Шагни в Огонь. Искры (СИ)

Ацу смерил светловолосого долгим серьёзным взглядом. Кажется, на летних каникулах у многих из третьего старшего имели место быть небезынтересные события.

Собеседник, будто ощутив на себе этот пристальный взор, поёжился, и внезапно вернул зелёный взгляд на лицо элхе. Хитро ухмыльнулся:

– А у тебя как? Что было интересного?

Пришлось опустить глаза: повеяло в лицо влажной жарой Сорэнарэ, вспомнилась чернота за серыми в ночи перилами балкона, волнующее почему-то присутствие рядом. Тускло-оранжевый шёлк во тьме южной провинции.

– О! – Тенки насторожился, словно учуял добычу. – Ну-ка, ну-ка! Неужели и тебя не оставили своим крылом интересные происшествия?

– Нет такого выражения – «оставлять крылом», – запротестовал элхе, пытаясь согнать краску с загоревшихся щёк и уповая лишь на полумрак в комнате. – Можно сказать «не оставили милостью». Или «осенили крылом».

– Не сбиваемся с темы, – непреклонно заявил сокурсник. – Что такое было? Что же такое было, что ты пылаешь тут не хуже факела?

Сын Мурасе-Ито почувствовал себя в ловушке. Тенки не сводил с него сверкающих язвительностью глаз, нахально щерил зубы, ощущая себя хозяином положения. До невыносимости захотелось покинуть комнату под благовидным предлогом.

– Ну ладно, давай так, – собеседник вряд ли сжалился, скорее, придумал что-то новое. – Баш на баш.

– Прости, я не понял?

– Ты мне, я тебе. Можно даже так: я тебе, ты – мне.

Ацу наконец сообразил. Тенки сам хотел поделиться. Безумно мечтал рассказать кому-нибудь о случившемся летом – и, похоже, событие это, каким бы оно ни было, значило для соученика слишком много, чтобы держать в себе.

– Что-то случилось? – осторожно осведомился элхе.

Нинъе молчал, только мимоходом улыбнулся, а взгляд его застыл в одной точке.

– Слушай, ты, – наконец произнёс Тенки, – ты когда-нибудь с девчонкой... спал?

***

Сколько прошло времени, Ацу не знал: созданный плотными шторами сумрак сотворил в комнате особенное, вневременное пространство, и казалось, весь мир застыл, и ничего нет уже на свете, кроме этой комнаты, кроме него и Тенки, серьёзный голос которого до странности не подходил легкомысленному выражению лица.

– И что?

– Она вдруг... – Ацу помешкал, подходящие слова не находились, – вдруг сказала... «Поцелуй меня».

– И чего? – зелёные глаза собеседника горели чуть ли не в буквальном смысле. – Да не молчи ты!

Не выдержав любопытного взгляда, Ацу отвернулся. Как можно об этом рассказывать? Разве о таких вещах вообще рассказывают?

Однако не ответить Тенки после его признания о девушке из таверны Ацу не мог: это тоже было делом чести. Око за око, откровенность за откровенность – всем известное правило; оставить произошедшее с ним в секрете элхе посчитал некрасивым. К тому же Тенки повествовал легко, чётко, быстро, словно ничуть не стеснялся, с явным удовольствием отвечал на редкие вопросы, скалил зубы – и неизбежное смущение от разговора на такую деликатную тему смылось, ушло.

Только ушло не окончательно. Когда настала его, Ацу, очередь, фразы попросту не начинались. С грехом пополам он всё же выговорил Ллиины слова, произнесённые на балконе, те самые, что потом пару раз ему даже снились. Но Тенки было этого мало, в его вопросах слышался жадный интерес.

– И чего? – поторопил нинъе. И, гипнотизируя обращённый к нему профиль сокурсника, наконец-то догадался: – Сбежал?

– Не сбежал, а... – Ацу поморщился, пытаясь отыскать нужное выражение, – появились другие дела.

– Ага-ага, – поддакнул Тенки. И снова поинтересовался, не теряя энтузиазма: – А почему не поцеловал?

– Она моя кузина! – гневно запротестовал Ацу.

– Не понял, так вы ж всё равно потом поженитесь?!

Ацу снова не нашёлся, замолчал, стараясь не глядеть в беззастенчивые глаза соученика. Но Тенки не пожелал войти в положение, подстегнул красноречивым:

– Ну?

Поцеловать Ллию? Поцеловать Ллию, выполнить её просьбу, приобнять за обнажённые плечи, ощутить под ладонями мягкий шёлк платья и жар тела, склониться к губам... А потом они всё равно станут супругами, соединят свои судьбы перед Огнём. Поцеловать – и без слов, без лишних разговоров их жизни свяжутся в одну.

Невозможно.

Нет. Просто-напросто невозможно.

Ацу покачал головой, отвечая то ли Тенки, то ли самому себе.

Нинъе молчал, лица его Ацу не видел – должно быть, улыбается себе, как обычно, губы растянуты в хитровато-язвительной ухмылочке.

С соседнего кресла донёсся шорох. Элхе глянул и обнаружил неверность своих подозрений: Тенки вовсе не смеялся, а съехал вниз по спинке кресла, скорчился, поставленные на ручку ноги задрались выше головы. И как он ухитряется оставаться в подобной позе?

– Мне иногда кажется, – вымолвил элхе, вспомнив совсем об ином, – мать не чужда мысли о моём браке с кем-то сторонним, не из рода Ито.

– М? – Тенки повернул к нему голову.

– Но отец никогда на это не пойдёт, – докончил элхе.

– Ну у вас и порядки, – лениво отозвался сокурсник.

– У вас не так? – Ацу плохо знал обычаи нинъе.

– У нас? – Тенки снова усмехнулся. – У нас можно и замуж не выходя ребёнка заиметь.

– Как?!

– Ну как, обычно, – расплывчато ответил нинъе. – Вот у меня сестра так забрюхатела.

Тенки вымолвил эти немыслимые слова настолько легко, что Ацу показалось: ослышался. Подвёл слух, подхватил неточно, передавая, исказил.

– Твоя сестра? – и переспросил он скорее для того, чтобы убедиться – Тенки сказал нечто совсем другое, лишь по звучанию похожее.

– Связалась с кем-то, мать не говорит. Я даже не знаю, он с нашей деревни или вовсе чужак. У Алли с самого детства ветер в голове, – Тенки говорил о сестре так, словно она была много младше, но слово, что он употребил, элхеское «инни», обозначало исключительно «старшую сестру», не оставляя возможности для иного толкования.

Изумлённый, ошарашенный, Ацу молчал, не умея ничего сказать. В голове было пусто, ни единой мысли, будто там поселилась однотонная серая тьма. Как нечто настолько невероятное могло случиться с кем-то совсем рядом, с его соучеником? Сознание требовало информации, не желая верить, подстёгивало спросить, узнать подробности, всю подоплёку, чтобы сложить цельную картину. Но и вопроса не придумывалось.

– Мать заявила, что надо денег. Мол, если не найти, Алли замуж не выйдет. Не возьмут, в смысле. Говорит, на свадьбу, на ребёнка меньше никак, – голос светловолосого нинъе звучал совершенно обыденно, ровно, хотя изрекал Тенки невообразимые вещи. – Представляешь, тысячу мен. Это за Алли-то? Идиотизм.

Тысяча мене – деньги и правда немалые. На расходы Ацу получал ежемесячно тридцать мене – этого хватало на несколько обедов в городе, хватило бы и на пару пирушек, хотя Ацу никогда не прельщали шумные собрания; из этих денег элхе покупал и обувь, и одежду, когда чувствовал надобность – однако большую часть времени школьная форма заменяла любые костюмы; словом, тридцати мене было вполне достаточно для умеренной, без лишних расходов, жизни, даже в столице Огненного материка.

Стипендия Тенки составляла, если память не изменяла Ацу, двадцать пять мене в месяц. Государство не требовало платы за жильё в Королевской школе, как освобождало стипендиатов и от оплачивания учёбы, следовательно, за исключением мене пятнадцати на еду, в распоряжении нинъе оставалось десять «золотых». Десять умножить на двенадцать – за год Тенки удастся накопить не больше ста двадцати мене.

Тысяча мене.

Десять лет?

– Что ты будешь делать? – тревожно спросил элхе.

– А я уже всё сделал, – ещё одна невероятная фраза.

– Что ты сделал?!

Светловолосый снова глянул на него, усмехнулся, будто видел в собеседнике полного несмышлёныша, удивился детскому вопросу.

Но – как бы Тенки ни смотрел, каким бы взрослым ни старался казаться, он сам был почти ребёнком, младше Ацу – и Ацу отлично это понимал.

– Что ты сделал? – повторил элхе с уже явственным беспокойством.

– Что-что, – нехотя откликнулся Тенки, – взаймы взял, чего.

– У кого?!

– Понятно у кого, как будто у меня был выбор. В оорайе, естественно.

– Зачем ты связался с оорайей?!

– Мне нужны были деньги, – Тенки безразлично пожал плечами, выпрямляясь на сиденье. – А они дают отсрочку.

– Сколько?

– Полгода. До января.

– И ты собираешься за полгода скопить тысячу мене? – этот нинъе обезумел, нет сомнений.

– Что-нибудь придумаю, – беззаботные слова всё больше уверяли Ацу – соученик его и впрямь не в себе.

– Что ты придумаешь, безумец? – не удержался, резкий эпитет выскочил сам собой.

– Да есть у меня одна задумка, не знаю, правда, сработает ли, – нинъе не обиделся.

– Зачем ты пошёл на подобное? Если об этом узнают в школе, тебе не избежать исключения!

Тенки глянул упрямо и хмуро. Без обычной ухмылки.

– Не было выхода, ясное дело. Чего? Тебе-то что?

– Что ты будешь делать, если не сможешь заплатить и всё раскроется? – Ацу пытался донести до сумасшедшего глас логики, убедить, что поступать так – самоубийственно.

Но Тенки неожиданно вскинулся, спрыгнул с кресла, застыл перед Ацу, зло щуря глаза.

– Слушай, ты ведь не заплатишь за меня, ага? – бросил он. – Ну так чего лезешь? Хватит уже нотации читать, надоело! – и резко повернулся к двери, показывая однозначно: на этом разговор окончен.

– Тенки! – хотел было Ацу остановить сокурсника. – Тенки!

Но дверь хлопнула гулко и фатально, словно навсегда отсекая от него жизнь своевольного светловолосого нинъе. Будто металлический занавес упал неотвратимо, отрезая друг от друга их судьбы.

Октябрь, Огненный город

– Ну-с, мои дорогие, – тонкий голос Виллемиса заставил Тенки привычно поморщиться, – вот и пришло, увы, время нам расставаться. Но к счастью, разлука наша, мои милые птенцы, хоть и продлится два нестерпимо долгих месяца, мы снова увидимся в январе. И я уже с нетерпением жду нашей будущей встречи.

С тех пор как Небесный, на свою голову, обучил адептов прикрывать самые яркие эмоции, уроки ментальной магии перестали быть такими невыносимыми. Все из третьего старшего научились поддерживать лёгкую маскировку, оставляя себе возможность клясть Виллемиса на все лады – и теперь разве что его манера разговаривать, все эти зайчики и хрюшечки, птенчики и милочки периодически заставляли третий старший курс тяжело вздыхать.

– Но то, что сегодня наш с вами последний перед каникулами урок, вовсе не означает, что я позволю себе пренебречь своими обязанностями, – Виллемис ходил между рядами, сложив ладони перед собой, сомкнув кончики пальцев, и говорил так, будто наслаждался звуком собственного голоса.

Лучше бы пренебрёг, мрачно подумал Тенки, не забывая о ментальном щите. Поддержка щита выматывала, но пока адепты не умели распознать внешнюю попытку атаковать, щиты приходилось держать постоянно. Тенки всерьёз предполагал, что Виллемис оставил разговор о распознавании атаки напоследок, на самый конец третьего года обучения, – чтобы получить полное удовольствие, глядя на них после каждого урока, усталых и раздражённых.

– К вашему счастью, я не из тех учителей, что увиливают от выполнения долга, – Небесный прошёл совсем рядом, обдавая слабой прохладой и запахом духов, и Тенки стоило большого труда не скорчить гримасу отвращения. Хорошо, что удержался, иначе от выговора не спас бы никакой ментальный щит. – Поэтому сегодня мы подведём итоги всему, что узнали за эти полгода.

Вот Йисх, не в пример этому, пошёл навстречу адептам и благодушно согласился отменить последний урок. Даром что по прозвищу он Змей, в легендах символ коварства и прочего, сам Йисх – мужик ничего. Не то что этот, Небесный.

Да, Йисх и впрямь свой парень.

Тенки до сих пор не мог изжить то чувство облегчения и неизбывной, захватившей его с головой благодарности, когда Йисх согласился быть поручителем в оорайе.

Тогда, в июле, нинъе чуть с шарашек не рухнул от невозможности вырваться из замкнутого круга. Запрошенные матерью тысячу мен надо было достать немедленно, любым путём. Тенки думал уже о простом ограблении, о том, чтобы подстеречь какого пьянчугу в одном из тёмных переулков пивных квартальчиков, и останавливала его лишь мысль о слишком малой вероятности удачи – семнадцатилетний парень против взрослого мужика, в одиночку, без магии? Не смешите.

Атаковать магией адепт опасался: мало того, что не уверен в своих силах, ведь на практике никогда не приходилось сталкиваться с настоящим соперником, так ещё и разнесётся слух, мол, появился грабитель-маг, то да сё. Оттуда недалеко уже и до визита полиции в Королевскую школу.

Но идея воровства не оставляла – Тенки не видел иного выхода, не мог найти другого пути быстро обогатиться, а получить результат просто позарез надо было быстро. К тому же... действовать ночью, полагаясь на свои силы, на свою отвагу, кружить по улицам, выискивая жертву – почему-то стоило представить себе это, как в груди начинало сладко щемить. Безграничное могущество, переполняющая до краёв смелость, нахальное нарушение связывающих обычный люд правил и полная безнаказанность – Тенки не знал, отчего так, но, похоже, всю жизнь тяготел к подобному.

А теперь остаётся сделать последний шаг, чтобы мечтания стали явью.

– Мой драгоценный Ли, – раздался над ухом противный голос Виллемиса. – Ты слышал задание? О чём размышляешь?

– Простите, Небе... Виллемис-илиэ.

– О чём размышляешь? – повторил учитель, и Тенки получил чувствительный удар по щиту – попытка проникновения. Ужасно захотелось ответить тем же, но щит Небесного был ему не по зубам. Да и набросься он на учителя, пусть и мысленно, никто хвалить не станет, тут как бы выговора не заработать. Чего доброго, лишат ещё возможности пользоваться тренировочной, а это ему сейчас совершенно некстати.

– Простите, думал о постороннем, – бодро отрапортовал Тенки, старательно выдавая за щит поддельные эмоции раскаяния. Работал настолько усердно, что сам себе поверил – ему и впрямь очень стыдно за невнимание.

– Дени-эльви, – Тардису опять не повезло: с самого начала курса он стал любимой чёрной овцой Виллемиса, то ли козлом отпущения, то ли грушей для ментальных тренировок. – Надеюсь, ты, в отличие от нашего нинъеского друга, слушал внимательно?

Краем глаза Тенки глянул на Тардиса – так и есть, тот едва удерживается от стона из рода «как мне всё это надоело». Однако соученик послушно поднялся, уставился в пространство, завёл ровно:

– Описать мыслепередачу и её свойства, способы контакта, зависимость от полей силы; в пример взять любой случай по вкусу: тёмный-тёмный, светлый-светлый, тёмный-светлый... адепт-тёмный, адепт-светлый, адепт-адепт... цивил-маг... – на мгновение сокурсник замолчал. – Вроде всё.

– Не «вроде», а всё. Садись. Ты понял, Ли?

– Понял.

На его стол лёг белый лист, сложенный вдвое: значит, требуемый объём – четыре страницы. Четыре страницы, на последнем-то уроке. Тенки тоскливо глянул на лист.

– Можешь сесть, – Виллемис отошёл, оставляя благоухание до тошноты сладких духов, и Тенки опустился на место, подпёр рукой голову.

Стало быть, описать мыслепередачу. На примере из перечисленных Тардисом.

Пока ещё все они числились адептами, по полюсу магии – неопределившимися. Определение это, отход к тому или иному полюсу, выбор – произойдёт в конце третьего года обучения, для их курса – в апреле следующего года. Тогда класс разделится на три лагеря: светлые, тёмные, адепты-«серые».

И ставшие адептами, сделавшие выбор в пользу нейтралитета, возможности пользоваться обоими методами, оставаясь в середине, уйдут – в Королевской школе останутся лишь окончательно решившие.

Кем станет он, Тенки? Светлым, с твёрдыми принципами и опорой на веру в правильность своих поступков; или же тёмным, не зависящим от чужих законов и руководствующимся лишь собственным здравым смыслом, а то и попросту – желаниями?

Кем станет Ацу? Что выберет Дени-эльви? Эвисто? Всегда спокойный и молчаливый Намари? Кто из них останется, кто уйдёт, как ушёл когда-то Виллиэ Орувери?

Единственный боевой маг в школе, Йисх, был тёмным. Впрочем, в этом Тенки повезло: светлый вряд ли согласился бы ему помочь, тем более так, сходу, без расспросов. Что отнюдь, конечно, не означало намерения Йисха облегчить жизнь ученичку из нинъе – и когда придёт срок платить, ставший поручителем маг проследит за возвращением долга, не простив подопечному ни мелкой монеты. Впрочем, это вполне резонно: не выкладывать же денежки самому, из-за какого-то адепта-третьекурсника.

А до января всего два месяца, октябрю приходит конец.

Виллемис опять пошёл по рядам, и Тенки поспешно схватился за перо. Писать он будет о паре светлый-тёмный, тема самая обширная, самая просторная, не надо задумываться по мелочам. Перечислить, почему мысленная речь между ними практически невозможна, упомянуть о побочных эффектах типа головной боли и общего ухудшения самочувствия и завязать красивенько, беглым сожалением об отсутствии способа мысленной коммуникации в боевой паре. А, и не забыть ещё про близость магических профилей, потому как это тоже немаловажно.

Нет, адептом Тенки точно не останется. Из адептов не составляют боевых пар, и их не направляют на боевые задания. Адепты сидят в замке, исследуют, обучают, проверяют, изучают – дело само по себе неплохое, но не для этого когда-то он покинул Аксе.

Значит, тёмный – или светлый, и все те проблемы в общении с напарником, о которых сейчас Тенки пишет вполне теоретически, ему придётся испытать по-настоящему, на собственной шкуре.

Пару месяцев назад, когда Виллемис поделил их на пары и велел попробовать связаться друг с другом, товарищем Тенки оказался Намари. Нинъе чувствовал себя неудобно, отчего – огонь его знает, но не понимал, как общаться с этим высоким тихим парнем, словно оробел даже, внезапно оказавшись с ним лицом к лицу.

О Намари Тенки вообще знал исключительно мало, хотя шёл уже четвёртый год с тех пор, как нинъе появился в этом классе. Любопытства к светловолосому валиссийцу этот флегматичный элхе никогда не проявлял, сам не заговаривал, разве что при встрече где-нибудь в школьных коридорах отвечал на приветствие едва заметным кивком. Пару раз Тенки видел Намари беседующим с Мурасе-Ито или Эвисто, или Дени-эльви, но сам не мог припомнить случая, когда бы состоялся обмен репликами между ним с щингейцем.

Может, конечно, Намари брезговал общаться с деревенским нинъе. Однако и неприязни он никогда не проявлял.

Повинуясь команде Небесного, адепты пробовали нащупать друг друга, поймать нить посланной мысли. Тогда, помнится, у Тенки ничего не вышло. Впрочем, мало у кого получилось.

Больше в паре с Намари нинъе никогда не оказывался. «Говорил» с Тардисом, с Мурасе-Ито, с Эвисто и, разумеется, самим Виллемисом – вот с этим всегда чудилось, что лежишь на огромном столе, привязанный за руки, за ноги, а над тобой склоняется Небесный и в пальцах его блестит скальпель.

Легче всего обмен мыслями происходил с Ацу – Виллемис бросил свысока, дескать, близкие профили. Кстати, вот и наглядный пример полезности близких профилей при мыслепередаче. Тенки помусолил языком кончик пера, скривился и брезгливо сплюнул: совсем забыл, что держит в руках не грифельное перо, а чернильное, на вкус гадость жуткая.

И продолжил укладывать мысли на бумагу.

– Учитель, – вежливо обратился к Небесному Эвисто, когда класс зашумел, передавая вперёд по рядам бумажные стопки.

– Да? – откликнулся голубоволосый, устремил на адепта холодный взгляд из-под приопущенных век.

– Скажите, а чем мы будем заниматься во второй половине года? Какие учебники надо читать на каникулах?

– Учебники? – Виллемис призадумался. – Вам уже говорили об испытаниях в условиях низкого магического фона?

– Э-э, – смутился Эвисто, – кажется... Йисх-илиэ что-то такое...

Небесный поморщился, услышав от адепта смесь прозвища и вежливого суффикса. Назвать Йисха иначе было невозможно, никто в школе не знал его настоящего имени, но сочетание «Йисх-илиэ» – возмутительное нарушение всех правил чистой элхеязычной речи, было для стремившегося к идеалу Виллемиса, верно, как нож по сердцу. Однако и ему приходилось терпеть.

– Вот как, – ответил преподаватель рассеянно, – следовательно, то же относится и к урокам ментальной магии. Повторение и закрепление – со скидкой на условия. Умение подпитаться от внешних источников, использование своих амулетов.

– Учитель, позвольте!

– Да, Химилиэ?

– Но мы ещё не прошли до конца курс творения амулетов.

– Так значит, вы пройдёте его после каникул, – Виллемис пожал плечами, не позволяя сбить себя с толку. – Урок окончен, вы свободны. Ваши ошибки мы разберём на первом же уроке, а пока подумайте, какие именно неточности вы могли допустить. И не забывайте тренироваться на каникулах, мои дорогие, иначе всё, заученное с таким трудом, вылетит из ваших юных, весьма одарённых, но, увы, чрезвычайно легкомысленных голов.

– Тенки, – при выходе из аудитории нинъе услышал голос Ацу.

Обернулся. Темноволосый элхе приблизился к нему, застыл, поглядывая неловко.

– Чего? – кивнул ему Тенки.

– Ты так и остаёшься в Хиэй на каникулы? – серьёзно спросил однокурсник.

– Ну так, – безразлично ответил нинъе. – Как обычно.

Ацу стоял, не говоря ни слова, словно ждал чего-то.

– Ну, встретимся в январе тогда, – вот именно сейчас Тенки никак не хотелось помогать убогому с выражением мыслей. Желает чего-то сказать – пусть говорит сам, не надеется, что собеседник станет угадывать. – Ты ж сегодня отчаливаешь? Вещи вовремя не соберёшь, портальный зал закроют.

– Если есть что-то, – элхе наконец открыл рот, но тут же запнулся. – Если есть что-то, чем я мог бы тебе помочь...

Ого. Неужели беднягу заела совесть?

В принципе, Тенки ведь не требовал от него помощи. Да чего там, её даже не предполагал. Но смотри-ка, кажется, сокурсник чувствует себя виноватым.

– Да вроде нету, – пожал плечами нинъе. Сказал утешающе: – Да нет проблем, чего ты.

– Я разговаривал с братом.

Ох ты, вот как. Похоже, за эти несколько месяцев беспокойство Ацу дошло до пика, если он даже отважился обсуждать в семье его, Тенкины, проблемы.

Нинъе беспокойно оглянулся: вокруг шумели соученики, обмениваясь планами на зимние каникулы; у преподавательского стола замер Виллемис, и настороженная поза его не внушала доверия.

– Пойдём выйдем, – подхватив вещи, Тенки выскользнул за дверь.

– Я говорил с братом, – вновь начал Ацу, нагоняя нинъе в коридоре на пути к комнатам. – Сора-дии согласен выступить поручителем, если понадобится продление срока.

– Хм-м, – задумчиво промычал в ответ Тенки.

– Возможно, ты предпочёл бы не злоупотреблять благосклонностью Йисха-илиэ, – осторожно наступал Ацу.

– На хрен я тебе вообще об этом сказал.

– Поэтому, если...

– Не бери в голову, а? – не отвечая на поклоны младших адептов, дружной кучкой прошмыгнувших мимо, Тенки досадливо поморщился. – Прикинь, что скажет твой папаша, если узнает?

– Но ведь невозможно найти тысячу мене до января, – Ацу говорил резонные вещи, но... прислушиваться к его словам было уже поздно.

Тенки принял решение. Принял обдуманно и бесповоротно и шёл сейчас по разработанному плану. И в чужой помощи пока что не нуждался.

– Слышь, Ацу, – нинъе остановился у двери в свою комнатушку.

Темноволосый однокурсник внимательно на него смотрел.

– В общем, – да, это надо было сказать – ну хотя бы для того, чтоб он отстал, этот неуёмный элхе, – спасибо, ага? Но, в общем, всё в порядке. Если в январе мне и вправду понадобится продлить срок, я тогда сам обращусь, ага?

Ацу кивнул, вроде как понимая: в дальнейших уговорах нет смысла. Но тем не менее продолжал стоять, не спуская с однокурсника серьёзного взгляда.

– Ну, в общем, ладно? Тогда до встречи в новом году. Приятного Инея, – бегло улыбнувшись, Тенки распахнул дверь и поспешил нырнуть в комнату.

На Ацу он не злился – да и не было причины.

Всего лишь не хотел долго находиться в его обществе.

Дело, пожалуй, было в неловкости, в странной, неприятной натянутости, которая появилась между ними в июле. В скомканных предложениях помощи, которую Тенки всё равно не смог бы принять. В глазах Ацу, где иногда проскальзывала виноватость. Донельзя унизительная виноватость – как будто его, Тенкины, жизнь и выбор могли зависеть от поведения Ацу!

Сегодня последний день перед каникулами, вот и отлично. Адепты разъедутся по домам, оставляя Королевскую школу с её громадной библиотекой, с лабораторными классами, с тренировочными аудиториями. Оставляя в полную власть светловолосого нинъе.

И этой властью Тенки не преминет воспользоваться.

***

На следующий день, как нинъе и предполагал, школа вмиг опустела. Наёмные уборщики – немного, не больше десяти человек – драили полы в классных комнатах, стирали пыль со стёкол, бродили по коридорам, перекликиваясь в тишине. За их работой наблюдал секретарь. Наблюдал вовсе не потому, что в этом заключались его обязанности – скорее по внутренней склонности за всем и вся наблюдать.

Секретарь окинул неодобрительным взглядом и прошагавшего мимо Тенки. Нахала-нинъе этот невзрачный седой старик с двумя косичками у лица невзлюбил ещё с самой дуэльной истории. Тенки старался не раздражать старикана: в секретарском арсенале имелась масса способов отравить жизнь выскочкам. И сейчас – встретившись глазами с суроволицым невысоким элхе, подросток поспешил мило, по-детски улыбнуться.

Открытая улыбка вообще – хороший метод показать, что у тебя нет никаких секретов. Вот и на этот раз секретарь сухо кивнул, не утруждая себя расспросами: все знали, что нинъе часто проводит каникулы в школе.

Как адепт и ожидал, в аудитории боевой магии, вечных владениях Йисха, никого не было. Ни разъехавшихся по домам третьекурсников, ни навещавших порой родные школьные стены практикантов, ни даже самого местного бога, Красноглазого. Впрочем, наткнуться на последнего нинъе и не рассчитывал: Йисх не для того отменил вчерашний урок, чтобы на следующее утро припереться в школу. Скорее всего, маг отдыхает сейчас где-нибудь в кругу семьи или же празднует окончание года в городских забегаловках, а то и вовсе закатился в нарайю – Красноглазый не дурень был хорошо пожить.

Аудитория боевой магии состояла из трёх больших помещений: собственно класс для прослушивания лекций, соседняя с ним тренировочная, для учебных схваток один на один и проверки свежезаученных заклинаний, наглухо изолированная от прочих комнат, и лабораторная – место для многочисленных опытов и тихой, спокойной магии, не требующей метания огненных шаров.

С полмесяца назад Тенки уморил в этой лабораторной одну из школьных крыс.

Крыса сдохла, как он подозревал, из-за разницы в энергетических контурах. Заклинание предназначалась человеку, и на крысу подействовало чересчур сильно. В результате зверька медленно растопило в неприятно пахнущий мешочек с шерстью, хотя изменения должны были произойти исключительно незаметные глазу.

Следующий опыт Тенки собирался поставить на кошке – или собаке, кто первый попадётся. Твари проверенные, не один маг изучал на них действие свежеизобретённых чар. Вот и пришла очередь Тенки.

Хотя, конечно, заклинание, как ни говори, всё-таки почти что самодельное.

Сколько книг пришлось перерыть, сколько конспектов пролистать, сколько раз попытки оканчивались пшиком, прежде чем наконец удалось соединить разные чары в одну плетёнку! Совмещать простенькие заклятия адептов учили ещё на первом курсе, потом задания усложнялись; в своё время пришлось вдоволь накушаться теории, а потом корпеть в лабораторной над практикой, но техникой соединения, спасибо учителям, так их растак, Тенки всё же овладел. В отношении теперешних заклинаний Тенки тоже действовал согласно учебникам – вот только из-за сложности исходных конструкций пришлось изрядно поломать голову. Задачка оказалась непроста, но за месяц сосредоточенных занятий и консультаций у Астеаки с Йисхом этот орешек таки получилось раскусить.

«Кровососка» и «маска вора», сплетённые вместе – заклинание вышло на удивление изящным и чётко оформленным. Нинъе не раз открывал тетрадку, только чтобы полюбоваться вычерченной схемой, правильным переплетением линий – и к горлу подкатывала переполняющая его существо гордость творца.

Названия для созданного гибрида подросток не придумал, как-то не счёл нужным. Заклинание и есть заклинание, чего тут придумывать, не на продажу ведь.

Да и последователи у Тенки, прилежно изучающие его записи, вряд ли появятся, всё же он не Эллгине. Не перед кем выделываться.

На небе висело октябрьское солнце, и показалось оно будущему магу донельзя весёленьким. Под нежаркими лучами Огненный город за окном приобретал несвойственные ему черты: веяло спокойствием и неким умиротворением. Ветер шевелил листву на деревьях, уже тронутую желтизной осени, на территории школы было пустынно и тихо, а ограждающие её ворота выглядели тщательно запертыми.

Тенки смотрел из окна лаборатории наружу и жевал собственную нижнюю губу.

Уличные собаки. Или кошки. Хорошо бы пару.

Говорят, дикие звери не охотятся рядом с логовом – так и Тенки не нравилась мысль искать жертву рядом со школой. Слишком близко к известному на всю страну институту боевой магии, слишком ясно было бы, где искать парня-мага, оглушившего на улице бездомного пса. Конечно, нет греха в отлове бездомных тварей, и никто не заподозрит неладного, скажи Тенки, что поймал пса на опыты. Но разговоры, выяснения, чужое любопытство – тоскливая канитель. Если дойдёт до учителей, попробуй объясни, какие-такие опыты ты вздумал проводить. Тенки не хотел вмешательства.

Однако у Восточного района, где находилась школа, были свои плюсы: помимо Королевской высшей магической тут находилась ещё хренова куча заведений, обучающих той или иной магии. Технари-ремесленники, повара, травники-целители, центры адептов – это если не считать обычные, немагического профиля школы. В общем, было где замести следы.

Стало быть, подходящую бродяжку надо высматривать в десятке кварталов от Королевской школы: и не так далеко, и не слишком близко. Тенки отправится по направлению от Малого Огненного круга к Большому, от центра на окраину.

Решено.

На пути из лабораторной к проходной чёрной калитке нинъе уже никто не встретился, ни уборщики, ни служители, ни секретарь; но отголоски рабочей переклички безошибочно твердили – большая чистка перед концом года в самом разгаре.

Не один квартал прошагал адепт Королевской школы, недоумевая.

Куда подевались все бездомные твари? Почему ему казалось, что найти подходящего пса или какую-нибудь драную кошку – дело легче лёгкого?

Хотя нет, кошки, безусловно, попадались. Маячили на помойках, копались в канавах по обочинам улиц, выпрыгивали из кустов и целеустремлённо шмыгали через дорогу наперерез. И все до единой поглядывали как-то гадко, словно подозревая светловолосого парня во всех грехах. Что за хренова интуиция у этих тварей?

Кошки не подпускали Тенки. Тщательно сохраняли дистанцию, дарующую полную безопасность от парализующего заклинания «арссе» – любимой плетёнки адепта, в самый раз на подобные случаи. Кошки не подпускали, а собак всех будто пламенем слизнуло. Ни одного бродячего пса Тенки не встретил.

Тем не менее, отчаиваться было рано. Будущий маг только сейчас посчитал расстояние от школы достаточным для начала настоящей «охоты» и умерил шаг, пошёл тихо, старательно вглядываясь в узкие проулки по обеим сторонам дороги. Также не забывал площадки для сбора мусора: хоть, по всей видимости, день выброса объедков в этом квартале был не сегодня, и площадки блистали пустотой, встретить бездомную собаку вероятней всего казалось именно там.

Но нинъе ошибся.

Небольшой жёлто-серый пёс протрусил мимо совершенно неожиданно. Вывернул сзади, то ли с чужого двора, то ли из проулка, и направлялся по своим собачьим делам, не обращая особого внимания на светловолосого подростка.

– Стой! – приказ вырвался сам собой, раньше чем Тенки успел продумать план действий.

Собака оглянулась, окинула его взглядом без малейшего проблеска интереса. Нинъе присел, чтобы казаться менее угрожающим, вытянул вперёд раскрытую ладонь, смутно жалея, что не захватил никакой жратвы – понадеялся на магию. А ведь призывание животных никогда не давалось Тенки хорошо, и тем более мало надежды было сейчас, когда иметь дело пришлось с избалованными магией городскими тварями.

Адепт всё же сосредоточился. Мысленно позвал собаку, потянул воображаемую ниточку.

Пёс стоял на месте, словно сомневался.

Тенки умильно зачмокал губами, стараясь уверить животное в своей полной безобидности. Зашарил по псу глазами. Ничейный, бродяга? Ошейника не нацеплено, магических маячков тоже не видать. Впрочем, магию не определишь так сходу, а стоит потянуться к собаке всерьёз, как та сбежит. Собаки вообще хорошо чуют магию, сволочи.

Поэтому Тенки ударил сразу. Покуда расстояние позволяло. Заклинанием «арссе» – сначала надо обездвижить, а уж потом можно будет рассматривать.

Пёс свалился без звука, рухнул на дорогу кучкой старых тряпок – подломились лапы, тело брякнулось на бок.

Воровато озираясь, Тенки придвинулся к животному, посмотрел – маячков не было. Похоже, пёс и правда оказался бродячий. Шерсть никак не выглядела гладкой и ухоженной, морда была узкая, не такая, как у породистых, жрущих вдоволь домашних любимцев. Пожалуй, пойдёт. Влез бы в мешок.

На собаку таких габаритов «арссе» действует порядка десяти-двенадцати минут. За это время хорошо бы добраться до школы и успеть вывалить пса в одну из лабораторных клеток. Светиться с вырывающимся, визжащим животным Тенки не хотелось.

– Ну вот и чудненько, – утешающе сказал Тенки псу, устроив того на дне одной из пустующих клеток.

Пленник ещё не пришёл в себя, и будущий маг занялся бумажными делами: достал из ящика стола потрёпанную тетрадку, распахнул, на последней странице приписал под чужими тонкими строчками:

«Двадцать девятый день одиннадцатого месяца, четверг. Собака, – оглянулся на клетку, добавил буквами помельче: – кобель, возраст неизвестен, для опытов».

И поставил размашистое: «Йисх».

В лабораторной этой тетрадке отмечались все животные, находящиеся в Королевской школе. По записям, ведущимся беспрестанно, можно было отследить рождения и смерти многих поколений: крысиных, хомячьих, кроличьих. На случай нужды в шкафах хранились и сведения прошлых лет, ройся не хочу.

Указанные в тетрадке твари автоматически поступали на школьное обеспечение, беспокоиться о кормёжке и ухаживании за псом Тенки не придётся. А что до подписи Йисха… кто станет её сличать, кто вообще захочет вглядываться? Будущий маг и так состорожничал, указав вчерашнее число: в расписании значилась лекция Йисха, следовательно, Красноглазый вполне располагал возможностью притащить новое зверьё в лабораторную третьекурсников. А что урока на самом деле не было, смотрителям узнать неоткуда.

Тенки вернулся к клетке, присел. Пёс за прутьями решётки казался спящим: влажный нос, плотно сомкнутые веки. Какая-то засохшая сопля в углу глаза, проплешина на башке, серая, комками, шерсть – точно бездомный. Ладно. Ещё пара минут, и он придёт в сознание.

Покормить его, что ли.

Адепт проверил холодильный шкаф, полки которого обычно заполняли казённые продукты. Пища тут в основном была рассчитана на мелочь, грызунов, но весьма кстати обнаружилось и замороженное мясо. Съест небось, не в таком положении, чтобы выбирать. Да и вряд ли бездомная тварь вообще привыкла от угощения отказываться.

Ставить эксперимент сегодня Тенки не станет: последний день октября[2], школа кишит лишними людьми. Нинъе вернётся сюда завтра.

Тогда и применит к бродяге заклинание.

И только попробуй сдохнуть, псина ты этакая.

Ноябрь, Огненный город

Первый день ноября оказался сухим и солнечным, ничем не отличаясь от ушедшего октября. Вымытые накануне стёкла в общем коридоре блестели, и нинъе жмурился, поглядывая на голубоватое прозрачное небо. До Инея ещё целый месяц, а обязательная большая уборка по случаю конца года отгремела вчера. Теперь до конца ноября в школе не покажутся чужаки.

В лабораторной было пусто и тихо; как обычно, чуть слышно пахло хомяками. Стоило Тенки приблизиться к собачьей клетке, как пёс вскочил и уставился на него через тонкие прутья. Смотрел настороженно, словно ожидал какой-нибудь выходки.

– Жрать хочешь? – весело осведомился адепт у собаки.

Интересно, входило ли в обязанности служителей убирать собачье дерьмо? Кто-то же должен это делать, да и за крысами они присматривали. Во всяком случае, клетка выглядела чистой. И для небольшой собаки – вполне просторной, сюда могло бы поместиться таких три штуки.

Тенки загремел лёгкими металлическими мисками, достал мясо, вытащил пару принесённых сарделек – сам бы съел с удовольствием. Собака оживилась, смотрела уже не так опасливо, тыкалась чёрным носом в прутья.

Адепт улыбнулся ей, собираясь шмякнуть кусок мяса в тарелку. И только тут сообразил.

Ведь зря он сейчас собирается дать собаке поесть. Совершенно зря. Действие заклинания затронет весь организм, производя в нём неизбежную перестройку. Вместо того чтобы пса кормить, надо бы наоборот – дать ему хорошенько поголодать, хотя бы полдня.

– Прости, брат, – ответил нинъе на красноречивый взгляд. – Не надо тебе жрать много.

Вряд ли пёс понимал по-элхески; но, кажется, сообразил, что не обломится, отвёл погрустневшие глаза, сел, задницей заваливаясь на бок.

Тенки отошёл к столу, раскрыл замусоленную тетрадку с вычислениями и милой сердцу схемой. Пробежался глазами по въевшимся в память строчкам, уже не вчитываясь, машинально. Снова повторил в уме приблизительный план действий.

Прежде всего – в тренировочную.

Адепт глянул на клетку, отодвинулся от стола, скрипнули по полу ножки табурета. Пёс поблёскивал карими глазами.

– А вот ещё хорошо бы тебя перенести, – сообщил ему Тенки и, недолго собираясь с мыслями, поднялся, вытащил из угла длинный чугунный прут.

Подошёл к клетке – собака насторожилась, просунул тонкий металлический крюк в предназначенное для него кольцо наверху – пёс уже всерьёз забеспокоился, приподнял губу, с лёгким ворчанием показал зубы.

– Тихо-тихо, – шепнул Тенки ласково, – не шуми.

Перебуксировав пса в тренировочную, Тенки аккуратно опустил клетку у стены, высвободил прут, не переставая молоть вслух чушь, лишь бы голос звучал успокаивающе. Впрочем, не было заметно, чтобы усилия его оказывали на собаку какое-либо действие: пёс забился в угол, сверкал глазами и рычал не переставая.

Нинъе сходил за своими записями, вернулся в комнату, остановился. Упёр взгляд в собаку за частыми прутьями, задумался.

Перед экспериментами на крупных животных рекомендовали заставлять объект опорожнить кишечник – ещё три года назад, в бытность Тенки на четвёртом младшем, одна из кошек, получившая плохо рассчитанное магическое воздействие, обосралась незадачливому ученику прямо на руки. По возможности нинъе хотелось бы избежать повтора. Пусть он и не собирается вытаскивать пса из клетки – лезть туда убирать дерьмо, рискуя быть укушенным, адепта не прельщало. Но с другой стороны – не пойдёшь же, не вытащишь собаку на прогулку. Нет ни ошейника, ни верёвки какой. Может...

Эх, а ведь это сознание подсовывает Тенки всякую чушь. Любые зацепки, лишь бы не переходить наконец к делу. Лишь бы потянуть, помедлить, ожидая неизвестно чего.

Но начинать-то придётся.

Назад не повернёшь.

– Поехали, что ли, а? – задумчиво вопросил Тенки у воздуха.

Среди заклинаний встречались такие, что не оказывали видимого влияния на объект; были такие, что действовали сразу; имелись и те, эффект от которых становился заметен лишь через несколько часов, а то и дней. Плетёнки, что затрагивали внутреннее строение объекта, практически никогда не проявлялись на его внешности – во всяком случае, никогда сразу.

Жуткая смесь творения Эллгине, «маски вора» и Тенкиных ученических усилий подействовала тут же. И весьма, весьма заметно.

Собаку ударила дрожь, животное пошатнулось и рухнуло, лапы сложились, будто кто-то прицельно по ним ударил. Пёс поскуливал и трясся, словно некая сила выворачивала его изнутри.

Тенки сглотнул – горло пересохло. Он сидел на корточках в двух шагах от клетки: как навёл заклинание, так и остался, не желая – или попросту не будучи в состоянии отвести глаз от жертвы своего эксперимента.

Собака вытянула шею, продолжая скулить – Тенки с ужасом и одновременно каким-то восхищением увидел на чёрных губах пса белую пену: до этого адепт считал книжное «пена на губах» фигурой речи. Собаку начало трясти толчками, и по утробным звукам, перемежавшимися с повизгиванием, Тенки понял – животное сейчас вырвет.

И оказался прав – пёс выплюнул, выглядело это именно так, выплюнул тягучий жёлтый комок, потом ещё один и ещё, и наконец его прорвало по-настоящему. И после этого, даже не отвернувшись от массы, только что бывшей содержимым её желудка, собака стала не просто скулить – стонать.

– Ты держись, парень, – озабоченно проговорил будущий маг, пытаясь заглянуть в собачьи глаза.

Заглянул – и не обрадовался.

Глаза собаки были не карими – чёрными. Зрачок раздулся, занимая собой всю радужку, пугающе широкими снежными полосками вокруг черноты зрачка показались белки. Пёс дышал тяжело, хрипло, словно ещё чуть-чуть, и задохнётся. И по-прежнему трясся, будто одержимый.

И выл.

Тенки захотелось выругаться. Собаку скрутило по полной программе – хорошо, стены здесь не пропускают наружу ни магии, ни голосов. Но собачий то ли вой, то ли стон пробирался внутрь тела застывшего на корточках адепта, проникал через уши и метался внутри, заставляя сидеть неподвижно и внимать, не умея ничего сделать. Пёс жаловался, кричал, даже не негодуя на неумёху-мага, а просто изливаясь в вое, потому что не мог не выть. Не мог по-другому.

– Хрен-хрен-хрен, – бессмысленной скороговоркой прошептал будущий маг, проклиная собственную беспомощность.

Помочь собаке он не мог. Ничем и никак. Мог только ждать.

Вибрирующий стон животного отражался от стен; возвращаясь к клетке, стегал человека ощутимыми звуковыми волнами. Закрыть бы уши, но не поможет, такой вой слишком пронзителен, чтобы спасли прижатые к голове ладони. Опустить бы веки и не смотреть, как выкатились собачьи глаза и как дрожит покрытое жёлто-серой шерстью тело. Но не получается – потому что это Тенки сделал за пса выбор, и это на нём теперь лежит ответственность. И за выбор, и за собачью жизнь.

И хорошо, если нинъе извинит тот факт, что его собственная жизнь напрямую зависит от собачьей.

– Ну держись, а? – попробовал маг умоляюще сказать. Не помогло.

Запрокинув голову, пёс зашёлся в оглушительном вое.

Тенки не знал, сколько прошло времени, когда собачьи стоны вновь сменились повизгиванием. Слабым, беспомощным повизгиванием, как будто у пса не осталось сил ни на что иное.

Собака забилась в угол клетки. Животное по-прежнему трясло, но уже не так, как несколько минут назад. Тогда, казалось, пса ломают изнутри, выворачивают: Тенки никогда не видел, чтобы у собаки могли так завернуться лапы, настолько сильно изогнулся бы хребет.

А ещё раньше пёс обделался, из-под хвоста разлилась коричневато-жёлтая густая лужица, запахло резко, неприятно. Будущий маг с удовольствием бы открыл клетку, занялся бы уборкой – лишь бы что-то делать, не сидеть на месте, – но не хотел собаку беспокоить, та и так дико блестела глазами. Да и самого пса неплохо было бы помыть, если уж наводить чистоту, – животное так и валялось в коричневой луже, не делая попытки отползти.

Теперь пронзающие насквозь стоны утихли. Закатывая глаза, пёс лишь чуть слышно поскуливал.

Тенки тихонько поднялся, стараясь не пугать собаку, хотя, похоже, та не обращала на внешний мир внимания. Ноги затекли, суставы ломило от долгой неудобной позы. Адепт поморщился, глянул на часы, сосредоточился, пытаясь сообразить, сколько времени миновало; несколько длинных мгновений разум отказывался вспоминать, где было пламя, когда Тенки вошёл в комнату.

Сорок восемь минут?!

Всего лишь?

Подросток обернулся на клетку и снова поморщился, увидев дрожащее тело в грязной луже – неуместная жалость пробивала все заслоны. Старательно пропихнул слюну сквозь пересохшее горло.

– Прости, а? – шепнул псу. – Я потом вернусь. Прости, а?

Закрыл за собой дверь тренировочной, привалился к ней спиной, запрокинул голову, касаясь макушкой дерева.

Невесело усмехнулся. Сказал сам себе, тихо и бессмысленно. Сказал, обращаясь к псу, который не мог его слышать, как не мог и понимать элхеского языка.

– Извини, парень. Понимаешь, у меня и самого положение безвыходное.

Просто потому, что хотелось сказать.

Как будто пёс и правда мог бы извинить.

Тенки вернулся вечером, когда спустилось солнце, похолодало, и за окнами школы засинели сумерки. Собака свернулась тёмным неподвижным клубком в углу клетки и при звуке открывающейся двери даже не подняла голову.

Умерла? Сдохла?

Адепт подавил первое желание подбежать к клетке и приблизился медленно, нарочито спокойно, при каждом шаге пытаясь уловить движение у стены. Однако пёс, похожий на кучу серого тряпья, не шевелился.

Снова ударил запах – дерьма и рвоты. Запах ощущался и с порога, но у клетки воняло почти невыносимо. Каково же псу, с его чувствительным носом. Или так пахнет потому, что уже?..

Ерунда. Никакой труп не успеет разложиться за пару часов, в прохладной-то комнате.

Тенки присел у клетки, почти касаясь коленями прутьев. Заглянул осторожно, поискал глазами собачьи – белки должны были быть видны и в темноте, – но не нашёл.

Адепт не стал зажигать свет, не хотелось будоражить пса: кто знает, может, обычный свет сейчас для него как яркое солнце в глаза, недаром так широко раскрывались зрачки. Обошёлся мутновато-молочным служебным освещением, в присутствии человека работающим автоматически.

Так и сидел – согнувшись рядом с клеткой, в неверном полумраке искал признаки жизни. Наконец увидел: бока животного едва-едва шевелились. Пёс дышал.

Тенки выдохнул облегчённо, свалился на задницу. Жив. Значит, и он останется жив.

Хотя, конечно, ещё ничего не известно.

Адепт снова вперился в неподвижное собачье тело в углу клетки. Попробовал сказать, вполголоса, себе под нос:

– Выживи, сволочь. Выживи, ага?

Если сдохнет собака, не будет никаких гарантий. Возможно, заклинание смертельно для всех живых существ – а значит, план провален.

Деньги взять неоткуда.

Идёт ноябрь, до окончания срока едва пара месяцев. Остаётся, правда, Ацуно предложение о помощи – но как не хочется его принимать.

Да и нельзя без конца убегать. Когда-то же надо достать деньги.

Отсылая матери полученные в оорайе тысячу мен, Тенки отлично сознавал, что сам загнал себя в ловушку. Что мать уверится в подозрениях, будет кричать о его фантастических доходах и раз за разом требовать больше. Вместе с деньгами сын отправил пару строчек. Написал, чтобы мать не пыталась с ним связаться, упомянул о долге, в конце добавил, что не станет читать полученные письма.

Мать всё равно писала. Но Тенки отсылал приходящие конверты обратно: вскрывать их, мало сказать, не было желания – подростка чуть ли не трясло от ярости и, кажется, обиды.

Было бы на чего обижаться, болван.

В конечном итоге, виновата не мать.

То есть, не только мать. За поступки Тенки, за его выбор отвечает лишь он сам. Только он – и за опыт сплетения чужих заклинаний, и за происходящее с собакой, и за свою собственную жизнь, останется ли она при нём или нет.

Впрочем, если помрёт, туда ему и дорога. По крайней мере люди из оорайи за ним в могилу не потащатся.

Ах да. Бедняга Йисх.

Тенки усмехнулся, вспомнив о поручителе. В случае смерти должника деньги будут взысканы с поручителя – как же жалко, что адепт уже не услышит цветистых Йисховых проклятий в свой адрес, а неплохой ведь шанс пополнить собственный словарь. Забавно всё повязано: мать – Тенки – оорайя – Йисх, и всех соединяет тонкая, но до чего же прочная ниточка – деньги.

Как не увериться после этого, что деньги и впрямь единственное, управляющее миром.

Если он останется в живых, обязательно...

Обязательно...

Больше никогда не станет зависеть от денег. И от чужой воли.

Больше никогда.

***

Окончательно понятно, что собака всё же выживет, стало на третий день.

Но посмотреть, произошли ли в её организме необходимые изменения, Тенки осмелился лишь ещё через день после того, когда пёс уже нормально, пусть и без особого аппетита, ел, срал не жидким и начал потихоньку вставать, а не подползать к кормушке из последних сил.

Злобы к мучителю собака, похоже, не питала. Возможно, животное просто не понимало, по чьей вине чуть не лишилось жизни. Во всяком случае, уже на следующее утро после заклинания собака с жадностью приникла к миске с водой в руках неопытного мага и пила, разбрызгивая жидкость тряпичным розовато-белым языком. В сердцах Тенки обозвал себя нехорошо – мог бы и раньше догадаться, что пса мучила жажда, напоить его вчерашним вечером.

Адепт постарался искупить вину перед подопытным, как только мог: днями напролёт не отходил от собаки, делая перерывы лишь на еду и туалет, до блеска вымыл клетку, поменял подстилку, кормил пса, тщательно разминая мясо в однородную массу. Собака всё равно выблёвывала съеденное обратно, но Тенки тем не менее надеялся, что хоть что-то попадает внутрь и снабжает животное необходимой энергией.

– Ну как? – осведомился адепт у пса, лежавшего рядом с клеткой.

Прошла пара дней, как Тенки выпустил собаку свободно передвигаться по тренировочной, всё равно отсюда пёс не убежит. Не в таком состоянии.

– Слушай, друг, мне нужно твоё внимание на пару минут, – хрен его знает, зачем он разговаривает с собакой. Тенки с отстранённым удивлением сообразил не так давно, что воспринимает пса уже не как объект для изучения. Скорее как боевого товарища, рискнувшего ради него жизнью.

Будущий маг устроился рядом с собачьей мордой; не поднимая голову с лап, пёс блеснул полосочками белков, уставился на человека, словно спрашивая, что тому надо. Зрачки его, казалось, вернулись в нормальное состояние, во всяком случае, ясно прослеживался карий цвет радужки, а большим Тенки не интересовался – видит его пёс, и ладно. Казалось, правда, что зрачки собаки даже уменьшились против прежнего, сужаясь по-кошачьи, но зрение, похоже, было не затронуто.

– Лежи спокойно, ага? – улыбнулся адепт, раскрыл справочник, затёртый до дыр на сгибах, устроил на коленях.

Пёс не подводил, лежал послушно – да и чего ему. Магия, которой ощупывал сейчас его энергетическую оболочку Тенки, влияния на состояние собаки не оказывала, работала как определитель. Нинъе проверял, успешно ли завершилось преобразование: если «маска вора» прижилась, аура пса отреагирует на некоторые из считалочек. А основных пунктов проверки всего пять.

Зрение. Смутно, но реакция есть. Галочку к зрению.

Скорость. Ох, как смутно. Но всё же – есть.

Мускульная сила. Дурацкое название. Кажется, изменения есть. Или только кажется? Вопрос.

Обоняние. Очень слабо. Но есть.

Слух. Слабо, смутно. Есть? Кажется, есть. Галочка.

Интересно, что разнятся заклинания на силу и скорость. Тенки был почему-то склонен считать, что скорость зависит от силы – но, получается, прежние маги видели этот вопрос по-другому. Хотя сейчас это неважно.

Что же выходит?

Результат нинъе не обрадовал. Вместо ожидаемых зашкаливаний по всем параметрам аура пса едва-едва показывала наличие изменений. Слабых, жалких изменений.

Неужели это всё, на что способна «маска вора»? Или пока Тенки не обеспечит животному нескончаемый приток энергии, заклинание не проявит себя во всей красе?

Впрочем, нет, всё верно. Так и должно быть, ведь «маска вора» замкнута на «кровососке» от Эллгине. Теперь нужна кровь, чтобы закрепить связь заклинаний и «зарядить» всю плетёнку. Чья-то кровь – которая послужит своеобразным мостиком между «жертвой» и «вором», снабжая последнего энергией.

Но эксперимент с кровью Тенки придётся ставить на себе.

Ни кормить собаку человеческой собственной – а откуда взять чужую? – ни приносить на заклание школьных хомяков нинъе не будет. Да и не хочется превращать пса в смертоносную машину-убийцу, да и не сработает, скорее всего, хомячья энергия для собаки-то – это и Эллгине писал, кровь должна принадлежать существу одной породы. Да и не... словом, не будет.

Зачаточные признаки внутренних изменений пёс показал.

Чего же больше?

Свою роль бездомная дворняга выполнила.

Вот и отлично.

Ещё денёк, и Тенки вернёт пса на родные тому улицы. И попрощается с великой благодарностью в душе. Без притока энергии «маска вора» не активируется, и собака ничем не будет отличаться от тысяч других бездомных тварей.

Довести эксперимент до конца Тенки предстоит на себе.

– Спасибо, ага? – нинъе протянул руку, потрепал собаку по холке. – Спасибо.

Вот сделан и ещё один шажок.

Ещё одно решение принято.

Середина ноября

К своему собственному преображению Тенки тщательно подготовился. Наученный опытом с собакой, запасся парой бутылей с водой, притащил из комнаты матрац, разделся, оставив на теле одни лишь лёгкие шорты – если что, не жалко, – и ничего не ел полтора дня.

Возможно, именно поэтому постепенно копившийся в душе страх – что не покидал его несколько месяцев, ощущался постоянно, гаденьким душком протухшей рыбы – сегодня почти не чувствовался. Вместо этого голову подогревало слабое возбуждение.

Тенки отлично понимал, что вопреки эксперименту с собакой он-то может и не выжить. Откажет организм, подведёт выносливость, что-то в заклинании пойдёт не так, мало ли возможностей. Сведёт судорогой, схватит сердце, и зови не зови на помощь – тут, в изолированной комнате, – никто не услышит. Да и нет почти никого в Королевской школе, в середине ноября, в преддверии Инея.

Закрывая за собой дверь, запирая изнутри на ключ и подвешивая на него заклинание «матани», мешающее дотронуться до предмета, Тенки чувствовал, что шаг за шагом отрезает себе пути к отступлению. Сам. Будучи в полном сознании.

И сейчас снова повторил мысленно, что выбор – он тоже делает сам. Только он.

Возможно, ему уже не выйти из этой комнаты.

Возможно, через полтора месяца, когда школа зашумит и начнутся уроки, кто-то – скорее всего Йисх – обнаружит в тренировочной третьего старшего успевший слегка подгнить труп. А рядом – две бутыли с непригодившейся водой и ключ под заклинанием «матани».

Ну что же, в таком случае Тенки-то уже ничего не будет важно.

И чего-чего, а убирать тренировочную его точно не заставят. И о деньгах думать не придётся, дохнуть от бессилия тоже больше не придётся. Разве не куча плюсов?

И всё же начинать было страшновато. В одних коротких штанах было холодно, от того, что накануне старательно воздерживался от еды – голодно. В огромной пустой тренировочной, освещённой лишь тусклыми служебными панелями, – поразительно неуютно.

– Ну, – произнёс Тенки вслух, – ведь всё равно нет выхода, ага?

Для смелости ухмыльнулся.

И с трудом подавляя желание зажмуриться, направил на себя настроенное заранее заклинание.

Ударило его сразу же, рубануло под колени, заставляя упасть, и одновременно словно огромный пласт воздуха накатился сверху, мешая дышать. Тенки захрипел, хотел схватиться за горло – руки не слушались. Воздух будто сжимал его во всех сторон, сплющивал, превращая в безмозглое мясо.

Пришла боль, воткнулась кинжалами в кончики пальцев, резанула по рукам, по ногам, поднимаясь выше, к туловищу, к сердцу. Нинъе раскрыл рот, но крика своего не слышал, а может, не кричал вовсе, не позволяли судорожно сжатые голосовые связки. Те же кинжалы вонзились в глаза – словно кипятком плеснули. И вслед за ними ещё одна волна боли, снова с ладоней, со ступней, вверх, выше, сильнее, на пределе переносимости.

Кажется, он лежал.

Повернул голову; глаза жгло, катились слёзы, мир виделся зыбким и тонул в слепящем огне.

Пожар!

Жарко, больно, горят пальцы, горят руки. И ничего не слышно, ничего не слышно, только монотонный шум, накатывающийся волнами, и быстрое, очень быстрое, грозным набатом: бам-бам-бам!

Это колокола. Потому что пожар. Надо бежать.

Руки не слушались, хотя Тенки видел, что опирается на них. Но не чувствовал, как не чувствовал и ног. Огонь вокруг снедал жаром, волосы на затылке шевелились от ужаса, от дыхания пламени.

Он умрёт. Всё кончено, он в огне.

Кто-то устроил костёр, кто-то хотел, чтобы он умер. Кто-то запер его здесь и заложил вязанками дров, кто-то поднёс к ним огонь и теперь ждёт, когда пламя сожрёт его.

Как не хочется умирать!

Никто не идёт на помощь, никто не слышит крика.

И больно, так больно. Уберите пламя! Пожалуйста, уберите огонь. Пожалуйста, не надо больше.

Боль поднимается толчками, корёжит тело. Плещется где-то в горле, подавляя стон. Пламя не перестаёт жечь, глодая руки, пальцы, разливаясь по коже.

Тенки раскрыл невидящие глаза, вперился в пространство – огонь вокруг сменился мертвенным синим светом, пугающе холодным. Пальцы занемели, ноги свело судорогой. Опять больно, но уже иначе. Жгучим холодом, ледяным металлом, пронзающим внутренности.

Ох-х.

От кончиков ступней вверх хлынула головокружительная волна, качнуло, повело, адепт почувствовал, что летит. Парит в пространстве, в бесконечной гулкой пустоте. Его перевернуло вниз головой – прокатились сухие позывы тошноты. Тенки закашлялся. Губы пересохли, горло жгло изнутри.

Попить бы.

Как холодно.

Синий свет погас, затопила тьма. И только боль катилась по телу, то утихая, то наваливаясь с новой силой.

– Тенки. Тенки.

Кто-то его звал.

Нинъе с трудом открыл глаза. Перевалился в сторону звука, отозвался, выдавливая из горла отдельные бессмысленные слоги, но голоса своего не услышал.

– Тенки, это я.

Отец? Отец пришёл за ним?

– Пойдём домой, я приготовил лодку.

Домой. Уплыть домой на лодке. Вместе с отцом.

– Плывём, сын.

Отец склонился над ним. Черты его лица расплывались, лишь борода с усами светлым пятном выделялись в сумерках.

– Плывём домой.

Тенки улыбнулся, запрокидывая голову назад. Боль ласкала тело, даря ощущение жизни. По коже ходили мурашки, дрожали светлячками боли.

Если уйти с отцом, больше не будет больно.

Море примет его, укачает нежными волнами. Унесёт вдаль, туда, где длится вечный покой. Где нет ни страха, ни боли. Ни несбыточных желаний, ни напрасных мечт.

Где нет ничего.

– Пойдём, Тенки.

Голос отца плыл и дребезжал, временами пропадая и накатывая вновь, звал беспрестанно, настойчиво.

– Пойдём, Тенки.

– Пойдём, Тенки.

– Пойдём, Тен...

Почему отец не понимает? Тенки не может уйти.

И ласковый плеск родных волн, брызги на лице, вода, море... отец...

Ещё рано.

Пусть лучше будет боль. Выламывающая суставы, выкручивающая, огненным жаром пронизывающая всё существо боль. Боль – это правильно. Боль должна быть. Боль – значит жизнь.

Тенки не помнил, когда в полной, кромешной темноте вдруг прорезался прямоугольник света. В нём вырос, прокрутившись вокруг своей оси, чёрный силуэт.

Нинъе пытался разглядеть силуэт и одновременно очень боялся увидеть. Невыносимо хотелось закрыть глаза, притворить спящим, мёртвым, несуществующим. Стереть силуэт, отпечатавшийся на внутренней стороне век.

Кто это?

Пусть уходит, пусть уйдёт. Ох, как страшно.

Из глубины сознания поднялась болезненная дрожь, покатилась по телу, пробирая до волоска, вырывая из глотки долгий стон. Страх бился где-то в груди, то пылая огнём, то взрываясь ледяшками холода.

Силуэт исчез, но горящий белый прямоугольник остался.

Тенки сжал зубы, удерживая очередной стон, попытался уйти, заползти в угол, спасаясь от ставшего невидимым врага. Выставил перед собой руки, из пальцев медленно вылезли когти. Ощерился, выпуская длинные клыки, угрожающе зарычал.

«Не подходи ко мне, не подходи».

Неизвестно, откуда он нападёт. Прижаться бы к стене, защитить спину.

И снова воздух сошёлся вокруг, ударяя тупой оглушающей болью, туманя зрение. В сознание ворвалась тьма.

Пить.

Воды, пожа...

Пожалуйста... Дайте воды. Кто-нибудь.

Вокруг по-прежнему была тьма.

Тьму прорезали обжигающие колонны белого света, балки, идущие наискось.

Пылали голубовато-ледяным странные пятна на краю поля зрения. Линии смыкались в одной точке. Три грани. Угол?

Тенки перевернулся на живот, поднял голову. Колонны света мазнули синим, превратились в служебное освещение.

В глазах двоилось. Не сглотнуть – нет слюны.

Пить.

Бутыль с водой обозначилась в сознании единственным источником жизни. Бутыль с водой, такая пузатая, прозрачная, прекрасная, стояла у стены.

Скорее.

Воды.

Тенки опёрся на руки, прополз с полшага и тут же упал. Руки не держали, отзываясь мелкой дрожью. Как же вода?

Ещё немного. Надо обязательно. Обязательно. Добраться до воды.

Ещё немного. Как-нибудь. Как угодно.

Светлые контуры бутыли плыли в глазах. Звали нежным журчанием, звенели в ушах речным плеском. Ещё чуть-чуть. Ну же.

Почему... Зачем... Так сильно... завинчена крышка?

Руки не слушаются. Не ощутить пальцев, не пошевелить. Ну почему же? Так близко...

Наконец-то... подалась.

Пить!

Тенки пришёл в сознание из-за отсутствия боли. Именно из-за отсутствия – когда боль частыми толчками перекатывалась по телу, адепт не замечал другого: ни жёсткого пола, ни неудобного положения, ни холода.

Когда же боль ушла, оставив его дышать, распростёршись на ледяном полу, дышать глубоко и спокойно, тогда проснулись все прочие чувства. Ожил озноб, набросившись на нинъе с голодной жадностью; пол обжигал холодом; тело, придавленное к нему тяжестью усталости, жаловалось на неудобства.

Кряхтя и напоминая себе дряхлого старца, Тенки добрался до матраца, с радостным удовлетворением зарылся в мягкие складки верхней подстилки.

И, кажется, снова заснул.

Во всяком случае, когда уже и матрац начал ощущаться твёрдым и перестал спасать от холода, Тенки понял, что с начала эксперимента прошло немало времени.

И понял, что останется жить. Что кризисная точка, перелом этой ночи – пройдена.

Позже, то ли через несколько часов, то ли минут, то ли дней – течение времени нинъе не воспринимал – был ещё один приступ. Тоже боль, бившая тело; не отпускающая трясучка-дрожь, яростная жажда и резкая, свирепая ломота в суставах и особенно тонких пальцевых косточках.

Потом опять недолгое забытьё – тёмное, покойное море, качающее его на тихих волнах.

И новый приступ, опять скручивающая, до безумия надоевшая боль – когда же всё закончится?

Короткий отдых. Снова тяжёлая, надрывная, выматывающая боль. Каждый раз тварь находила иные участки, чтобы вцепиться, атаковала глаза, челюсти, уши, огоньками танцевала по всей коже, заламывала пальцы, зудила комариным писком, поселяясь в локтях и коленях. Крутила пустой желудок, вызывая тошноту, заставляла захлёбываться собственной слюной, давила на грудь, мешая вздохнуть.

И уходила, оставляя нинъе лежать в полубеспамятстве.

Посещали и галлюцинации. Чаще всего чудилось, что дверь открыта и кто-то, застывший на пороге, следит за ним беспощадным взглядом, выжидая момента напасть. Отец больше не приходил; вообще никто из нинъеских знакомых не появлялся, кроме...

Кроме светловолосой девушки.

Элья садилась рядом с ним и молча гладила по голове. Прикосновения её ладони приносили успокоение.

Один раз пригрезился Ацу.

Сокурсник жёстко щурил глаза, смотрел на ничком лежащего нинъе с презрением и какой-то невыносимо высокомерной жалостью.

«Доигрался? – говорил его взгляд. – Теперь пожинай плоды своего неблагоразумия».

Тенки сухо усмехнулся в ответ, пытаясь сохранить последние бастионы внутреннего достоинства. Старательно удерживал на лице этот призрак кривой усмешки, пока фигура Ацу не растаяла в тусклом синеватом свете.

Когда благословенные мгновения покоя стали всё чаще и дольше перемежать отступающие минуты мучительных ощущений, Тенки понял, что ещё чуть-чуть – и он вернётся в нормальную жизнь.

Добраться до бутыли с водой уже не составляло такой трудности, – и нинъе пришёл в себя настолько, чтобы понять: голодание не слишком его спасло.

Штаны придётся выбросить, а матрац... хорошенько отмыть.

Похоже, организм протестовал всеми доступными ему способами и выбрасывал всё, по его мнению, лишнее через любые подходящие отверстия. А последняя порция воды, которой адепт продолжал так беззаботно накачиваться, тем временем скопилась в мочевом пузыре, угрожая прорваться наружу силой, если не выпустят добром.

Едва передвигаясь на непослушных ногах, по стеночке, Тенки добрался до двери. И отпустил крепкое словцо, вспомнив, что ключ под «матани» остался рядом с изголовьем.

Вернулся, удивляясь сумасшедшему биению сердца и прерывистому дыханию – сделал-то всего пять шагов туда да пять обратно. Хотел подобрать ключ и свалился: пол властно потянул к себе, уложил лицом в матрац. Так Тенки и лежал, ощущая под ладонью холодноватую сферу «матани», ждал, когда успокоится дыхание, утихнет бешеное сердцебиение.

Мочевой пузырь чуть ли не пульсировал. Не хватало ещё раз обоссаться.

Немного придя в себя, Тенки привалился к стене, глянул на «матани». Хватит ли сейчас у него сил снять заклинание? Будь нинъе в обычном состоянии, убрать «матани» он сумел бы щелчком пальцев.

А так...

Простое сосредоточение вызвало волны тошноты, мгновенно распространившиеся по всему телу. Показалось, даже пальцы ног согнулись в рвотном позыве. Превозмогая эти позывы, Тенки посылал энергию в ладонь, почти касаясь сферы. Хоть чуть-чуть. Хоть самую капельку. Самую малость, только чтобы разомкнуть «матани».

Энергию пришлось буквально собирать по крупицам – неудивительно, что его так шатает. Похоже, сейчас его смог бы одолеть и пьяный хомяк. Одним пинком.

Нехотя послушавшись магического прикосновения, сфера лопнула. Пальцы Тенки сомкнулись на ключе; на губах сама собой появилась усталая, полудохлая, но тем не менее победная улыбка.

Однако не время расслабляться.

Путь до унитаза ещё далёк.

Тенки ожидал, что свет резанёт его по глазам после выхода из тускло освещённой тренировочной. Ожидал, хоть и не знал, день сейчас или ночь, утро или вечер. Дверь потому адепт открывал осторожно, заранее сощурившись, и смотрел в пол, лишь краем глаза позволяя себе улавливать окружающее. И только убедившись в отсутствии избыточной яркости, наконец отважился глянуть на окна классной комнаты.

Увидел прозрачно-светлое голубое небо.

День.

Судя по отсутствию в пределах видимости солнца, приблизительно полдень или утро, светило ещё не успело перебраться на западную сторону.

Чуть ли не сутки, значит, провалялся Тенки в тренировочной. Или двое? Трое?

До уборной адепт добирался веками. Какой-то придурок распланировал третий этаж так, что аудитория боевой магии находилась за тридевять земель от цели, и Тенки успел проклясть всё и вся, пока пробирался по коридору, цепляясь за стенку. Стоило хоть немного от стены отлипнуть, как мир кругами начинал вращаться вокруг нинъе и напоминать о бренности его земного существования.

С непередаваемым удовольствием облегчив физические страдания, Тенки стащил грязные шорты и с кривой ухмылкой запихал в помойное ведёрко. Кое-как помылся водой из-под крана над маленькой школьной раковиной, ещё несколько раз прошёлся по поводу идиота-архитектора.

Глянул в зеркало. Всмотрелся в собственное лицо, так хорошо ему знакомое. Искал изменения.

И не нашёл.

Конечно, какие-то изменения, безусловно, обнаружились. Глаза ввалились, украсились хорошими синяками, блестели как-то подозрительно, будто владелец их собрался вот-вот зарыдать. Вся рожа вытянулась, словно принадлежала обделённому наследнику танана на похоронах отца. Губы побелели – Тенки дотронулся – были сухими, шелушились.

Но в остальном из зеркала на него пялился всё тот же старый добрый нинъе, причём едва не ухмылялся, что в подобных обстоятельствах казалось несколько странным. Впрочем, Тенки знал точно, этот парень по жизни любил ухмыльнуться, особенно в неподходящих обстоятельствах.

Адепт потянулся было к выключателю, хотел зажечь свет, рассмотреть себя подробнее, хотя в узком прямоугольнике настенного зеркала еле помещалась одна только рожа, – но передумал. Всё ещё казалось почему-то, стоит включить яркие потолочные панели, как свет его ослепит, вобьёт в землю, уничтожит.

Вот если теперь у него боязнь искусственного освещения появится – вообще чудесно. Слов нет как чудесно.

Нет уж. Обречён ли он теперь вечно пугаться света или всё же сможет жить нормально, лучше узнать сразу.

Решительно Тенки мазнул ладонью по кристаллу.

Панели зажигались медленно, будто неохотно. Постепенно прибавлялся слегка мертвенный, не то чтобы пугающий – неприятный, неживой свет. Неприятный, но вполне терпимый.

Оперевшись руками о края раковины, Тенки снова приблизил лицо к зеркалу.

Только что беспокоившая его возможность зарождающейся фобии исчезла, будто не существовала.

Вниманием адепта завладело совсем иное.

Изменения и в самом деле наличествовали.

Из зеркала на него смотрел теперь в высшей степени серьёзный Тенки. Смотрел чересчур блестящими после эксперимента глазами. И от избытка света зрачки в этих глазах сошлись в маленькие веретёноподобные овалы.

Конец ноября, Огненный город

Вопреки ожиданиям Тенки, после применения заклинания слабость не уходила. Выбравшись из тренировочной, он несколько дней провалялся в постели; не спал, не бодрствовал, находился в странном полузабытье, не различая ни дня, ни ночи. Желудок нинъе поначалу отвергал любую пищу, от первой же попытки поесть адепта скрутило не на шутку – вот тогда он и впрямь подумал, что пришло время помирать. По прошествии почти недели Тенки с тусклым удивлением понял, что наибольший подъём сил испытывал на следующее утро после заклятия, а потом нахлынуло серое, мутное бессилие, лишившее его малейших желаний.

Необычная форма зрачков не менялась, на свету они по-прежнему мгновенно сужались в кошачьи полосочки; впрочем, это, единственное заметное глазу, изменение адепту даже нравилось.

Кроме того, других признаков, свидетельствующих об успешном преображении, Тенки не нашёл. Да и никак не мог встряхнуть себя и заняться исследованием собственного организма плотнее: серая муть в сознании не проходила.

Что хуже всего – порой беспамятство овладевало нинъе настолько, что он переставал замечать свои передвижения. То оказывался на первом общежитском этаже, в небольшой кухонке, ощущал себя жадно хлебающим ледяную воду прямо из-под крана; то обнаруживал, что стоит перед лестницей и пытается понять, как сюда попал и куда вообще направлялся. С каждым разом радиус этих бессознательных перемещений увеличивался: если поначалу Тенки разгуливал лишь по общежитскому крылу, то потом всё чаще стал «просыпаться» в учебных коридорах, в холле первого этажа, а то и совсем – на территории школы, под открытым небом – как и был, в спортивных штанах и майке, домашнем наряде.

Это весьма бы адепта обеспокоило – если бы непреходящее равнодушие ко всему позволило бы ему всерьёз заинтересоваться собственным состоянием.

***

То, что на него опять накатил припадок лунатизма, Тенки сообразил, когда увидел перед лицом свои стиснутые на решётке пальцы: он стоял у главных школьных ворот и почему-то тоскливо смотрел наружу.

Ветер, холодный даже для конца ноября, насквозь пронизывал лёгкую ткань домашней майки. От очередного ледяного порыва по всему телу нинъе прошла долгая дрожь, от затылка до щиколоток.

– Бр-р, – Тенки с трудом отнял затёкшие руки от решётки – и чего вцепился в неё, как дурак?

Повернулся, чтобы идти назад, домой, глянул на высокое школьное здание, огромный чёрный прямоугольник в серо-голубом небе. Из-за крыши бежали облака. Быстрые перламутровые облака. На миг показалось, что здание наклоняется над Тенки, неотвратимо грозя упасть, раздавить.

Только оно на самом деле падало.

Тенки застыл, не в состоянии отвести взгляда от накренившейся школы. Мозг кричал: «Беги!» – но тело не слушалось. Тень от здания накрыла нинъе с головой, острый край крыши приблизился, Тенки увидел стену так близко, что мог разглядеть малейшую трещину в кладке.

И ветер вдруг подхватил его, заставил упасть, растеряться, где низ, где верх. А потом взмахнуть руками и лететь.

Вокруг было шумно. И холодно.

Тенки открыл глаза, поморщился: тут ещё и воняло. Вернее всего, человеческой мочой, хотя к этому аромату примешивался запах гнилой селёдки, тухлых яиц и почему-то дешёвых женских духов.

Адепт огляделся. Он находился в узком пространстве, заставленном огромными контейнерами. Помойный угол – теперь ясен источник вони. Нинъе поднялся, сел, приваливаясь к стене – та жгла холодом, но без опоры смертельно кружилась голова. Судя по фонарям, оранжевый свет которых виднелся из Тенкиного тупика, сейчас ночь. А судя по воплям и музыке, разносящейся вокруг – он или в квартале развлечений, или...

Фестивали Инея?!

Да нет... Рано ещё. Ещё ведь только ноябрь.

Только Тенки никак не мог сообразить, какое число. И как сюда попал, сообразить не мог тоже.

С трудом собирая разъезжающиеся ноги, нинъе встал. Попробовал сделать пару шагов, не отнимая руки от стены. К выходу, к музыке.

Перед ним открылась широкая улица. Сновали люди. На грязного парня, неуклюже застывшего в тёмном проулке, никто не обращал внимания.

На миг Тенки засомневался, стоит ли выходить. Хотелось вернуться к помойке, забиться в угол, заснуть, устроившись на мешках с мусором. Однако изнутри нинъе грызло невнятное беспокойство, гнало куда-то идти, что-то делать.

Медленно, с сожалением оставляя спасительную темноту, адепт выбрался из проулка. Побрёл по улице, не совсем понимая, куда идёт.

Надо было довести заклинание до конца. Вот что было важно.

Его прервали, и он не успел закончить опыт. Чего-то не хватало. Какого-то компонента. Этот компонент надо достать. Завершить трансформацию.

Но Тенки забыл, что это было такое.

Кто-то тряс его за плечо и что-то говорил. Возбуждённым, высоким голосом – неприятно.

Чтобы прогнать неизвестного, Тенки оскалил зубы. Зарычал, не открывая глаз.

Чужая рука исчезла. Но голоса не исчезали, мало того, увеличились и переплетались друг с другом. Состояние это вызывало в памяти что-то давно позабытое, что-то из детства. Голоса над его головой. Обсуждают его судьбу.

Через силу Тенки поднял веки. Сначала мутными, неясными красками, потом постепенно прибавляя яркости и чёткости, вырисовались лица. Женщина элхе. Мужчина. Женщина смотрела одновременно брезгливо и жалеюще. У неё были блестящие розовые губы.

– ...оставь, пойдём... – говорил кто-то.

Женщина глядела на нинъе.

– Извини, – сказал ей Тенки. Неизвестно отчего улыбнулся. То есть, хотел улыбнуться, но получилось плохо – она испугалась, отшатнулась к мужчине.

– ...бродяга, бездомный... опасен... – нудил чужой голос.

– Уходи, – согласился Тенки. Снова закрыл глаза, откидываясь назад, растворяясь в блаженстве несуществования. На самом краю ласковой тьмы задержался. Слух уловил слова. «Тебе надо попить. Выпить воды».

В губы ткнулось что-то металлически твёрдое. По подбородку, шее полилась прохладная жидкость. Тенки снова открыл глаза – кто-то держал у его рта фляжку. Вода.

Адепт жадно присосался к горлышку. Не подозревал, что так хотел пить.

Вода смачивала пересохшие губы, приятно лилась по горлу. Тенки всё глотал, глотал, не мог остановиться, пока не выхлебал всю фляжку.

– Потерпи, – произнёс женский голос. – Сейчас мы сходим ещё за водой. Ты сходишь, Ольви?

– Ты хочешь, чтобы я оставил тебя одну с этим? – голос мужской, враждебный.

– Пожалуйста, – женский, настойчивый.

Женщина была совсем рядом, присев на корточки, держала фляжку. Но смотрела вверх, на кого-то, Тенки невидимого. Другим человеком нинъе не заинтересовался, уставился на женское лицо.

Она сидела так близко, что Тенки чувствовал её запах. Её – не тот фальшивый, от шампуней и духов, а настоящий – запах её тела.

Наверху что-то качнулось, по земле двинулись тени. Женщина вздохнула, взглянула на подростка.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила обеспокоенно.

Тенки хорошо себя чувствовал. Почти прекрасно – вот только была бы она ещё ближе. Непреодолимой силой повело коснуться её лица, открытой шеи с намотанными в несколько рядов ожерельями. Адепт крепко сжал зубы, умеряя неуместное желание.

– Ты откуда? Где ты живёшь? – она всё спрашивала, чудачка.

Во рту появилось странное сухое жжение. Языку сделалось неуютно в тесном пространстве за зубами, Тенки приоткрыл губы, хватая воздух.

Стало только хуже: закружился мир вокруг, желудок скрутился, будто его выжимали, как старую половую тряпку.

– Ты в порядке? – снова спросила она, наклонилась к нему, всмотрелась в лицо.

Она была живая. Живая, настоящая, от неё веяло теплом.

– Ну чего же ты молчишь? – произнесла женщина почти с отчаянием. – Что нам с тобой делать? Ты понимаешь меня?

Тенки хотел ей ответить, что отлично понимает. Не стоит принимать его за провинциала-неуча. Он отлично говорит по-элхески.

Пусть только придвинется ещё поближе. Ещё чуть-чуть.

Нинъе смертельно хотелось её поцеловать. Прямо в губы, а потом впиться зубами, схватить за горло, убивая крик. Навалиться, прижать к земле и вцепиться в шею, такую нежную, такую тёплую, светлую.

– Да где же Ольви? – она с досадой отвела глаза, посмотрела куда-то вверх.

Перебирая руками по земле, Тенки по стенке отъехал от женщины. Отодвинулся в сторону, стараясь, чтобы меж ними образовалось порядочное расстояние.

Потом встал, по-прежнему помогая себе руками, опираясь на стену. Женщина-элхе осталась сидеть на земле, смотрела удивлённо снизу вверх.

Тенки усмехнулся. Хорошая. Красивая.

Только нельзя.

Эту – нельзя.

– Ты куда? – спросила она растерянно.

Отвечать адепт не стал. Отцепился от стены – шатнуло; двинулся от женщины, попятился, затем повернулся и быстро, как только мог, зашагал прочь. Надо было уйти от неё подальше. Как можно дальше.

Женщина его не останавливала.

Хорошая. Умная.

Тенки шёл по улице, вокруг прыгали, кричали, пели гимны разодетые маски. Гремела музыка, мимо пробегали люди, смеялись, что-то вопили. С неба падали золотые пряди ленточных фейерверков, пылали огни праздника. Адепта толкали, хватали за руки, несколько раз пытались втянуть в прыгающий круг – танцевали. Но хватающие заглядывали в лицо, и руки исчезали. Празднующие отшатывались.

Здесь было слишком много людей. До невыносимости.

Нинъе скалил зубы, чтобы мешать им приближаться. Выставлял клыки на обозрение, отгоняя, отпугивая редких смельчаков из шумной толпы.

Тенки шёл, не смотря по сторонам. Стоило остановить взгляд на ком-то в этом человеческом сборище, как тело, казалось, переставало слушаться, самопроизвольно устремляясь вперёд. В мозгу зажигалась одна мысль: схватить, вытащить из толпы, вцепиться. Вскрыть горло.

Поэтому старался не смотреть. Шёл, уставившись под ноги, хотя всё равно ничего не видел. Здесь было чересчур опасно.

Убраться в тёмное, малоосвещённое место. Охотиться можно только там.

Но сегодня, казалось, во всём городе не осталось малоосвещённых мест.

Через несколько столетий, когда шум вокруг начал утихать, уходить на задворки разума, когда разноцветные огни фейерверков стали зажигаться всё реже, Тенки обнаружил себя стоящим за углом здания в очередном переулке.

Что привело его в сознание, адепт понял сразу.

Звериный, смертельный голод, слившийся с облегчением: добыча найдена, место подходит.

Опять непроизвольно раскрылся рот, вывалился язык; не останавливаясь, потекла слюна. Зубы, верхние клыки, нижние, ожили, зашевелились сами по себе, словно готовились хватать и впиваться.

Впереди, в двух десятках шагов, вошедший с другого конца переулка, переваливался человек. Шёл медленно, неуверенно и говорил сам с собой.

Тенки глянул в его лицо – увидел совсем близко, будто на расстоянии протянутой руки, невзирая на темноту вокруг, на смазанные, неуклюжие движения пьяного. Увидел бездумные, затуманенные глаза, слюнявый, не останавливаясь, бормочущий что-то рот. Человек не замечал адепта. Похоже, он вообще ничего не замечал. И он двигался, подходил ближе, ближе, всё ближе.

Тенки напрягся.

До добычи оставалось несколько шагов, когда голод не выдержал и стеганул нинъе яростным «Вперёд!». Тенки прыгнул, руки сводило, пальцы превратились в крючья. Он попал человеку локтём в лицо, коленями в грудь, отбросил назад. Навалился всем телом, прижимая к земле, быстро, не давая жертве сообразить, что происходит, вцепился в горло.

Артерию с кровью искать не пришлось: её Тенки чувствовал.

Клыки прорвали кожу, на язык потекла горячая, отдающая железом жидкость. Совсем немного, хватило и глотка, чтобы сознания охотника и жертвы сцепились в одно целое. Тенки ощутил мгновенную боль в своей собственной шее, боль острую и невыносимо желанную. Вырвался стон удовольствия – так сильно было пронзившее нинъе ощущение блаженства.

Приятнее любовных ласк, острее самого пика наслаждения, безумнее любой страсти. Словно бесконечный миг оргазма слился с ощущениями бабочки, трепещущей на острие иглы коллекционера.

Жизнь, жизнь наполняла его, циркулировала по организму, вибрировала в каждой клеточке. Жизнь возвращалась к нему, касалась лица нежным ласковым дыханием, шевелила волосы, овевала кожу. Жизнь, прекрасная, неповторимая, драгоценная жизнь входила в его тело, и Тенки никак не мог насытиться, не мог оторвать окровавленных губ, прервать соединение.

Он выбрал всю энергию, до последней крохи, опустошил всё.

Только тогда сумел наконец отстраниться. Приподнялся на руках, облизнул губы, хранившие такой неповторимый, чудесный вкус. Вкус жизни.

Сознание прояснилось – кажется, такой ясности Тенки не чувствовал никогда. Ночь была замечательной, самой прекрасной в мире. Голова наполнилась звоном, чужим весельем – неподалёку шумел праздник; ветер принёс ароматы фестиваля: аппетитные запахи лоточной еды, сухой перхотный дым фейерверков, холодный воздух зимы. Нинъе поднял к небу лицо, увидел высоко над собой бегущие с дикой скоростью облака, оранжево-серые в фиолетовой глубине.

Тело было ему послушно, как никогда – адепт с поразительной лёгкостью вскочил, с наслаждением сжал и разжал кулаки, радуясь яркости ощущений, тёплой шершавости собственных ладоней. Хотелось бежать, танцевать, петь – и холодный ветер, растерянно мятущийся вокруг, словно звал его поскорее лететь.

Тенки глянул на человека у своих ног. По шее лежащего стекала чёрная в полутьме кровь. Энергии уже не было в ней, и желания приникнуть, собрать в ладони драгоценную жидкость не появилось. Сама мысль о ценности её показалась теперь странной – из разодранного горла жертвы на камни мостовой лилась бессмысленная вязкая субстанция, грязь без силы и жизни.

Человек был мёртв – Тенки понимал это так же хорошо, так же ясно, как ощущал сейчас жизнь в каждом уголке собственного тела.

Человек был мёртв – но он, Тенки, жил.

Адепт перескочил через труп и, не оглядываясь, устремился к выходу из переулка – не чувствуя ни своей скорости, ни ледяного ветра в лицо, ни каких-либо ненужных эмоций, ничего, кроме безудержного счастья, радости жить.

***

Нати брёл по улице, проклиная всё на свете. Холод, щипавший за щёки и нос – вот-вот снег пойдёт; пьянь, то ли дело попадавшуюся навстречу – аж до самого рассвета веселились, плебеи; это промозглое, серое утро, которое казалось всего лишь продолжением ночи; и прежде всего своего наставника, много думающего о себе ментальника, учителя-эгоиста Виллемиса.

О, как не повезло ему выбрать именно это безобидное на вид чудовище своим наставником! О, знал бы он, каких усилий ему будет стоить звание боевого мага, через какие мучения придётся пройти, чтобы блистательно завершить практику и наконец получить место!

И ладно ещё старания, которые приходилось прикладывать на учебной ниве. В последнюю ночь Инея вытащить его из дома, чтобы заставить до рассвета – нет, до Рассвета! – искать неизвестного мальчишку-адепта, загулявшего невесть где на улицах огромной столицы?! Вынудить зябнуть, сосредоточенно меряя шагами улицы, когда вокруг шумят и пляшут, когда в небо медленно поднимаются потерявшие пыл на исходе фестивалей огни, когда город полнится толпами, и искать иголку в стоге сена, парня-третьекурсника, которого не видел ни разу в жизни?!

Поначалу Нати ломал себе голову, придумывая, чем мог провиниться перед наставником – ведь как иначе объяснить подобный приказ? Но ничего не придумывалось, ни одной погрешности практикант вспомнить не сумел; да чего там, не то что нехороших делишек за ним вот уже с полгода как не водилось, так ведь и не планировал ничего, не намеревался, и сколько ни пытался бы увидеть его замыслы ментальник Виллемис – не было никаких замыслов, не было, и всё тут. Так за что же?!

Потом уже и размышлять перестал, просто бродил по улицам, удерживая в памяти описание, данное Виллемисом: мальчишка нинъе семнадцати лет, светловолосый, среднего роста, возможно, одет в форму Королевской школы, аура неопределившегося, уровень силы приблизительно два ноль семь.

Два ноль семь – это на третьем курсе. Нати хмыкнул. Неплохо, парень вряд ли останется адептом. Скорее всего, выберет определённый полюс, причём произойдёт это весьма скоро, третий же курс. Выпускной экзамен для третьекурсников означает при успешной сдаче получение третьей магической степени. При уровне два ноль семь это не должно составить труда.

Нати сухо усмехнулся: его собственный уровень по итогам первой половины третьего курса – сколько же лет назад это было! – равнялся двум ноль пяти. На курсе он считался одним из лучших – но и ему пришлось немного поднапрячься на экзамене.

Хотя, конечно, сейчас, после пяти лет обучения на старших курсах, полутора лет практики, он бы справился с теми заданиями одной левой.

В начале ночи, когда, поднятый на ноги Виллемисом, Нати оказался в городе, растерянный, плохо соображающий, он страшно злился на потерявшегося – сбежавшего? – адепта-малолетку. Не иначе, думал Нати, пацан пошёл веселиться в город, ну и напоролся на лихих молодцев, обчистивших карманы юного студиозуса, да и подбодривших мальчишку хорошим ударом по затылку. И валяется сейчас этот нинъе в одном из тупичков в развлекательных кварталах, с блаженной улыбкой на лице и пробитой башкой, а они, практиканты, давай работай, ищи дурака.

А адепт наверняка находился без сознания: наставник не раз пытался с ним связаться – не получалось. Вот теперь и ищи его свищи на продуваемых насквозь – треклятая городская планировка – улицах.

Нати поплотнее укутался в куртку, спрятал в рукава пальцы. Глянул вперёд, одновременно вжимая шею в плечи – уж больно холодный дул ветер. И вырвалось вдруг удивлённое:

– О!

Нет, светловолосого адепта-нинъе с потенциальной магической силой, примерно равной двум ноль семи, он не увидел. Вовсе нет.

Совсем рядом, буквально шагах в десяти, находился кто-то, чья сила эти два ноль семь намного превышала – и Нати завертел головой по сторонам, разыскивая знакомого, потому что подобный уровень не мог принадлежать адепту. Впрочем, практикант знал: не одного его Виллемис отправил этой ночью ловить пропавшего мальчишку, стало быть, Нати ждала встреча с коллегой по розыску.

Практикант установил приблизительное местонахождение мага, внезапно понял, на что глядит, и смутился. Хотя куда там простому «смутился» – Нати залился краской от шеи до корней волос. Чтобы вот так вот ласкать друг друга на виду у всех, на открытой чужим взорам улице, да ещё и... Подобного практикант раньше не видел.

Полураздетая девушка распростёрлась на стене, хватаясь свободной рукой за голову партнёра. Вторая её рука исчезала под складками ткани, пленённая опущенным рукавом, и на обжигающий декабрьский ветер были беззастенчиво выставлены обнажённое плечо, тоненькая линия ключицы, грудь. Парень, тот самый, чья сила заставила Нати встрепенуться, касался закинутой на бедро ноги девушки, тоже оголённой без страха перед холодом, и поддерживал тело партнёрши на весу. Лица его Нати разглядеть не мог.

Практикант сосредоточился, пытаясь рассмотреть ауру, отметил про себя, что из одежды на парне лишь штаны и майка – и, как девушка, он будто ничуть не ощущает холода: о, что страсть творит с людьми. И тогда этот маг, словно услыхав зов, оторвался от девушки и обернулся.

Нати его не знал. Да и не мог знать – перед ним был совсем мальчишка. И не элхеский мальчишка, шепнул разум, указывая на круглое широкоскулое лицо, некоторую неправильность черт, грубоватую лепку.

Нинъеский светловолосый мальчишка с заметной сразу магической силой.

И одежда! На штанах эмблема Королевской школы!

Это он!

Это тот самый, о ком говорил учитель!

Нати поспешил к парню. Бросился наперерез через улицу и остановился, всмотревшись в лицо. Да, наверняка, перед ним стоял пропавший, третьекурсник-адепт, только... только сейчас его переполняла сила, превосходящая доступный третьекурснику уровень чуть ли не в полтора раза. От светловолосого веяло поразительной энергией, сила словно бурлила в нём, кипела, подавляла.

Адепт улыбнулся. Тихо, мило, дружелюбно. Будто увидел давно знакомого и уважаемого старшего – но Нати, пусть и был старшим, встречался с ним впервые.

Мальчишка раскрыл губы, произнёс легко:

– Привет!

Нати посмотрел через его плечо на девушку, полураздетую темноволосую нинъе: та пришла в себя, поправляла платье, куталась, не уделяя никакого внимания внезапно появившемуся зрителю. Она выглядела невменяемой – но скорее всего, просто была пьяна.

– Это ты... – практикант помедлил, пытаясь отыскать в памяти имя пропавшего – что-то простое, односложное, – это ведь ты ушёл из школы?

– В смысле ушёл из школы? – благодушно осведомился адепт.

– Третий курс Королевской школы? – взял себя в руки Нати.

Подросток кивнул, подобрался.

– Как твоя фамилия? – избрал Нати простой путь.

– Ли. Тенки.

Ах да, точно. Тенки Ли.

– Отлично, – выдохнул практикант с облегчением: он не ошибся, и адепт не стал запираться, плести чушь. – Пойдёшь со мной.

– Куда это? Ты вообще кто? – светловолосый, как и девушка, казался слегка пьяным.

– Моё имя Наттимеи Идаари, Королевская школа, практикант второго года.

Всё-таки адепт ещё соображал: вытянулся, опустил руки по швам, с лица сползла бездумная ухмылка. Понял, что говорит со старшим.

– Идём, – Нати повернулся, не ожидая возражений.

Их не последовало. Оглянуться мага заставила неясная возня за спиной.

Девушка что-то говорила адепту, говорила тихим гневным голосом, хмурила брови.

Нати прислушался: любопытство его никогда не покидало.

– Кто это ещё, – шептала нинъе, – ты идёшь с ним? А я? Ну ты...

– По своей воле я б никогда тебя не оставил, – будь Нати девушкой, плюнул бы негодяю в рожу – ясно же, играет, смеётся. Но темноволосая посмотрела испытующе, будто готова была поверить.

Нати наблюдал – адепт, всё улыбаясь, коснулся руки девушки, положил ладонь ей на бедро, притянул; темноволосая не только не отстранилась, но и вовсе прильнула к нахалу. Тогда практикант прочистил горло, оглашая пустынную улицу нарочитым кашлем.

– Иду-иду, – откликнулся парень.

Нати свернул в первый подходящий переулок. Чтобы связаться с наставником, необходимо было остановиться; краем глаза практикант посмотрел, следует ли за ним нашедшийся адепт – тот покорно шёл, глазея по сторонам. Безалаберный вид светловолосого нинъе не нравился старшему, но упрекать подростка не имело смысла. Пусть всё, что надо, скажет учитель.

Помассировав виски – давняя привычка, бессмысленная, как большинство привычек, Нати сосредоточился. Старательно произнёс слово-заклятие, помогающее собраться, потянулся в далёкое, чуждое пространство, отыскивая сознание учителя, посылая лишь ему предназначенный сигнал.

Чёрное безбрежное поле молчало, никто не отзывался. Ни признака жизни, ни дуновения – далеко ещё, далеко, далеко.

– Неумёх-ха.

Оброненное словечко выдернуло Нати из транса мыслепередачи. Практикант глянул на адепта. Невероятно, невозможно, не ослышался ли он? Но светловолосый подросток скалил зубы, не оставляя почвы для сомнений: это он только что назвал старшего неумёхой.

– Что ты сказал? – попробовал Нати призвать младшего к ответу.

– Неумёха, – во взгляде адепта сквозило превосходство.

«Что ты себе позволяешь?!» – чуть не накинулся на него практикант. Как смеет мальчишка-адепт так обращаться к старшему? Что за взгляд, что за поза, в конце концов?

Но связываться с малолетним, да ещё и явно находящимся в состоянии алкогольного либо же наркотического опьянения адептом было глупо. Такого не призовёшь к порядку.

Наттимеи презрительно фыркнул, отвернулся. Коснулся висков, вздохнул глубоко. Сосредоточился.

– Помочь? – да что неймётся этому малахольному?

Светловолосый, нахально улыбаясь, плавно скользнул ближе, оказался совсем рядом, так что Нати заглянул в зелёные глаза с ненормально расширенными зрачками. На миг в сознании мелькнула ужасающая мысль, что чокнувшийся адепт собирается его поцеловать, но случилось нечто совершенно невообразимое: сумасшедший мальчишка впился зубами в его ухо.

Нати не успел ни отклониться, ни оттолкнуть ненормального – боль пронзила тело и вдруг лишила его возможности двигаться, сковала по рукам и ногам. Практикант застыл, а острая эта боль превратилась в невыносимое счастье, подавляющее волю, и показалось, будто огромный кристальный шар, сверкая гранями, катится на него с вершины горы, и шар этот есть весь мир, и мир вбирает его в себя и растворяет.

В ушах зазвенело от прилива энергии, чёрное пространство зова нахлынуло на него, закрутило, и почему-то мгновенно быстро, как не бывало никогда, он нащупал сознание учителя и прокричал: «Я нашёл его, нашёл!».

Ниточка оборвалась с передачей образа, и одновременно ушло и счастье-боль, прекратилось, словно никогда не приходило.

Задыхаясь от эмоций, с абсолютной пустотой в голове, Нати уставился на довольное лицо адепта и проговорил:

– Идём к учителю, он ждёт.

Из прокушенного уха по шее тёплой щекотной струйкой бежала кровь.

***

Незнакомый Тенки рыжий элхе, назвавшийся магом-практикантом, притащил его к невысокому домику на одной из городских улиц. Самому Тенки прежде здесь бывать не приходилось, пейзажи эти он видел впервые. Тихая узкая улочка, спускавшаяся с холма незаметной высоты, одинаковые двухэтажные дома по обеим сторонам дороги, окрашенные в нежные пастельные тона. Дом, чью калитку хозяйским движением отворил рыжий, в оранжево-розовых лучах восхода казался жемчужным; на самом же деле, скорее всего, был просто бежевым.

Всю дорогу, что вёл адепта из центра города к этим окраинам, рыжий маг странно озирался и смотрел настороженно, словно подозревал за Тенки тысячу грехов. Такое поведение было, впрочем, оправданным – нинъе сам не мог себе ответить, какого хрена ему вдруг вздумалось вцепиться старшему в ухо. Разве что... В длинных элхеских ушах рыжего качались серьги. В каждом ухе по несколько штук – подобного излишества не позволял себе даже постоянно таскавший украшения Ацу, а у этого целая лавка драгоценностей свисала из-под неровно подстриженных рыжих прядей.

Да и сам старший с этими его ярко-рыжими волосами был видным парнем с весёлой рожей – с таким, верно, любопытно бы пошляться по городу, позадирать симпатичных девчонок.

Только теперь он вряд ли отправится куда-нибудь с Тенки. Куда бы то ни было.

– Подожди, – скомандовал рыжий, метнув на адепта очередной неласковый взгляд. – Никуда не уходи, понял?

Тенки добродушно кивнул: чего ему, жаль, что ли? Постоит тут, ему вообще всё равно, где стоять и что делать, до того хорошо. Нинъе наслаждался каждой секундой, каждым своим вздохом – и воздух пах свежестью, и встающее солнце рассыпало цвета, каких он раньше никогда не видел. Чего же ещё надо, когда можно вот так любоваться окружающим и продолжать жить?

За временем Тенки не следил – наверное, поэтому показалось, прошло не более минуты, когда дверь снова распахнулась и на пороге её появился Виллемис.

Учитель был облачён в голубой шёлковый халат с пушистой оторочкой на воротнике и рукавах. В небрежно – или тщательно продуманно? – распахнутом вороте виднелась бледнокожая безволосая грудь. Поясок халатика был завязан низко на бёдрах кокетливым бантиком.

– А-ах, – протяжно обрадовался Небесный, – нашёлся! Благодарю, Идаари.

Из-за плеча Виллемиса торчала огненная голова мага-практиканта, вид у него был по-прежнему растерянный. В ответ на слова учителя он только кивнул.

– Прости, что вытащил тебя из постели, – Виллемис обращался к подопечному, но смотрел лишь на Тенки. – Ты можешь идти, выспись хорошенько.

«Я?» – жестом удивился Тенки, преувеличенно по-детски показав пальцем на своё лицо. Но Небесный оставил адептовы ухмылки и гримасы без внимания, быстрым кивком велел заходить.

Они с рыжим протиснулись друг мимо друга: Тенки нахально улыбнулся во все зубы, рыжий метнул смурной взгляд, отвернулся.

– Приятных снов, – кинул адепт ему вдогонку. Как мог невинно.

Но реакции жертвы уже не увидел – с негромким стуком захлопнулась дверь.

Виллемис повернулся к своему ученику.

– Ну что же, – вздохнул неглубоко, посмотрел на Тенки долгим задумчивым взглядом.

Нинъе безмятежно глазел в ответ. Голова была приятно пустой.

– Что с твоими глазами, мальчик? – рука Небесного вдруг коснулась подбородка нинъе, серые глаза учителя приблизились, сошлись над ними тёмно-голубые брови. – Вот так так.

Чужая ладонь ушла с лица; Виллемис, не продолжая фразы, двинулся вглубь дома.

– Проходи, – бросил безличное. – Сними обувь, садись. Скоро появится твой учитель.

– Мой учитель? – мимоходом удивился Тенки, следуя приказанию. Какого учителя имеет в виду Виллемис – он же и сам учитель Тенки?

– Йисх. Чему ты удивлён? Да, и помой руки, не терплю грязи.

Тенки послушно переступил порог умывальной. Огляделся: малейшее открытое пространство на полочках, на стенках, на бортиках ванной заполняли различные бутылочки, баночки с мазями, тюбики, прихотливых форм и цветов мочалки. Мыло тоже оказалось до умиления светло-розовым и имело форму ракушки – те же изгибы повторяла и подставка под ним.

Ракушкой адепт задумчиво намылил ладони. Сполоснул, вытер мягким полотенцем с яркой цветочной вышивкой.

Глянул в зеркало – ага, зрачки вели себя всё так же, по-кошачьи. Краем глаза ухватил движение: стекло отразило появившегося в коридоре Виллемиса.

– Йисх поднял на ноги всех своих практикантов, – неодобрительно сказал учитель. – И меня заставил сделать то же. У этого мужчины такой необузданный характер.

– Меня, что ли, искать? – повернулся Тенки к Небесному.

– Кого же иного? – учитель поднял брови. – Где ты только шлялся, мальчик?

– А чего он вдруг? Неужто я так долго пропадал?

Виллемис глянул на него, словно подозревая, что адепт над ним издевается. Подождал, буравя взглядом честное Тенкино лицо, но, видимо, не найдя в нём признаков усмешки, вдруг усмехнулся сам. Качнул головой, откидывая назад длинные бело-голубые волосы и вымолвил:

– Две недели.

– Сколько?!

Усмешка на лице Виллемиса стала шире.

– С первым днём зимы, любезный мой. Поздравляю с Рассветом.

Йисх недолго заставил себя ждать – появился спустя где-то полчаса после того, как Тенки вошёл в дом Виллемиса. Ворвался, не постучав в дверь, не снимая обуви, чем оскорбил легкоранимую душу хозяина – недовольство ярко отразилось на лице Виллемиса. Застыл на пороге комнаты, где Тенки, уютно устроившись в кресле, попивал горячий морс, смерил подростка пламенным взглядом, будто не мог поверить тому, что увидел.

– Ну наконец-то.

Тенки встрепенулся, вскакивать не стал – разнежился в тепле, но рожу состроил почтительную, для ситуации подходящую.

– Йисх, мой драгоценный, – расстроенно начал Виллемис, – не был бы ты так любезен снять свои ужасные сапоги? Они заляпают мне все ковры.

– Прости, – сухо бросил боевой маг, – мы тут же покинем твой дом, будь покоен. – Сурово глянул на Тенки, скомандовал: – Марш.

Нинъе запыхтел, выбираясь из глубокого кресла – чуть не утонул под всеми подушками. Выходить на улицу не хотелось – да и холодно там наверняка, но с Йисхом не поспоришь.

– Спасибо, – говорил тем временем Красноглазый, обращаясь к коллеге, – я весьма признателен тебе за помощь. Мои парни прошлись по городу без результата.

– Ах, друг мой, – медово улыбнулся Виллемис, – за одну твою улыбку я готов поднять с ног на голову весь свет.

Тенки поперхнулся морсом, что поспешно доглатывал, отставил кружку.

– Ах, если бы я не был женат, – услышал голос Йисха.

Кажется, от кружки адепт избавился вовремя – сейчас ка-ак опрокинул бы её на себя. Краем глаза взглянул на боевого мага – в уме ли Йисх?! Лицо Красноглазого было подозрительно серьёзным.

Виллемис жеманно хохотнул. Быстрым лёгким жестом коснулся плеча коллеги, тут же отдёрнул руку.

– Я иду у тебя на поводу, – у Тенки чуть челюсть не отвисла, пока он следил за этим невероятным разговором.

Тут же адепт посмотрел на Йисха – что скажет?

Красноглазый усмехался. Радужки его глаз пылали алым.

На улице и впрямь было холодно. Солнце взобралось выше и подсвечивало дома желтизной, в его лучах чувствовалось тепло, но в тени Тенки зазяб.

– Старый пердун! – сердито выдохнул Йисх, когда они оставили позади дом Виллемиса.

Ржать вслух Тенки не стал, пусть и хотелось. Ограничился ухмылкой.

– Ты знаешь, – Йисх кинул на него суровый взгляд, – что выскочил из школы, оставив тренировочную неубранной?

– Вы поэтому стали меня искать?

– Я не ожидал, что ты исчезнешь.

– Вы... – Тенки вдруг понял. Или – лишь начал понимать. – Вы знали о заклинании?

Йисх усмехнулся. На Тенки он не смотрел, но и пойманным с поличным не выглядел. Шёл себе, ни в ус не дуя, руки только что в карманы не заложил. Глаза за чёрными прядями сверкали, но то было обычное их состояние.

– Конечно, – признался он благодушно. – Ты меня за дурака держал? Меня и Виддиса?

– Кто это Виддис? – в груди у Тенки чуть ли не набат стучал, в ушах зашумело.

– Виддис Астеаки. Я-то сразу сообразил, что означают твои вопросы. Виддис тоже не дурак, прибежал ко мне, переполошенный.

Тенки чуть не сомлел – Астеаки всё знал? Понял, почему Тенки интересуется соединением заклинаний, и ничего не сказал? Более того, даже не позволил адепту себя раскусить и прямым ходом побежал к единственному в школе боевому магу, Йисху? Кстати, почему именно к нему?

– Почему он к вам-то пришёл? Это же не боевые заклинания.

– Не боевые? – Красноглазый холодно усмехнулся. – Заклинания подобного рода использовали ещё в Великой войне. Лазутчики – слыхал такое слово?

– Знаю я, – насупился Тенки. – Ну и чего?

– Дитя моё, – Йисх мастерски спародировал интонации Виллемиса, – ты считал себя хитрее всех? Жаль, но взрослый мир не всегда благосклонен к детским проказам. Ты желал силы? Хотел быть непобедимым, неостановимым, могучим магом? За всё приходится платить, мой драгоценный.

– Вы... – нинъе осёкся. Всплыли в памяти очертания человеческого тела, тёмной грудой лежащего на земле, увиделась чёрная струйка крови. Тенки остановился.

Йисх прошёл чуть дальше, тоже застыл, повернувшись вполоборота, посматривал на адепта одним глазом.

Маг знал про убийство. Убийство? Как не хочется называть вещи своими именами. Убийство.

Он знал про заклинание, наверняка предполагал и результаты.

– Ты принимал меня за дурака? – улыбнулся Красноглазый. – Я поставил на тебя. Наши цели совпадали: тебе надо было получить силу, мне – узнать пару вещей. Ты очень кстати обратился с просьбой выступить поручителем. Тысяча мене – моя цена за этот эксперимент. Провались он – я заплачу по твоим долгам, удайся – ты сам достанешь деньги. Не красивая ли схема?

Тенки молчал, оглушённый.

– Ты думал, я не пойму, в чём дело, по твоим вопросам? – Йисх покачал головой, будто удивлялся глупости адепта. – И Виддис не поймёт тоже? Увы, но твой жалкий опыт и в сравнение не может пойти с его или же моим. Смешно, да.

Адепту вовсе не было смешно. Впрочем, Йисх тоже не смеялся. Говорил отрывисто, поглядывая изредка на Тенки.

– Виддис примчался ко мне, как перепуганная курица. Он тоже понял, тебе заморочили голову слухи об Эллгине. Но, мой дорогой ученик, не безумно ли предполагать, что твои детские старания завершатся успехом? Что ты достигнешь цели, основываясь лишь на школьных знаниях? Отвечай.

Через силу Тенки кивнул. Безумно. Пусть.

– Я наблюдал за тобой, – маг снова улыбнулся, но улыбка эта не принесла Тенки облегчения. – Вряд ли ты разобрал нити, что я вплёл в твоё заклинание, – подтверждения Йисх не потребовал – а нинъе, и правда, в голову не приходило усомниться в учителе. Точно, глупо, опять Йисх прав.

– Я наблюдал за тобой, – снова повторил маг, – и за преображением тоже – это был поразительный шанс, таким нельзя было не воспользоваться.

– Наблюда... – Тенки осёкся – в памяти развернулась картинка: слепящий прямоугольник, на его фоне чёрная фигура. Кто-то и впрямь присутствовал тогда в тренировочной, кто-то смотрел на него, а он не в состоянии был это определить.

– Представь себе моё удивление, когда ты вдруг пропал. Ха-ха. Впрочем, всё произошло как нельзя лучшим образом.

– Вы знаете, что я... что мне пришлось... про зависимость...

– Энергетическая петля, – кивнул Йисх. – Конечно. Он умер?

– Я думаю, да, – разговор переставал быть реальным.

– Сейчас отправляемся в школу, в мою лабораторию, – маг двинулся с места. – Я хочу посмотреть, что сталось с твоим телом. И, да… постарайся отныне не высовываться.

– Куда не высовываться?

– Твоё заклятие, драгоценный, но нерадивый ученик, относится к числу запрещённых конвенцией первого года Рейки.

Тенки напрягся. Йисх продолжал:

– За его использование предусмотрено наказание. В твоём случае – семнадцать тебе уже исполнилось – отделаешься, может, тюремным заключением. Срока не скажу, зависит от снисходительности судей. От пяти лет до пятидесяти, впрочем.

Срок? Его посадят в тюрьму? Так значит, Тенки теперь – преступник?

Вчерашний адепт лучшей в стране школы боевой магии. Вынужденный бегать от закона и скрываться по трущобам жалкий убийца. Планирующий новые преступления, чтобы выжить и достать денег. Живущий украдкой – до тех пор, пока не поймают.

Что Красноглазый собирается с ним делать?!

– Это значит, – Йисх будто прочёл по лицу все мысли адепта, – что тебе не надо подставляться.

Йисх на стороне Тенки? И не намерен сдавать его в полицию? Но подставляйся не подставляйся, ауру не спрячешь.

– Аура…

– Я займусь этим вопросом, – учитель равнодушно отвернулся. – Пока старайся ни с кем не контактировать. Потом я найду способ это уладить.

– Как?

– Не твоё дело.

Тенки заткнулся. Свёл брови.

– Что за нити, – и снова не удержался, – вы добавили?

– Безделица, – небрежно махнул рукой маг, – однако необходимая. На одном механическом соединении ничего бы не вышло. Ты лучше побеспокойся оригиналом. Ты ведь не думаешь, что доступные адептам книги содержат все необходимые сведения?

– Но я не мог попасть в подземные этажи, – а ведь хотел, ещё как хотел.

– Теперь, я думаю, сможешь, – лицо Йисха вновь рассекла мёртвая усмешка. – Проведём исследование, освоишься со своими новыми возможностями. Заодно и подумаешь, как бы добраться до библиотеки. Тебе небось хочется всё как следует узнать? Почему бы и нет, это будет проверкой твоих сил.