмеливался. Но я достаточно тщеславна, чтобы полагать, что некоторым очень хотелось.

Джентльмены тоже отказывались танцевать, хотя я низко кланялась и грудным голосом просила дать мне руку. Я откровенно потешалась над ними. Тем не менее вечер доставил мне огромное удовольствие. Я кружила по залу, выдумывая новые шалости и не переставая следить взглядом за Сударем и Лебедью. Они и впрямь были отличной парой — она, такая высокая и грациозная, рядом с ним, таким рослым и сильным. Я поймала себя на том, что мне завидно, так хорошо они подходили друг другу.

Пожалуй, это было нечто большее, чем простая зависть созерцателя красоты. Чем дольше я наблюдала за Лебедью и Сударем, тем больше тускнела моя радость от успеха подруги. Они не просто хорошо смотрелись вместе.

Между мужчиной и женщиной, едва знакомыми друг с другом, чувствуется некоторая дистанция. Она небольшая, но я всегда ее вижу. Теплые отношения никогда не устанавливаются в один миг. Паре нужно часто и регулярно бывать на людях, чтобы преодолеть бесчисленные социальные барьеры, а также различия между мужским и женским восприятием.

Между Лебедью и Сударем такой дистанции не было.

Я не могла не замечать, как рука Сударя ложилась на талию Лебеди, когда они вальсировали, как и не могла закрыть глаза на тот вопиющий факт, что этот жест пронизан уверенностью, какую мужчина может вынести только из спальни.

До сих пор мне и в голову не приходило, что они могли когда-то быть любовниками.

Или по-прежнему ими являться?

Растревоженная этой мыслью и совершенно сбитая с толку своей реакцией на нее, я все внимание сосредоточила на том, чтобы создать в себе собственный отвлекающий хаос. Жало ревности невозможно было выносить, поэтому я отказывалась испытывать подобное дурацкое чувство. Сударь был любовником многих женщин. Он исполнял эту роль, равно как и я исполняла роль Ласточки. Лебедь, безусловно, была неотразимой красавицей. Они дружили задолго до того, как я появилась в их жизни.

Я отказывалась думать об этом.

Вообще.

Темноволосый мужчина на другом конце зала привлек мое внимание. Я стояла за его спиной и наблюдала, как он запрокидывает голову и смеется над чьей-то шуткой. Он был высок и хорошо сложен. На вид ему было около тридцати. Мне нравились его широкие плечи и то, как его шикарный фрак облегал тонкую талию. Его длинные черные волосы были мятежно кудрявыми.

Когда он обернулся, я узнала его. Лорд Б. Нас не представляли друг другу, но он был частым гостем на мероприятиях, куда приглашали и меня. По общему мнению, его репутация была очень дурной.

Любопытно.

Он был автором какой-то недавней заметки, получившей широкий резонанс, и пользовался своими связями и скандальной славой на полную катушку. Мне нравились его напор и пренебрежение к обществу, в котором он вращался. Все положенные здесь формы и фразы лорд Б. без зазрения совести перекручивал, сообразно своему мрачному чувству юмора.

Прожив нескольких лет с прямодушным и серьезным Робертом, я затосковала по мужчине, который бы сумел меня рассмешить.

В этот миг лорд обернулся и поймал мой взгляд. На его губах заиграла порочная, приглашающая улыбка. Я задрала подбородок и позволила себе цинично и неторопливо окинуть его взглядом с головы до ног. Вспышка белозубого оскала и гортанный смех стали ответом на мою безмолвную дерзость. Лорд Б. развел руки в стороны и медленно повернулся, как бы позволяя рассмотреть себя со всех сторон.

Должна сказать, что фигура у него была отменная.

Я сквозь прищуренные веки наблюдала, как он приближается ко мне, и кровь моя играла от удовольствия. Он явно был на крючке.

Лорд Б. с горящим взглядом протянул мне бокал шампанского.

— Вы, безусловно, самая соблазнительная из всех женщин в этом зале, — проговорил он без предисловий, даже не пытаясь соблюсти формальный ритуал знакомства. — Зачем вы потратили столько времени на этого напыщенного осла П.?

Я хитро улыбнулась.

— Возможно, причина в невероятных размерах его… мозга.

Лорд Б. расхохотался.

Потом поклонился мне и протянул руку. Я ухмыльнулась, отставила шампанское и поклонилась в ответ, как джентльмен. Он громко рассмеялся и выпрямился. Взяв за руку и заключив в объятия, он повлек меня на паркет. Танцуя, лорд обнимал меня слишком крепко и шагал слишком широко. Мы буквально катались по толпе, как кегли, захлебываясь от хохота, выставляя себя напоказ. Чтобы повеселить его еще больше, я попыталась вести в танце. В ответ он просто оторвал меня от земли и волчком закружил по залу. Когда мои туго стянутые косы вырвались из пут и рассыпались по плечам, я уже смеялась, не сдерживаясь.

В конце танца лорд Б. поставил меня на ноги, и мы посмотрели друг на друга, как два непослушных школьника.

Мне было приятно, что он так отреагировал. В обществе его знали как циника и сухаря. Когда он сменил скучающую мину на теплую улыбку, я почувствовала себя особенной. А когда он склонился ко мне и зашептал на ухо, его обаяние захватило меня целиком. Он в один миг уничтожил всякую дистанцию между нами, как будто мы были одни в этом огромном, полном гостей зале.

— В этом наряде ты выглядишь как фантазия желторотого школьника во плоти. Полагаю, ты будешь неотразимо смотреться при свечах голой и потной, насаженной на мой огромный… мозг.

Его дыхание на моей шее было влажным и горячим, и я не стала перебарывать побежавшую по мне дрожь возбуждения. Как чудесно, когда тебя соблазняют! Я ощущала его опасность: у него репутация обманщика и повесы, но это еще больше меня раззадоривало.

Я была не такой, как другие женщины. Я не искала мужа. Мне не нужен был хороший кормилец и рассудительный господин. На тот момент я даже не нуждалась в покровителе. Щедрость Роберта позволила мне выбирать мужчину просто потому, что я его хочу.

Я могла себе позволить неслыханную легкомысленность.

Как сладко было это осознавать!

Тем не менее, хотя я и не думала скрывать свой интерес, нельзя было допускать, чтобы лорд Б. возомнил, будто дело в шляпе. Лебедь была хорошей наставницей.

Я отстранилась и улыбнулась ему.

— Вы совершенно правы. Я действительно неотразимо смотрюсь голой и потной при свечах.

С этими словами я небрежно пожала затянутым в алое плечиком, отвернулась и легкой походкой зашагала прочь от лорда Б.

Я чувствовала, как он провожает взглядом мой зад в облегающих бриджах. Я качнула бедрами чуть сильнее, чтобы у него наверняка пересохло в горле. Улыбаясь этому своему триумфу, я не замечала Сударя, пока его широкая грудь не выросла передо мной, преградив мне путь.

Склонив голову набок, я усмехнулась.

— Ты превзошел себя, Сударь. Теперь, когда весь свет умирает от любопытства, пытаясь выведать, кто ты такой. Лебедь будет популярна как никогда.

Он молчал, продолжая буравить меня взглядом. Я же была чересчур увлечена собой и лестным вниманием лорда Б., чтобы заметить это. Я просто закатила глаза и стала проталкиваться мимо Сударя.

Его огромная ладонь сомкнулась на моей руке. От его прикосновений по мне всегда бежала дрожь, и этот раз не составил исключения. Только теперь это скорее раздражало меня, чем радовало. Я повернула голову, желая огрызнуться.

Он заговорил первым:

— Не играй с этим мужчиной.

Я удивленно заморгала.

— С лордом Б.?

— Да, с лордом Б. Ты ему не по карману.

Он говорил правду, но я не любила, когда мне указывали, что делать. Я подняла подбородок.

— Я не играю с ним. Я просто нахожу его общество весьма интересным.

Сударь смотрел на меня сверху вниз. Только тут я заметила, что глаза у него вовсе не темно-карие, а насыщенного цвета лесного ореха; они напоминали лесную чащу, причем настолько густую, что в нее никогда не проникает солнечный свет. Я с удивлением подумала, что впервые вижу Сударя за пределами нашего любовного логова, тускло освещенного свечами. Мы никогда не выходили из той комнаты.

Мы никогда не вальсировали.

Я почувствовала, как меня переполняет желание танцевать в его объятиях, и отвела взгляд.

— Не желаете… — Я вдруг ощутила нелепое смущение. — Не желаете потанцевать со мной, Сударь?

Он не ответил. Я снова подняла взгляд к его глазам, но он смотрел мимо меня. Я оглянулась через плечо и увидела Лебедь, вновь, как и в былые времена, окруженную толпой поклонников.

— Я не могу дурачиться с тобой, как Б., — скорее прорычал, чем проговорил Сударь. — Неужели тебе не жалко победы, на которую ты положила столько сил?

Внутри у меня все похолодело, и я прокляла свой костюм. Впервые за вечер я почувствовала себя нелепой, а вовсе не соблазнительной и яркой. Я высвободила локоть из рук Сударя и отвернулась от него. Больше всего мне хотелось убежать из зала и стянуть с себя эту дурацкую одежду. Однако я не могла уйти, поскольку явилась на бал в его обществе.

Чувство жгучего унижения подбивало меня пойти домой пешком, вместо того чтобы поехать вместе с Лебедью и Сударем. Но лондонские улицы были небезопасны даже для одинокого мужчины. А я в любом случае нисколько не походила на мужчину. Я выглядела проституткой, натянувшей мужское платье, облепившее меня, как сосиску кожура, которая вот-вот лопнет.

Я шла прочь, и на глаза у меня наворачивались слезы. Но я не плакала, ибо не могла позволить себе подобного на людях. Вместо этого я продиралась сквозь толпу, огрызаясь на мужчин, которым хватало глупости надо мной подшучивать. Когда я добралась до парадного входа в дом леди Монтроз, у меня уже созрело решение.

Мерцающий черный экипаж Сударя ждал вместе с остальными колясками, выстроившимися в ряд на другой стороне улицы. Лошади скучали, кучера клевали носом на козлах или играли в кости. Я хлопнула по сверкающей эбеновой дверце, чтобы разбудить возницу Сударя.

— Эй!

Он резко сел и сердито глянул на меня сверху вниз.

— Чего надо? — Потом: — Ах, это вы, мисс.

— Немедленно отвезите меня домой.

Кучер неуверенно заморгал.

— Э… хозяин готов ехать?

— Хозяин занят собой. А у меня раскалывается голова и нет ни малейшего желания наблюдать за тошнотворным окончанием вечера. Либо вы отвезете меня домой, любо я пойду туда пешком. Как думаете, вашему хозяину понравится, если я сегодня ночью буду разгуливать по улицам одна?

Расправив плечи, кучер соскочил с козел и открыл мне дверцу.

— Если вы уверены, мисс…

Я оскалилась.

— Как никогда.

Рухнув на заднее сиденье коляски, я придавила глаза подушечками пальцев. Я понимала нелепость своего поведения, но не в силах была контролировать себя в тот момент. Слишком много шампанского и слишком мало Сударя.

Нет, я не буду такой дурехой. Я — Ласточка, обольстительница экстра-класса! Откинувшись на спинку сиденья, я от черствости Сударя обратилась к лестным восторгам лорда Б. Его голубые глаза вспыхнули в моей памяти. Его интерес был очевиден, его желание чувствовалось в жаре ладоней на моей талии, когда он кружил меня.

Он был очень сильным. У меня сложилось стойкое ощущение, что он любит использовать силу в постели. Я представила, как лежу под ним и он резко входит в меня, прижимая огромными ладонями мои запястья, берет меня снова и снова. Моя кунка мгновенно увлажнилась.

Да, такого мужчину можно пустить к себе в постель просто ради удовольствия. Я никогда не делала такого раньше, но почему бы нет? Моя репутация не пострадает, если я нарушу собственный порядок. В конце концов, Таинственность — это наше все.


Наутро Силла принесла мне скудный завтрак, состоявший из сухих гренок и горячего чая, чтобы промыть горло после вчерашних возлияний. Глаза по-прежнему резало — не знаю почему. Я совершенно выбросила из головы Сударя и Лебедь и сосредоточила все мысли на своем последнем увлечении.

Я нисколько не удивилась, увидев письмо от лорда Б. Я оценила его как человека, который времени зря не теряет, и оказалась права. Его записка была смелой и оскорбительно эротичной. У меня от нее перехватило дух.


Куда ты исчезла прошлой ночью? Я забрал бы тебя в своем экипаже и раздел донага, не успей мы проехать и квартала. Я хотел связать тебя твоим же галстуком и поиграть с тобой в свое удовольствие. Думал о тебе всю дорогу домой и представлял, как стою на коленях перед твоей пышной красой, зарываюсь лицом между твоих бедер, а ты бьешься надо мной, твоя кожа матово сияет в темноте, твои крики заглушают грохот колес, а твой горячий солоноватый нектар струится по моему языку…


О да. На этого мужчину можно потратить несколько порочных часов.

Или дней. А может, и недель.

Письмо заканчивалось пассажем: «Ты знаешь, что тоже меня хочешь. Я почуял твое желание, как борзая чует лису. И точно так же, как этот охотничий зверь, я не сойду со следа. Сдавайся и не ломай понапрасну голову над предлогами, по которым ты якобы не хочешь меня видеть».

Его шутка заставила меня улыбнуться, потом в голове мелькнула мысль, что я слишком плохо его знаю и не могу быть уверена, что это не розыгрыш.

Не играй с этим мужчиной.

Я рывком подняла подбородок и вознамерилась ответить на приглашение лорда Б., как только приму ванну и оденусь.

Потом я открыла следующий конверт на подносе. Внутри не было ничего, кроме пера ласточки.

Он хочет видеть меня.

Меня.

Я закрыла воспаленные глаза и провела прохладным пером по пылающим щекам. Возможно… Возможно, ответ лорду Б. подождет до завтра.


Тем вечером программа Лебеди состояла из банального посещения оперы. Сударь ухитрился раздобыть лучшую ложу в театре через свои загадочные связи. Лебедь надела богатое пышное платье из серебристой парчи с элементами стиля Возрождения. Ее сияющие пряди опять свободно ниспадали по спине, на сей раз увенчанные кольцом из крошечных белых цветочков. Она была одета наряднее актеров и определенно привлекала большее внимание публики.

На мне было открытое платье из насыщенно-розового шелка, которое неумолимо притягивало все взгляды к моей груди. Мои крутые изгибы оттенялись стройностью Лебеди. Мы являли собой пиршество для глаз, вне зависимости от предпочтений наблюдателя. Сударь сидел между нами мрачно задумчивый, и его надменная привлекательность усиливалась явным равнодушием к заурядной постановке. В самом деле, ничто так не будоражило воображение дам, как мужчина с квадратной челюстью, скрывающийся за таинственной маской. Сомневаюсь, что кто-либо из присутствующих сумел бы припомнить хоть одну полную минуту представления.

Миссия выполнена. Слава богу, моя роль была исключительно декоративной, ибо в мыслях моих царила неразбериха. Больше всего мне хотелось остаться с Сударем наедине. Но для чего? Поговорить с ним или раздеть его догола и заставить заплатить за все? Я хотела услышать его извинения. Я жаждала его прикосновения. Мне необходимо было почувствовать его рядом с собой, над собой, внутри себя. Я должна была услышать от него, что он сожалеет.

Домой возвращались долго, ибо улицы были запружены экипажами, которые увозили лондонцев из многочисленных увеселительных заведений. Сударь сидел напротив нас с Лебедью, спиной к кучеру, как и подобало джентльмену, поэтому поговорить с ним с глазу на глаз не было никакой возможности. Лебедь выглядела расслабленной и утомленной. Как видно, она не подозревала, что ее возвращение в haut ton имело для меня какие-то личные последствия. Она отпускала случайные замечания по поводу зрителей, которых мы видели в переполненном зале, и я умудрялась отвечать ей в тон; потом она задремала с довольной улыбкой на красивом лице.

Моя ревность была мне отвратительна. Как я позволила такой гадости встать между мной и моей лучшей подругой? Как я позволила Сударю сделать такое с моими эмоциями?

Дело не в Сударе, а в тебе самой.

Я понимала, что веду себя эгоистично и абсолютно нелепо. У меня были любовники. Они были у каждого из нас троих. Наша дружба возводила наш па-де-труа в нечто большее, чем просто секс. Я не позволю своей непонятной жадности разорвать этот магический круг.

Я хочу его.

Честно говоря, временами я сама себе кажусь безнадежной.

Глава девятнадцатая

Хотя из экипажа меня высадили первой, я не боялась оказаться заброшенной. Я знала, что он придет, как только проводит Лебедь до дому, а мне же была дорога каждая минута подготовки. Я бросила в ванну охапку красных роз и стала втирать их в свою разогретую кожу. Я массировала себя маслом сладкого миндаля, пока мое тело не засияло, точно атлас. Я зачесала свои длинные кудри за спину, потом пустила пряди по груди, потом собрала их в узел высоко на затылке. В конце концов, устав от собственных сомнений, просто распустила их, позволяя им упасть, как заблагорассудится. Надеть что-нибудь интересное или ждать его нагой и возбужденной? Я перерыла арсенал непристойных нарядов, но все казалось чересчур избитым, чересчур профессиональным. В конечном итоге я облачилась в нательную сорочку, которая липла к уже возбужденным соскам и подчеркивала ягодицы.

Естественная и неприкрытая, Сударя ждала не Ласточка, а я, Офелия.

Зная, что Силла впустит его в дом без объявлений, я легла поперек кровати на живот и попыталась занять себя раскладыванием по покрывалу оставшихся розовых лепестков. Тиканье часов, отсчитывающих долгие минуты, казалось болезненно медленным биением сердца. При таких запруженных улицах Сударю мог потребоваться еще целый час, чтобы добраться ко мне.

Или он никак не мог расстаться с ней.

Я уронила лицо на ладони.

— Да перестань, перестань же этим заниматься.

— Перестать заниматься чем?

Тихо вскрикнув, я обернулась и увидела темный силуэт Сударя на пороге спальни. То, что должно было казаться зловещим, так меня обрадовало, что на глаза самым нелепым образом навернулись слезы. Я замаскировала свою реакцию шаловливой улыбкой и встала на постели на колени.

— Ты до сих пор в одежде, — заметила я.

Я увидела, что его губы дрогнули.

— Это поправимо. — Он смерил меня долгим взглядом. — Ты восхитительна. Пожалуй, такой ты мне нравишься больше всего. Без бальных платьев и, конечно, без брюк.

Его откровенное, неприукрашенное восхищение тронуло меня гораздо глубже, чем непристойный флирт лорда Б. Я искренне улыбнулась, вскочила и побежала к нему. Он поймал меня в объятия и утопил пальцы в моих волосах.

— Ты пахнешь, как сад.

— Я купалась в розах.

Я обвила руками его шею и притянула к себе для долгого поцелуя. Вкус его губ утихомирил мое беспокойное воображение. Жар его большого, сильного тела напомнил о тех часах, что он провел со мной. Что бы ни связывало их с Лебедью в прошлом, что бы ни ждало нас с ним в будущем, сейчас он был здесь, и я была рада его видеть.

Пока мы целовались, я чувствовала, как твердел его член. Ни на секунду не оставляя его губ, я скользнула ладонями по мускулистой груди и подтянутому животу к ширинке брюк. Когда я выпустила его набухший орган себе в ладони, он застонал мне в рот с таким чувством, что волна докатилась до моего живота и кунки.

Наш поцелуй вдруг сделался свирепым и горячим. Я отпустила член и вцепилась ему в плечи, а он обхватил меня большими руками за талию и оторвал от земли. Повернувшись, он прижал меня спиной к закрытой двери. Я крепко обхватила его ногами за бедра, не позволяя оторваться от моих губ. Он вошел в меня легко и быстро, ибо я так долго ждала его, что моя плоть уже пульсировала готовностью. Я крепче обвила его руками за шею и вскрикнула, когда он вошел, но мой стон болезненного наслаждения потонул в его горячем поцелуе. Он взял меня без предисловий, одной рукой придерживая за талию, а второй упираясь в дверь. Моя сорочка задралась выше бедер, его брюки сползли до колен.

Чем глубже он врывался в меня, тем теснее я прижималась к нему, запутавшись пальцами в его густых волосах, скрестив ноги у него за спиной. Твердый дуб двери врезался мне в спину. Наше соитие было свирепым, безжалостным и диким, без намека на соблазнение или контроль. Я растворялась в его жестком ритме, не чувствуя ничего, кроме горячего, влажного скольжения его налитой плоти в моей и его стонов, расходящихся глубокими теплыми раскатами по моему горлу. Когда я дошла до оргазма, он стал наращивать темп до совершенно диких пределов. Я уже не могла дышать. Я запрокинула голову и взвыла, а его член продолжал долбить меня снова и снова. Я думала, что он тоже кончит, но, когда я потеряла способность держаться за него, он крепко обнял меня и повалился на колени, увлекая меня на пол и при этом не теряя ни дюйма проникновения. Он поднялся надо мной на руках, а я задыхалась на полу, почти не чувствуя в ногах силы удерживать его бедра коленями.

Он врывался безжалостно, глядя мне прямо в глаза, гипнотизируя своим загадочным взглядом сквозь маску. Я протестующе запрокинула голову, не веря, что мое тело откликается вновь. Как он делает это со мной? Как я могу хотеть его опять так скоро? Тем не менее, мое тело снова размякло и нагрелось для его члена при одном только виде его надо мной, по-прежнему одетого в вечерний костюм и трахающего меня на полу.

Я вытянула руки над головой, со вздохом впуская его и поднимаясь на гребень нового оргазма. Завтра у меня будет саднить так глубоко, что никакие примочки не помогут. Упиваясь этой мыслью, я вдавила пятки в его напряженные ягодицы, принимая член еще глубже.

Мой голос прорвался сквозь загнанную бессловесную мольбу, и я забилась в экстазе. На этот раз Сударь кончил тоже, войдя в меня с финальным стоном такой силы, что тот больше походил на рев зверя. Он рухнул на меня, и я приняла его в объятия, изумленная силой кульминации.

Кажется, я задремала, несмотря на твердость пола. Тяжесть моего любовника согревала и успокаивала, его сердце гулко билось рядом с моим. Когда он скатился с меня, я очнулась. Моя кожа быстро остывала, потому что камин уже давным-давно потух. Я задрожала и сонно запротестовала. Сударь взял меня на руки и уложил в постель. Я скрутилась калачиком под одеялом, смутно осознавая, что он быстро снимает с себя одежду. Когда он скользнул под одеяло, я просто развела руки и бедра. Он притянул меня ближе и уложил мою ногу себе на бедро. Я уронила голову на его широкую грудь и провалилась в какое-то теплое и безопасное место, которого никогда не находила с Робертом, несмотря на его искреннюю нежность. Сударь давал мне защиту и свободу от суждений, чего никакой другой мужчина не мог понять.


Рано утром мы лежали в объятиях друг друга и разговаривали.

— Я тут подумала…

— М-м. Мне уже страшно.

Я мстительно дернула его за волосок на груди.

— Послушай. Роберт очень хорошо меня обеспечил. По крайней мере на некоторое время. Я думаю, что мне пока не обязательно искать нового покровителя. Я могла бы пожить какое-то время для себя и…

Я умолкла на полуслове. Как попросить о том, о чем я собиралась попросить? Может ли он вообще позволить себе посвятить некоторое время мне одной? Захочу ли я делить Сударя с его покровительницами?

Исключительность. Любовь, которую дарят бесплатно… Это опасные мысли для куртизанки. Я могу навсегда утратить популярность, если скроюсь из виду теперь.

Может, мне и не захочется ее возвращать.

— И?

— Я подумывала о том, чтобы… завести любовника… без вознаграждения.

Сударь напрягся всем телом.

— Держись подальше от Б., — отрывисто приказал он.

Я изумленно захлопала ресницами.

— Что?

Протянув руку через меня, он сбросил одеяло и опустил ноги на пол. Я села на постели, голая и озябшая, наблюдая, как он идет по комнате к одежде, которую накануне бросил на полу.

— По… подожди. — Я пыталась найти свою сорочку среди одеял. — Я говорила о…

— Ты говорила о том, чтобы поступить вопреки моему совету и закрутить роман с этим транжирой, — отрезал Сударь скрипучим голосом.

Он был уже наполовину одет. Когда он повернулся ко мне, его губы были стиснуты, а глаза под маской горели гневом.

— Черт побери, Офелия, ты можешь хотя бы раз в жизни просто сделать, как тебе говорят?

Внутри у меня все похолодело от ярости, которую я почувствовала в Сударе, но спина сама собой вытянулась гордой струной в ответ на его грубость.

— Никто из мужчин не смеет мне указывать.

Мой ли это голос, низкий, ровный и сочащийся негодованием?

Он натянул через голову рубашку и широко раскинул руки.

— Никто из мужчин и никто из женщин! Ты даже сама себя удержать в узде не можешь. Хочешь делать глупости — черт с тобой, тебе ведь все равно плевать на всех, кроме Офелии!

Мое сердце сжималось и протестовало. Как ужасно все обернулось! Но голова, как обычно, упрямилась. Пускай меня поймут абсолютно неправильно, но я не уступлю. Никогда! Я скрестила руки на груди и холодно наблюдала, как Сударь одевается.

— Не забудь галстук, — напомнила ему я. — Мне он не нужен, у меня есть свой.

Он перебросил полоску ткани через плечо и смерил меня долгим взглядом.

— Значит, все?

Я сделала вид, что не понимаю.

Его плечи слегка округлились.

— Вот так мы с тобой и расстанемся? Из-за ублюдка вроде Б.?

Расстанемся? Сердце затрепыхалось в панике, забегав по груди кругами. Но разум не дрогнул, даже ради желания, чтобы Сударь остался рядом. Если я поддамся на его требования, что будет дальше? Он станет выбирать мне друзей, гардероб, длину волос? Я распрощалась с надеждой на нормальную жизнь, чтобы вдыхать свободу полной грудью. Если я подрежу крылья теперь, это будет означать, что я ошибалась с самого начала.

Я ничем не выдала себя, ничего не сказала. В ледяном молчании я позволила Сударю покинуть мой дом. Я осталась одинокой и по-прежнему свободной.

Только теперь этот сладкий воздух стал гораздо холоднее, чем раньше.


Следующим утром я рассеянно ковыряла завтрак, разламывая сухие гренки на мелкие квадратики, пока в чашке остывал чай. Краем глаза я видела толстую, как всегда, пачку приглашений. Сверху лежал характерный голубой конверт. Очередное послание от лорда Б.

Почему я колеблюсь? Разве я не порвала драгоценную дружбу, чтобы заполучить этого мужчину?

Ну, не совсем ради него, но конечный результат получился именно таким. Если теперь я не завяжу с ним отношений, не будет ли это признанием самой себе, что я ошиблась?

Упаси бог. Я не имела права ошибаться. Если я ошиблась в этом, то ошиблась и во всем остальном.

Кроме того, лорд Б. интересен и хорош собой. По уши в долгах, конечно, но какое отношение это имеет ко мне? У меня достаточно денег, чтобы развлекать нас обоих месяцами. И даже если я исчерпаю запасы, найдется дюжина мужчин, которые отпишут свое состояние за одну только ночь со мной. Могу поймать одного такого воздыхателя на слове, как поступают порой другие куртизанки.

Голос Лебеди зазвенел у меня в голове. «Мы не проститутки, мы художницы любви».

Лебедь не всезнающая. Роман может длиться месяцы и годы.

Так почему не часы, если мне так угодно?

Бунтарство — хмельное зелье, и я упивалась им до беспамятства. Я со злостью оттолкнула от себя поднос с завтраком и перевернулась на другую сторону кровати. Письменный стол находился в гостевой части спальни. Усевшись в кресло в одной сорочке, я взяла бумагу и чернила. Я долго не могла заточить перо, потому что слишком свирепо орудовала ножом. Наконец я окунула перо в чернила и начала:

Мой дорогой лорд Б.!

Я обдумала ваше предложение о прогулке в экипаже и нашла, что сегодня вечером мне ничто не мешает его принять. Быть может, подобное развлечение мне подойдет. Приезжайте за мной на закате.

Я отправила письмо немедленно. Оно было грубым и неромантичным до крайности. Я знала, что лорд Б. не обратит на это внимания, потому что сегодня ночью он получит то, чего хочет: я буду биться над ним в его карете. Моя кунка стала мокрой от возбуждения, хотя при этом я гадала, не пожалею ли о своей поспешности. Теперь уже было поздно сомневаться. Письмо шло к адресату, и наш роман начался.

Встав с кресла, я почувствовала некоторый дискомфорт после вчерашнего эпизода возле двери. Мои мысли обратились к Сударю, но я не позволила им задержаться на нем. Пока я не буду позволять лорду Б. меня трахать. Пусть заслужит то, чего не может купить.

Странно, но хотя я и отдавалась бесплатно, чувствовала себя продажной, как никогда.

Глава двадцатая

Бостон


Открытия всегда манили Мика. Они были его наградой. Когда древний саркофаг из осадочных пород и булыжника являл наконец искомый объект, время и пространство отступали и оставалось только изумление.

Жизнь на раскопках зачастую была изнурительной, грязной и монотонной. Спина и ноги болели. Работа продвигалась до противного медленно, если вообще продвигалась. Когда раскопки велись в пустыне, его кожа начинала походить на вяленую говядину. В горах на больших высотах он порой обмораживался. В тропиках ходил мокрый и искусанный насекомыми. Вне зависимости от места, дни досадных неудач складывались в гору сомнения.

Однако все это мгновенно забывалось, как только перед глазами представала находка. Мельчайший фрагмент кости. Монета. Примитивное оружие, которое когда-то держала рука другого человека. В любом случае задачей Мика было разгадать самые глубокие тайны артефакта. Он жил этими моментами и борьбой за них.

Но это? С этим ничто не могло сравниться.

Пайпер была шокирующе красивой. Неожиданной. Она походила на облачко сахарной ваты. Влажное видение в пушистых тапочках на убийственно сексуальном каблуке. При виде ее бесстыдно оголенной плоти у Мика случился почти фатальный столбняк, не успел он даже переступить порога комнаты.

Горло ему точно опилками засыпали.

Пайпер, — прохрипел он. — Что ты делаешь?

О да, за всю историю рода человеческого ни один мужчина не произносил ничего глупее. Но, учитывая обстоятельства, это было лучшее, что мог выдавить из себя Мик, ведь вся кровь у него отлила от головы к члену.

Пайпер лукаво улыбнулась ему и повиляла восхитительными бедрами на простынях, по виду атласных. Мик взирал на нее с благоговейным трепетом, ожидая, пока мозг переварит всю эту визуальную информацию.

— Я соблазняю вас, доктор Мэллой, — проговорила она голосом, который стал еще более хриплым, чем был весь вечер. — Разве женщины никогда не выставляли себя напоказ перед вами?

Сверчки. Мозг Мика наполнился треском сверчков. В следующий миг он уже не помнил, о чем его спрашивала Пайпер, но был уверен, что ответить надо «нет». Он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме изящной «V» трусиков танга, проглядывавшей между ее сочными бедрами.

— Мик?

— Я здесь, — прохрипел он.

Пайпер рассмеялась. Ему нравилось, что происходило при этом с ее грудью: чудесные мягкие округлости женской плоти начали вздыматься и опускаться, выплескиваясь через верх…

Мика вдруг заклинило, как называется та штука, которая сейчас на Пайпер. Боди? Нет. Карако? Нет. О, святые угодники, да какая к черту разница, что это?!

Тут его осенило. Это для меня. Вся эта одежда и все, что спрятано под ней, для меня. Пайпер делает это для меня!

— Почему бы тебе не подойти сюда и не устроиться поудобнее? — похлопала Пайпер по постели рядом с собой.

Мик действовал быстро. Если он замешкается, она может передумать.

Девушка убрала руку из-за головы и потянулась к нему. Он нырнул прямиком в ее объятия. И тут же был сражен теплом ее кожи, хмельным запахом девичьей плоти и волос.

— Расслабься, — шепнула она. — Я принесу шампанское. А потом у меня для тебя будет небольшой сюрприз.

Мик чуть не поперхнулся.

— То есть это еще не сюрприз?

Она хихикнула, соскользнула с постели и вышла в своих тапочках-убийцах за дверь. Ладно. Задница у нее была совершенно голая. Ничего, кроме двух великолепных розовых сфер совершенства, подчеркнутых чулками и поясом с подвязками. Как будто их нужно подчеркивать! Как будто он не заметил бы ее задницы, не привлеки она к ней внимания.

— Черт, — выдохнул Мик, заваливаясь на атласные подушки и поднимая глаза к гирляндам из шелкового газа.

Значит, Пайпер хочет завлечь его в свою западню? Вскружить ему голову? Ткнуть его носом в тот факт, что она лучшее воплощение женственности из всех, кого ему посчастливилось знать в прошлом, настоящем и будущем?

У нее получается.

— Готов?

Мик рывком сел на постели. Пайпер вернулась с новенькой, запотевшей от холода бутылкой шипучки и бокалами. Он смотрел, как она ставит все на комод, потом поворачивается к нему спиной, широко расставляет ноги, выпрямляет колени и, мотнув головой, улыбается через плечо.

Затем под музыку Марвина Гэя, который любезно предоставил саундтрек к его второму шансу, Пайпер начала раздеваться.

Мик судорожно сглотнул. Он схватил первую атласную подушку, которая попалась ему под руку — по иронии судьбы она оказалась формы гигантской сосиски, — и прижал ее к паху.

Волосы Пайпер гуляли по голой спине. Она медленно поворачивалась, распуская тонкими пальчиками шнуровку на той штуке, что была на ней надета, все время соблазнительно покачивая и вращая бедрами. Если только у него не начались галлюцинации, края наряда разошлись достаточно широко, чтобы между ними несмело показался розовый сосок, мгновенно затвердевший на воздухе.

Вдруг девушка остановилась.

— Может быть, хочешь, чтобы я осталась в чулках? — спросила она.

А Пайпер та еще штучка… Мик рассмеялся. Если он скажет: «Нет, снимай их к чертовой матери, я хочу вылизать твои лодыжки», — она решит, что он животное. А если ответит: «Конечно, останься в них!» — она может подумать, что он извращенец.

— Пока решай сама, — проговорил Мик, пристально глядя в глаза Пайпер. — Если я захочу что-нибудь снять, оно будет снято. Поверь.

Она сочла это забавным, да? Пайпер запрокинула голову и расхохоталась, при этом ее соски получили полный доступ к воздуху. Потом она выпрямилась, подошла к торцу кровати и, упершись в него руками, наклонилась вперед. Мику открылся чарующий вид на перед ее… как она там называется… а также на подтянутый и плоский низ живота, на крошечный треугольник танга, тонкую полоску пояса для чулок и пышные бедра.

Он крепче прижал сосиску к коленям.

— У меня есть к тебе предложение, — сказала Пайпер, сверкая зелеными глазами сквозь густые черные ресницы.

— Я вижу, — сказал Мик.

Уголок ее рта дрогнул.

— Состоит оно в том, чтобы ты отдал инициативу мне. Я хочу кое с чем поэкспериментировать и думаю, буду чувствовать себя менее скованно, если сама буду задавать ритм.

— Менее скованно? Как это будет выглядеть?

Ее улыбка стала шире.

— Оставайтесь с нами, доктор Мэллой.

Она снова выпрямилась и продолжила расшнуровывать свою…

— Пайпер, — со вздохом проговорил Мик. — Что эта за чертова штука на тебе?

Она изменилась в лице.

— Тебе не нравится?

— О, пресвятая дева, нравится! Я от нее в восторге! Просто не могу вспомнить, как она называется, — у меня совсем память отшибло из-за того, как сексуально ты выглядишь.

Пайпер хихикнула.

— Это корсет.

— А! Точно!

Мик повалился обратно на подушки, не меняя стратегической диспозиции сосиски. Все-таки не стоит пугать даму.

— Так, э-э, ты чувствуешь себя достаточно раскованной, чтобы снять корсет?

— Пожалуй, да, — ответила Пайпер и начала исполнять мучительно чувственный стриптиз.

Мик уже понял, что этот танец пройдет по его жизни главным водоразделом, отсекающим все, что было до, от всего, что случится после.


Она подвергла его страшным мукам и чувствовала себя немного виноватой. Уже несколько часов она ласкала его языком и руками, крепко обнимала и целовала, пока он не начинал задыхаться.

Теперь она смотрела на бедного Мика, в который раз оказавшегося на грани оргазма, и ясно понимала изначальную несправедливость своего предложения: она кончила четыре раза, а он ноль. Почти уверившись, что выполнила все требования «греха номер один», она решила, что пора двигаться дальше.

Пайпер оторвала влажные губы от члена, который так долго держался горячим и разбухшим, и села на корточки на постели. От резкого движения одна из подвязок отстегнулась. Пайпер заметила, что на левой ноге по чулку пошла стрелка. Груди были разукрашены засосами.

Пайпер повернулась за презервативом. Звук рвущейся фольги заставил Мика открыть один глаз.

— Только не еще один способ меня подразнить, пожалуйста. Не уверен, что у меня осталось много сил.

— Дразнить больше не буду, — сказала Пайпер, вручая Мику презерватив и наблюдая, как он поднимается на постели на мускулистых руках, как беспорядочно рассыпаются его черные кудри и как его голубые глаза затягиваются дымкой.

Он был так хорош собой! Пайпер уже несколько часов любовалась им, но у нее по-прежнему захватывало дух от его красоты. Черты его лица смягчились от возбуждения, контрастируя с жесткими контурами плоти, костей и сухожилий, с мужественным конусом его торса и россыпью черных кудрей на великолепных мужских плечах.

— Вообще-то, — прошептала Пайпер, — я думаю, что пришло время трахаться.

У него глаза полезли из орбит.

— Хочешь трахнуть меня, Мик?

По всей видимости, он хотел, потому что Пайпер повалили на кровать, и в считаные секунды Мик уже был сверху, сплетая ее пальцы со своими, широко разводя ее ноги своими бедрами, впиваясь губами в ее губы и все это время без умолку бормоча: «Да, да, да».

Пайпер нисколько не возражала. Головка члена вдавилась в нее. Поскольку язык и пальцы Мика разогревали ее тело в течение того, что казалось уже днями прелюдии, она вся изошла соками. Он проскользнул в нее со вздохом облегчения.

Но Мик ли стонал или она сама?

Это не имело значения. Для Пайпер ничто не имело значения. Ничто, кроме ощущения твердого члена Мика, его губ и трепета, который снова начал нарастать, на этот раз глубже в ее теле, захлестывая ее, стирая все мысли, всякое чувство порядка, нормальности, границ, поднимая ее все выше…

Пайпер вздрогнула от острого наслаждения, прорезавшего все ее естество.

— Да, Пайпер, — подбадривал Мик, скользя губами по ее горлу и ключицам, когда она выгнулась ему навстречу. — Выжимай меня. Забирай меня всего. Ори, если хочешь.

Она так и сделала. И почувствовала, что Мик переключается на сверхскорость, хватая ее за ягодицы и сосредоточивая всю энергию тела на то, чтобы входить в нее глубже, быстрее, жестче. Она ощутила, как большое тело Мика задрожало, сжалось в тугую пружину и потом, когда он выкрикнул ее имя, стало медленно разжиматься.

Много мгновений спустя Мик усмехнулся ей в ухо.

— В этой квартире есть только одна дьяволица, и это ты, — сказал он.

Даже в постсексовом ступоре Пайпер нашла силы улыбнуться.


Мик притащился на работу в понедельник утром, опоздав на добрых полчаса. Он пребывал в нирване сексуального удовлетворения, его кости как будто расплавились, плоть немного саднила, а мозг заклинило на одной мысли: «Что же чертовка Пайпер запланировала на вечер?»

Мик не жаловался. Наоборот, у него в жизни не случалось такого безудержного трехдневного фейерверка чувств, и он уже подписался на четыре новых взрыва. Он лишь благодарил Бога, что молод, здоров и находится в расцвете физической формы, иначе уже был бы покойником.

Все началось в пятницу с умопомрачительного соблазнения, которое обернулось всенощной секс-феерией. К рассвету Мик понял, что Пайпер — это женщина с доселе неизученным сексуальным ландшафтом, полным сюрпризов. Неделя обещала быть интересной.

Суббота принесла съедобную оргию: сливки, мед и клубника в шоколаде — боже правый, какие только сладкие соки не лились отовсюду! Пайпер объясняла, что просто хотела дать ему возможность урвать от жизни большой кусок, но как раз в этот момент Мик впился зубами в ее задницу и они с хохотом свалились с кровати. В тот день голодным он не ушел, это точно. К счастью, под рукой оказалось множество полотенец.

А вчера, в воскресенье, Пайпер устроила ему, как она выразилась, день праздности. Она приготовила ему ванну с пеной, терла ему спину и мыла голову. Потом укутала в красивый шелковый халат, который купила специально для него, и настояла на том, чтобы сделать ему педикюр, пока он будет смотреть игру «Соке» по телевизору. Он, конечно, сказал нет. Педикюру, естественно, а не игре. Любой нормальный мужчина поступил бы так же. Но когда Пайпер надулась и села ему на колени, он уступил и вскоре уже стонал от удовольствия, а сильные пальцы Пайпер мяли ему подошвы ног. Выяснилось, что существует прямая неврологическая связь между ступнями и пахом. Кто бы мог подумать!

А теперь настало утро понедельника, и, хотя вот-вот должна была начаться планерка, Мику хотелось сложить на столе руки и упереться в них лбом.

В его открытую дверь быстро постучали, и на пороге возник Линк Норткат, вооруженный дымящейся чашкой кофе и с противной ухмылкой на лице.

— Опять засиделись допоздна, планируя кампанию по сбору средств? — спросил он, без приглашения усаживаясь в кресло напротив.

— Ага, — ответил Мик. — Бен Аффлек согласился участвовать в записи рекламного ролика нашей осенней экспозиции.

Линк фыркнул.

— Ну да.

Мику нравился их разговор. Линк был скучным парнем — печальное положение дел для человека, которому едва исполнилось тридцать, — и Мик считал чуть ли не своим долгом немного встряхнуть его.

— Кстати. — Он сделал вид, что роется в бумагах на столе, хотя то что ему было нужно, лежало как раз под рукой. — Сделай доброе дело, позвони секретарю Аффлека и скажи ей, что нам пришлось изменить время записи на студии. Ладно? — Он протянул Линку компьютерную распечатку. — Ее номер и вся информация здесь.

Линк прищурился и медленно протянул руку за листом, словно тот мог его укусить. Мик наблюдал, как у его помощника загораются глаза и начинают трястись пальцы. Потом глаза Линка стали круглыми, как блюдца.

— Конечно! — сказал он. — Без проблем. Займусь этим прямо сейчас.

Когда молодой человек выбегал из офиса, Мик напомнил ему, чтобы тот закрыл за собой дверь.

Через десять минут Линк вернулся, растолкал впавшего в глубокий сон Мика и поинтересовался, собирается ли тот идти на планерку. Мик встал. Пошел в конференц-зал. Сел. Но не прошло и пяти минут совещания, как он бросил взгляд на Пайпер и увидел, что та смотрит невидящим взглядом с загадочной полуулыбкой на лице, а на шее у нее красуется порядочных размеров засос. Мик послал ей сообщение. Она сразу поправила воротничок и улыбнулась ему.

Позднее Мику пришло в голову, как забавно, что на работе они с Пайпер уже вошли в некую колею. Каждый день около половины четвертого он заходил в ее рабочую комнату узнать, не желает ли она выпить чашечку чая в музейном кафе. Этот понедельник не составил исключения. Мик спустился на лифте в подвал и постучал в дверь. Нет ответа. Он приоткрыл дверь.

— Пайпер?

Тишина.

И тут он вспомнил. Пайпер говорила, что у нее встреча за пределами музея и вернется она не раньше шести вечера. Что-то, связанное с дополнительными артефактами для выставки по Офелии Харрингтон. Хотя, глядя на переполненную комнату, Мик ума не мог приложить, что еще ей могло понадобиться.

Он решил оставить Пайпер записку. Что-нибудь милое и капельку провокационное, чтобы она улыбнулась и вспомнила о нем.

Мик сел за ее стол. Потянулся за ручкой. Его взгляд за что-то зацепился. Пачка бумаги торчала из среднего ящика стола, и к верхней странице был приклеен кислотно-желтый листок для заметок.

На нем было нацарапано: «Мику нравится стоя?»

— Что за…

Мик полностью выдвинул ящик и достал из него увесистую пачку чего-то, что походило на ксерокопии исторических документов.

Потребовалось несколько секунд, чтобы настроиться на мелкий, изобилующий украшениями почерк. Но когда глаза привыкли, первыми словами, которые он прочел, были: «Чем глубже он врывался в меня, тем теснее я жалась к нему, запутавшись пальцами в его густых волосах, скрестив ноги у него за спиной. Твердый дуб двери врезался мне в спину».

Все тело Мика загудело. Он принялся лихорадочно перелистывать страницы, пытаясь переварить, понять, придумать какое-то альтернативное объяснение тому, что видит. Но его не было.

Дневники? С описаниями постельных сцен? Дневники Офелии Харрингтон с описаниями постельных сцен? Офелия была…

Мик резко выпрямился.

Быть такого не может.

Он стал читать дальше. И еще дальше.

Его бросило в пот. Мик перевел взгляд на часы в рабочей комнате. Четыре. Он просидел здесь уже полчаса. До возвращения Пайпер оставалось немного времени, но до шести тянуть нельзя. Нужно вернуть все в ее ящик до пяти. Копировать документы в музее, очевидно, нельзя. По какой-то причине никто не знал об их существовании, и Мик не намерен что-то менять.

Он прижал бумаги к груди. Пока ждал лифт, в мыслях начало проясняться. Офелия Харрингтон была куртизанкой, и в дневниках содержатся подробности ее эротического пробуждения, которые Пайпер, по всей видимости, использовала, чтобы соблазнить его.

Мик поднялся на лифте в холл, думая, что в этом нет ничего страшного. Ничего особенно страшного. С технической точки зрения. Ну и что, что Пайпер черпала вдохновение из порнографических дневников двухсотлетней давности? Она явно думала, что привлечь его внимание можно только с помощью каких-то ухищрений.

О Пайпер. Детка.

Мик добрался до места назначения в двух кварталах от музея. Бросил кредитную карточку на стойку «Сэр Спиди»[26], снял с листов зажимы и выбрал на ксероксе с самообслуживанием режим автоматической подачи бумаги. Когда копировальная машина загудела в ритме сердцебиения, Мик потер лицо ладонями. Помотал головой.

Пайпер использовала похождения другой женщины, чтобы создать собственные. Она сделалась бесстрашной обольстительницей, потому что считала это необходимым, чтобы привлечь его внимание. И это сработало. Эта мысль чуть не разбила ему сердце.

Внезапно Мик похолодел. Волосы на руках встали дыбом. Он резко обернулся, но люди вокруг не обращали на него ни малейшего внимания. Копир остановился. И запищал: застряла бумага.

— Прошу прощения, — обратился он к мальчишке за стойкой. — Мне нужна помощь.

Примерно через пять минут приятный молодой человек починил копир, выбросил смятую страницу в мусорное ведро и снова запустил машину.

— Спасибо, — сказал Мик, протягивая ему пару долларов.

Наблюдая, как страницы собираются в пачку, Мик подумал, что эти дневники представляют собой нечто большее, чем руководство по вдохновенному сексу. Пайпер готовила выставку, посвященную этой женщине, но «соль» ее истории прятала у себя в столе. Что она затевала? О чем она думала?

Когда Мик выходил из копировального центра, его кольнуло недоброе предчувствие, и он настороженно огляделся по сторонам. Глупости, сказал он себе.

В четыре пятьдесят дневники снова лежали в столе у Пайпер. Мик рано ушел с работы, прихватив свою контрабанду. Вечером он будет ждать от Пайпер звонка, а пока зайдет в паб опрокинуть пинту-другую пива и немножко почитать.


Как только Мик растворился в потоке прохожих, Линк Норткат выскочил из своего укрытия и проскользнул в «Сэр Спиди». Он делал вид, что изучает настенную витрину, пока все сотрудники не оказались занятыми. Тогда он непринужденно наклонился — как будто потягивался — и выхватил из мусорной корзины помятый лист.

Насколько это было возможно, Линк разгладил бумагу, досадуя, что часть текста осталась безнадежно исковерканной. Он пробежал взглядом по старомодному письму и сразу понял, что это страница какого-то исторического документа, возможно, даже дневника.

Несколько слов из первого предложения — и глаза у Линка полезли на лоб.


Моего милого Роберта не интересовали восхитительно порочные практики, которые открыли мне ночи с Сударем, и я намеревалась найти нового любовника, который был бы гораздо смелее и предприимчивее.


Линк остановился. Он оглянулся через плечо, чтобы удостовериться, что рядом никого нет. Чем бы ни была эта чертова бумажка, тут явно какой-то секрет, иначе Мэллой не приходил бы сюда копировать ее. Он продолжил читать.


В конце концов я с распростертыми объятиями приняла распутность куртизанки Ласточки и уже не жила в мире Офелии Харрингтон. Это имя и связанная с ним предсказуемая жизнь умерли для меня. Я ни во что не ставила так называемую добродетель пристойности.


Линк сложил бумажку вчетверо, сунул ее в карман брюк и посмеивался про себя всю обратную дорогу в музей.

Глава двадцать первая

Мик забыл о городской жаре, как только нырнул в паб «Мэллойс». Как всегда, тесное заведение было погружено в прохладный полумрак, нарушаемый лишь сверкающей медью кранов, отполированным красным деревом стойки и начищенным до блеска зеркалом за ней.

Мик вдохнул, и ему показалось, что вместе с воздухом он втягивает в себя историю своей семьи. Вдруг он остановился. Что-то было не так.

Никто не встречал его.

Оглянувшись по сторонам, он увидел пару за крошечным столиком у витрины. Те не замечали никого, кроме друг друга, и пиво в их пинтах было почти нетронутым. Одинокий старичок, которого Мик никогда не видел раньше, сидел, сгорбившись, на табурете. Его одежда явно знавала лучшие времена.

А за барной стойкой никого не было.

Мик бросил свою пачку от «Сэр Спиди» на один из столиков и нырнул под крышку стойки. Он как раз надевал фартук, когда из вращающейся кухонной двери выскочила Эмили.

— Привет, Эм. Где…

— Я послала его в баню, — ответила Эмили, протягивая тарелку с яичницей и чипсами потрепанному посетителю. — Приятного аппетита, — пожелала она ему.

Старик набросился на угощение, как будто не ел неделю. Мику пришло в голову, что так оно, наверное, и есть.

Эмили повернулась к Мику, уперла руки в боки, поджала губы и спросила:

— Налить тебе пинту?

— Нет. Спасибо, ничего не надо, — ответил он, заметив про себя, что она так и не объяснила, куда подевался его брат.

Конечно, все знали, что Эмили кормит бездомных и подбирает бродячих котов, но к этому моменту Мику очень хотелось удостовериться, что его брата не порубили на куски и не засунули в морозилку.

— Он в переулке, — со вздохом сказала Эмили. — Я закрыла у него перед носом служебный вход, так что если он вернется, то только через парадный.

— Что случилось?

Лицо Эмили погрустнело, и Мик решил, что она вот-вот заплачет, что для нее было неслыханно.

— А ну его. — Она повернулась на коротких, крепких ногах, махнула рукой и, схватив тряпку, принялась вытирать стойку такими резкими движениями, что могла содрать с дерева полировку. — Ничего, разберемся как-нибудь. Наверное.

Эм и Каллен могли порой повздорить, но сегодня невестка Мика выглядела не на шутку расстроенной, что было не в ее стиле. Он медленно подошел к ней и положил руку на ее дергающееся плечо.

— Эмили? Что происходит?

Она обернулась и с зажатой в руке тряпкой принялась жестикулировать.

— Этот дуралей выставил паб на продажу! Он звонил маклеру!

Мик почувствовал, что у него отваливается челюсть.

— Что… Когда он это сделал?

— Сегодня. Я застала его, когда он говорил по офисному телефону. — Эм воздела руки над головой, подняв тряпку, как белый флаг. — Мы даже не приняли окончательного решения на этот счет, а он за моей спиной…

Парадная дверь распахнулась, и на пороге появился Каллен. Его грудь тяжело вздымалась, а все, что выше воротника, побагровело от ярости. Ни слова не говоря, он нырнул под крышку стойки и надел чистый фартук. Эм смерила мужа таким испепеляющим взглядом, точно перед ней стоял сам Сатана, и пошла обратно на кухню.

К этому моменту Мик понял, что его планы на вечер отменяются.


Положа руку на сердце, Пайпер не расстроилась, что Мик застрял в семейном пабе. Она была до такой степени измучена, что еле держалась на ногах, не говоря уже о том, чтобы готовиться к предстоящей ночи греха, хотя ее темой должны были стать расслабление и неспешный секс. Условия слишком благоприятствовали тому, чтобы захрапеть в самый неподходящий момент.

Никогда в жизни у нее не было столько секса. В буквальном смысле, за выходные Пайпер занималась любовью больше, чем за все свои тридцать лет, вместе взятых. А качество секса?

Несравнимое. Небо и земля. Она думала, что такое бывает только в романах с полуголыми мужчинами на обложках. Все это было шоком для ее организма.

Поэтому в понедельник вечером Пайпер повалялась в горячей ванне, надела старую, поношенную ночную рубашку и забралась под обветшалые хлопковые простыни.

Почти сразу запиликал телефон. Звонила Бренна.

— Алло.

— Почему ты берешь трубку? — спросила она. — Сейчас тебе самое время вскрывать баночку с массажным маслом.

Пайпер усмехнулась, слишком усталая, чтобы как следует посмеяться.

— На сегодня пришлось устроить перерыв. У брата Мика проблемы в пабе. Продолжим завтра с того места, на котором остановились.

— Хм. Но все идет хорошо?

— О да.

— Никакой неловкости по утрам на работе?

Мисс Мид начала тереться о руку Пайпер, требуя к себе внимания. Та почесала ее за ушком и вдруг почувствовала себя виноватой: последнее время внимание здесь уделяли только одной киске и не той, что с четырьмя лапами.

— Ничего такого, если не считать, что я явилась на планерку с гигантским засосом на шее.

Бренна с шумом втянула воздух.

— Косметический карандаш отлично его закрасил.

— А как прошла встреча с Базом? Он сможет тебе помочь?

— Ах, Бренна, он был великолепен! Думаю, он меня спасет.

Басил Тейт в свое время был аспирантом Бренны, а теперь работах доцентом в Амхерсте[27]. Он специализировался на историческом контексте промискуитета и имел десятки связей, которые, по его словам, могли помочь раздобыть артефакты для выставки, посвященной британской куртизанке, жившей в начале девятнадцатого века. Большинство его знакомых, к сожалению, жили в Лондоне и Париже, но Баз назвал ей имя частного коллекционера в Филадельфии и одного своего друга, который работал в Нью-Йоркском Музее секса.

— Когда я думаю, сколько работы мне надо сделать, я начинаю задыхаться.

Бренна рассмеялась.

— Ты все успеешь. Тысячу раз говорила, что у тебя есть я.

Пайпер улыбнулась, понимая, что никогда не отвечала Бренне так, как собиралась сделать это сейчас.

— Ловлю на слове, — сказала она, и это была не пустая фраза.

Повесив трубку, девушка потянулась за копиями дневников Офелии, за которыми забежала в офис, прежде чем ехать домой. Первым делом предстояло выбрать дюжину цитат, чтобы потом увеличить и выставить их копии в рамочках на всеобщее обозрение. Пайпер просматривала уже знакомые слова и мысли, как вдруг заметила, что несколько страниц лежат не на своем месте. Это показалось ей странным, потому что она вроде бы не снимала зажимы и не перекладывала листы.

Впрочем, последнее время Пайпер пребывала в таком состоянии, что с трудом могла припомнить, какой на дворе век.


«Мэллойс» захлестнул неожиданный наплыв посетителей, и Мик помогал Каллену за стойкой часов до восьми, пока Эмили жонглировала закусками и основными блюдами. Когда Каллен стал без проблем справляться сам, Мик нашел себе тихий уголок и набросился на пирог с говядиной и картофельное пюре со шпинатом, заполировав все это великолепие от Эмили двумя пинтами «Мерфис». Только после этого, когда желудок заполнился и он удостоверился, что брат с невесткой будут обсуждать свои проблемы как взрослые люди, он включил на баре лампу и взялся за дневники Офелии Харрингтон.

Какое занимательное чтиво! Офелия была совсем еще девочкой, когда послала тетю с дядей куда подальше и начала жить своей жизнью. Лебедь была выше всяких похвал. А как вам этот Сударь? Мик смеялся от души. Это же надо, разгуливать в маске и лишать девушек невинности, настаивая при этом, чтобы они называли его «Сударем»!

Вскоре смех Мика начал стихать. Пришлось признать, что этот парень в маске что-то понимал. Кроме того, Мик вычислил, что, если они с Пайпер проходили грехи куртизанки по порядку, а так оно и выглядело, сегодня им предстояла медленная и чувственная любовь.

Он отложил документы в сторону и вздохнул. Как иронично, что его первым порывом было поделиться с Пайпер. Он скучал по своей любовнице. Даже подумывал позвонить ей, просто чтобы услышать голос.

С новым приливом любопытства он пробежал глазами первый том, чтобы узнать, какие грехи его ждали. Выяснилось, что это гнев, алчность и гордыня. Не надо быть гением, чтобы догадаться, как эти прелести могли преобразиться в двадцать первом столетии. Мика бросило в жар.

Он резко выпрямился на стуле, шокированный внезапным озарением. Как бы ни захватывали его все эти приключения в постели, они были всего лишь красивой упаковкой того, что он переживал с Пайпер. Он тосковал не по упущенному греху дня, — он тосковал по ней. Ему недоставало смеха Пайпер, ее нежности и той смеси невинности и разнузданности, которая кружила ему голову.

Мика кольнула игла тревоги. Какого черта он делает? Влюбляется в женщину, при этом надеясь, даже планируя, колесить по миру и снимать телешоу.

Внезапно над ним возник Каллен.

— Что читаешь?

Он склонился над книгой и сунул нос, куда не просили.

Мик захлопнул страницы.

Каллен взревел от смеха.

— Расслабь батоны, Магнус! У тебя там что, голые бабы, что ли?

Мик сунул дневники в пакет «Сэр Спиди», понимая, что ни за какие коврижки не станет делиться английским порно двухсотлетней давности со своим братом, — тот потом прожужжит ему все уши. Кроме того, это была чужая тайна, и не ему было ее раскрывать. Он вообще не должен был знать о существовании дневников.

— Просто документы, — сказал Мик.

— Да? Ну, мы сворачиваемся. Ты вроде поговорить хотел.

Мик кивнул и вышел вслед за Калленом, прихватив грязные тарелки. Они втроем собрались на кухне. Мик и Каллен сидели на стульях, а Эмили навалилась на дверной косяк, одним глазом поглядывая на бар, а другим на монитор видеонаблюдения, нацеленный на парадный вход и обеденный зал.

— Говорят, ты хочешь продать заведение.

Мик решил не ходить вокруг да около.

— Кто говорит? — Каллен бросил взгляд на Эмили. — Это был предварительный телефонный звонок для сбора информации и все такое.

Эмили уронила подбородок на грудь и смерила мужа взглядом, который не нуждался в объяснениях.

— Не делай этого. — Мик налег на стол. — Позволь мне вложить деньги в паб. Я помогу тебе выкарабкаться из временных неурядиц, и дальше будем работать вместе. Я… — Мик сделал паузу, понимая, что если он заикнется о реалити-шоу, то должен будет кровь из носу получить этот контракт. — Возможно, мои дела примут такой оборот, что вам больше не придется беспокоиться о деньгах.

Каллен и Эмили ошарашенно переглянулись.

— Ты выиграл в «Мега Миллионе»?[28]

Мик покачал головой.

Каллен сложил руки на груди.

— Не глупи, Магнус. Ты и так совладелец. Папа оставил паб нам двоим. Он такой же твой, как и мой.

— Тогда какого черта ты пытаешься продать его у меня за спиной?

Каллен выпучил глаза.

— Ха! Я тут вкалываю как проклятый каждый день, чтобы не помереть с голоду в кризис!

Мик улыбнулся.

— Вот именно, старина, — сказал он, похлопывая брата по плечу. — Не пора ли мне внести свою лепту?

Пока братья спорили, Эм поглядывала на них, нервно теребя свой хвостик.

— Хватит, — сказала она таким тихим голосом, что оба мужчины в тревоге умолкли. Эмили посмотрела на мужа. — Будь любезен, объясни, какие именно у нас неурядицы? Я прекрасно вижу, что мы здесь не загребаем деньги лопатой, и знаю, что наши платежи на несколько недель просрочены. Но, может быть, ты мне чего-то недоговариваешь?

Каллен шумно сглотнул.

— Мы… э-э… месяца на три просрочили выплату по закладной, — сказал он.

Эмили заморгала.

— Закладной по дому или по пабу?

— По обеим.

— Что?!

— А, черт, — Каллен провел ладонью по лицу. — Я надеялся все уладить, прежде чем ты узнаешь. Не хотел тебя волновать. Но выручки с каждым днем становилось все меньше и меньше… — Он попытался улыбнуться. — Хотя сегодняшний вечер может оказаться знаком, что времена меняются к лучшему.

— Ох, ради бога, Мэллой, — сказала Эм, недоуменно качая головой. — Ты все это скрыл от меня? Зачем? Я имею право знать, даже если нас понесет в пекло на хромой козе. И вообще, я думала, что мы команда.

Каллен пристыженно понурил голову.

— Я просто не хотел… этого, — сказал он. — Не хотел, чтобы ты узнала, что я подвел тебя, подвел детей.

— Послушайте, — обратился Мик к обоим, — вам со многим надо разобраться, но мое предложение по-прежнему в силе. Я скопил около пятнадцати тысяч, и они ваши. Оплатите закладные и счета.

Каллен покачал головой.

— Мы не можем этого сделать. Оставить тебя без копейки…

— Не оставите. — Мик усмехнулся про себя, прежде чем пускаться в объяснения, зная, что брат вполне может принять их за шутку. — Скоро у меня будет свое реалити-шоу.

Два раза сердце Мика стукнуло в тишине, а на третий Каллен разразился громовым:

— Ба-а-а!

Эмили шлепнула его по макушке.

— Ты чего? — Взгляд Каллена забегал между Эмили и Миком. — Он нас разыгрывает, Эм. — Каллен помолчал. — Так ведь?

Мик покачал головой.

— Шоу будет на канале «Компас». Я не планировал рассказывать вам о нем, пока дело не сделано и у меня на руках нет контракта на блок серий, но когда всплыла эта история с продажей паба…

Эмили и Каллен молча глазели на Мика.

— Я просто хочу сказать, не переживайте по поводу денег. Не продавайте паб.

Каллен вскочил со стула и чуть не сбил Эмили, торопясь к бару.

— Выпивка за мой счет! — закричал он всем, кто еще оставался в зале. — Мой братишка телезвезда!

Глава двадцать вторая

Следующим вечером Пайпер повернула на аллею, ведущую к кирпичному особняку в георгианском стиле с ионическими колоннами и крутой парадной лестницей, по-прежнему толком не понимая, зачем она здесь.

Сегодня после обеда Мик сунул под дверь ее рабочей комнаты таинственную записку, в которой просил встретиться с ним вечером в историческом гостевом доме Таун-Гейт, что в получасе езды на юг от Бостона.

Будучи послушной — и постоянно возбужденной — девочкой, Пайпер заехала домой покормить Мисс Мид, прихватила пару вещей для ночевки и сделала, как ее просили.

Она постучала в глянцевую черную дверь, с интересом заметив низкое веерообразное окно над входом, украшенное типичным для того периода каплевидным узором.

— Здравствуйте, здравствуйте!

Приятная пожилая женщина открыла дверь гостиницы, приглашая Пайпер в волшебный мир. Та широко распахнула глаза при виде исторически достоверного великолепия фойе с насыщенно-бордовыми полосатыми обоями в стиле эпохи Регентства, консольной железной лестницей, которая грациозным изгибом поднималась вверх, и разукрашенным в индокитайском стиле светильником над головой.

— Да, доктор Мэллой говорил, что вас заинтересует история дома, — с улыбкой проговорила женщина. Она протянула руку.

Нанетт Бенсон, хозяйка гостиницы.

— Пайпер Чейз-Пьерпонт.

Нанетт весело улыбнулась.

— Прошу, входите.

Когда хозяйка повела Пайпер на обзорную экскурсию по первому этажу, той приходилось бороться с желанием охать и ахать. Она ничего не могла с собой поделать — перед ней была классическая палладианская отделка. Девушка любовалась высокими узкими окнами и мраморным камином с колоннами. Потом увидела у стен шератоновские гостиные кресла из красного дерева с красными бархатными подушками и ножками в виде сабель — все это на фоне желтых лощеных ситцевых драпировок. Имелись даже такие тонкие декоративные штрихи интерьера, как стеклянный павлин на каминной полке, цветочные картины в рамках и серебряный поднос… Пайпер почти видела перед собой Ласточку, как та скользит по коридору и как за ней тянется треугольник подола ее юбок.

— Подозреваю, вы не хотите весь вечер разглядывать безделушки, — сказала Нанетт, поведя бровью. — Вот, возьмите мою карточку. — Она протянула Пайпер элегантную белую визитку и ключи. — Первая дверь слева на верхнем этаже. Этим вечером вы у меня единственные гости — будний день и все такое, так что не стесняйтесь гулять по дому. — Дама похлопала Пайпер по руке. — Приятного пребывания.

Немного смущенная и все еще изумленная красотой обстановки, которая ничем не уступала музейной, Пайпер спрятала карточку в карман, зажала ключ в руке и стала подниматься по лестнице. Она отперла замок, повернула медную ручку и распахнула дверь в… будуар Ласточки?

Сумка с вещами упала на пол. Пайпер услышала стук собственного сердца. Что Мик затеял?

Она вошла в небольшую гостиную, насыщенно-желтые стены которой мерцали в пламени свечей. Взгляд сразу же упал на роскошную кушетку в центре комнаты с изогнутыми ручками из позолоченного дерева и голубой в золотистую полоску шелковой обивкой. Рядом был внушительных размеров круглый стол красного дерева, украшенный цветами и подносом с фруктами, сырами и ломтями хлеба. Картину дополняла бутылка красного вина, уже откупоренного и выдыхающего свой аромат в комнату. Пайпер заметила два бокала для вина. Две тарелки.

У нее закружилась голова.

И одного мужчину.

Она чуть не упала в обморок при виде его. Похоть и тревога в равной мере захлестнули ее.

Он стоял, навалившись на косяк, в дверях примыкающей к комнате спальни. Темные кудри обрамляли его лицо, на губах играла лукавая улыбка. Книзу от пояса он был одет в облегающие нанковые брюки и черные ботфорты. Сверху его наряд состоял из расстегнутого жилета, белой льняной рубашки свободного покроя, открытой до рельефного живота, и болтающегося на шее галстука.

Но больше всего девушку потрясла черная атласная маска, закрывавшая его лицо от ноздрей до лба.

Сударь?

Мужчина в маске сделал три шага ей навстречу. Пайпер видела, как при каждом движении сильные мускулы его бедер сжимаются и разжимаются, волнуя края живота. Она была заворожена его мужской красотой, но сбита с толку.

Цепляясь за тот факт, что она не рехнулась и этот шикарный мужчина не кто иной, как Мик Мэллой, Пайпер задавалась единственным вопросом: как он узнал? Не потому ли страницы лежали в другом порядке? Стоит ли злиться на Мика за то, что он шарил у нее в кабинете?

О боже, нет! Он видел все мои пометки!

Сгорая от стыда, девушка попятилась к выходу.

— Нет-нет.

Ее схватили за руку. Пайпер уставилась в кобальтово-синие глаза, сверкавшие под маской.

— Сегодня ты моя.

Она горько усмехнулась и попыталась вырваться. В ответ ее прижали к груди.

— Не сердись, — проговорил он тихим, хриплым голосом, проводя губами по ее щеке, от скулы к шее. — Все это для тебя, Пайпер. Если тебе не понравится, мы прекратим. Но сегодня все для твоего наслаждения, для твоих фантазий.

Пайпер отклонилась назад и заглянула в глаза Мику. Она не увидела насмешки, хотя следовало признать, что не так просто читать выражение лица, если оно в маске. И потом, ее немилосердно отвлекал рот Мика, такой восхитительный и эротичный — единственная черта, не скрытая под черным атласом.

— Я… — Пайпер осеклась, внезапно раздавленная чувствами. — Мне стыдно.

— Нет! Не надо! — Мик обхватил ее подбородок ладонью и приподнял его, заставив посмотреть на себя. — Вчера я сел за твой стол, чтобы оставить записку, и увидел свое имя на листочке, помечавшем пачку бумаг. Мне стало любопытно. Я не должен был смотреть. Это не мое дело. Прости. Но, начав читать, я оказался на крючке… почти под гипнозом. Ее история поразила меня как ученого, но, сознаюсь, в первую очередь она просто завела меня с пол-оборота.

— Кто-нибудь видел, как ты читал дневники?

— Пайпер, — сказал Мик, беря ее за плечи, — я понял, что у тебя были веские причины не говорить о дневниках как о части своей выставки, и я сохранил твой секрет. Я сходил в копи-центр и через двадцать минут вернул твой экземпляр на место. К моему экземпляру никто, кроме меня, не прикасался. Сегодня он тоже со мной. Я подумал, что мы могли бы повеселиться с ним. Или сжечь его к чертовой матери, если захочешь.

Пайпер залюбовалась живым воплощением женских фантазий. Удивительно, что Мик пошел ради нее на такие подвиги, ибо и обычный Мик Мэллой был для нее невыносимо привлекательным. А Мик Мэллой в образе Сударя? Когда знакомый бархатный акцент преобразился в будуарный шепот? Когда эти глаза так замерцали? А мужской набор упакован в такие узкие брюки для верховой езды?

Это наверняка противозаконно.

— Все будет хорошо, Пайпер. — Мик притянул ее к себе и крепко обнял. Его большие руки задвигались по ее спине, и она почувствовала, что тает. — Я просто хочу сделать для тебя что-нибудь особенное этой ночью, — прошептал он. — Хочу кормить тебя, играть с тобой и смотреть в твои глаза, когда начнется воплощение твоих самых диких фантазий.

Пайпер подавила улыбку.

— Берегись, девочка, ибо я планирую заставить тебя произносить слово «кунка» и наблюдать, как ты превращаешься в дикую, развратную блудницу.

Пайпер закрыла глаза и утопила смех в пушке его мускулистой груди. От него исходило тепло и пахло мужчиной. Ей захотелось вонзить в него зубы.

— А потом продолжим изучать грехи, как написано. Может быть, даже придумаем парочку своих по дороге. Звучит реально?

— Пожалуй.

Он должен был почувствовать, что ее улыбка на его груди стала шире.

— Вот и ладненько. — Мик слегка отодвинул ее и ласково похлопал по попе. — Тогда будь хорошей девочкой, иди в спальню. Освежись, если хочешь. Я приготовил для тебя кое-что надеть.

Пайпер повела бровью.

— Я думала, сегодня ночь моих фантазий.

Мик запрокинул голову и расхохотался, будоража ее своим бархатным, хриплым смехом.

— Так и есть. А теперь делай, что сказано, — надевай штучку, которую я для тебя приготовил, и поскорее забирай отсюда свою симпатичную попочку.

Пайпер послушалась и вышла в спальню, улыбаясь и размышляя. Она быстро приняла горячий душ, убеждая себя, что не сердится на Мика за дневники. Она все равно собиралась ему рассказать, потому что нуждалась в его помощи для организации выставки. Пайпер расчесала волосы, заново подвела глаза и взяла с кровати «штучку», в которую Мик пожелал ее сегодня одеть.

Она с первого взгляда поняла, что вдохновило Мика на этот выбор. В первую ночь, когда Лебедь отослала девственную Офелию в объятия Сударя, на той было надето нечто подобное — полупрозрачная тога, свободно завязанная на шее и не скрывающая ни единого контура, ни единой округлости тела.

В самом деле, это больше, чем нагота.

Пайпер прошлепала босыми ногами к порогу гостиной, но остановилась, как только переступила его. Ей необходимо было перевести дух. Мик сидел, вальяжно развалившись на кушетке. Маска по-прежнему скрывала его лицо, пламя свечей золотило кожу, его длинные ноги были широко расставлены, рубашка расстегнута, а на губах играла полуулыбка. Он похлопал себя по бедру, давая понять, куда она должна сесть. Пайпер повиновалась и пошла к нему. Легкая ткань развевалась у нее за спиной, и все ее прелести были открыты взгляду Мика.

Он кормил и дразнил ее, сначала опуская клубнику ей в рот, а потом вынимая ее зубами. При этом его руки беспрестанно ласкали ее тело. Он поил ее вином, но ровно столько, чтобы она расслабилась, говорил он, а не до той степени, когда чувства начинают притупляться.

Кончики его пальцев ласкали внутреннюю сторону ее бедра, покручивали соски. В какой-то момент Мик обмакнул пальцы в вино и приспустил платье, чтобы наблюдать, как оно капает на затвердевший сосок. Потом он слизал вино.

— Ты так прекрасна сегодня. — Мик водил носом по ее щеке и шее, посылая электрические разряды по всему телу. — Ужасно говорить тебе об этом, но твои соски твердые, как морская галька.

Пайпер рассмеялась.

— Не могу сказать, что шокирована.

— Они у тебя очень чувствительные. Кто-нибудь говорил тебе об этом?

— Только ты.

— Встань, Пайпер.

Голос Мика стал ниже. Резче. Пайпер встала.

Мик тоже поднялся и остановил на ней взгляд загадочных, наполовину скрытых голубых глаз.

— Мик?

— Да?

— Ты собираешься снимать маску?

Он рассмеялся, и в его смехе Пайпер послышалась фальшивая нотка. Потом он обхватил ее за плечи и притянул к себе.

— Она тебе не нравится?

Девушка хихикнула, и ладони Мика крепче стиснули ее руки.

— Нравится.

— Хорошо, потому что я пока не собираюсь ее снимать. Знаешь почему?

Пайпер покачала головой, ощущая, как в глубине живота сгущаются жар и томление. Она поняла, что ей нравится, когда Мик берет инициативу на себя, дразнит ее, играет с ней — устраивает такие сюрпризы.

— Почему? — спросила она.

— Потому что в этой маске я затрахаю тебя до беспамятства. Никогда не задумывалась, каково это, когда тебя насилует мужчина в маске?

— Как в «Одиноком рейнджере»?

— Маленькая бестия.

Мик подхватил Пайпер на руки, придерживая под спиной и коленками, и понес в будуар. Там он осторожно опустил ее на кровать с роскошным остроконечным балдахином и навис над ней, таинственный незнакомец, мужчина с идеальным ртом (и непревзойденным чувством юмора) — любовник ее мечтаний во плоти.

Потом он поцеловал ее. Его губы и язык осаждали ее, и не успела она опомниться, как уже выгибалась навстречу ему, поднимая бедра к затвердевшей ширинке его английских брюк.

— Сними это, — приказал Мик, дергая за ткань, которая и так еле держалась на теле, пока не освободил руки Пайпер. Он отшвырнул тогу на пол. — Я хочу, чтобы ты была абсолютно голой подо мной, — объяснил он, захватывая горячими руками ее груди, ребра, живот.

Обхватив ладонями ягодицы, он еще крепче прижал девушку к своей ширинке.

— Чувствуешь? Это для тебя, Пайпер. Мой член, моя страсть и эта ночь — все для тебя. — Его рот, горячий, сладкий и такой влажный, опять налетел на ее губы. — Но у меня есть условие.

— Что угодно, — отозвалась Пайпер, смутно осознавая, как он играет с ней, и удивляясь отчаянию в собственном голосе.

Мик опять зашелся демоническим смехом.

— Сегодня я хочу смешивать и сравнивать грехи. Я планирую заняться с тобой любовью перед зеркалом, вон там, чтобы ты смотрела, как я наслаждаюсь тобой. Я задействую пару игрушек и заставлю тебя умолять о том, что тебе нужнее всего. И еще я хочу связать тебя. Это вопрос доверия. Ты мне доверяешь?

У Пайпер кружилась голова. Она тонула в пламени свечей и ощущении прижатой к ней набухшей мужской плоти. Доверяет ли она ему? Разумеется, да. Ведь она с ним, нагая и беззащитная, не так ли? Он знает все ее тайны.

— Доверяю, — проговорила Пайпер, глядя на Мика, такого большого, мужественного и красивого.

Он взял ее за руки, поднял их над головой и широко развел в стороны. В следующее мгновение она почувствовала, как на ее запястья ложатся шелковые шнуры.

— О… — выдохнула она.

Он раскрыл ладонь и нежно надавил ей на живот. Пайпер почувствовала под спиной прохладу шелковых простыней. Потом руки Мика двинулись к ее бедрам. Он широко раздвинул их и уперся в каждое основаниями ладоней, заставив Пайпер задрожать от удовольствия и пустив по ней волну тепла, которое, пройдя по всему телу, собралось между ее ног.

Тогда он стал связывать ей лодыжки.

— Ничего себе, — ахнула она.

Мик усмехнулся, заскользил вниз по ее телу, и вот уже его горячее дыхание коснулось ее щели. Пайпер чувствовала, как становится шелковой от желания. Мик целовал ее нежную плоть, чуть не доходя до набухших губ, легонько дергал завитки ее волос, покусывал ее холмик, все время избегая того, чего ей больше всего хотелось — ощущения его губ, языка и зубов на ее клиторе и внутри половых губ.

Она взвыла от досады.

— Хочешь большего?

— Господи, да.

Он смилостивился, и его пальцы заскользили по ее щели, собирая сок и растирая его по всей поверхности.

— Нравится, любимая?

Кивнув, Пайпер почувствовала, что пальцы Мика осторожно открывают ее. Она ощущала себя полностью в его власти, в буквальном смысле связанной по рукам и ногам, прижатой к простыням.

— Я буду лакомиться тобой, раскрывать тебя, а потом распоряжаться тобой, беззащитной в моих руках, делать с тобой, что пожелаю.

Пайпер застонала. Ее лихорадило от сознания, что она выглядит как шлюха, предлагающая себя без доли стеснения, бесстыдно раздвигающая ноги. Никогда прежде она так остро не чувствовала, что отдается, что ею владеют. Казалось, они играют на грани чего-то опасного и темного, но именно это их заводило и пьянило.

Мик опустил губы на ее клитор и одновременно скользнул пальцем внутрь, пока не уперся в самую чувствительную, живую часть ее женственности, и она почти сразу почувствовала приближение оргазма.

— О нет, не смей!

Он вынул палец и еще раз лизнул клитор, заставив Пайпер выгнуть спину в сладкой муке.

— Ты не кончишь, пока я тебе не разрешу. — Он улыбнулся, и девушка увидела, как вспыхнули под маской его глаза. — Сегодня ночью ты вся моя. Разве я забыл предупредить?

Распятая на постели, изнемогающая от желания, Пайпер рассмеялась. Она понимала, что такой поворот вполне справедлив, поскольку в первую ночь она делала с Миком практически то же самое, только без веревок.

— Скажи, что ты моя, — велел Мик без тени веселья в голосе.

— Я твоя, Мик, — без колебаний ответила Пайпер.

— Хорошо. Тогда я должен потребовать, чтобы ты сделала для меня кое-что.

Пайпер посмотрела на него из-под тяжелых век.

— Все, что угодно.

Его губы изогнулись в лукавой улыбке.

— Сегодня зови меня Сударем.


Он потерял счет времени. Пламя свечей растекалось по их телам, покрывая кожу золотом. Поцелуи сливались в экстазе, а экстаз длился часами. Он овладевал ею столько раз, что нельзя было сосчитать, поворачивая и так и эдак, связывая и освобождая, распаляя павлиньими перьями и позволяя сходить в душ, только чтобы на обратном пути наброситься, прижать к стене и отыметь, как делали викинги во время своих яростных налетов.

Переведя дух, он шепнул в ее запотевшее ухо:

— Кстати, ответ «да»: Мику нравится стоя.

Много часов спустя они допили вино и доели сыр, не оставив ни крошки.

В какой-то момент, когда они лежали без сил, изнуренные и мокрые, Мик стянул маску на лоб и отшвырнул в сторону. Они молча смотрели друг на друга, а потом расхохотались. Но ни с того ни с сего глаза Пайпер наполнились слезами и ее смех превратился во всхлипывания.

— Что такое?

Мик принялся гладить ее лицо.

— Это чудо, — проговорила она, вытирая слезы. — Я никогда не думала, что нам с тобой выпадет второй шанс. Но ты здесь, со мной, и даришь мне столько радости, что иногда трудно поверить, что это не сон.

Мик покачал головой, чувствуя, как у самого на глаза наворачиваются слезы. Господи, он же влюбляется в нее!

— Это ты чудо, моя милая Пайпер, мое прекрасное, талантливое и похотливое создание, которое только начало расправлять крылья. — Он прижался губами к ее лбу. — И я счастливец, потому что мне выпало любоваться твоим полетом.


Пайпер села на постели. Между грудей скопился пот, сердце билось в ушах. Глотнув столько воздуха, сколько было возможно, Пайпер протянула руку и включила ночник.

Она чуть не завизжала. Они находились в незнакомой спальне, обставленной красивой мебелью в георгианском стиле, свечи были в медных подсвечниках. Она лежала в огромной кровати и над головой у нее изящно изгибалась арка балдахина из белого кружева.

— Ой!

Она посмотрела на голого мужчину, лежавшего рядом, и на черную атласную маску на подушке у его щеки. Нет, это не часть ее сна. Этот красивый темноволосый мужчина был настоящим. И он щурился и хлопал ресницами.

— В чем дело? — пробормотал Мик.

— Невидимые оковы, — проговорила Пайпер и закрутила головой, удивляясь собственным словам. Откуда они взялись?

— Что-что?

Пайпер сбросила атласную простыню с нагого тела и побрела в ванную. Сон и явь смешивались и кружились вихрем в ее голове до тех пор, пока она не перестала их различать.

Они с Миком в гостинице к югу от Бостона, где Мик устроил для нее ночь страсти и фантазий. Ладно. Трудно поверить, но эта часть реальна: ночь, полная нежности, сильных ощущений и открытий. И Мик все знает о дневниках Офелии. Он поможет ей с выставкой. Все по-настоящему.

Она уснула в его объятиях, удовлетворенная, согретая, любимая и такая счастливая, какой не была никогда в жизни.

Потом ей приснился сон.

Пайпер включила лампу над зеркалом, чтобы рассмотреть свои запястья. Во сне нежная кожа была истерта до крови. Горло болело от криков. Цепи, веревки — нет! То, что ее связывало, было невидимым, и это еще больше разъяряло.

Во сне она кричала: «Как такое возможно?» Она была голой перед толпой зевак, и грязные пальцы незнакомого, омерзительного вида мужчины трогали ее везде. Его противный смех звенел у нее в ушах. От насмешливых выкриков мужчин — франтов из компании лорда Б., что ли? — она едва не теряла сознания.

Потом обстановка изменилась. Теперь Пайпер была частью толпы, сборища мужчин на рынке рабов в Чарльстоне. Озверевшая толпа наседала, крики становились громче, в зловонном воздухе явно ощущался запах страха.

Но кем в этой сцене была она? Юной Офелией, выставленной на аукцион в загородном поместье на потеху английским садистам? Или той Офелией, что тридцать лет спустя стояла посреди жары и духоты Чарльстонского рынка рабов, доведенная до дурноты нечеловеческим ужасом, который видела перед собой, а потом возмутилась до такой степени, что побежала за конюшни в кабинет хозяина рынка, поднимая юбки и увязая в грязи?

А может, все проще.

Пайпер открыла кран и плеснула в лицо холодной воды. Она повисла над раковиной, переводя дух, позволяя воде стекать со лба и щек.

Что, если сон был о ней, Пайпер Чейз-Пьерпонт, — женщине, которую удерживали невидимые цепи, созданные ею самой?

Она закрыла глаза. Вздохнула. Почувствовала, как вода стекает с лица на голую грудь. И она поклялась себе: никогда в жизни больше не буду преуменьшать то, чем являюсь на самом деле.

Пайпер вздрогнула от прикосновения теплой мужской руки, мозолистой ладони к ее обнаженному плечу.

Из зеркала на нее смотрел Мик. Его губы были сжаты, во взгляде сквозила тревога.

— С тобой все в порядке?

Пайпер смущенно улыбнулась. Она взяла полотенце для рук и вытерла лицо.

— До меня наконец дошло, Мик, — сказала она.

Он покачал головой, ожидая подробностей, к примеру, о чем, черт побери! она говорит.

— Прости. Выставка. Центральный образ для истории Офелии.

Пайпер повернулась лицом к Мику. Она обвила руками его шею, а он обхватил ее ягодицы, приподнял и усадил на край раковины. Как будто ничего естественнее и придумать было нельзя, Пайпер раздвинула бедра и привлекла его ближе, скрестив лодыжки на его накачанном заде.

— Мне приснился сон. Такой похожий на явь, — сказала она. — И теперь я знаю, что делать с выставкой по Офелии. Я понимаю, что у меня заканчивается время и по сути нет бюджета, но, думаю, и выбора у меня нет…

— Подожди. Не успеваю за мыслью.

— Мне нужно в Чарльстон, Мик. В Южную Калифорнию. Я должна увидеть это собственными глазами.

Мик смахнул с ее лба прядь мокрых волос и нежно улыбнулся ей.

— Я по-прежнему не понимаю, любимая.

Она кивнула.

— Сюжетная линия в дневниках Офелии Харрингтон, ее борьба против порабощения людей в любом виде. Она не позволила продать себя как рабыню человеку, которого не любила, верно?

На лице Мика появилась кривая усмешка.

— И этот отказ привел ее к стезе куртизанки.

— Да, и к аукциону секс-рабов. Думаю, это навсегда изменило ее. — Пайпер быстро чмокнула Мика. — Но только в 1856 году Офелия начала свой крестовый поход против рабства. С первой публичной речью она выступила после возвращения с рынка рабов в Чарльстоне. Теперь там музей. Мне нужно увидеть его.

— Тогда поедем.

Пайпер удивленно рассмеялась.

Мик навалился на нее, и она почувствовала, как его возбужденный член нащупывает вход в ее тело.

— Позволь преподнести тебе эту поездку в качестве подарка на день рождения, ведь он был совсем недавно.

Первым побуждением Пайпер было сказать «нет», но она сдержалась. Ей нравилось, когда мужчина был с ней щедрым. Это заставляло ее чувствовать себя особенной.

— Ты бы правда поехал со мной?

— Конечно. Устроим себе прогулку на выходных, развеемся. — Он озадаченно улыбнулся ей. — Я планирую пройти с тобой каждый шаг этого пути, Пайпер.

Слова Мика прозвучали так искренне и нежно, что у той потеплело на сердце. Он будет со мной. Он обещал.

Пайпер остановила на Мике испытующий взгляд. Ее губы раскрылись. Она была на грани того, чтобы задать ему самый главный вопрос: Почему? Почему ты ввязываешься в эту чехарду? Ты влюбляешься в меня?

Но промолчала. Она не Офелия. Она Пайпер. Новая, улучшенная версия, конечно, но все равно Пайпер.

Девушка улыбнулась Мику.

— Спасибо. Ты меня очень порадовал.

— Хорошо. Мне нравится тебя радовать.

С лукавой улыбкой Мик скользнул внутрь ее тела, завладевая ее губами и заглушая крик удивления и удовольствия. Не успела Пайпер понять, что происходит, как он подхватил ее на руки, по-прежнему оставаясь внутри нее, и понес на их растерзанную кровать.

Глава двадцать третья

Капитан только что объявил, что они совершили посадку в Чарльстоне, а Пайпер все не могла оторваться от ноутбука. Она работала почти всю дорогу, даже во время пересадки в Вашингтоне. Насколько мог судить Мик, она делала для себя пометки, составляла списки и по сто раз правила чертежи зала.

Мик дал ей такую возможность и сам использовал время, чтобы подогнать собственные дела, но замечал, что с каждым днем она все больше сосредотачивается на выставке и все меньше обращает внимание на него. Он понимал, что это обратная сторона медали. Он большой мальчик. Переживет.

Однако он стал частенько задумываться о старом добром мистере Харрингтоне, ангелоподобном муже Офелии. Как рассказывала Пайпер, этот парень всегда поддерживал жену в ее борьбе против рабства и за женские права, даже когда она стала объектом насмешек, его бизнес оказался в опасности, его мужественность под вопросом, а его семья под угрозой смерти. По словам Пайпер, Офелия как-то написала в письме подруге, что зашла к мужу и предложила остановиться, если хочет. В ответ он поцеловал ее и сказал, что с таким же успехом мог бы попросить ее перестать дышать.

Да, нужно отдать должное парню: тот намного опередил свое время. И установил очень высокую планку для любого мужчины, которого судьба свела с женщиной, одержимой идеей.

Мик поцеловал Пайпер в щеку. Сначала ее глаза вспыхнули, потом она вздохнула, закрыла компьютер и откинула голову на спинку кресла.

— Расскажи, — попросил Мик.

— Знаешь, меня уволят. Вероятно, сразу же, на месте. — Голос ее звучал ровно. — И после у меня будут не особенно радужные перспективы. В наши дни в музеях не слишком жалуют кураторов-феминисток, которые превышают бюджет и действуют за спиной начальства.

Мик обхватил ее рукой за плечи.

— Но миру всегда нужны женщины, которым хватает смелости бороться против системы.

Пайпер искоса глянула на него, и ее губы дрогнули в слабой улыбке.

— Кроме того, я надеюсь, что ты рассмотришь вариант поработать со мной в реалити-шоу.

Пайпер села ровнее и высвободилась из объятий Мика. Ее лицо стало серьезным.

— Есть новости?

Мик покачал головой и вздохнул.

— Если бы…

Как он уже объяснял Пайпер, в переговорах его агента с продюсерами наступило затишье. Телевизионщики говорили, что это вызвано временными сбоями в графике и задержками с утверждением бюджета, но Мика с каждым часом дергало все сильнее.

— Нам до сих пор не дали зеленого света. Это сводит меня с ума.

— В любом случае я не думаю, что смогу работать на тебя, — сказала Пайпер.

Мик рассмеялся.

— Я не предлагал работать на меня, Пайпер, я предлагал работать со мной.

Она пожала плечами.

— Я музейный смотритель, Мик. Это единственное дело, которым всегда хотела заниматься. Это то, что я люблю. Не уверена, что работать на тебя в археологическом реалити-шоу будет лучшим применением моего образования и навыков.

— Со мной.

— Хорошо. — Девушка вздохнула. — Как бы там ни было, спасибо за предложение, но я сама разберусь со своей карьерой.

Мик ничего не ответил сразу. Он должен был убедиться, что его следующий ход будет правильным.

— Между твоей профессией и этим реалити-шоу много общего, — проговорил он наконец, беря ее за руку. — Подумай об этом. Какова цель музейной выставки?

Пайпер усмехнулась примитивности вопроса.

— Это, разумеется, зависит от кураторской направленности музея.

— Хорошо. Конкретно БМКО.

Пайпер поджала губы.

— Инсталляции в Бостонском музее культуры и общества должны учить, развлекать и возбуждать интерес к истории города, к тому, как она связана с его настоящим и будущим.

— Ага, — с улыбкой сказал Мик.

— Ага?

— То же самое верно для «Охоты на правду с Миком Мэллоем».

— Мы хотим учить, развлекать и возбуждать интерес к прошлому.

Пайпер опять пожала плечами и выглянула в окно.

— Уверена, ты прекрасно справишься с этой задачей, не тягая меня за собой.

Мик не стал развивать тему. Но он четко и ясно услышал то, чего Пайпер не сказала: она не хотела, чтобы он уезжал из Бостона, но и бегать за ним не собиралась.


Мику доводилось и прежде выживать в условиях немилосердной жары — первым на ум приходило лето, которое он провел на северо-востоке Таиланда на раскопках поселения бронзового века, но за шестиквартальную прогулку от их гостиницы в центре города до пресловутого рынка рабов с него сошло семь потов.

Они с Пайпер шагали по лоснящемуся тротуару вдоль мощенной булыжником Чалмерс-стрит — одной из узких улочек знаменитого исторического квартала Чарльстона. Симпатичные городские особняки из кирпича, камня и досок тянулись ровными рядами, радуя глаз цветочными клумбами с их южной утонченностью.

— Красота декораций не уступает омерзительности сюжета, — сказала Пайпер.

Мик думал о том же.

Они остановились у кирпичного фасада того, что раньше было частью Рынка Райана, где 1 июля 1856 года, незадолго до того как Офелия приехала сюда из Бостона, начали продавать рабов. Торговая площадка, заключающая в себе четыре здания, не случайно открылась именно в тот день, когда в Чарльстоне запретили публичную торговлю рабами. Уличные аукционы как магнитом притягивали аболиционистов, и горожане беспокоились, что постоянные волнения подорвут их репутацию аристократичного города.

С первой секунды, как Пайпер и Мик вошли внутрь, они были поражены искусственной прохладой музея и гнетущей печалью самого здания.

Мик быстро понял, что бродить по музею с куратором совсем не то, что одному. Пайпер не упускала ничего. Она комментировала нюансы дизайна и способы подачи информации. Она прослушивала все аудио-сегменты, в том числе сделанные в эпоху Великой депрессии записи, на которых бывшие рабы описывали аукционный помост.

Она останавливалась, чтобы осмыслить и проанализировать все, что видит. Она делала пометки и зарисовки.

Не раз и не два Пайпер тихонько присаживалась на ближайший стул или скамейку и поднимала глаза к потолку зала, который раньше называли «выставочным». Здесь рабам приказывали дефилировать, танцевать и прыгать на одной ноге, здесь им проверяли глаза и зубы, а потом опытный аукционист накручивал за их плоть как можно большую цену.

Девушка разглядывала дверь, ведущую в «загон» — тюрьму, в которой содержали рабов, измученных дорогой. Там с них снимали цепи, чтобы дать ранам зажить, там их осматривали врачи, одевали и откармливали, позволяли упражняться, чтобы восстановить тонус мышц. Там юным девушкам намащивали волосы, а старикам красили бороды.

Рассматривая аукционный помост, Пайпер склонила голову набок, как будто он что-то говорил ей, а она внимательно слушала. Тут Мик заметил слезы в ее глазах и поджатые губы. Он подошел, не заговаривая, не касаясь. Просто хотел напомнить Пайпер, что он рядом.

Она несколько раз возвращалась к стенду-рассказу британского журналиста о молодой женщине, которую один плантатор продавал другому. Потенциальный покупатель был известен своим зверским обращением с рабами. Девушка вышла на помост, посмотрела новому хозяину прямо в глаза и сказала: «Я лучше перережу себе горло от уха до уха, чем стану вашей».

Хотя музей был небольшим — всего два этажа площадью раз в пять меньше Бостонского музея культуры и общества, они провели в его стенах три часа, а потом еще минут тридцать общались с исполнительным директором.

Вернувшись в жару улиц, Пайпер некоторое время шла молча. Когда через несколько кварталов они добрались до ухоженного городского оазиса — Вашингтон-парка, она рухнула на скамейку из кованого железа в тени высоченных дубов, поросших испанским лишайником.

Мик сел рядом.

Наконец Пайпер заговорила.

— Ты знал, что Офелия с боем прорвалась в это жуткое место? Ведь женщин туда не пускали. Она хотела, чтобы муж увидел все своими глазами и прекратил всякие деловые операции, хотя бы отдаленно связанные с трудом рабов: продажа риса, хлопка, табака.

Брови Мика поползли вверх.

— И ручаюсь, он так и сделал.

— Как только они вернулись в Бостон, — подтвердила Пайпер. — И это стоило ему половины состояния.

Она посмотрела на причудливый балдахин листвы у них над головами, и, когда ее чудесные зеленые глаза опять встретили взгляд Мика, он заметил в них свирепый блеск.

— О чем ты думаешь?

Пайпер усмехнулась.

— Честно? — застенчиво спросила она.

— Рассказывай. Я справлюсь.

Она кивнула.

— Наша выставка задаст жару, Мик.

— Непременно.


Пайпер стояла в центре южной галереи музея, опираясь на импровизированный фанерный столик, и вместе со старшим плотником выставки просматривала чертежи. Ей приходилось кричать, чтобы заглушить жужжание пил и стук пневматических молотков.

— Проголодалась?

Пайпер подняла голову и просияла. В слепящем свете прожекторов стояли Мик, Бренна, Басил Тейт и хозяйка гостиницы Нанетт Бенсон. Пайпер ждала их только к вечеру.

Мик помахал двумя огромными пакетами с логотипом любимой индийской кулинарии Пайпер. Та жестами показала, чтобы они подождали ее в музейном кафе.

— Будьте там. Я пока отмоюсь!

Бренна отделилась от остальных и нырнула вслед за Пайпер в дамскую комнату.

— Как вы ухитрились так быстро сюда добраться? — спросила Пайпер, смывая мыло с рук.

— У миссис Бенсон оказалась целая команда грузчиков, так что не прошло и получаса, как все уже перенесли в машину. А у База все было упаковано в ящики и готово к отправке. Немаловажно и то, что Мик за рулем шпарит, как Стиви Уандер под кайфом.

Пайпер чересчур нервничала, чтобы тоже пошутить. Она вытерла руки и выбросила бумажное полотенце в корзину.

— Но как же…

— Все под контролем, — сказала Бренна. — Все, что нужно для выставки «А», сейчас выгружают на транспортную платформу музея. Все, что нужно для выставки «Б», надежно спрятано на частном складе. Кстати, вот ключи. — Она сунула их в руку Пайпер. — И я лично перепроверила и наклеила бирки на каждый предмет, Пайпс. Ошибки исключены. Не волнуйся.

Пайпер вздохнула.

— Просто не хочется, чтобы Лапалья схватился за фаллоимитатор двухсотлетней давности вместо подставки для трубок мистера Харрингтона.

Бренна рассмеялась.

— Он не заметит разницы. Тут все идет по плану?

Пайпер кивнула, потом запустила пальцы в волосы. Она пыталась удержать нараставшую панику. Вплоть до этой минуты девушка думала, что хорошо справляется.

— Кстати, о Лапалье. Как думаешь, он что-то подозревает?

— Господи, нет, — сказала Пайпер. — Он слишком озабочен тем, какой шрифт и какое сочетание цветов я использую на плакатах, чтобы заметить, что я лживый и хитрый двойной агент.

— Сейчас не время сомневаться в себе, — мягко проговорила Бренна.

— Ха! Самое смешное, что до открытия осталось четыре недели, и даже если бы я занималась одной выставкой, мне была бы крышка. Но нет — мне хватило ума затеять одновременно две инсталляции, причем одну из них в тайне!

— Ш-ш, — утихомирила ее Бренна. — Тайное станет явным, если будешь так кричать. Ты дозвонилась до Клаудии Харринггон-Хауэлл?

— Нет, — ответила Пайпер. — Она до сих пор в ашраме[29] в Индии и не хочет, чтобы ее беспокоили. Ее помощница сказала, что она верит в мои способности и что мне не следует менять своих планов.

Бренна рассмеялась и придержала для Пайпер дверь туалета.

— Что ж, теперь она не сможет пожаловаться, будто бы с ней не посоветовались!

Женщины зашагали по центральному коридору музея.

— Что планируешь надеть на открытие?

Пайпер застыла на ходу и уставилась на подругу.

— О боже, у меня нет вечернего платья! Со всеми этими хлопотами я о нем напрочь забыла. Придется, наверное, надеть какой-нибудь симпатичный костюм.

Бренна схватила Пайпер за руку.

— Нет, — сказала она.

— Ладно. Посмотрю в интернете и…

— Доверь это мне, — перебила ее Бренна. — У тебя нет времени, а я почту за честь. Единственное, что от тебя требуется, это выкроить часок на примерку, чтобы мы смогли при необходимости подогнать платье.

— Примерка? — фыркнула Пайпер. — Не смеши, у меня же не свадьба.

Бренна расплылась в улыбке.

— Нет, но в каком-то смысле это будет твой первый выход.

— Вылет с работы, ты хотела сказать.

Тут из-за спины Бренны выскочил Линк Норткат. Он кивнул Пайпер и тут же повернул в сторону, но Пайпер могла поклясться, что он трясет головой так, будто знает, что она затевает.

Вот гаденыш.

Девушки пришли в кафе. Мик уже разложил на большом столе пакеты с едой и одноразовые тарелки. Пайпер еще с порога почувствовала насыщенный пряный запах.

Мик нежно поцеловал Пайпер и выдвинул для нее стул. Они больше не пытались держать свой роман в тайне — их отношения и так были написаны у них на лбу со времени той ночи в гостинице.

Все угощались цыпленком тандури[30] и тикка-масалой[31], и, поскольку было около двух часов дня, кафе было в их полном распоряжении. Пайпер завороженно слушала, как Баз и Бренна обсуждают сексуальные игрушки древней Месопотамии, хотя Нанетт Бенсон от их разговора бросало в краску. Окидывая взглядом стол, Пайпер ловила себя на мысли, что выставка была бы невозможна без поддержки и помощи этих людей.

Благодаря связям База Тейта в ее распоряжении оказалось множество артефактов: нижнее белье, туфли, украшения, гребешки для волос и даже образчики английской порнографии эпохи Регентства. Нанетт проявила необычайную щедрость, одолжив антикварную мебель и декор, подобные тем, которые могли существовать в роскошном мире Офелии.

Когда Пайпер задумывалась над этим, она поражалась, чего можно добиться, если просить и принимать помощь других людей.

— Я вижу, работа кипит, — сказал Баз с улыбкой в карих глазах.

— Идем точно по графику, — отозвалась Пайпер, вытирая рот салфеткой. — Крепления для секций подвезут завтра, и тогда можно будет заняться покрытием для стен и пола, освещением, указателями и акриловыми щитами и футлярами.

— Образцы обоев пригодились? — спросила Нанетт.

— О да! Очень. Мне удалось получить уменьшенные копии того, что будет гостиной и будуаром. Получится очень мило.

— А что насчет актрисы дубляжа? Как успехи? — спросила Бренна.

Пайпер кивнула.

— Великолепно, — сказала она и шепотом добавила: — Она сбросила мне цену на дополнительные декламации дневников, потому что я плачу за них из своего кармана.

— Черт, Пайпер, — прошипела Бренна. — Сколько денег бабушки Пьерпонт ты на это спускаешь?

Та пожала плечами, немного смущенная:

— Почти четыре тысячи долларов. Большая часть пойдет художнику, которого я наняла для сооружения главной визуальной инсталляции. Если он сумеет воплотить мою идею, она всем вынесет мозг.

Мик окинул взглядом столовую, проверяя, нет ли поблизости посторонних.

— Тебе удалось переговорить с Мелвином? — спросил он у Пайпер.

Та покачала головой. Тут был скользкий момент. Вечером, накануне открытия экспозиции, в музее всегда проводили техническое собрание для персонала и попечителей. Только после того как оно закончится и все разойдутся по домам, Пайпер и ее сообщники смогут подменить выставку. Процесс займет всю ночь, и необходимо, чтобы Мелвин в это время считал ворон.

— Подойду к нему на днях, — сказала Пайпер. Заметив тревогу в лице Мика, она добавила: — Мелвин хороший парень. Он не доставит нам неприятностей.

Глава двадцать четвертая

Лондон


Лорд Б. заехал ко мне в своем экипаже спустя считаные мгновения после заката. Я не приглашала его в дом, но встретила на пороге, одетая в длинный бархатный плащ оливкового цвета. Вечер был туманным и промозглым, но куталась я не по этой причине. Усевшись напротив лорда Б. и дождавшись, когда экипаж тронется с места, я молча посмотрела на него и отстегнула крючок на плече. Плащ соскользнул на пол, обнаружив, что на мне нет ничего, кроме чулок и туфель на высоком каблуке.

Забавно было наблюдать, как у лорда Б. округляются глаза и отваливается челюсть. Красивым и самоуверенным мужчинам очень идет быть огорошенным. Я скользнула ладонями по голым бедрам к коленям и медленно развела их в стороны.

Его большие руки налетели на мои, отодвинули их и раздвинули мои колени еще шире. Я откинулась на подушки и пробежалась кончиками пальцев по своему телу, задержавшись на сосках, которые и без того затвердели от прохлады. Взгляд лорда Б. потемнел, на скулах заиграли желваки. Я помедлила еще чуть-чуть, просто чтобы понаблюдать, как он смотрит на меня, а потом вытянула руки высоко над головой. Выглядело это так, будто меня привязали, как и фантазировал лорд Б.

— Итак? — выдохнула я. — Вы не станете выполнять свою часть сделки?

В следующую секунду он уже стоял передо мной на коленях. Его большое тело раздвинуло меня шире — так, что мои ступни почти коснулись противоположных стен экипажа. Я нащупала высоко над головой крюк для узлов и вцепилась в него, а лорд Б. тем временем склонился над моей кункой в поцелуе. Его теплые пальцы мягко погладили мои бедра.

— Ты — порочный мед и блудная соль, — пробормотал он, обжигая горячим дыханием мои разверстые губы. — Я хочу лакомиться тобой часами.

Он принялся вылизывать меня, скользя языком вверх и вниз, внутрь и наружу, окружая клитор. Я закрыла глаза и отдалась похоти, простой и ничем не разбавленной. Как и обещал лорд Б., мои крики тонули в грохоте колес по мостовой. Я не пыталась быть тихой, но стонала, ругалась и выкрикивала непристойности, пока он наконец не вонзил в меня два пальца, повергая в пучину горячего и бесстыдного оргазма.

Потом я кричала, громко и долго, зная, что мы едем через Ковент-Гарден[32] и толпы людей, которыми кишит в это время площадь, наверняка меня слышат. Я упивалась своей бесстыжестью и стонала все громче и разнузданнее.

Когда свет уличного фонаря на мгновение вырвал из тьмы лицо лорда Б., я увидела в его глазах такое же веселье. Он хотел, чтобы мир слышал нас и завидовал нам.

Роберт пришел бы в ужас от одной мысли о подобном акте. Даже Сударь не одобрил бы.

Наконец-то я нашла партнера, которого ничто не могло шокировать. Я знала, что, как бы низко я ни решила пасть, лорд Б. упадет еще ниже и не осудит меня. Более того, я поймала себя на мысли, что мне нет дела до его осуждения или одобрения. Меня влекли опасность, темнота и порочность, волнение поднималось во мне. Это звериное чувство было прекрасным, оно вырвало меня из клетки прочь от проклятого Сударя и даже проклятой Лебеди с ее семью обязательствами.

Никто не властен надо мной.

Никто.

* * *

Лорд Б. хотел, чтобы на следующей неделе мы поехали на вечеринку за город. Он добился моего согласия, хотя и не без уговоров. Ему еще не позволялось проникать в меня, хотя я и знала, что он хочет наконец это сделать. Я сама толком не понимала причину этого ограничения, так как обычно я была весьма щедрой в постели. Просто изучаю, как поддразнивание и напряженное ожидание усиливают возбуждение, говорила я себе. Лорду Б. как будто тоже нравилась эта игра. В конце концов, я всегда удовлетворяла его, пусть и другими способами. На самом деле он очень любил фелляцию. Последние десять дней мы пожирали друг друга, как звери, и я начинала чувствовать себя немного вздернутой и нервной из-за всего этого. «Хороший трах все поправит», — уговаривала я себя.

Когда я дала нетвердое согласие на поездку, лорд Б. с улыбкой сообщил, что вечеринка будет особенной.

— Это будет вакханалия, — томно проговорил он, играя с моими сосками.

Мы лежали в обнимку в моей большой медной ванне, и я только что быстро довела его до оргазма скользкими от мыла руками. Мое же тело по-прежнему трепетало от неудовлетворенного возбуждения, и пальцы лорда Б. на моих сосках только усугубляли положение.

И тут он проник в меня, пускай только словами. Я подняла голову от его мокрой груди и посмотрела в мерцающие голубые глаза. Порой трудно бывало оценить, насколько он серьезен. Или искренен. Он был скользким парнем, будь то в ванне или в одежде.

— Оргия?

Я никогда прежде не посещала оргий. Такие развлечения были не в стиле Роберта. Я представила горы потных, лоснящихся тел мужчин и женщин, которые целуют, касаются друг друга, сосут и трахаются в одной большой вязкой массе похоти и порока. Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, наблюдатели и предметы наблюдения…

Мне хотелось быть плохой. Это обещало быть по-настоящему дурно.

— Тебе это нравится, да, шлюшка?

Пальцы лорда Б. грубо сжали мои соски. Я приняла боль, корчась на своем любовнике и обуздывая страх, который всколыхнулся во мне от его внезапной жестокости. Она одновременно возбуждала и тревожила меня, наводняя тело острыми ощущениями, но при этом вызывая непрошеные мысли о потерянных друзьях и нарушенных обещаниях.

— Да, — выдохнула я. — Нравится.

— Что тебе нравится? — спросил он погрубевшим, низким голосом. — Расскажи.

Этому я научилась у него. Сударь показал, что все слова можно произносить, не стыдясь. А Лорд Б. продемонстрировал, как из этих слов рождается возбуждение. Произнося и слушая их, мы добавляли в наше удовольствие темную изюминку, которой я никогда не знала прежде. Я набрала в легкие воздух, но не успела ничего сказать, как ощутила скользкие от мыла пальцы лорда Б. между своими ягодицами. Когда он надавил кончиками двух пальцев на мой анус, я вздрогнула. Лорду Б. больше всего хотелось взять меня именно так. Когда я сосала его член, он часто говорил, что однажды намылит его, раздвинет мои ягодицы и позволит моему тугому анусу снять с него сливки.

Сначала эта идея казалась мне отвратительной, но когда он стал медленно водить скользкими пальцами вокруг ануса, я почувствовала, что возбуждаюсь. Он вдавил один палец чуть глубже.

— Рассказывай, — велел он, покрутив пальцем.

Я схватила губами воздух и начала.

— Я хочу смотреть, — призналась я. — Хочу, чтобы на меня смотрели.

Он рассмеялся, и я всей кожей прочувствовала этот глубокий рокот.

— Тебе нравится развлекать публику, это точно. Трахнуть тебя в центре бального зала, взять на полу, как суку во время течки, чтобы все смотрели, как ты хнычешь и вопишь в экстазе?

От этой картинки меня бросило в дрожь.

— Это будет на самом деле? Мы поедем на такую вечеринку?

Он вошел в меня глубже, и, используя палец как маленький член, задвигал им взад-вперед.

— Это ты мне скажи, бесстыжая Офелия. Расскажи, как это будет.

Я закрыла глаза и спрятала пылающее лицо у него на груди. Я не могла шокировать этого мужчину. Не могла внушить ему отвращение. Я открыла самый темный уголок моей довольно бурной фантазии.

— Ты свяжешь меня, — прошептала я. — Ты скрутишь мне руки и поведешь меня к центру переполненного зала.

Другой рукой лорд Б. продолжал терзать мои соски. Эти ощущения с двух сторон все глубже затягивали меня в мои фантазии.

— Ты сорвешь с меня одежду и выставишь на всеобщее обозрение.

Я почувствовала, что член лорда Б. опять встает и прижимается к моему животу, хотя я совсем недавно осушила его до капли. Ему нравился образ, который я рисовала, и, поняв это, я еще больше расхрабрилась.

— У всех на глазах ты поставишь меня на колени и вынешь из брюк затвердевший член.

Лорд Б. качнул тазом, прижимаясь ко мне членом, скользя им по моей мыльной коже.

— Ты откроешь рот на виду у всех и возьмешь мой член глубоко в горло.

Его ладонь оставила мои соски и двинулась ниже.

Я обхватила его руками за шею и стала подниматься по его телу, пока пытливые пальцы лорда не нашли мою кунку. Все это время его скользкое проникновение в мой анус неумолимо продолжалось. Теперь его палец погружался уже до второй костяшки, трахая меня медленно и безжалостно. Когда другая рука начала тот же процесс в моей кунке, я ахнула и задрожала, еще теснее прижимаясь к его телу.

— Ты будешь моей маленькой наложницей, — продолжал он, задыхаясь. — Ты будешь ублажать меня на глазах у всей толпы. Я запущу пальцы тебе в волосы и воткну член глубоко, а потом выну его, влажный и скользкий, из твоих губ, только чтобы проделать это снова. Руки будут связаны у тебя за спиной, а твои восхитительные груди будут подпрыгивать от силы моих толчков.

Я видела все это в точности как он описывал.

— Ты будешь огромным у меня во рту. Таким большим, что я не смогу взять полностью.

Его пальцы ускорились. Два трахали кунку и еще один скользил туда-сюда в анусе. Лорд Б. хотел проникнуть в меня через эту дырку и говорил, что хочет потренировать мой анус, чтобы однажды он принял член. Я знала, что он делает.

И не противилась.

Вместо этого я с головой ушла в описание своих фантазий.

— Меня нужно отыметь, — стонала я. — На глазах у толпы. Достань свой мокрый, скользкий член из моего рта и повали меня на пол.

— Лицом или спиной? — выдохнул он, все быстрее и быстрее скользя членом по моему мыльному животу.

Я задрожала.

— Лицом вниз, — шепнула я. — Лицом вниз, чтобы мои голые груди распластались по холодному мрамору, а ягодицы задрались высоко вверх, вместе со связанными за спиной руками.

— Да, — вырвалось у лорда Б., — твои волосы распущены, спутаны и скрывают лицо. Все взгляды прикованы к твоему великолепному заду, голому и манящему. Я хочу отшлепать этот зад, оставить на твоей молочной коже жгучий розовый отпечаток своей ладони.

— Да! — задыхалась я. — О да!

Меня уже натягивали по полной программе: двумя пальцами глубоко впереди и двумя глубоко сзади. Я никогда не чувствовала такого прежде. Теперь он вонзал их в унисон, все быстрее и резче, пока от силы рывков я не заскользила вверх-вниз по его телу, одновременно ублажая набухший член давлением своего тела.

— Я отымею тебя прямо там, моя горячая сучка, перед всеми! Я буду трахать тебя сильно и быстро, пока ты не кончишь, дрожа и умоляя о пощаде. Мир увидит, как ты кончаешь на мне!

Я кончила на нем тут же. Моя кунка туго сжалась вокруг его бесцеремонных пальцев, губы раскрылись ему в шею, и тут же его член стал горячо извергаться мне на живот. Я прижалась к нему, дрожа от силы тех темных и волнующих слов, которые принесли мне такое удовольствие.

Они и руки лорда Б. — его неумолимые руки, дерзкие пальцы и бесстыдная тактика внедрения. Боже правый, как я отзывалась на умелые порочные руки!

Я боялась, что после рук не переживу интимной встречи с его членом.

Когда мы задышали ровнее, я осталась где была, пряча лицо в изгибе его шеи. Хотя вода быстро остывала, мне не хотелось открывать глаза. Я лежала, не шевелясь, пока лорд Б. медленно вынимал свои пальцы из кунки, а потом, еще медленнее, из ануса.

— Полагаю, — задумчиво проговорил он, — что нам понадобится еще раз принять ванну.

О боже! Горячий стыд залил мне лицо. Мое признание и моя реакция шокировали меня саму, не говоря уже о лорде.

— Офелия, моя маленькая наложница, что ж ты липнешь ко мне, как банный лист?

Я зажмурилась, но ослабила мертвую хватку, которой вцепилась в шею лорда Б… Мое тело соскользнуло обратно в воду, и я вздрогнула.

— Хочешь сказать, что тебя смутило твое прелестное сочинение? — расхохотался он. — Так и есть! Черт, а я и не знал, что ты такая милая!

Он сказал об этом, как о нелепой слабости.

Я ущипнула его повыше пупка.

— Я не милая, — буркнула я.

— Ерунда! Милая маленькая Офелия до сих пор девственница, по крайней мере местами.

Я отвернулась, но он заключил меня в теплые объятия.

— Не стыдись пары грязных слов, детка. Когда дело сделано, слова уходят с мыльной водой и остальными результатами.

Он был прав. Это были всего лишь слова.

— Признаться, я нуждалась в этом, — проговорила я. — Твой язык не знает равных, но меня нужно было трахнуть, хоть немного.

Он повернул к себе мое лицо и поймал мой взгляд.

— Я трахну тебя на оргии, — пообещал, а может, пригрозил, он. С ним трудно было различать. — Я так тебя отымею, что ты будешь морщиться, садясь в кресло.

Я дерзко встретила его взгляд.

— В долгу не останусь, милорд. Вам тоже придется поморщиться.

Заключив эту сделку, я стала с большим нетерпением ждать оргии.

* * *

Наш путь лежал за город, в поместье С. в Суррее. Поездка могла бы показаться утомительной, если бы не богатое воображение лорда Б. Я прибыла на место задыхающейся и обессиленной, мои панталоны бесследно исчезли, хотя я обыскала весь экипаж. Впрочем, одного только ожидания хватило бы, чтобы держать меня в наполовину возбужденном состоянии. Умелые руки лорда Б. превратили ожидание в мучительное томление.

Я наслаждалась каждой секундой.

Интерьер дома меня не особо занимал, но в конечном итоге роскошь обстановки пробилась даже через мой чувственный туман. Роскошное фойе, роскошная лестница, роскошный зал для гостей. Хозяин вечера, лорд С., однажды предлагал целое состояние всего лишь за неделю моего времени, но от пронзительного, холодного взгляда этого человека хотелось проверить, все ли в порядке с моими близкими. При мысли, что его цепкие руки окажутся на моем теле, по мне бежала дрожь, и не из приятных.

Но я пришла не для того, чтобы спать в постели лорда С. У меня был свой любовник, а у него была я. Мы пришли смотреть на других и показывать себя. Если среди дюжин прочих взглядов будут мерцать крокодильи глаза лорда С., какое мне дело? Пусть видит, чего лишился.

Мы зашли в нашу комнату, чтобы освежиться. Я передумала искать в багаже другие панталоны, поскольку их отсутствие заставляло глаза лорда Б. темнеть всякий раз, когда я об этом упоминала. Прежде чем выйти из комнаты, он притянул меня к себе.

— За ужином сядь на мою руку, — потребовал он. — Я буду потчевать тебя, пока последняя салфетка не упадет на стол.

Я лизнула его в ухо.

— А я буду гладить тебя под скатертью, пока твой затвердевший пенис не наклонит стол. Все будут удивляться, почему с него скатываются яблоки.

Мы взялись за руки и побежали по коридору, спеша навстречу нашему разнузданному, дикому приключению.

Глава двадцать пятая

После веселого пиршества, состоявшего из блюд в форме различных частей человеческого тела, сдобренного щедрым количеством весьма недурного вина и выступлением до невозможности похабного менестреля, который на месте придумывал грязные песенки про гостей, наша группа перешла в зал для главного действа.

Бальный зал был украшен черными фестонами. Не очень уютные уголки, созданные этими драпировками, занимали мягкие кушетки и канапе. По всей комнате, на некотором расстоянии друг от друга, на лакированных пьедесталах стояли странные, экзотические объекты. Кое-какие я узнавала. Например, олисбосы, некоторые чудовищных размеров. Я видела фигуры из мрамора, форма которых напоминала удлиненные яйца. Лорд Б. обещал показать мне их поближе, при этом все время властно поглаживая меня по ягодицам. Там были черные шелковые шнуры, кляпы с шариками, кнуты для верховой езды и даже серебряные шпоры.

В тот вечер я была одета в обманчиво скромное платье из нежно-голубого шелка. Лиф обнажал довольно много бледной плоти, и стоило чуть потянуть его вниз, как взгляду открывались две розовые полусферы. Кроме того, при правильном освещении юбки платья, она становилась почти прозрачной, обнаруживая, что под ней у меня ничего нет.

Коренастый лакей объявил о начале следующего развлечения. Танцовщица из далекой страны, сказал он, недавнее приобретение хозяина дома. Менестрель отложил лютню и начал выбивать ритм на небольшом, обтянутом кожей барабане.

Пока все наблюдали за представлением, лорд Б. встал за мной и обнял меня за талию. Я прислонилась к нему спиной. Девушка перед нами была темной, неземной красоты. Подобно мне, она была невысокой. Но в отличие от меня она отличалась стройностью и изяществом. Черты лица у нее были резкими, почти мальчишескими. Ее тело тоже напоминало мальчишеское, очень подтянутое, даже немного мускулистое. Я подумала о балерине, хрупкой, но сильной.

Когда она задвигалась под бои барабана, я поняла, откуда у нее такая гибкость. Она прыгала высоко, как кошка, а потом кружилась, как дервиш[33], пока юбки не взмывали, открывая лодыжки и икры. Мышцы на ее голом животе ходили волнами. Ее поднятые руки манили даже тогда, когда она отворачивалась. Она соблазняла нас эротическими движениями тела, а потом бросала нам вызов мрачным, гневным взглядом. Такого я никогда не видела.

Попробуй укротить меня, говорила она толпе. Меня не посадишь в клетку.

Мое сердце трепетало при виде ее белозубой непокорности. Она была свободным и диким созданием, которое привезли сюда против воли, заточили как зверя, показывали как вещь. Ее черные глаза обещали возмездие, и все-таки она танцевала по команде.

Выживание, подумалось мне. Она просто ждет своего часа. Мужчина, который сочтет ее покоренной, может однажды утром проснуться мертвым.

Тем лучше для нее.

Должно быть, она уловила сочувствие в моем взгляде, ибо зашлась в диком танце, неотрывно глядя мне в глаза и подбираясь все ближе. Даже когда она кружилась, ее голова, поворачиваясь, пригвождала меня тяжелым взглядом.

С ее приближением я дышала все чаще, ибо она была прекрасна в своем неистовстве. Я восхищалась красотой Лебеди и замечала аппетитные тела других куртизанок на вакханалиях, но ни одна женщина меня никогда не возбуждала.

До сих пор. Я хотела, чтобы она подошла ближе. Хотелось протянуть руку и погладить ее мерцающую золотистую кожу. Ощутить под ладонями пульсирующую силу ее танцующих бедер. Прижаться розовыми губами к ее ланитам цвета какао, попробовать на вкус ее безудержность, ее неповиновение.

Что это за странное волнение? Как я могла желать женщину, если всегда только и думала, что о мужчинах?

Тут у меня закружилась голова. Сердце заколотилось в груди. Должно быть, я слегка осела в объятиях лорда Б., потому что его руки крепче сжали меня.

— Все в порядке, — пробормотал он мне на ухо. — Это всего лишь испанская мушка.

Я ахнула. Нельзя было пять лет прожить в полусвете и не знать об испанской мушке. Этот порошок получали из растертых жуков-нарывников и использовали в качестве афродизиака. Однако я никогда не экспериментировала с ним, поскольку при неправильном использовании он был опасным ядом.

Видимо, лорд Б. угадал мой страх, потому что ободряюще усмехнулся мне в ухо:

— Не бойся, моя блудница. Лорд С. знает, что делает. В еде было столько порошка, что он не повредит гостям, а только раззадорит их. Тебе понравится то, что он с тобой сделает. Во всяком случае, если не понравится тебе, понравится мне.

Он снова рассмеялся, и в моем одурманенном состоянии этот смех показался мне глухим и холодным. Я не поняла шутки.

Тем не менее я не могла отрицать нараставшего во мне жара. Комната немного покачивалась перед глазами, а пламя свечей слегка двоилось. Я моргнула несколько раз, чтобы избавиться от наваждения, но тут танцовщица остановилась прямо передо мной. Она стояла, гордо расправив плечи, выставив в разрезе юбки мерцающее бедро. Ее грудь вздымалась и опускалась, на ключицах и груди поблескивали капли пота.

Такая неистовая. Такая экзотичная. У меня пересохло во рту. Я облизала губы.

— Ты ей нравишься, — пробормотал лорд Б. — Она тебе тоже?

Я не знала. Я испытывала любопытство, смешанное с туманным желанием попробовать ее кожу на вкус. Какие из этих чувств порождал наркотик, а какие сама девушка?

Очевидно, устав ждать, танцовщица смело протянула руку и развязала бант на моей шее. Один поворот запястья — и я осталась обнаженной почти до сосков. Тонкий шелк натянулся на моих твердых кончиках, и я ошарашенно уставилась на девушку. Та оскалила зубы, скорее бросая вызов, чем улыбаясь.

Я всегда принимала вызов. Быстро протянув руку, я дернула за ближайший воздушный шарф, прикрепленный к поясу на ее талии. Тот остался у меня в руке, обнажив округлость золотистого бедра и чуть больше завораживающую ногу. Лорд Б. тихо рассмеялся.

Танцовщица склонилась, чтобы взять шарф из моих трепещущих пальцев. Потом выпрямилась и подошла еще ближе. Потом еще и еще, пока я не почувствовала тепло ее кожи. Я затаила дыхание, не зная, чего хочу дальше.

Темнокожая красавица сделала еще один шаг навстречу и потянулась губами к моим губам. Удивленная, я приоткрыла рот. Но в последний момент она не поцеловала меня, а склонилась к моей щеке, той, что была дальше от лорда Б. Я не могла откровенно сказать, облегчение почувствовала или разочарование.

— Беги, — хрипло и с акцентом проговорила она, опалив щеку сладким, горячим дыханием.

Потом она снова закружилась, двигаясь в такт барабану и размахивая шарфом высоко над головой.

Мое сердце гулко стучало, пока я наблюдала, как она развлекает всех мельканием ног в пламенной непокорности. Заметил ли кто-нибудь, кроме меня, ее гнев? Их глаза были затуманены собственной важностью. Нет, они видели лишь полунагую женщину, извивающуюся перед ними. Только я поняла ее.

«Беги». От чего? От нее? Из этого дома? От лорда Б.?

Оказалось, что она имела в виду все вышеперечисленное.


Когда танцы закончились, гости начали разбиваться по парам или делиться на группы по три и даже четыре человека. Мы наблюдали. Лорд Б. водил меня из комнаты в комнату, наслаждаясь представлением, с беззаботной улыбкой на губах. Я чувствовала себя странно.

Я была пьяна от всего, что видела вокруг, и взбудоражена наркотическим пламенем, разливавшимся по моим жилам. Когда лорд Б. погладил меня по плечам, а потом обхватил ладонями мои почти голые груди, я вздрогнула. Казалось, будто каждый дюйм моей кожи охвачен огнем. Прикосновение лорда Б. было невыносимым. Я нуждалась в нем. Только кульминация снимет это нестерпимое напряжение.

— Я собираюсь выполнить то, о чем ты говорила, — пробормотал он.

Я почти не слушала. Лорд С. держал смуглую танцовщицу верхом на себе на кушетке. Она неслась на нем во весь опор, а он крутил ее маленькие коричневые соски. Понимал ли он, что иностранные слова, которые она выкрикивала в экстазе, были оскорблениями? В моих ушах они отражались черным эхо ненависти.

Лорд Б. скользнул по моим рукам и взял мои ладони в свои. Я позволила ему, ошарашенная видом мужчины, сосавшего огромные груди куртизанки, в то время как другая женщина била его тросточкой по голому заду. Его одутловатые ягодицы с жесткими черными волосами были испещрены красными полосами. Меня мутило. Я была заворожена.

Когда мне потянули руки за спину, я замешкалась на долю секунды и уже не смогла вырваться. В считаные мгновения лорд Б. обвил мои запястья толстым шнуром и крепко затянул, надежно связывая меня.

— Что?

Я попыталась высвободиться, но он притянул меня к себе.

— Разве не так ты мне описывала?

Его горячие ладони снова обхватили мои груди и сдавили. Я ахнула и забилась в его руках, но он принялся катать мои соски между большими и средними пальцами.

— Я должен был связать тебя и раздеть, — прорычал он мне в ухо. — Потом вывести в центр зала и отыметь у всех на глазах. Моя грязная сучка.

О да. Мое тело как будто перестало мне принадлежать. Я едва не теряла сознания от лихорадки в крови и жгучей пытки его пальцами моих раздраженных сосков. Сердце глухо колотилось. Кунка пульсировала и мокрела. Ягодицы стали сами собой прижиматься к лорду Б., выискивая утес его восставшего члена. Они нашли его.

Только сердце не разделяло этой похоти. Мой разум был одурманен и заторможен, но дух рвался прочь. Часть меня хотела сбросить путы и бежать из этой комнаты, от этой парующей навозной кучи, пропитанной властью и подчинением, от пьяной безудержной погони за наслаждением.

Кто они, эти пыхтящие чудовища, эти быки со стеклянными глазами, эти визжащие, трясущиеся коровы? Что это за бездушное место?

Мозг пытался упорядочить все это. Я в загородном доме лорда С. Я здесь, потому что хотела прийти сюда. Я здесь, потому что лорд Б. хотел, чтобы я пришла. Он хочет взять меня, как берут этих женщин… как животное, как тупую скотину…

Мне было жарко. Мне было плохо. Я испытывала похоть, которая не имела ничего общего с тем, чего хочу я. Ее подмешали мне в кровь, пустили яду мне в жилы. Во рту так пересохло, что я не могла озвучить свой протест. Ноги казались безнадежно далеко, чтобы подчиняться разуму. Они заплетались, когда лорд Б. вел меня к центру комнаты. Канделябры ослепляли меня, словно были сделаны из кусков солнца, а не из простых свечей. В ушах шумело.

Мне плохо. Помогите. Позаботьтесь обо мне.

Заберите меня отсюда.

Не знаю, удалось мне прошептать эти слова или нет. Но знаю, что лорд Б. не слушал, даже если они долетели до его слуха. Меня вели к помосту, с которого танцовщица начала свой первый прыжок. Меня подняли. Комната изменилась и еще сильнее поплыла перед глазами.

Потом я ощутила первый резкий рывок. Мой лиф порвался, обнажая правую грудь. Я пошатнулась, но меня удержали на ногах, продолжая новыми рывками превращать мое платье в клочья, которые свисали с бедер, открывая меня почти до жестких черных волос. Влажный воздух зала ложился на кожу, как слизь улитки. Нагая, или почти нагая. Связанная.

Беспомощная.

— Я не хочу этого.

Да, на этот раз я сказала вслух. Я ясно слышала свой голос. Ободренная, я подергала путы. Нужно только попросить, и меня отпустят. Лорд Б. позаботится обо мне. Он поможет, если поймет меня.

— Развяжи меня, милый. Я передумала.

Он вышел у меня из-за спины и встал, скрестив руки на груди. На его красивом лице играла ухмылка.

— Прости, милая, но ты сама постелила себе эту озорную постельку. Пора в нее ложиться.

Лорд Б. вспрыгнул на помост, стал рядом со мной и обратился к жадной толпе:

— В круг, ротозеи, и выкладывайте денежки на бочку!

Он говорил, почти как торговцы на рынке животных. Ужас сдавил мне горло, и я поняла, что на аукцион выставляют меня.

— У меня до черта долгов, поэтому я хочу, чтобы вы, извращенцы, делали ставки повыше и подольше.

Подобно уличному зазывале, он улыбался, он очаровывал, он и умасливал, и развлекал. А ставки тем временем росли.

Вскоре стало ясно, что один из покупателей настроен серьезнее остальных. Злобные ледяные глаза пожирали меня, и я поняла, что лорд С. подстроил все это заранее.

Страх захлестнул меня. Затошнило. Воспаленный мозг метнулся к другой ночи, когда я была нагой, связанной и беспомощной. Меня переполняло безудержное возбуждение в ту ночь, — ту горячую, темную, прекрасную ночь с Сударем.

Откуда мне было знать, что меня возбуждал не сам акт? Как могла я, неопытная, догадаться, что дело было не в путах, а в мужчине, который меня связывал? Что я упивалась не беспомощностью, а доверием?

— Продано!

Толстяк хлопнул мясистой ладонью по импровизированной кафедре аукциониста — трясущимся ягодицам своей спутницы.

— Лорду С. за две тысячи фунтов!

Последние капли фальшивого жара испарились из моей крови, когда я встретила тусклый, леденящий душу взгляд лорда С. В его серых глазах не было эмоций, но я заметила, как он стиснул кулаки, ликуя. Или готовясь.

Зал разразился смехом и рукоплесканиями. Здесь меня не любили. Здесь я была предметом зависти и презрения.

Самые восторженные поклонники радуются моему крушению больше всех.

Лебедь понимала это. Я же в своем счастливом сознательном невежестве предпочитала этому не верить. Когда я окинула взглядом злорадные гримасы и ухмылки, последняя слабая надежда на спасение умерла в моей душе, оставив после себя черную зияющую дыру. Сия чаша меня не минует…

Когда я посмотрела в остекленевшие глаза мужчины, который назвал меня своей, я даже засомневалась, переживу ли эту ночь.

Когда лорд С. победоносно поволок меня к себе в спальню, все участники оргии устроили глумливую серенаду[34], провожая меня на погибель.

Танцовщица, черная, дерзкая и свирепая, вышла из толпы, которая нас обступила. Она обратилась ко мне и занесла руку. Я решила, что она собирается ударить. Странно, но от этой мысли мне стало больнее, чем от злорадного ликования толпы. Однако ее рука замедлилась, чуть не дойдя до моего лица. Кончики ее пальцев пробежали по моему виску и щеке, легко скользнули по горлу и ключицам. Ее ладонь, горячая и мозолистая, легла на мою беззащитную грудь.

— Смазливая шлюха.

Ее чужеземный голос был хриплым, черные глаза непроницаемы.

Взгляд лорда С. забегал между нами. Зрители плотоядно ухмылялись.

— Кири, ты ее хочешь?

Кири не удостоила его ответом. Она наклонила голову и проследила взглядом за своей другой рукой, которая убрала с моего лица прядь волос, растрепавшихся во время борьбы. Ее пальцы задержались в моих волосах, медленно расчесывая их сверху вниз. Потом она шагнула ближе. Я чувствовала, как жадные наблюдатели затаили дух. Мне же было все равно. Безобидное любопытство этого создания было сущим пустяком по сравнению с тем, что меня ожидало в руках лорда С.

Ее поцелуй был сухим и коротким, отнюдь не детским. Губы у нее были полные и мягкие. Я стояла, не шевелясь, и просто ждала, когда она закончит. Я представляла, какой резкий спад переживали в этот момент умственные способности всех мужчин в комнате, пока воображение накачивало им члены и опустошало мозги.

Когда танцовщица отстранилась, я заметила, что лорд С. задумчиво сузил веки. Он потянул за мои путы и поволок меня в спальню. Кири пошла следом, хотя я не заметила, чтобы хозяин ее приглашал. За нами тремя захлопнулись двери, но я все еще ощущала на себе сверлящие взгляды гостей. Внутри не осталось ничего, кроме леденящего ужаса и острой необходимости бежать.

Мой покупатель грубо толкнул меня, и я повалилась на кровать, не в силах придержать себя стянутыми за спиной руками. В считаные секунды сверху очутилась Кири. Она полулежала на мне, прижимаясь своей грудью к моей груди. Ее маленькие быстрые руки порхали по мне, словно крылья птички. Она спрятала лицо в изгибе моей шеи и застонала от желания.

Мой интерес к танцовщице поутих после такого пустяка, как продажа меня с молотка садисту. Поэтому, боюсь, моя реакция ее несколько разочаровала. Я не чувствовала ничего, кроме ледяного взгляда лорда С., который медленно приближался к постели.

Кири шепнула мне на ухо иностранное слово, у которого был явный оттенок восклицания: «Идиотка!» Для закрепления эффекта она исхитрилась и хорошенько дала мне коленом по бедру. Смысл сказанного прояснился мгновением позже, когда я почувствовала ее блуждающие руки на моих связанных запястьях. Ее похоть оказалась фальшивкой, предназначенной для отвлечения хозяина от выполнения его садистского плана.

Я не самая умная женщина в мире, но и не дура — по крайней мере не всегда. Я тут же начала извиваться и охать под Кири.

— О да… о-о-о… м-м, а-а…

Я обычно была искренней в любви, поэтому момент показался мне в высшей степени странным: две женщины, нелепо ласкающие друг друга и переплетающиеся друг с другом с одной целью — сбежать.

В каком-то уголке сознания я смеялась, хотя при этом беззвучно кричала от страха.

Мои запястья разошлись, веревка между ними провисла. Я продолжала лежать на руках, а Кири обернулась и поманила лорда С.:

— Сорви платье.

Очевидно, перспектива посмотреть, как танцовщица распластается на моем совершенно голом теле, оказалась для лорда С. слишком сильным искушением, ибо он мгновенно повиновался. Когда он наклонился, чтобы обеими руками схватить обрывки моего платья, Кири посторонилась. Я не видела ее за спиной лорда С., но краем глаза заметила, как что-то быстро опускается ему на череп. Он рухнул на меня со свистящим стоном.

Девушка стояла над нами с эбонитовой подпоркой для книг в руке и с маниакальным, диким ликованием в глазах.

Сумасшедшая, подумала я. Потом, когда лорд С. зашевелился на мне, начиная приходить в сознание, я поняла, что и сама немного помешалась. Сдернув с себя путы, я обвила шелковыми шнурами его шею, не успев даже осознать, что делаю. Он стал хватать ртом воздух и попытался вцепиться в меня, но орудие Кири опустилось вновь.

Лорд С. неподвижно замер на мне. Я оставалась лежать, туго натянув шнуры, опасаясь, что это его уловка. Но он не шевелился. Руки Кири пытались вырвать шнур из моих онемевших пальцев.

— Стой. Мертвый плохо.

Да. Конечно, мертвый плохо. Я заморгала, выходя из ступора. Мертвый — это очень плохо, особенно когда речь идет об аристократе, найденном в одной комнате с двумя затасканными по оргиям проститутками.

Я уперлась в обмякшее тело лорда С. и выкарабкалась из-под него, откашливаясь и нервно усмехаясь. Мы с танцовщицей встали у кровати, взирая на дело своих рук со смешанным чувством страха и облегчения. Я осторожно наклонилась к лорду С… Голова у него была окровавлена, но он дышал.

Прикрываясь обрывками платья в попытке хоть что-то наладить в этом ужасно неправильном дне, я выпрямилась и посмотрела на свою подругу по несчастью.

— Нужно выбираться из этого дома, — твердо сказала я.

Мы в едином порыве шагнули к двери. Я собиралась было распахнуть ее и выбежать в коридор, но Кири остановила меня, накрыв ладонью мою руку. Она прижалась ухом к дереву и нахмурилась. В тревоге я опустилась на колени и заглянула в замочную скважину.

Тени в коридоре. Голоса.

— Как думаешь, какую он отымеет первой?

— Заграничную подстилку он уже раз десять натягивал. Теперь возьмет Ласточку.

— Только сначала расквитается с ней по полной!

Смех, пьяный и похабный.

— Принеси мне выпить. Не хочу пропустить ни единого крика.

Я отодвинулась от скважины и хмуро посмотрела на Кири. Та невозмутимо встретила мой взгляд. Я поднялась, потирая запястья.

— Ладно, — прошептала я. — Ты свою задачу выполнила на отлично. Об остальном позабочусь я.

Я развернулась и зашагала к кровати. Грубым рывком, достойным самого лорда С., я спустила ему брюки до колен. Потом обратилась к настенной панели в поисках орудия. Рука задержалась над кошкой-девятихвосткой[35], но потом двинулась к более мягкому кнуту для верховой езды. Кири проявила большую твердость. Ее золотистая рука уверенно схватила увесистый кнут.

С жутким свистом она обрушила кнут на девственные ягодицы лорда С… Его бесчувственное тело подпрыгнуло на постели. Уверена, Кири жалела только о том, что он без сознания и не чувствует ударов. Неважно. Память ему останется надолго.

Я испустила дикий крик боли. За дверью послышался глухой удар и сдавленный гогот.

Хлысь!

— О, прошу вас, милорд! О, пощадите!

Щелк!

— Нет, перестаньте, молю!

Хлысь!

— Помогите кто-нибудь, пожалуйста!

Щелк!

— О, милорд, умоляю, простите!

У меня устала рука. В конце концов, день выдался очень длинным. Я села на пол и еще немного понаблюдала, как Кири вымещает на ягодицах лорда С. свою ярость, прежде чем остановить ее. Она пробыла в его руках дольше меня, и я знала, что ее гнев был черным и бездонным. Тем временем остряки за дверью заскучали и начали разбредаться. Настало время уходить.

Когда я приоткрыла дверь и выглянула наружу, в коридоре никого не оказалось. Мы с Кири прикрыли наготу обрывками простыней и стали крадучись пробираться к выходу. Со стороны мы, наверное, походили на бедуинов. Обойдя стороной бальный зал, мы сумели выбраться из дома, не попавшись на глаза никому, кроме усталой, равнодушной горничной.

Оказавшись снаружи, я с ужасом поняла, что у нас нет транспорта и за подмогой придется идти пешком в таком вот странном, подозрительном виде. Нам ни за что не вырваться из лап омерзительных сотоварищей лорда С. до утра!

Грохот колес по гравию вынудил нас быстро нырнуть в кусты. Мы с Кири притаились за кустом самшита, и вскоре буквально у нас перед носом остановился знакомый экипаж. Лорд Б., по всей видимости, достиг своей цели, обогатившись за мой счет, и теперь был готов уехать в Лондон. Кучер, кряхтя, соскочил с козел и побрел к дому, чтобы сообщить хозяину, что коляска подана.

Я улыбнулась Кири в темноте:

— Вот и наш экипаж, маленькая танцовщица.

Прыснув со смеху, мы бросились к коляске.


Несколько часов спустя, добравшись наконец до дому, я захлопнула за собой дверь и навалилась на нее в полном изнеможении. Сколько я не спала? Казалось, много недель подряд. Силла вышла в прихожую в ночной рубашке, одной рукой держа свечу, а другой протирая глаза. Я взяла свечу, а девушку отправила спать. Мне ничего так не хотелось, как забраться под свои одеяла и отоспаться.

Экипажем правила Кири, поскольку я к этому делу была совершенно не приспособлена. Дорога в город заняла немного времени — Кири гнала лошадей, как слепой пьяница. Добравшись до Лондона, мы первым делом отправились к Лебеди, потому что ее дом был ближе. Я оставила Кири спать на бархатной кушетке. Она так устала, что произнесла лишь пару коротких слов и отключилась. Лебедь, разумеется, хотела услышать всю историю, и я, помня несправедливый холодок, с которым относилась к ней в последнее время, чувствовала, что она имеет на это полное право.

Наконец, когда слова уже едва скатывались с моего усталого языка, Лебедь разбудила кучера, чтобы тот отвез меня домой. Она умоляла остаться, но мне больше всего на свете хотелось к себе, в свою кровать.

Уже так близко. Никогда еще лестница не казалась мне такой крутой, а коридор таким длинным. Когда наконец на горизонте показалась моя подушка, я чуть не всхлипнула от радости. Кошмар закончился. Я повалилась на постель и больше ничего не помнила.


Где-то под утро я проснулась, оттого что мне на плечо легла тяжелая рука.

— Просыпайся, хитрая потаскуха.

Страх был еще настолько свеж в моем сознании, что я не успела распахнуть глаза, как уже поняла, что мне грозит опасность. Я изо всех сил рванулась в сторону и поползла по постели. Ноги запутались в одеялах, и я упала с кровати, с глухим стуком приземлившись на ковер. Я с трудом высвободилась из простыней, но яростный удар в бок сбил меня с ног. Боль вспыхнула во мне слепящим заревом. Со свистом выдыхая, я цеплялась за ковер и отползала прочь. Бросив короткий взгляд через плечо и увидев перекошенное от ярости лицо лорда Б., я прокляла себя за беспечность.

Нужно было остаться у Лебеди. Нужно было предвидеть, что он не оставит меня в покое.

Бедная, сонная Силла была слишком далеко в своей комнатке под крышей, чтобы услышать что-нибудь. Остальные слуги жили за пределами дома, ибо я ревностно оберегала свою частную жизнь от любопытных глаз. Помогать мне было некому.

Лорд Б. наклонился надо мной и грубо дернул за руку, заставляя подняться. Я вскрикнула, но следующий удар в лицо заглушил мой голос. Перед глазами вспыхнули красные и зеленые огни, а голова запрокинулась назад от силы столкновения с кулаком лорда Б. Он рывком поставил меня на ноги и встряхнул, безжалостно впиваясь в плечи большими руками.

— Ты кем себя возомнила? Мне пришлось вымаливать у лорда С. коляску. Из-за тебя он удвоил мой долг! — Еще один удар по лицу. Его руки казались выточенными из камня. — Никто не смеет выставлять меня дураком!

Ошарашенная, я обмякла в его руках и не сопротивлялась. В моей голове не находилось никаких возражений, не было мысли бежать или звать на помощь. Я превратилась в безмозглую тряпку, мне было слишком больно, чтобы думать. Лицо вспыхивало адской болью с каждым ударом сердца. Ребра хрустели при каждом вдохе, грудь вздымалась в жгучей агонии. Сквозь опухшие веки я увидела, что лорд Б. снова занес кулак. Что-то маленькое и острое блеснуло в предрассветном зареве. Нож, которым я точила перо…

— Была смазливая шлюха, да вся вышла, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Меня затрясло от садистского блеска в его глазах. — Никто тебя не захочет, после того как я закончу с твоим лицом.

Это была кульминация ночи кошмаров. Я упрямо закрывала глаза на истинную натуру лорда Б., а ведь он был стократ хуже извращенца лорда С… Теперь я до конца дней буду носить шрамы своей глупости.

Впрочем, у меня не осталось сил даже дышать, не то чтобы сокрушаться.

Своим затуманенным взором я уловила большую тень за спиной моего мучителя. Внезапно лорд Б. отлетел от меня и с тошнотворным стуком ударился о противоположную стену. Эта стена кирпичная, мелькнуло у меня в голове. Лорд Б. сполз по ней на колени и замотал головой. Тень скользнула между нами. Она была большой, широкой и сильной.

Во мне не осталось страха. Я повалилась на ковер, не имея сил даже поднять пульсирующую болью голову. Со своей наблюдательной точки внизу я увидела, как тень протянула огромную грозную руку к лорду Б… Прежде чем потерять сознание, я с огромным удовольствием заметила, что глаза лорда Б. расширились от страха. Он вскочил на ноги и метнулся вон из комнаты. Тень замерла в нерешительности. Потом повернулась в мою сторону. И тут меня поглотила тьма.

Глава двадцать шестая

Мои сны были сплошной черной пустотой. Когда я выкарабкалась из ужаса в явь, боль в лице и теле навела меня на мысль, что кошмар продолжается. Из груди вырвался стон — бессмысленный звук отчаяния. Что-то задвигалось рядом со мной. Я отпрянула, запутавшись в лабиринтах сна и реальности.

Как и во сне, я ничего не видела. Однако до меня доносился аромат сандалового дерева, бренди и тончайший намек на лошадиный запах.

Вскрикнув без звука, я раскрыла объятия. Он подошел ко мне и нежно обнял. Я прижалась к нему, дрожа, и только тогда, впервые за долгие недели, почувствовала себя в безопасности. Нескоро, но я все-таки ослабила объятия и осела на подушки.

Я всхлипнула.

— Я ничего не вижу.

Мой голос прозвучал приглушенно. Смятение лихорадило мой истерзанный мозг.

Я почувствовала тепло его короткой усмешки на моей щеке.

— Ты ничего не видишь, потому что у тебя перевязано лицо.

— Лицо?

Мои руки взмыли к щекам, но наткнулись на слои муслиновых полосок. Они покрывали мое лицо от верхней губы до макушки и еще несколько раз проходили под подбородком, удерживая мою челюсть закрытой. Горестный писк, сорвавшийся с моих губ, не передал всего того ужаса, который сдавил мне горло.

— Нож!

Большие теплые руки ласково обхватили мои и отвели от бинтов.

— Он не порезал тебя. Однако у тебя разбит нос, вывихнута челюсть, и по твоей коже можно изучать всевозможные оттенки синего и черного. Кроме того, у тебя перелом нескольких ребер. Врач сказал, что со временем ты поправишься. Нос может несколько изменить форму, но он всегда торчал немного высоковато. Предвижу греческую горбинку. В высшей степени благородно.

Ребра болезненно заскрипели от моей короткой усмешки.

— Не надо. Больно.

Я опять откинулась на подушки, чересчур усталая, чтобы волноваться о чем-либо, кроме настоящего уродства. Нуждаясь в утешении, я провела ладонью по руке Сударя, поднялась к плечу и погладила его по лицу.

Он был в маске.

— Нечестно!

Однако мой протест получился слабым. Я почувствовала, что сон опять увлекает меня, и с благодарностью отдалась на его милость. В темноте мне не нужно было переживать свои ужасные ошибки.


Несколько дней я не «видела» никого, кроме Сударя. Раз или два я слышала голос Силлы, и однажды за дверью моей спальни заговорила Лебедь, но Сударь никого ко мне не впустил. Я ела только из его рук. Каждый глоток бульона, который попадал мне в рот, был из чаши, которую подносил к моим губам он. Он купал мое истерзанное тело в теплой воде и касался меня так нежно, что я чуть не плакала. Никогда в жизни обо мне так не заботились.

Когда я поблагодарила Сударя за доброту, его голос сделался резким:

— Не выказывай мне благодарности. Я мог предотвратить все это, не будь слишком гордым, чтобы говорить открыто.

Я покачала головой, жалея, что не вижу его лица, не могу читать в его темных глазах, но могу определить меру его смятения по тому, как он стискивает челюсти.

— Я сама виновата в своей глупости, Сударь.

Я почувствовала, что он обхватил мою руку ладонями. Разгоряченная кожа прижалась к моим костяшкам. Он уперся лбом в наши переплетенные пальцы.

— Если бы я тебя потерял…

Внутри меня разлилось тепло. Непривычное смущение лишило меня дара речи. Я крепче сжала его пальцы и услышала, как у него перехватило дыхание. Мой милый защитник. Моя совесть и здравый смысл. Если бы он меня потерял, я бы в самом деле была потеряна.

Под покровом своей личной темноты я позволила слезам упасть с ресниц. Как близко я подошла к тому, чтобы отбросить все детские приступы бунтарства и уязвленного самолюбия. Как глупо было сознательно обрекать себя на поражение, не осознав даже, что могу победить!

В ту ночь я уложила Сударя к себе в постель, желая уснуть у него на руках. Он протестовал, но я ничего не хотела слушать. Боль уже была не настолько сильной, чтобы он не мог меня обнять. Обложившись со всех сторон подушками, мы проспали всю ночь вместе, чего не делали никогда прежде. Пробуждение в его теплых, сильных объятиях было самым большим удовольствием, которое он мне когда-либо доставлял.

В тишине раннего утра мы жались друг к другу.

— Скоро я должен буду уйти, — сказал Сударь.

Я переплела наши пальцы.

— Почему? — почти неслышно выдохнула я.

Он глубоко вдохнул.

— Я не тот, кто тебе нужен, золотце. Я слишком многого от тебя хочу.

Внутри у меня все похолодело.

— Я мешаю твоей работе? Ты не можешь быть с другими женщинами?

Он тихо, утробно и горько рассмеялся.

— Я даже не могу подумать о том, чтобы быть с другими женщинами.

— Ты мог бы остаться со мной, — несмело предложила я. — У меня есть небольшие сбережения. В ближайшее время мне не придется искать нового покровителя.

Он долго молчал.

— Тебе нужен новый покровитель?

Я ответила не сразу. Этот вопрос терзал меня уже не первую неделю. Я попробовала бунтовать и не хотела больше к этому возвращаться. Но отдать свою жизнь полностью? Навсегда оставить Ласточку не у дел? Я любила Ласточку. Она была такой храброй, свободной.

— Я должна быть свободной, — медленно проговорила я.

Сударь вздохнул.

— Я не хочу, чтобы ты была свободной. Я хочу, чтобы ты была моей.

Грусть охватила меня, и я подняла руку, чтобы погладить красивое, свободное от маски лицо, которого никогда не видела.

— Но я не могу быть твоей, потому что должна принадлежать себе самой.

Он долго молчал, обнимая меня. В тот день мы больше не говорили об этом. Нежное, безмолвное «прощай» тянулось вместе с дневными часами, наполняя каждую улыбку и каждое случайное прикосновение особым смыслом.

Когда я открыла глаза следующим утром, повязки, закрывавшие мое лицо в течение семи дней, исчезли.

И я была одна.


Несколько дней спустя Лебедь, которая переняла от него обязанности сиделки, зашла ко мне в спальню, когда я завтракала за маленьким столиком у окна. Я сидела в халате, мои волосы были заплетены в косу за спиной, а глаза мечтательно устремлены в сад за окном. Я наконец-то встала на ноги и, хотя лицо было по-прежнему опухшим, а нос до сих пор побаливал, видела, что с каждым днем выгляжу все лучше и лучше.

Я подняла голову и увидела, что Лебедь смущенно поглядывает на газету у себя в руках.

— Кто шокирует публику сегодня? — с улыбкой спросила я. — Мы с тобой притихли. Боюсь, что Лондону скучно без нас.

Лебедь посмотрела мне в глаза.

— Лорд Б.

Я осторожно взяла газету, словно та могла меня укусить. В самом деле, передовица повествовала о том, как на пресловутого повесу напал загадочный человек в маске. Гуляку основательно отделали, притом на людях. И хотя любопытных наблюдателей было немало, когда вызвали караульных, свидетелей найти не удалось.

Я положила газету рядом с тарелкой. Очень долго я только смотрела на свои руки и ничего не говорила. Лебедь подошла ближе и ласково опустила руку мне на плечо.

— Офелия, с тобой все хорошо?

Я повернулась к ней с такой широкой улыбкой, что мое заживающее лицо заболело.

— Надеюсь, он заставил его умолять о пощаде!

Лебедь закусила губу, но улыбка все равно прорвалась.

— Нехорошо было со стороны Сударя так на него нападать.

— О да. Весьма предосудительно.

— Как думаешь, он сильно пострадал?

— Думаю, он пострадал ровно настолько, насколько это положено, — проговорила я, не скрывая удовольствия. — Тут говорится, что у него разбит нос, вывихнута челюсть и сломано несколько ребер.

Лебедь погладила меня по волосам.

— Ну, тогда это приемлемо.

Я посмотрела на подругу.

— Знаю, что разочаровала тебя.

Она покрутила мне ухо кончиками пальцев.

— Замолчи, дуреха. Мы все время от времени оступаемся. Просто, когда это случилось с тобой, поблизости оказался буйный сумасшедший.

Я вздохнула.

— И впрямь я везучая, да?


Я поправлялась все быстрее и быстрее и наконец смогла принимать посетителей. Одним из первых был джентльмен, который за последние несколько недель не раз оставлял у меня свою карточку. Мистер Эймон Уэйнрайт оказался элегантным мужчиной лет пятидесяти. Он весьма эффектно выглядел в хорошем костюме. Его лицо было худым и напоминало ястреба, а виски отмечала седина. Он понравился мне с первого взгляда.

Я села медленно, поскольку мои раны еще время от времени давали о себе знать. Гость последовал моему примеру, не спуская с меня внимательных глаз.

Я улыбнулась.

— Что я могу для вас сделать, мистер Уэйнрайт?

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Понимаете, я надеялся, что смогу сделать что-нибудь для вас, мисс… Ласточка.

Я удивленно захлопала ресницами.

Он продолжал:

— Моей дочери Элис всего шестнадцать, но недавно она твердо решила выйти замуж за некоего молодого человека. Я презирал его, но Элис ничего не желала слушать. Я боялся, что он уговорит ее бежать. Пытаясь перехитрить охотника за приданым, я сказал, что отдам за него дочь, только если он рассчитается со всеми своими долгами.

Я отпрянула.

— Ах… Лорд Б.

Мистер Уэйнрайт посмотрел на свои большие, умелые с виду руки.

— …И запустил цепь событий, которая закончилась для вас этим… неприятным инцидентом.

Я нахмурилась.

— Этот «неприятный инцидент» едва не стоил мне жизни.

Мистер Уэйнрайт шумно глотнул. Я видела стыд и сожаление в его глазах.

— Я понятия не имел, до чего он может дойти, — медленно проговорил он. — Признаться, меня это даже не интересовало.

Во мне вспыхнула жалость.

— Мистер Уэйнрайт, вы ответственны за злодеяния этого человека ничуть не больше, чем его кредиторы. Он мог добыть эти деньги разными путями, а еще лучше вообще не проигрывать их в карты. Он поднял на меня руку, а не вы.

— То, что он поднял руку, уже преступление, — угрюмо сказал мистер Уэйнрайт. — Не знаю, почему вы не подаете в суд, но уверен, что у вас есть на то причины. А он уже поплатился тем, что окончательно лишился руки моей дочери. Хотя Элис по-прежнему отказывается верить в его жестокость, она не выйдет за него, пока я жив. — Мистер Уэйнрайт выпрямился в кресле и улыбнулся мне. — Как бы то ни было, я пришел предложить вам любую помощь, оказать которую в моих силах. Я пользуюсь некоторым влиянием и располагаю средствами. Быть может, я сумею в чем-нибудь вам посодействовать?

Я наклонила голову набок и улыбнулась ему.

— Вы хороший человек, мистер Уэйнрайт, потому что превыше всего ставите благополучие дочери. Многие продали бы своего ребенка за такие полезные связи. Я знаю это, потому что мои родственники пытались.

— Боюсь, я испортил ее, — пожал он плечами. — Моей дорогой жены не стало три года назад. Плохо, если девушка теряет мать как раз тогда, когда становится женщиной.

Я посмотрела на свои стиснутые ладони.

— Это верно.

Потом я задрала подбородок и подарила гостю улыбку, которая, как я надеялась, согрела его своим теплом и украсила мои пострадавшие черты.

— Однако я уверена, что ваша жена была очень счастливой женщиной.

Он покраснел. На самом деле. Восхитительно!

— Думаю, это было взаимным.

Я поняла, что этот мужчина — такой богатый, красивый и добрый мужчина, который любил свою дочь, невыносимо терзался одиночеством.

Сударь ушел. Я знала, что он не вернется. Мы оба нарушили собственные правила. Наша дружба переродилась в нечто, способное погубить нас обоих, если мы дадим этому волю.

В то же время я понимала, что, с одной стороны, не готова была окончательно распрощаться с Ласточкой, а с другой — я не хотела возвращаться к былым вершинам популярности и скандальной славы. С меня было довольно скандалов и опасности.

Теперь передо мной сидел мистер Эймон Уэйнрайт, внезапно стушевавшийся, как мальчишка, который не решается пригласить девочку на танец.

Такой мужчина не разожжет во мне пламени. Не станет кружить меня в диком танце, чтобы шокировать толпу. Он не перекрутит занятия любовью во что-то наркотическое и опасное.

Он не причинит мне боли. Никогда.

Я подалась вперед и тепло улыбнулась.

— Дорогой мистер Уэйнрайт, я думаю, вам стоит остаться на ужин.

Он остался на завтрак.

Загрузка...