Шелк и тайны

Глава 3

Джулиет не вздрогнула, а просто поглядела на него холодными настороженными глазами. Ее огненно-рыжие волосы были скручены в тяжелый узел на затылке. Она сейчас походила на прекрасный, тонко отточенный клинок. Надменно подняв брови, она произнесла на английском:

— Поскольку ты в моей крепости, окруженный моими людьми, не находишь ли ты, что мудрее будет проявлять большую осторожность, Росс?

Не в силах сдерживаться от гнева и не заботясь о том, что с ним случится, он отдернул руку и резко бросил:

— Давай продолжай пакостить, Джулиет! Ты всегда так поступала.

Она сдвинула брови, потом, взглянув на мужчин, быстро взмахнула рукой, и те покинули комнату. Пожилой узбек явно медлил, и Джулиет по-персидски сказала ему:

— Не беспокойтесь, Салех. Мы с этим ференги хорошо знакомы. Пожалуйста, пришлите сюда теплую воду, бинты, мази да, может быть, еще чай.

— Твой приятель Салех не зря боится: я ведь и впрямь могу свернуть тебе шею! — по-прежнему задыхаясь от ярости, прохрипел Росс.

Джулиет, обратив взор к нему, спокойно отстегнула покрывало не менее шести ярдов длиной.

— Глупости, — произнесла она, швыряя темную ткань на диван. — Возможно, ты пожелал бы меня изувечить, но ты слишком джентльмен, чтобы сделать это, вне зависимости от того, сколь сильно я заслужила подобное обращение.

Росс был вынужден признать, что она права, однако его настроение от этого не улучшилось. Даже в ту опустошительную ночь двенадцать лет назад он не поднял на нее руку, теперь же его гнев был лишь слабым отражением той ярости, что он тогда испытал.

— К чему эта дурацкая шарада? — Натягивая на себя рубашку, он злобно поглядел на жену. — Ты собираешься получить за меня выкуп? Это было бы слишком, если принять во внимание размер содержания, что я выплачивал тебе в течение этих двенадцати лет.

— Я никогда не просила у тебя денег, — резко бросила Джулиет, — ты сам настоял на этом.

— Поскольку ты моя жена, то я несу за тебя финансовую ответственность. — Росс обвел ее взглядом. За этими пышными одеждами невозможно было распознать женское тело, и если бы она по-прежнему говорила не своим голосом и не сняла паранджу, он ни за что не догадался бы, кто перед ним. — Кроме того, я беспокоился о том, как ты сможешь зарабатывать себе на жизнь.

Она уловила оскорбительный смысл его слов и покраснела.

— Росс, прости меня за то, что я потворствовала своему извращенному чувству юмора.

— Неужели вся эта сцена — всего лишь шутка? — спросил он с сарказмом, все еще не успокоившись. — Твое чувство юмора не просто извращено — оно явно стало злобным.

— А ты испугался? — спросила она с ноткой удивления в голосе. — Вроде ты не казался напуганным.

— Только дурак не испугается, если его окружат вооруженные, враждебно настроенные люди, — сухо ответил он. — Впрочем, я сомневаюсь, что низкопоклонство улучшило бы мое положение.

Она закусила губу.

— Мне очень жаль. Я поступила гадко.

— Похоже, я довел тебя до этого.

У Джулиет был такой вид, словно она хотела выпалить в ответ что-то вздорное, но появление в дверях маленькой девочки-служанки заставило ее попридержать язык. Девочка внесла поднос с лекарствами, бинтами и чаем, поставила на низкий круглый столик, потом поклонилась и вышла.

Джулиет наконец совладала с собой.

— Это верно, ты во мне пробуждаешь все самое отвратительное, — с сожалением заметила она, наливая дымящийся чай. Положив ложку сахара, она вручила чашку Россу и продолжила, глядя ему прямо в глаза:

— До нашей с тобой встречи я была образцом скромности и девической добродетели.

В этих словах таилась такая неприкрытая ложь, что Росс едва не захлебнулся первым же глотком, раздираемый яростью и неуместным весельем.

— У тебя несовершенная память, Джулиет, — заговорил он, когда справился с удушьем. — Ты уже тогда была дьяволенком, просто у тебя недоставало опыта, чтобы полностью реализовать природное буйство.

— А ты не такой уж джентльмен, как я считала, иначе не стал бы упоминать об этом. — Она улыбнулась ему робкой, нерешительной улыбкой.

Из-за этой улыбки в сердце Росса что-то оборвалось. Как это типично для Джулиет — вызывать ярость и в то же время быть такой обворожительной! Она только что обращалась с ним, как с рабом, которого оценивают, а теперь перевоплотилась и припомнила, какой именно сорт чая ему нравится.

Гнев его стал понемногу утихать. И слава Богу, ибо ему понадобится вся его мудрость, чтобы совладать с этой невозможной женщиной. Вдруг он почувствовал слабость и уселся на диван.

Джулиет принесла поднос с медикаментами и примостилась на диване подле него.

— Сними-ка снова свою рубашку, — деловито приказала она.

Джулиет протянула руку, чтобы помочь ему, и Росс неожиданно для самого себя вздрогнул. Ее прикосновения и раньше возбуждали его, но он тогда не знал, кто перед ним, а теперь… Показаться доктору — одно дело, но совсем другое — когда речь идет об отчужденной жене, с которой его прежде связывали пылкие, страстные отношения. Однако раны его требовали лечения, и при таких обстоятельствах скромность могла бы показаться смешной. Усмирив себя, он стянул рубашку.

— Вы подоспели вовремя, прямо как в поговорке, — заметил Росс. — Как же так получилось?

— Я узнала, что в нашей местности появился европеец, один, в сопровождении всего лишь двоих слуг, а кроме того, мне сообщили, что замечена банда туркменов, — объяснила она. Намочив ткань, женщина стала осторожно извлекать песок и смывать запекшуюся кровь с порезанного левого запястья Росса, которое, судя по всему, наиболее пострадало в переделке. — Я решила оказаться там, прежде чем эти идиоты завершат дело на работорговом рынке в Бухаре.

Теплый сладкий чай несколько укрепил Росса. Он откинулся на бархатную подушку и заставил себя расслабиться. Это был поистине самый необыкновенный день в его жизни. Сидеть здесь, рядом с Джулиет, после стольких лет разлуки… Она возится с ним, как с пальто, которое нуждается в починке… Все это слишком невероятно, чтобы поверить. И в то же время ее присутствие ощущалось слишком явственно, чтобы его отрицать. Каждой клеточкой Росс чувствовал тепло ее пальцев, легкий пряный аромат ее духов. Но на нее, похоже, их тесное соседство не производило никакого впечатления.

Молчание стало угнетать Росса, и он прервал его вопросом:

— И часто ты выступаешь в облике ангела-хранителя глупых путешественников?

— Если до меня доходят слухи о возможных неприятностях, я делаю все что в моих силах.

Джулиет принялась втирать мазь в предплечье мужа, но ее ловкие и нежные пальцы только сильнее беспокоили его. Росс почти готов был выпрыгнуть из собственной шкуры.

Она по-прежнему сидела справа от Карлайла и теперь занялась порезами и легкими ранами у него на боку.

— Нет нужды говорить, как я была потрясена, когда выяснила, что ференги, о котором шла речь, — это ты.

— Ничуть не сомневаюсь, но отчего же ты сразу не открылась? Мне твоя игра не кажется забавной.

Она в нерешительности молчала.

— А я и не собиралась раскрываться. Я намеревалась отправить тебя дальше, ничего не сказав.

— В таком случае не надо было подавлять желание унизить меня перед своими слугами. — Голос его зазвучал напряженно. — До того момента я ни о чем и не подозревал.

Она снова залилась краской, но сделала вид, что полностью поглощена чисткой глубокой кровоточащей царапины у него на руке.

— Я и не пыталась унизить тебя. Хочешь верь, хочешь нет, но я заставила тебя снять рубашку лишь потому, что сильно обеспокоилась. Мне показалось, что ты серьезно ранен. В сущности, в первую минуту я решила, что все кончено, потому что видела, как в ференги в упор выстрелил туркмен.

— Не так-то просто подстрелить бегущую мишень с лошади! — усмехнулся Росс. — И все же полагаю, что Дил Асса проклинает себя за то, что промахнулся.

— Вероятно, он сейчас слишком занят преследованием моих людей, если у него на это есть время. — Джулиет произнесла эти слова весьма непринужденно, но ее первое ужасное впечатление от вида лежавшего на земле близкого ей человека по-прежнему обжигало память.

Она и не надеялась вновь увидеть своего мужа и, уж конечно, не ожидала увидеть, как его убьют прямо на глазах.

— А как только я поняла, что европеец жив, ты поднялся, но с таким трудом! И когда мы приехали сюда, я не знала, то ли ты стоически переносишь боль, то ли ранен серьезнее, чем думаешь. Поэтому я решила убедиться сама.

— Вполне возможно, что ты беспокоилась, и это главное, но ведь есть и другие причины. Интересно знать, какие?

Джулиет снова залилась румянцем и в очередной раз прокляла свой светлый цвет лица, присущий рыжеволосым. Слишком уж часто он выдавал ее чувства.

— Ты был такой… такой чертовски непроницаемый, несмотря на обстоятельства. Я подчинилась недостойному желанию посмотреть, смогу ли я вызвать у тебя хоть какую-то реакцию. — Закончив обрабатывать раны, она поставила медицинские принадлежности на поднос.

— Если реакция именно та, которой ты ждала, то ты, безусловно, преуспела, — натягивая рубашку, задумчиво произнес Росс. — Интересно, а как ты считаешь, почему мое спокойствие так раздражает людей? Однажды из-за такого же поведения меня едва не убили. Неужели же сдержанность англичан столь опасна?

— Впечатление именно такое. — Разумеется, его стоическая бесстрастность привела Джулиет в ярость. Они только-только поженились, и она уже тогда замечала, как он возводил такой вот барьер отчуждения по отношению к другим. — А что, эта пуля, пробившая тебе грудь, также является результатом твоего чрезмерного спокойствия?

— Нет, просто пытались убить моего друга, а у меня хватило глупости вмешаться.

Джулиет хотела было еще порасспросить его, но потом передумала. Скромный аристократ, Росс ни за что не стал бы признаваться в столь вызывающей смущение добродетели, как храбрость. Да и зачем ей знать, что с ним произошло?

Он же, застегнув манжеты, сказал:

— Конечно, для тебя было бы проще, если бы ты сохранила свою тайну, но ты этого не сделала, и поэтому я считаю себя вправе задать тебе множество вопросов. Ты тоже можешь спрашивать меня. Может, начнем?

Теперь, когда тайное стало явным, Джулиет хотя бы справедливости ради не могла отказать ему в возможности спросить, как она оказалась здесь, на краю света. Однако в настоящий момент она была не расположена заводить в высшей степени тяжелый разговор.

— Не сейчас. — Она встала. Черные одежды ее взметнулись. — Мне надо еще кое-что сделать. Пообедаешь со мной вечером? Тогда уж поговорим до хрипоты и… ярости.

— Не сомневаюсь, что так оно и будет, — заметил он, и в его карих глазах мелькнул веселый лучик.

Проигнорировав его реплику, она продолжила:

— А между тем тебе надо отдохнуть, возможно, сходить в баню. От горячей воды кое-какие синяки пройдут. — Она протянула ему небольшой сосуд с мазью, чтобы он смог снова наложить ее, когда потребуется.

— Прекрасно. — Росс поднялся и натянул на себя свой разодранный плащ. — Кстати, я пленник?

Джулиет озадаченно поглядела на него:

— Разумеется, нет. — И закусила губу, сообразив, что никакого «разумеется» во всем этом нет, по крайней мере в том, как она раньше с ним обращалась. — Тебе отвели комнату, я провожу тебя. Твои вещи наверняка уже там.

Росс молча проследовал за ней по приземистому зданию. В отведенных ему покоях его уже поджидали седло и поклажа с вьючной лошади.

Распорядившись насчет восточной бани, Джулиет сказала:

— Через час после захода солнца. Я пришлю за тобой.

В какой-то миг в голове у нее пронеслось, что они стоят на пороге спальни; они вошли туда вместе, не отставая друг от друга. Судя по загадочному взгляду, который бросил на нее Росс, мысли его работали в том же направлении.

Джулиет резко повернулась на каблуках и, не оборачиваясь, вышла из комнаты, заставляя себя двигаться медленно, а не спасаться бегством. Она свернула в следующий коридор, затем снова свернула. Во дворце и в лучшие его годы было немного обитаталей, а эта его часть обычно пустовала. Наконец-то она одна — в первый раз с тех пор, как обнаружила Росса.

Решительность, что поддерживала ее несколько прошедших часов, вдруг исчезла. Силы оставили ее. Джулиет прислонилась к стене. «Боже милостивый, Росс прав, было бы намного легче, если бы он никогда не узнал, кто я… но мне некого винить, кроме самой себя, за то, что я открылась ему».

Джулиет бил озноб. Она приникла к стене, прижавшись щекой к грубой штукатурке, и судорожно, прерывисто задышала. «Если б я хотя бы не подгоняла его! Это правда, что я тревожилась о его ранах, меня вывело из себя и его спокойствие, однако я вела себя вызывающе из-за гнева. В очередной раз проклятый нрав рыжих подвел меня, и все мои поступки подогревались только этим. Подобное уже не раз случалось».

Она испытывала гнев не по отношению к самому Россу, но к его присутствию. Джулиет несколько лет провела в одиночестве, пытаясь заново построить свою жизнь, обрести покой, но за какой-то миг муж разрушил и то и другое. «В его распоряжении целый мир, он может скитаться где угодно, так какого же дьявола он оказался на моем дворе?»

Росс наверняка погиб бы, если бы не своевременное появление Джулиет и ее людей, поэтому она, в сущности, не могла сожалеть о таком повороте судьбы. И тем не менее она по-прежнему злилась, а ее гнев, вызванный несправедливостью, побудил ее вести себя, как покупательницу среди работорговцев. «А вся ирония в том, что я, будучи в шоке от его безобразных шрамов, не смогла вовремя опомниться и поэтому стала казаться опаснее, чем намеревалась. И в результате привела в ярость человека, который известен своим благонравием. Таким образом я осудила себя на глубокую, причиняющую боль вражду. Но что хуже всего, коснувшись совершенного, знакомого тела Росса, я пробудила в себе чувства, которые пыталась похоронить еще двенадцать лет назад…»

Джулиет ненавидела свой первый выезд в лондонский свет.

Она была слишком высокой и неуклюжей, ее рыжие волосы сверкали каким-то нелепым маяком, а происхождение оказалось чересчур неподходящим для того, чтобы снискать успех в обществе. И тот факт, что она в общем-то и не стремилась к такого рода успеху, не делал ее унизительный провал менее болезненным.

Если бы не Сара Сент-Джеймс, этот сезон свел бы Джулиет с ума. Леди Сара была бы популярной даже без огромного наследства, ибо она обладала решительно всем, чего не было у Джулиет: изящная, миленькая, такая женственная и грациозная. У нее был очаровательный дар заставлять каждого, с кем она встречалась, чувствовать себя важным и достойным.

Их школьная дружба в обществе вполне могла бы сойти на нет, но вместо этого Сара делала все, чтобы облегчить путь Джулиет, настаивала на том, чтобы подругу повсюду приглашали вместе с ней, и уговаривала своих многочисленных поклонников потанцевать с мисс Камерон. Джулиет не нравилось быть объектом благотворительности, но альтернатива была бы гораздо хуже, кроме того, она понимала, что Сарой движет искренняя доброта.

Джулиет часто слышала от Сары о ее любимом кузене, лорде Россе Карлайле, но никогда не видела его. И вот однажды на шумном, пышном балу Сару умыкнул привлекательный юноша, в которого она уже потихоньку начинала влюбляться, а Джулиет забилась в тихий уголок и пыталась не выглядеть неловко и растерянно, хотя на самом деле именно эти ощущения и испытывала.

Затем тетя Луиза, которая в этом сезоне благоволила к Джулиет, представила ей молодого человека. Незнакомец был очень высокий и порочно красивый. Привлекали взгляд светлые, цвета сливочного масла волосы и исполненный спокойной самоуверенности вид. Более того, судя по раболепно-почтительному отношению тетушки, он также был богат и из знатного рода.

В бальном зале стоял шум и гам, и Джулиет не расслышала имени молодого человека. Танцевать ей не особенно хотелось, но стоять в сторонке было еще хуже, поэтому она весьма нелюбезно, но приняла-таки его приглашение.

Он прекрасно вальсировал, однако и это не смягчило Джулиет. Вне всякого сомнения, это очередной поклонник Сары: той, верно, удалось уговорить его потанцевать с дамой без кавалера. Эта мысль не давала Джулиет полностью насладиться тем, что при иных обстоятельствах было бы весьма приятным.

Она скупо и столь невежливо отвечала на все его попытки завязать разговор, что он наконец проговорил:

— Насколько я понял, вы умеете говорить по-арабски?

Эта фраза заинтриговала ее, и она в первый раз посмотрела ему прямо в глаза. Решив немного подшутить, она ответила:

— Да. Хотите, скажу что-нибудь по-арабски?

Он подтвердил, что был бы чрезвычайно рад услышать какой-нибудь пример, поэтому Джулиет, опустив свои длинные темные ресницы, за которыми терялись глаза, на секунду задумалась и тотчас произнесла сладким голоском на классическом арабском:

— Ты хилый, бесполезный парень, болтливая обезьяна, в которой нет ни проблеска житейской мудрости.

Он широко раскрыл свои темно-карие глаза, а потом со злобным блеском во взоре медленно ответил на правильном арабском:

— А у тебя язык гадюки, о дочь пустыни, но даже если я всего лишь хилый, бесполезный парень, то все равно покорен твоей ослепительной красотой.

Джулиет была так потрясена услышанным, что остановилась как вкопанная посреди зала и уставилась на своего партнера. Этот резкий контраст между светлыми волосами и карими глазами, знание арабского… Понадобился всего лишь миг, чтобы она догадалась о том, о чем должна была смекнуть с самого начала.

— Вы, наверное, кузен Сары — Росс? — задыхаясь, пролепетала она.

Он усмехнулся, и глаза его неожиданно потеплели, что привлекло девушку гораздо сильнее, чем насмешка над ее грубостью.

— Не кто иной, как. Полагаю, вы забыли мое имя из-за всей этой шумихи.

— Видимо, так оно и есть. А мне показалось, что вы просто очередной модный попугай! — выпалила Джулиет.

Он рассмеялся над ее нелестной прямотой, и она поспешно добавила:

— Сара говорила мне, что вы изучали восточные языки в Кембридже и что хотите отправиться в путешествие по Среднему Востоку и Азии.

— Верно. — Он вновь пригласил ее на вальс. — Я очень хотел познакомиться с вами, мисс Камерон, поскольку Сара часто рассказывала о вашем замечательном прошлом. Пожалуйста, поведайте мне, как вам жилось в Триполи.

Так же как и Сара, он обладал даром заставлять человека чувствовать себя особенным. Пока они танцевали, Джулиет расцвела подобно цветку под лучами солнца, без умолку болтая о Тегеране и о том, как ей не хотелось возвращаться в Англию. Они протанцевали три тура подряд, пока тетушка Луиза не остановила Джулиет и не прочла ей краткую лекцию о развязном, нескромном поведении.

Джулиет это ничуть не обеспокоило. Впервые в жизни она полюбила. Полюбила всем сердцем, чудесно, страстно. Больше всего ее потрясло то, что лорд Росс Карлайл также привязался к ней. Враждебное отношение девушки к Англии рассеялось, стало ясно, что неприязнь ее к этой стране являлась следствием одиночества, ощущения собственной неприкаянности. А теперь, когда она обрела счастье, ей хотелось жить только в Англии. Она полюбила уверенную силу Росса, его доброту, то, как он смеялся ее шуткам и заставил ее почувствовать себя красивой и остроумной.

Остаток сезона Джулиет и Росс давали богатую пищу языкам, ибо много времени проводили вместе в свете, часто катались верхом и в карете. Отношения их строились на сочетании поддразниваний, смеха и игривости, что было бы вполне уместно в отношениях между братом и сестрой, но ко всему прочему добавлялось и физическое влечение. Время от времени они уединялись, чтобы одарить друг друга мимолетным поцелуем, и после сей тайной ласки Джулиет так и трепетала, смущенная сладостным огнем страсти. Но случился семейный прием в Норфолке.

Вспомнив о нем, Джулиет вонзилась ногтями в штукатурку и царапала ее до тех пор, пока известка не посыпалась на пол.

Чье-то осторожное прикосновение вернуло Джулиет к действительности.

— Гул-и Сарахи, что вас беспокоит?

Это был Салех. Джулиет усилием воли овладела собой и обернулась к человеку, который устроил ей жизнь в Сереване.

— Меня ничто не беспокоит, дядя. Просто я ненадолго задумалась.

Узбек никогда не считал ее лгуньей, однако он не поверил ей, красноречиво сдвинув свои седые брови.

— Может, вас обидел ференги?

— Нет! — резко выдохнула она. И поразмыслив с минуту, вздохнула, решив сказать Салеху правду:

— Этот ференги — Росс Карлайл, знаменитый английский лорд. А кроме того, раз уж так получилось, мой муж.

— У вас есть муж! — Салех едва не поперхнулся. — Значит, он приехал, чтобы выкрасть вас? Хотя и считается, что жена должна подчиняться мужу, ваши покорные слуги не позволят ему увезти вас против вашей воли.

— Милорд приехал не за мной, просто крылья случая занесли его сюда. Он удивлен так же, как я, и так же расстроен. — Джулиет слабо улыбнулась. — Он и не пожелает забрать меня с собой. Мы не виделись двенадцать лет, между нами ничего нет, кроме договора, который мы подписали, когда были молодыми. Слишком молодыми.

Салех задумчиво погладил густую седую бороду, пристально глядя на Джулиет глубоко посаженными глазами.

— Крылья случая часто оказываются крыльями судьбы, дитя мое.

— Это не тот случай, — твердо возразила Джулиет. — Пойдемте в конюшни. Я хочу подобрать лошадь для моего мужа, чтобы он смог уехать утром.

Но хотя бы ради того, чтобы она привела свои мысли в порядок, ему не стоит торопиться.

Джулиет занялась обычными делами и вновь обрела равновесие. Вместе с Салехом и деревенским головой она обсудила восстановление давно разрушенного ирригационного участка, потом выбрала лошадь, которая соответствовала весу Росса, отдала распоряжение на кухне, чтобы там приготовили особый ужин для двоих.

Джулиет успела побеседовать и со своими людьми, вернувшимися с раннего набега. Группе, преследовавшей туркменов, не повезло. Бандиты добрались до открытой пустыни, где их лошадям не было равных, поэтому люди Джулиет прекратили погоню. Поиски же слуг Росса оказались более успешными.

Когда их перехватили, оба с удовольствием выслушали, что их работодатель выжил, и были счастливы вернуться в надежную персидскую крепость, вместо того чтобы рисковать столкновением с очередными туркменскими мародерами.

День почти прошел, и Джулиет занялась подготовкой к обеду. Прежде всего она сходила в женскую баню, искупалась, вымыла голову. Две служанки тотчас расчесали и высушили волосы.

Впрочем, вернувшись к себе, Джулиет ужаснулась своему поступку, ибо шевелюра ее превратилась в огненную неуправляемую массу. Исполненная решимости покорить ее, Джулиет безжалостно закрутила локоны в обычный узел и поглядела на себя в большое зеркало. Угловатая и непривлекательная в своей темной туарегской одежде, с заколотыми сзади волосами, она походила на мужчину. Глаза казались чересчур большими, слишком выдавались скулы.

«Господь знает: я не хочу привлекать к себе Росса, и не только потому, что это опасно. Судя по тому, как он смотрел на меня сегодня, это совершенно невозможно. Тем не менее я все же женщина и не желаю выглядеть законченной каргой».

Распустив волосы, она невидящим взором уставилась на гобелен, размышляя о своей внешности. «Конечно, можно распустить и уложить волосы. Это куда выигрышнее и отвлечет внимание от моих чересчур заостренных черт. В конце концов, — ядовито размышляла она, — мои огненные локоны способны отвлечь внимание от чего угодно. А что надеть? Как Гул-и Сарахи, я всегда ношу только мужскую одежду, у меня нет богатых женских восточных одеяний. Впрочем…»

Поколебавшись, Джулиет направилась в небольшую комнатку за спальней. Там стоял видавший виды сундук, в котором хранились реликвии ее европейской жизни, в том числе и два платья. Джулиет несколько лет не прикасалась к сундуку, но и заставить себя выбросить прочь его содержимое не могла.

Эти платья не были модными, даже когда считались новыми. Вскоре после свадьбы Джулиет разразилась страстной обличительной речью на тему «Что за жалкая, причиняющая боль вещь — корсет, и почему европейцам не нравятся естественные формы женского тела?». Росс заверил ее в противном относительно нее самой и потом с простотой, от которой у нее захватило дух, предложил ей заказать себе платья по фигуре и без корсета. Талия у нее была достаточно тонкая, и ее незачем было перетягивать.

Джулиет никогда ранее не приходилось до такой степени пренебрегать приличиями, но тем не менее она с энтузиазмом ухватилась за предложение мужа. Портниха, конечно же, пришла в ужас, но, впрочем, не пожелала терять такую заказчицу, как леди Росс Карлайл. В результате были раскроены и сшиты два платья — одно дневное, другое вечернее. Росс заявил, что туалеты ему нравятся, и Джулиет носила эти платья, оставаясь наедине с мужем. «Я заказала бы больше, если бы не бежала. И вот теперь они — мои единственные английские платья».

Джулиет нерешительно опустилась на колени, открыла замок, а потом подняла крышку сундука. На нее пахнуло лавандой, и она резко задержала дыхание. Джулиет забыла, что завернула одежду в лаванду, чтобы уберечь ее, и вот теперь сладкий запах неожиданно всколыхнул в ней воспоминания.

Дрожащими руками Джулиет расправила складки голубого шелкового вечернего платья и вынула его из сундука. Нежная ткань переливалась легкими бликами и чувственно струилась под пальцами. Аромат растворился в воздухе, а платье словно пробудило память. Джулиет погрузила лицо в ткань, дыхание стало прерывистым. «Боже праведный, норфолкская лаванда…»

Сезон только что закончился, и Джулиет, ее тетушка и мать, недавно возвратившиеся в Англию, уехали на домашнюю вечеринку, устраиваемую в поместье герцога и герцогини Уиндермеерских. Несмотря на то что о свадьбе еще толком не говорили, предполагалось, что во время этого визита потенциальные родственники оценят друг друга. Тетушка Луиза торжествовала: ее малообещающая протеже привлекла сына герцога, а леди Камерон заранее обожала Росса и считала его превосходным зятем. Уиндермееры были настроены не так радостно и, несмотря на доброе отношение к Джулиет, ясно дали понять, что они с Россом слишком молоды, чтобы пожениться.

Россу и Джулиет поездка в Норфолк сулила возможность больше времени проводить

вместе, тем более что в деревне традиционно царил вольный дух. Но даже при всем этом первые три-четыре дня они так и не остались наедине. Впрочем, наконец-то им это удалось. Они поехали кататься на лошадях. Вдвоем.

Стояло настоящее английское лето, пригревало солнышко, дул мягкий ветерок; пышные облака проплывали по ярко-голубому небу. Покатавшись с час, они спешились в березовой роще, окруженной громадными полями норфолкской лаванды. В этом году была ранняя весна, урожай тоже был многообещающим, поля переливались неуловимым голубовато-фиолетовым цветом. В воздухе стоял тяжелый, густой аромат цветов и трав.

Росс принес одеяло. Расстелив его, они расположились и принялись трапезничать свежим хлебом, деревенским сыром, фруктовыми пирожными и запивать элем. Казалось, сама атмосфера трепетала от возбуждения, тем не менее они вели себя безупречно, беседовали и ели, не прикасаясь друг к другу, а лишь обмениваясь страстными взглядами. Когда с завтраком было покончено, Джулиет принялась стряхивать крошки, но Росс поймал руку девушки и поднес к губам. А потом мечтательно поцеловал ее ладонь.

Она порывисто бросилась в его объятия, за этим последовали исступленные, лихорадочные поцелуи, волшебные и невинные, которые бывают, лишь когда любишь впервые. И когда Росс дотронулся до ее груди, Джулиет затрепетала от восторга, возжелав затем большего, хотя у нее были самые смутные представления о том, что такое это большее.

Поцелуи их становились все горячее; оба вытянулись на одеяле, тела их неистово переплелись. Остатки сдержанности и благоразумия исчезли, и Джулиет с готовностью выгнулась навстречу Россу. В ответ он приглушенно застонал и вздрогнул, прижавшись к ней чреслами. Джулиет словно опалил жидкий огонь, чудесный и пугающий, и она пронзительно закричала.

Неимоверным усилием воли, от которого вокруг чуть ли разряды не затрещали, Росс заставил себя замереть. Он прижался к ней щекой и обнял так крепко, что едва не сломал ей ребра. Закрыв глаза, Джулиет явственно ощущала, как громко бьются их сердца, ловила на себе его прерывистое дыхание, губами чувствуя приятное тепло его кожи.

Она была потрясена и чуть испугана. Наконец-то до нее дошло, почему молоденьких девушек всегда опекали дуэньи. Ведь страсть подобна дикому, неистовому зверю! Никогда раньше ей не приходилось испытывать ничего подобного. Но несмотря ни на что, в этой новой для нее стране она безоговорочно доверяла Россу.

Потом надолго повисла тишина, прерываемая лишь гудением пчел, пением птиц, напоминавшим игру на флейте, и мягким шорохом листьев, трепетавших в аромате лаванды. Дыхание Росса постепенно восстановилось, объятия стали нежнее, не такими сокрушительными. И наконец он пробормотал:

— Джулиет!

Она открыла глаза, и Росс неуверенно коснулся рукой ее щеки. Влажные золотистые прядки волос прилипли к его лбу.

— Я думаю, нам надо пожениться, — хрипло произнес он. — И чем раньше, тем лучше.

— Да, Росс, — кротко согласилась она.

Вот так оно все и было. У них не было помолвки с предложением руки и сердца, а была лишь абсолютная убежденность, что они принадлежат друг другу, как две половинки яблока.

Когда влюбленные объявили о своем намерении, над головами их разразилась буря. Однако Росс скоро должен был достичь совершеннолетия, поэтому он не нуждался в разрешении родителей. Кроме того, в день своего рождения, в двадцать один год, он вступал в законные права владения собственностью и смог бы обеспечить свою жену скромным достатком, даже если бы отец отказал ему.

Поскольку отец Джулиет умер, ей требовалось лишь разрешение леди Камерон, и та, не раздумывая, согласилась, хотя герцог убеждал ее попридержать свой пыл. Наконец, покорившись неизбежному, родители Росса уступили и милостиво приняли его женитьбу.

С тех пор, независимо от обстоятельств, запах лаванды неизменно переносил Джулиет в тот самый день, когда она впервые познала страсть и высшее наслаждение.

В смятении она оторвалась от шелкового платья и возвратилась к реальности. «Теперь я не греюсь под лучами английского летнего солнца, но вздрагиваю от закатной прохлады персидской весны. Через несколько минут мне придется предстать перед единственным человеком, которого я любила, перед человеком, у которого есть все основания презирать меня».

Она с трудом поднялась и встряхнула голубое шелковое платье. Удивительно, но оно совершенно не измялось. Несмотря на роскошную ткань и яркие краски, сам фасон был простой, невызывающий. В сундуке же хранились женская сорочка и нижняя юбка. Джулиет вынула их и торопливо оделась, ибо и так уже потеряла немало времени, предаваясь воспоминаниям. Потом она мягко зачесала волосы назад, на уши и заколола их в виде короны, оставив отдельные локоны ниспадать на плечи.

Сняв простую золотую цепочку и кулон, которые были неуместны сегодня, женщина придирчиво посмотрела на себя в зеркало. После долгих лет ношения свободной одежды с высоким воротом в этом облегающем платье она чувствовала себя как бы выставленной напоказ, особенно оттого, что одежда стесняла ее в груди. Грудь Джулиет несколько увеличилась за это время, но в остальном фигура ее сохранила стройность и гибкость семнадцатилетней девушки. Из-за облегающего фасона вырез платья, по английским стандартам, был бы вполне скромным, но Джулиет он показался несколько дерзким, а такой эффект для нее был совершенно нежелателен.

Поразмыслив с минуту, она вспомнила о богато расшитой кашемировой шали, которую ей когда-то подарил некий гость в ответ на ее радушие. Обернув шаль вокруг плеч, она снова внимательно посмотрела на себя в зеркало. Сумрачно-голубой с серым цвета шали прекрасно гармонировали с платьем и в то же время делали его много скромнее. К несчастью, теперь она стала выглядеть респектабельной чуть ли не до безвкусия, и это тоже было плохо. «Я же не английская гувернантка, а эксцентричный главнокомандующий персидской усадьбой. И я не желаю предстать перед мужем, как робкая птичка-крапивник, а не то он подумает, что я умоляю его одобрить мой туалет».

Этому наряду требовались варварские туркменские украшения. У Джулиет такие как раз нашлись. За долгие годы эти всевозможные украшения ей надарили благодарные путники. Правда, до сих пор она их не носила. Тщательно поразмыслив, она решила надеть сверкающие, с массой подвесок серьги, которые доходили ей почти до плеч, и подходящее ожерелье, дополнившее ее декольте. Серебряные ожерелье и серьги были покрыты золотом. Для оживления в них вставили не правильной формы бусинки из сердолика и бирюзы.

Вновь вдохнув аромат лаванды, она отыскала небольшую баночку розовой помады и подкрасила губы; щеки же ее были и без румян прекрасного цвета.

А вот и последний штрих, местного происхождения. Во всех пустынных землях Африки и Азии мужчины и женщины, особенно женщины, подкрашивали веки косметическим препаратом из сурьмы и масла. Его называли то краской для век, то сурьмой, а научились готовить еще в Древнем Египте, не только чтобы успокаивать глаза, но и предохранять их от солнечных лучей. «Краска к тому же выглядит весьма броско, и это станет прекрасным дополнением к моему костюму». Джулиет взяла немного сурьмы и легкими прикосновениями косметической палочки аккуратно нанесла на веки.

Вот теперь она собой довольна: есть в ней что-то от Востока и от Запада и, конечно же, никакого вызова. В то же самое время в ее облике не осталось ничего от безнадежно плоских мужских форм.

Наконец Джулиет направилась на встречу с мужем.