Сердце мужчины

Глава 1

Резким движением Хилма надвинула на голову капюшон своей бархатной накидки и направилась к двери. То, что она намеревалась совершить, требовало мужества, выдержки и абсолютного спокойствия. В сущности она собиралась проникнуть в чужую квартиру с целью ограбления…

Осторожно выйдя из дома, она решительно направилась к ближайшей стоянке такси.

Двое или трое таксистов стояли, опираясь на ограду, и о чем-то оживленно разговаривали. Но как только Хилма положила руку на дверцу первого такси, толстый водитель отделился от группы, бросив на ходу «о'кей», и подошел к ней.

— Слушаю вас, мэм, — обратился он к Хилме.

Надеюсь, вы знаете кинотеатр «Клодиа»? — Она улыбнулась ему легкой беспечной улыбкой, после которой обычно все носильщики, продавцы и таксисты мгновенно кидались выполнять ее просьбу.

— Этот новый, на углу Оксфорд-стрит?

— Да, именно этот.

Опаздываете на сеанс, мисс? — С добродушным смешком он открыл ей дверцу.

— Да. Я встречаюсь там кое с кем после сеанса, — беспечно ответила она.

— А-а, — многозначительно протянул он, закрывая за ней дверцу и садясь за руль.

Такси тронулось, и мысли Хилмы переключились на предстоящее дело. Она все тщательно и точно рассчитала. Если ничего не помешает, она подъедет к «Клодиа» как раз в тот момент, когда оттуда начнет выходить толпа с благотворительной премьеры. Ей не составит труда войти в одну дверь и выйти в другую, с обратной стороны кинотеатра, на темную пустынную улочку, подобную тем, которых не касается сверкание ночной жизни Лондона.

Такси резко остановилось.

— Приехали, мисс. Как раз вовремя. Тут-то вы его и отловите. — И таксист, весело посмеиваясь над собственной шуткой и пряча в карман плату за проезд, кивнул в сторону потока разодетых людей, только начавшего выливаться из роскошно украшенного входа в кинотеатр.

Все оказалось даже проще, чем она предполагала. Пробираясь через толпу в фойе, она сделала вид, что ищет кого-то. Задержавшись у дальнего выхода, она хотела показать случайному наблюдателю, что разминулась с тем, кого искала. После этого, слегка пожав плечами, Хилма решительно, но не спеша повернула налево. Спустя несколько минут она смешалась с толпой, выходящей в эту ясную ночь из многих театров и заведений Лондона. Длинная темная накидка с капюшоном, надвинутым на лицо, делала ее совершенно неузнаваемой.

…Чарльз жил в одном из тех роскошных многоквартирных домов, в которых была пожарная лестница. В одном из разговоров он упомянул, что окна его квартиры выходят прямо на эту лестницу. Хилма решительно направилась к его дому.

Только чистым везением — в этом Хилма должна была себе признаться — можно было объяснить, что один из уличных фонарей, который мог представлять опасность, не горел. Узкий проход сзади дома был погружен во тьму.

Очевидно, ей следовало бы больше опасаться, но известно, что фортуна покровительствует храбрым, только тем, кто сохраняет ясный ум и хладнокровие и способен довести начатое дело до конца.

«А может быть, — мрачно подумала она, — не столько фортуна, сколько дьявол помогает своим». В конце концов, это не важно, главное, что все складывалось удачно.

Единственное, на чем следовало сосредоточиться, это не ошибиться этажом. Номер квартиры Чарльза был 511, а табличка у входа — это она проверила несколько дней назад — гласила, что «число сотен» в номере указывает на этаж, на котором расположена квартира.

Стоя в тени, она медленно сосчитала этажи. Сердце неприятно екнуло, когда она увидела свет, струившийся из одного окна, но тут же поняла, что ей повезло: освещенное окно находилось как раз над квартирой Чарльза, и это было весьма кстати, так как ей не придется пробираться мимо него. Это светлое пятно еще контрастнее подчеркивало темноту нижнего этажа.

С легкостью, благодаря не только ее хрупкой фигурке, но и многочисленным школьным приключениям, в которых она с детства участвовала в компании своего отчаянного и изобретательного брата, она взобралась на стену дома. Это был самый неприятный момент, когда Хилма почувствовала, что, несмотря на темноту, ее силуэт должен быть хорошо виден на фоне ночного неба. Затем она повисла на руках, тонких, но крепких, пытаясь нащупать ногой хоть какую-нибудь опору.

Опоры не было, и после мгновения нерешительности она спрыгнула. Приземлившись. Хилма поняла, что ей снова повезло: она буквально на шесть дюймов разминулась с рядом мусорных бачков.

На какой-то момент такая близость опасности потрясла ее, и с сильно бьющимся сердцем она прислонилась к стене.

Хилма осмотрелась и перевела дух. Железная пожарная лестница была рядом, ее изгибы спиралью поднимались в темноту.

Она вынула из кармана перочинный ножик и открыла его. Само ощущение его в руке вызвало у нее улыбку. Это был школьный ножик Тони, и его не раз использовали, чтобы отодвинуть оконную задвижку. Когда они детьми проводили лето на дедушкиной ферме, их частые прогулки под луной заканчивались тем, что они возвращались домой через кухонное окно.

Она надеялась, что ее рука не утратила былой сноровки…

Тихо, как тень, Хилма скользнула на лестницу и стала подниматься. О, благословенное окно! Оно служило таким хорошим ориентиром. Теперь можно не бояться просчитаться и залезть не на тот этаж.

Когда Хилма, задыхаясь, добралась наконец до нужного этажа, то увидела, что руки ее сильно дрожат, и она с трудом попыталась втиснуть лезвие ножа между рамами.

Наконец ей это удалось, и легко, но с довольно резким звуком задвижка отодвинулась. Впрочем, был звук или нет значения не имело: не было никаких сомнений, что Чарльз уехал на все выходные. Просто, когда нервы напряжены, малейший шум скрежещет по ним как по натянутой проволоке.

Очень медленно, так, что кончики пальцев побелели от усилия, Хилма подняла окно. Вытянутые вперед руки наткнулись на бархатные занавеси. В следующий момент она соскользнула с подоконника в комнату, мягко опустила окно и раздвинула занавеси.

Ощущение было странным и пугающим. Оказавшись в глубине этого бархатного мрака, она все-таки задернула занавеси и зажгла маленький карманный фонарик.

Что-то удивительно успокаивающее было в этом лучике света, упавшем на ковер, и еще более успокаивало сознание того, что все препятствия позади. Она находилась здесь, в квартире Чарльза, одна, и у нее было много времени, если понадобится, то и целый уик-энд, чтобы найти это проклятое письмо! Она будет действовать спокойно и методично.

С завидным хладнокровием она осмотрела занавеси, удостоверилась, что они не пропускают свет наружу, после чего подошла к двери и повернула выключатель.

Так стало гораздо лучше. Теперь она могла внимательно осмотреть всю комнату. Пожалуй, обстановка несколько отличалась от той, которую она видела раньше. Появилась солидная мебель, меньше стало этой псевдоартистичности. Возможно, Чарльз решил изменить свой имидж? В любом случае это не имело значения.

Единственно важным было бюро в углу комнаты, где обычно хранятся деловые бумаги и, конечно, письма.

Хилма подошла к бюро и попробовала его открыть. Она почти обрадовалась, обнаружив, что оно заперто. Это означало, что он хранит здесь вещи, которыми дорожит. Например, письма женщин, которые при определенных обстоятельствах могут принести ему немало денег…

С сознанием, что все идет успешно, она просунула ножик Тони в щель замка и со всей силы нажала. На этот раз треск чего-то ломающегося раздался гораздо резче, чем щелчок оконной задвижки, однако ее это не смутило. Она чувствовала, что успех близок.

Хилма откинула крышку бюро и склонилась над грудой бумаг. Компрометирующие письма вряд ли окажутся в этой беспорядочной куче. Скорее всего, они аккуратно убраны в ячейки на задней стенке бюро. Ее руки почти дотянулись до первого свертка бумаг, когда за ее спиной раздался почти беспечный голос.

— Мне очень жаль прерывать ваше занятие, но не могли бы вы объяснить, что вы здесь делаете?

На мгновение Хилму охватил такой ужас, что она не могла даже шелохнуться. Затем она резко повернулась, широко раскинув руки на бюро.

На нее смотрел высокий, темноволосый и довольно сурового вида мужчина. Он прислонился к косяку двери, одна рука его была засунута в карман смокинга. Прищуренными глазами он разглядывал ее.

Хилма сделала отчаянную попытку соображать быстро и хладнокровно. Что он здесь делает? Было только одно возможное объяснение:

Чарльз одолжил свою квартиру на уик-энд. А что здесь делает она? Быстро, быстро! Что ему сказать?

Прошло буквально несколько секунд, прежде чем она ответила, и ее ответ прозвучал удивительно спокойно.

— Как вы меня напугали! А я могу спросить вас, что вы здесь делаете? Мистер Мартин предоставил мне эту квартиру на уик-энд.

— Вот как? — Казалось, это заявление не произвело на него особого впечатления и, сделав два-три шага, он небрежно наклонился и поднял с пола перочинный ножик, который она уронила. — И вы отблагодарили его тем, что взломали его бюро?

Еще одна напряженная минута, и она, преодолев себя, ответила с наигранным смешком:

— Признаюсь, меня безумно интересует кое-что в этом бюро. Вы же знаете, что любопытство — женский порок, и я не уверена, что приму ваше осуждение по этому поводу.

Какое-то время он задумчиво подбрасывал ножик на своей ладони.

— Вы, разумеется, хорошо знаете мистера Мартина?

— Да, конечно. — На этот раз ее ответ прозвучал более уверенно. — Я давно с ним знакома.

— И часто навещали его здесь? Секундное колебание, но она уже дала понять о достаточно близких отношениях с Чарльзом, поэтому говорить «нет» было бы нелепо.

— Ну, разумеется. — Она постаралась вложить в ответ побольше удивления, намекая, что находит этот допрос по меньшей мере неделикатным…

— Вы, однако, были настолько оригинальны, что вошли не через дверь? — Он бросил на нее многозначительный взгляд.

И снова Хилма на секунду заколебалась, прежде чем ответить, а он, казалось, принял это за согласие.

— Это весьма оригинально. — Проницательный взгляд снова устремился на ее лицо. — Но в будущем, юная леди, я советую вам пользоваться дверью. Возможно, это не так экстравагантно, но зато вы не рискуете перепутать номер квартиры.

— Номер квартиры? — Глаза Хилмы расширились так, что чернота зрачка поглотила их яркую голубизну.

Она, конечно, не подозревала, что мужчина, стоящий напротив, залюбовался ею: золотистыми волосами, рассыпавшимися на темном бархате откинутого капюшона, бледным тонким лицом с алым полуоткрытым ртом, ее стройной фигуркой.

— Вот именно. Номер квартиры, — вежливо подтвердил он. — А теперь вы отбросите свои выдумки и расскажете мне, почему вы обыскиваете мое бюро? Эта ваша история весьма неплоха для импровизации, но вы же понимаете, что в ней множество слабых мест.

Хилма не была уверена, что его гостеприимный жест, которым он предложил ей кресло, не был ироническим, но ей было все равно: ноги подкашивались, и она буквально упала в кресло.

Он, казалось, предоставлял ей время собраться с мыслями. Но в его непринужденной позе чувствовалось нетерпеливое ожидание ответа.

— Ваш нож. — Наклонившись вперед, он вежливо возвратил его ей. Но когда она порывисто схватила его, он спокойно взял ее руку и мягко разжал пальцы. — Нет, так делать не надо. Вы поранитесь. И не надо при этом изображать ужас. Вы слишком прелестны, чтобы в самом деле испугаться всего лишь какого-то мужчины. Кроме того, молодая девушка, которой хватило храбрости залезть в квартиру по пожарной лестнице, несомненно не побоится неприятных объяснений. Она взглянула на него увереннее.

— К сожалению, мне не хочется объяснять вам что-либо.

— А я думаю, — вежливо, но настойчиво возразил он, — что лучше бы вам объяснить мне все как есть.

— Лучше? — Она гордо вскинула голову. — Почему лучше?

— Потому, — небрежно ответил он, — что если вы откажетесь это сделать, я дам вам еще пять минут, чтобы вы приняли более правильное решение, а потом вызову полицию.

— Полицию! — прошептала она. — Но вы не посмеете!

— Почему же, собственно, не посмею?

— Потому что… — Она беспомощно пожала плечами, и этот жест особенно тронул его. — О, это вовсе не потому, что есть причина. Просто вы говорили с таким пониманием, когда, ну… когда сказали, что я… красивая.

Он весело рассмеялся.

— Сожалею, что должен вас разочаровать, но это скорее против вас, чем за.

— Не понимаю.

— Неужели? — Его темные глаза с нескрываемым восхищением смотрели на нее. — Вы так очаровательны, что вскружите голову кому угодно, поэтому мне придется быть очень осмотрительным, чтобы не оказаться в дураках.

Его слова невольно вернули ей чувство юмора. Она слегка улыбнулась, но тут же заговорила очень серьезно.

— Я на самом деле совершила ошибку. Я искренне думала, что это квартира Чарльза Мартина.

— И это после того, как вы часто у него бывали? — С задумчивой улыбкой он рассматривал узор на ковре.

— О! — Она вспыхнула, и это сразу разрушило ее светскую холодность. — Я очень сожалею. Вы… в этом правы. Это была ложь.

— Надеюсь, вы не думаете, что я поверю и всему остальному? — укоризненно пробормотал он, едва сдерживаясь, чтобы не назвать ее лгуньей, хотя не сомневался в этом.

Она вспыхнула и нервно откинула назад белокурые волосы, но они снова тяжелой прядью упали на лоб. Он наблюдал за ней, не сводя глаз, с каким-то неослабевающим интересом.

— Прежде всего я хочу задать вам один вопрос, — твердо сказала она.

— Мне не хочется быть невежливым, но, по-моему, вы не совсем правильно оцениваете ситуацию. А если точнее, то сейчас решаю я, кто будет задавать вопросы. Тем не менее, что именно вы хотели спросить?

— Вы знаете мистера Мартина?

— Только в лицо и, кроме того, знаю, что он занимает квартиру прямо надо мной.

— Над вами?! — Она растерянно вспомнила освещенное окно и количество этажей, которое она так старательно отсчитывала. — Неужели? Я не понимаю… — пробормотала она.

— Что вы не понимаете?

— Я думала, что «сотни» в номере квартиры означают этаж, на котором квартира расположена, — разочарованно ответила она.

Он взглянул на нее с легкой усмешкой.

— На самом деле… вы вообще не знакомы с этим домом. Не так ли?

— Ну-у… Нет, не знакома. Мистер Мартин жил в другом месте, когда я была с ним знакома.

— Поэтому вы и не в курсе, что квартиры самого нижнего этажа имеют двузначные номера.

— О Боже!

— Не повезло, — согласился он с наигранным сочувствием.

Но она его почти не слушала.

— Это объясняет, что я перепутала номер квартиры, — медленно проговорила она, — но свет…

— Какой свет?

— Свет, который горит в окне над вами в квартире Чарльза Мартина. А между тем я точно знаю, что он должен был уехать на уик-энд.

Он не обратил внимания на ее недоумение.

— Но если бы оказалось, что он не уехал… — и снова выражение его лица стало серьезным, хотя в голосе звучал смех, — это было бы не единственным вашим просчетом. Ведь так?

Несмотря на все огорчения и тревоги, чувство юмора заставило ее улыбнуться.

— Да, уж, перепутала все, что можно.

— Боюсь, что так. — Они посмотрели друг на друга с какой-то странной веселой симпатией. — Но давайте вернемся к началу разговора.

— Иначе вы позовете полицию?

— Не вынуждайте меня повторять такие ужасные вещи, — попросил он.

— Хорошо. Я постараюсь вам все объяснить. — Она помолчала, собираясь с мыслями, а он наблюдал за ней с большим вниманием, которое почему-то было ей приятно. — Мне кажется, что вы кое-что смыслите в жизни. Он слегка поклонился.

И поэтому вы знаете, что бывают ситуации, когда женщина может наделать много глупостей.

— Даже очаровательная женщина?

— О, да. По правде говоря, даже скорее, чем любая другая.

— Разумеется, — задумчиво согласился он. — У нее просто больше…

— Соблазнов.

— Я собирался сказать — возможностей, — успокоил он ее.

Пусть так, что в сущности одно и то же. Обычно это случается, когда ты еще очень молода. Он засмеялся.

— Что в этом смешного? — недовольно поинтересовалась она.

— Моя дорогая, мы все еще говорим о вас?

— Разумеется, почему бы и нет?

— Только потому, что совершенно восхитительно звучит, когда вы говорите о своей прошедшей молодости.

— О! — Она тоже рассмеялась. — Ну, когда все это происходило, мне было двадцать.

— Ах так! — Темные глаза снова окинули ее взглядом полным откровенного любопытства и восхищения, на что она сухо заметила:

— Мне сейчас двадцать пять.

— И когда вам было двадцать, вы допустили серьезную ошибку?

— Во всяком случае, едва не допустила. Дело в том, что я собиралась провести уик-энд с одним мужчиной.

Он понимающе кивнул.

— Я не поехала на уик-энд, передумала, можно сказать, вовремя опомнилась, понимаете?

— Абсолютно. Очень тонко выражено и, если мне будет позволено заметить, очень разумно.

— Да, но неразумным было то, что я написала письмо, в котором совершенно недвусмысленно договаривалась о совместном уик-энде.

— И это письмо обратно не вернулось, — предположил он.

— Совершенно верно.

— А герой этой истории, назовем его так для простоты, мистер Мартин.

— Только ради простоты, — согласилась она, и очаровательная ямочка появилась у нее на щеке.

Итак, джентльмен из этой истории сохранил это письмо и предъявил его в очень неподходящий для вас момент?

— Пригрозил предъявить, — уточнила она.

— О, разумеется, пригрозил. Боюсь, я мало знаком с подобными ситуациями. — Глаза его сверкнули, и он прямо спросил ее: — А что, собственно, делает этот момент особенно неподходящим?

— Очень тривиальная причина, — ответила она сухо. — Я помолвлена, и скоро состоится моя свадьба.

— Понимаю. — Он посмотрел на ее руку и не увидел кольца. Ее глаза проследили за его взглядом.

— Нет, — сказала она, — сегодня я его не надела. Оно с довольно большим бриллиантом и…

— И вам было бы трудно натянуть на него перчатку, которую надевают уважающие себя грабители, чтобы не оставить отпечатков пальцев? — насмешливо предположил он.

— Вовсе нет. Как видите, перчаток на мне нет. Дело в том, — она говорила таким же серьезным тоном, как и он, хотя ямочка снова появилась на ее щеке, — я просто побоялась, что его блеск обнаружит мое присутствие на пожарной лестнице.

— О, ваш нареченный любит такие внушительные камни?

— В общем, да. — Ее голос снова прозвучал довольно сухо.

— Простите, мы немного отвлеклись. Итак, я понял, что вернуть это злосчастное письмо для вас жизненно необходимо?

— Да, именно так. — Ее глаза снова потемнели от беспокойства.

Он прищурился, как тогда, когда застал ее у бюро. Но она сокрушенно смотрела в сторону и не заметила быструю смену выражения на его сильном красивом лице.

— Но нам надо придумать другой план, — сосредоточенно произнес он наконец.

— Что значит «нам»? — Она подняла на него глаза.

— Да, нам, — подтвердил он и улыбнулся.

— О! — В ней словно что-то сломалось. Внезапно выдержка оставила ее, губы задрожали, и не в силах сдержать эту дрожь, она опустила глаза. — Я не знаю, почему вы поверили мне и почему так… добры ко мне. — Не поднимая головы, она протянула ему руку, и тотчас длинные сильные пальцы сжали ее кисть.

Он ничего не ответил, но теплое пожатие его руки было красноречивее слов.

— По-моему, — сказала она, глядя на него снизу вверх с неуверенной улыбкой, — вы прирожденный романтик.

— Вовсе нет, — твердо возразил он. — На самом деле я в высшей степени реалист.

— Мне кажется, вы ошибаетесь.

— Нет. — В его голосе прозвучало огорчение. — Я хотел бы согласиться с вами, но не могу. Моя почти единственная добродетель — самокритичность. И я не скрываю, например, того, что поставил себе цель жениться на богатой.

На этот раз она стала разглядывать его с откровенным любопытством.

— Ну и как… удалось вам это? — нерешительно спросила она.

Он кивнул.

— Да, я помолвлен, — признался он без особого энтузиазма.

— И, конечно, она красавица?

— Да.

— И очень богата?

— Да.

— О Господи! — Хилма слегка вздохнула. — Не очень-то мы с вами заслуживаем уважения.

— Не очень, — согласился он. — Возможно, поэтому нас так и потянуло друг к другу.

— Разве? — Она почувствовала, что не должна оставить его замечание без ответа, но, не найдя что сказать, рассмеялась.

— Останетесь поужинать со мной? — спросил он.

— Но мне еще нужно каким-то образом заполучить письмо.

— Разумеется. Но вы сказали, что в окне наверху горит свет?

— Да. — Она снова нахмурилась. — Не могу понять, почему там горит свет.

— Хорошо, я вам кое-что объясню. Мистер Мартин очень часто уходит из дома поздно ночью. Сейчас он дома, несмотря на все ваши расчеты. Но если вы окажете мне честь разделить со мной ужин, то к тому времени, когда мы его закончим, он уйдет по своим делам.

А как мы узнаем, что в квартире никого нет?

— Мы выглянем наружу и посмотрим, погас свет или нет. Если света не будет, я обзвоню ему по телефону. В крайнем случае сделаю вид, что ошибся номером, и тогда нам придется придумать что-нибудь еще. Возможно, не в эту ночь. Если же никто не ответит, начнем действовать.

Хилма кивнула.

— Давайте посмотрим, не погас ли свет, — предложила она.

— Дорогая, это просто неразумно с вашей стороны и совсем не соответствует духу романтического приключения, в котором мы с вами участвуем.

Она рассмеялась и почувствовала, что краснеет. Он взял ее за руки и помог подняться с кресла.

— Как эта штука расстегивается? — Он наклонился к ней, рассматривая застежку на накидке.

— Я не сказала, что останусь, — запротестовала она.

Но он уже расстегивал пряжку, и Хилма, почувствовав легкое прикосновение его пальцев у себя на шее, замолчала: всякое желание протестовать исчезло.

По выражению его серьезных карих глаз нельзя было понять, заметил ли он ее мгновенное колебание, но Хилма ощутила какое-то странное волнение. Оно вызвало недоумение и даже некоторый страх, но было необыкновенно приятным.

— Вот и все. — Он стоял перед ней, перекинув накидку через руку. — Пойдемте ужинать.

— Мы… мы одни в квартире? — нерешительно спросила она. Поздний час и необычность ситуации смутили ее.

— Разумеется.

— Могу я помочь с ужином?

— Благодарю, но мой слуга накрыл стол перед уходом.

— У вас есть слуга?

— Да.

— Но ведь это довольно дорогое удовольствие — иметь собственного слугу.

— Да. Как, впрочем, и большая часть того, что стоит иметь.

— Пожалуй. — Она помолчала какое-то время, потом медленно добавила: — Наверное, мы с вами правы, что так стремимся к этому.

— Отсюда и ваша помолвка с человеком, любящим большие бриллианты, но не обладающим достаточной романтичностью?

— Откровенно говоря, я не очень одобряю вашу склонность к таким однозначным оценкам.

Он рассмеялся.

— Знаете, беда в том, что у нас с вами слишком совпадают взгляды на жизнь, поэтому мы легко понимаем друг друга.

Она попыталась улыбнуться.

— Не слишком приятное совпадение. Давайте лучше ужинать.

Он распахнул перед ней дверь, и она, направляясь за ним в другую комнату, упрямо проговорила, словно заодно убеждая и себя:

— Он действительно очень хороший человек. Наверное, даже слишком хороший для меня.

— Я тоже уверен, что она слишком хороша для меня, — согласился он с насмешливой торжественностью.

Они вошли в уютную, освещенную свечами столовую. Он принес тарелки, бокал, столовый прибор для нее и аккуратно поставил их на стол. Она успела заметить, что и по сервировке, и по выбору блюд это был ужин человека весьма экстравагантного: не слишком роскошный, но изысканный.

Он налил им обоим светло-янтарного вина, которое, казалось, впитало в себя всю теплоту солнечных склонов, где вырос перебродивший в него виноград, и поднял бокал, показывая, что пьет за нее. Его улыбающиеся глаза не отрываясь смотрели на нее.

Хилма решила, что это какое-то особое чересчур пьянящее вино, потому что с первого глотка почувствовала, как по телу разливается приятная теплота и расслабленность. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал уверенно.

— Почему вы так смотрите на меня?

— Я пытаюсь решить, как мне вас называть? Она подняла брови.

— Вы хотите знать мое имя? Он покачал головой.

— Нет, нет. Осторожность и романтика требуют, чтобы мы в течение всего этого необычного приключения оставались друг для друга безымянными.

— Наверное, вы правы, — медленно проговорила Хилма.

— Но я, кажется, знаю, как вас назову, — мягко сказал он. — Уверен, что мой австрийский дед, познакомившись с вами, назвал бы вас именно так.

— И как же?

— Либлинг.

Она снова слегка покраснела, возможно, из-за какой-то ласкающей интонации, с которой он произнес это слово.

— Кажется, оно означает… дорогая!

— Пожалуй, немножко мягче, нежнее, чем дорогая. Скорее милая. Он сказал это с особой теплотой.

— Это очень любезно с вашей стороны, даже слишком.

— Ничего не может быть слишком для этого вечера… Милая.

Она ничего не ответила, и прежде всего потому, что была полностью согласна с ним в отношении этого вечера.

— Так, значит, у вас был австрийский дедушка? — спросила она.

— Да, из Вены.

— Понимаю. А вы хорошо знаете Вену?

— Когда-то знал довольно хорошо.

— В вашем облике есть что-то венское. — Он наклонил голову, с улыбкой принимая ее комплимент. — И… это как-то созвучно с нашим приключением, — добавила она, задумчиво вращая в руках ножку бокала.

— Я пытаюсь понять ход ваших мыслей. — Он смотрел на нее с нежностью.

— Потому что во всем венском за внешней веселостью скрыта какая-то грусть, — продолжала она. — Я где-то слышала такое высказывание, что музыка Шуберта очень точно отражает характер венцев. В ней красота весны и в то же время грусть от того, что она так коротка.

Наступило молчание. Потом он тихо сказал:

— Так вот, значит, какие чувства пробудила в вас наша встреча? Вы любите весну с особой нежностью, потому что она так прекрасна и коротка?

— О! — Она почувствовала, что кровь прилила к ее щекам. — Я не имела в виду…

— Нет, имели, дорогая моя. И вы правы. Наша с вами встреча действительно прекрасный и немного печальный миг. Но давайте не будем омрачать его рассуждениями о прозе жизни. В сущности мы сами ее хозяева и творцы.

Она улыбнулась ему и подняла свой бокал.

— За этот миг, — произнесла она и, глядя ему в глаза, выпила вино.

Наступило молчание. Затем они принялись за еду, подобную которой Хилме в последнее время редко выпадало отведать. Она испытывала какое-то почти отрешенное удовольствие от этой трапезы. Причем не столько физическое наслаждение от хороших и вкусных блюд, сколько от того, что все это существует и очень скоро будет вполне доступно и ей.

Спустя какое-то время он сказал:

— У меня возникло много вопросов, которые я хочу задать вам, Милая. А вы ни о чем не хотите спросить меня?

Ее слегка позабавило и одновременно тронуло то, что он сделал такую простодушную попытку пробудить ее любопытство к себе. Он напомнил ей ребенка, который кричит: «Посмотри на меня, посмотри на меня! Видишь, как я высоко залез!» И в том, что в этом загадочном красивом мужчине оказалось столько детской непосредственности, была какая-то прелесть.

— Но я думала, что мы останемся друг для друга непознанными, — чуть-чуть поддразнила она его.

Конечно. Но есть некоторые вещи, которые можно узнать, не проливая слишком яркого света на наши личности.

— Хорошо. Тогда я спрошу вас кое-что, вызвавшее мое очень сильное любопытство.

— Да? — Он положил руки на стол и улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.

— Расскажите мне, пожалуйста, есть ли какое-то объяснение тому, что вы так страстно желаете иметь в жизни все самое лучшее? Или это просто…

— Слабость характера? — продолжил он начатую ею фразу.

Она кивнула.

— Под объяснением, вы, конечно, подразумеваете извинение?

— Полагаю, что да.

— Что ж, извинения нет, Милая. Его никогда нет для человека, который проводит жизнь дилетантом, а не становится борцом. Пожалуй, некоторым оправданием может служить то, что я большую часть своей жизни был окружен хорошими вещами, если хотите, роскошью, и не мог себе представить, что может что-то измениться… И вдруг теперь, вернее, несколько месяцев назад, вместо богатого наследства, которое я естественно ожидал, я получил известие, что кто-то другой оказался счастливее меня…

— Это ужасно! — с сочувствием воскликнула она.

— Я понимаю, что человек вправе завещать свое богатство кому он захочет, но…

— Это сделал ваш отец?

— Нет, мой дед.

— Надеюсь, не австрийский?

— О, нет! Тому было нечего оставлять, разве что характер.

— И вы его унаследовали? — Ее голубые глаза стали вдруг почти нежными.

— Не знаю, Милая. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Вы были так добры, что несколько минут назад намекнули на это.

Она кивнула, как бы подтверждая свои слова.

— Так что, привыкнув иметь всю жизнь много денег, вы внезапно оказались почти без них?

— В этом вся грустная правда, как на ладони, — согласился он.

— Я считаю это извинением! — порывисто воскликнула она — Очень аргументированным извинением для человека, который хочет вернуть себе все то, что окружало его.

Казалось, его тронула ее темпераментная защита, но он слегка покачал головой.

— Нет, нет! Человек с сильным характером; не стремился бы вернуть утраченное, а попытался бы сам добиться и богатства, и положения в обществе…

— А вы не собираетесь этого делать?

— Нет, Милая. Я человек ленивый по натуре и слишком избалованный…

— Поэтому вы женитесь на богатой.

— Совершенно верно.

— Вы сказали, что она хороша собой. Она вам… она вам нравится?

— Раз мы с вами решили не раскрывать своих имен и, естественно, не продолжать знакомства, я могу вам сказать, что слово «нравится», пожалуй, правильнее всего отражает мое отношение к ней.

— Вы ее не любите?

— Милая, наивно было бы полагать, что я, сидя напротив такой очаровательной женщины, отвечу, что люблю другую, — насмешливо сказал он.

— Пожалуйста… я серьезно.

— Ситуация сегодняшнего вечера не настраивает на серьезный разговор. Но раз вы настаиваете, я скажу, что люблю ее так же, как вы любите человека, чье кольцо сегодня не надели. Вы ведь не любите его? Правда? — Его улыбка бросала ей вызов.

— Вы считаете, что я, сидя напротив такого интересного мужчины… — начала было она, но он почти резко прервал ее.

— Будьте серьезны.

— Хорошо, — ответила она медленно. — Хорошо. Он мне нравится.

— Ах! — Он испустил нарочитый вздох облегчения. — Вы сняли камень с моей души.

— Но, конечно, это ничего не значит, — упрямо добавила она.

— Не значит? — рассмеялся он. — Неужели вы думаете, что не разрушили бы всю романтику нашей встречи, если бы стали мне рассказывать, как сильно любите его?

— Знаете, — она без улыбки посмотрела на него, — вы более цинично относитесь к своему браку, чем я. А я считала себя очень жестокой.

— Неужели? Вы слишком суровы к себе. — И, пытаясь придать мягкость своим словам, тихо спросил: — Так вы тоже выходите замуж за деньги?

— Да. — В ее голосе прозвучал легкий вызов.

— Есть какие-нибудь объяснения этому? — поинтересовался он. — Какое-нибудь оправдание?

— Да, — медленно проговорила она. — Видите ли, я уже знакома с той жизнью, которой вы стремитесь избежать, но, как и вы, знавала и другую. Я хорошо знаю, как трудно создавать преуспевающий вид, когда для этого нет никаких оснований. Видеть, как постепенно вас перестают узнавать знакомые и друзья, которым вы становитесь безразличны, быть свидетелем, как в хорошие и добрые семейные отношения проникает горечь и они постепенно рушатся под тяжестью неоплаченных счетов и надвигающейся бедности. После того как я испытала все это, я не выйду замуж за необеспеченного человека, даже если он будет красив, как Аполлон, и обладать характером ангела.

— Да, это было бы очень несправедливо, — подтвердил он. — Ваша жизнь превратилась бы просто в пытку.

Хилма сердито фыркнула:

— Вам, конечно, это кажется довольно забавным, не так ли?

— Нет, дорогая моя. — Он стал совершенно серьезным. — Я не считаю это забавным. Я считаю все это очень грустным. В конце концов, вы уже испытали все это. Я же только увидел тень моего будущего и решительно отступил.

— Позвольте заметить вам, что вы поступили совершенно правильно. Во всем этом гораздо больше горечи и безысходности, чем вы можете себе вообразить. — Она снова зло рассмеялась, словно устыдилась, что говорила с таким чувством.

— Итак, вы собираетесь выйти замуж за вполне приятного и хорошо обеспеченного человека, умеющего ценить красоту. Поэтому он не может не видеть, что у его будущей жены самые красивые волосы и самые прекрасные глаза во всем Лондоне.

На этот раз ее смех прозвучал не так натянуто.

— Я не думаю, что он именно так формулирует свои чувства. Он считает, что я буду хорошей женой и матерью, отличной устроительницей приемов и хозяйкой его дома, расположенного на… Ладно, пожалуй, где он расположен, я говорить не буду.

— Не стоит, — согласился он. — В конце концов, мы же с вами стараемся избежать всего, что может помочь нам больше узнать друг о друге. А вы… вам хочется играть эту роль?

— Да, с удовольствием. Я рада, что смогу бывать в опере, когда захочу… в театрах, концертах, на художественных выставках. Всегда красиво одеваться и не считать, что пришел конец света, когда что-то случилось с твоим единственным платьем. Вкусно есть и пить… не потому, что я обжора, чревоугодница, а потому, что в совершенстве есть нечто утоляющее голод души. Путешествовать первым классом, ездить на континент, когда здесь плохая погода. И при этом ломать голову лишь над тем — лететь самолетом или плыть на роскошном лайнере, когда захочется посетить места, которые сейчас я знаю только по названию.

— Да, Милая, я понимаю. — Его темные глаза смотрели на нее почти сурово. Он видел розовые пятна на ее щеках, тревожный блеск ее голубых глаз, нервные движения рук, когда она легкими жестами сопровождала свою темпераментную речь.

— Почему вы так внимательно разглядываете меня? — спросила она. — Вы считаете меня очень корыстной женщиной? Но разве она заслуживает большего осуждения, чем корыстный мужчина?

— Нет, дорогая, просто я подумал, что настало время добыть ваше письмо. Все эти поездки за границу и вообще красивая жизнь, как я понимаю, в прямой зависимости от этого.

— Да, конечно… — Она встала из-за стола, отодвинув назад стул. — Вы были очень добры ко мне.

— Нет, подождите, не начинайте прощальных речей. Еще не все… — произнес он.

— Конечно, нет, — она нервно хихикнула.

— Нам неплохо бы удостовериться, горит ли наверху свет, — сказал он удивительно мягко, заметив ее напряжение. — Давайте вернемся в ту комнату и посмотрим.

Его рука сжала ее холодные пальцы, и они вместе вошли в комнату. Она машинально потянулась к выключателю, но он остановил ее.

— Было бы лучше, чтобы никто не видел свет из этого окна, пока мы не закончим наш поиск.

У нее замерло сердце при мысли, что она могла забыть о такой элементарной предосторожности.

— Впрочем, вы не должны бояться.

— Я и не боюсь, ну, может быть, чуть-чуть.

— Бояться нет причины, — продолжал он, — потому что за письмом пойду я.

— Вы не пойдете!

Она быстро обернулась и протянула к нему руки, словно решив, что он сию минуту кинется к окну и его надо немедленно остановить.

— Думаю, что вам не удастся отговорить меня.

— Я не позволю вам. Не позволю! — Ее руки уперлись ему в грудь. И он, чтобы успокоить ее, обнял за плечи. — Это мое дело. Я не могу допустить, чтобы вы рисковали из-за меня.

Он мягко рассмеялся.

— Ваше сердце всегда бьется так сильно?

— Мое сердце? Откуда вы знаете, как оно бьется?

— Потому что, дорогая, мои руки чувствуют его.

— Оно бьется не сильнее вашего, — решительно запротестовала она.

— Моего? Но у меня вообще нет сердца, — ответил он насмешливо.

— Есть. Я его ощущаю. — И она провела пальцами по его груди.

— Не следует этого делать, иначе я вас поцелую, — тихо сказал он.

Теперь уже совершенно намеренно Хилма снова шевельнула рукой, и в следующее мгновение его губы прижались к ее в долгом и страстном поцелуе, а потом очень легко коснулись ее шеи. У нее не было сил сопротивляться, да она вовсе и не хотела этого.

— Ах, Милая! — Он глубоко вздохнул. — Как жаль, что при всем своем практицизме мы сохранили какие-то принципы.

— Почему же жаль? — прошептала она.

— Потому что, не будь у нас с вами этих принципов, вы бы остались со мной на всю ночь.

… Она уже лежала в его объятиях, ощущая их силу и нежность, когда резкий стук в дверь неожиданно взорвал напряженную тишину ночи…