Сердце метели

3

Все закончилось внезапно. На последнем курсе, вскоре после зимних каникул, бурно проведенных в доме творчества ВТО в Звенигороде, Наташа обнаружила, что беременна. Удостоверившись в своих предположениях, она вечером, после занятий, сообщила об этом Степе. Его реакция превзошла все ожидания. Наташа не обольщалась на этот счет, понимая, что поцелуев и поздравлений ждать не приходится, но такой истерики она не предполагала.

— Сделаешь аборт как миленькая, ничего с тобой не случится! — орал Степан. — А не сделаешь, пеняй на себя — кроме алиментов, ты с меня ничего не слупишь! Да и кого ты рожать-то собралась? Уродов плодить, что ли? Я ни разу к тебе трезвый близко не подошел, а последнее время еще и под кайфом.

— Под каким еще кайфом? — бледная как мел, спросила Наташа.

— Под каким? Да ты что, совсем убогая, что ли? Я колюсь целый год…

На синяки и отметины на руках и ногах Степы Наташа давно обратила внимание, но в силу своей малой осведомленности в таких делах истолковала их появление совершенно иначе. Женщин у Степы было много, темперамент у всех разный, а на странности в его поведении Наташа давно перестала реагировать. Бывало, он часами сидел перед телевизором, полуприкрыв глаза, невпопад отвечая на вопросы, или, наоборот, вспыхивал и злился из-за сущих пустяков, но Наташа считала это проявлением дурного характера.

Чувствуя, что больше не выдержит этого кошмара, она вышла в прихожую. Степа продолжал орать ей вслед оскорбления, но она схватила с вешалки кожаную куртку, быстро зашнуровала ботинки и выскочила за дверь. Было начало марта, всю неделю царила оттепель, и она прекрасно чувствовала себя в куртке, возвращаясь из института. В первый момент, от испытанного дома шока Наташа не ощутила, как резко изменилась погода — подул сильный холодный ветер, полетели колючие снежинки, закрутилась поземка. Через несколько минут, по дороге к метро «Динамо», Наташа поняла, что вернулась зима. Куртку продувало насквозь, ноги окоченели в легких, по случаю солнышка, ботинках. Девушка взглянула на часы — была уже полночь. Дрожащими, покрасневшими пальцами начала шарить в карманах — нашла три рубля с мелочью — до Медведково на такси не хватит. Побежала дальше к метро, чтобы успеть на переход. В вагоне, немного согревшись и отдышавшись, Наташа думала, что вот мама сумела же вырастить ее одна, значит, и она сумеет. А ребеночек будет нормальный. Она молодая, здоровая, не пила в каникулы ничего, кроме красного вина, в жизни ничем не кололась. Да и он еще, наверное, не успел так уж сильно испортить свои гены к двадцати двум-то годам!

Уговаривая себя таким образом, Наташа вышла из метро «Медведково». Если в центре снег за время оттепели почти растаял, то на окраине сугробы лежали как ни в чем не бывало. Ноги сразу промокли насквозь, но Наташа уже ничего не замечала. Привычной с детства дорогой она добежала до дома. Свет не горел в окнах, мать спала. Наташа позвонила. Никто не открыл, в квартире стояла тишина. Мать давно жаловалась на бессонницу, говорила, что принимает сильное снотворное, чтобы выспаться перед работой.

Она поднялась на следующий этаж. Здесь жила ее бывшая одноклассница. В Ленкиной квартире громко работало радио. Решившись, Наташа позвонила в дверь. Открыла сама Лена, в халате, но еще накрашенная и причесанная.

— Ты чего? — испуганно спросила она. — Случилось что-нибудь?

— Нет, нет, ничего. Я была рядом, решила зайти к маме, а она уже спит, не открывает. Ехать обратно поздно. Можно, я побуду у вас до утра? Я вас не стесню, стелить мне не надо, я только посижу на кухне…

— На кухне у нас дед спит, так что проходи ко мне в комнату.

— Мне так неудобно, прости, пожалуйста…

— Да ладно, чего там. У меня часто девчонки ночуют, у всех свои проблемы. Ишь ты, замерзла-то как, прямо синяя. Тебе бы ванну принять, а мать там белье замочила. Может, водки выпьешь?

— Нет, спасибо. Я так согреюсь, разуюсь только и пальцы ототру.

Лена постелила Наташе на полу, укрыла пледом. Всю ночь из незаклеенного окна тянуло сквозняком, и Наташа не могла ни согреться, ни уснуть. Под утро она заснула, но в семь пришлось встать — Лене надо было идти на работу. Наташа с трудом поднялась, поблагодарила одноклассницу, отказалась от чая и пошла к матери. Та ахнула, увидев дочь.

Под горячим душем Наташе немного полегчало, после чая стало еще лучше, но поговорить с мамой так и не удалось — та уже убегала на работу.

— Я позвоню тебе днем, дочунь, ладно? Ты у меня побудешь, дождешься меня, хорошо?

— Да, да, — сказала Наташа, глаза ее уже смыкались, она легла в свою кровать, в которой не спала уже четыре года, и провалилась в глубокий, тяжелый сон. Она очнулась оттого, что в комнате звучали чужие голоса. Было опять темно, горела настольная лампа, на стуле у постели сидел врач, держа ее за запястье. Из-за его плеча выглядывало встревоженное лицо мамы. Девушка, которая в первый момент не поняла, где находится, вспомнила все и от накатившей слабости заплакала. Она попыталась сесть и не смогла.

— Ну, ну, милая, — успокаивающе проговорил врач, — самое страшное позади, теперь полежим в постельке, поколем еще укольчики и через недельки две будешь на ногах.

— Какие укольчики? — в ужасе проговорила Наташа.

— Антибиотики, витаминчики, димедрольчик, чтобы ты спала побольше. Во сне все болезни проходят. Да что ты, что с тобой?

— Я беременна, — задыхаясь от слез, проговорила Наташа.

— Ox! — вскрикнула мама. — Господи, что ж ты не сказала-то сразу!

— Не успела…

— А хоть бы и успела, — вмешался помрачневший врач. — По жизненным показаниям все равно бы пришлось колоть. Двустороннее воспаление! Буранный отек легких мог быть, если бы мать сразу «скорую» не вызвала. Ты два дня без памяти, с температурой 40°, только что кризис миновал. Мне очень жаль, милая, но этого ребенка ты бы все равно не сохранила. Придется делать аборт. Это первая беременность?

— Да.

Наташа постепенно выздоравливала, хоть плакали они с мамой по нескольку раз в день. Та отпаивала ее куриным бульоном и корила себя за то, что утром не расспросила дочь обо всем. Степа так и не появился, будто его жены и на свете не было. Наташу отыскали однокурсники, позвонил руководитель курса и напомнил, что надо пойти познакомиться поближе с маэстро, который приглашал ее в свой театр. Наташа выздоровела, начала посещать занятия, ходила в театр на репетиции «Гамлета». Со Степой она не говорила, игнорируя его существование. Он тоже молчал. Все было кончено. Носила Наташа свои полудетские вещи и мамины. Ехать собирать имущество в Степину квартиру не хотелось. Через две недели, на репетиции, ей стало плохо. Добравшись домой, она позвонила в «скорую». Через час она была уже в операционной. Все происходило как в страшном фильме, который прокручивают с бешеной скоростью.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она.

— Выскабливание, что же еще, — раздраженно ответила врач.

— Подождите, может быть, не надо…

— Да вы что, с ума сошли, женщина? Вы от заражения крови хотите умереть?!

И она понеслась по спирали сверкающего туннеля, в котором со всех сторон дул холодный ветер и неоновым светом сияли на стенах звезды… Очнулась в палате. На соседней койке всхлипывала девочка лет пятнадцати…

В больнице Наташу навестила вернувшаяся из зарубежных гастролей свекровь.

— Наташенька, детка, мне так жаль. Что же ты мне ничего не сказала?

— Это ничего бы не изменило, — отрезала Наташа. — Спасибо вам за все и, пожалуйста, не вспоминайте обо мне. Я сама подам на развод.

— Не надо так. Я действительно тебя любила, и мне очень жаль… Прости меня… — И она ушла.

Наташа ехала домой из больницы, светило солнце. Она поняла, что юность кончилась. Дома, в коробках, стояли ее вещи, на столе лежали цветы и фрукты.

— Она? — спросила Наташа. Мать кивнула и пожала плечами.