Ночью поднялся сильный ветер. Джесси накинула плащ поверх ночной рубашки и вышла из дома.
Ветер хлестал ей в лицо с такой яростью, что у девушки перехватывало дыхание. Она плотнее запахнула плащ и судорожно вцепилась в его края так, что у нее побелели костяшки пальцев. Рев ветра смешивался с треском деревьев в парке. В воздухе пахло пылью и дождем, который уже накрапывал, хотя быстро бегущие в вышине облака еще не затянули все небо и ярко светила полная луна. Джесси быстро шла по выложенной кирпичом дорожке сада, усыпанной пожухлой листвой. Она шла без цели, просто погулять, развеяться и унять душевную тревогу. Джесси хотелось побыть одной.
Сойдя с дорожки, она двинулась вперед, ступая босыми ногами по мягкой теплой земле. У покрытого рябью пруда, в котором отражалась луна, Джесси остановилась под старой яблоней. Когда-то в детстве она часто лазила на нее. Только недавно яблоня цвела, и она любовалась ее цветами, вернувшись домой из Англии. Сейчас цветы уже облетели, и Джесси ощутила странную грусть, наполнившую ее сердце.
Оглянувшись, она посмотрела на свой дом, выступающий из мрака. Она до боли в сердце любила каждую его арку, каждый уголок, но за время разлуки он как будто изменился. Или, может быть, она изменилась? Джесси глубоко вдохнула свежий воздух. В ее душе действительно произошли важные перемены. Теперь она не считала больше этот дом своим, или, вернее, скоро перестанет считать. После замужества она будет наведываться сюда с краткими визитами как гостья.
Джесси почему-то стало неприятно при мысли о скором замужестве, хотя она с детства знала, что станет женой Харрисона. Он близкий друг и идеальный кандидат в мужья. Родные считали, что он отличная партия для Джесси. Обаятельный, знатный, хорошо воспитанный, богатый, Харрисон слыл завидным женихом. Их совместная жизнь обещала стать счастливой. Однако внутренний голос нашептывал Джесси, что жизнь с Харрисоном принесет ей одни разочарования. Джесси старалась не вспоминать озорных зеленых глаз ирландца, его ослепительной улыбки, от которой сладко сжималось сердце и перехватывало дыхание, его красивого сильного тела…
Джесси застыла на месте, заметив длинную тень человека, сошедшего с крыльца дома. Когда он вышел на открытое, освещенное лунным светом место, она узнала своего брата. Уоррик поспешно направлялся к ней. Он все еще не снял костюм для верховой езды, сапоги до колен и замшевые бриджи. Вместе с другими мужчинами после возвращения Джесси домой он ездил на поляну, где сестра подверглась нападению беглых каторжников. Всадники прочесали окрестности, и Уоррик приказал одному из туземцев обследовать местность и доложить ему о результатах утром. Брат опоздал на ужин и, вернувшись домой, велел подать ему холодное мясо и бренди в библиотеку. Джесси не виделась с ним вечером.
– Я требую, чтобы ты ответила, почему вдруг, оставив всякую осторожность, ты отправилась в чащу леса одна, – сердито сказал Уоррик, подойдя к сестре. – Что на тебя нашло?
Порыв ветра растрепал распущенные волосы Джесси, и она, поймав их, убрала с лица.
– Как ты узнал, что я вышла в сад?
Уоррик усмехнулся.
– Я увидел тебя с веранды.
– Оказывается, сегодня ночью нам обоим не спится. – Джесси старалась говорить ровным спокойным голосом. – Мы оба испытываем беспокойство. Оно таится внутри нас.
Уоррик внимательно посмотрел на сестру.
– Ты испытываешь беспокойство, Джесси? Отчего?
Джесси прислонилась к теплому шершавому стволу яблони.
– Сегодня мне пришлось изрядно поволноваться, – вздохнула она.
– Да, тебя чуть не изнасиловали.
– Не надо, не произноси жутких слов. Мне уже досталось сегодня от матери.
Уоррик засмеялся.
– Да, мое поведение тоже оставляет желать лучшего. Я, к сожалению, не являюсь образцом для подражания и не имею морального права отчитывать тебя за проступки. И все же меня тревожит, что ты отправилась в чащу леса без спутников. Тебя как будто что-то гнало туда. Мне кажется, что и сейчас ты испытываешь то же беспокойство и потому не можешь уснуть. Что с тобой, Джесси?
Джесси закуталась в плащ и скрестила руки на груди. Она не могла ответить брату на заданный вопрос и, отведя глаза в сторону, тяжело вздохнула.
– Скажи, Уоррик, ты знаешь, чего хочешь от жизни?
Горькая улыбка появилась на губах Уоррика.
– Понятия не имею, сестричка. И стараюсь не задаваться таким вопросом. С меня достаточно, что я знаю, чего хочу в данный момент: стаканчик бренди или кружку горького пива.
– Но ведь когда-то ты знал, к чему надо стремиться.
Уоррик отвернулся и уставился в темноту, где порывистый ветер раскачивал кроны деревьев.
– Может быть… Да, действительно, я мечтал избороздить все моря и океаны и открыть новые земли. В шестнадцать лет я хотел стать офицером, а в двадцать пять – капитаном судна. – Уоррик задумался, а потом продолжал: – Все юноши мечтают, но их мечты редко сбываются.
– И все же иногда люди осуществляют свои мечты.
Уоррик резко повернулся к ней. В его глазах читалось выражение отчаяния, он тяжело дышал.
– Сесил тоже тешил себя надеждами. Он мечтал сделать поместье отца более богатым и процветающим!
– Но Сесил погиб, – спокойно заметила Джесси.
– Правильно, Сесил погиб. А с ним погибла и моя мечта стать моряком. Смерть Рида только укрепила меня в решимости отказаться от нее.
Ветер усилился и стал холоднее. Чувствовалось, что скоро начнется дождь.
– А как ты думаешь, о чем мечтал Рид? – спросила Джесси и отвернулась. Она не могла без слез вспоминать о погибших братьях.
– Я не знаю. Он никогда не делился со мной своими планами. – Уоррик внимательно вгляделся в лицо сестры. – Тебе не дают покоя мысли о Риде? Именно поэтому ты пришла сегодня ночью сюда, не находя себе места?
– Вовсе нет.
Ветер снова растрепал волосы Джесси, и они упали на ее лицо. Уоррик ласково убрал пряди со лба сестры.
– Я думал, ты всегда знала, чего хочешь от жизни, Джесс. Мне казалось, ты стремилась выйти замуж, иметь детей, вести хозяйство здесь, в долине. И пожалуйста, не вздумай врать мне, что хочешь уехать в Азию, чтобы провести геологическое исследование Монголии. Я никогда не поверю, что ты стремишься покинуть Тасманию, которую всем сердцем любишь…
– Я действительно люблю свою родину и не собираюсь покидать остров. Нет, Уоррик, у меня нет никакого желания уезжать. Меня мучает беспокойство совсем другого рода. – Джесси взяла брата за руку. – Понимаешь, всю жизнь во мне шла внутренняя борьба между Джесси, которая хочет изучать ботанику и астрономию, хочет скакать по полям и лесам, невзирая на то что такое поведение считается неприличным для юной леди, и Джесмонд, какой мечтали видеть меня родители и какой они бы гордились.
– Ты хочешь сказать, что готова превратиться в Кэтрин и Джейн, наших умерших сестер?
– Нет… Впрочем, не знаю. Я совсем запуталась и теперь понятия не имею, чего же мне хочется на самом деле.
– Ты не лукавишь?
Джесси не нашлась что ответить и потупила взор. Пошел дождь. Его крупные капли зашумели, падая на листья деревьев и поверхность пруда. Джесси почувствовала, что ее щеки увлажнились, но догадалась о том, что плачет, лишь когда Уоррик ласково обнял ее за плечи и прижал к груди. Она слышала, как гулко бьется сердце брата.
– Прости меня, Джесси. Ради Бога, прости…
Рано утром на следующий день во дворе усадьбы собрались вооруженные мужчины с собаками: Уоррик, Харрисон, вернувшийся из разведки местности туземец, констебль и его люди из Блэкхейвен-Бей. Джесси наблюдала за ними с террасы второго этажа. Собрание сопровождалось криками возбужденных всадников, собачьим лаем и конским ржанием. Вскоре отряд выехал со двора и направился в сторону укрытых завесой утреннего тумана гор.
Все утро Джесси провела в занятиях, приличествующих юной леди. Она вышивала розочки на вороте своей ночной рубашки, а потом читала матери вслух «Записки Пиквикского клуба». Беатрис плохо себя чувствовала после пережитого вчера нервного потрясения. Во второй половине дня Джесси отправилась в поместье Болье навестить Филиппу Тейт. Она пошла пешком через парк, как когда-то в детстве. Джесси не желала появляться в конюшне.
Мужчины вернулись поздно вечером, усталые и разочарованные. Им не удалось схватить преступников, так как прошедший ночью дождь уничтожил все следы. Джесси невольно почувствовала облегчение. Такая реакция удивила и обеспокоила ее. Почему она болела душой за беглого каторжника Паркера?
Однако на следующий день отряд снова отправился на поиски. Стояло ясное погожее утро, и констебль решил, что собаки без труда нападут на след преступников.
Джесси тем временем обошла комнаты верхнего этажа. В доме насчитывалось восемь спален. Ансельм Корбетт позаботился, чтобы его некогда большому семейству хватало места для удобной и комфортной жизни. Джесси побывала в спальнях Кэтрин и Джейн. Здесь ничего не изменилось. В комнатах размещались массивные кровати из красного дерева, туалетные столики, умывальники, сидячие ванны и комоды. Правда, из спален исчезли личные вещи девушек – соломенные шляпки, морские раковины, вазочки, щетки для волос с серебряными ручками. Безутешная мать, Беатрис Корбетт в память о своих умерших детях свято берегла оставшиеся от них дорогие ее сердцу реликвии.
В комнате Джейн Джесси огляделась по сторонам и попыталась воспроизвести, как выглядела спальня при жизни ее хозяйки, но не смогла представить.
Кэтрин, Джейн и Джесси заболели скарлатиной. Кэтрин исполнился тогда двадцать один год, и она готовилась выйти замуж за богатого торговца из Лонсестона. Джейн исполнилось семнадцать лет. Спокойные уравновешенные девушки, добропорядочные и скромные – такими они запомнились Джесси. Хотя в последнее время ей стало казаться, что память подводит ее. Возможно, на нее повлияли постоянные рассказы матери об их послушании и готовности во всем подчиняться родительской воле. Однажды, когда Джесси совершила какой-то серьезный проступок, Беатрис пришла в бешенство и заявила, что лучше бы она умерла вместо сестер. Джесси на всю жизнь запомнила обидные слова матери, хотя Беатрис больше никогда не повторяла их.
Грудь Джесси теснило от едва сдерживаемых слез. Подойдя к окну, она открыла кедровые ставни, чтобы в комнату проник солнечный свет. Но даже лучи солнца не могли согреть пустую холодную мертвую комнату.
Джесси долго стояла у окна, прижавшись горячим лбом к прохладному стеклу, а потом снова закрыла ставни и вышла из спальни. Войдя в свою комнату, она торопливо надела амазонку и отправилась в конюшню.
– Хочешь побегать, приятель? – Лукас поглаживал по голове мерина серой масти. Конь зафыркал, как будто выражал свое согласие.
Обернувшись, Лукас увидел Джесси, седлавшую свою кобылу. В конюшне стоял полумрак. В приталенной темно-зеленой амазонке с кружевным жабо, подчеркивающей изящную линию бедер девушки, Джесси выглядела великолепно. Лукас вспомнил, что синюю амазонку, которую обычно носила Джесси, недавно изорвали разбойники. Перед его мысленным взором возник соблазнительный образ – юная девушка с распущенными золотистыми волосами, дрожащая, напуганная, трогательная.
Сегодня она вела себя надменно и держалась на расстоянии. Поведение Джесси раздражало Лукаса, впервые встретившего такую взбалмошную женщину. Девушка казалась ему непредсказуемой, он не понимал ее и часто не знал, как себя с ней вести.
Джесси ловко седлала кобылу. Большинство женщин стараются показать свою слабость, изнеженность, ранимость, но Джесси в отличие от них не боялась проявлять силу и навыки, присущие мужчинам. И Лукасу это нравилось. Он не мог не любоваться ею в те моменты, когда она вела себя мужественно и решительно. Да, мисс Корбетт порой демонстрировала высокомерие и спесивость, но Лукас знал и другую Джесси. И он полюбил бы ее, если бы не его доля каторжника, человека, лишенного всяких прав и надежд на будущее.
Он наблюдал, как Джесси деловито прилаживает седло.
– Куда вы собираетесь ехать?
Джесси взглянула на него через плечо и усмехнулась. У Лукаса сжалось сердце.
– Не кажется ли вам, мистер Галлахер, что грум не имеет никакого права задавать подобные вопросы своей госпоже? – холодно спросила она.
– Правда? – Лукас не сводил глаз с ее кривящихся в ухмылке губ. – Я никак не могу привыкнуть к тому униженному положению, в котором нахожусь.
Джесси отвернулась и взяла кобылу под уздцы.
– К востоку отсюда есть известняковые пещеры, называемые Папоротниковым оврагом. Я хочу съездить туда.
– Вы хотите полазить по пещерам? – переспросил Лукас.
– А вы не любите пещеры, мистер Галлахер?
– Я к ним равнодушен. Единственное, что могу сказать, в них неудобно жить.
Ему доводилось некоторое время скрываться в пещерах в Комрахских горах от преследований британских властей. За его голову тогда назначили вознаграждение, и за ним охотились английские солдаты…
Они вывели лошадей из конюшни во двор.
– Я не собираюсь жить в Папоротниковом овраге, – довела до сведения Лукаса Джесси, садясь с его помощью в седло. – Если, конечно, мы там не заблудимся.
– Может, вам следует сообщить кому-нибудь в усадьбе, куда мы направляемся, на тот случай, если мы действительно заблудимся?
– Я сказала о своей поездке старому Тому.
Джесси, сидя в дамском седле, тщательно расправила юбку амазонки.
– Старому Тому?
– Да.
Лукас покачал головой.
– Родные и близкие не понимают вас, и вы не доверяете им, не так ли? – спросил он.
Джесси вскинула голову и надменно взглянула на Лукаса сверху вниз. Кобыла затанцевала под ней.
– Вы очень дерзки, сэр!
Лукас выдержал ее взгляд.
– Возможно, но я не привык лукавить.
Джесси сжала рукоять хлыста так сильно, что у нее побелели пальцы. Лукас думал, что сейчас она ударит его, но не двигался с места, стоя на дороге всадницы. Лукас вдруг с удивлением осознал, что ему хочется, чтобы Джесси ударила его. Он хотел возненавидеть ее. Не говоря ни слова, Джесси хлестнула Симмерию, и лошадь, сорвавшись с места, понесла всадницу со двора. Лукас вскочил в седло и поспешил за ней.