Шалунья

1

РАМЗЕС ХАУЭЛЛ

Сегодня мой любимый день в году, а он уже испорчен, потому что Энтони Келлер только что вошел в зал с самой потрясающей женщиной, которую я когда-либо видел на руках.

Бельмонтские скачки — одна из единственных вещей, которые меня волнуют. Прошлой ночью прошел дождь, которого хватило, чтобы трава пахла тропическим лесом, а грязь стала бархатной. Я в президентском люксе, лучшие места в зале, финишная прямая прямо под носом.

И тут появляется Келлер, прогуливающийся с единственной и неповторимой вещью, которая может заставить меня наплевать на то, что он делает в соседней комнате.

Я поворачиваю голову. Как выглядит бегущая лошадь — как напрягаются и перетекают мышцы под шерстью, — так выглядит ее тело в платье. В остальном платье скромное, до шеи, с длинными рукавами. Только изгибы делают его возмутительным.

Ее лицо не такое, как я ожидал. Красивое, да, но слово, которое приходит мне в голову, — "серьезное". Она сосредоточена, не улыбается, пока не поймает мой взгляд. Тогда ее рот искривляется от чего-то, что я не могу прочесть — изумление? Презрение?

Она уходит в номер Келлера.

Я остаюсь с холодным напитком и чувством, что меня поймали как дилетанта. Я знаю, как бросить взгляд на красивую девушку, а затем отвернуться, чтобы просмотреть образ в своем воображении. Это чертово тело в движении заставило меня так долго смотреть.

— У каждой собаки свой день. — Бриггс отхлебнул пива, с отвращением наблюдая за тем, как Келлер набрасывается на соседку. — Но мне чертовски не нравится видеть эту шавку счастливой.

Некоторых людей Бриггс ненавидит просто потому, что я их ненавижу. У некоторых есть свои причины. Келлер — и то, и другое.

Он был классическим лысеющим техническим ботаником со стартапом. Теперь у него плагины для волос, личный тренер, и он щеголяет, как король дерьма, потому что его компания завтра выходит на биржу.

Я хочу спросить Бриггса о девушке, но это значит признать вслух, что Келлер сделал что-то хорошее. Сейчас я бы не сказал, что мне нравится цвет его носков.

Вместо этого я говорю Бриггсу: — В следующем году я хочу оба номера, и чтобы они были соединены.

Бриггс кивает, что означает, что он откладывает в долгий ящик какое-то задание, о котором я его попросил. Он не записывает его, но всегда выполняет. Ни вопросов, ни оправданий, Бриггс все выполняет.

Вот почему он — моя правая рука, и я говорю об этом в самом прямом смысле. Он делает всю ту работу, которую делал бы я, будь у меня лишняя рука. Я доверяю ему действовать вместо меня, за меня. Он единственный человек, которому я так доверяю. Если бы Бриггс умер или ушел на пенсию, у меня не было бы другой руки. У меня были бы все остальные, кто работает на меня.

— А вот и Босх, — бормочет Бриггс.

Джон Босх сидит в моей ложе, но я слышал, что он положил глаз на компанию Келлера. Я хочу знать, будет ли заключена сделка.

Я хочу знать все, что происходит сегодня в Бельмонт-парке, когда в воздухе витает густой запах денег. Все ставят фишки на стол, испытывая адреналин от осознания того, что кто-то уйдет домой победителем. Алкоголь и развязанные губы… Уходят ли они восторженными или разочарованными, они меньше контролируют ситуацию, и это возможность для меня.

Я в главном номере, на столе полный набор блюд, на льду разложено все пиво, произведенное в Германии. Все эти занятые пчелки должны жужжать вокруг меня, информация течет потоком…

Вместо этого мои собственные трейдеры крадутся по соседству.

— Куда, чёрт возьми, только что делся Пенни? — говорит Бриггс.

Он сам отвечает на свой вопрос, наблюдая, как Пенни пробирается через дверной проем в апартаменты Келлера.

— Ах…

Бриггс произносит этот слог так, будто уже точно знает, что происходит.

Я наконец-то раскалываюсь.

— Кто эта девушка?

Бриггс ухмыляется. — Блейк Эббот.

— Кто такая Блейк Эббот?

— Наверное, самая высокооплачиваемая эскортница на Манхэттене.

Мое лицо немного расслабляется. Это снимает остроту ощущений от того, что Келлер привел такую горячую девушку, зная, что ему пришлось за нее заплатить. Теперь мне стало любопытно.

— Сколько стоит ночь с ней?

Бриггс усмехается. — Нет никакой ночи с ней. Ты должен попасть в ее реестр. Это как членство в загородном клубе.

Проститутка с бизнес-моделью. Мне это чертовски нравится.

— Не может быть, чтобы она была настолько эксклюзивной, если она пустила Келлера.

Бриггс пожимает плечами. — Викерс пытался получить место. Предложил 50 тысяч долларов — даже не позвонила.

Я фыркнул. — Ее киска позолочена?

Бриггс берет креветку размером с кулак, макает ее в соус для коктейлей, откусывает огромный кусок и говорит, не переставая жевать.

— Да хрен его знает. Она заставляет их подписывать соглашение о неразглашении. Но Лукас Ларсен говорит, что она изменит твою гребаную жизнь. Посмотри на Келлера — год назад он едва мог заключить сделку. А теперь он — человек часа.

— Келлер — мудак, — говорю я с большей ядовитостью, чем намеревался.

Он предложил нам долю в VizTech. Мы отказались, посмотрев его книги. Через неделю кто-то подал на нас жалобу в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Бриггсу потребовалось около часа, чтобы подтвердить, что это был тот самый маленький проныра.

У меня нет проблем с человеком, который замахивается на меня топором. Бизнес — это война. Но если ты ударишь меня в спину, мне лучше никогда не узнавать, чья рука была на ноже.

— С кем еще она встречается?

— С Заком Симмонс. — У Бриггса всегда наготове ответ. Он и мой корректировщик, и моя атакующая собака, но его работа номер один — следить за всеми, кто имеет значение.

— У Ларсена отличный год. Симмонс еще лучше.

— Да. Ну, так говорят: "Договоришься с ней, и ты сильно пропотеешь".

Наверняка так и есть. Финансисты чертовски суеверны. Вся наша работа — это цифры, но нет ничего более подверженного истерии, чем фондовый рынок.

— Десмонд Лоу тоже с ней встречался — говорил, что секс был безумным, не хотел об этом молчать, — ухмыляется Бриггс. — Пока она его не бросила.

Лоу — высокомерный кусок дерьма. Мысль о том, что его бросила эскортница, вызывает у меня улыбку.

— Она мне уже нравится.

— Ну, не надо. — Бриггс хмурится.

— Почему нет?

— Потому что я знаю, как ты конкурентоспособен.

Я бросаю на него косой взгляд. — Не из-за какой-то девчонки.

— Точно, — фыркнул Бриггс. — Только из-за всего остального.

Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть в коробку Келлера. Я вижу манящий кусочек спины девушки, ее плечо и край уха.

Я не верю в это. Но меня заинтриговала идея секса в загородном клубе.

Устремив взгляд на изгиб ее бедра, я говорю: — У меня есть все самое лучшее… почему бы не это?

— Нет, черт возьми. — Бриггс качает головой.

— Почему нет?

— Потому что что, если это действительно так хорошо? И больше никогда не будет так хорошо? Забей. Я буду придерживаться небрежного, пьяного секса по последнему звонку — такого, который я могу получить в любое время, когда захочу.

Да. Это определенно решает дело.

Я пересекаю комнату, чтобы взять "Reissdorf", который я не буду пить. Отсюда я могу беспрепятственно попасть в полулюкс.

Келлер действительно выглядит по-другому — голова поднята, плечи отведены назад, он загорелый и почти стильный. Но именно Блейк Эббот — магнит в комнате. Самые важные люди сгрудились вокруг нее. Она разговаривает с Фрейдманом, который управляет шестым по величине хедж-фондом в городе. Кажется, я ни разу не видел, чтобы этот стервятник, пьющий холодный кофе, хотя бы улыбнулся. Теперь же он выставил на всеобщее обозрение все свои вставные челюсти, а его костлявые плечи трясутся от смеха.

Если она не будет осторожна, то вызовет коронарный приступ у будущего клиента.

Мне противно от собственной мысли.

От одной мысли, что морщинистые когти Фрейдмана коснутся этого пышного тела, мне хочется блевать.

Кроме того, это пренебрежительно. Фрейдман цепляется за каждое ее слово не потому, что хочет ее трахнуть — она его искренне рассмешила.

Я хочу знать, что она сказала.

Я выхожу в коридор и прохожу мимо двери в полулюкс. Я не могу разобрать ни слова из лепета разговоров внутри — только запах слишком большого количества мужчин, сдобренный нотками ее духов. Мои ноги подкашиваются, словно я пропустил шаг.

Я наблюдаю за тем, как она стоит, как располагает свое тело, прижимает кончик пальца к челюсти. Медленная улыбка, взгляд в глаза. Она хороша в своем деле, действительно чертовски хороша.

Она не единственная женщина в комнате — Мириам Кастро, главный трейдер Bridgewater, движется сквозь толпу, как ассасин. Что меня действительно впечатляет, так это то, как Блейк легко с ней общается.

Она настолько естественна, что я почти пропустил момент, когда она оступилась. Келлер прерывает ее разговор с Кастро, кладет свою руку на ее спину и что-то шепчет ей на ухо. Ее верхняя губа кривится, вспышку раздражения она скрывает улыбкой.

Она манящая. Я не хочу быть соблазненным, я активно раздражаюсь. И все же мне хочется покинуть свой номер, чтобы втиснуться рядом с Келлер.

Каким-то образом я забрел в дверной проем.

Ее глаза метнулись вверх. Ловит мой. Задерживаются ровно на одну секунду.

— Вам что-нибудь нужно, мистер Хауэлл? — Встревоженный служитель появляется у моего локтя.

— Нет.

Я прохожу мимо него и направляюсь обратно к ряду мониторов вдоль стены. У меня есть мониторы в моем собственном номере, но эти мне неожиданно нравятся больше.

Я не спеша прокручиваю названия на экране. Американская лошадь Астероид, Золотоискатель, Красавчик… В этом году я следил за ними внимательнее, чем обычно, думая, что, возможно, наконец-то куплю себе скаковую лошадь.

Последнее имя в списке — новое поступление. Взлетная полоса была добавлен сегодня утром, после того как Паутина провалил тест на мочу. Я узнал об этом за час до появления букмекеров и мысленно поставил на жеребенка худшие коэффициенты, чем они. Он выиграл всего одну скачку.

Я ставлю на Астероида, второго фаворита.

Каблуки щелкают по плитке. Я снова чувствую ее запах, дымный, мускусный, едва сладкий. Ее духи пряные, как чай, кожа под ними теплая, как мед, приторно-сладкая. Я бы дорого заплатил за флакон с этим ароматом и распылял его по дому. Но тогда я никогда не смогу работать.

Я поворачиваюсь, думая, что она пришла поговорить со мной. Вместо этого она занимает место тремя мониторами ниже и делает ставку.

Я все еще уверен, что она пришла сюда ради меня.

Я жду, пока она распечатает свой билет, и поворачиваюсь.

Когда этот момент наступает, мне кажется, что в лицо ударил порыв воздуха.

Она хорошо смотрелась со спины, а прямо — еще лучше. Я не могу определить, какие у нее глаза — голубые или зеленые.

Никто не разговаривает. Мы оцениваем друг друга.

Я киваю на ее туфли, гладкие, остроносые и опасные.

— Удивительно, что ты не попросила кого-нибудь из этих недоумков совершить прогулку за тебя.

Она улыбается. Ямочка появляется и исчезает, словно подмигивая.

— Я не думала, что им можно доверять.

Ее голос проходит по моему позвоночнику. Она держит свой билет так, что я не вижу, какую лошадь она выбрала.

Она высокая, я еще выше. Ее дыхание замедляется, чем ближе я подхожу.

Я делаю шаг прямо в ее пространство, так что мы находимся в одном воздухе, и ей приходится наклонить подбородок.

Ее глаза определенно зеленые.

Я выхватываю билет у нее из рук.

Снова вспышка гнева — поражаюсь, как быстро она его скрывает. Даже когда я специально ее раздражаю.

Я говорю: — Полетная линия — сорок к одному. Что ты знаешь такого, чего не знаю я?

— Много чего. — Она выхватывает свой билет обратно. — Столица Марокко. Как приготовить идеальное яйцо-пашот.

— С чего ты взяла, что я не умею готовить яйца?

— Я не сказала, что ты не можешь его приправить. Я сказал, что ты не можешь сделать это так же идеально, как я.

Я притворяюсь, что обиделся. — Не надо меня недооценивать.

Она улыбается мне, не дрогнув. — Я бы никогда..

Мы стоим так близко, что между моей рукой и ее бедром всего дюйм пространства. Мне хочется нечаянно прикоснуться к ней. Думаю, она хочет, чтобы я попробовал. Я знаю, что ее работа — вести себя так, будто она этого хочет, но, как и гнев, это ощущение реально. Жар, просачивающийся из-под этого спокойного, ровного спокойствия.

Мы не представились друг другу. Я знаю, кто она, и был бы оскорблен, если бы она не знала меня.

Она скрещивает руки, наклоняет голову, переводит взгляд с моего лица на грудь и обратно. — Я рада видеть тебя здесь.

Я улыбаюсь. — Почему?

— Ну, как ты знаешь, все миллиардеры должны купить скаковую лошадь, гоночный автомобиль или ракету на Марс.

— Я еще ничего из этого не купил.

Она поднимает палец: — Но ты купишь…, — затем опускает палец, вынося приговор: —…и мне больше всего нравятся миллиардеры-лошадники.

Меня забавляет, что у нее есть предпочтения в миллиардерах.

— В чем разница?

У меня есть своя теория. Я хочу услышать ее.

Она перебирает их на пальцах.

— Космические миллиардеры: мания величия. Никто не слишком хорош для Земли. Формула-1: это особый вид психопатов, которые затачивают карандаш все острее, острее, острее на восьмую долю секунды, пока не сойдут с ума. Но владельцы лошадей…

Я жду оценки, гадая, правильно ли она меня поняла.

— Владельцы лошадей — мечтатели. Сорок четыре тысячи жеребят регистрируются каждый год, но только шестнадцать добираются до Бельмонта.

Мне нравится ее теория, но она слишком щедрая.

— Они не мечтатели, они азартные игроки. Если ты разбиваешь гоночный автомобиль, то выписываешь чек на пятнадцать миллионов долларов и покупаешь другой. А здесь ты ставишь на кон весь свой бизнес. Если лошадь упадет и сломает ногу, вы не просто проиграете скачки, вы потеряете свою ферму. Сегодняшний фаворит имеет миллионную плату за жеребца. Его владелец только что поставил на конюшню плату в миллион долларов в день, потому что он должен это сделать, чтобы сохранить ее.

— О, хорошо. — Блейк кивает головой, как будто она наказана. Затем улыбается мне. — Значит, ты никогда не купишь лошадь…

Я улыбаюсь в ответ. — Я этого не говорил.

Последовавшая за этим пауза отличается от предыдущей — это больше похоже на откупоривание бутылки вина и предоставление ему возможности подышать.

Я спрашиваю ее: — Для чего ты здесь? И не говори мне, что Келлер сказал.

На ее лице появляется скрытная улыбка. — Я здесь для того же, что и все остальные… чтобы поймать восходящую звезду.

Я мягко насмехаюсь над ней. — Ты думаешь, что Взлетная полоса — это следующий Американский Фараон?

Ее смех не волнует, что я думаю. — Скорее всего, нет. Но что за удовольствие выигрывать три к одному?

— Ты, маленькая распутница, ты смотрела на мой экран.

— Тоньше, чем украсть билет.

Келлер высовывает голову из полулюкса. Он видит, что Блейк разговаривает со мной, и спешит к нему.

— Гонка вот-вот начнется.

— Я знаю, — говорит Блейк, не двигаясь с места.

Келлер кивает мне. — Рамзес.

— Почему бы тебе не посмотреть из моей ложи? — Я протягиваю приглашение им обоим, чтобы убедиться, что Блейк принял его. — Оттуда лучше видно финиш.

Это совсем не то, чего хочет Келлер.

— Они довольно похожи, — бормочет он.

— Близость считается только в подковах, — говорю я, подмигивая Блейк.

Я не всегда такой большой засранец. Но мне приятно, когда я такой.

Келлер бросает взгляд внутрь номера и видит Босха у буфета. Он резко меняет свое решение.

— Да, почему бы и нет.

Я не против. Если эти двое хотят заключить сделку, им придется делать это, сидя рядом со мной. Ну… на два места ниже. Я усадил Блейк на место рядом со своим.

Бриггс стоит у пивной ванны и медленно качает головой.

Я игнорирую его, что легко сделать, потому что Блейк — гораздо более приятный вид.

Ее волосы длинные, черные и мягкие, но не блестящие. Они настолько не блестят, что почти похожи на пустоту, на дыру, в которую можно провалиться. Когда они касаются тыльной стороны моей ладони, у меня дрожит вся рука. Ногти у нее некрашеные, остро заточенные. Я хочу, чтобы они царапали мою спину.

Когда она двигается, ее колено прижимается к моему. Нас разделяет лишь один тонкий слой шерсти.

Мой член становится твердым. Достаточно твердым, чтобы через минуту люди заметили это — особенно Блейк. Он свисает вниз по штанине ближайших к ней брюк. Каждый раз, когда она прижимает колено ко мне, он пульсирует и набухает еще больше. Кажется, такого со мной не случалось со школьных времен. Это было бы комично, но я никак не могу остановиться.

Наверное, я мог бы встать и отойти от нее. Но я не собираюсь этого делать.

Она смотрит на ворота, где выстроились двенадцать жеребят. Взлетная полоса занимает внешнее место, худшую позицию.

Ворота опускаются, и лошади устремляются вперед, две спотыкаются и отстают с самого начала. Взлетная полоса срезает острый угол, переходя на внутреннюю дорожку. Его жокей ведет себя агрессивно, пробираясь сквозь стаю. Как только жеребенок достигает рельс, он несется по ним, как товарный поезд, громыхая копытами и вздымая комья грязи.

Астероид взял сильный старт. Он борется за лидерство с фаворитом Золотоискателем. Я должен следить за своей лошадью, но я не могу оторвать глаз от Взлетной полосы, медленно продвигающегося вверх по рельсам.

Или от Блейк. Она наклонилась вперед в своем кресле, едва дышит, прижав руки ко рту.

Жеребцы начинают падать. Бельмонтские скачки называют "испытанием для чемпиона". Это самый длинный грунтовый трек в Северной Америке, петля длиной в полторы мили. Иногда лошади так сильно спринтуются на старте, что им приходится пересекать финишную черту пешком.

Взлетная полоса не замедляется — этот ублюдок ускоряется. Он большой ублюдок. Широкогрудый. Если бы я увидел его фотографию перед гонкой, то, возможно, пересмотрел бы свои шансы.

Астероид и Золотоискатель все еще лидируют, на целую длину опережая всех остальных лошадей.

Взлетная полоса пробивается сквозь стаю на третье место. Он сокращает отставание от лидирующих лошадей, поравнявшись с их пятками.

— Какого черта… — простонал Бриггс.

В ложе раздаются крики и одобрительные возгласы, дикие угрозы и подбадривания. От Блейк не доносится ни шепота. Я не знаю, делала ли она вздох все это время.

Жокей Взлётной полосы наклоняется вперед, почти шепча ей на ухо. Он рвется вперед, прорываясь прямо через промежуток между шеями Астероида и Золотоискателя.

Он пересекает финишную черту почти с полным отрывом. Блейк только что заработал 800 тысяч долларов.

Теперь я ожидаю криков или того, что она упадет в обморок.

Но я вижу не шок. Это даже не волнение.

Ее лицо светится чистым удовлетворением.

Теперь я одновременно возбужден и крайне подозрителен.

Когда жокей снимает шлем, я понимаю, что это женщина. Они все такие маленькие и мускулистые, что трудно сказать. Она ухмыляется во весь рот, когда чиновники набрасывают на спину ее лошади покрывало из белых гвоздик.

Бриггс в бешенстве. Он поставил 100 тысяч долларов на Золотоискателя, но только для того, чтобы занять место, а не показать себя.

— Пропустить одно место — это хуже, чем занять последнее.

— Нет, не хуже, — хмуро говорит Пеннивайз. Его лошадь действительно заняла последнее место.

Я не могу перестать наблюдать за Блейк, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит. Она безмятежно улыбается, пока все поздравляют ее.

— Сколько ты поставила? — спрашивает Келлер.

— Две тысячи. — Она легко лжет.

Есть много причин не говорить клиенту, что вы только что заработали 800 тысяч долларов. У меня есть ощущение, что причины Блейк — не те, о которых я догадываюсь.

Если кто-то спрашивает, чем я занимаюсь, я отвечаю, что инвестициями, но это не совсем верно. Я собираю информацию и решаю, что она значит.

Я наблюдал за Блейк всю ночь.

Цифры не сходятся.

Келлер снова кладет руку ей на талию, подтверждая свои права. Она позволяет ему это сделать.

Видеть их вместе сейчас не просто раздражает, это невыносимо.

— Спасибо за вид, — говорит мне Келлер, выглядя слишком счастливым.

Блейк протягивает руку. Моя заглатывает ее целиком.

Это первый раз, когда наша кожа действительно соприкасается. На ощупь она точно такая же, как и на вид, — как у какого-то рыжего животного. Мягкая, мягкая, мягкая, с легким налетом золотистых волос на тыльной стороне рук.

— Приятно было познакомиться, — говорит Блейк, как будто это все, что мы сделали.

— Поговорим позже, — говорит Келлер Босху, как будто они уже поговорили.

Я не обратил на их разговор никакого внимания, даже не прислушался.

Это та пощечина, которая мне нужна. Я не совершаю ошибок.

Я поворачиваюсь спиной к Блейк и не смотрю, как она уходит, что, возможно, является самым самоотверженным поступком в моей жизни.

Вместо этого я перехватываю Босха. За десять минут я заставил его рассказать о сделке с Келлером, а еще через двадцать он согласился ее расторгнуть.

Келлер не получит своего вознаграждения. Если я смогу помочь, то нет.

— Во сколько нам это обойдется? — спрашивает Бриггс после ухода Босха.

— Меньше, чем мы заработаем на шортинге акций.

— Это агрессивно. И злобно.

— Две твои любимые вещи.

Бриггс ухмыляется. — Рад, что ты снова в игре.

— Да. На сто процентов. Вот только…

Бриггс застонал, проведя рукой по лицу.

Я говорю: — Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то так праздновал, выигрывая сорок к одному?

Бриггс пожимает плечами. — Десмонд называет ее "Счастливая шлюха".

В животе у меня вспыхивает жар.

Мне это не нравится. Мне даже не нравится, что я мысленно назвал ее шлюхой. Это слово совсем не подходило ей, когда мы разговаривали.

— Счастливая? — фыркнул я. — У нее была проблема. Я хочу, чтобы ты выяснил о ней все, что сможешь.

Бриггс выглядит так, будто медленно проглатывает все раздражение, которое он когда-либо испытывал по отношению ко мне. Это занимает много времени.

Наконец, он хмыкает.

— Конечно, босс.