Глава 22

Все последующие дни Трей постоянно мелькал в доме: присутствовал на ленчах, ездил с детьми на экскурсии. Каждый раз, когда Импрес оглядывалась, то видела его. Но изменить что-либо она была не в силах, понимая, что было бы ужасно лишить детей огромного удовольствия встречаться с Треем. Она никогда не видела их такими счастливыми.

Гай учился индейскому искусству обращения с лошадьми, и однажды, придя на тренировочный круг, чтобы оценить его умение, Импрес едва не упала в обморок. Гай стоял на седле галопирующей лошади, расставив руки для равновесия и раскачиваясь так, что, по мнению Импрес, мог упасть в любой момент. Едва удерживаясь от испуганного крика, она наблюдала, ужасаясь, за этой сценой. Увидев Импрес, Гай жизнерадостно помахал ей рукой, а она, затаив дыхание от страха за него, помахала в ответ. Только когда брат опустился в седло, Импрес немного успокоилась. Гай тем временем подскакал к Трею, который молча наблюдал за его упражнениями, и что-то стал возбужденно говорить, размахивая руками. Сидевший на гнедой лошади Трей выслушал Гая, не сделав ни одного движения, а потом несколько раз утвердительно кивнул головой. Видимо, Трей согласился с уговорами Гая, потому что тот обернулся и громко закричал:

— Смотри на нас, Пресси, смотри!

Сердце Импрес тревожно оборвалось. Гай и Трей разъехались на противоположные концы дорожки и медленно развернулись навстречу друг другу. Трей первым двинулся рысью, затем перешел в галоп. Когда они стали сближаться в центре тренировочного круга, то стремглав понеслись навстречу друг другу. Одновременно оба встали на седла, балансируя, оценили дистанцию и, прыгнув одновременно, поменялись лошадьми.

Гай осуществил свой маневр с чисто мальчишеской лихостью и несколько неуклюже, в то время как движения Трея были экономичны, изящны и, казалось, не требовали никаких усилий. И тут Импрес вспомнила, что под обликом молодого ленивого бездельника скрывается искусный воин, воспитываемый с самого юного возраста как сын вождя.

Гай подскакал к Импрес и возбужденно воскликнул:

— Ты видела что-либо более удивительное? Мне понадобилось всего два дня, чтобы научиться! Трей говорит, что научит меня еще более сложным штукам!

Улыбка у Гая была от уха до уха, лицо и одежды покрыты пылью. Трей, одетый в замшевый костюм для верховой езды и изумительно сшитые мокасины, спокойно подъехал к Импрес вслед за Гаем, его бронзовые руки покоились на коротко подобранных поводьях, лицо было бесстрастно, но в глазах светились огоньки.

— Разве Трей не лучший в мире учитель? Я никогда бы не научился этому у Леклерка, даже за миллион лет! — Гай буквально кипел. И поскольку Импрес не откликнулась немедленно, он стал настаивать: — Разве не так, Пресси?! Ты же знаешь это. Он самый лучший тренер!

Импрес была вынуждена согласиться.

— Да, конечно, — машинально ответила она.

А бронзоволицый учитель улыбнулся красивой женщине, одетой в изысканный костюм, отороченный рысьим мехом.

Только оба они думали о других формах обучения.


К концу недели Макс уже узнавал Трея, когда бы тот ни заходил в детскую, и его глазенки-точная копия отцовских — радостно сияли при виде Трея. Затем малыш начинал сучить ручками и ножками до тех пор, пока отец не брал его на руки и не говорил:

— Ну, улыбнись папе.

Что Макс всегда и делал, оживленно лепеча и пуская пузыри. Ответная улыбка Трея была полна гордости и любви.

Макс теперь принимал участие во всех детских забавах. Трей держал его в одной руке, а в другой — Эдуарда, и звонкие детские голоса перекликались с топотом ног.

В субботу, когда няня ушла после полудня, а дети разошлись по своим комнатам, Трей спокойно уселся в детской, глядя, как Импрес кормит Макса. Он всегда устраивался на одном и том же стуле, когда бы ни приходил в детскую, и сейчас сидел расслабленный, с расстегнутым воротничком. Время от времени их взгляды встречались, и Импрес первой отводила глаза видя откровенное требование в его глазах. Но он даже не пытался коснуться ее.

— Что мне делать с тобой? — вдруг произнес он в тихой, освещенной лишь сумеречным светом комнате. Слова вырвались как будто непроизвольно. Улыбнувшись печально, Трей пожал плечами.

— Что хочешь. — Уклонилась Импрес от ответа. Мощное и вместе с тем стройное тело Трея покоилось на обитом тканью стуле у камина, голова откинута на спинку, руки грациозно лежали на ручках стула. Какое это было бы блаженство, подумала она, если бы эти руки ласкали ее, но его небрежные слова, безусловно, основывались лишь на физическом желании, и она будет дурой, если найдет в них нечто большее, ей же потом, раскаиваясь, придется плакать горючими слезами. Поэтому она постаралась сказать как можно более спокойным тоном:

— Если хочешь, то можешь проводить меня вниз и пообедать с нами через несколько минут. Думаю, Макс уснул.

Это было первое полученное им от Импрес приглашение после приезда, и, предупредив себя, что не стоит из этого делать далеко идущие выводы, он согласился.

Обед в этот вечер был семейный, шумный от звонких детских голосов, но опасный от напряженной страстности отношений взрослых. В маленькой гостиной, уютно освещенной газовыми лампами, царил полумрак, малиновые тона отделки комнаты сочетались с полированной мебелью из красного дерева, выдержанной в пастельных тонах в стиле рококо. Казалось, что Трей и семейство Жордан находились в какой-то монастырской уединенности, оторванные от всего мира. В углах гостиной таились глубокие тени, красный ковер казался густо бордовым, контуры мебели словно расплывались в полумраке; только оживленные дети и двое спокойных взрослых были освещены. Казалось, что это маленькая сцена, на которой играется спектакль.

Дети смеялись и дразнили друг друга в своей обычной манере. Трей был как всегда с детьми обаятелен, приятен и дружелюбен, но уклонялся, когда они пытались втянуть его в свою перепалку. Он ел беспорядочно, отказался от первого и оставил второе блюдо практически нетронутым. Попробовал телятину, но, чуть пожевав, отодвинул тарелку в сторону.

Они сидели достаточно близко друг от друга. Он постоянно был перед ее глазами — корректный, вновь одетый во фрак, чуть нахмурившийся, отвечающий на реплики детей и откидывающийся на спинку стула, чтобы не смотреть на Импрес. Сегодняшний обед напомнил им обоим трапезы в горах Монтаны.

Гаю пришлось дважды переспросить Трея, есть ли у него билеты в цирк, и когда, наконец, Трей услышал вопрос, то только кивнул в подтверждение, потому что его сознание было поглощено пунцовым румянцем на щеках Импрес. Розовые пятна были так ровны и симметрично расположены, как будто их нарисовали. Именно так она выглядела, когда они занимались любовью, вспомнил он и чуть подвинулся на стуле, почувствовав возбуждение.

— Десерт, сэр?

Трей поднял глаза и машинально покачал головой.

— Трей, ты должен попробовать, — стала настаивать Эмили.

— Я уже ел сегодня.

— Неправда, ты все время был с нами.

Тогда он вспомнил, что вообще ничего не ел. Он слишком много выпил накануне вместе с Сати в Шато Нуар, где завершали вечер гости герцогини, и был не в настроении есть вообще.

— Это же шоколадный мусс, Трей! — сказала Эмили. Жемчужные серьги, которые он подарил, так и сверкали у нее в ушах.

Тогда он кивнул; слуга положил ему мусс на тарелку и Трей, попробовав, сказал ожидавшей ответа Эмили:

— Замечательно, — в действительности задумавшись, что же он все-таки ел. Даже если бы ему предложили попробовать кипящую смолу, он бы ничего не заметил.

Менее сдержанная в своих чувствах, Импрес даже не делала вид, что ест. Она просто сказала, стараясь не смотреть на Трея:

— Я не голодна.

Это был самый длинный обед в их жизни, Эдуард первым скрылся после обеда, а остальные дети по одному в течение двух часов отправлялись спать. Каждый желал Трею спокойной ночи.

Проводив Гая, Трей и Импрес стояли теперь у закрытой двери его спальни в неловком молчании, оставшись без детского гомона, вопросов и рассказов, которые отвлекали их от собственных желаний. Взглянув на него, Импрес встретила на короткий ослепляющий миг его глаза и, увидев, что таится в их страстной глубине, сразу же опустила взгляд.

— Я пойду взглянуть на Макса еще раз, — сказала она, запинаясь, чувствуя себя в опасности от того, что Трей был рядом в интимном приглушенном свете коридора, словно обволакивающем их, и что ее собственные чувства рвались наружу.

Она быстро повернулась и стремительно проследовала по длинному коридору в детскую, молясь в душе, чтобы Трей ушел и спас ее от самой себя. Убедившись, что Макс и няня спят, она вышла, прикрыла за собой дверь и нашла Трея, все так же стоявшим в холле.

— Спит? — спросил он, отстраняясь от портьер.

Не в силах говорить, потому что у нее перехватило дыхание, она только кивнула в ответ.

— А няня?

— Тоже, — едва выдохнула она.

— Все спят. — Светлые глаза Трея сияли на смуглом лице, широкие плечи казались еще больше в мягком сумраке коридора, а ее собственное волнение, казалось, добавило ему росту. Он казался огромным.

— Ты никуда не собираешься сегодня вечером? — спросил он прерывающимся шепотом.

Прежде чем ответить отрицательно, Импрес сглотнула мешавший ей комок в горле. Она, нервничая, смотрела в сторону, чтобы не видеть его мерцающих глаз и не подвергаться воздействию его гипнотической силы. Ее сознание было охвачено предвкушением, кричащим и напряженным, и Импрес начала подсчитывать медальоны в рисунке ковра, пытаясь таким образом сопротивляться своему влечению.

— Где твоя спальня? — спросил шепотом Трей.

— Нет! — едва не закричала она, поворачиваясь к нему спиной. Охватившая ее тревога безошибочно читалась в огромных глазах, была очевидна по сжавшимся в кулаки пальцам.

Но Трей разглядел под ее тревогой страстный трепет.

— У тебя же свободный вечер, — прошептал он. Незаконченное предложение было полно глубокого смысла.

— Нет, пожалуйста, — выдохнула Импрес, и слово «пожалуйста» было похоже на мольбу.

Хорошо знакомый с особенностью женщин говорить «нет», когда за ним скрывается «да», он протянул к ней руки. Кольца на его пальцах на миг сверкнули в приглушенном свете, и она не отодвинулась, охваченная трепетом. Трей нежно обнял ее, и Импрес вздрогнула. Молчание было таким напряженным, что, казалось, их дыхание разделяет воздух перемежающимися волнами. Он осторожно привлек ее ближе, запах белой сирени смешался с запахом горной хвои, исходившим от Трея, и, по мере того как сокращалось расстояние между ними, ее лицо инстинктивно приподнималось в ожидании поцелуя.

Оба безуспешно пытались перебороть волнующие их чувства, и за секунду до того, как их губы встретились, Импрес прошептала:

— Пожалуйста, уходи.

— Да, — ответил он, опуская густые, черные, как эбеновое дерево, ресницы, и поцеловал ее.

Только на миг это был нежный, как касание бабочки, поцелуй, а потом руки Импрес обвились вокруг его шеи, руки Трея скользнули по ее бедрам, и он прижал ее к себе с такой свирепой силой, что она вскрикнула. Он не заметил этого вскрика, пытаясь ощутить нежную мягкость ее губ, подчинить ее себе, вдавливая ее тело в себя до тех пор, пока каждый нежный изгиб не вплавится в его мускулистую оболочку. Но уже через миг он с тревожной резкостью оторвал свои губы, словно его страсть истощилась, исчерпала себя.

— Где спальня? — спросил он, дыша ей в нежную кожу возле уха, и потянул ее руку вниз, чтобы она почувствовала его возбужденную плоть.

Импрес затрепетала, ощутив рукой его огромное пульсирующее естество, и с той же неожиданностью, с которой он задал свой вопрос, почувствовала, как ее тело раскрылось в ответном порыве. Тогда он торопливо заставил ее отступить на несколько шагов, так что она оказалась в ловушке между ним и стеной. Не дожидаясь ответа, стремительно, не в силах сдерживаться, он отодвинул ее руки, схватил юбку и стал задирать ее. Возбужденный, после многих месяцев воздержания, он решил, что найдет спальню… позже.

— Тебе не следовало приходить, — простонала Импрес, которую трясло от захватившего ее всю желания, чувствуя прохладу воздуха около ног, безропотно позволяя сильным рукам Трея скользить по ее бедрам.

— Я знаю, — ответил он просто, сминая с грубой быстротой зеленый шелк платья, поднимая кверху ткань и нижнюю юбку, дергая завязки панталон. — Это не займет много времени.

— Черт тебя возьми, — прошептала она, от его грубого напора, возвращаясь к реальности из мира танталовых мук предвкушения.

— И тебя, Импрес Джордан, за все, что ты сделала со мной, — пробормотал он, рывком развязывая панталоны.

— Нет, Трей, пожалуйста, — закричала она, встревоженная его неудержимой силой. — Не здесь. Что, если слуги или дети…

Он внезапно остановился, словно пораженный громом, слово «дети» подействовало на его яростное возбуждение, но только на миг. Его действия уже не контролировались разумом, направляемые только страстью, отвергающей логику.

— Где же? — спросил он резким вибрирующим тоном, не убирая с ее бедер рук, которые жгли Импрес через тонкое прозрачное батистовое белье.

— Там, — ответила она, кивком указывая направление, сама будучи не в состоянии контролировать свое пылкое желание.

Одним движением подняв Импрес на руки, Трей внес ее в спальню, с силой толкнув дверь и не обращая внимания на звуки, с не меньшей силой захлопнул ее за собой. Грубо бросив Импрес на белое атласное покрывало, которым была накрыта золоченая резная постель, он стащил с нее туфли, швырнул их в сторону, задрал, почти закрыв ей лицо, платье вместе с нижней юбкой, сорвал с нее с пугающей скоростью панталоны, расстегнул брюки, чувствуя, как все его тело сотрясается в одном поглощающем ритме, ощущая как будто кто-то, подгоняя, колотит его по барабанным перепонкам, и, резко навалившись, без ласки и игры одним движением вошел в нее.

Стремительно и эгоистично он закончил все за считанные секунды, словно она была для него не более чем вместилищем его похоти. Так же внезапно, как набросился на нее, Трей соскользнул с Импрес, все еще не удовлетворенный после оргазма. Закинув руки за голову, он лег рядом с ней, напряженный и взволнованный Он винил Импрес за хаос в его сознании, за то, что не мог жить вдали от нее, за то свирепое горячее желание которое она вызывала, яростное и неконтролируемое! Такого у него никогда не было с женщинами. Никогда. И, глядя в расписанный купидонами потолок, он проклинал их, словно они были во всем виноваты.

Отвернувшись от него, Импрес молча плакала от жалости к себе. Даже при его цинизме, проявившемся в последние две недели, такого она не ожидала: холодное, безличное совокупление без капли чувств, безразличное, словно они были чужими друг для друга — нет, хуже, врагами. Больше она не хочет знать этого мужчину, не хочет тешить себя радужными мечтами, основанными на нескольких неделях близости. Человек, лежавший рядом на кровати, был другим: грубым и безжалостным, чужаком, и у нее нет ни сил, ни желания продолжать самоистязание, ведя жалкую борьбу с собой. Она встала с постели, мечтая убежать от постигшей ее катастрофы, но рука Трея остановила ее прежде, чем она сделала первый шаг, схватила ее за кисть железной хваткой и притянула обратно.

— Я еще не закончил. — Он лежал, раскинувшись в расслабленной позе, по сравнению с которой выражение лица находилось в вопиющем контрасте, отражая эмоции, которые он считал признаком собственного безумия.

— Пожалуйста, Трей, только не таким образом, — взмолилась Импрес, разочарование слышалось в ее голосе.

Она заметила, что он попытался взять себя в руки и потерпел неудачу.

— Почему бы нет? — спросил он негромко, выбитый из колеи. — Ведь у тебя свободный вечер. — Его пальцы причиняли ей боль, лицо стало каменным. — Считай, что ты предоставила его мне. Предложи мне что-нибудь из твоей щедрой… гостеприимности. Я ничем не отличаюсь от других мужчин.

— Нет никаких других мужчин, — спокойно ответила Импрес, больше она не хотела продолжать обман, пытаясь лишь постичь этого холодного мужчину, больно сжимавшего ее руку.

— Ты лжешь, — резко возразил он.

— Спроси их об этом сам, — взмолилась Импрес, желая только прекратить эту вражду, вызванную непониманием.

— Ты предлагаешь опросить их всех сразу? Прими комплименты, радость моя, по поводу твоего смелого предложения. Ты прекрасно понимаешь, что блеф остается блефом. — Он неожиданно подмигнул ей и улыбнулся одной из своих самых ослепительных дразнящих улыбок.

— Сущая правда, — ровно ответила Импрес, глядя на смуглого красивого мужчину, который переспал с таким количеством женщин, что вряд ли поверил бы в ее целомудрие, — то, что ты единственный мужчина, с которым я спала.

— Очаровательная ложь, не сомневаюсь в этом, — сказал Трей с искусственной вежливостью, не тронутый искренностью ее слов; его собственные представления об облике парижской веселой вдовы были разительно противоположны. Иначе ее не наградили бы прозвищем Зеленой Искусительницы, как он слышал. — Твое невинное выражение, с которым ты все отрицаешь, наверное, очень возбуждает?

— Что тебе нужно от меня? — устало спросила Импрес.

— Я бы хотел спать с тобой постоянно в течение недели или около того, потом я рассмотрю, как оценить предоставленный мне приоритет. Как тебе это нравится?

— Очень похоже на Трея Брэддок-Блэка, племенного жеребца мирового уровня, — едко ответила Импрес, мгновенно вспомнив, сколь мало значили ее мечты в его распутной жизни. — Но я вовсе не собираюсь подлаживаться под тебя! — добавила она пылко, пытаясь освободить руку.

Трей даже не пошевелился, она ничего не могла поделать с его чудовищной физической силой.

— Не думаю, что я нуждаюсь в твоем согласии, дорогая, — произнес он столь же темпераментно, подчеркнуто растягивая слова, в упор разглядывая светлыми глазами ее фигуру. — Может быть, стоит привязать тебя на пару недель к моей постели и посмотреть, смогу ли я вспомнить все, что тебе нравилось.

— В таком случае, извини, но мне придется разочаровать тебя, — сказала она злорадно, стоя перед ним со спутанными волосами, в измятом платье и с полуспущенными чулками, — ты забыл о Максе, я должна кормить его.

— Чтобы кормить Макса, нет необходимости отвязывать тебя.

— Ты — подонок. Мы не в Монтане, где твое слово что-то значит! — Голос Импрес дрожал от гнева. — Жорданы получили дворянство задолго до того, как твое племя впервые увидело лошадь.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, оно было как маска.

— Меня совершенно не беспокоит, — сказал он, отчеканивая каждое слово, — что Жорданы были еще до всемирного потопа. — Желваки на его скулах наконец дернулись, а голос опустился до страстного шепота. — Пусть даже они скакали на лошадях за тысячу лет до нашего появления. Если я захочу забрать тебя сегодня, то сделаю это. Понимаешь?! А няня для Макса — вовсе не такая проблема. Не стоит быть наивной в отношении моих возможностей. — Он больнее сжал ее пальцы.

Лицо Импрес побелело, когда она вспомнила о диктаторских замашках Трея. Она прекрасно сознавала все возможности принуждения, которые он имел. Его джентльменство ограничивалось светским костюмом. Ей вспомнились личные телохранители семьи Брэддок-Блэк, собственная небольшая армия их клана, частные поезд и железная дорога, политическое влияние и безбрежное богатство. Заодно ей припомнился вопрос, который она задала Трею на ранчо, о том, что он собирается дальше делать, и его ответ: «Править моей половиной штата».

— И что же? — Бездонная глубина ее зеленых глаз резко выделялась на бледном лице. — Будешь держать меня как пленницу?

— Может быть, — ответил он ровным голосом. — Иди сюда, и мы обсудим эту проблему.

— Презираю тебя.

Два этих слова были произнесены раздельно холодно и прозвучали ядовито.

— Ситуация в целом глупая, — сказал он с холодным безразличием, — поэтому не имеет значения, сколь долго ты будешь тешить себя своей очаровательной компанией.

Улыбка у Трея была столь неприятной, что ее затрясло. И когда он дернул Импрес за руку, она затрепетала. Его несгибаемая твердость и неумолимость пугали ее.

— Разденься, — сказал он властно, — я не видел тебя много месяцев.

На секунду она заколебалась, но выражение лица Трея было столь решительным, что, когда его пальцы разжались, словно проверяя ее послушание, Импрес покорилась.

Она стояла перед ним, не зная, что делать, и невинно смотрела на него из-под густых ресниц. Она искушает своей невинностью, подумал он, отчаянно желая эту трепещущую женщину. Трей теперь прекрасно понял, почему за выпивкой в клубе ее назвали Зеленой Искусительницей.

— Я жду. — Расслабленно привалившийся к спинке постели, он пригладил свои длинные волосы оскорбительным для ее достоинства жестом.

Импрес взялась за маленькие эмалевые пуговицы платья.

— Вначале распусти волосы, — приказал Трей, так как хотел, чтобы она выглядела такой, какой он ее помнил, без этой модной, уложенной завитками верх парижской прически. — Я хочу чувствовать твои волосы.

Она прикоснулась к черепаховой заколке на волосах, выражение ее лица было смятенное, но темперамент изгонял страх, и она презрительно пробормотала:

— Да, сир. Не будет ли еще приказаний, ваше величество?

— Да, будет еще кое-что существенное, дорогая, — сказал он лениво. — Испытаем твою покорность и мое воображение. Естественно, в соответствующее время.

— Что касается меня, то я отказываюсь, — прошипела она, зеленые глаза сияли от его повелительного тона. — Отказываюсь, чтобы со мной обращались, как…

— Как с проституткой, — продолжил он насмешливо.

— Конечно! Поскольку, я ею не являюсь! — Импрес стояла, держа черепаховую заколку как оружие.

— А мне казалось, что эта роль очень подходит вам, миссис Майлс. Думаю, что я не первый в вашем гареме, кто делает причудливые и фантастические предложения. Мне нравится чувствовать твои волосы, — заметил Трей небрежно, словно они спокойно обсуждали достоинства его предложения, а ее раздражение было совершенно неуместно. — Как бы то ни было, — сказал он голосом, в котором не было даже намека на прежние легкость и небрежность, — меня совершенно не волнует, что ты думаешь или какие чувства испытываешь. Все, что мне нужно, — доступность твоего тела. Я жду… Или тебя будет ждать юг Франции, или, если ты предпочитаешь более экзотические места, — Северная Африка.

Импрес швырнула в него заколкой, но он на лету поймал этот метательный снаряд и улыбнулся.

— Вам решать, — сказал он с издевательской вежливостью, — дорогая миссис Майлс.

Трей внимательно наблюдал, как она неохотно распускала волосы, и, слабо улыбаясь, ловил шпильки, которые Импрес с негодованием вытаскивала и швыряла в его сторону, аккуратно затем раскладывая на прикроватном столике. Она некоторое время билась с пуговицами на рукавах, затем передернула плечами так, что ее блестящее платье соскользнуло вниз. Трей внимательно смотрел, как платье из весенне-зеленого шелка, шурша, улеглось у ее ног.

— Ты действительно намереваешься разыграть свои деспотические шарады? — спросила она негодующе, стоя перед ним в рубашке и нижних юбках.

— Я бы предпочел что-нибудь более спокойное или, по крайней мере, нейтральное, если быть честным. — Он пожал плечами. — Но Париж сделал тебя непримиримой.

— А в тебе Париж развил диктаторские наклонности, — заметила Импрес едко.

— Дорогая, — сказал Трей и издевательски вздохнул. — Если бы не наши разбитые надежды, мы были бы в раю. Но давай рассмотрим, какую пользу можно извлечь из нашей неудовлетворенности. Что касается меня, — сказал он с сардонической улыбкой, — то возможность переспать со вкусом всегда отвлекала меня от разочарования в жизни.

— Когда-нибудь, — спокойно заявила она, — тебя постигнет возмездие за все это.

Оно меня уже постигло, хотелось ему сказать. Это из-за тебя десять месяцев моей жизни пошли к черту.

— Если ты уже сыграла роль ангела-мстителя, то почему бы тебе не перейти к следующей роли? — спросил Трей вместо этого, тщательно удерживая свой голос в пределах дружеской беседы. — Вообще-то, ты слишком долго раздеваешься.

Нижние юбки были сброшены одна за другой под внимательным взглядом Трея. Но его возбуждение было менее бесстрастно, чем эмоции, которые он пытался ограничивать; оно становилось все более заметным по мере того, как она снимала юбки, и достигло своего апогея, когда на Импрес осталось всего два предмета одежды — рубашка и чулки. Он жестом показал, чтобы она быстрее заканчивала, и через секунду она стояла перед ним нагая.

— Теперь ты удовлетворен? — выкрикнула Импрес, отбрасывая чулки, ее волосы цвета дубленой кожи рассыпались по плечам, глаза сверкали.

— Едва ли. — Брови его небрежно поднялись. — Ты понимаешь толк в этих завлекательных любовных играх, радость моя. Но удовлетворение приходит позже. И я вижу, что ты проявляешь больше заинтересованности, я бы сказал, желания сотрудничать.

— Вовсе нет, — ответила она пылко, насмешливый тон вызвал ее отпор.

— А это что? — Он приподнял бронзового цвета руку и лениво указал на грудь Импрес.

Только теперь смущенная Импрес почувствовала, как из ее грудей каплет молоко, хотя переполнявшая обида делала ее, как ей казалось, невосприимчивой к намекам Трея.

— От меня это не зависит, — упорно стояла она на своем.

— Ну, хорошо, — сказал он спокойно, — будем считать это просто деловой проблемой.

— Очень хорошо, — заявила Импрес, энергично кивнув головой, тон ее голоса вполне соответствовал его кажущемуся безразличию.

Трей протянул руку, она на миг задумалась, но после его короткого «ну же» Импрес шагнула к нему и подала свою руку. Он спокойно уселся на постели, привалившись к спинке, и притянул ее ближе.

— Не могу же я допустить, чтобы ты испортила мою визитку, — пробормотал он, вытирая капли молока на ее грудях. То, что он так явно подчеркнул неосознанный порыв ее тела, унизило Импрес, краска бросилась ей в лицо.

Трей заметил яркие пятна румянца и небрежно заметил:

— Ты великолепная актриса, фантастическая скромность, после того, что мы испытали.

— Что еще ты хочешь? — спросила она тихим напряженным голосом.

Вместо ответа Трей наклонился и прикоснулся губами к ее груди. Он осторожно лизал поднявшийся сосок, нежно касался кожи вокруг, дразня ее одну секунду, вторую, пока Импрес взволнованно ждала, чтобы ее грудь испытала полное давление его рта. И, наконец, она дождалась — ее грудь оказалась в полной его власти, молоко капля за каплей потекло, колени задрожали, каждый нерв ее тела затрепетал от испытываемого удовольствия. Трей быстро поднял руки и поддержал ее за бедра, в то же время продолжая свою ласку и заставляя Импрес думать, что все тянется слишком долго… слишком долго. Ей не следует реагировать так остро, она не должна, подумала Импрес в следующий момент, отчаянно сражаясь с ослепляющими ощущениями. В нем было все, что она ненавидела в мужчинах, — высокомерие, эгоизм, наглость. Но грохочущее в ее сознании, барабанящее в ушах предчувствие наслаждения, распространяющееся через возбужденные нервные окончания, стирало логическую оценку, отбрасывало рассудочные мысли, заставляя корчиться в сладких муках желания. Импрес чувствовала, что влага появилась не только в ее грудях, но и в низу живота, горячий тропический поток тепла, затопивший ее, смывал всевозможные «не следует» и «не должна», заставляя забыть об изъянах характера Трея, требовал продолжения пьянящего восторга и его усиления.

Нежно и умело, с хорошо рассчитанной мягкостью, Трей сосал каждую ее грудь до тех пор, пока на ее коже не появился пунцовый румянец, и нестерпимое пламя желания не начало сжигать Импрес.

— Я думаю, — пробормотал Трей, оторвав, наконец, от нее губы, — мы излечились от безразличия. Ты не согласна с этим?

Хотя ее глаза были полузакрыты, а дыхание прерывалось глубокими беспорядочными вздохами, Импрес задела ленивая уверенность его голоса, и она упрямо прошептала:

— Нет.

Трей еще раз погладил соски.

— В одном мы можем прийти к согласию. По крайней мере, сейчас. Ты не должна испортить визитку.

Подобно эксперту, который знает, что делать дальше, он положил свои ладони на ее груди собственническим жестом.

Она похожа на богиню плодородия, думал Трей. Коснись меня, казалось, говорила она, я дам тебе радость, прильни к моей груди, и я дам тебе пищу. Его теплые руки блуждали по изящной кривизне линий ее груди, опускались вниз по ребрам к тонкой талии, гладили атласную кожу бедер и ягодиц. Лаская нежную разгоряченную плоть и светлые шелковистые волосы, Трей чувствовал поднимавшееся в ней волнение. Внезапно он замер, ощутив, как его собственная страсть разгорается в нем. Богиня плодородия обещала больше чем просто пищу, она предлагала живую красоту разгоряченного желанием тела, красоту, которую он хотел так сильно, что чувствовал пульсирующую боль, распространяющуюся по спине.

Его длинные пальцы скользнули во влажное средоточие, которое вызывало танталовы муки, деликатно погладили атласную мягкость кожи и проникли внутрь к самому волнующему центру удовольствия. И тогда Трей услышал ее глубокий блаженный вздох наслаждения. Полностью потеряв ощущение реальности, Импрес раскачивалась при каждом движении его пальцев, негромко постанывая и проклиная Трея за то, что он доставлял ей счастье. Ей бы следовало быть холодной и безразличной, не поддаваться на терзающие прикосновения, не жаждать, чтобы он занялся с ней любовью, не замирать от наслаждения.

— Пожалуйста, Трей… я не могу больше ждать, — прошептала она, — пожалуйста… пожалуйста.

Она готова раствориться в страсти, подумал он, основываясь на своем богатейшем опыте. Наконец-то он нашел свой земной рай и после долгих месяцев изгнания готов был войти через врата Импрес в этот рай.

Долгое изматывающее ожидание закончилось.

Трей отвел свои пальцы и отодвинулся от покрытой резьбой спинки кровати. Несмотря на то, что Импрес не сознавалась, она была распалена, распалена еще раньше, а его собственная страсть стала явной с первого раза, когда он увидел ее, приехав в Париж. Закончилось противоестественное принуждение; он собирался завершить сжигающее его страстное желание к прекрасной женщине, которая уехала от него, которая влекла к себе всех мужчин Парижа, которая отказывалась признать, что хочет его, но сейчас таяла в его объятиях, несмотря на злые слова. Импрес была точно такой же, как он ее помнил.

— Иди сюда, — сказал Трей резким тоном. — Иди сюда и сядь на меня.

Страсть билась, ища выхода, в сознании и теле Импрес; всей разгоряченной пылающей кожей и напряженными нервами она хотела его, но гордость заставила ее остановиться. Стоя неподвижно, Импрес смотрела на него расширенными затуманенными глазами.

— Тебе решать, — сказал Трей мягко.

Импрес подошла, пристально глядя на него. Полностью одетый, только с расстегнутыми брюками, он как бы подчеркивал своим видом при ее наготе пренебрежение к женщине, ее рабское послушание. Подобно дневному посещению членами жокей-клуба публичного дома перед скачками, где не было необходимости полностью раздеваться, чтобы воспользоваться услугами проституток. Можно даже не ложиться в постель, чтобы не измять брюки.

— Уверен, что ты знакома с этим способом, знаю, что делаешь так, — поправился он, осматривая ее чувственное тело светлыми мерцающими глазами и видя, что она колеблется. — Незачем притворяться.

Он откинулся на несколько дюймов назад, не предлагая ей помощи, а только ослабив галстук и обнажив золотую цепь на шее.

— Ты ханжа и лицемер, — яростно прошипела Импрес и замахнулась, чтобы ударить Трея.

Рефлексы у него были великолепные. Он даже позволил ей испытать кратковременное удовлетворение от содеянного. Железные пальцы Трея сомкнулись вокруг ее кисти в тот момент, когда кончики пальцев почти коснулись щеки.

— Не затрудняй себя, — вежливо сказал он, мертвой хваткой удерживая ее руку. — Тебе вовсе не обязательно получать удовольствие, просто делай так, как я говорю, или я увезу тебя отсюда и ты будешь обслуживать меня где-нибудь в другом месте.

Он держал руку Импрес перед собой, глядя на ее напрягшееся тело.

— У тебя не хватает сил, — прошептал он, выражение на лице Импрес было гневное и агрессивное, как будто она собиралась наброситься на него, как только он освободит ее руку. — Надеюсь, мы понимаем друг друга. Я бы не хотел причинить тебе ущерб.

— Мужчину, который использует силу в отношениях с женщиной, будут преследовать угрызения совести, — насмешливо сказала она.

— Радость моя, — пробормотал Трей, — я использую силу только в одном — заставляя себя ждать твое распаленное тело.

Ее свободная рука снова поднялась для удара, но на этом снисходительность Трея закончилась, он уже начал гневаться и, поймав ее руку, прежде чем она приблизилась к его лицу, сказал:

— Я устал от твоего мелодраматического сопротивления, поэтому решай — юг Франции, Северная Африка или эта постель.

Их глаза оказались на одном уровне, потому что она стояла на коленях перед ним, обе руки захвачены Треем. Глядя ему прямо в лицо, Импрес довольно долго боролась с желанием уступить. Затем ее глаза опустились. И Трей медленно освободил хватку ее запястий. Наконец руки Трея сомкнулись на ее бедрах, когда она стала усаживаться на него. Она полностью поглотила его длину, и, почувствовав ее жар, Трей закрыл глаза и застонал; этот звук так же хорошо был знаком Импрес, как и ее содрогающийся вздох.

Через мгновение, безо всяких усилий, он поднял ее, затем опустил и поднял снова, пока она не приняла его ритм, поднимаясь и опускаясь с рассчитанной последовательностью. Бедра Импрес терлись о сукно брюк, а полные груди прикасались к ткани жилета. Импрес ощутила холод, когда его галстук оказался между ее грудей, что составило резкий контраст по сравнению с теплом, возникающим за счет трения ее бедер и груди о шерстяную ткань.

Импрес не желала быть послушной, но ее предательское тело, столь долго пребывающее в воздержании, не хотело подчиняться сдерживающему началу и бесстыдно; растворилось в пульсирующей страсти Трея.

Он намеревался сидеть собранно и сдержанно, позволяя Импрес делать то, что она умела, но она так мгновенно взлетела на гребень страсти, что его собственное желание оказалось пришпоренным ее бурным утолением жажды. Твердо держа руками бедра Импрес, Трей нетерпеливо приподнимался, встречая ее пылкое движение, и Импрес вскрикивала, когда поглощающее чувство затопляло ее. При очередном неконтролируемом вскрике женщины Трей почувствовал, словно его ранили, предвкушение едва не свело судорогой мышцы его тела, и секундой позже дикое безграничное наслаждение затопило его полностью. Лихорадочно старался он оказаться как можно глубже внутри нее, и в этот ослепительный момент сознание Трея выключилось, и уже неосознанно его руки протянулись к спутанному шелку волос Импрес, и он сильно прижал ее к себе, ощутив, как расплавляется ее тело, содрогаясь в оргазме. Конвульсивная дрожь сотрясала и его, а Импрес прильнула, задыхаясь, к его плечу.

Погрузив лицо в облако мягких волос, он прижимал ее к себе все теснее по мере того, как пульсирующее наслаждение ослабевало. Занимаясь с ней любовью, прижимая к себе, Трей чувствовал себя так, словно вернулся в родной дом. Импрес слышала, как в унисон с ее колотится сердце Трея и, благодарная, нежно поцеловала его в шею. В этот момент она позабыла о той напряженности, которая преследовала их отношения в последнее время. Руки Трея нежно гладили ее спину, и Импрес захотелось почувствовать теплоту его кожи.

Трей ощутил ее пальцы на своей разгоряченной шее, и в следующий момент его галстук был сброшен одним быстрым движением. Когда руки Импрес оказались на его пуговицах, возбуждающие и торопливые, в них не было женственной мягкости или застенчивой неловкости, и каждое нервное окончание в его теле встрепенулось в ответ на ее спешащие прикосновения. Страсть Трея вспыхнула так ярко, словно не было только что испытанного оргазма.

— Я хочу тебя, — прошептала она и коснулась его губ горячим кончиком языка.

— Но я в тебе, — выдохнул он, чуть пошевелившись внутри нее так, чтобы Импрес почувствовала его возбуждение.

Она расстегнула рубашку, и ее руки скользнули внутрь, лаская его мускулистое тело.

— Сними одежду, — голос был исполнен глубокого соблазна, и к тому же она медленным круговым движением пошевелила бедрами с таким возбуждающим провоцирующим предложением, что все прочие женщины в его жизни показались Трею жалкими приготовишками.

И когда он сказал «нет», просто потому, что не любил, чтобы женщины отдавали приказы в постели, Импрес прошептала ему на ухо «да» и, наклонившись, провела языком по внутренней поверхности его уха, объяснив, что она сделает, чтобы он изменил свое решение. Трей помог ей стащить с него одежду в лихорадочной спешке, взаимная страсть преодолела все препятствия, словно стена лесного пожара, пожирающая высохшую траву. Третий раз был таким же эгоистичным, как и прежде. Они не могли сдерживаться, а когда слились в четвертый раз, это было так, будто какая-то сила вела их. Лежа на ней, Трей двигался в одном безумном порыве, а она льнула к нему, словно боялась, что он покинет ее. Он понимал, что Импрес не позволит ему уйти, — это было бы убийственно для нее. И в ослепительной сумасшедшей страсти он настойчиво вел ее к вершине, как будто совершенно неудовлетворенный, доводя до исступления от предвкушаемого наслаждения. И когда этот момент настал, он укусил ее в плечо, маняще пахнущее терпким знакомым запахом.

И Импрес ответила ему, ее зубы вцепились в его бронзовую кожу чуть ниже уха, она отбросила одним движением руки длинные черные волосы. Укус был болезненным, диким, неосознанным. И в этот момент Трея охватил неконтролируемый оргазм. Одновременный взрыв остановил их дыхание, и они лежали в ошеломляющем забвении, чувствуя, что их тела расплавляются.

Когда наконец Импрес открыла глаза и посмотрела на Трея, то увидела, что глаза его закрыты, дыхание затрудненное. Он лежал на ней, опираясь на локти, чтобы не придавить ее весом своего мощного тела. Она нежно обнимала его за плечи, чувствуя полное удовлетворение, которое разбегалось волнами по коже и отзывалось где-то глубоко в душе.

Господи, как только ей могло прийти в голову, что она сможет жить без него?

Неужели, думал Трей, она в состоянии проделывать все это со многими мужчинами?

Неожиданно невнятный голос донесся с лестницы:

— Говорю тебе, черт возьми, что хочу ее видеть!

В ответ раздался голос дворецкого, хотя, очевидно, он слабо действовал на пьяного визитера.

Трей мгновенно пришел в себя, услышав перебранку внизу. Не говоря ни слова, он освободился из горячих рук Импрес и встал.

В этот момент она прошептала:

— Не уходи, — тоном, который напомнил ему тот вечер у Лили, когда она упрашивала, чтобы он остался.

Слова показались ему в этот мрачный для него момент распутными, а весь ее вид, когда Трей окинул ее взглядом, лежащую в нескольких дюймах от него, слишком услужливым.

Она просто куртизанка, подумал он с отвращением. Ревность Трея практически подавила рассудок. Его не интересует, что она хочет его. Некоторые женщины, как он знал из своей богатой практики, просто нимфоманки, не управляющие собой в порыве страсти.

— Ты можешь передать, чтобы твой гость подождал тебя внизу, — сказал он отчужденным голосом, — тем более, что мне надо идти.

Он подошел к маленькой раковине в углу спальни, намочил полотенце, вытер пот и следы любви со своего тела.

— Мне неизвестно, кто это был, — сказала Импрес, видя негодование Трея, — но теперь он ушел. Пожалуйста, останься.

Трей, собирая с пола одежду, пристально посмотрел на Импрес. Во рту у него оставался вкус ее поцелуя, желание было столь же острым, как сохранившийся запах ее тела, и ему пришлось собрать все свое самообладание, чтобы произнести:

— Не могу.

— Мне бы хотелось, чтобы ты смог, — сказала она нежно, раздираемая внутренней борьбой между желанием задержать его и своим унижением.

Трей на секунду зажмурился, преодолевая свои чувства, глубоко вздохнул, прежде чем посмотреть на нее своими мерцающими глазами, и, застегивая рубашку, сказал:

— Я обещал герцогине де Суансон появиться на балу. Хотя, если бы не было пьяных выкриков на лестнице, он бы, скорее всего, просто не вспомнил об этом приглашении.

— Может, мы могли бы обсудить наши дела? — спросила Импрес, поднимаясь на постели и глядя на торопливо одевающегося Трея.

— Не вижу необходимости, — ответил он, заправляя рубашку в брюки. — Тем не менее, я искренне благодарен вам, мадемуазель Жордан, за то время, которое вы мне уделили.

Таким же тоном и с такой же теплотой он мог бы говорить с продавцом в магазине. Торопливо разгладив пальцами волосы, Трей вытащил из визитки кожаный бумажник, извлек из него несколько купюр и бросил их на столик.

— Скажи, если этого недостаточно, я не знаком с расценками материнского молока, но думаю, что оно стоит немало.

Выражение его лица смягчилось, когда он добавил:

— Мои адвокаты переговорят с вами о сыне, мадемуазель, но мы обсудим этот вопрос позже. — На мгновение его глаза сверкнули. — Хочу тебя дружески предупредить, если ты попытаешься прятать от меня сына, я просто уничтожу тебя.

Импрес смертельно побледнела, услышав прозвучавшую угрозу и отодвинулась назад. Гнев, прозвучавший в его голосе, сразил ее.

До утра Импрес все еще пребывала в оцепенении и была не в состоянии даже плакать.

А Трей провел остаток ночи, расхаживая по комнате в отеле, и встретил рассвет с бокалом бренди.

Загрузка...