Шелк и тайны

Глава 26

Оглушительный треск пистолета Джулиет вернул Росса к жизни. Сознание медленно возвращалось к нему, и, приоткрыв глаза, он увидел, как Шахид повалился на землю, а потом слетел с выступа. Пока тело узбека с грохотом неслось по склону, Джулиет, повернувшись к ущелью, слегка дрожащим голосом кричала:

— Люди из Бухары! Ваша миссия закончена! Ваш офицер явир Шахид Махмуд мертв, а ференги смертельно ранен. Если вы сейчас же сдадитесь, мы позволим вам забрать оружие и уйти мирно и с достоинством. Но если вы намерены сражаться, мы будем гнаться за вами и убьем, как собак.

Она помолчала, чтобы перевести дух, и Росс в глубине души ощутил некое удовольствие оттого, что он «смертельно ранен». Он словно бы смотрел на себя со стороны… Боли он не чувствовал, просто у него внутри все как бы оцепенело, им овладела бесконечная усталость, он был как обломок корабля, качающийся на волнах смертельного прилива.

Слова Джулиет вновь эхом разнеслись по каменистому ущелью:

— Я Гул-и Сарахи, и моя крепость Сереван менее чем в пяти милях отсюда. Мои люди уже наверняка скачут сюда, привлеченные звуками стрельбы. У вас не будет ни малейшего шанса спастись.

Никакого ответа. Но потом снизу, с противоположной стороны ущелья, донесся заунывный голос:

— Кто из наших погиб?

— Жестокий и упрямый Шахид. Правда, у него была одна добродетель: он был смел и погиб, исполняя свой долг, — отозвалась Джулиет. — Если вы уйдете с миром, то, клянусь, он и другой погибший будут похоронены с почестями, в соответствии с суннитскими обычаями.

Последовала еще одна пауза, словно оставшиеся в живых совещались между собой. Потом отвечавший возопил:

— А почему мы должны тебе доверять? Покажись нам на глаза, и мы сделаем то же самое.

Росс хотел было крикнуть: «Джулиет, ради Бога, не доверяй им!» Но он не мог ни говорить, ни двигаться, просто беспомощно наблюдал, как она встала и шагнула на край ущелья.

Высокая, гордая Джулиет Камерон Карлайл, Цветок пустыни и маркиза Килбурн, подняла открытые ладони над головой, чтобы показать, что безоружна. Казалось, само ущелье затаило дыхание на долгий тягостный миг. Огненные волосы Джулиет и ее черные, развевавшиеся на ветру одежды делали ее похожей на древнюю богиню-воительницу. Она предлагала мир, но готова была сразиться насмерть, предай кто-нибудь ее веру.

Росс видел ее в профиль, и эта картина пронзила его воображение подобно удару кинжала. «Я никогда в жизни не забуду, как она сейчас выглядит. А жить мне, судя по всему, осталось недолго. — При этой мысли он зашевелился. — Я умираю… Надо сказать ей, как я люблю ее. Странно, в конце жизни оказывается, что лишь немногое имеет значение. И уж конечно, не состояние, не знания, не гордость. Только любовь».

Потрясенный тем, что открылось его глазам, бухарец закричал не своим голосом:

— Мы принимаем твои условия! Погиб еще один человек по имени Мешеди Раджиб. Мы оставим его тело на дороге, чтобы вы могли найти и похоронить его.

— Мы сделаем это. — Джулиет опустила одну руку, а другую все еще держала, словно благословляя бухарцев этим жестом. — Вы храбрые воины, и я желаю вам благополучно добраться до Бухары. Идите с миром.

— И тебе мир, госпожа! — Прошло несколько мгновений, и с дальней стороны ущелья послышался цокот копыт.

Росс, пользуясь моментом, хотел сказать Джулиет все-все, поведать о том, что он ничуть не жалеет о своей любви, несмотря на ту боль, что принес их брак им обоим, даже несмотря на то, что судьба забросила их в эту выжженную солнцем гористую местность. С неимоверным усилием он вытянул руку вперед, пытаясь завладеть вниманием Джулиет, однако боль вновь пронзила его, раскалывая голову надвое, и Карлайл снова провалился во тьму.

Росс пришел в себя, ощутив чьи-то проворные руки на своем гудевшем от боли теле. Узнав пальцы Джулиет, он открыл глаза и прошептал:

— Джулиет. — Он не был уверен, что издал какой-то звук, но Джулиет тотчас повернулась к нему. Она так и сияла от радости.

Росс опять попытался заговорить, но она прижала свой палец к его губам.

— Тише, любимый, тебе надо беречь себя.

Он обязательно засмеялся бы, если бы голова у него не так сильно кружилась.

— Для чего… умирающему беречь себя?

— О Господи! Ты слышал, что я говорила бухарским солдатам? — печально произнесла она. — Я просто хотела убедить их убраться отсюда. — Она наклонилась и запечатлела на его лбу легкий, как перышко, поцелуй. — Ты не умрешь, любимый. В сущности, тебе страшно повезло: пуля Шахида только задела твою голову, и ты упал с выступа, но кусты на скале замедлили твое падение, да к тому же ты упал на довольно мягкий песок. Прекрасные будут синяки, но, похоже, все кости целы.

Некоторое время Росс приводил в порядок свои мысли, направляя их в русло жизни.

Очнувшись окончательно, он взволнованно спросил:

— А что Мурад?

— Иан говорит, что он ранен в руку навылет, но рана чистая. Падая с лошади, Мурад ударился головой, но сейчас с ним все в порядке.

— Повезло, — облегченно выдохнул Росс.

— Очень повезло, но сейчас пора доставить всех раненых в Сереван. Ты сможешь с моей помощью сойти вниз, к лошадям?

— Посмотрим. — Поддерживаемый Джулиет, Росс сел. В голове у него все помутилось от боли, он едва снова не потерял сознание. Потом его подтолкнули и усадили на лошадь. Появилось ощущение, что такое с ним уже было. «Да, такое со мной уже было: меня ранили, когда я скакал с Майклом. Мне чертовски надоело быть раненым! Чтобы меня потом еще волокли, как мешок с картошкой!» И он решил погрузиться во тьму.

Росс в очередной раз пришел в сознание и почувствовал себя весьма отдохнувшим. Не считая боли в голове, он вполне здоров. Он немного потянулся, потом поиграл мускулами в разных местах тела и обнаружил, что на теле у него в основном синяки. Серьезных ран нет. Открыв глаза, он увидел, что комната наполнена мягким чистым светом раннего утра. Значит, он в Сереване. Взглянув на старинный ковер с великолепным рисунком, висевший на выбеленной стене, Росс решил, что это, наверное, спальня жены.

Он не удивился и когда обнаружил, что в постели не один. Повернув голову, Росс увидел рядом с собой Джулиет. О более прекрасном зрелище утром нельзя было и мечтать, ибо на Джулиет, кроме золотой цепочки с обручальным кольцом, ничего не было. В бледном предрассветном свете ее кожа отливала жемчугом, а волосы казались темным золотом. Он осторожно стянул с нее простыню, чтобы лучше насладиться видом ее совершенных изгибов. «Я определенно не умираю, во всяком случае, организм мой реагирует на близость Джулиет», — подумал он.

Однако то, что со всей ясностью предстало перед ним якобы на смертном одре, сейчас не казалось таким очевидным. Он не сомневался, что любит Джулиет, — эта истина совершенно неоспорима.

«Но что же будет дальше? Опасность объединила нас, а будет ли существовать наш брак, не скрепленный такими узами? В Бухаре мы не обращали внимания ни на что, наслаждаясь друг другом и нуждаясь друг в друге. Несмотря на все препоны, мы выжили, а теперь должны ответить на все жгучие вопросы прошлого».

Желание забрать Джулиет с собой в Англию росло, и Росс очень мучился. Он хотел, чтобы она была его женой и по закону, и на самом деле. «Я уверен, что с любой другой женщиной радости, страсти и привязанности было бы достаточно, чтобы сохранить брак. Почему же всего этого не хватает, чтобы удержать рядом с собой Джулиет?» — думал Росс.

Он нерешительно погладил ее по голове. Наверное, она посетила турецкие бани, как и собиралась, ибо рыжие локоны покоились на ее плечах подобно шелковому сверкающему потоку.

От его прикосновения веки Джулиет взметнулись, и она, широко раскрыв глаза, ласково улыбнулась. Потом потянулась к нему и кончиками пальцев пробежалась по губам и по овалу лица, словно стараясь запомнить. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он не позволил. Отчаянно пытаясь продлить миг счастья, Росс слился с ней в поцелуе и вложил в этот поцелуй всю силу своего страха и вожделения.

Она издала какой-то сдавленный звук и поспешно ответила на его поцелуй; словно тоже боялась приближения неизбежной развязки. Языки их встретились, затанцевали страстный танец, дыхание смешалось, руки переплелись. Джулиет вела себя столь непосредственно, и пламя страсти, вспыхнувшее между ними, казалось таким естественным, что невозможно было поверить, что они любят друг друга в последний раз.

«Может быть, я никогда больше не почувствую этого мягкого прикосновения, этого скольжения… И не смогу ощутить эту замшу ее сосков, таких сладких, когда их касаешься языком… И не услышу откровенного, страстного ее дыхания, лаская ее влажную плоть, пока она не затрепещет в предвкушении… Неужели я никогда больше не услышу ее резкого и в то же время томного вздоха в момент, когда я вхожу в ее разгоряченное тело…»

Он попытался развеять свои страхи, утопая в ней, мечтая о том, чтобы обжигающая страсть связала их навеки. Он почувствовал муку в ее поцелуе, заметил некую ранимость в ее лице, когда она внезапно порывисто к нему прижалась. «Может, я никогда больше не испытаю такого единения, такой наводящей ужас экзальтации, когда человек полностью твой, как сейчас. О Боже, как сейчас…»

Страсть понемногу улеглась, и на смену ей пришел покой и хрупкий мир. Утомленные любовью, они прильнули друг к другу и погрузились в сон. Но проснувшись, вновь почувствовали разделяющее их неловкое пространство. Чтобы нарушить тягостное молчание, Джулиет произнесла:

— Если бы хаким, доктор, узнал, что я позволила раненому человеку так изнурять себя, он никогда бы мне этого не простил.

— Вероятно, если бы я был серьезно ранен, такого рода напряжение оказалось бы мне не под силу. — Росс осторожно потрогал повязку на голове и слегка дернулся. — Рана еще болит. По-моему, я истратил всю свою дневную энергию, но даже в этом случае я счастлив сообщить хакиму, что твое лечение оказалось просто

чудотворным.

И тут Росс посуровел и протянул руку к обручальному кольцу у нее на шее. Джулиет не сомневалась, что он собирается поговорить относительно их будущего, и сделала вид, что ничего не заметила. Желая из трусости отложить неизбежное объяснение, она выпорхнула из постели и с преувеличенной живостью спросила:

— Наверное, ты хочешь есть? Сейчас я прикажу подать завтрак. Дыни — просто чудо, особенно после сухой пустынной пищи. Или, может, приготовить что-нибудь другое? Разумеется, кроме копченой рыбы. Или овсяной каши, но кому придет в голову есть сегодня овсяную кашу?

— Джулиет, — нежно произнес Росс. — Ты же несешь чушь…

— Я знаю. — Она нервно провела рукой по голове и заставила себя сесть. — Я так долго отсутствовала, и у меня накопилось множество дел. Да еще Салеха не было! Он приедет только дней через десять… Мне надо поговорить с надзирателем за фермой, с управляющим прислугой, и еще куча всякого другого… — Конечно, так оно и было, но вряд ли потому она нервничала.

Росс понимающе улыбнулся: он наверняка знал, что ее угнетает.

— В таком случае тебе, вероятно, лучше бы сразу заняться делами. Я же склоняюсь к тому, чтобы воспользоваться своим положением инвалида и провести день в неге и лени, насколько это возможно. Если я просплю еще несколько часов, то у меня появятся силы на турецкую баню, а потом я еще посплю.

— Великолепная программа! — Она наклонилась, торопливо чмокнула мужа и тут же умчалась прочь, понимая, впрочем, что час расплаты всего лишь оттягивается.

Росс провел день почти так, как и грозился. Мало того, что он помылся в бане, ему захотелось еще и посетить своих товарищей по авантюре. Иан спал, ибо его истерзанное тело пыталось компенсировать все лишения, пережитые им за этот год. Мурад же пребывал в прекрасном расположении духа. Росс нашел его сидящим в саду в тени беседки: он наслаждался шербетом из ледяной дыни и пытался флиртовать с молоденькой служанкой. Та весело хихикала. Увидев хозяина, Мурад улыбнулся ему.

— Значит, наше великое приключение подходит к концу? Скорее всего я не стану больше работать проводником, а сделаюсь сказителем и буду зарабатывать на жизнь, рассказывая истории о легендарном Кхилбурне.

Росс не удержался от ответной улыбки.

— По крайней мере это куда безопаснее, чем общение с туркменами. — Он сел рядом с Мурадом и принял стакан дынного шербета. — Очень скоро я отправлюсь в Тегеран, возможно, даже завтра. Я был бы счастлив, если бы ты проводил меня туда, но, наверное, тебе лучше оставаться здесь, пока не заживет твоя рука.

— Я поеду с вами, — решительно заявил Мурад. — Моя рука не так уж плоха, и я буду рад снова увидеть свой дом. Но разве леди Кхилбурн уже готова отбыть? Ей ведь наверняка надо еще собраться. По крайней мере моя мать долго готовилась бы к дальней дороге.

Росс отпил шербет и рассеянно посмотрел на сад.

— Очень сомневаюсь, что она поедет со мной. Надо, конечно, обсудить этот вопрос, но вряд ли она захочет расстаться с Сереваном, который уже много лет служит ей домом.

Мурад сконфуженно помолчал, а потом заметил:

— А мне казалось, что вы очень… близки. Я думал, вы хотите, чтобы она была с вами.

— Я-то хочу, но не думаю, что леди Кхилбурн разделяет мое желание.

— Но ведь она ваша жена! — возмущенно воскликнул Мурад. — А место жены рядом с мужем! Вы должны приказать ей, пусть едет с вами.

— Приказ ничего не изменит, ибо у леди Кхилбурн своя голова на плечах, — сухо возразил Росс. — Говоришь ты, конечно, верно, но согласно нашим обычаям мы даруем женщинам большую свободу выбора.

Молодой перс надолго погрузился в молчание, а потом откровенно заявил:

— Я не понимаю.

— Я тоже не понимаю, Мурад. Я тоже.

«Наверное, — устало подумал Росс, — если бы я понимал Джулиет, то это что-нибудь изменило бы. А может быть, и нет».

Час расплаты наступил той же ночью, после обеда. Джулиет весь день занималась какими-то делами и умудрилась не попадаться Россу на глаза. Несколько раз она заглядывала к Иану, но он все время спал и у нее не хватило духа его разбудить.

В тот вечер они с Россом пообедали с веселым семейством Салеха, посему личной беседы между ними не получилось, но пришло время отправляться спать… Вряд ли Джулиет могла бы отослать Росса в другую спальню, ибо, несмотря ни на что, она жаждала быть с ним.

«Нет, еще больше мне хочется тех же непринужденных отношений, которые мы познали в Бухаре, когда у нас было одно только настоящее, без прошлого и будущего», — вертелось у нее в голове.

Не глядя на Росса, Джулиет переоделась в расшитый шелковый халат. Потом уселась на диван и принялась расчесывать волосы, в то же время подыскивая тему для ничего не значащей беседы: «Я, как Шахерезада, смогу отложить беду на неопределенно долгое время: просто буду говорить на другие, отвлеченные темы».

К несчастью, Росс в большей степени обладал западной прямолинейностью. Вместо того чтобы переодеться в безыскусный домашний чапан, он уселся возле нее на диване и просто предложил:

— Джулиет, поедем со мной в Англию. Теперь мы стали на двенадцать лет старше и мудрее, и тебе вроде бы неплохо в моем обществе. Мы, конечно же, сможем теперь разрешить проблемы своего брака.

Она вся подобралась и безвольно уронила руку с расческой на колени. Она уже обдумала все, что собиралась сказать Россу, убеждая его в бесплодности всяких попыток восстановить их брак. Джулиет надеялась, что слова ее прозвучат достаточно убедительно и ей не придется извлекать на свет ту глубинную истину, в которой она не находила силы признаться.

— Боюсь, что географическая совместимость — это единственная проблема, которую невозможно решить, — сказала она язвительно. — Не будь у тебя дел с наследством, ты смог бы остаться здесь, в Персии. Но я знаю, что у тебя высоко развито чувство долга и ответственности, и ты, конечно же, не станешь пренебрегать своими обязанностями в Англии.

Росс откинулся на подушки и посмотрел на нее холодными, грозными глазами: «Эту битву я так легко не проиграю».

— Ты совершенно права — мое будущее теперь в Британии. Но почему нельзя даже подумать о том, чтобы ты снова возвратилась туда? Когда-то тебе там очень нравилось.

Она сжала кулаки, потом с силой разжала пальцы.

— Боюсь, мне будет душно в Англии. Там слишком много светских правил и так легко допустить ошибку!

— Ты же приспособилась к тем правилам, которые тебя интересовали, и блаженно игнорировала те, которые тебе не нравились, — заметил Росс. — Более того, сейчас ты маркиза, а со временем станешь герцогиней. Короче говоря, ты сможешь жить и делать все что угодно, черт побери! Разве я сильно неволил тебя? Ты сказала, что тебя обижало мое критическое к тебе отношение, может, я был не таким чувствительным, как должен был быть… Но все равно тираном я себя не считаю.

«Нет, он не был тираном. Пора обнажить другой, более болезненный пласт истины», — подумала Джулиет.

— Дело не в том, что сделал ты, дело во мне самой. — Невидящим взглядом она посмотрела на расческу и принялась нервно крутить ее в руках. — Я так тебя любила, что буквально из кожи вон лезла, чтобы доставить тебе удовольствие. Мое собственное «я», моя независимость, все то, что ты во мне любил, — я чувствовала, как все это куда-то исчезает. Мне не хотелось так жить, не хотелось становиться одной из этих нудных уступчивых женщин, которых, по твоим же словам, ты никогда не смог бы полюбить.

Росс скрестил руки на груди и поглядел на нее в упор. И наконец сказал:

— Мне невероятно льстит, что ты безумно меня любила. Но если тогда ты беспокоилась о своей независимости, то вряд ли сейчас вся проблема в этом. Ты же сильная взрослая женщина, а отнюдь не неуверенная в себе девочка. Думаю, твой характер ничуть не пострадает из-за того, что какая-нибудь вдовица посмотрит на тебя свысока.

Она встала и принялась расхаживать по комнате. Зеленый шелк халата так и шелестел при каждом ее движении.

— Ты пытаешься махнуть рукой на все проблемы, представить то, о чем я тебе толкую, пустяками… Но есть вопросы и посложнее. — Она повернулась к нему лицом. — Вопрос не в том, смогу ли я переносить Англию, — я смогу, хотя в Сереване мне нравится больше. Я построила здесь что-то ценное, помогла людям подняться из нищеты и страха, добиться процветания и богатства. Как же я могу все это оставить?

Росс вздохнул:

— Тень леди Эстер Стэнхоуп словно накрывает нас обоих. Я не могу винить тебя за то, что ты так заботишься о своей независимости, но ведь ты и в самом деле создала здесь сильную здоровую общину — и она не рухнет, если ты уедешь. Отдай Сереван Салеху, он не хуже тебя справится с хозяйством.

Росс, конечно, был прав, но Джулиет не захотела сдаваться. Она с вызовом ответила:

— Я не хочу уезжать из Серевана! Только здесь я по-настоящему свободна.

— Это иллюзорная свобода, которая проистекает из твоего положения постоянного изгоя, отторгнутого от реалий персидского общества деньгами и положением иностранца, — взволнованно возразил Росс. — И ты хочешь так провести остаток своей жизни? Как женщина, которая вольна делать все что угодно, потому что она настолько эксцентрична, что добровольно заточила себя здесь, словно часть природы, а не реальный человек?

— По-моему, леди Эстер прекрасно устроилась, — пожала плечами Джулиет.

— Что ж, пора разрушить твои романтические иллюзии. — Он спрыгнул с дивана и приблизился к ней. — Да, леди Эстер была замечательной женщиной, но она также была чудовищно тщеславна и эгоистична. Она поселилась в Сирии не ради свободы, а потому, что любила власть и удовлетворяла чувство собственной значимости, превратившись в домашнего тирана. Ты ведь собирала всякие истории про нее, неужели не слышала, что, когда твоя героиня решила выполнить свой долг — отомстить за смерть безвинного французского исследователя, — она бросила вызов местному паше, разрушила дюжину деревень и всю оставшуюся жизнь хвасталась, каким была сильным, безжалостным лидером. Она гордилась тем, что казнила сотни невинных людей!

Джулиет изумленно уставилась на Росса широко раскрытыми глазами.

— Не правда! Леди Эстер сострадала людям и давала приют гонимым!

Росс скривил губы.

— Я допускаю, что иногда она испытывала сострадание к гонимым, но она совершенно не обращала внимания на тех, кто рядом и особенно предан ей. И чем преданнее был человек, тем с большей жестокостью она вознаграждала его за это. Она предпочитала восхищение невежественных деревенских жителей уважению и дружбе равных ей людей. Она оказалась неспособна жить на состояние, в семь раз превышающее твои средства, поэтому одалживала громадные суммы, которые никогда не возвращала, а потом горько жаловалась во всеуслышание, что никто не поддерживает ее, не дает вести тот образ жизни, которого она заслуживает. В конце концов, разогнав всех, кто о ней заботился, она умерла в одиночестве, одолеваемая назойливыми кредиторами и обобранная собственными же слугами.

Джулиет очень не хотелось верить Россу, но в его речах она уловила ужасную истину. Отвернувшись, не желая ничего больше слышать, Джулиет, однако, не спаслась от его сурового голоса:

— Ты этого хочешь для себя, да? Умереть одной, без любви, чужестранкой в чужой земле, окруженной внешними атрибутами власти? Что ж, в таком случае желаю тебе преуспеть в этом.

— Если леди Эстер была такой, как ты говоришь, то я совсем на нее не похожа и закончу свои дни совершенно по-другому. — Джулиет смущенно взмахнула рукой. — Почему мы спорим из-за женщины, с которой я даже не была знакома?

Росс вздохнул полной грудью и чуть тише произнес:

— Да, верно, я забылся. Пора сначала, например, сказать, что я люблю тебя, а в Бухаре ты говорила, что любишь меня. Это правда или все это сказано в порыве страсти?

У Джулиет закружилась голова, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она жаждала, чтобы он ее любил, и дождалась-таки признания, но теперь все стало намного сложнее.

— Это правда, — прошептала она. — Я люблю тебя. И никогда не переставала любить, ни на один-единственный миг.

Росс закрыл глаза, на мгновение лицо его дернулось от тика. Он вновь открыл глаза: мрачная решимость словно впечаталась в его черты. «Слишком поздно я поняла, что вложила в его руки опасное оружие: теперь, узнав, что я люблю его, он станет еще безжалостнее пытаться переубедить меня. И вряд ли мне удастся устоять».

Град его первых вопросов был объясним, но в то же время на них невозможно было ответить.

— Если ты любила меня, почему же оставила?

— Я говорила тебе, почему! — Она снова заходила взад-вперед по комнате. — Несколько раз и по-разному. Любовь невозможно оценить, но не только это имеет значение. Если ты веришь, что главное на свете — любовь, то почему бы тебе не остаться со мной в Сереване, а не возвращаться назад в Англию?

— Да, я считаю, что это — самое главное чувство на свете, хотя любовь может принимать и другие формы, кроме романтических. — Он прищурился. — Мне кажется подозрительным, что ты приглашаешь меня остаться здесь. Это предложение дает тебе возможность казаться разумной и желающей найти компромисс, но в то же самое время — это беспроигрышный вариант, поскольку ты знаешь, что я не приму приглашения. Меня не оставляет чувство, что в твоем поспешном отъезде двенадцать лет назад кроются другие, глубинные причины.

Джулиет в ужасе посмотрела на мужа: «Надо было предполагать, что мне не удастся его одурачить: кого угодно, но только не Росса, который прекрасно меня понимает».

— Ты ищешь глубокий смысл там, где его нет, — нерешительно произнесла она. — Я сказала тебе правду.

— О, но всю ли?! Почему-то мне кажется, что это не так. — Голос его зазвучал суровее. — Бог знает, я пытался быть справедливым. Никогда не угрожал тебе ни физически, ни финансово. В ответ ты должна сказать мне всю правду, неужели я этого не заслужил?

Его тон оскорбленного мужа разнес в пух и прах всю решимость Джулиет, и, не успев остановиться, она выкрикнула:

— Если бы я сказала тебе всю правду, ты возненавидел бы меня, а я бы этого не вынесла!

Он замер, и лицо его застыло, как мрамор. И лишь глаза лучились болью.

— Значит, здесь кроется нечто большее! Скажи, Джулиет, в чем дело, ибо я ничего, черт побери, не могу придумать, отчего бы мне стало еще хуже, нежели сейчас.

Бросившись на диван, Джулиет зарылась лицом в ладони.

— А почему ты просто не можешь принять тот факт, что наш брак закончен? — с неприкрытым страданием в голосе спросила она. — Я уже говорила раньше и повторяю снова: разведись со мной. Женись на женщине, которая будет любить тебя, как ты этого заслуживаешь. Забудь, что когда-либо знал меня.

— Ты и вправду думаешь, что это так просто? — с горечью откликнулся Росс. — Никакой суд не сможет разорвать узы, котбрые нас связывают. Даже годы и мили бессильны.

— Может, сегодня ты веришь в это, — устало ответила она, — но когда вернешься в Англию, вся эта странная интерлюдия покажется тебе дурным сном. И теперь, когда тебя не будут терзать вопросы о том, где я и как живу, ты наконец-то сможешь от меня освободиться.

Росс прошел через всю комнату и, взяв ее за подбородок, заставил поглядеть себе в глаза.

— Что ж, хорошо, мы сейчас же можем покончить с этим. Ведь по исламским законам развестись крайне легко — мужчине достаточно только трижды сказать женщине: «Я развожусь с тобой!» Конечно, это не законное решение, но у тебя здесь свои порядки. Что же, давай разводись со мной, если ты считаешь, что это так просто.

Она в замешательстве уставилась на него, а Росс в ярости стал настаивать:

— Ну, говори, Джулиет! Повтори «Я развожусь с тобой!» три раза, и я вернусь в Англию и найду способ устроить наш развод законным образом.

Когда Джулиет поняла, что Росс не шутит, она с трудом проглотила ком в горле, а потом сбивчиво начала:

— Я… развожусь с тобой. — И тут у нее перехватило дыхание.

— Еще раз, Джулиет, — подсказал Росс. Глаза его потемнели от гнева. — Скажи еще два раза, и наш брак станет недействительным.

Облизнув пересохшие губы, она попыталась произнести эти слова во второй раз: «Еще шесть слов, и я наконец освобожу Росса».

— Я… р-развожусь… — Голос ее сорвался, и она задрожала как осиновый лист. — Не могу!.. — еле выдохнула она. — Просто… я не могу этого сказать.

— Нисколько не сомневался. — Он опустил руку и отвернулся. Потом, еле подавляя ярость, заявил:

— Если ты не можешь сказать, что брак наш недействителен, не жди, что я сделаю это для тебя.

Она всегда знала, что внутренние резервы Росса безграничны, но слабость подтолкнула его к этой крайней черте, и с мучительной ясностью Джулиет увидела, как сильно она обидела его.

— Прекрасно. Значит, я ошибалась, когда думала, что развод — это единственно правильное и верное решение, — сбивчиво произнесла она. — Но если мы не можем покончить с нашим браком, тогда давай по крайней мере мирно разъедемся.

— Мое чувство на удивление непримиримо. — Росс резко повернулся, чтобы снова оказаться лицом к лицу с Джулиет. — Ты говоришь так, словно наши взаимоотношения касаются только нас одних, а принимаешь ли ты во внимание возможность беременности? Это вполне возможно, учитывая, что мы любили друг друга, как возбужденные кролики. Мы уже говорили об этом в Бухаре, когда я почти не сомневался, что умру, но теперь, когда я выжил, я нахожу более личный интерес в последствиях нашей страсти. Если бы у нас появился ребенок, ты стала бы воспитывать его здесь, в тысяче миль от его наследства? Дозволено ли мне высказать свое мнение на сей счет?

Джулиет не ожидала этого, она покачала головой, не отвечая на его вопросы и тем самым отвергая свою способность разобраться в них.

Повисла напряженная тишина. И тут Росс взорвался. Джулиет никогда прежде не видела его таким.

— А, понимаю! Полагаю, ты скажешь, что с этим проблемы не будет. Как же наивно с моей стороны! Даже если бы ты, к несчастью, стала жертвой биологии, существует масса способов… И ты, конечно же, их знаешь. — Он отвернулся и направился к двери. — Если ты, к собственному неудобству, обнаружишь, что беременна, и решишь покончить с этим, не говори мне. Я не желаю об этом знать!

Наконец Джулиет сломалась, ибо ей показалось, что вся эта мучительная борьба вела к этому моменту, когда она поняла без малейшей тени сомнения, что она была права, когда решила, что брак их ничем не искупить.

— Не надо, Росс, — с мольбой произнесла она. Эти слова словно вырвались из самого ее сердца. — Ты делаешь все в тысячу раз хуже. — И тут она окончательно выбилась из сил. Не в состоянии больше говорить, она опустилась на колени, зарылась лицом в ладони и безудержно зарыдала.

— Проклятие! — воскликнул Росс надломленным, беспомощным голосом. Он опустился на колени рядом с ней, схватил ее в охапку и принялся баюкать, словно ребенка. — Прости меня, Джулиет! — страдальчески прошептал он. — Мне так жаль. Я не хотел тебя обидеть, но я нахожу это чертово положение совершенно бессмысленным. Из-за этого я готов целый мир разорвать голыми руками. Я люблю тебя, ты любишь меня, и я просто не понимаю, почему мы не можем быть вместе?

Холодно и рассудительно, словно отделив себя от рыдающей в руках Росса женщины, Джулиет углядела в этом свое преимущество: надо использовать его чувство вины для того, чтобы он прекратил свои скользкие, губительные попытки докопаться до истины. Джулиет отнюдь не радовало то, что пришлось воспользоваться этим своим пониманием, но едва обретя способность говорить связно, она так и сделала.

— Хватит нам рвать друг друга на куски, Росс. — Она посмотрела на него в упор. — Прими как данность, что мы можем расстаться мирно и без горечи. — Она осторожно потянулась к нему и взяла его руку. — Пойдем в постель, там мы сможем исцелить те раны, которые сегодня сами же себе нанесли. Побудь еще несколько дней здесь, в Сереване, пока не утихнет напряжение последних двух месяцев. А потом ты спокойно уедешь.

— Ты немногого просишь, не так ли? — Он устало потрогал повязку на голове, словно она причиняла ему боль. — Я не надеюсь, что моя любовь к тебе утихнет, — этого не случилось за целых двенадцать лет, несмотря ни на что. И соглашаясь, что было бы мудрее для нас перейти к переговорам, а не рвать друг друга на куски, я все же не могу заниматься с тобой любовью, понимая, что делаю это в последний раз. Мне трудно было решиться на это сегодня утром, когда у меня еще теплилась хоть какая-то надежда, но сейчас!.. Я просто не смогу. — Он грустно улыбнулся. — Очевидно, хороший инстинкт самосохранения. И в то время как я делил опасности и трудности, выпавшие на нашу долю, я все же не настолько глуп, чтобы позволить тебе измочалить мое сердце, а потом и вовсе разбить его.

Словно холодная волна окатила Джулиет, и она задрожала: «Значит, все-таки конец!»

Росс встал, поднял ее на ноги, по-прежнему обнимая, потом поднес ее пальцы к губам и очень нежно поцеловал.

— Я буду спать в комнате, где спал в мою первую ночь здесь. А завтра, если ты дашь мне провожатых, я уеду в Тегеран. Чем скорее все это закончится, тем лучше для нас обоих.

Она закусила губу, чтобы не разрыдаться, но кивнула ему в ответ.

Росс повернулся и вышел из комнаты. Шелест его шагов заглушал густой ковер. Джулиет посмотрела ему вслед, запоминая все до мельчайших подробностей: рост, ровную, сдержанную походку, коричневый чапан на широких плечах, копну рассыпающихся золотистых волос, которые надо было подстричь, ибо они уже почти доходили ему до плеч…

Карлайл открыл двери и, не оглядываясь, вышел, а затем резко закрыл створки.

«Все кончено!»