Сезон обольщения

Глава 3

Сесилия уговаривала ее быть практичной, и Бекки старалась из последних сил. Она ни за что не поехала бы сегодня в отель «Шеффилд», если бы знала, что ей предстоит выслушать признания в любви. Знай Сесилия, что ей придется слушать их из уст такого мужчины, она испугалась бы до смерти и еще до рассвета бежала куда-нибудь подальше, например в родной Йоркшир.

Но дело было в том, что она его хотела. Отчаянно хотела. А если продолжится обсуждение этих мрачных тягостных событий, то ей никогда не заполучить его. Что ж, поскольку он колеблется, то роль соблазнительницы придется взять на себя.

Глядя прямо в его обветренное загорелое лицо, Бекки уложила его руку к себе на колени.

— Мне нравится, какой у тебя вкус.

Джек удивленно поднял брови:

— У меня… вкус?

— Ну да.

— И какой же у меня вкус?

Задумавшись, она откинулась на спинку дивана.

— Чистый, как мыло.

Джек сморщился.

— Я не про щелок, — поспешила исправиться она. — Как бархат.

— Разве у бархата есть вкус?

— Думаю, должен быть. В нем есть мужественные нотки. Как бренди. И что-то соленое, напоминающее море.

— Понимаю… кажется, — нахмурился Джек. — Не слишком приятные вещи.

— Эти вещи напоминают мне, что я целую мужчину, — возразила Бекки. — А это, в конце концов, нравится мне гораздо больше, чем целовать женщину.

Она слегка улыбнулась, он ответил ей тем же. Глаза их встретились. Улыбка соскользнула с лица Джека.

— Бекки, я…

Но она поспешно прижала палец к его губам:

— Я рада, что ты рассказал мне о своем прошлом. Для меня очень важно знать, что ты был со мной откровенен.

Не глядя на нее, он поднял руку и провел по краю глубокого декольте. Бекки глубоко вдохнула. В этой грубой ладони было столько ласки! Она смотрела ему в лицо, а он — туда, где скользили по нежной коже его пальцы. Глаза его даже потемнели.

Он замер на секунду, добравшись до клиновидного углубления, где ткань собралась меж грудей, улыбнулся и внезапно стал похож на пирата, который готовится захватить наполненный сокровищами корабль.

Она уже так давно держала себя под множеством запретов и замков. Сейчас она снимала лишь один — тот, под которым находились ее плотские желания. Однако другие засовы оставались заперты, и она то и дело их проверяла. Один из замков висел на хрустальном ларце, в котором хранилось ее сердце, и был крепок. Другой оберегал ее доверчивость — и был не менее надежен. А другие запоры и засовы служили охраной ее душе, ее мыслям и разуму. Вот они-то как раз слегка покачивались, и Бекки пришлось их усилить.

То, что сейчас предстояло ей и Джеку, должно было проникнуть не глубже чем под кожу. Она хотела сегодня очень простой вещи. Чтобы он касался ее. Всего ее тела. Чтобы эти мужественные руки скользили по нему, не пропустив ни единого дюйма…

Сейчас он гладил декольтированную часть груди, и Бекки прикрыла глаза, сосредоточившись на жарком следе от этого прикосновения. Большая ладонь обхватила округлость — лишь тонкий муслин остался между ними, — но кончики пальцев скользили по обнаженной коже.

Сосок отозвался на ласку, быстро затвердевая, напрягаясь в ожидании большего. Бекки ухватила себя за рукав и стянула платье с плеча, убирая досадную преграду.

Его ладонь пылала. Она заскользила кругами по самому соску, и Бекки ахнула.

— Тебе нравятся такие прикосновения, — пробормотал он.

Она не могла солгать. Да и глупо прикидываться невинной девой. Она не могла прикинуться кем-то, кроме себя самой.

— О да!

Он склонил темноволосую голову, прижимая Бекки крепче к себе, обхватил грудь и прижался губами к самой ее вершине. Грудь остро отзывалась на настойчивые ласки, почти причинявшие боль, но Боже, как восхитительно было это мучение! Сладкое томление бежало мурашками по плечам, щекотало где-то в пальцах ног и заставляло все тело вздрагивать от восторга.

Джек стянул второй рукав, обнажив теперь обе груди. Взял в ладонь ту, которая только что была в его губах, и, перейдя к другой, принялся невообразимо жарко и нежно целовать, лизать, скользить губами по коже.

Бекки запрокинула голову, словно предлагая ему себя всю, и он принял ее, точно так, как она хотела, всю — целиком и без остатка. Перемежая легчайшие поглаживания пальцами и кончиком языка с жадными лобзаниями и легкими покусываниями, от которых Бекки всякий раз ахала, он не оставил без внимания ни единого дюйма на ее шее.

Дойдя до верха, тщательно исследовал линию подбородка и наконец вернулся снова к ее губам, запечатлев на них нежнейший поцелуй.

— О, Бекки! Ты нужна мне. Хочу, чтобы ты всегда помнила это.

— Но почему?..

Джек не дал ей договорить, повелительно завладев губами.

Она то отвечала ему поцелуем, то отступала, когда чувства переполняли ее от чудесных прикосновений. Он, казалось, надвигался всем своим телом, тяжелым и мускулистым, мужественным и крупным…

Но внезапно Джек приподнялся, и Бекки обнаружила себя лежащей на спине, с задранными вокруг бедер юбками, с совершенно растрепанной прической, на сооружение которой Джози потратила такую пропасть времени.

Он смотрел на нее, от желания щуря темные глаза. По голой груди Бекки скользил холодный воздух, от которого соски еще больше напрягались.

Она не собиралась прикрываться. Она смотрела на Джека из-под полуопущенных век, и внутри у нее с новой силой разгорался жар. Да, она желала, чтобы он вот так смотрел на нее. Ей нравилось, что он смотрит на ее обнаженную грудь с этим жадным вожделением — вожделением, которое он испытывает к ней.

Джек тяжело дышал.

— Господи, что же ты делаешь со мной?!

— В чем дело? — Бекки хотела, чтобы голос прошелестел шелковой лентой, как будто она опытная соблазнительница, но получилось хриплое рычание вожделеющей пантеры.

— Ты заставляешь меня позабыть… — Джек не договорил. Бекки зачарованно смотрела, как он торопливо развязывает галстук.

— Позабыть?

Наконец узел поддался — Джек сорвал галстук и отшвырнул на спинку дивана.

— Ты заставила меня позабыть себя. Забыть, кто я, где я и что я делаю…

— Разве не так и должно быть?

— А разве так?

— Я… — Бекки буквально замерла при виде его хитрой улыбки. Эта дьявольская улыбка — ее погибель. — Думаю, что так.

Она внимательно смотрела, как его ловкие пальцы быстро расстегивают пуговицы на высоком жестком вороте сорочки. Затем он мигом стащил ее через голову, овеяв взмахом все тело Бекки.

Его торс был изумительной красоты. Ей никогда не приходилось видеть ничего подобного. Кожа, под которой явственно проступали хорошо развитые мышцы, была совсем темной от загара. Каждый дюйм тела отлично развит и обрисован. Мускулы живота проступали при каждом вдохе, и Бекки усилием воли заставила себя перевести взгляд на его лицо.

— Ты действительно была замужем? — спросил он мягко.

— Была.

Джек удивленно выгнул бровь, словно собирался начать расспрос, но ей вовсе не хотелось в эту минуту говорить об Уильяме. Она хотела думать только о том мужчине, который был в данную минуту перед ней.

— Но я не видела такого раньше.

— Ну и как? Тебе нравится то, что ты видишь? — Его голос атласной лентой обвил ее чувства.

— О да! — Бекки ловко поджала ноги и, встав на колени рядом с ним, обняла за талию.

Как только она сделала это, огненный шарик где-то внутри ее вспыхнул с новым жаром. Джек погладил ее по спине, желая прижать крепче, но она уже начала исследовать его тело своими губами.

— Вот он. — Она целовала его грудь. — Вот этот вкус. Мм…

— Бархат?

— Мм…

Широкая ладонь скользнула по спине Бекки кверху, к волосам, и дрожащие пальцы Джека принялись торопливо вынимать шпильки из прически.

Бекки гладила его кожу, словно впитывая ее тепло кончиками пальцев. Миновав впадину пупка, пощекотала поросль, сбегавшую вниз, затем опять двинулась вверх, на широкий простор груди, где ее пальцы закружились возле маленьких плоских сосков.

Бекки была увлечена своим исследованием. Оно показало, что возле пояса у Джека небольшой шрам, родимое пятно слева на груди и еще одно — выше, на плече. А соски у него маленькие и круглые, темно-розовые, но не такие темные, как у нее самой.

Джек откинулся на спинку дивана, перебирая пальцами ее волосы, тогда как она продолжала изучать его. Он дышал глубоко и ровно. Наконец последняя шпилька сдалась, и словно темный шелк рассыпался по ее плечам до самой талии.

— У тебя красивые волосы.

— А у тебя красивый живот, — ответила Бекки и, склоняясь к узкой темной полоске волос, тронула шрам. — Что это было?

— А… это… — Джек вздохнул. — Незадача с рыболовным крючком. Сама-то рана оказалась не такая серьезная, как заражение, которое потом началось.

Бекки вздрогнула:

— Слава Богу, ты выздоровел.

Она скользнула пальцами по линии пояса, а потом осмелела и двинулась рукой ниже, на выступ, явственно очерченный облегающей тканью шерстяных брюк.

Джек казался спокойным и уравновешенным, пока она внимательно осязала его возбужденность, поражаясь его размеру. По нервам пробежал отзвук страха, хотя с той минуты, когда она решилась на это, ей ничто не доставляло беспокойства.

Мыслимо ли это, чтобы столь крупный орган поместился внутри женщины? Как возможно от такого предмета получать удовольствие?

Видимо, и впрямь прошло слишком много времени. Она с трудом могла вспомнить теперь, как это делал Уильям. Поначалу он был с нею очень терпелив, но когда бы ни случалась их близость, в комнате неизменно было темно. И потом, эта самая часть тела соприкасалась с ее телом только в одном определенном месте.

Несмотря на удивление Бекки, ее организм вовсе не испытывал сомнений. Он распалялся, ныл, жаждал, молча молил о слиянии, самом близком возможном слиянии с этим мужчиной.

Что-то говорило Ребекке, что эти чувства естественны, что они всего лишь инстинктивный отклик женского существа на физическую привлекательность мужчины. Причем инстинкт действовал в обоих направлениях: при виде его явного возбуждения Бекки поняла, что Джек ее желает, что, в свою очередь, распалило ее собственную страсть.

Он отодвинул рассыпавшиеся по плечам волосы и принялся расстегивать ее платье, освобождая ей спину и скользя по гладкой коже все ниже. Прохладный воздух коснулся обнаженного тела. Бекки вздохнула.

— Я хочу снять с тебя это, — сказал Джек, указывая на платье. — Хочу видеть тебя. Всю тебя.

Бекки решительно положила руку на самую интересную часть его тела и взглянула на Джека из-под ресниц:

— Но тогда будет честно, если и я тебя увижу. Всего тебя.

— Увидишь, любимая. — Он снова показал свою коварную улыбку. — Обещаю.

Ладонь Бекки быстро скользнула вверх по четко обрисованным кубикам живота, по груди — к ключицам, потом снова вниз — по плечу. И на всем пути ее рука как будто удивлялась рельефным выпуклостям мускулов.

В эту минуту Бекки хотелось быть художником. Она бы нарисовала его. Но нет, лучше — скульптором. Она бы вылепила эти формы, от которых у нее захватывало дух. Его мускулистое тело напомнило ей статую итальянского мастера, которую оживили боги. Как Давид работы Микеланджело. Она ни разу не бывала во Флоренции, но видела картинки в книгах.

Впрочем, по сравнению с Джеком Давид казался стройным мальчиком. Ведь Джек намного выше, плотнее, крепче, сильнее, да и крупнее сверху донизу… Особенно там…

Щеки ее уже пылали от возбуждения, когда она вернулась глазами к той части его тела, которая больше всего ее занимала.

— Встань, — скомандовал он тихо.

Она вскинула взгляд. Если она встанет, то платье упадет и она останется перед ним совсем нагая.

Джек не сводил глаз с ее лица. Ласково убрал ей за ухо прядь, упавшую на лоб.

— Ты же сама этого хочешь, правда?

— Я… — Ее голос звучал совсем слабо и неуверенно, но она уже решила говорить правду. — Прошло так много времени, и… И я была замужем. Что, если?..

Что, если она права и влечение плоти сильнее разума? Что, если, отдав ему свое тело, она потеряет также и сердце?

Тогда ее оборона дрогнет. Она больше не будет в безопасности. Станет так же уязвима, как была с Уильямом.

Издав низкий звук — нечто среднее между рычанием и тревожным стоном, — Джек резко привлек ее к себе. Ее груди вжались в упругий торс, и она счастливо вздохнула. Тепло его обнаженной кожи, прижатой к ее собственной, было невообразимо приятно.

— Я бы никогда нарочно не причинил тебе несчастье, Бекки. Ни за что. — Голос его дрогнул, но уверенный тон говорил об откровенности. Тело его подтверждало слова, и она поняла, что Джек не врет.

Она действительно поверила ему, насколько вообще была способна поверить мужчине. Она до сих пор не позволила ему проникнутые ней в душу… Разве только под кожу, да и то совсем неглубоко. Она ведь дала зарок не позволять ему — да и любому другому — ее ранить. Если продолжать держать оборону, то она сумеет избежать боли.

— Что, если?.. — Ее голос звучал по-прежнему тихо. Было так много всяких «если». Например, если вдруг он сочтет ее неподходящей партнершей в постели? Ведь это, наверное, тоже больно? А если, например, он сделает ей ребенка?

Бекки не умела легкомысленно пренебрегать подобными вещами, как Сесилия. Для нее подобное сближение имело большое значение. Сбросив одежду, она лишает себя единственного реального осязаемого щита. Как можно относиться к этому столь безрассудно?

Она знает Джека всего несколько недель. Они не женаты. Если бы Джек собирался жениться, то пошел бы к ее брату, а вовсе не на тайное ночное свидание без свидетелей в гостиничном номере.

— Нет, — спокойно ответил он. — Я тебя не обижу. Я доставлю тебе удовольствие. Никаких разочарований.

— Никаких разочарований, — мягко повторила она, обвила его талию руками так крепко, насколько позволяла правая рука, и положила голову ему на плечо. — Я не девственница, Джек, но в каком-то смысле, полагаю, меня можно считать в чем-то наивной. Для меня сегодняшний опыт слишком нов. До этого момента единственным человеком, который видел мою обнаженную грудь, был мой муж. Причем только в темноте. Я не понимала этого раньше, но теперь чувствую, что, сняв одежду, ты делаешь меня уязвимой. А мне не нравится быть уязвимой… однако… — Она подыскивала правильные слова. — Какое-то первобытное, ужасное чувство толкает меня к этому.

— Успокойся. — Его пальцы спускались вниз по обнаженной спине Бекки, туда, где повисло на бедрах расстегнутое платье. Растаяв от этого прикосновения, она нырнула в его объятия. — Я не тот человек, что воспользуется дамой, а потом ее отвергнет. Что бы между нами ни случилось, знай, что я до последнего буду защищать и твое тело, и твою душу.

«Красиво говорит, — отметила она про себя. — Слова красивые. И каким красноречием не блеснет мужчина, чтобы только заманить женщину!» И все же сдержанная уверенность в его голосе легко угомонила ее страхи.

— Я хочу тебя, Бекки. С того момента как тебя увидел, я хотел уложить тебя в постель.

Она чуть не расхохоталась. Ведь за такие же точно мысли и мечты о нем она сама считала себя окончательно испорченной.

— Но подобные чувства не омрачат всего того, что происходит сегодня между нами. Этот вечер значит для меня намного больше.

Это было странно. То есть то, что сама она так думала, — правда. Но ведь Джек — мужчина. Разве для него здесь могло быть что-то большее? Бекки немного склонила голову набок и вопросительно взглянула на собеседника:

— Неужели?

Он провел большим пальцем по ее нижней губе, слегка прижимая.

— Ты прекрасна и должна знать это. И очень не похожа на других леди из высшего света.

Плечи Бекки невольно напряглись. Ей всегда доставляли неловкость разговоры о ее внешности. Она никогда не ощущала себя хозяйкой собственного тела и часто, смотрясь в зеркало, видела лишь напуганную одинокую женщину, которая выглядит гораздо старше своих лет. Женщину, наделавшую в своей жизни множество трагических, ужасных ошибок и едва не погубившую этим всех, кого она когда-нибудь любила.

— Тебе не нравится, когда говорят о твоей красоте. — Это не было вопросом. Джек мягко усмехнулся и горько добавил: — Мне тоже.

Бекки промолчала.

— Вот видишь? Я чувствую связь с тобой, какой у меня не было до этого ни с одной девушкой. Между нами есть какие-то узы, гораздо более важные, чем простое физическое влечение.

Если бы сейчас в ее голове загудели сотни набатов, это утешало бы лучше, чем его слова. Джек был так серьезен. И говорил о гораздо более глубокой связи, чем вожделение…

— Никто из нас не знает, что преподнесет будущее, но я не оставлю тебя беззащитной, и не важно, что нас ждет впереди.

Бекки прижала ладонь к его груди:

— Благородный Джек.

Повисла короткая напряженная пауза, после которой Джек сказал очень тихо:

— Никогда не делай эту ошибку. Не думай, что мне присуще это качество.

Что-то он темнит. Сначала излагает самые рыцарские (во всяком случае, насколько это позволяют предлагаемые обстоятельства) намерения, а потом отрицает свое благородство. Бекки прищурилась:

— Значит, ты мне солгал.

— Нет.

— То рассказываешь о своем благородстве, а потом вдруг говоришь, что это вовсе не твоя черта. Как такое возможно?

— Есть две простые вещи. Я хочу обладать тобой и доставлять тебе удовольствие, обладая. Хочу уберечь тебя от бед. Все остальное во мне куда более сложно и, уж конечно, менее благородно.

Она кивнула, вновь обвила его стан руками и, с новой силой ощутив тепло, которое разливалось по телу от близости с ним, удовлетворенно вздохнула.

— Но ты увлекла меня слишком далеко, — тихо молвил Джек. — С каждой секундой мои страдания нарастают.

— Вовсе ты не похож на страдальца.

Достав из-за спины руку Бекки, Джек втиснул ее между ними, так чтобы она ладонью ощутила его возбуждение.

— Ты искушала меня с самого первого вечера, который мы провели наедине. А теперь вот это происходит всякий раз, когда я с тобой. И если ты далеко, я все равно не могу перестать о тебе думать. — Он взглянул на нее с подобием раздражения. — В конце концов, это становится просто неудобно.

Бекки выдавила улыбку.

— Вынуждена просить прошения за то, что моя испорченность не позволяет мне с восторгом слушать твои признания.

Сильно сжав твердый член, Бекки услышала приглушенное рычание Джека — почта стон — и тут же почувствовала себя чуть ли не виноватой.

— Пойдем со мной, — сказал Джек, и в голосе его прозвучала волнующая смесь мольбы и приказа.

Бекки крепко прижала ладонь к его четко обрисованной грудной мышце и, закрыв глаза, молвила:

— Да, отнеси меня в постель.

Джек встал с дивана и поднял ее так, будто она была легче перышка. Платье свисало, драпировкой ниспадая с талии и обвивая бедра. Джек приблизился к дверям спальни и, толкнув их ногой, вошел.

Комната была красиво обставлена. На стенах висели картины с пейзажами континентальной Европы. Лиловый ковер был расшит золотой нитью — в цвет обоев. Свечи медных настенных канделябров отбрасывали золотистые лучи, освещавшие всю комнату. В центре стояла кровать. Золотые витые шнуры с кистями поддерживали складки бархатного балдахина столь глубокого синего цвета, что в полумраке он казался черным. Из-под него виднелась богатая резьба дубового изголовья. Многочисленные подушки светло-пурпурного, черного и золотого цветов были разбросаны по вышитому темно-синему покрывалу.

Эта комната была будто нарочно создана для таких свиданий. Бекки старалась не думать о том, что мистер Шеффилд постарался специально, но мысль не покидала ее и она даже вспыхнула от смущения.

Откинув покрывало вместе с одеялом, Джек уложил свою ношу на мягкую простыню, предупредительно подсунув ей под голову одну из подушек. Бекки поняла, что он собирается снять с нее платье, и сразу же забыла о мистере Шеффилде.

— Я не собираюсь разрывать его, — сказал Джек, осторожно стягивая платье с бедер.

Бекки подняла ноги, и мягкий муслин соскользнул с пояса по бедрам, по коленям — совсем прочь, оставив ее совершенно обнаженной.

Она старалась дышать ровно, видя, как он расстегивает брюки. Сжав губы, вцепившись пальцами в простыню, Бекки смотрела, как он сбрасывает ботинки, как штаны соскальзывают с узких бедер. Наконец, сняв также и чулки, Джек забрался на постель подле нее.

Он устроил ее рядом, так что они были полностью прижаты друг к другу — от головы до ног, лицом к лицу. Его внушительный твердый орган упирался ей в бедро.

— Я не буду торопиться, — проговорил он, словно самому себе. — Пусть я умру от желания, но торопиться не буду. — Он взял ёе лицо в свои ладони. — Помни о том, что я тебе сказал раньше.

— Помнить?.. — еле слышно переспросила она.

— Я никогда тебя не обижу. Помни это.

— Я… о да! — выдохнула Бекки. — Я запомню.

И он поцеловал ее нежно, упиваясь сладкой амброзией ее губ. Она крепко держалась за широкие плечи Джека, голова у нее кружилась, почти болезненное желание распространялось по всему телу точно сладкий яд.

Тем временем его ладонь заскользила: покинув щеку, погладила шею, очутилась на груди, сжимая ее и нежно массируя, тогда как пальцы дразнили сосок, и Бекки вскрикивала и ахала, а он ловил эти звуки ртом.

Затем, обхватив крутой изгиб ее бедра, Джек крепче прижал ее, и она, лишенная всякой самостоятельности, могла лишь слегка шевелиться, стараясь как можно крепче прижаться к его телу, желая большего.

— Вот так хорошо, — промолвил он. Рука его скользнула ниже, между ног, прямо к центру, и Бекки чуть не выскочила из постели. — Что? Слишком скоро?

— О нет, — прошептала она, — нет.

Его пальцы остановились на бугорке, над самым входом в ее лоно, и она ахнула. Ее словно озарило изнутри промчавшейся яркой кометой, от хвоста которой рассыпались вокруг искры удовольствия.

Джек углубился, и Бекки готова была отдать все на свете, чтобы только он продолжал это медленное скольжение по чувствительной влажной коже ее сокровенной пещеры.

— Ах! — И вся она выгнулась к нему навстречу.

Бекки не закрывала глаз, постоянно глядя ему в лицо, несмотря на то что так хотелось сомкнуть веки. Он тоже смотрел на Бекки, твердо и решительно.

— Хочу, чтобы ты пришла ко мне.

Она ответила что-то нечленораздельное. Она готова была к этому раньше, когда он расточал ласки ее груди. Теперь же просто не понимала, сможет ли сделать что-либо. Ощущения были слишком сильными. Почти безумными.

Его взгляд, такой внимательный, такой решительный… Его член, все больше твердеющий возле ее бедра… Бекки извивалась, словно искала его — точно так же раньше она пыталась прижаться к Джеку всем телом как можно плотнее. Свет от свечей плясал на его широких плечах, и они отливали бронзой.

Он был так прекрасен! Глаза его сильно потемнели от желания и блестели вожделением. Губы приоткрылись в ожидании, шумное дыхание резко вырывалось из груди, и в нем тонули ее собственные сладострастные стоны. Казалось, вся комната наполнялась их обоюдным восторгом.

И все же он не подмял ее под себя, чтобы овладеть ее телом так примитивно. Он трудился над ней не спеша, терпеливо, пока она не застонала. Острые ноготки уже царапали ему плечи, все ее тело вздрагивало с головы до пят. Это чувство… О, оно было так прекрасно, и так порочно, и так кружило голову… Бекки подумала, что может не выдержать. Внутри ее разрастался сияющий шар солнечного удовольствия, распространяя восхитительные языки пламени.

Бекки стонала, продолжая лепетать ему что-то непонятно-ласковое.

Пальцы Джека стали еще решительнее, проникновеннее. Он добрался уже до самого чувствительного возвышения, и тут она не выдержала и, резко вдохнув, вскрикнула:

— Слишком сильно.

Она бы выпрыгнула из собственной кожи, если бы он продолжал, но он остановился. Пальцы стали мягче, обводя окружности возле этого сверхчувствительного местечка. Но он не перестал внимательно наблюдать за нею, пристально изучая эмоции на ее лице.

Бекки поняла, что таким образом он познает ее тело. Запоминает, что заставляет ее стонать, а что — вскрикивать от восторга. И что сильнее всего возбуждает.

Вдруг его палец скользнул вглубь — она с шумом втянула воздух и прижалась к его плечу лбом. Она вздрагивала, пока он двигался внутри, пока изучал самые сокровенные ее глубины, самые невысказанные желания, те уголки, от прикосновения к которым она даже всхлипывала, мечтая дать волю страсти.

— Приди ко мне, дорогая моя. Приди, когда будешь готова.

Он ритмично погружал пальцы в глубину. Она поняла, что может не выдержать этой сладкой муки: или закричит что есть мочи, или взмолится. Пусть он либо остановится, либо, наоборот, делает это решительнее, быстрее, пусть только скорее освободит ее, снимет это немыслимое напряжение, которое даже пощипывает кожу.

Она слышала, как шумит кровь в ушах, слышала собственные хриплые вдохи и его резкие выдохи, как бы дополняющие друг друга.

И с душераздирающим стоном она словно взорвалась. Горячий тугой комок, до сих пор все время сжимавшийся внутри, внезапно рассыпался миллионами искр, которые помчались по каждому нерву, неся с собой тающее удовольствие. Она замерла, не в состоянии ни двигаться, ни говорить, ни дышать. Она прислушивалась, как это физическое наслаждение, самое острое из всех, что ей приходилось пережить, пронизывает все ее естество.

Но Джек не остановился. Он продолжал ласкать ее до тех пор, пока мощный оргазм не заставил ее сжать мышцы, так что пальцы Джека словно очутились в тисках. Она задрожала, бессознательно вцепляясь ему в спину, не в состоянии найти там помощь и снова хватаясь за его плечи как за спасательный трос. И он обнимал ее, не отпуская и не давая совершенно рассыпаться на части.

— Бог мой, — услышала она его слова словно издали, — Бог мой, Бекки…

Сладостные спазмы внутри стали понемногу утихать, а опытные пальцы Джека продолжали удерживать ее в сознании. Он осторожно уложил ее снова на мягкую простыню.

И вдруг она поняла, что всхлипывает. Громко всхлипывает. И пот… или слезы… к щеке прилипла прядь. Сладкие слезы действительно текли из-под век. Джек принялся поцелуями осушать их.

— Не плачь. Пожалуйста, дорогая, не надо плакать.

Вдруг громкий пронзительный звук раздался за дверями, которые вели из гостиной в коридор. Бекки похолодела от ужаса, а Джек мгновенно отпрянул от нее и подхватил покрывала, успев прикрыть наготу.

Двери резко отворились и громко стукнули во внутренние стенки. До ушей Бекки донеслись многоголосые крики. Ее охватила паника, в голове шумела какофония звуков и мыслей. Все еще лежа в постели рядом с ней, с обнаженным торсом, прикрытый, однако, снизу до пояса, Джек повернулся к дверям.

Она же испуганно натянула одеяло до самого носа.

— Ребекка!

О Боже! Это был голос ее брата!