Шепот небес

Глава 8

Лукас сидел на верхней перекладине забора, которым был обнесен озаренный утренним солнцем загон, и наблюдал, как гнедой жеребец бегает по кругу, посверкивая подковами.

В довольно просторном загоне Ураган почувствовал себя на воле. Однако добежав до противоположной стороны забора, он остановился и захрапел, нервно раздувая ноздри и прядая ушами.

– Все правильно, – негромко промолвил Галлахер. – Ты можешь бегать, но не можешь убежать, приятель. Ты в загоне. Они окружили тебя надежным забором.

– Ты сядешь на него сегодня? – с любопытством спросил Чарли, подойдя к Лукасу.

Лукас улыбнулся:

– Нет, еще рано. Я хочу получше узнать его. Повернув голову, Лукас краем глаза заметил, что к ним направляется Уоррик Корбетт. Лукас еще не составил окончательного мнения о нем. С одной стороны, Уоррик казался ему неплохим хозяином. Во всяком случае, у него отсутствовали садистские наклонности, которые английская школа часто воспитывает в своих выпускниках наряду с любовью к крикету, Цицерону и поэзии Шекспира. Впрочем, Корбетт никогда не учился в Итоне или Винчестере, а значит, не мог относиться к истинным англичанам в понимании Галлахера. Уоррик родился и вырос в Австралии, что наложило на него свой отпечаток.

Однако у Лукаса вызывал беспокойство странный огонек, блестевший в глубине глаз Уоррика Корбетта, свидетельствовавший о его дерзком неукротимом нраве. Галлахер не доверял людям, способным на безрассудство.

– Эй, Чарли! – крикнул Уоррик. – Ступай на конюшню и оседлай Симмерию, лошадь моей сестры. Да, и еще чалого мерина для Галлахера.

Мальчик бросился выполнять поручение владельца усадьбы. Уоррик тем временем подошел к загону и со своей обычной ухмылкой обратился к Лукасу:

– У меня для тебя есть работка. Лукас повернулся к нему лицом.

– А я хотел сегодня продолжить занятия с Ураганом.

– Тебе придется отложить их. – Корбетт помолчал, глядя на жеребца, а затем задумчиво продолжал: – Моей сестре нужен грум.

Лукас ловко спрыгнул на землю. Отправляясь на прогулку верхом по Гайд-парку или по гемпширским холмам, молодая англичанка обязательно брала с собой грума, что считалось одним из признаков аристократизма. Прогулка в одиночестве, без сопровождения, нарушала правила приличия, принятые в светском обществе. Подобная традиция сохранялась и в колониях. Однако здесь старались нанимать грума не из числа каторжников.

– А я думал, что грумом вашей сестры является старый Том, – грубоватым тоном изрек Галлахер.

Мысль о том, что он станет слугой прекрасной высокомерной англичанки и будет сопровождать ее повсюду, двигаясь на почтительном расстоянии, казалась ему невыносимой. Пресмыкаться перед ней, называться ее слугой, ее грумом он считал для себя большим унижением, чем терпеть побои и ходить в кандалах. По сравнению с таким лакейством все муки, которые он терпел в течение долгих трех лет каторги, показались Лукасу незначительными.

Корбетт, опершись локтем на верхнюю перекладину забора, следил за жеребцом.

– Старый Том сильно сдал, он не сможет сопровождать Джесси во время длительных прогулок на большие расстояния, – небрежно заметил он. – Сегодня утром он так скверно чувствовал себя, что я заставил его лечь в постель.

– А почему вы не хотите, чтобы грумом мисс Корбетт стал Чарли?

Уоррик бросил на Галлахера недовольный взгляд.

– Чарли – еще совсем мальчишка. Он не сможет прийти на помощь сестре, если на нее нападет шайка беглых каторжников.

Лукас понимал, что вступает в пререкания с хозяином, но не мог остановиться.

– В таком случае кто-нибудь другой из конюхов мог бы… – опять начал он возражать, но Корбетт не дал ему договорить.

– Лучше тебя с таким поручением никто не справиться, Галлахер, – раздраженно бросил он. – Теперь ты – ее грум. Разговор окончен.

Остановившись у калитки сада, Джесси некоторое время наблюдала за стройным черноволосым ирландцем, выведшим из конюшни двух лошадей. Лукас повернулся к одной из них и подтянул подпругу. Он действовал ловко и уверенно, как человек, привыкший к такой работе.

Джесси старалась не обращать внимания на бешеный ритм своего сердца. Подхватив длинный шлейф синей амазонки, она пересекла залитый солнцем хозяйственный двор. В кронах яблонь, окружавших пруд, щебетали птицы. Их пению вторил треск сороки. Но Лукас, казалось, не замечал ничего вокруг, сосредоточенно проверяя упряжь. Джесси подошла к нему сзади и остановилась рядом с вороной кобылой, которая тут же, узнав хозяйку, потянулась к ней своим атласным носом.

– Здравствуй, моя красавица, – нежно проворковала Джесси, погладив Симмерию по лоснящейся шее. – Ты, наверное, скучала? Я часто вспоминала тебя.

Улыбнувшись, Джесси прижалась щекой к боку лошади. Она не видела ирландца, но явственно ощущала его присутствие за своей спиной.

– Ваш брат сказал, что вы хотите прогуляться верхом к пещере, – с сильным акцентом проговорил Лукас Джесси уловила в его голосе насмешку и резко обернулась. Он все еще возился с упряжью своего мерина.

– Да. А вам какое дело? – с вызовом спросила она. Джесси хотелось, чтобы наглец скорее оставил ее в покое. Она не понимала, почему так смущается в его присутствии. – Где старый Том?

– Он приболел. Ваш брат приказал ему лечь в постель.

– Лечь в постель? – изумленно переспросила Джесси.

На ее памяти старый Том ни разу не болел. – А что с ним?

– Говорят, приступ ревматизма. Но я думаю, что у него болит сердце. Во всяком случае, налицо все признаки сердечной болезни.

– Вы считаете, что у него больное сердце?

Джесси бросила взгляд на стоявшие в отдалении хижины. Ее охватило странное чувство. Ей казалось, что земля закачалась под ее ногами и привычный с детства мир стал постепенно рушиться. Джесси невольно ухватилась рукой за седло Симмерии, как будто боялась упасть. Она понимала, что с настоящей минуты в ее жизни многое изменилось. Отныне рядом с ней не будет сильного, надежного Тома. Память Джесси сохранила больше воспоминаний о нем, нежели о родителях.

Именно старый Том, а не Ансельм Корбетт впервые посадил маленькую Джесси верхом на пони и научил ее держаться в седле. Том открыл ей, что такое радость жизни, познавая вместе с ней окружающий мир со всеми его тайнами. Вдвоем они облазили все близлежащие скалы и пещеры. Тома всегда называли «старым», но Джесси никогда не задумывалась о его возрасте. Во всяком случае, он не казался ей слишком дряхлым. Джесси считала, что Тому еще рано серьезно болеть или умирать. В разговоре с ней он ни словом не обмолвился о своем плохом самочувствии.

Подняв голову, Джесси взглянула на ирландца.

– Вам поручили седлать мою лошадь? – спросила она.

– Да. Кроме того, ваш брат назначил меня вашим грумом.

– Вас?!

Лукас невольно улыбнулся, уловив нотки ужаса в ее голосе, и его суровые зеленые глаза сразу же подобрели.

– Да, меня.

«Но я не хочу этого!» – чуть не крикнула Джесси, но вовремя сдержалась. Ее чувства находились в смятении. Она испытывала тревогу за жизнь Тома и в то же время страх перед изменениями, которые происходили в ее жизни.

Потрепав мерина по шее, ирландец подошел к Джесси. Выражение его лица было непроницаемым, поля надвинутой на лоб шляпы скрывали колючий взгляд зеленых сердитых глаз. Его фигура как будто нависала над Джесси, и это пугало. Джесси понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не попятиться. Нет, она не могла представить Галлахера в качестве своего грума!

– Благодарю вас, мистер Галлахер, – учтиво улыбнувшись, поблагодарила она. – Но мне не хотелось бы отвлекать вас от исполнения ваших новых обязанностей. Ведь брат поручил вам ухаживать за лошадьми. Будьте любезны, попросите Чарли…

– Нет, – перебил ее Лукас. – Мистер Корбетт назначил меня вашим грумом.

Решительный тон, которым он произнес свои слова, изумил Джесси и заставил замолчать. Галлахер не похож на тех слуг, которые с детства окружали ее. Он слишком самоуверен, дерзок, решителен и настойчив.

– Я предлагал Чарли на роль вашего грума, – объяснил Лукас, поправляя уздечку вороной кобылы, – но ваш брат считает, что мальчишка не сможет защитить вас от грабителей и разбойников с большой дороги. Вы готовы сесть в седло, мисс?

Джесси прекрасно знала, что на острове можно столкнуться с шайкой беглых каторжников – отчаянных, на все готовых головорезов. Им нечего терять, и поэтому они могли совершить любую жестокость. Незадолго до отъезда Джесси в Англию трое разбойников напали на дом одного из земледельцев, живущих неподалеку от Блэкхейвен-Бей. Они разбили голову грудному ребенку о дерево, а потом расправились с женой фермера, который в момент их набега уехал из дома по делам. Беда в том, что чем дольше каторжники находились в бегах, тем опаснее и безжалостнее они становились. Они знали, что им не будет пощады, что в случае поимки их ждет смерть или, что еще хуже, перевод в такое место, как остров Норфолк или Порт-Артур. А там, как слышала Джесси, их ждал настоящий ад.

Ирландец с вызывающим видом в упор смотрел на нее. Он, вероятно, надеялся, что Джесси передумает и не поедет на прогулку.

– Я готова! – крикнула Джесси.

Теперь она не сможет посетить домик на мысе Последней Надежды, но все же ей не хотелось отказываться от поездки к бухте.

Взяв из рук Лукаса поводья, Джесси позволила ему подсадить ее и поднялась в седло. Лукас тут же отошел, как будто стремился держаться от нее на расстоянии. И все же отныне они связаны одной незримой цепью.

Джесси краем глаза видела, как Лукас сел на лошадь с ловкостью, которая выдавала в нем опытного всадника, с детства проводившего много времени в седле. Среди каторжников на Тасмании очень мало попадалось таких, которые умели обращаться с лошадьми. В основном к ним относились люди, прежде служившие в богатых домах конюхами и грумами. Однако Галлахер явно не принадлежал к их числу. Несмотря на все его уловки и притворство, Джесси догадалась, что он вырос в состоятельной семье, получил хорошее воспитание и сам в свое время имел грумов и конюхов. Почему же этот человек попал на каторгу? Что он натворил?

Джесси невольно взглянула на Лукаса, и их глаза встретились. Девушка внезапно ощутила всю глубину его горечи, отчаяния и ненависти к себе. Его выразительное лицо, широкие скулы, красивые яркие глаза казались Джесси пугающими. Она молча тронулась с места, надеясь, что он не последует за ней.

Однако Лукас не мог не подчиниться приказу Уоррика.

Выехав на залитую солнцем, изрезанную колеями дорогу, Джесси пустила свою лошадь галопом. Кругом простирались поля и луга, с которых доносились запахи теплой земли и душистых трав. От встречного ветра щеки Джесси раскраснелись, волосы выбились из-под шляпки, но она не стала поправлять их. Сила и энергия лошади передались Джесси. Она чувствовала себя единым целым со своей вороной кобылой, подчиняясь радостному ритму ее скорости и свободы.

И все же, несмотря на упоительную скачку, она ни на секунду не забывала об ирландце. Мысли о нем не давали ей покоя. Его присутствие омрачало ее настроение, она слышала топот копыт мерина за своей спиной и невольно подстегивала Симмерию.

Когда они добрались до гряды холмов, отделявших плодородную долину от морского побережья, дорога пошла в гору. Поля, засеянные пшеницей и ячменем, и заливные луга сменились лесами и рощами. Буки и эвкалипты отбрасывали тени на дорогу и источали сильный аромат. Джесси пустила Симмерию шагом. Теперь она еще явственнее ощущала за спиной присутствие Галлахера. Ей хотелось обернуться и взглянуть на него, и она едва сдерживала себя. Джесси неприятно, что он ехал сзади и мог наблюдать за ней, а она не видела его. В конце концов она остановилась и подождала своего грума, решив дальше двигаться с ним бок о бок.

– Скажите, мистер Галлахер, – спросила она, потрепав кобылу по холке, – вы уже пытались сесть на Урагана?

Лукас спрятал улыбку, старательно отводя глаза в сторону.

– Нет еще.

– Нет? Вы меня удивляете, мистер Галлахер. Может быть, вы в отличие от своего кузена мистера Финнегана не желаете падать каждое утро на землю лицом в грязь?

– Да, пожалуй. Джесси улыбнулась:

– Я до сих пор не знаю, каким именно образом вы собираетесь укрощать нрав Урагана. Старому Тому высказали, что у вас есть идеи на этот счет. Вы говорили правду?

– У меня есть кое-какие задумки, – произнес Лукас, глядя на щебечущих в придорожных зарослях акации птиц. – Но сначала жеребец должен привыкнуть ко мне.

Делая вид, что любуется прыгавшими с ветки на ветку яркими попугайчиками, Джесси краем глаза внимательно наблюдала за Лукасом. Его лицо покрывала трехдневная щетина, давно не стриженые волосы падали на плечи. Он внушал чувство опасности. Тем не менее Джесси считала, что его внешность обманчива и ей ничто не грозит.

– Зачем вы так делаете? – задала она ему неожиданный вопрос.

Лукас удивленно взглянул на нее.

– О чем вы?

– Зачем вы выдаете себя за простолюдина и говорите с сильным ирландским акцентом? Ведь вы – образованный человек. Когда вы забываетесь, у вас очень чистая грамотная речь. Вы намеренно коверкаете слова…

– Вам не нравится, когда я говорю, как живущий в сельской глубинке ирландец? Потому что вы презираете мой народ… – резко ответил Галлахер, и в его зеленых глазах вспыхнул гнев. – Мы для вас – быдло, безграмотные ирландцы, которых вы покорили и держите под своей властью.

У Джесси перехватило дыхание.

– Запомните, мисс, я вовсе не притворяюсь ирландцем. Я говорю так, как разговаривают в моих краях простые люди, среди которых я вырос, – рыбаки, земледельцы, лавочники, поденщики. Ваш правильный английский для них чужой язык, как и ваша королева. Он навязан им чужеземцами. У себя дома, среди родных и близких, они говорят на своем наречии.

Лукас туго натянул поводья. В отличие от Джесси Лукас был без перчаток, и поводья натирали его натруженные мозолистые руки.

– Моя мама дома говорила на гэльском языке. Она всем сердцем любила Ирландию – страну, которой дорожила не меньше, чем собственными детьми. Мама позаботилась о том, чтобы мы выучили язык, на котором говорил народ в тех краях. Она просила нас передать его нашим детям и детям детей.

– А чему учил вас отец?

На губах Лукаса заиграла улыбка.

– Отец? О, будучи патриотом, он вместе с тем обладал практической сметкой. И пока мать учила нас говорить на гэльском языке, он следил затем, чтобы мы совершенствовали наш английский. Он всегда говорил, что традиции – это хорошо, но нужно кормить семью. Дублинский адвокат не может позволить себе говорить так, как говорят в ирландской глубинке.

Джесси перевела взгляд с его лица на руки. Несмотря на многолетний тяжелый труд, они выглядели изящными, хотя их покрывали ссадины, шрамы и мозоли. Лукас по дороге снял куртку и закатал рукава рубашки, обнажив мускулистые, загорелые руки до плеч. Джесси заметила, что его красивые запястья изуродованы шрамами от кандалов.

По всей видимости, шрамы остались не только на его руках, но и в душе. Железные кандалы, которые каторжники носят и в жару, и в дождь, натирают тело, на месте ссадин и опрелостей образуются нарывы, язвы и глубокие раны, которые часто гноятся. И даже после того как кандалы снимают, следы от них остаются на коже, словно вечное клеймо раба. На его лодыжках такие же шрамы, невольно подумала Джесси.

– Значит, раньше вы работали адвокатом в Дублине? – спросила она.

Лукас, усмехнувшись, отрицательно покачал головой.

– Я стремился им стать. В ту пору я был юным идеалистом и мечтал отстаивать в судах и парламенте свободу и независимость, пользуясь только словом и не прибегая к оружию.

«Так что же с вами случилось?» – хотела спросить Джесси, но не отважилась. Комок подступил у нее к горлу, а на глаза навернулись слезы. Она не знала, почему ей так хочется плакать. Джесси поняла, что ей не следовало разговаривать с Лукасом о его прошлом. Лучше бы ей не знать о том, как он жил и о чем мечтал в Ирландии, до того как попал на каторгу. Для Джесси Лукас должен оставаться одним из слуг, человеком, принадлежащим к серой массе каторжников и ничем не выделяющимся из нее.

Джесси вновь пустила лошадь по лесной дороге, приказав груму следовать сзади на почтительном расстоянии, как и положено слуге.

Свежий морской ветер ударил им в лицо, когда они выехали из леса и оказались на побережье. Морские дали сверкали в лучах яркого солнца. Аквамариновые волны набегали на берег, слепя глаза серебристыми бликами.

Справа открывалась панорама Блэкхейвен-Бей с его аккуратными каменными жилыми домами и лавочками, серыми доками и складами, бараками и китобойными заводами. Город вытянулся на две мили вдоль морского побережья. Спокойные воды залива бороздили рыбачьи лодки. Недалеко от берега стояли на якоре кечи и два гигантских китобойных судна, мачты которых покачивались на фоне голубого безоблачного неба.

Далеко выдававшийся в море, поросший лесом мыс Последней Надежды отделял тихую гавань от Бухты кораблекрушений, расположенной севернее. Судно, бросившее якорь в заливе Блэкхейвен слишком далеко от берега, подвергалось большой опасности. Штормовой ветер и быстрое течение могли снести его на рифы и зубчатые, почерневшие утесы, располагавшиеся у входа в Бухту кораблекрушений. Но в такое солнечное весеннее утро ничто не предвещало шторма, и далекие скалы, омываемые морскими волнами, выглядели мирными и безопасными.

Выйдя из леса, дорога, по которой следовали всадники, разветвлялась. Главная шла прямо в Блэкхейвен-Бей, другая, менее наезженная, сворачивала влево к бухте, а третья, скорее похожая на тропу, вела к маленькому побеленному коттеджу, стоявшему на мысе, отделявшем бухту от залива. Дом утопал в зелени, и путники видели только его крышу.

Вороная кобыла беспокойно запрядала ушами, когда Джесси остановилась на распутье. Ее неудержимо тянуло направить лошадь к продуваемому ветрами лесистому мысу, но здравый смысл подсказывал ей, что надо свернуть к бухте. Неужели теперь, когда у нее появился новый грум, она не сможет посещать маленький коттедж и ее обитательницу? Джесси не могла примириться с такой мыслью.

– Похоже, дорога, которая уходит влево, ведет в Бухту кораблекрушений, – заметил ирландец, привставая в стременах.

– Благодарю вас, мистер Галлахер, за подсказку, но я знаю, – бросила Джесси и тут же пожалела о том, что грубо обошлась с грумом! Лукас пристально посмотрел на нее, и у Джесси от его буравящего взгляда мурашки забегали по спине.

– Мне известно, что вы часто заезжали в коттедж на мысе, – неожиданно заявил Лукас.

Судорожно сжав в руках поводья, Джесси машинально натянула их, и ее кобыла слегка попятилась.

– Спокойно, Симмерия, – потрепала она лошадь по потной холке.

Повернув голову, она поймала на себе тяжелый взгляд Лукаса.

– Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите, – произнесла она ровным голосом.

– Я говорю о Женевьеве Стржецкой, – поведал Лукас. Похоже, надменный тон Джесси нисколько не смущал его. – Местные жители считают ее падшей женщиной. Она живет в полной изоляции в доме, расположенном на мысе Последней Надежды. Порядочные люди считают неприличным общаться с ней. Но вы регулярно посещали ее на протяжении многих лет. – На губах Лукаса заиграла улыбка, которая, впрочем, не растопила холодок в его глазах. – Именно к ней вы собирались съездить сегодня, не правда ли?