Шестой

Мы с ним идем по коридору в комнату, где Марисса лихорадочно роется в стопках с документами.

Там сложно что-то найти в обычный день, но под прицелом пистолета это сделать еще сложнее.

— Да, твою мать, шевелись уже, — вздыхает Седьмой.

Спустившись на две трети стопки вниз, Мариссе, наконец-то, везет, и она вручает папку мне.

В ее взгляде столько вопросов, столько замешательства, но она не боится меня. Мне бы хотелось объяснить ей, зачем я здесь, но Марисса и сама не дурочка. Может быть, она уже поняла.

Я открываю папку и пробегаюсь взглядом по анализам. Я снова и снова перечитываю результаты анализов, не веря, что два анализа могут быть настолько похожи.

— Они одинаковые, — подвожу итог я. Мои воспоминания несколько отрывочны, так как я очень давно видела результаты анализа Третьего, но они слишком близки по показателям. Настолько близки, что нельзя отрицать, что кто бы ни убил Третьего, он убил и Четвертого тоже.

— Жопа.

Я оборачиваюсь посмотреть на него, если не сказать больше, и вижу, что Седьмой наставляет пистолет на Мариссу.

— Нет!! — папка выпадает из моих рук на пол.

Шестой устремляется ко мне и снова берет в захват мою шею, силой отдергивая меня в сторону, а затем швыряет на пол. Раздается выстрел — эхом отдаваясь у меня в ушах — и я слышу только звон.

На секунду зрение притупляется, все теряет четкость. Рука Шестого крепко сжимает мою шею, и, повернув голову влево, я вижу в его руке пистолет.

Он выстрелил. Не в меня, но это был предупреждающий выстрел. Видимо, в последний раз. Его глаза сверкают от ярости и бешенства.

Я поворачиваю голову вправо...

И мир замирает.

Время. Дыхание. Сердцебиение. Кровь.

Пустые зеленые глаза смотрят в стену, по лбу стекает струйка крови, а рядом уже успела образоваться лужица крови.

— Нет! Марисса!

Шестой еще сильнее сдавливает шею, не давая мне снова закричать.

Я пытаюсь успокоиться, но поток слез не остановить.

Она же моя подруга.

Седьмой нацеливает пистолет на меня, и я замираю. Шестой сразу же вскакивает и нацеливает свой на Седьмого.

— Тебе нужно отпустить киску, — заявляет Седьмой, и их с Шестым взгляды скрещиваются.

— Рано, — рычит Шестой.

Седьмой вопросительно выгибает брови.

— Неужели не понимаешь, что она мешает и тормозит тебя? Это же просто бесполезная штучка, которую приятно трахать. Начальство негативно относится к зверушкам.

— Она мне пока что нужна. Да и тебе не помешает найти себе прикрытие.

Седьмой склоняет голову.

— Зачем?

— Если все будет как в Цинцинати, то на выходе нас ждет перестрелка.

— Зачистка? — спрашивает Седьмой, удивленно округлив глаза.

Шестой кивает.

— Думаю, да.

Седьмой опускает пушку.

— Да пошло оно. Я не дам от меня избавиться.

Я же оглядываюсь туда, где стояла Марисса… туда, где она лежит.

Мертвая.

В памяти проносится вереница воспоминаний обо всех вечерах, когда мы допоздна засиживались в библиотеке, так как были партнерами по лабораторным работам, как вместе ходили на вечеринки. Ее улыбка, смех. Тот день, когда она пришла ко мне, узнав, что ее парень ей изменяет. Выпускной, когда мы сидели рядом, и как мы получили наши дипломы с разницей в пару секунд.

Больше этого никогда не будет.

Так же, как и все мои прочие воспоминания, она теперь в прошлом. Осталась только в моих воспоминаниях.

Еще один фрагмент жизни Пейсли, который теперь тоже недосягаем.

Голову пронзает боль, когда Шестой больно дергает меня за волосы.

— Ты тут?

Я киваю, и очередная слезинка скатывается вниз по щеке.

Но это не конец. Нам еще предстоит все прояснить.

— Сука! — ругается Седьмой.

Шестой следует за его взглядом. Не проходит и секунды, как он дергает меня за руку и заставляет встать.

Мы выбегаем из лаборатории и бежим по коридору — мимо мелькают лежащие на полу тела.

Мы убегаем, — понимаю я, — потому что что-то пошло не так.

Организм начинает с бешеной скоростью вырабатывать адреналин, растекаясь по телу, и предупреждение об опасности в мозгу сменяется паникой. Когда мы добегаем до двери, Шестой дергает меня за руку и выпихивает вперед.

Мы не останавливаемся, бежим не сбавляя темпа, пока не оказываемся у машины.

Вставив ключ в зажигание, Шестой резко заводит машину и сразу давит ногой на газ.

Едва машина срывается с места, в окно я вижу огненный шар. Секундой позже раздается грохот взрыва.

Машину встряхивает взрывной волной и заднее стекло взрывается. Вскинув руки, я пытаюсь прикрыться от дождя осколков, а все тело тоже встряхивает. Снаружи машины тоже все будто подпрыгивает, а затем машина разгоняется, и мы уезжаем.

Оглянувшись назад, вижу, как колеблющиеся языки пламени полностью поглощают здание.

И только теперь на меня нападает оцепенение.

За последние два месяца я изменилась и как-то подзабыла, как оказалась там, где сейчас нахожусь. Как мне удалось выжить и почему.

Почему я до сих пор дышу, когда стольких людей этой возможности лишили.

Потому что я воспользовалась своей ситуацией, когда та давила на меня. Зная, что времени у меня осталось мало, я воспользовалась возможностью испробовать все то, что вечно откладывала на потом, и что внезапно стало для меня предсмертным списком желаний.

И я живу, наверное, даже по-настоящему. Лучше, чем раньше, потому что важна каждая минутка. И поэтому я совершаю вещи, которыми не могу гордиться, и вижу ужасы, которые предпочла бы никогда не видеть.

Пока мы мчимся по улицам, я пальцами вытряхиваю осколки стекла из хвостика. Седьмой едет впереди нас.

Спустя десять минут гонки, мы сворачиваем на заброшенную парковку.

Выйдя из машин, Шестой и Седьмой идут навстречу друг другу, а я плетусь позади, продолжая вытряхивать стекло из волос.

— Как кто-то узнал, что мы будем там? — спрашивает Шестой. Это просто вопрос, а не обвинение, как я предполагала.

Седьмой качает головой.

— Я все тщательно разведал, мне все показалось вполне спокойным.

— Ты пользовался компьютером?

— Само собой разумеется, — отвечает Седьмой с легким оттенком раздражения в голосе.

— Как вел себя Джейсон, когда вы с ним разговаривали?

— Нормально.

— Тебе не показалось, что он напуган или вообще в бегах?

Седьмой снова качает головой.

— Да все так же как обычно. Мы пошутили на счет казино и на счет того, что мне будет сложно найти цель со всеми этими пьяными отдыхающими на улицах.

Не очень-то похоже на Джейсона, с которым мы встречались пару недель назад. И тот факт, что Шестому и остальным не удалось связаться с ним, только подтверждает эту ужасную теорию.

Может быть, Джейсон не на их стороне.

Шестой запускает руку в волосы, а я, склонив голову набок, наблюдаю за ним. Именно так выражается его беспокойство и тревога.

Ситуация, которая, казалось, должна быть под полным контролем, не поддается управлению. Не то, чтобы Шестой мог подстроиться и измениться, просто в такие моменты проявляются его отличительные черты характера.

— Я встречался с Пятым, Первой и Девятым около недели назад. Первая тебя ищет. Мы пытаемся собрать всех вместе.

— Зачем? — интересуется Седьмой.

— Хотим наведаться в Лэнгли, — поясняет Шестой. Я вижу, как глаза Седьмого едва заметно округляются. — Держись неподалеку, я разыщу тебя, когда мы будем готовы.

— Считаешь, что нас раскрыли? — спрашивает Седьмой, очевидно наконец-то забеспокоившийся касательно происходящего.

— Не знаю, но будь начеку, — и Шестой протягивает ему руку.

Седьмой отвечает на рукопожатие и крепко пожимает ладонь Шестого.

— Ты тоже. И избавься от этой кошки раньше, чем станет поздно.

Услышав, что меня снова назвали кошкой, у меня дергается глаз. И пока Седьмой идет к своей машине, я делаю не самый пристойный жест, как раз когда, ко мне разворачивается Шестой.

Он подходит ко мне — выражение лица, как обычно мужественное — и, протянув руку, вытаскивает осколок из моих волос.

— Поехали.

Подавив вздох, сажусь в машину.

Всю дорогу до мотеля мы молчим. И пока поднимаемся по лестнице тоже.

Молча входим в номер. Потом я также молча раздеваюсь и, натянув футболку, забираюсь в кровать.

Молчу, потому что мозг пребывает в оцепенении.

— Она бы умерла, даже если бы тебя там не было, — подает голос Шестой, пока я изучаю стенку.

О нет. Заткнись.

— А могла и не умереть. Если бы Седьмой поехал туда утром, как собирался, — отвечаю я низким безжизненным голосом.

Внезапно клетчато-цветочный узор стен вызывает у меня жуткий интерес.

— Тогда погибло бы гораздо больше людей.

Почему он никак не заткнется?

— А тебе то что? Мы же для тебя скот. Глупые животные, скитающиеся по земле, — из уголка глаза срывается слеза и капает мне на запястье.

— Я знаю, что ты очень ценишь жизнь.

Нахмурившись, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Зачем ты разговариваешь со мной? Ты же никогда не делаешь этого добровольно. Это я вечно лезу и сую нос не в свои дела. Что изменилось сейчас?

Шестой стоит возле кровати, руки опущены по бокам и выглядит он при этом несколько смущенным.

— Потому что ты расстроена.

— И что? Ты столько раз причинял мне боль, чем этот раз отличается от прочих?

Мышца на челюсти Шестого дергается, и он отводит взгляд.

— Что и требовалось доказать, — и я снова отворачиваюсь к облюбованной стенке.

Еще с минуту Шестой стоит возле кровати, а затем уходит в ванную.

Меня переполняет гнев, что он позволил Седьмому убить Мариссу. Я понимаю, что он не мог предотвратить это, и даже испытываю облегчение, что ее убил не он, но глубоко в душе мне бы хотелось, чтобы он отпустил ее.

Но Шестой не отпустил. Не смог.

Знаю, что это нереально. Они слишком непоколебимы.

За исключением меня.

Шестой сохраняет мне жизнь уже больше двух месяцев.

Номер заполняет звук сливаемой в бачке воды, и он выходит из ванной. Слышится шелест одежды, а затем кровать прогибается, и жуткие пружины приходят в движение.

Мне хочется велеть ему лечь спать на диване, но Шестой не мой бойфренд.

Он мой похититель.

Бесчувственная машина смерти, а не возлюбленный.

Весь тот секс, что у нас был, не включал в себя эмоциональную привязанность. Киллеры трахаются и ничего больше. Как и сказал Шестой: главная цель — наслаждение.

А я как глупая наивная девчонка начала думать, что это может значить нечто большее.

Когда его рука обвивает мою талию, я вздрагиваю. Но, как и все ночи до этой, таю на его обнаженном торсе. Сливаюсь с его телом.

Да, сегодня ночью он не единожды дал понять разными способами, что не хочет пока убивать меня, но это нельзя приравнивать к эмоциональной привязанности. Я жива только потому, что полезна. И ничего более.

— То, что я — социопат, не означает, что я не в курсе, что такое любовь, — шепчет он.

Я замираю, пытаясь осмыслить его слова.

— Ты умеешь любить?

Повисает пауза, а затем очень близко от моего уха раздается очень отчетливое:

— Да.

Дыхание перехватывает, и слезы снова застилают глаза. Меня бросает в жар.

Что со мной не так?

Любовь социопата, безжалостного убийцы — неужели это то, чего я хочу на самом деле?

И пока по щеке медленно катится слезинка, я уже знаю ответ. Ответ, который не только пугает меня, но и заставляет задуматься.

Да.

Глава 24

Следующим утром я словно в тумане.

Никаких едких замечаний. Я почти не разговариваю.

На душе мрачно. Во мне словно что-то надломилось, и теперь бушует огромный жуткий кризис самосознания.

Шестой и «Отряд Убийц» на самом деле несут смерть. Реки крови и кучи тел.

И я часть всего этого.

Я добавила каплю в ведро, из которого через край хлещет алая кровь.

Лейси кардинально отличается от Пейсли, и связующие их нити больше не скрыты туманом. Все очень сложно, и определено, и надломлено, потому что я и сама надломлена.

Я впервые осознала в кого превратилась. Заметила разницу между Лейси и Пейсли.

Лейси — роль, которую я играю. Она — не настоящая я, но почему-то я забыла об этом. Ничто из событий последних двух месяцев не было моей жизнью. Ни то, как я выглядела, ни одежда, которую я носила, ни путешествия, ни компаньоны.

Это я, Пейсли, убивала людей.

Да, эти люди пытались убить меня, так что можно считать мои действия самозащитой, но я не в силах забыть тот кайф, который ощущала, и какой у нас с Шестым после был секс.

— Мы здесь слишком задержались, — говорит Шестой и начинает паковать сумку.

Я качаю головой.

Он замирает и внимательно смотрит на меня.

— Ты должна смириться с этим.

— Как?

— Просто отключи все мысли.

Сжав челюсти, я пытаюсь сдержать слезы.

— И что? Начать считать всех людей скотом? Я не такая больная, как ты!

— Закончила? — и этот вопрос не подразумевает, закончила ли я свою гневную речь. Он спрашивает, готова ли я получить пулю в лоб.

Покачав головой, я морщусь, и по щекам начинают течь слезы.

— Тогда поднимай свою задницу и начинай собираться. Нам нужно двигаться.

Гнев, печаль, замешательство — сейчас я сплошной комок эмоций. И похоже, у меня не получается взять себя в руки. Из-за царящего в душе хаоса мне хочется психануть.

— Почему тебя заботит только твоя жизнь и членов «Отряда убийц», а не простых людей? У тебя есть семья?

— Мать и брат.

Но даже шокирующий факт того, что он поделился со мной столь личной информацией, не в силах меня остановить.

— И ты бы застрелил их? Убил бы? — спрашиваю я.

— Да, — отвечает он с непроницаемым выражением лица и столь же бесцветным голосом.

Я не свожу с него взгляда. Серьезно?

— Значит, нет человека, которого ты любил бы так сильно, чтобы умереть за него?

— Нет.

Вот оно что. Даже если он как-то по-своему и любит меня, этой любви никогда не будет достаточно, чтобы отдать за меня свою жизнь.

— С чего ты взяла, что раз у меня есть семья, то я люблю их?

Я возмущенно спрашиваю:

— А разве ты их не любишь?

— Судя по твоей реакции, я должен их любить.

— Тогда вернемся к давнишнему вопросу — ты когда-нибудь был влюблен?

Мне просто необходимо знать ответ.

— Или даже к прошлой ночи. Если ты способен любить, есть кто-то, кого ты любишь?

Шестой даже не поморщился, выражение лица осталось таким же бесстрастным, как и раньше.

— Я любил и потерял любовь, но это ни в коей мере не меняете того, кто я есть.

Он умеет любить. Он любил. Но, в конечном итоге, он по-прежнему остается социопатом.

— Ты не тоскуешь по этой любви? — интересуюсь я. — Разве ты никогда не жаждал привязанности? Не испытывал острой потребности очутиться в объятьях того, кого любишь?

Шестой прекращает застегивать молнию на сумке и замирает, изучая ее.

— Я бесчувственная машина-убийца, помнишь? Я выполняю работу, и эта работа — смерть. Любви нет места в моей жизни или во мне.

Шестой переводит взгляд на меня — брови сведены в одну линию — и качает головой.

— Я делаю ужасные вещи, Лейси. Я не слепой и понимаю это.

В глазах снова закипают слезы. Я поджимаю губы, чтобы лицо не кривилось.

Сломлена. Все тело в синяках, а сердце истекает кровью.

Я признаю, что хочу его любви, но какой ценой для себя?

***

— Куда мы теперь? — интересуюсь я, после того как мы загружаем вещи в машину.

— Остаемся здесь, просто перебираемся в другую часть города.

Я усаживаюсь на свое сиденье.

— Нас пытались убить здесь, причем не единожды, а ты все равно хочешь остаться?

Шестой смотрит в окно, выжидая возможности свернуть с дороги.

— В сложившейся ситуации вполне естественно пуститься в бега, куда-то уехать. Именно этого от нас и ждут.

Мне не нравятся переезды. Конкретно сейчас мне не нравится Шестой. И еще больше мне не нравится Седьмой. Мне вообще ничего не нравится сейчас. Со мной и окружающими все почему-то не так.

Мы едем в полной тишине, и я изучаю проносящиеся мимо здания и людей.

Солнце немилосердно опаляет город в пустыне, укутывая все коконом удушливого зноя. Вокруг нас ходят люди, даже не подозревая, что существуют такие люди, как «киллеры».

Я завидую им и их неведению.

Вот бы вернуться в февраль и пойти по другому пути. Притвориться, что все это ночной кошмар.

Шестой оставляет меня наедине с моими мыслями. Впрочем, он тоже не горит желанием общаться.

В другой части города мы снимаем номер в очередном дерьмотеле, заносим сумки и садимся за стол, чтобы перекусить тем, что купили по пути.

Обстановка комнаты относится годам к семидесятым. Деревянная обшивка потемнела от времени, соответствуя моему настроению. Может быть, эта пещера как раз то, что мне нужно.

Мы сидим и едим в полной тишине.

В голове постоянно крутятся события прошедшей ночи, начиная с того момента, когда Шестой едва удержался, чтобы не убить меня, до безжизненных глаз Мариссы.

Я вытираю слезинку, бегущую по щеке, и пытаюсь не думать о ее семье. Даррен, брат Мариссы, когда-то был влюблен в меня. Когда мы учились в школе, они были очень близки, даже несмотря на то, что жили в разных штатах.

Опустошение ждет не только ее семью, но и семьи всех прочих погибших людей. Это напоминает мне об Индианаполисе и Цинцинатти.

Все те жизни, которых лишились люди, чтобы скрыть смерть трех человек.

Трех человек с особенными приметами.

— У тебя они есть? — спрашиваю я, вертя в пальцах ломтик картошки.

— Есть что? — уточняет он, поскольку я не сумела выразить свою мысль.

— Точки за ухом. Они были у Третьего и у Четвертого. У тебя шесть точек?

С минуту он смотрит на меня. Не знаю, страх ли это, или он раздумывает, все у меня в порядке с головой, но в какой-то момент ожидание становится невыносимым.

Затем он делает шаг ко мне, опускается на колено, левым ухом ко мне, и отгибает мочку.

Конечно же, я вижу шесть точек, нанесенных ровной линией.

— Зачем они? — спрашиваю я. Тату, конечно, необычное, но у него явно есть какое-то предназначение.

Шестой снова садится за стол и возвращается к своему сэндвичу.

— Идентификация.

Я недоуменно смотрю на него.

— Но мне казалось, ты сказал, что ничего такого у вас нет.

— Не в привычном понимании, — Шестой снова впивается зубами в бургер. — Это ради нашей же безопасности друг от друга.

— Как так?

— Ну, вот смотри, разве я похож на парня, с которым ты познакомилась в баре?

Я внимательно смотрю на него. Нет, не похож. Хотя изменения поверхностные, их оказалось достаточно, чтобы изменить его.

— Мы кардинально меняем внешность, да и пересекаемся не так уж часто.

— Почему тебе просто не нанесли штрих-код? — это не очень-то похоже на вопрос, поэтому, выпалив его, я сразу же закатываю глаза.

— Они подумывали об этом, — отвечает Шестой с еще более каменным выражением лица, нежели обычно.

Я саркастично выгибаю бровь и делаю глоток воды.

— И что же их остановило?

— Это был бы слишком очевидный знак.

Решив сменить позу, я закидываю ногу на ногу.

— Возвращаясь к моему недавнему вопросу... можете ли вы изменить свой ранг?

Шестой качает головой.

— Нет.

Односложный ответ — тоже ответ. Вздохнув, я принимаюсь снова пощипывать свой сандвич. Есть особо мне не хочется, но последний раз я ела вчера днем.

— Отбор производили из пятидесяти кандидатур. Только девятеро прошли его успешно.

Я шокировано на него смотрю.

Уже дважды за сегодня он делился личной информацией. Может быть, таким образом он позволяет мне приблизиться к нему. Возможно ли, что я ему небезразлична?

— Ты знал, для чего проводился отбор?

Шестой качает головой.

— Элитное военное подразделение.

— Жалеешь, что не знал?

— Причина не имеет никакого значения. Моя страна нуждалась в моих умениях.

Моя страна. Эти слова прозвучали как-то неправильно. Его страна ведь и моя страна тоже, но осознавать, что в ней живут такие люди, как он, как-то неуютно. Некомфортно осознавать, что наше правительство набрало команду киллеров, которым плевать на все законы.

***

На следующее утро мы останавливаемся возле аптеки, пополняем запасы и покупаем краску для осветления моих отросших корней. Бродя между рядами, я то и дело кладу в корзинку что-то еще.

В половине случаев Шестой молчит, во второй просто вопросительно выгибает бровь, глядя на меня. Немой вопрос, но вслух он его не озвучивает.

Краска — основная цель нашей вылазки, необходимость избавиться от пробивающихся светлых волос, которые становятся все заметнее и заметнее. А пока что он заставил меня надеть бейсболку.

Бальзам для губ, чтобы губы не шелушились при такой засухе, несколько туалетных принадлежностей, которые у меня почти закончились, упаковка шоколадок «Dove», игральные карты, новая книжка, дополнительный набор средств для ухода за ранами, коробка чупа-чупсов, несколько бутылок с зеленым чаем и упаковка бутылок с водой.

Вполне логичные покупки, ничего необычного.

Затем я бросаю в корзинку мягкую игрушку.

Шестой снова ничего не говорит.

Мягкий пушистый кролик остался с Пасхи и становится моим новым лучшим другом. Я обнимаю его всю дорогу до кассы. Женщина за кассой даже не смотрит на меня.

Но опять-таки, половина купленных мной вещей — товары регулярной необходимости, особенно это относится к шоколадкам и упаковке тампонов.

Это гораздо лучшее объяснение для окружающих, чем депрессия после того, как я стала свидетелем того, что у меня на глазах убили одну из моих самых близких подруг.

Кролика я не выпускаю из рук, пока мы не возвращаемся в отель. Я обнимаю его даже тогда, когда Шестой сажает меня на стул и начинает красить мне волосы.

Я вынуждена отложить его, когда запрыгиваю в душ, чтобы смыть остатки краски, но как только вытираюсь, сразу же прижимаю его к себе.

— Лейси? — наконец-то подает Шестой голос после того, как целое утро молчал.

Я вскидываю голову и смотрю на него. Он смотрит на меня с некоторым недоумением, выгнув бровь.

Полагаю, моя внезапная одержимость плюшевой зверушкой кажется ему странной. Непохоже, чтобы Шестому были знакомы такие эмоции.

А может и знакомы, просто он сам не понимает.

— Комфорт, — отвечаю я и зарываюсь лицом в макушку кролика.

Я не могу найти этот комфорт в Шестом, а больше никого рядом нет.

Я, мой кролик, мое разбитое сердце и мои слезы.

И плачу я не из-за ситуации, в которой оказалась, я скорблю по той себе, которой больше нет. По всем смертям, которые произошли по моей вине, по смерти хорошей подруги. По той толике времени, которая мне осталась, прежде чем я стану очередной жертвой. Я скорблю по себе.

Все изменилось.

***

Бедра Шестого ударяются о мои, вынуждая меня выгнуться под ним. С губ срывается стон, пока он пытается выйти из меня. Рты поглощают друг друга, забирая все, что только можно, губы и языки манят попробовать их на вкус. Лихорадочные, поглощающие душу поцелуи параллельно со стирающими разум толчками, выталкивающими все мысли.

Два дня Шестой не мешал мне хандрить, поскольку был занят переговорами с Пятым и попытками выяснить местонахождение Джейсона.

Шестой парень немногословный, но его тело «говорит» не переставая. Руки у него грубые, прикосновения сильные и уверенные, и он использует их, чтобы превратить меня в дрожащую беспомощную куклу, умоляющую его о милости.

Он задрал мне ноги вверх, закинул их себе на руки, а сам придавил меня к матрасу, тем самым вынуждая меня принимать каждый толчок его члена, врезающегося в мою киску. Он входит так глубоко, что кожу покалывает, мышцы протестуют, и я забываю обо всем и обо всех, кроме него.

Шестой.

Шестой.

Шестой.

Мой Шестой.

Я напрягаюсь, застываю и кончаю, содрогаясь под ним и вокруг его плоти. Пока я кончаю, глаза зажмурены — я испытываю только страсть и желание.

Шестой ускоряет свои движения, вынудив меня забиться в его руках. Это уж слишком, чересчур напряженно. Он сводит меня с ума.

При каждом движении его мускулов пот с его лба капает мне на шею. Шестой впивается зубами мне в кожу, сдерживая крик, пока его бедра двигаются вперед, стремясь войти как можно глубже.

Я чувствую, как его плоть содрогается во мне, пока он кончает. Еще несколько толчков, и его хватка ослабевает, руки выскальзывают из-под моих ног, и он ложится рядом со мной, придавив мою грудную клетку своей.

У меня нет сил пошевелить ногами, и я расслабленно опускаю их на кровать, а руки остаются в том же положении, в каком их держал Шестой.

Мы оба тяжело дышим, приходя в себя после фееричного экстаза, наши тела обмякли.

Не знаю, известно ли ему, что он делает, понимает ли он, но впервые за последние несколько дней я словно очнулась и вышла из тумана.

Чертов волшебный член.

— Настоящий мужик, — говорю я, все еще пребывая в желеобразном состоянии и словно находясь внутри какого-то пузыря. Какое-то время я точно не буду шевелиться.

Шестой молчит, вообще не роняет ни звука, но я чувствую, как его грудь двигается, и затем ощущаю, как он покрывает поцелуями мою шею.

Блаженное состояние после нашего фантастического секса внезапно прерывается телефонным звонком. Меня удивляет, насколько молниеносно реагирует Шестой. Только что его тяжелое тело прижимало меня к матрасу, и вот он уже вышел из меня, скатился в сторону и вскочил.

Впрочем, мы оба мокрые от пота, и ему только и надо было, что сделать небольшой толчок, и он спокойно пролетел по лужам пота через всю комнату.

— Да, — отвечает он на звонок. Затем молчит несколько мгновений, пока человек что-то говорит. Лицо Шестого сохраняет непроницаемое выражение. Это Джейсон? — Да… Ладно.

Шестой отключается, а я выжидающе на него смотрю.

— Нам нужно принять душ и одеться.

— Да я пошевелиться не могу.

Шестой не говорит ни слова, просто подходит к кровати, хватает меня за лодыжки и, подтянув к себе, перекидывает себе через плечо.

— Блин! — я хихикаю, но хихиканье сразу же переходит в стон, когда я вижу его крепкий зад. Меня посещает желание шлепнуть его или ущипнуть, но прежде чем я успеваю сделать это, он уже опускает меня в ванную и включает душ.

Я начинаю верещать, когда на меня брызгает ледяная вода, и пытаюсь выпрыгнуть, но Шестой обхватывает меня рукой и не дает сбежать.

Даже будучи в шоковом состоянии, я слышу, как он довольно хмыкает.

— Находишь это забавным? — интересуюсь я. Скрестив руки на груди, я дрожу под струями едва начавшей согреваться воды.

Шестой ничего не отвечает, просто кивает и тоже забирается в ванную. В узкой ванной тесно, но мы как-то умещаемся.

— Обязательно было устраивать такой бардак? — спрашиваю я, намыливаясь.

— Ага.

Я закатываю глаза и качаю головой. Не сомневалась, что он ответит именно так.

Совместный душ занимает немного больше времени, чем обычно, но несколько минут спустя мы уже одеваемся, а затем направляемся к двери.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, когда мы отъезжаем от отеля.

Из-за его выходки я совсем забыла спросить, кто звонил.

— На встречу с Девятым.

— С Девятым? Он здесь?

Шестой кивает.

— Но как? Зачем?

— Он знал, что я направляюсь сюда, и, узнав новости, решил, что я по-прежнему в этом районе.

Я очень удивлена, когда вместо очередного дерьмотеля мы заезжаем на парковку пятизвездочного отеля «Венециан».

— Боже, а он останавливается в роскошных отелях, — вырывается у меня, когда я вылезаю из машины.

— Девятый всегда отличался излишней экстравагантностью.

Держась за руки, мы проходим через казино, расположенное на первом этаже. Шестой шагает уверенно, словно знает, что делает, что очень хорошо, поскольку отель напоминает лабиринт, и в какую-то секунду меня охватывает страх, что мы ходим по кругу.

За главной стойкой бара сидит мужчина, который за прошедшие недели нисколько не изменился внешне с тех пор, как я видела его последний раз. На самом деле, он выглядит точно так же, как тогда, когда я впервые увидела его два месяца тому назад.

В отличие от Шестого, единственное, что изменилось в Девятом, это цвет глаз. В Париже они у него были зеленые, а в Теннесси — карие.

— Вот ты где! — Девятый широко улыбается и протягивает Шестому руку. — Рад снова увидеть тебя.

Шестой улыбается в ответ и пожимает руку Девятого.

— Как дела?

Смена настроя очень удивляет меня. Дружелюбие не ассоциируется с Девятым, но опять-таки, Шестой вел себя очень дружелюбно, когда мы впервые встретились. Все киллеры — отменные актеры.

— Давай сядем вон там, — предлагает Девятый, берет свой напиток и идет к столику.

Мы идем следом, Шестой и Девятый садятся за угловой столик спиной к низкой стене, а я сажусь спиной к казино.

— Что здесь произошло? — спрашивает Девятый, и в его голосе прорезаются нотки киллера, столь хорошо мне знакомые.

Не вдаваясь в детали, Шестой рассказывает ему о команде зачистки, с которой мы столкнулись, и о том, что произошло с Седьмым.

— Погодите... И вы оба к этому непричастны? — Девятый заметно округляет глаза, когда осознает, что кто-то другой подготовил морг к взрыву. — И Джейсон послал Седьмого?

Шестой кивает.

— Он даже ключи ему дал.

Девятый качает головой.

— Нет, — он откинулся на спинку сиденья и скрестил руки перед собой. — Не могу поверить, что он предал нас.

— Я тоже, но мы не можем игнорировать все признаки.

Согласно кивнув, Девятый допивает содержимое бокала и со стуком опускает его на стол.

— Я планирую помочь Первой разыскать Второго, раз уж Четвертый и Седьмой в курсе.

Шестой кивает.

— А я найду Пятого и помогу ему отыскать Джейсона. Посмотрим, сумеем ли мы найти ответы.

Девятый бросает взгляд на меня.

— Зачем ты повсюду таскаешь ее с собой? — голос Девятого больше не напоминает члена «Отряда Убийц», скорее друга.

Принимая во внимание, что они наверняка все друг друга знают, а некоторые, вероятно, даже довольно долгое время, и может даже были друзьями, прежде чем превратились в машин-убийц.

— У меня свои причины.

— Она для тебя что-то значит?

Сердце замирает, пока я жду ответа. Если я что-то значу для него, признается ли он в этом Девятому? Или это будет засчитано как слабость?

— Мы не будем обсуждать Лейси.

Опять пролетела.

Так я никогда не узнаю ответ на этот вопрос. Ведь сейчас все совсем не так, как несколько месяцев назад, когда он взял меня в заложницы.

Он по-прежнему Шестой, по-прежнему киллер, но уже не раз он демонстрировал, что под этой оболочкой скрывается мужчина. Мужчина, которому я небезразлична. Мужчина, который, возможно, сможет полюбить меня.

Они встают, и я понимаю, что разговор внезапно прервался.

— Ты никогда не задумывался о том, чтобы просто исчезнуть? — спрашивает его Девятый.

Шестой распахивает глаза.

— Что ты имеешь в виду?

Я смотрю на Девятого, пока он изучает лицо Шестого так, словно пытается разглядеть там что-то. Затем Девятый опускает взгляд на левую руку Шестого, потом на мою руку — на кольца, которые мы надели для отвода глаз, но так и не сняли.

— Ничего. Забудь, — он протягивает и пожимает руку Шестому. — Надеюсь, скоро увидимся.

Мы расходимся в разные стороны. Не сдержавшись, я оглядываюсь на Девятого.

Впервые с тех пор как я его встретила, он напоминает обычного человека. Впрочем, может, встреча со смертью способна изменить даже самых закоренелых социопатов.

Глава 25

Статистика:

17 раз меня называли тем или иным обозначением скота, овцы или кошки.

8256 раз я пыталась убедить себя, что ничего не испытываю к своему истязателю.

8254 раза мне удалось убедить себя, что я ничего не испытываю к своему истязателю.

2 раза мне не удалось убедить себя, что я ничего не испытываю к своему истязателю.

Черт меня подери.

Ситуация более чем сложная. Я человек рациональный, поэтому логика подсказывает мне, что не стоит влюбляться в мужчину, который постоянно напоминает, что собирается убить меня.

Проблема заключается в том, что его член чертовски здорово помогает забыть мне про логику. Он заставляет меня испытывать к нему чувства.

Говорят, что человек не выбирает, в кого ему влюбляться, но как все происходит на самом деле? Неужели обязательно влюбляться в киллера-психопата?

Хоть я и не думаю, что это любовь в прямом смысле этого слова, но...

Я за всю жизнь не чувствовала себя так, как ощущаю рядом с ним.

Хотя я представить себе не могла, что начну испытывать к своему похитителю что-то помимо отвращения и где-то в процессе влюблюсь в него.

Возможно, я слишком углубилась в то, что он сказал после того, как спас мне жизнь (или в сам факт спасения моей жизни).

Мужчина очарователен и сексуален, загадочен и соблазнителен, к тому же дико опасен. Все, что привлекает меня в самом худшем смысле этого слова.

Опасность, от которой замирает сердце, сногсшибательный мужчина и смертельно опасная тайна.

Может, у меня Стокгольмский синдром. А, возможно, я просто мазохистка. С другой стороны, может быть, я наконец-то нашла мужчину, за которого стоит побороться. Кто знает?

Как бы то ни было, я принадлежу ему... ну... сколько там мне осталось прожить.

— Ты когда-нибудь уже прекратишь обнимать эту штуку? — спрашивает Шестой, пока я сижу на кровати — кролик лежит у меня на коленях — и бездумно раскладываю пасьянс.

— Хочешь, чтобы вместо него я обняла тебя?

Шестой сердито зыркает на меня, а я ухмыляюсь ему в ответ.

Мистер Флопсалот, как я любовно называю своего плюшевого кролика, такой мягкий и милый, что я не представляю, как его можно не обнимать постоянно.

Меня забавляет тот факт, что Шестой, кажется, немного ревнует к плюшевой тряпице, набитой опилками, и только понукает еще крепче обнимать его.

Этот разговор состоялся ранним утром, а Шестой встал с восходом солнца и пытался связаться с Пятым.

Возбужденный настрой и беседа с Девятым накануне вечером только подогрели его подозрения в отношении Джейсона.

Одна треть их отряда «ушла», что любого бы привело в нервное возбуждение, но Шестого завело именно что-то из сказанного Девятым.

Вздохнув, я перекатываюсь по кровати, чтобы дотянуться до пульта, лежащего на ночном столике. Шестой бросает на меня сердитый взгляд, но я игнорирую его и включаю телевизор.

Я не успеваю переключить канала или сообразить, что за программа транслируется, но сразу же узнаю фото морга в Лас-Вегасе, демонстрируемое на экране.

Несколько секунд спустя на экране появляются несколько фотографий меня и моргов в разных штатах, и я включаю звук.

— По всей стране в местных моргах прошла серия взрывов. Полиция по-прежнему разыскивает Пейсли Уоррен, сотрудника лаборатории, для допроса о взрыве морга в Цинцинатти.

На экране появляется фото с моего паспорта, и образ, который я не видела уже несколько месяцев, пугает меня.

— Нет никаких доказательств о присутствии Уоррен в Индианаполисе или ее участии во взрыве в Лас-Вегасе, но полиция подтвердила, что при всех трех взрывах были использованы одни и те же взрывчатые вещества.

У меня отвисла челюсть, а глаза непроизвольно округлились.

Бл*дь. Твою ж мать. ДаЧтобЭтотЧертовОтрядУбийцЧертиСлопали.

Я в официальном розыске по всей стране.

Я уткнулась лицом в голову Сэра Флопсалота и захныкала.

— Могло быть и хуже.

Я метнула в Шестого свирепый взгляд.

— Хуже?

— Твоих следов нигде нет. Полиция даже не уверена, жива ли ты.

— Это Джейсон все устроил? — спросила я, и Шестой кивнул. — Катастрофа.

— Ты слишком бурно реагируешь.

— Серьезно? Я-то думала, что должна служить тебе прикрытием. Да мое лицо распространили повсюду, разве это не плохой знак? Можно сколько угодно красить мне волосы и вставлять цветные контактные линзы, но это не изменит черты моего лица!

Я соскочила с кровати и заметалась по комнате, нервно покусывая большой палец.

— Люди не так уж наблюдательны. В первую очередь, они обращают внимание на цвета.

— Может и так, я уже не говорю о том, что человек, который якобы помогал спрятать меня, является тем, кого ты подозреваешь в том, что он пытается убрать тебя.

Именно в этот момент я поняла, что на меня нацелено даже не один пистолет, но два — Шестого и того, кто пытается убрать киллеров.

***

Поздно вечером, а может это было раннее утро, телефон Шестого зазвонил, дико напугав меня, так как я как раз задремала.

— Джейсон? — произнес Шестой в телефон.

Мне не были слышны слова, но я слышала, что речь торопливая, взволнованная.

— Где ты? — Шестой вытащил листок бумаги из сумки и что-то на ней нацарапал.

— Да... Ладно. Увидимся, — завершив звонок, он развернулся ко мне. — Пора снова паковать вещи.

Я подползла к краю кровати и свесила ноги на пол. Бросив взгляд на часы, я застонала, когда увидела, что сейчас четыре утра.

— Куда мы теперь?

— В Калифорнию.

Вздохнув, я села рядом с чемоданом и начала складывать в него то, что успела распаковать.

— Ну, по крайней мере, мы можем доехать туда своим ходом.

Шестой не ответил, просто носился вокруг и швырял вещи в сумки.

Уже через десять минут в номере не осталось ни одной нашей вещи. Наши сумки загружены в машину, а собранный мусор выброшен в мусорный бак в нескольких милях от отеля.

— Ты когда-нибудь расплачивался при выезде из отеля? — спрашиваю я, когда мы оказались на границе между штатами.

В зеркале заднего вида небо кажется более светлым, и я лезу в сумочку достать солнцезащитные очки и подготовиться к восходу солнца.

— Нет.

— Нет?

— Меньше следов.

Я подумала пару секунд и согласно кивнула. Если кто-нибудь станет разыскивать нас там, он обнаружит только задолженность по оплате и не сумеет узнать, когда точно мы уехали.

Отъезд из Лас-Вегаса получился красивым. Мы наблюдали смену пейзажа с пустыни до почти что тропиков в свете восходящего солнца.

Ближе к границе мы остановились заправиться, и я воспользовалась возможностью посетить дамскую комнату и выпить кофе.

В последние пару месяцев кофеин стал для меня роскошью, и я улыбаюсь, прижимая чашку к носу и вдыхая аромат жидкости, которая когда-то составляла 80% моей крови.

Вернувшись к машине, я вижу, что Шестой, сцепив челюсти, изучает экран телефона.

— Что случилось? — встревожилась я, заправив непослушные пряди волос за уши.

Мышца на щеке Шестого дернулась.

— Джейсон не отвечает.

— Ты знаешь, куда он направлялся?

Шестой качает головой и отбрасывает телефон в сторону.

— Поехали.

Выехав на шоссе, я уговариваю его открыть окна и впустить в машину теплый ветерок.

Само собой, что он треплет мои волосы, хотя они и собраны в хвост, но мне нравится покой, который охватывает меня, напоминая мне о беззаботности, которая осталась далеко позади.

— О-о, напоминает очередной дерьмотель, — говорю я, когда мы въезжаем в Лос-Анджелес.

— О, а вон еще один, — Шестой стреляет в меня сердитым взглядом. — Я просто говорю. Все отели, которые ты выбирал, кроме того во Франции, были одинаковые. Предвижу, что Лос-Анджелес не станет исключением.

— Дерьмотель?

— Ага. Кратенько от дерьмовый отель. Дерьмотель.

Полчаса спустя мы останавливаемся возле очередного отеля в стиле 60-х, который выглядит лучше, чем предыдущие наркопритоны.

— Лучше?

Поджав губы, я осматриваюсь и, выдержав паузу, киваю.

— Да, по крайней мере, мы не рискуем уколоться забытой кем-то иглой.

Почти весь Вегас кишит сильными наркотиками, проститутками и различными бандами.

Кроме тех парней, которых Шестой убил, когда мы только приехали сюда, остальные не докучают нам. Впрочем, у Шестого аура буквально вопит «Не приближайся, или я прикончу тебя», и все эти идиоты уважают ее. Обстановка номера на порядок лучше обычной. Здесь нет вышедших из моды цветочных узоров или обшитых панелями стен, все однотонное. Цвета практически не различимы, все в нейтральных оттенках, и даже печатная картинка, украшающая стену, выглядит довольно блекло.

И снова мы вынуждены сидеть и ждать. Мы перебрались в Калифорнию, но не зная, где должна произойти встреча, мы в тупике, что совершенно не устраивает Шестого.

Поскольку заняться нечем, я достаю из сумки своего кролика и книжку. Воспользовавшись кроликом в качестве подушки, я углубляюсь в очередную историю.

— Знаешь, кто над чайником стоит, у того он не кипит, — выдаю, после того как он целый час гипнотизирует телефон, желая, чтобы тот зазвонил и принес ему новости про Джейсона.

Шестой отказывается смотреть на меня, но, увидев, как его взгляд заметался между телефоном и окном, я понимаю, что он услышал меня.

Вздохнув, я использую чек в качестве закладки и откладываю книгу в сторону. Исходящее от него напряжение отравляет воздух в комнате и не дает мне насладиться книжкой.

Завидев, что я иду к нему, Шестой мазнул по мне взглядом, но сразу же снова уткнулся в свой телефон.

— Хватит, — говорю я и опускаюсь на корточки возле его ног. Протянув руку, я расстегиваю пряжку ремня на его брюках.

— Что задумала?

Я не отвечаю, просто молча расстегиваю пуговицу и дергаю молнию вниз. Как только его член оказывается на воле, я обхватываю его рукой и поднимаю взгляд на Шестого.

— Тебе необходимо расслабиться.

Я вожу рукой вверх-вниз по его уже твердеющему члену, наблюдая за его реакцией. Сумасшедшая энергия переполняет его, сочится наружу, и его взгляд сосредоточился на моих действиях. На телефон он больше не смотрит.

— Я знаю, что ты не любишь, когда что-то выходит из-под твоего контроля, и тебе сложно просчитать то, что сейчас происходит.

И я провожу языком по всей длине его члена. Тот еще довольно мягкий, но становится тверже с каждой секундой.

— Ты — воин, сражающийся с невидимым врагом. Тебе всегда известна твоя цель.

Я обхватываю головку члена губами и начинаю посасывать. Шестой стонет, его тело немного расслабляется.

— Ты неважно справляешься со слепотой.

— Почему ты так решила?

Я выпустила его член и, обхватив его ладонью, начала ласкать, двигаясь рукой вверх-вниз.

— Потому что я не один месяц наблюдала за тобой. Я изучила тебя лучше, чем ты думаешь.

Облизнув губы, я снова склоняюсь к его члену. Одной рукой я сжимаю основание члена, а языком ласкаю его нежную и в тоже время твердую плоть. Сосу, лижу, ласкаю.

И спустя короткий промежуток времени, он вцепляется руками мне в волосы. Бедра Шестого тоже двигаются, стараясь глубже протолкнуть член мне в рот.

Я даю ему волю и позволяю взять контроль на себя. Трахая меня в рот, проталкивая член в глотку, игнорируя рвотный рефлекс, он стонет, когда горло инстинктивно пытается выдавить его наружу. Челюсть буквально отваливается от усталости, но я ничего не предпринимаю, просто позволяю ему и дальше иметь меня, одновременно пытаясь высосать из него все соки.

— Бл*дь!

Пригнув мою голову еще сильнее вниз, Шестой еще быстрее двигает бедрами, глубже и глубже погружаясь мне в горло, и, наконец, я ощущаю, как он кончает, и его сперма стекает по стенкам горла.

Я закашлялась, давясь его плотью, но он не отпускает меня, пока не падает на стул. Его мышцы расслабились, избавившись от напряжения, которое захватило его.

Я отстраняюсь, медленно посасывая его член, пока он не оказывается на свободе.

Глаза Шестого закрыты, грудь тяжело вздымается, когда я встаю, опираясь на его бедра. Я с улыбкой смотрю на своего Киллера, который явно пребывает в желеобразном состоянии.

Ощущаешь себя такой всесильной, видя его в таком состоянии и зная, что это я высосала все соки из элитного киллера, силой только своих губ.

Зайдя в ванную, чтобы смочить полотенце и вытереть лицо, я замечаю в зеркале, что все еще улыбаюсь.

— Лейси?

Я возвращаюсь к Шестому, который сидит в той же позе, в какой я оставила его, вытирая слюну и капли спермы вокруг рта.

— М?

— Спасибо.

Я застываю и во все глаза смотрю на него. Я невольно опускаю полотенце, и оно падает на пол рядом с раковиной.

Коротенькое слово, которое в своей прошлой жизни я использовала и слышала сотню раз на день. В груди у меня что-то екнуло, когда я услышала это слово от него, адресованное мне, после всего того времени, что мы провели вместе. Ни на секунду не задумываясь, я инстинктивно рванула к нему. Наклонившись, я глажу его лицо кончиками пальцев, а затем впиваюсь в его губы поцелуем.

Когда я отстраняюсь, глаза Шестого открыты. Я надеялась увидеть в них какие-нибудь чувства, но если какие-то и были, он их умело скрыл.

На меня смотрят безучастные, ничего не выражающие карие глаза.

***

Четыре часа спустя, после того как мы на скорую руку перекусили, напряжение Шестого снова начинает расти. Не в силах выдерживать такое его настроение, я удаляюсь принять душ.

Ванная — то место, где я нахожусь не в одном с ним помещении, и это помогает мне немного расслабиться.

Шестой не единственный, кто нервничает. При мысли о встрече с Джейсоном — единственным человеком, который несет ответственность за то, что мы чуть не погибли — все внутренности стынут.

Я делаю мужественное лицо, ведь знаю, как закончатся мои дни на земле. Тем не менее, с учетом того, что сейчас происходит, я уже не так уверена в том, что именно Шестой будет тем, кто прикончит меня.

Три убитых киллера заставляют нервничать всех остальных.

А нервные киллеры — это еще тот подарочек.

Закончив принимать ванну, я промокаю кожу полотенцем и возвращаюсь в комнату, по пути обматываясь полотенцем. Я ожидала увидеть Шестого сидящим на стуле в прежней позе — нервно притоптывающим ногой в ожидании звонка. Но он стоит в центре комнаты. Темные глаза напряженно смотрят на меня, когда я опускаю взгляд вниз.

Меня так удивило то, что он стоит, что я даже не обратила внимание, что он полностью голый и напряженный член нацелен прямо на меня.

— Ни хрена себе, — шепчу я, когда меня резко бросает в жар, а киска начинает пульсировать. Но я даже не успеваю стянуть с себя полотенце, как он обхватывает меня за талию и поднимает на руки.

Я взвизгнула, и не успело эхо звука утихнуть, как я уже приземлилась на кровать.

Широко распахнув глаза, я наблюдаю за атаковавшим меня мужчиной — Шестым, источавшим стопроцентную власть и доминирующую энергию.

Я зачарованно наблюдаю, как он подползает по кровати ко мне и разводит мои бедра в стороны. Не могу сказать, чтобы я оказывала какое-либо сопротивление.

Шестой устраивается между моих ног, и его голова скрывается между моих бедер. Языком он проводит по моей киске, вынуждая меня подпрыгнуть, когда кончик его языка щелкает по клитору.

— Боже!

Раздвинув мне губы, он набрасывается на мою киску, пытаясь чуть ли съесть меня.

Бл*.

Секс с Шестым всегда напоминает фейерверк. Грубый, страстный, животный.

Так он любил меня только один или два раза с той ночи, когда мы встретились, и я всю ночь кричала его выдуманное имя Саймон.

Я впиваюсь ногтями в кожу его головы, тяну пальцами за волосы, стараясь притянуть, как можно ближе, и плотнее прижаться киской к его лицу.

— Да, да, да! — стону я, и мои бедра дрожат.

От того, как он посасывает мой клитор, я кричу и вскидываю бедра в воздух. С губ срывается рваный вскрик, и я вынуждена впиться зубами в запястье, чтобы заглушить стоны.

— Не двигайся, — одергивает меня Шестой, обхватывая руками мои ноги и прижимая мою киску еще плотнее ко рту.

Глаза у меня непроизвольно закатываются, рот приоткрывается. Это уже слишком, это просто перебор. Я громко кончаю, но Шестой не останавливается. Он продолжает свои движения языком и губами, пока мое тело бессильно не опускается на кровать.

Шестой покусывает и целует мою кожу, поднимаясь вверх от низа живота и оставляя на ней следы его слюны и моих соков. Добравшись до моих губ, Шестой не медлит и не колеблется. Он вводит в меня свой горячий твердый член. Моя все еще чувствительная киска поглощает его целиком, а с губ срывается мяуканье.

— Черт, до чего хорошо, — говорит Шестой между поцелуями.

И после в комнате слышно только эхо шлепающих звуков, когда наша кожа соприкасается.

В голове у меня нет ни одной мысли, только чистое наслаждение.

Шестой не останавливает свою атаку, ни на секунду не замедляется и с молниеносной скоростью доводит до еще одного оргазма.

Я вцепляюсь в простыни и крепко сжимаю ткань в кулаках. Я не в состоянии принять все, что он дает мне. От быстрых яростных толчков кровать скрипит. Кончая, я выгибаю спину. Но пощады нет, и я извиваюсь под ним.

На меня падают капли пота, глаза у Шестого закрыты, вряд ли он видит хоть что-то, пока неистово врезается в меня.

— Бл***дь, — шипит он, когда его бедра ударяются о мои и член внутри меня содрогается.

Мы оба тяжело дышим, когда он падает на меня.

Быстро, грубо. Даже у социопатов случаются стрессы и моменты переживаний, которые можно излечить старым добрым качественным трахом, после которого сложно пошевелить даже мускулом. Наши прижатые друг к другу тела бессильно лежат на кровати.

Во второй раз за сегодня звонит телефон, пока его член все еще во мне. Шестой все еще кончает, но мгновенно вскакивает, и капли спермы забрызгивают простынь, пока он бежит к телефону.

Я же остаюсь лежать на кровати, со своего места любуясь его обнаженным крепким задом и все еще твердым членом.

— Да, — челюсть Шестого напрягается, и он кивает. — Договорились, там и встретимся, — он нажимает отбой и швыряет телефон на стол. — Сегодня вечером.

Вернувшись в постель, он ложится рядом со мной и, обхватив одной рукой меня за талию, притягивает к себе.

Напряжение покинуло его, а долгожданный звонок от Джейсона в конец вымотал его. Мне кажется, что не проходит и пары секунд, как мою кожу овевает его спокойное размеренное дыхание.

Сексуальный аппетиту у ассасинов просто зверский.

Глава 26

К закату солнца мы оба готовы двигаться в путь. Шестой дважды проверяет два пистолета, которые собирается взять с собой, а также два полных запасных магазина патронов, а я вооружаюсь парой джинсов и бальзамом для губ.

— Где мы с ним встретимся? — спрашиваю я, надевая балетки.

Шестой придерживает дверь, чтобы я вышла. Машина припаркована прямо перед дверью нашего номера.

Он отвечает, только когда мы покидаем парковку и оказываемся на шоссе.

— На прибрежном шоссе, за Санта-Барбарой. Там есть заброшенный ресторан.

— Почему он заброшен? — я не очень-то жду ответа, мне просто любопытно.

Оставаясь верным себе, Шестой игнорирует мой вопрос. Его взгляд прикован к темной ленте асфальта.

Когда мы выезжаем из Лос-Анджелеса и минуем Санта-Барбару, поток машин сокращается, становится темно. Лишь луна освещает огромную поверхность океана слева от нас, оставляя серебристые дорожки света на воде. Вид просто захватывающий, эта дорожка тянется на многие километры. Местами виднеются огни яхт, но кроме них больше ничего нет.

Где-то через час пути Шестой выключает фары. Это дико меня пугает, поскольку мы продолжаем ехать со скоростью под сто километров по продуваемой всеми ветрами скалистой дороге.

— Приехали, — сообщает Шестой и убирает ногу с педали газа.

Когда глаза привыкают к темноте, я начинаю изучать строение, которое загораживает от нас Луну. Когда машина окончательно останавливается, я открываю дверь и смотрю на жутковатое здание. На краю скалы расположился огромный ресторан с видом на Тихий океан.

Шестой достает из багажника фонарик, и мы идем к двери.

По пути мне удается рассмотреть хрупкий утес, на котором так ненадежно расположился ресторан. Утес очень скалистый, метрах в десяти над водой.

Шестой идет впереди, и когда мы входим в помещение ресторана на входе, я замечаю тень таблички, на которой написано «Расти». Вот и все что мне удается разглядеть.

Здание выглядит заброшенным и, судя по высоте сорняков и травы выросших на парковке, им, вероятно, никто не пользуется уже много лет.

Деревянные ступени деформировались и просели, они могут в любую секунду проломиться.

Мы входим в помещение, освещаемое лунным светом сквозь дыры в потолке и разбитые окна. В помещении сохранилось несколько стульев и столов, некоторые из них валяются на полу на боку, остальные покрыты толстым слоем пыли.

Добавьте к этому поблекшие картины и паутину, и вполне можно ожидать появления призрака. Кожа покрывается мурашками.

Луна компенсирует нехватку света, поскольку Шестой держит фонарик, пока мы пересекаем обеденную зону. Здание двухэтажное, верхняя застекленная веранда выходит на основной первый этаж, а под ней находится огромный деревянный помост с видом на океан.

Шестой хранит молчание и прислушивается, стараясь различить любые посторонние звуки, которые издаем не мы. Я же слышу только наши шаги, какие-то скрипы и шум волн, ударяющихся о скалу где-то внизу под нами.

Шестой начинает подниматься на второй этаж, и я следую за ним. Но уже на второй ступеньке я спотыкаюсь и, чуть не упав, отчаянно машу руками.

— Черт! — я вцепляюсь в перила и наклоняюсь вперед.

Шестой оборачивается и светит на меня фонариком. Он не говорит мне ни слова, а я не извиняюсь, просто выпрямляюсь и продолжаю подниматься за ним.

Когда мы добираемся до второго этажа, Шестой поворачивает налево, а я направо. Справа светлее — в огромные окна во всю стену ярко светит луна.

Вдоль стены тянутся обветшавшие кабинки, а на балконе стоят еще более ветхие столики, на которых до сих пор стоят держатели для салфеток и подставки со специями.

За спиной у меня появляется Шестой. Луч его фонарика пляшет по помещению, и повсюду появляются тени предметов. Одна такая тень в пыли на полу привлекает мое внимание, но даже когда свет фонарика перемещается, тень не исчезает.

Кажется, будто что-то коснулось этого места, очистив его и оставив на поверхности под слоем пыли черный выступ.

Я подхожу ближе и вздрагиваю, когда вижу ботинок.

Шестой останавливается и светит на меня фонариком, пока я медленными шажками двигаюсь вперед. В поле зрения появляются ноги, затем тело, худощавые руки с темной кожей, и, наконец, знакомое лицо.

— Ох, Боже мой, — вырывается у меня, когда я смотрю на тело, лежащее на полу.

Это — Джейсон.

— Что там? — спрашивает Шестой и появляется из-за угла. Он останавливается прямо за мной и тихо матерится.

Я опускаюсь на корточки рядом с телом, чтобы повнимательнее изучить его. Потянувшись к нему, я тыльной стороной ладони касаюсь его руки.

Кожа на ощупь ледяная.

— Он лежит здесь уже какое-то время.

— Какое-то время — это сколько?

Я качаю головой.

— Я же не патологоанатом. Наверное, пару часов.

— Его убили так же, как остальных?

А также ли? Я обхожу вокруг тела, стараясь не касаться его и не сдвигать ничего с места.

В черепе пулевого отверстия нет. Там целая ямина.

— Сложно сказать.

Отодвинувшись, я смотрю ему в лицо, чтобы разглядеть место, куда вошла пуля.

Вокруг пулевого отверстия виднеется небольшой круг царапинок и следов пороха. В верхней части пулевого отверстия пороха больше, чем в нижней.

— Стреляли с очень близкого расстояния и под углом. Дуло пистолета было ближе к его коже, чем ствол.

Я обвожу помещение взглядом и снова смотрю на тело. Одна нога Джейсона согнута, стопа зацепилась за вторую совершенно прямую ногу. Я встаю и подхожу к его ногам.

Подняв руку, я вытягиваю ее под приблизительным углом, под которым находился убийца Джейсона, если бы стоял на коленях. И, конечно же, брызги крови из затылка в таком положении легли в идеальную линию.

— Также.

— У тебя неплохо получается.

Нахмурившись, я смотрю на Шестого.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я понял это еще минут пять назад.

— Как? — он же дилер самой Смерти, а не следователь на месте совершения преступления.

— Годы практики.

— Практи... А, — заставила себя замолчать я, внезапно осознав, что именно он имеет в виду.

Что-то не давало мне покоя, пока я держала руку вытянутой над телом Джейсона. Ростом он что-то около 185 сантиметров.

Я схватила Шестого за руку.

— Встань-ка на колени.

— Что?

— Хочу кое-что проверить.

Шестой неохотно выполняет мою просьбу, а я снова вытягиваю руку, ладонью изображая пистолет.

— Бах! — я ткнула его указательным пальцем в лоб, и Шестой, сердито зыркнув на меня, подыгрывает мне и заваливается на спину.

Я сравниваю оба тела. Их позы одинаковы, кроме одного момента: Правая нога Джейсона осталась в прямом положении, в то время как у Шестого она согнута.

Я протягиваю Шестому руку, и он, схватившись за нее, встает.

— Согни правое колено, как будто завязываешь шнурки.

Шестой бросил взгляд на тело Джейсона и понял, к чему я клоню.

Заняв позу, о которой я просила, я снова прижала указательный палец к его лбу и нажала на воображаемый курок. Шестой мастерски рухнул как подкошенный, и его тело приземлилось на пол почти точно в такой же позиции, как и тело Джейсона.

Нахмурившись, я покачала головой.

— О чем раздумываешь?

Я не свожу взгляда с Джейсона.

— Не думаю, что он ожидал выстрела. Стрелявший был даже не твоего роста, кто-то гораздо ниже, скорее, ростом с меня.

Почти 23 сантиметра разницы между нами означали, что человек, выстреливший в Джейсона был ближе к моим 165 сантиметрам, нежели к его 186.

— Иначе пуля бы, скорее всего, оказалась в верхней части черепа.

— Он наклонился, возможно, чтобы завязать шнурок или подобрать что-то, и когда он поднял голову... бах!

Шестой мгновенно вытаскивает свой пистолет, затем тянется к ноге и отстегивает с щиколотки пистолет меньшего размера, который вручает мне.

Я сразу же принимаю его, передергиваю затвор и обхватываю рукоятку обеими руками.

— Думаешь, они по-прежнему здесь?

— Да.

Я держусь за спиной Шестого, когда мы идем по зданию. Пока мы спускаемся на первый этаж, вокруг царит тишина.

В главной обеденной зоне есть огромная стена раздвижных стеклянных дверей, и одна из створок открыта.

Мы выходим на веранду. Половицы под нашими ногами скрипят. Я подхожу к перилам и смотрю вниз. Отсюда можно услышать, как внизу волны бьются о скалы, но что-либо разглядеть в такой темноте практически невозможно.

— О, отлично, Шестой, наконец-то ты здесь, — раздается женский голос откуда то сверху над нами.

Мы оба вскидываем голову на площадку на крыше и видим знакомую блондинку.

Шестой хмурится.

— Первая?

— Все со своей игрушкой таскаешься, как я погляжу, — Первая задирает нос, когда переводит взгляд на меня. Может, у нее мания величия? Не спорю, она может с такой же легкостью, как и Шестой, убить меня, но из-за ее отношения мне так и хочется пощечиной стереть самодовольную улыбочку с ее спокойного лица истинной сучки.

Первая подходит к лестнице, ведущей на второй этаж веранды, которая находится справа от нас.

Верхняя веранда гораздо меньше, чем та, на которой находимся мы. Там всего несколько столиков и, вероятно, это еще и зона для курящих.

— Джейсон мертв, — сообщает Шестой, не сводя с нее взгляда.

Первая резко останавливается и внимательно смотрит на Шестого.

— Ты нашел его?

— Его убили точно так же, как Третьего, Четвертого и Восьмого.

Первая продолжает спуск, но, остановившись на промежуточном балконе, смотрит вниз на нас.

— Должно быть, убийца был близок с ним. Думаешь, это была команда зачистки?

По-прежнему глядя на нее, Шестой качает головой.

— Скажи мне, что это не ты.

Я удивленно округляю глаза и резко перевожу взгляд на Первую.

— Что? — Первая скептично смеется. — Ты, наверное, шутишь.

Мышца на челюсти Шестого дергается.

— Это был 45 калибр.

— И что?

— Мне кажется немного странным видеть тебя здесь, всего в паре сотен шагов от остывающего тела нашего связного, зная, что ты тоже пользуешься 45 калибром.

— Очень много тех, кто пользуется 45 калибром, — даже мне ее попытка защититься кажется никудышной.

— Тогда объясни мне, что ты здесь делаешь и как тебе удалось подняться туда наверх, так что я тебя не увидел и не услышал.

Первая замирает, и ее губы изгибаются в презрительной усмешке.

— Он собирался заложить нас, а я не люблю стукачей.

Я в полном шоке смотрю на нее. Эта женщина, которая так злилась на меня, которая ревновала ко мне из-за того, что я отвлекала от нее внимание, которая сказала, что она всегда будет защищать своих мальчиков, в итоге оказалась замешана во всем этом.

— Зачем? — задал вопрос Шестой, и его голос прозвучал более резко и напряженно. В нем ощущается гнев и опустошение.

Дверь, ведущая на второй этаж, открывается, и на пороге появляется Девятый.

Девятый не произнес ни слова, просто подошел и встал рядом с Первой. Затем он посмотрел вниз на нас, выражение его лица было бесстрастным.

— Времена меняются, Шестой. Я устал убивать для них по щелчку за столь малые деньги.

У меня даже челюсть отвисла, пока я смотрю вверх на парочку, ответственную за все случившееся. На парочку, которая предала своих собратьев по смерти. Время, которое мы провели вместе с ними, наши разговоры, все это имело целью отвести от них подозрения.

Они пытались свалить вину на Джейсона, хотя точно знали, что это не мог быть он.

— Есть и другие способы уйти, — подает голос Шестой.

— Разве? — Девятый саркастично выгибает бровь. — Единственный достоверный способ — убить нас всех. Это единственный способ исчезнуть так, чтобы за нами больше не охотились.

Шестой хрипло смеется.

— Значит, чтобы избежать варианта, что кто-нибудь из нас придет, чтобы убрать тебя, ты нашел лучший выход — убить нас всех?

С губ Первой срывается нездоровый смешок.

— Мы самые безжалостные и натренированные. Ты сам сказал: «Киллер, посланный убрать другого киллера».

— Ты так и не сложил два и два? — задает вопрос Девятый, покачав головой. — После того, как мы убрали Третьего, Дом высылает бесчисленные команды зачистки за нами и все они терпят поражение. Как только один из нас умер, они запустили цепную реакцию, пытаясь избавиться от всех нас. Но единственный способ выполнить эту задачу зависит только от наших рангов.

Опустив голову и закрыв глаза, Шестой качает ею, его тело дрожит, пока он пытается сдержать свой гнев. Когда он снова поднимает голову, на его лице виднеется некая эмоция, которую я не могу определить.

— Эли...

— Нет, Шестой. Они отобрали у нас наши имена и взамен выдали новые, — взгляды Шестого и Девятого скрестились. — Присоединяйся к нам, братишка.

Братишка?

Шестой оглядывается на меня, снова смотрит на Девятого. Затем он вскидывает руку, указывая в сторону парочки наверху.

— Нет. Тебя зовут Эли, ты моя кровь, мой родной брат, и, несмотря на все это, я не позволю тебе сделать это.

— Когда ты успел стать таким благородным? — цедит Девятый. — Ладно. Раз ты не желаешь присоединиться ко мне, то умрешь как все остальные.

— Я вовсе не благороден, — рявкает Шестой, повысив голос. — Ты дал мне выбор присоединиться к тебе или к ним. Я не собираюсь подыхать от твоей руки и не позволю собой помыкать, как ею, — и Шестой тычет в сторону Первой.

— Да пошел ты! Ты ни черта не знаешь! — Первая вытягивает руку и нацеливает пистолет на меня. — Присоединяйся к нам, или вынесу мозги твоей чертовой игрушке.

Девятый надавливает на руку Первой, вынуждая ее опустить пушку.

— Мне жаль, что все дошло до этого. Ты ведь мой брат, и я хочу видеть тебя рядом. Семья всегда должна иметь значение.

— Если бы я что-то значил для тебя, ты бы не ставил меня перед выбором. Но мы оба знаем, что семья ни черта не значит. Это просто еще один сраный способ попытаться и доказать себе, что ты лучше, чем я.

— Я и так лучше тебя! Я — Девятый. Самый лучший.

Шестой качает головой.

— Ты просто заносчивый чертов социопат, который всю жизнь завидовал мне.

Уголки губ Девятого опустились.

— Сдохни к чертям.

В руках Девятый держит какой-то предмет, он нажимает на что-то большим пальцем, а затем швыряет вниз на нашу террасу. После чего Девятый и Первая разворачиваются и уходят.

До меня доходит, что было в руках у Девятого, только когда слышу грохот.

Я ощущаю ударную волну, которая проходит по всем половицам, а часть здания взрывается дождем стекла, шрапнели и огня.

Взрыв уничтожает столбы, удерживающие платформу террасы.

Я взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, когда поверхность пола под моими ногами вздыбливается и изгибается. Пол начинает разъезжаться в разные стороны, удерживаемый только опорами здания.

Я спотыкаюсь, зацепившись одной ногой за другую, и больно ударяюсь бедром о перила веранды. Я ощущаю острую боль и вижу океан в десяти метрах внизу. Дерево трещит, пара ногтей у меня ломается, а сердце и вовсе замирает.

Я смотрю на Шестого. Раньше он стоял метрах в трех от меня, а теперь находится метрах в трех, но и в метрах двух выше. Его глаза широко распахнуты и в них светится нечто похожее на страх, но ведь Шестой ничего не боится.

Раздается еще один треск и перила не выдерживают.

— Лейси!!!!

Очутившись в состоянии невесомости, я кричу, а спустя секунду это состояние исчезает, когда я больно ударяюсь о твердую поверхность соленой воды. Буквально за секунду меня охватывает паника, и я открываю глаза.

Я молочу руками и ногами, но размытая поверхность начинает удаляться, становясь все темнее. Это не сработает. Одежда становится все тяжелее, утягивая меня вниз. Я еще сильнее работаю руками и ногами, пытаясь выплыть на поверхность.

Давление в ушах шумит так, словно моя голова вот-вот должна взорваться. В груди все полыхает огнем, легкие умоляют о кислороде, а разум просит о забытьи.

После всего, через что мне пришлось пройти, смерть от утопления даже не стоит в списке вариантов, как мне покинуть этот бренный мир. Но как бы сильно я ни старалась плыть, у меня ничего не получается. И когда я уже почти готова сдаться, что-то обхватывает мое запястье и резко дергает вверх.

Это что-то тянет мою руку вверх, пока она не ложится на плечо, и я не оказываюсь плотно прижата к Шестому. Мы выныриваем на поверхность, и я широко открываю рот, делаю глубокий вдох. Сил мне хватает только на то, чтобы сосредоточиться на следующем вдохе.

Возле скалы, с которой мы упали, пролегает небольшая полоска пляжа и сильные руки Шестого с помощью течения подталкивают нас к ней, в то время как сверху в море продолжают сыпаться пылающие доски.

Когда мы доплываем до отмели, Шестой забрасывает мою руку себе на плечо и выносит меня на пляж. Песок под моими босыми ногами мягкий и рыхлый. Туфли я потеряла в воде. Шестой укладывает меня на песок, пока я пытаюсь отдышаться и наполнить организм кислородом.

Сам он опускается на колени и склоняется надо мной, также тяжело дыша.

Я с трудом вижу его глаза в темноте, когда он обхватывает мое лицо ладонями и смотрит мне в глаза. Затем его лоб касается моего.

— Не вздумай, черт тебя возьми, повторить это еще хоть раз.

Я растерянно заморгала.

— Ч-что?

— Только я решу когда, где и как ты умрешь. Ни ты, и никто другой, поэтому прекрати пытаться убить себя.

Губы непроизвольно изгибаются в улыбке, я тянусь к нему и, обхватив его лицо ладонями, впиваюсь в его губы. Они оказываются солеными, но мне все равно, потому что я впервые осознаю, что ему не все равно.

Я что-то значу для Шестого.

— Я тебе нравлюсь.

Его брови сходятся в одну линию, и, вставая, он хватает меня за руку.

— Пошли.

Я хотела было запротестовать и заявить, что мне нужна еще минутка, но Шестой нагибается и подхватывает меня на руки.

— Они где-то рядом? — спрашиваю я, опустив голову ему на плечо.

На скале раздается еще один взрыв, и заброшенный ресторан превращается в один шар огня, взметнувшийся в небо.

— Черт! — мои глаза широко раскрыты, пока я смотрю на этот шар, а взрывная волна ударяет в нас, отбросив мои волосы назад.

Второй взрыв оказывается еще сильнее, чем первый. Он напоминает взрыв в офисе коронера. Его цель — уничтожить все улики.

Откуда-то сверху доносится рев мотора машины, удаляющийся по прибрежному шоссе.

Шестой продолжает шагать в сторону деревянной лестницы у подножья скалы, которая ведет от ресторана на пляж.

— Как думаешь, они считают, что мы мертвы? — спрашиваю я.

— Не знаю.

Шестой начинает подниматься по ступенькам. Он так и несет меня на руках, не желая отпускать.

Когда мы поднимаемся наверх, языки пламени вздымаются высоко в небо, поглощая все вокруг. К счастью, наша машина практически в порядке. Пара окон оказывается разбита, а в бок попал кусок или два шрапнели. Понятия не имею, как бы мы добирались обратно из этого Богом забытого места.

Шестой опускает меня — промокшую, перепачканную в соли и песке — на ноги только возле машины, и мы сразу же садимся в нее.

Зубы у меня стучат, я обхватываю себя руками.

Шестой протягивает руку к приборной панели и на максимум включает обогрев. Это мило с его стороны, но с учетом того, что половина стекол в машине отсутствует, никакой обогреватель не в состоянии прогнать холод.

Глава 27

К тому времени, как мы вернулись в отель, я успела продрогнуть до костей. Зубы выбивают дробь, и я умираю от желания поскорее избавиться от одежды.

— Я душ пойду приму, — говорю я. Голос звучит несколько хрипло, тело болит, и я с трудом переставляю ноги.

Шестой не отвечает, но в этом и нет необходимости. Он ведь не из тех, кто тратит силы на бесполезные разговоры, к тому же, он наверняка погрузился в размышления.

Я снимаю все еще влажную одежду, покрытую кристаллами соли и песка, и оставляю ее лежать на полу, а сама включаю воду. Кожа на ощупь просто ледяная.

Когда я захожу в душ, теплая вода буквально обжигает меня. Я стою под струями теплой воды, стекающими по моему телу, и пытаюсь забыть. Пытаюсь забыть, что Шестого предали двое своих, одним из которых оказался его родной брат. Пытаюсь забыть, что за нами, вероятнее всего, по-прежнему охотятся, и гораздо более рьяно, нежели раньше.

Шелест отодвигаемой шторки для душа вынуждает меня открыть глаза. Там стоит полностью обнаженный Шестой. Он шагает ко мне в душ, но в глаза старается не смотреть, и на лице у него застыло несколько смущенное выражение. Впервые за все эти месяцы он смотрит на меня так, как любой другой мужчина смотрит на женщину. Не как похититель на заложницу. Шестой смотрел на меня как на... равную.

Он не произносит ни слова, когда делает шаг ко мне. Одной рукой он обхватывает меня за талию, а ладонью второй руки накрывает и гладит мою щеку.

Я прижимаюсь к его ладони, наслаждаясь лаской. Иной вид потребности, который столь необходим мне.

Шестому это дается нелегко. Я по глазам вижу, как все в нем восстает против столь нежного прикосновения, но в тоже время, кажется, что оно нужно ему самому. События сегодняшнего вечера не оставили его совершенно равнодушным.

Шестой остался прежним, не изменился, но он определенно испытывает эмоции. Правда, не уверена, какие именно. Он наклоняется ко мне, его губы прижимаются к моим, наши языки переплетаются, нежно лаская друг друга. Шестой проводит руками по моему телу, обнимает меня и еще крепче прижимает к себе.

Я копирую его движения: лаская, прохожусь вверх по его рукам и груди, обхватываю за шею и, зарывшись пальцами в волосы, притягиваю к себе. Шестой издает стон, который эхом отзывается в моем теле.

Мы оба задыхаемся, когда он отстраняется, но наши тела по-прежнему тесно прижаты друг к другу под тугими струями душа. Одним быстрым движением Шестой наклоняется, подхватывает мою ногу под коленкой и забрасывает себе на бедро. Я ощущаю жар его подрагивающего члена, когда он входит в меня, слышу его стон. Шестой подхватывает мою вторую ногу и, подняв вверх, прижимает к стене. Плитка кажется обжигающе холодной, когда я касаюсь ее своей разгоряченной кожей, и я выдаю шипение.

Не тратя ни минуты впустую, его член врывается в мою киску, растягивая и заполняя меня. Шестой не сводит с меня взгляда, в то время как мои глаза закатываются от острого удовольствия, особенно после того, как он начинает двигать бедрами, совершая долгие медленные толчки. Никаких бешеных резких движений. Им двигает не потребность кончить, он жаждет комфорта.

Кожа касается кожи в чувственном танце. От каждого глубокого толчка я стону ему прямо в рот, и стон скользит вдоль наших языков.

Ритмичные толчки, соприкосновение бедер. Волнообразные движения, подогреваемые болезненной потребностью. Удовольствие и стирающее все мысли освобождение.

Наши взгляды направлены друг на друга, и хоть его взгляд довольно мягок, эмоций в них я не вижу. Ни страха, ни печали, ни боли или любви. Вообще ничего.

Я и правда влюблена в социопата.

Шестой издает громкий стон, и его движения ускоряются. Мышцы под моими ладонями напрягаются. Жаркое дыхание овевает мою кожу, когда он утыкается лицом мне в шею и крепко обхватывает меня руками.

Шестой удерживает меня под теплой водой, пока его член содрогается во мне.

Даже после последнего движения он не выходил и остается во мне.

Он не спешит двигаться, в этом нет необходимости. Мы крепко обнимаем друг друга, пытаясь забыть хотя бы на секунду о том, что все изменилось. Началась война, и только оставшиеся в живых киллеры будут решать, каким будет новый мир.

***

Весь номер мотеля перепачкан в песке, повсюду валяется мокрая одежда и покрытое кристаллами соли оружие. Губы Шестого вытягиваются в тонкую линию, когда он смотрит на свою любимую пушку.

— С ним все будет в порядке? — спрашиваю я, суша волосы полотенцем.

Шестой кивает.

— Понадобится немного времени, но сначала нужно отчистить его от соли.

Но вместо того, чтобы сразу же приступить к чистке, как он обычно поступает, Шестой заваливается на кровать и смотрит в потолок. Забросив полотенце на перекладину в душе, я присоединяюсь к Шестому. Улегшись на свою сторону кровати, я изучаю его безжизненное выражение лица.

Мужчина, лежащий рядом со мной, не сломлен, но в душе он искалечен.

— Он действительно твой брат? Ну, то есть, вы вместе росли, у вас общие родители?

Шестой кивает.

— Его зовут Эли. Мы с ним погодки.

— То есть, когда я спрашивала тебя о семье, то это он тот самый брат, о котором ты упоминал?

— Да.

— Но ты все равно сказал, что убил бы его.

Шестой хранит молчание, и я уже решаю было, что он вернулся к своему любимому поведению и как обычно игнорирует мои вопросы.

— Когда мне было двенадцать, он стрелял в меня.

Я ахаю, мысли в голове мечутся, а пальцы Шестого смещаются к шраму внизу живота.

— А потом он убил нашего отца, — Шестой умолкает, позволяя мне переварить столь личную информацию. Его глаза находят мои, словно он пытается решить для себя продолжать или нет.

— Наша мать сказала полиции, что в меня выстрелил отец, а Эли убил его, защищая меня. И чтобы не дать отцу застрелить мать. После этого Эли всегда получал все, что хотел, потому что мать боялась его.

— А ты боялся его?

Шестой качает головой.

— Он использовал страх, чтобы запугивать, но я никогда не боялся его, потому что я такой же больной, как и он. Мы оба психопаты, появившиеся на свет из спермы, излитой членом еще одного психа в ничего не ожидающую матку одной нормальной женщины.

— Ты веришь, что такова твоя природа?

— Да. Такова моя природа, если ты хочешь воспользоваться этим аргументом.

Каким-то образом Шестой догадался, к чему я клоню.

— Ты никогда не давал отпор? Девятому?

Шестой качает головой.

— Нет, но тогда я впервые понял, что он завидует. Во многих вещах, даже в столь юном возрасте, я был лучше него.

— Но когда вас наделяли рангом...

— Я сделал то, что сделал. Мной ничего не двигало, кроме стремления выполнить задачи. Я не стремился к первому месту, мне и сейчас на него плевать. Ранги ведь довольно условны.

— Значит, он приложил больше усилий? — спрашиваю я, желая расставить точки над и. — Ты лучше него?

— Не знаю.

— Но ты хорош в своем деле?

— Очень.

Вся полученная информация вихрем крутится у меня в голове, пока я пытаюсь понять этих двоих.

— Но его душевное расстройство и желание быть лучше тебя и лучше остальных вынудило его дойти до предела, чтобы получить самый высокий ранг. Чтобы получить ранг выше, чем твой. Чтобы доказать себе, что он лучше, чем ты.

Шестой снова кивает.

— Да.

— Ты просто чертова жуткая скотина.

Шестой выгибает бровь.

— Только сейчас это осознала?

— Нет, конечно же. Это я давно поняла.

— Но? — выдает он, понукая меня продолжить мысль.

— Но, так же я знаю, что ты нечто большее, чем просто киллер, — говорю я, понимая, что действительно имею это в виду.

Шестой хмурит брови.

— И что же я еще такое?

— Мужчина.

Я переплетаю пальцы наших рук. Сегодня вечером Шестой не единожды доказал мне, что он нечто большее, чем просто бездушная машина-убийца, которой я нарекла его.

— Мужчина, который, по какой-то извращенной причине, очень небезразличен мне.

— Не стоит. Пусть я и мужчина, я все равно собираюсь убить тебя.

Я поджимаю губы так, что они образуют тонкую линию.

— Да, я помню.

— Этот факт не убивает на корню твои чувства ко мне?

Я качаю головой.

— Для меня это не новость. Я поняла это еще во второй день.

Шестой кивает, мышца на его щеке дергается. После чего он вздыхает и снова принимается изучать потолок.

— Что мы теперь будем делать? — любопытствую я. Впервые мы оказались в настоящем тупике. Мы не властны над ситуацией.

Шестой мотает головой, продолжая изучать потолок.

— Не знаю.

— Ты говорил, что можно поехать в Лэнгли... собираешься предупредить их о происходящем?

Я задала этот вопрос, пытаясь вытащить его из накатившей на него депрессии. Пытаясь вынудить его думать о чем-то еще помимо предательства брата.

— Без Джейсона не́ с кем связываться.

— Хочешь сказать, что нет никакого на замене? Но это же глупо. Всегда должна быть некая защитная мера.

Шестой поворачивается и смотрит на меня.

— Ох уж эта твоя логика, — он протягивает руку и гладит меня по щеке. — Ты моя самая странная заложница.

— Ты уже дважды рисковал жизнью, спасая меня. Не знаю, что еще нужно, чтобы доказать, что я тебе нравлюсь.

Шестой хмыкает и снова погружается в молчание.

Он не протестует, когда я поднимаю его руку и пристраиваюсь ему под бочок, положив голову ему на грудь.

Шестой начинает поглаживать меня по волосам и накрывает своей ладонью мою ладонь, лежащую на его груди. И хотя первые серебристые лучи солнца как раз начинают пробиваться сквозь прорези в жалюзи, мы мгновенно погружаемся в сон.

***

Мы просидели взаперти целых четыре дня. Четыре дня Шестой только и делал, что чинил свой пистолет и лежал на кровати вместе со мной.

И еще он разобрал на винтики свой ноутбук, пытаясь найти в нем GPS-датчик и сменить доступ к нему, а также отключить обходной доступ. Все это казалось галиматьей, но я хотя бы могла понять его действия.

Телефон ни разу не зазвонил. Шестой тоже никому не звонил. Полное отсутствие связи. Мы понятия не имели, выжил ли кто-то или все мертвы.

В мире существовали только мы двое.

— Бл*дь, — матерится Шестой. Это стало первым словом, которое прозвучало между нами за долгие часы. Он включил свой ноутбук и искал в нем информацию.

— Что такое? — спрашиваю я, отложив книжку в сторону и сев.

Шестой мотает головой, играя желваками на щеках и постукивая ногой по полу.

— Информатор только что объявил вызов киллеру.

— Кто именно?

— Неизвестно, но поскольку я один из них, то это мог быть Второй, Пятый или Седьмой.

Вряд ли Девятый и Первая решились разделиться.

— Далеко?

Шестой качает головой.

— В нескольких часа езды отсюда. Возле Сакраменто.

Скатившись к краю кровати, я опускаю ноги на пол, готовая двигаться в путь.

— Тогда чего мы ждем?

Нам понадобилась всего пара минут, чтобы натянуть первую попавшуюся под руку одежду, зарядить пистолеты, и вот мы уже бежим к двери.

— Держи, — вручает он мне девятимиллиметровый «Глок».

Я бросаю взгляд на пистолет, затем перевожу глаза на Шестого.

— Да ладно?

Шестой кивает.

— Если наткнемся на них, он тебе понадобится.

Этот его жест потряс меня до глубины души, но я протягиваю руку и принимаю пистолет. Он дает его мне не ради помощи ему или моей защиты. Это — доверие.

Шестой доверяет мне — женщине, которую он намеревается убить, — свою жизнь.

***

Если ресторан на утесе внушал ужас, то при виде старого заброшенного склада по коже поползли мурашки. Оба строения словно сошли с экрана видеоигры на выживание. Тела людей в черных костюмах, усыпавшие все вокруг идеально дополняют картину. Прибыла команда зачистки, и один или несколько киллеров, вероятно, вышли победителями.

— Черт.

Резня была нереальная, повсюду виднеется кровь, пол напоминает липкий коврик темно-красного цвета.

— Похоже, это результаты присланного тебе письма.

— Вероятно, его прислала команда зачистки, чтобы выманить одного из нас или сразу всех.

— И, похоже, это сработало, — отмечаю я, пока мы пробираемся на другую сторону.

Если эта другая сторона есть.

Шестой останавливается и вытягивает руку. Испуганно округлив глаза, я замираю и прислушиваюсь, но ничего не слышу. Продолжив движение, Шестой направляется к лестнице, тоже залитой кровью, у подножия которой лежит тело.

Второй этаж представляет собой открытую площадку. Там даже уцелела одна лампочка. Эта лампочка освещает нечто напоминающее тело. Мы подходим ближе, Шестой настороже. Видимо, открытые пространства заставляют его нервничать. Тут ведь нет прикрытия, если кто-то ожидает в засаде.

Через десяток метров становится ясно, что это действительно тело. Еще через пять метров, я понимаю, что тело не относится к кому-то из команды зачистки.

Вот черт.

Тело изуродовано множественными ножевыми ранениям и кучей пулевых. Лицо превратилось в кашу. Поэтому сложно сказать, кому оно принадлежит.

По многим внешним признакам тело напоминает Пятого.

Дыхание перехватывает. Из всех киллеров — помимо Шестого, само собой, — Пятый, единственный, кто мне нравится. Он не пытался убить меня и даже защищал. Он считал, что я представляю ценность, а другие этого не понимали.

— Полагаю, что они больше не скрываются, — говорит Шестой и наклоняется, чтобы посмотреть чье это тело.

Внезапно Шестой вскидывает руку и стреляет, попав в пол и перепугав меня до смерти.

— Ауч! — отпрыгивая, вопит Пятый. — Я только добрался.

Распахнув глаза, я бегу вперед и крепко его обнимаю.

— Пятый!

— Привет, детка, — Пятый обнимает меня за талию, его ладонь добирается до моей пятой точки и крепко сжимает. — Ба, Шестой, похоже, твоя женщина начала понимать и ценить мою отменную атрибутику.

Твоя женщина.

А вот этот ярлык мне определенно понравился. Я принадлежу Шестому. Наши отношения так сильно изменились с тех пор, как мы в последний раз видели Пятого, но все равно, может быть, Пятый видит в Шестом что-то, чего не замечаю я.

— А ну, отпусти ее, — велит Шестой. Он по-прежнему целится в Пятого.

Пятый разжимает объятья, и я отступаю. Мой взгляд мечется между этими двумя.

— Ты что здесь делаешь? — палец Шестого лежит на курке.

Мои глаза становятся все шире и шире, пока я смотрю то на одного, то на другого. Шестой не шутит. Если Пятый не даст ему верный ответ, он его убьет.

Пятый поднимает руки в воздух.

— Эй, остынь, чувак. Связь молчала, и я продолжил выполнять миссию.

— Чем именно ты был занят?

— Мне не удалось найти Джейсона, но я встретился с Седьмым, и он рассказал мне о случившемся в Вегасе, — Пятый с грустью улыбнулся мне. — Мне жаль твою подругу, сладкая.

Я тяжело сглатываю и киваю.

— Спасибо.

— Джейсон мертв.

Лицо Пятого вытягивается.

— Фак.

— Это были Девятый и Первая.

— Что? — не поверив своим ушам, переспрашивает Пятый. В неверии он качает головой. — Нет. Этого не может быть.

— Они пытались взорвать нас.

Пятый продолжает качать головой.

— Он же твой брат. Я хочу сказать, что знаю, что вы не особо близки, но все равно... Полагаю, чести среди киллеров и правда не существует.

Шестой ничего на это не отвечает, просто снова опускается на колени и протягивает руку в мою сторону.

— Дай мне твой платок.

Я недоуменно хмурюсь, глядя на него. Платок? Шестой протягивает руку, залезает в карман моей куртки и вытаскивает оттуда сложенный платок, который я засунула туда когда-то.

Ничего себе. Я в шоке, что он запомнил даже такую мелочь.

Развернувшись к Мистеру Мертвая Башка, Шестой воспользовался платком и постарался стереть кровь у него за ухом.

Ему пришлось хорошенько потереть, чтобы избавиться от засохшей крови, под которой обнаружились две маленькие точки.

— Черт, это Второй.

Пятый вздыхает.

— Ну вот, уже четверых нету.

Шестой встает.

— И скоро не будет шестерых.

Пятый кивает.

— Давай выведем их из игры, — похоже, Пятого заинтересовала идея разыскать Девятого и Первую.

Шестой качает головой и направляется к лестнице.

— Нет. Он — моя кровь. Я сам должен сделать это.

— Но почему? — спрашивает Пятый, догнав Шестого. — Он такая же цель, как любой другой.

Мы спускаемся вниз и направляемся в другую сторону от моря тел, чтобы найти другой выход из здания.

— Он так не считает. Он перевел это на личный уровень. Если кто и убьет Девятого, то это буду я.

В качестве выхода мы используем сломанную дверью гаража. Шестой протягивает мне руку, помогая выбраться.

— А что на счет Первой? — уточняет Пятый, пока мы идем по потрескавшемуся асфальту к машине.

— Она будет с ним, — отвечает Шестой.

В этом есть смысл. Я вообще подозреваю, что они и не расставались после того, как мы уехали из Теннесси.

— Справишься с ними двумя?

— Мы справимся.

Пятый по очереди смотрит на нас, и я хмурюсь, а затем он кивает.

— Ладно. Тогда я разыщу Седьмого, и мы начнем подготовку к поездке в Лэнгли.

— Чтобы добраться до Уолесли, придется драться.

Пятый расплывается в улыбке.

— А иначе было бы и не интересно.

Когда Пятый уходит, меня внезапно осеняет.

— Мы? То есть ты и я? — уточняю я, развернувшись лицом к Шестому.

За последние три месяца он ни разу не сказал мы, только я.

— А что, думаешь, ты справишься? Сможешь убить?

Смогу ли? Я уже делала это раньше, когда на кону стояла моя жизнь, но смогу ли охотиться за ними вместе с Шестым?

Дать ответ на этот вопрос оказалось гораздо проще, чем я ожидала.

Да.

Ведь это они первопричина всего. Из-за их предательства, из-за смерти Третьего в моей жизни появился Шестой. Если бы они не сделали этого, мы бы с ним никогда не встретились в том баре, и моя жизнь так и текла бы своим скучным чередом.

Что, в свою очередь, означает, что уже не один месяц они пытаются убить меня.

Они разыграли нас тогда в Теннесси, потому что Девятый хотел переманить Шестого на их сторону.

Скорее всего, это единственная причина, почему они не убили нас еще тогда. Было бы очень легко убрать сразу двух киллеров, но они предпочли подождать.

— Я уже говорила, что готова на все ради того, чтобы выжить, — я кладу руки ему на грудь, медленно скольжу ладонями вверх, пока не обнимаю его за шею. — А еще я хочу, чтобы единственным, кто убьет меня, был ты.

Я тяну его вниз, сама встаю на цыпочки и прижимаюсь к его губам.

Шестой притягивает меня к себе, углубив поцелуй.

Ни одно мое слово не было ложью. Если меня кто и убьет, хочу, чтобы этим человеком стал Шестой.

Глава 28

Я внимательно изучаю свое отражение в зеркале над комодом. Изучаю свою новую стрижку, с которой сама на себя не похожа, плюс непривычный цвет волос. Если бы сейчас мои глаза не были естественного ярко-голубого цвета, я бы всерьез призадумалась, действительно ли вижу в зеркале себя.

Тем не менее, это я, ну или Лейси.

Я столького лишилась за последние несколько месяцев, что вся моя жизнь длиной в двадцать восемь лет, которые в итоге привели меня к моей нынешней ситуации, кажется, была тысячи лет назад.

Пейсли Энн Уоррен жила вечность назад.

Я не в силах сдержать слезы от того, сколько изменений произошло во мне, в результате которых, я превратилась в Лейси Коллинз.

А в номере отеля жизнь продолжает идти своим чередом. По телевизору идут новости, как обычно про что-то ужасное. Где-то на столе гудит телефон — что очень необычно после смерти Джейсона. Я слышу шум воды в душе, затем скрип поворачиваемой ручки, и телефон смолкает.

Пар вырвался наружу спустя минуту после того, как открылась дверь, но Шестой так и не вышел. Вместо этого до моего слуха снова доносится гудение.

Я перевожу взгляд на дверь, затем снова смотрю на свои теперь короткие волосы.

Сколько лет прошло с тех пор, как у меня была короткая стрижка? Такое незначительное, но необходимое изменение. Мы с Шестым оба несколько месяцев не меняли внешность.

Подняв руку к лицу, я провожу пальцами по кончикам волос. На меня накатывает какое-то сюрреалистическое ощущение, кожу покалывает.

— Лейси?

За спиной раздается голос Шестого.

— Лейси?

Я разворачиваюсь к нему лицом и, удивленно округлив глаза, ахаю.

Он, как и я, подстригся. Только, в отличие от меня, почти налысо. Его голову украшает едва заметная светло-каштановая поросль.

— С тобой все в порядке?

— Твои волосы... — я не договорила.

Двинувшись в мою сторону, Шестой вопросительно выгибает одну бровь. На нем нет ничего, кроме полотенца на талии. Кожа блестит от влаги.

Я протягиваю руку и касаюсь его головы. Мягкие короткие волоски покалывают мне пальцы, пока я вожу рукой по его голове. Шестой стонет, и от этого стона у меня начинает пульсировать внизу живота. Он обхватывает меня руками и притягивает к себе.

— Черт, ты выглядишь секси, — выдыхаю я. Наши губы находятся в паре сантиметров друг от друга.

— Секси?

Кивнув, я прижимаюсь к его губам.

— Так и хочется трахнуть.

Дернув его вниз на кровать, я встаю перед ним и седлаю его бедра.

Наблюдая, как темнеют его глаза, пока руки медленно поднимаются от моей талии вверх, я только сильнее распаляюсь. А ощутив, как увеличивается в размерах его член между нашими телами, я, не сдержавшись, стону.

Один последний раз.

Просто на всякий случай.

Если сегодня вечером я умру, то должна в последний раз ощутить его член в себе.

Приподняв бедра, я направляю его член в себя и опускаюсь на него. Шестой стонет и наклоняется, чтобы посмотреть, как его плоть, миллиметр за миллиметром исчезает между моих половых губ.

Я повела бедрами, задействовав внутренние мышцы, чтобы оттолкнуться, использовав силу притяжения, чтобы насадиться глубже.

Глаза я закрыла, полностью отдавшись наслаждению и ощущению того, как его член растягивает меня изнутри, касаясь всех тех точек, которые вынуждают мой мозг отключиться.

Все мое тело охватила животная потребность. Жажда удовольствия, освобождения. Необходимость побыть с ним единым целым еще немного.

Мой любовник.

Мой киллер.

— Черт, — шипит он и приподнимает бедра, вынудив меня задрожать, когда его плоть еще глубже входит в меня.

Мои мышцы напряглись до предела, затрудняя движения. Но Шестой не теряет ни секунды. Обхватив меня за талию, он поднимает и опускает, врываясь в меня. Я стону и, впившись ногтями ему в кожу, кончаю.

Мое тело охватывает неконтролируемая дрожь. Я так погрузилась в блаженство, что чуть не пропустила момент, когда Шестой зарычал и его член содрогнулся, выплескивая в меня всю сперму.

Мои руки безвольно падают, когда я растягиваюсь у него на груди. Энергия закончилась. Шестой падает на спину, утягивая меня за собой.

В течение пары минут я ощущаю полнейшее спокойствие, но затем меня снова охватывает страх. Даже оргазма недостаточно, чтобы забыть, что, возможно, я проживаю свой последний день.

По щеке катится слеза и, сорвавшись, приземляется на его кожу.

Не хочу умирать.

***

Подготовка кажется чем-то нереальным. Я еще никогда в жизни не готовилась к драке, про битву вообще уже молчу. Но именно этим мы и занимаемся.

Последнее ура, последнее противостояние лицом к лицу с теми, кто пытался убить нас. Противостояние родному брату Шестого.

Брат против брата, и к концу вечера живым уйдет только один из них.

Это должен быть Шестой.

Им просто обязан стать Шестой.

Если же нет, то мы оба умрем, а они выиграют. Они разыщут Пятого и Седьмого и прикончат и их.

Но, как бы не обернулось дело, сегодня вечером история киллеров закончится.

Вполне вероятно, что сегодняшний вечер станет для меня последним на этой земле. Я итак живу взаймы, но странное дело, я очень благодарна за это время.

От пережитого у меня остались шрамы и ночные кошмары, но все остальное было просто волшебно. Измененная и запутавшаяся, я уже не тот человек, что раньше. Я смирилась со своей новой личностью и утратой старой себя. Я готова убивать, что еще сильнее обагрит мои руки кровью, но надеюсь, что в итоге я останусь рядом с этим человеком, в которого так по-глупому влюблена. Нездорово и извращенно. Сломлено и нездорово. Теперь меня нельзя назвать хорошим человеком. Я живу в психологии зла, вынуждена подстраиваться под нее. Находясь в окружении монстров, я и сама стала одним из них. Не такая как они, но сумасшедшая версия прежней меня. Убивать мне по-прежнему тяжело, но сомнения касательно убийства с целью самозащиты уже испарились.

Я уже говорила ранее — я готова на все, лишь бы выжить. И я сделаю все, что нужно, чтобы убедиться, что в конце сегодняшнего вечера именно мы будем теми, кто останется в живых.

Я подхожу к сумке и ее содержимому. В ней лежит пять пистолетов с полностью заряженными магазинами. Тут только «Глоки», и все они одинаковые. Три ножа, куча кабур и несколько необычных видов оружия, выделяющихся из привычного ассортимента, типа ножика для колки льда.

В сумке, лежащей на кровати, собрана взрывчатка, которую наспех соорудил Шестой. Не знаю из чего он ее состряпал, но знаю, что никаких улик не останется, когда она будет использована.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, когда Шестой начинает натягивать на меня бронежилет.

— Это на всякий случай.

— Нет, это же твой, — возражаю я и пытаюсь снять жилет.

Шестой хватает меня за руки, и я в замешательстве смотрю на него.

— Тебе он нужнее, чем мне.

— Но почему?

— Потому что это единственный способ, каким я могу защитить тебя там.

Глаза застилают слезы.

Защитить меня? Слова звучат незнакомо, особенно из его уст.

Я сдергиваю жилет и протягиваю его обратно Шестому. Слезы жгут глаза.

— Я пушечное мясо. Какая разница, убьют меня или нет?

Обхватив меня пальцами за подбородок, он вынуждает меня откинуть голову и посмотреть на него. Это очень яростно, энергично и больно.

— Никто не убьет тебя, кроме меня.

— Почему? — спрашиваю я срывающимся голосом.

Губы Шестого касаются моих.

— Потому что ты моя. Не забывай, только я скажу, когда и где. Только я.

С его губ срывается прерывистый вздох, и он отстраняется. Желваки на его щеках ходят ходуном, пока он идет к кровати.

Моя.

Моя.

Его…

Я принадлежу ему и никому больше.

Проведя месяц рядом с Шестым, я влюбилась в него. Возможно, только возможно, Шестой тоже влюбился в меня.

Если уж на то пошло, он же говорил, что способен любить и что любил когда-то.

Будет ли слишком самоуверенно надеяться, что любовь Шестого может спасти меня? Или мои придирчивые вопросы уже озвучили ответ «нет»? Когда дело касается работы, киллеры совершенны. Я — аномалия. Я — непредсказуемый фактор, который будет искоренен, когда от него не будет больше пользы.

Шестой рассказывал, как все это будет, но неужели будет наглостью желать прожить рядом с ним еще несколько лет?

Я натягиваю футболку поверх бронежилета, чтобы прикрыть его, а сверху надеваю курточку. Под двумя слоями ткани жилет практически незаметен.

— Вот, — говорит Шестой, привлекая мое внимание, хватает меня за куртку и разворачивает вокруг своей оси.

Я чувствую себя несколько странно, когда он заталкивает что-то мне за пояс. Прежде чем я успеваю дотянуться себе за спину, Шестой начинает набивать мои карманы.

— Что это такое? — интересуюсь я, наконец, добравшись до желаемой цели.

Мои пальцы касаются холодного металла. Ствол, рукоять, курок — один из «Глоков» Шестого.

— Ты выдаешь мне оружие? — удивляюсь я. Шестой никогда не давал мне оружие, пока не начиналась заварушка.

— Да.

Сначала жилет, потом пистолет и карманы, набитые патронами? Он готовит меня, чтобы я могла защитить свою жизнь.

Жизнь, которую он намеревался у меня отобрать.

***

Потребовалось немало дней, чтобы выяснить, где они скрываются, но все равно, это оказалось не так уж и сложно выяснить. Первая и Девятый не столько прятались, сколько отдыхали. Они, видимо, считали, что избавились от четырех киллеров и им предстоит разобраться только с двумя, поэтому праздновали свои успехи.

Заносчивые.

Самоуверенные.

Руки у меня дрожат, поэтому я делаю глубокий вдох, стараясь унять эту дрожь. Нервозность нисколько не скрывает того, как я ощущаю себя, когда шагаю прямо в пасть ко льву. Я же самая обычная женщина. Я не киллер, но, тем не менее, я стою рядом с одним из них, при этом являясь ему неким подобием ровни. Не позади него, прячась за его спиной, а рядом с ним. Перед ним.

Перед зданием стоят два охранника, хотя странно, что киллеры нуждаются в охране.

Впрочем, может, это не охранники, а просто пушечное мясо. Эдакая «человеческая» сигнализация из массы окровавленных трупов.

Шестой делает два выстрела из своего пистолета с глушителем, и они замертво падают на землю.

Камер нигде не наблюдается, но, когда мы приближаемся к зданию, Шестой внезапно замирает.

— Бл*.

— Что такое? — пугаюсь я, замерев на месте.

— Агенты.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что они либо подкупили остальных, либо это кто-то сверху дергает за ниточки.

Оба варианта не сулят нам ничего хорошего. Если они переманили остальных, то сколько же там сейчас народу? И реально ли теперь нам найти безопасное место?

Здание оказывается старой фабрикой. Впрочем, на первом этаже есть все несколько дверей. Стены второго и третьего этажа сделаны из стекла, и многие окна разбиты.

— Как думаешь, сколько их там? — интересуюсь я.

Шестой качает головой.

— Давай-ка выясним.

Металлическая дверь оказывается тяжелой, скрип ржавых петель эхом прокатывается по коридорам. Своего рода звонок для тех, кто находится внутри. Иначе и сказать нельзя. Остается только надеяться, что они решат, что это вернулись те парни, что стояли снаружи.

— Мать твою, Пит, — раздается чей-то голос. Затем слышатся шаги, и Шестой поднимает пушку. — Может, хватит уже бе...

Пуля попадает говорившему прямо в глаз.

Мужчина издает булькающий звук, кровь ручьем струится из пустой глазницы, а потом он как подкошенный падает на пол.

По пищеводу поднимается волна желчи. Зрелище оказалось слишком ужасным, даже после всего того, что я уже успела повидать.

Дальше мы двигаемся крадучись — никаких разговоров, бесшумные шаги и осторожные движения. Шестой приканчивает еще троих агентов, прежде чем мы находим лестницу и начинаем подниматься наверх.

Вскоре в поле нашего зрения оказываются полы из широких деревянных досок и металлические балки, высотой в два этажа.

Едва заметные следы на полу указывают на то, что когда-то здесь стояло крупное оборудование. Повсюду валяются газеты — они кучами лежат в углах, их клочками усеян весь пол.

Полностью открытое пространство, освещаемое большими мигающими лампами. Часть из них не работает, оставляя затененные участки.

В центре помещения стоит большой стол и несколько стульев. Тут есть даже диванчик. На столе стоят компьютеры, за ними сидят Первая и Девятый.

— Таки нашли нас, — доносится голос Девятого, хотя он даже не посмотрел в нашу сторону.

Вероятно, снаружи все-таки были камеры.

Шестой нацеливает пушку на Первую, но прежде чем он успевает выстрелить, позади нас кто-то появляется, взяв меня на мушку.

— Ты же не думаешь, что мы не подготовились? — язвит Первая, изогнув губы в самодовольной улыбке.

Шестой сжимает челюсти. Нам не удалось обнаружить только этого отбившегося от остальной команды агента, по крайней мере, так казалось.

— Ступай, — велит Девятый стоящему позади меня мужчине, отсылая своего телохранителя.

— Сам не в состоянии прикрывать свою спину? — спрашивает Шестой. — Так сильно обленился?

— Ты жив, — с непроницаемым выражением лица отмечает Девятый. — Не думал, что такое возможно, после того как ты бросился в океан спасать свою зверушку.

— Тебе лучше других известно, что я не умру так легко.

Взгляд Девятого становится тяжелым.

— Нет, тебе вечно удавалось избежать смерти. Ты как кошка, — Девятый поднимает руку, целясь в Шестого. — Давай проверим, а вдруг ты уже использовал свои девять жизней.

— После всего ты хочешь закончить все вот таким образом?

Губы Девятого дрогнули.

— Что-то задумал?

— Ты и я. Давай закончим битву, которую начали десять лет назад.

Шестой вытаскивает пистолет и бросает его на пол.

Девятый следует его примеру и тоже бросает свой пистолет на пол.

— Отлично. Тебе не помешает напомнить, кто из нас лучше, прежде чем я убью тебя.

Сорвавшись с места, Шестой на полной скорости бросается к Девятому и ударяет его плечом в живот, вынуждая отступить.

Девятый бьет Шестого по спине, пытаясь вынудить отпустить его. Когда Шестой уступает, они начинают танец, демонстрирующий боевое мастерство. Блоки, увертки — матч равных соперников.

Девятый наносит первый удар, от которого голова Шестого запрокидывается назад.

У меня сжимается сердце, пока я наблюдаю, как эти двое дерутся. Битва не на жизнь, а на смерть, и победитель в этой битве определит и мою судьбу.

Шестой обещал мне пулю в лоб, но боюсь, что Девятый и Первая заставят меня помучиться.

Оглянувшись на Первую, я замечаю, что она не следит за ходом драки. Она улыбается мне, а в руке у нее пушка, с помощью которой она убила четверых киллеров и Джейсона.

Пистолет 45 калибра.

Первая держит пистолет в вытянутой руке и целится мне в голову.

— Наконец-то наступил момент, когда я прикончу тебя, игрушка.

Я даже не дрогнула. Я смотрю в дуло пистолета не в первый раз и уверена, что не в последний. Но, как бы то ни было, у нее передо мной преимущество. Я увлеченно следила за ходом драки и не обратила внимания на то, чем была занята эта прошмандовка.

Жизнь не должна заканчиваться вот таким образом, и моя так точно не закончится. Уж от ее руки я точно не собираюсь помирать.

Шестой слишком далеко. Он всецело поглощен дракой с Девятым, и пока непонятно, кто выйдет из нее победителем.

Вероятно, наивно надеяться, что Шестой выберется из любой передряги и всегда будет спасать меня, вплоть до того дня, пока не прикончит меня сам.

Предвидя, что Первая выстрелит, я падаю на землю и вытаскиваю пистолет, который Шестой заткнул мне за пояс джинсов. Оба наших с ней выстрела прогремели одновременно.

Пуля оцарапала мне руку, а от грохота мозг разорвало от обжигающей боли, но я не свожу взгляда с Первой, которая находится в противоположной части комнаты. Падая, я больно ударилась, но заставила себя сразу же встать. Вскочив, я направляюсь к ней, не выпуская пистолет из руки. Первая морщится, в неверии глядя на меня. Одну руку она прижимает к животу, а во второй у нее пистолет, который она снова нацеливает на меня. Я задерживаю дыхание.

Она стреляет мне прямо в грудь, и сила выстрела буквально сбивает меня с ног. Боль просто адская, мучительная, но, тем не менее, я выжила. Пуля даже не зацепила кожу.

Округлив глаза, Первая уставилась на дырку, из которой не течет кровь, и только теперь осознала, что на мне защитный бронежилет.

Еще один щелчок!

Ничего.

Ее губы дрожат от гнева, пока она снова и снова нажимает на курок.

Но силы покинули ее вместе с кровью, текущей вниз по телу, и в итоге она опустилась на колени на пол. Когда я очутилась в паре шагов от Первой, она снова попыталась выстрелить, не обращая внимания, что затвор вернулся в исходное положение.

— Ты же знаешь определение безумия, да?

Я поднимаю руку с пистолетом, целясь ей в голову.

Первая оглядывается на дерущихся мужчин.

— Девятый!

Я проследила за ее взглядом и едва удержалась от вскрика. Шестой лежит на полу и пытается встать, а Девятый навис над ним. Сердце будто тисками сдавило, а в желудке все буквально перевернулось.

Я же знаю порядок рангов. Девятый — лучший.

Но Шестой, мой Шестой, лучше. Он просто должен быть лучше.

Он обязан выиграть.

Девятый вскидывает свою окровавленную, разукрашенную синяками голову и на его лице отражается гнев и презрение.

— Серьезно? — шипит он. — Да ты совершенно лишилась своих навыков, если это насекомое победило тебя. Я раздавлю ее, как только покончу со своим братцем, но ты наверняка к тому времени будешь мертва.

Его голос начисто лишен эмоций, ни капли той теплоты, свидетелем которой я была ранее, или хотя бы признаков, что он будет скучать по ней.

Скорее это раздражение, что игрушка в его игре потерпела поражение.

Тем временем позади него Шестой сумел встать. Из многочисленных порезов на лице струится кровь. Он бросается вперед, обхватывает шею Девятого одной рукой, а второй рукой наносит сокрушительный удар по ребрам, от чего те трещат.

Я разворачиваюсь к Первой. Она вытянула руку, силясь дотянуться до другого пистолета, но до него слишком далеко.

— Похоже, что в итоге ему плевать на тебя, — ухмыляюсь я, глядя на нее.

Первая улыбается, с вызовом глядя на меня.

— Тебе слабо нажать на курок.

— Уверена? — уточняю я и кладу палец на курок.

— Ты же не киллер. Тебе не под силу завершить то, что начал твой выстрел, произведенный в целях самозащиты и самосохранения.

В ответ я лишь пожимаю плечами.

— Может быть, а, может быть, Шестой повлиял на меня.

Первая фыркает.

— Ты просто ничтожная игрушка. Киска, с которой он поиграет, потрахает, перед тем как убить тебя.

— Думай, что хочешь. Это не помешает ему прикончить Девятого, не помешает мне прикончить тебя и не помешает нам с Шестым уйти вдвоем. После того, что только что сказал Девятый, очевидно кто из нас игрушка, и это точно не я.

Я испытываю извращенное удовольствие от печали, отразившейся на ее лице, когда она осознает, что я права. А потом я нажимаю на курок.

Грохот выстрела раздается уже после того, как пуля врезается ей в череп и, взорвавшись, выходит из затылка. Лицо Первой расслабилось, глаза закатились, и она рухнула на пол.

В ушах зазвенело, и все отошло на задний план, кроме реальности случившегося.

Я убила ее.

Убила Первую.

На меня накатила волна тошноты, а руки задрожали, и эта дрожь распространилась по всему телу. Я мысленно уговариваю себя, что все в порядке, ведь она пыталась убить меня не один месяц, но эти увещевания не отменяют того факта, что то, что я сделала, противоречит многим моим принципам и убеждениям.

На работе я постоянно имела дело со смертью, но, когда я сама стала ее источником, особенно вот так хладнокровно, это совсем другое дело. Я чувствую себя ужасно, хотя в то же время на меня накатило огромное облегчение.

У меня вырвался кудахтающий смешок, мышцы расслабились от сковывающего меня напряжения, и тут дала себя знать жгущая боль в руке.

Первая мертва, а Шестой прикончит Девятого.

Нам наконец-то не придется постоянно куда-то бежать.

Шестой.

Я заставила себя отвести взгляд от тела Первой и поискать глазами Шестого.

Тишину разорвали грохоты выстрелов, и я оцепенела от страха. Округлив глаза, я ищу взглядом оставшегося стоять мужчину и мысленно молюсь, чтобы им оказался Шестой.

Я с трудом выдыхаю, когда вижу, что посреди комнаты стоит Шестой, а Девятый лежит на полу в паре шагов от него. Коснувшись пола, пистолет, отброшенный Шестым, громко лязгнул, а сам Шестой повернулся ко мне.

Он жутко избит и даже стоит с трудом, но судя по виду Девятого, за исключением дырок от пуль, тот пострадал не меньше.

Я подбегаю к Шестому и обхватываю его руками за талию.

— Шестой!

Шестой спотыкается, и с его губ срывается рваный вздох.

— Ты в порядке? — я прохожусь взглядом по всем его ранам.

Шестой качает головой.

— Но я буду. Нам необходимо уничтожить это место и выбраться отсюда. Немедленно.

— Сумка в правильном месте? — спросила я, бросив взгляд на сумку, стоящую в другом конце комнаты.

Шестой кивает и, засунув руку в карман, вытаскивает маленький детонатор.

— В этой сумке достаточно взрывчатки, чтобы до основания разрушить это здание и заставить его пылать не один день. Все доказательства канут в лету.

— Идти можешь?

— Мне не впервой, — Шестой делает несколько неуверенных шажков, а затем опирается рукой о мои плечи. — Возможно, мне понадобится твоя помощь. Так плохо дело обстоит впервые.

— Все равно, это хороший конец.

Шестой вопросительно выгибает бровь.

— То есть?

— Ты победил.

— А ты сомневалась? — спрашивает он, и его брови удивленно взлетают вверх.

— Сомневалась? — я качаю головой. — Ни капельки. Боялась ли? Да, боялась.

Шестой обхватывает меня ладонью за подбородок и вынуждает задрать голову вверх, после чего прижимается губами к моим губам. Острый запах ржавчины от покрывающей его крови не мешает моему сердцу трепетать.

— Пойдем, — Шестой тянет меня к двери, по пути наклонившись, чтобы подобрать с пола один из пистолетов.

Я бросаю последний взгляд на тела Девятого и Первой. Я даже ожидаю, что они могут встать, но этому не суждено случиться.

Шестой убил родного брата, чтобы спасти не только себя, но меня и остальных киллеров.

Я боюсь, что нас ожидает знатная перестрелка, прежде чем мы выберемся оттуда, но ничего не происходит. У Девятого и Первой оказалось слишком мало охраны, и Шестой избавился от большинства из них еще по пути туда.

Все равно как-то жутковато, особенно от того, что мы знаем, что один из них все еще жив и то ли сбежал, то ли где-то прячется.

Мы садимся в машину так, как будто ничего не случилось. Как будто это не мы только что убили двух лучших правительственных киллеров.

Желудок скручивает от страха, так как я боюсь, что за нами кто-нибудь погонится, как это было последние несколько месяцев.

Шестой включает двигатель и жмет педаль газа. Когда мы отъезжаем на несколько кварталов, он достает детонатор и нажимает на кнопку.

Грохот стоит просто нереальный, хотя мы в километре от места взрыва. В зеркале заднего вида я вижу, как на землю падают обломки, а в небо вздымается стена огня.