ГЛАВА 13

Она редко надевала белое. Белое, считала Стефани, – цвет, более подходящий для молодых девушек, а когда она была молодой девушкой, ей приходилось носить более практичные расцветки, поскольку она вела полную хлопот жизнь дочери викария. Она носила только серое, коричневое и черное. Весь прошлый месяц она носила платья цветов, подходящих, по мнению герцогини и самой Стефани, к ее рыжим волосам.

Но сегодня Стефани надела белое платье – белый атлас, тяжелый от нашитых на него жемчужин. Белые цветы с зелеными листьями были вплетены в ее волосы. На ней были белые туфли и перчатки. В руках она сжимал букет из золотистых роз.

Герцогиня внимательно осмотрела ее с ног до головы и одобрительно кивнула.

– Вы действительно выглядите очень мило, – сказала она. – Вы – невеста, которая была бы под стать самому принцу, Стефани.

– Мама…

Она оставалась холодной до самой глубины сердца. Холодной от ужаса, поскольку прекрасно осознавала, что совершает ошибку. Но все это было неизбежно. Внезапно с почти детской яростью ей захотелось, чтобы ее мама и отец были рядом. Ей хотелось, чтобы ее обняли, чтобы она могла выплакаться. Она была такой холодной. Целый месяц ее окружал холод. Холод и доброта, такое невозможное, но оказавшееся вполне реальным сочетание.

Но это только из-за нервов вещи предстают перед ней в подобном свете. Это Стефани осознавала отчетливо, несмотря даже на захлестнувшую ее панику. Внезапно губы ее светлости дрогнули, глаза сверкнули, и она порывисто шагнула вперед – впервые Стефани видела, чтобы герцогиня повела себя таким образом, можно сказать – импульсивно.

– О, дорогая, – сказала она, обнимая Стефани и прижимаясь к ней холодной щекой. – Сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын. И будь счастлива сама.

Уже через мгновение она снова стояла рядом и выглядела как всегда холодно и величественно.

– Ну, вот, – сказала она. – Я чуть не смяла твой букет. Извини. Твой кузен ждет тебя внизу, а мне уже пора в церковь. Меньше чем через два часа к тебе перейдет мой титул, Стефани. Носи его гордо, как это делала я. Но я уверена в тебе. Ты много трудилась последний месяц. Ты превзошла мои самые смелые ожидания.

И с легкой улыбкой герцогиня удалилась.

Кузен Гораций восхищался происшедшими в ней переменами и напоминал о том, какой невероятной удачей было заполучить герцога в мужья. Его светлость оказал ей доверие, за которое она должна испытывать благодарность до конца дней своих. И она также должна помнить, что начиная с сегодняшнего утра – как только церемония будет закончена и все подписи поставлены – она может не беспокоиться о наследстве. Она станет исключительно богатой женщиной.

Она должна, было ей сказано, чувствовать себя счастливейшей и удачливейшей женщиной в мире.

Она чувствовала холод в сердце.

И ей становилось все холоднее, пока они ехали к церкви Святого Георга и шли по проходу, проложенному в толпе тех, кто собирался снаружи, чтобы поглазеть на великосветскую свадьбу. И ей не стало теплее, даже когда они оказались внутри и заиграл орган, и она обнаружила, что скамьи заполнены сливками общества. Где-то в этой толпе – она даже не пыталась найти их глазами – были два ее единственных друга, наверняка напуганные и смущенные обществом, в котором оказались. На свадьбе было только два ее друга. Она встретила их две недели назад, но с того времени даже не попыталась увидеться с ними снова.

И тут она увидела его. Он ждал у алтаря. Он смотрел, как она идет по проходу, опираясь о руку кузена Горация. Он держался прямо и гордо и выглядел таким же холодным, какой она чувствовала себя. Он был весь в белом с серебром. Впервые она видела мужчину, одетого в белое. Он выглядел великолепно. И холодно.

Но его глаза, его серебристые глаза, обожгли ее холодным огнем, когда она подошла ближе.

Она стояла позади него, собранная, как в те дни, когда была гувернанткой, и гордая той ношей, что ей предстояло нести – как и учила ее герцогиня. Она произносила слова, которые ей было велено произнести. Она слушала, как он произносит то, что должен был произнести. Ее рука была зажата в его руке – неожиданно теплой и твердой, несмотря на его холодный вид. Она смотрела, как он надевает ей на палец незнакомое яркое золотое кольцо, которое с трудом прошло через сустав пальца. Она подняла лицо навстречу его поцелую – теплые сомкнутые губы легко коснулись ее собственных, когда вокруг них раздался невнятный гул поздравлений.

Она стала его женой.

Она стала герцогиней Бриджуотерской.

Ее наследство было спасено.

Она чувствовала себя холодной, как мраморный пол церкви.

Она поняла, почему так боялась этого замужества всю прошлую неделю и даже дольше. Не только потому, что она отдала свою свободу человеку, которому не была нужна и который женился на ней из чувства долга. Не только потому, что она приносила собственную индивидуальность в жертву титулу герцогини. Не только потому, что она чувствовала себя связанной правилами, которым была обязана следовать каждую минуту. Не только потому, что она на огромной скорости перенеслась из скучного, но знакомого мира в пугающий новый. Не только по всем этим причинам.

Потому, что она любила его – и не встречала взаимности.

Если бы ей удалось остаться равнодушной к нему, думала она, испытывать лишь благодарность и чувство долга, остальное можно было бы перенести. В конце концов, какой свободой она располагала последние шесть лет? И была ли она счастлива и уважаема?

Но она не сумела остаться равнодушной…

А потом служба закончилась, и все подписи были поставлены, и она снова шла по проходу, и ее рука лежала на руке мужа. Всюду, куда бы она ни посмотрела, были улыбающиеся лица. Кора, которая сидела на передней скамье, откровенно шмыгала носом и утирала покрасневшее от слез лицо большим белым носовым платком, взятым у Фрэнсиса. Дженнифер, позади нее, улыбалась и смахивала слезинки. Габриель часто моргал. Мириам, сидевшая в последнем ряду, широко улыбалась и одновременно плакала.

А потом они оказались снаружи и были встречены шумными криками и двусмысленными замечаниями небольшой толпы, собравшейся там. Ее муж провел ее к ожидающей карете, помог сесть и забрался сам. Карета рванула с места на большой скорости, как только первые гости начали выходить из церкви. Свадебный завтрак должен был происходить в городском доме герцога – Стефани никогда не была там, хотя ее вещи вместе с горничной были перевезены туда еще до того, как она уехала в церковь. Герцог и герцогиня должны попасть туда раньше гостей, чтобы принять их по всем правилам.

По всем правилам.

– Дорогая, – сказал ей муж, беря ее за руку и кладя ее поверх своей, так что новое обручальное кольцо ярко засияло, – ты выглядишь сегодня еще прекраснее, чем, как мне казалось, вообще может выглядеть женщина. Хочу, чтобы ты знала, что я горжусь тобой.

Да, она прекрасно выучила все положенное – за исключением одной или двух ошибок, ее не в чем упрекнуть. Но они будут повторяться все реже и реже, пока со временем не исчезнут вообще.

– Я старалась, – сказала она. – И приложу все усилия в дальнейшем, чтобы вы и дальше могли гордиться мной, ваша светлость.

Он накрыл ее руку своей свободной рукой.

– Стефани, – тихо произнес он, – меня зовут Алистер.

– Да. – Она на мгновение закрыла глаза, очарованная обманчивой близостью, вызванной теснотой кареты и мягкостью его голоса, представляя, будто в нем звучит нежность. – Алистер.

– Нет ничего не правильного в том, чтобы муж и жена называли друг друга по именам.

– Действительно. – Она снова открыла глаза. – Если нет ничего не правильного, значит, это можно себе позволить.

Она надеялась, что он не услышит в ее голосе горечь, которую она изо всех сил старалась скрыть.

Все по правилам.

Что ж, хорошо. Пусть все будет по правилам.

Он намеревался остаться в Лондоне вместе с молодой женой до конца Сезона. Это даже следовало сделать. Как герцогиня Бриджуотер, она должна была быть представлена ко двору королевы. Мать выступила бы ее рекомендательницей. И она должна была утвердиться в ее новом положении – как его жена и хозяйка. Им следовало дать несколько приемов – обед, званый вечер и один большой бал. К тому же у нее были собственные дела. Теперь она стала полновластной владелицей Синдон-Парка и состояния, оставленного дедом.

Да, им следовало остаться, как он когда-то и предполагал. Но Лондон, кажется, начал ее раздражать. Его самого город определенно раздражал. Ему вдруг захотелось оказаться как можно дальше отсюда, от светских обязанностей. Ему захотелось увезти ее в деревню. Он хотел остаться с ней наедине, хотя это, возможно, опрометчивое желание. Она ненавидела его. Она ни разу не улыбнулась ему, хотя это был день их свадьбы, и она улыбалась всем вокруг. Даже когда она подошла, чтобы стать возле него у алтаря, она не улыбнулась.

А он сам? Он не был уверен, что улыбался. Он был захвачен сильными эмоциями, которые пытался удержать под контролем. Половина сливок общества смотрела на него – или на нее. Скорее, на нее. Все смотрят на невесту. Кому интересен простой жених? Нет, он совсем не был уверен, что улыбался в тот момент.

Когда он поднялся со своего места на завтраке в честь бракосочетания, чтобы обратиться к гостям, он объявил, что увозит герцогиню в Уайтвик-Холл в Глочестершир завтра же утром. Он не посмотрел ни на мать, ни на жену, чтобы увидеть их реакцию. Он поблагодарил гостей за то, что они пришли на свадьбу и на завтрак и сделали этот день особенным для него.

– Я немедленно отошлю твоей служанке распоряжение, чтобы она не распаковывала твои вещи, – тихо сказал он Стефани, когда снова сел. – Она вынет только то, что тебе понадобится на сегодняшний вечер и завтрашнее утро.

Завтра она окончательно станет его женой, думал он, глядя, как яркий румянец заливает ее щеки.

– Да, ваша… – она начала. – Да. Спасибо. Он подумал, не совершает ли глупость. Лето в Уайтвике покажется очень длинным, если они так рано переедут туда. Они, конечно, смогут пригласить гостей пожить у них или сами съездят в Брайтон на несколько недель. Но большую часть времени им придется провести наедине друг с другом. Был ли хоть какой-то шанс сделать брак удачным, если они подобным образом начинают его? Он сомневался в этом. Похоже, их отношения только ухудшились за месяц помолвки. Последние четыре дня – со дня того ужасного пикника – между ними не было ничего, кроме холодной вежливости.

Он знал, что это его вина. Когда-то он страстно мечтал о браке, который принесет любовь, теплоту, дружбу, счастье в его жизнь. Но об этом оставалось только мечтать. Воспитание, которое он получил, было направлено на то, чтобы превратить его в уважаемого, всегда собранного человека из высшего общества. Конечно, в его жизни была любовь – определенная привязанность, которую испытывали друг к другу он и его родители, его брат и сестры. Но любовь эта всегда была немного отстраненной и, конечно, занимала последнее место в его жизни после чувства долга и чувства собственного достоинства.

Он был способен испытывать любовь. Он всегда чувствовал это, и с особенной болью – сейчас. Но его никогда не учили, как показать свою любовь – или как вызвать ответную.

Он вызывал у Стефани уважение, благодарность и покорность, основанные на ложных представлениях о нем. Но не более. Она ненавидела его, хотя, как он догадывался, должна была вместе с тем испытывать чувство вины, и вполне могла провести остаток жизни, борясь с этой ненавистью. Он не сомневался в том, что женился на почтительной герцогине. Но он не хотел почтения. Он хотел любви. Может, думал он, в Уайтвике… Но времени на мечтания не оставалось. Их ждали гости, которых следовало развлекать весь день и начало вечера. Он почти не видел жену и не успел сказать ей ни слова. Он мимоходом замечал, как она беседует с его родственниками, его друзьями, своими друзьями. Она во многом повторяла величественную манеру держаться, свойственную его матери, но привнесла в нее собственное очарование и красоту. Он сам переговорил с таким количеством людей, какое позволило время.

Конечно, все было правильно в том, что они с женой разделились, чтобы занять гостей. Так все бы и продолжалось, если бы не его импульсивное решение уехать утром в Уайтвик. Как он догадывался, уже был послан гонец, чтобы очертя голову помчаться в имение и задать слугам жару перед его неожиданным появлением. Он не сомневался, что несколько дней в доме будет царить паника.

Мысль об этом вызвала у него на лице улыбку.

Но наконец он остался с ней наедине. Они поужинали вдвоем, сменив свадебные наряды на вечерние туалеты. Они заняли друг друга беседой, как любая другая благовоспитанная пара. Они продолжили разговор в гостиной, до и после того, как сначала она, а потом он сыграли друг для друга на фортепьяно. Они вместе выпили чаю.

А потом он провел ее наверх, к ее комнатам, поцеловал руку и сказал, что окажет себе честь навестить ее через полчаса.

Он прошел в свои комнаты и сел на стул в гардеробной. Он оперся подбородком о согнутые в локтях руки. Он закрыл глаза.

И вспомнил, какой она была в ту ночь в гостинице. Такая теплая, красивая, приглашающая и ждущая – как ему казалось. Он задумался над тем, как бы все повернулось, если бы она была той, какой выглядела. Она уже месяц была бы его любовницей. Они были бы очень близки. Устал бы он от нее уже/ Устал бы он от нее когда-нибудь?

Глупая, абсурдная мысль. Она не была такой И он не может больше думать о ней только с точки зрения сексуальных отношений. Она теперь его жена, его спутница жизни.

Он глубоко вздохнул и с шумом выдохнул воздух. Пора позвать слугу. Нельзя заставлять ее ждать дольше назначенного времени. Она, наверное, нервничает.

Она не боялась. Было бы глупо для женщины двадцати шести лет испытывать страх перед физическим процессом, который, наверное, станет для нее таким же привычным, как дыхание за следующие месяцы и годы. Она напомнила себе, что должна радоваться, что с ней это вообще случилось. В прошлом она не ожидала, что это когда-либо произойдет. Она всегда этого хотела. Она всегда хотела иметь детей – даже очень сильно.

Он был мужчиной, которого она находила физически привлекательным. Он был мужчиной, которого она любила. Она не боялась.

Ей лишь хотелось, чтобы он остался просто мистером Мунро. Мистер Мунро ей понравился Он был таким добрым. Он бы тогда принадлежал к ее миру. Ей бы не пришлось меняться. Ей бы не приходилось контролировать каждое свое слово и движение, чтобы быть уверенной в том, что все, что говорится и делается, – по правилам. Ей не пришлось бы почти возненавидеть его из-за того, что она жила в постоянном страхе опозориться и вызвать его неодобрение.

Она действительно почти его ненавидела. Но она также любила его.

Сегодня ночью она будет настоящей герцогиней, такой, какой он ожидал увидеть – спокойной, изящной, бесчувственной. Это не будет слишком сложно. Она же не боится, в конце концов.

Она приветствовала его спокойной улыбкой, когда он постучал в двери и вошел. Она стояла спокойно, пока его глаза скользили вниз – от распущенных волос по шелковой ночной сорочке, украшенной кружевом, до босых ног.

– Входи, Алистер, – сказала она. – Позволь мне налить тебе бокал вина. – Она позаботилась о том, чтобы вино заранее прислали. Она налила бокал и себе тоже, после чего протянула ему его вино. Ей хотелось, чтобы он увидел, что ее руки не дрожат, что она – не какая-нибудь дрожащая девчонка-невеста, недостойная своего нового положения.

– Тогда, может, мы выпьем за наше здоровье? – спросил он. – И за наше счастье, Стефани? Значит, за наше здоровье и счастье.

Он поднял свой бокал.

Она коснулась его бокала своим, и они выпили. Он смотрел на нее, пока они делали это. Ей захотелось, чтобы он улыбнулся. Она и сама хотела улыбнуться ему. Но она не станет рисковать – вдруг ее поведение покажется ему кокетливым.

– Возможно, – сказал он, – мы будем счастливы. Будем?

Чтобы скрыть, как ее влечет к нему, она взяла его пустой бокал и поставила рядом со своим, наполненным наполовину, на поднос.

– Я постараюсь, – сказала она, – сделать тебя счастливым, Алистер. Всегда буду стараться. Только скажи мне, как.

Он слегка улыбнулся ей. Уголок рта приподнялся. На лице его было выражение, с которым она раньше не сталкивалась.

– О да, – сказал он. – Ты тоже будешь счастлива, верно, Стефани? Мы попытаемся сделать лучшее, что сможем. И я приложу все силы, чтобы ты никогда не пожалела о том, что произошло сегодня утром – и произойдет вечером. Это будет мой рецепт счастья. Мы оба постараемся.

– Да.

Ей вдруг захотелось провести рукой по его щеке. Но с герцогом Бриджуотерским нельзя позволить себе подобное. Даже если он был ее мужем.

– Тогда пойдем. – Он протянул ей руку, стараясь найти глазами ее взгляд. – Пойдем в постель, Стефани.

– Да, – сказала она.

Она шагнула вперед слишком быстро и немедленно замедлила шаг. Наверное, она все – таки немного нервничала. Поскольку его мать давала ей разъяснения, ей не хотелось задавать вопросы. Возможно, она и не должна была. Должна ли она сама поднять подол сорочки или подождать, пока он сделает это? Должна ли она обнимать его, или руки лучше оставить на кровати? Должна ли она сказать что-то после того, как все закончится, или следует сохранять молчание? Стыдно в ее возрасте знать так мало.

Она решила оставаться пассивной. По крайней мере, так она не наделает ошибок. Может быть, он сам скажет, чего хочет. Она быстро учится, она доказала это за последний месяц. Совсем скоро она выучит, чего от нее ожидают в брачной постели. По крайней мере, она знает, чего он не хочет. Она не забыла урок, который ей преподали в зимнем саду Элизабет.

Он задул свечи, как только она легла. Она была рада этому. Она немного волновалась и боялась. Ее тело слишком долго принадлежало только ей. Даже присутствие служанки смущало ее весь прошедший месяц. Но служанка хотя бы принадлежала к ее полу.

Он лег рядом с ней, придвинулся ближе и поцеловал ее. Так он целовал ее два раза – о поцелуе под дубом в Ричмондском парке она не хотела даже вспоминать. Она должна была быть готова к тому, чтобы испытать то же самое. Ее грудь немедленно напряглась, и она почувствовала смутную боль внизу живота. Она вызвала у него отвращение, когда показала, что чувствует, на балу у Элизабет. Ей пришлось напомнить себе об этом и несколько раз вызвать в памяти унизительные картины. Только не сейчас. Больше этого не должно повториться. Она вцепилась в матрас и старалась перебороть потребности тела.

Должна ли она раздвинуть губы? Его язык уже проник между ними, так что ей не пришлось мучиться над решением этого вопроса. Должна ли она приоткрыть рот? «Скажи мне, что делать», – мысленно умоляла она его. Она приоткрыла" рот.

Ей еще не приходилось носить ночной сорочки, застегивающейся спереди. Но свекровь и модистка настояли именно на этой модели для первой брачной ночи. В своей наивности она не понимала зачем, пока муж не начал расстегивать пуговицы, одновременно целуя ее. На это ушло немало времени.

Его руки проникли вовнутрь, к ее обнаженному телу. Он очень легко водил пальцами и ладонями. Он коснулся ее груди. Она уже давно чувствовала, как грудь напряглась и затвердела. Она с силой прикусила губу, когда его рука накрыла напряженный сосок. Его локоть лежал внизу живота, и она почувствовала сладостное трепетание где-то между бедер.

И вдруг его рука оказалась там, и пальцы легонько проникали внутрь, нащупывали путь. Она с трудом перенесла боль, которую доставило ей это уверенное касание. Она крепко зажмурила глаза и вцепилась руками в матрас. Ей захотелось вскрикнуть. Ей захотелось закинуть на него руки и умолять его остановиться. Но она не знала, чего именно ей хочется. Она с трудом дышала. И от этого всего в ней поднимались смущение и волнение. Она чувствовала, что взмокла.

– Дыши глубже, – тихо произнес он у ее уха. – Расслабься. Ты скоро привыкнешь к этому.

Ей стало стыдно. И это ей приходится говорить! Воздух с шумом вырвался из ее груди. Но тут он оказался сверху нее. Было почти облегчением почувствовать его колени между своих. Она не сопротивлялась, когда он раздвинул ей ноги. Ее сорочка, поняла она, уже оказалась выше пояса. Ей не придется ни о чем беспокоиться. Больше не было никаких скользких моментов.

Против воли она снова затаила дыхание. Его руки оказались позади нее. Она чувствовала, как он устраивается на ней.

И тут он вошел в нее. Она приготовила себя к боли. Но боль пришла не сразу. Она не была готова к таким странным ощущениям – чувству чего-то чужого внутри себя, будто ее тело у нее отнимают. Потом возникла боль, моментальная паника. И глубокое вторжение в ее самые тайные глубины.

Она осторожно выдохнула. Значит, вот как. Вот то, чего она так долго ждала. Единение с мужчиной. Ожидание зачатия. Она стала женщиной. Боль исчезла, с ней ушла паника и странное, неожиданное чувство вторжения. На смену пришло удивление. Удивление от того, что такое вообще может быть. Удивление тому, что он оказался гораздо глубже внутри нее, чем она ожидала. Удивление от того, что исчезли волнение и страх. Она полностью расслабилась.

Это было чудесно.

Она знала, что будет дальше. Или думала, что знает. Она лежала спокойно, позволяя этому произойти, открываясь навстречу его удовольствию и получая удовольствие сама, но так, чтобы не потерять голову от страсти, как это произошло в зимнем саду. Ей захотелось напрячь мускулы, о которых она узнала во время того поцелуя. Ей захотелось сомкнуть их вокруг него и насладиться этим чувством. Она лежала расслабленно и спокойно, пока он снова и снова вонзался в нее. Она чувствовала его жар – над собой, внутри себя. Она чувствовала его тяжелое дыхание в волосах. Она ощущала аромат одеколона, с которым смешивался другой, более сладкий запах.

Ей захотелось обхватить его ногами и прижаться к его бедрам внутренней стороной собственных бедер. Ей захотелось изогнуться, чтобы он вошел еще глубже. Ей захотелось почувствовать под руками мускулы его живота и спины. Она лежала спокойно, распластанная под ним, входя в семейную жизнь.

Его движения ускорились и стали еще глубже, а потом он выдохнул, расслабился, и она ощутила его семя внутри себя. Стефани тяжело сглотнула и постаралась сдержать слезы. Она лежала очень тихо. Ее предупреждали, что ей это может не понравиться. Ее предупреждали, что со временем ей это понравится больше. Но ее не предупреждали, что это окажется самым замечательным ощущением в мире. И ее не предупреждали, что ей захочется заплакать от того, что все закончилось, потому что ей будет хотеться еще и еще, пока… Нет, она не знает, что случится потом.

Она почувствовала внезапный холод, когда он слез с нее и лег рядом. Она почувствовала, как он опускает подол ее сорочки и укрывает ее одеялом. Она почувствовала, как он взял ее за руку. Его рука была очень теплой и влажной. Он все еще тяжело дышал.

– Я причинил тебе сильную боль, дорогая? – спросил он.

– Нет. – Ее голос прозвучал очень высоко. Она постаралась взять себя в руки. – Вовсе нет, Алистер. Надеюсь, я доставила тебе удовольствие. – Она была довольна спокойным, ни к чему не обязывающим тоном, которым произнесла эти слова.

Некоторое время он молчал.

– Мне было приятно, – наконец, сказал он. – Благодарю тебя. Завтра это будет не так больно и не так.., смущающе.

– Я не смущена, – быстро сказала она, поворачивая к нему голову. Но она не различала его до конца в темноте. – Я старалась… Я… Мне понравилось. – Может быть, этого не следовало говорить. – Я надеюсь, что меньше чем через год смогу подарить тебе сына, Алистер.

Он сел на краю кровати, спиной к ней. Кажется, его спина согнулась. Она догадалась, что он оперся локтями о колени. Она видела его пальцы между волосами на голове. И тут он встал, после чего склонился над ней. Она почувствовала, как его пальцы легко касаются ее подбородка.

– Я оставлю тебя, чтобы ты поспала, – сказал он. – У тебя был тяжелый день, а завтра мы проведем все время в пути. Спасибо тебе за сегодняшний день, Стефани – за то, что вышла за меня замуж, за то, что развлекала наших гостей и.., за это. Я постараюсь быть хорошим мужем. Спокойной ночи.

– Алистер, – сказала она, когда он пошел к двери. Но когда он остановился и повернулся, она не нашла что сказать. «Пожалуйста, вернись в постель»? «Пожалуйста, позволь мне рассказать тебе, как прекрасно это было»? «Пожалуйста, позволь мне любить тебя»? – Я тоже постараюсь. Всю свою жизнь.

– Спокойной ночи, дорогая, – сказал он.

– Спокойной ночи, Алистер. «Спокойной ночи, любовь моя».

Она ощущала горечь и боль от того, что окончательное утверждение их брака было позади. Ей было холодно от того, что исчезло тепло его тела. Она чувствовала его запах на подушке и на себе.

Из нее вырвалось первое шумное всхлипывание. Потом она уткнулась лицом в подушку и позволила себе всласть поплакать от жалости к самой себе.

В конце концов, никто не видит, как она теряет достоинство и контроль. Она до смерти устала от достоинства и контроля.

Она не могла понять, почему уже через несколько минут после акта такой невероятной близости она ощутила такое одиночество, какого не испытывала никогда в своей жизни.

Загрузка...