ГЛАВА 3

Компьютерное моделирование лица – вот отправная точка каждого индивидуума, решившегося поспорить с природой с помощью хирургического скальпеля.

В компьютерном каталоге д-ра Каховича имелись сотни разновидностей носов на любой капризный вкус. Трогательно коротенькие и аристократично длинные, тонкие, с изящными горбинками, классические носы Барби – копии органов обоняния всех известных миру секс-символов обоих полов.

– Чаще всего заказывают носы, как у Мадонны, Анны Курниковой или Екатерины Андреевой, – заметив в моих глазах любопытный блеск, снисходительно объяснил он.

– Честно говоря, я в растерянности, – призналась я, рассеянно изучая носы, – не думала, что выбор будет так велик.

– Ну а я вам на что? – улыбнулся Кахович. – Насколько я понял, у вас вообще нет конкретного ви дения нового носа?

Я беспомощно кивнула.

– Это нормально. Многие приходят с собственными эскизами, фотографиями каких-то звезд, даже с компьютерными моделями. Но не все могут объективно оценить свое лицо. Мне приходится спорить, пациентки раздражаются…

– Я думала, что ваша работа – сделать так, как они хотят, – удивилась я.

– Моя работа – сделать так, чтобы было красиво, – мягко поправил он, – можно, конечно, и пойти на поводу. Но тогда, увидев новый нос, они быстро разочаруются и меня же во всем и обвинят. Вот месяц назад на меня подала в суд одна девушка, – Кахович поморщился, – у нее папа казах, а мама – грузинка. В итоге – скуластое лицо, большой рот, азиатский разрез глаз и… огромный нос с горбинкой. А ей хотелось миниатюрный носик, как у телеведущей Анфисы Чеховой. Я ее и так уговаривал, и эдак… Ну не шел ей такой маленький нос при ее лунообразном лице! Но она умоляла, скандалила. А теперь носится по судам. С вами, Алиса, будет значительно проще.

– И как же вы поймете, какой нос нужен мне? – окончательно оробев, спросила я.

– Во-первых, у меня глаз-алмаз, – подмигнул врач, – а во-вторых… Впрочем, сейчас вы сами все увидите. Сначала я попросил бы вас собрать волосы в хвост и сесть вон на тот стул. Я вас сфотографирую.

Я послушно выполнила его просьбу. Фотографировали меня, как уголовницу – сначала анфас, потом профиль, потом ракурс три четверти.

Кахович закачал свежие снимки в компьютер, на экране возникло мое бледное ненакрашенное лицо, и я в очередной раз скептически усмехнулась – ну надо же было уродиться такой дурнушкой.

– Так, посмотрим, что тут у нас, – легкое движение компьютерной мышкой, и на экране поверх моего лица замелькали носы.

Прямые, аристократически удлиненные, с горбинками и без, откровенно кавказские (неужели кто-то сознательно заказывает себе орлиные носы?!), картошкой, кнопочкой…

– Этот, – наконец сказал он, остановив программу.

Я нахмурилась – нос как нос. Даже немаленький. Прямой, широкий.

– Я думала, что это будет что-то поменьше, – после паузы призналась я.

– Алиса, – мягко улыбнулся Кахович, – мы ведь только что об этом говорили. Мало – не значит хорошо. Хотите, расскажу вам одну историю? Дело было в нашей клинике…

Лирическое отступление № 1
ПОЧТИ ГОГОЛЕВСКАЯ ИСТОРИЯ О НОСЕ

В тридесятом царстве-государстве в смутные времена – а именно в Сокольниках на стыке двадцатого и двадцать первого веков – жили-были одинокая женщина Аделина и ее Нос. Да-да, именно так. Ибо сей орган обоняния имел столь внушительные размеры, что существовал не в тандеме со своей несчастной обладательницей, а как независимое, автономное существо. Разросшийся полип, подло паразитирующий на нежном женском личике, горбатый гном, главная цель которого – портить и без того несладкую жизнь Аделины.

В начальной школе ее дразнили Гражданкой Шнобель. В Литературном институте (Ада с детства изливала на бумагу горечь внутренней принцессы, навечно плененной в горбоносый сосуд ее нелепого существа) она получила более интеллигентное прозвище – Адка-Сирано.

Роковое стечение обстоятельств: она была вынуждена мириться не только с мерзким наростом, уродливым поводом для злых шуток, но и с говорящей фамилией – Носова.

При всем этом нельзя сказать, чтобы Аделина была запугана постоянными насмешками и ощущала себя серой мышью. Если не принимать во внимание злополучный Нос, она была созданием очень даже привлекательным и на мужскую индифферентность никогда не жаловалась.

Ада была из тех женщин, которых возраст только украшает. К тридцати пяти годам ее красота достигла апогея своей зрелости. Аппетитная гитарообразная фигурка, умные зеленые глаза, роскошные волосы цвета галочьего крыла.

С кавалерами кокетливая Аделина не тушевалась – мужчин у нее всегда было много. В двадцать лет вышла замуж за однокурсника – поэта с грузинскими корнями – и сменила фамилию-дразнилку на более степенную – Карахадзе (с тех пор те, кто не знал ее в девичестве, думали, что размер носа обусловлен грузинским происхождением). В двадцать пять – развелась, с тех пор предпочитая необременительное одиночество. Примерно тогда же поняла, что профессиональные поэтессы в своей массе либо рожают детишек и завязывают с лирикой, либо тихо спиваются в нижнем буфете Домлита, до самой старости надеясь на обещанный льющейся из сердца рифмой романтический исход. Ада была не из тех, не из других. Быстро сориентировавшись в набирающем обороты капитализме, она создала собственное пиар-агентство и неплохо преуспела. Lamborgini Diablo ей не светил, но на бутерброды с икрой хватало.

Наверное, в таком размеренном поиске счастья и прошел бы остаток ее бесхитростного существования. Если бы не несколько эпизодов, которые имели место быть, когда ей было слегка за тридцать, эпизодов, изменивших всю ее жизнь.

Эпизод номер один носил имя Василий, и в нем было почти два метра росту. Бывший профессиональный баскетболист, ныне успешный спортивный журналист, он пользовался изрядным успехом у женщин и был прекрасно об этом осведомлен. Аделина познакомилась с ним на презентации нового сорта шоколада одной из известных кондитерских фабрик – и в ее агентство, и в его телепрограмму время от времени приходили светские приглашения. Обстановка знакомства располагала к кокетству – ненавязчивый джаз, нарядные люди вокруг, да и одуряющий запах какао-бобов стимулировал выработку эндорфинов. Они обменялись телефонами, и в тот же вечер Василий позвонил. Ада решительно настроилась на новый роман – в предвкушении у нее сладко кружилась голова.

Предчувствие ее не обмануло – они начали встречаться. И вот однажды…

– У тебя такой сексуальный нос, – сказал он, когда после ряда потрясающих свиданий Ада наконец допустила его в святая святых – свою спальню.

– Что? – она отстранилась.

– У тебя сексуальный нос, – с улыбкой повторил Василий, опрокидывая ее на кровать.

Но игривое Аделинино настроение испарилось, как выброшенная на песок медуза. Она нервно почесала кончик носа.

– Что-то не так? – удивился он.

– Нет, просто… Тебя никогда не упрекали в отсутствии чувства такта?

– А что я сказал? Всего лишь то, что у тебя самый огромный нос, какой мне только доводилось видеть у женщин. И мне это чертовски нравится!

Стоит ли говорить, что Аделина, сославшись на головную боль, выставила его вон и больше они никогда не встречались?

Эпизод номер два.

Однажды Аделина спонтанно решила шикануть и позволить себе уик-энд в Париже. Иногда на одиноких женщин вроде нее находит что-то… и они начинают совершать милые безумства, просто так, без всякого повода.

Она пришла в фотоателье по соседству с агентством, чтобы сделать снимок для визы. Настроение было превосходным – не по-апрельски теплое солнце раздавало разомлевшей Москве сладкие авансы, остатки грязного снега испарились с обочин дорог, все девушки, которые могли позволить себе носить мини, это позволили, а у Ады было новое ярко-красное легкое пальто и лаковые сапожки в тон.

– Сделайте так, чтобы я получилась красоткой, – с улыбкой попросила она фотографа, пожилого армянина.

А тот, видимо, встал не с той ноги или вообще был человеком мрачноватым.

– Боюсь, с вашим носом это будет нелегко, – проворчал он, становясь за объектив.

Эпизод номер три.

На улице она встретила бывшую одноклассницу, в прошлом прехорошенькую девушку Олечку, ныне – безразмерную женщину, чьи рыхлые телеса при каждом ее шаге свободно колыхались под бесформенным балдахином.

– Кого я вижу! – обрадовалась Олечка. – Гражданка Шнобель собственной персоной!

Ада вежливо рассмеялась, но давно забытое школьное прозвище неприятно резануло слух. Они проболтали минут десять, не больше. Олечка взахлеб рассказывала о своей семье – подумать только, у нее четверо детей, и это не предел! Аделина рассеянно слушала, изредка вставляя короткие реплики, в то время как на самом деле ей хотелось втянуть голову в плечи, поднять на лицо шелковый шарфик и сбежать домой, к зеркалу, как она делала в школьные годы, когда кто-нибудь пытался ее высмеять. Почему-то созерцание своего лица Аду успокаивало – в зеркале она видела симпатичную девушку, большеглазую, с густыми черными волосами и великолепной кожей. А нос… ну подумаешь – нос…

Кое-как распрощавшись с Олечкой, она дернула домой, но почему-то на этот раз терапевтический сеанс у зеркала не принес ожидаемых результатов. Вместо замылившей взгляд красивой бабы она увидела всего лишь женщину-у-которой-слишком-большой-Нос.

Может быть, все дело было в том, что эпизоды эти следовали один за другим, без убаюкивающих бдительность временных промежутков? Словно по истечении многих лет на нее разом навалились отодвигаемые в дальний угол комплексы.

Вот тогда-то она крепко задумалась. Ей было уже (всего?) тридцать пять лет. Даже по московским меркам она добилась многого. Карьера, деньги, мужчины. Она могла позволить себе продуманный вальяжный эгоизм без всякого ущерба для светлого будущего – ей не было нужды копить и экономить. Самостоятельная женщина в большом городе – казалось бы, живи и радуйся. Так почему она до сих пор не разделалась с досадной оскоминой, со старой занозой, время от времени начинающей болезненно саднить?

Многие Адины приятельницы уже воспользовались услугами пластических хирургов, и никто не пожалел. Одна редакционная девушка исправила оттопыренные уши, другая обзавелась новой соблазнительной грудью… и только Аделина продолжает по старинке сосуществовать с досадной данностью по имени Нос.

… Едва взглянув в ее лицо, врач усмехнулся:

– Странно, что вы раньше не пришли. Дотянули как-то до такого возраста.

Возможно, в его словах было не больше такта, чем в прямом хуке в челюсть. Но именно они стали последней каплей. В ту секунду Ада решила: чему быть, тому не миновать. И подписала согласие на операцию.

Пожалуй, мы не будем упоминать, как по-черепашьи тянулось время после операции, – Аделине все хотелось посмотреть на новый нос, который будет стопроцентной гарантией нового счастья, а врач, посмеиваясь, упрекал ее в нетерпеливости и все говорил, что отек еще не прошел.

Но все-таки настал тот день, когда она торжествующе решила – пора. Вот теперь она выглядит так, как надо, – самый шоколад. И почему она столько времени мучилась? Надо было давно, еще в юности, сделать ринопластику, и тогда у нее не было бы и половины внутренних проблем.

Новый нос Аделины больше не был Носом. Скорее носиком, изящно вылепленным, маленьким, слегка вздернутым – в общем, классическим носом, которым просто обязана обладать каждая девушка, претендующая на титул «красотка».

Редакционные девицы были в восторге – они окружили появившуюся после затяжного отпуска Аду, норовили хоть кончиком пальца дотронуться до ее носа, въедливо выискивали несуществующие шрамы и в один голос убеждали, что похорошела она невероятно.

Аделина решила на некоторое время забыть о своем редакторском статусе, о возрасте – и пуститься во все тяжкие. Она чувствовала себя шикарным автомобилем с отказавшими тормозами и ни в чем не собиралась себе, любимой, отказывать. Она будет ходить на свидания каждый день, встречаться с тем количеством мужчин, с которым пожелает.

Начать она решила с того самого спортивного журналиста Василия, который некоторое время назад стал чем-то вроде катализатора ее сказочного преображения. Тот сразу же ее вспомнил, вроде бы даже обрадовался звонку и согласился встретиться.

После того как десерт был уничтожен, вино выпито, а свеча на столе догорела дотла, он накрыл ее ладонь своей и сказал совсем не то, что Ада втайне желала услышать.

– Не обижайся, но я вызову тебе такси. Мне завтра рано вставать…

– Да ладно, ты же говорил, что в отпуске, – она была до того пьяна, что решилась уличить Василия, будто бы он был не потенциальным любовником, а законным мужем.

– Это так, но… – его взгляд беспомощно заметался по залу. – Адка, ты хорошая баба, но прости, не в моем вкусе.

– Да? А раньше вроде была в твоем, – она усмехнулась нахально, как человек, которому нечего терять, – ты еще сказал, что у меня громадный сексуальный нос, помнишь?

Василий растерялся, на его лбу выступили крошечные бисеринки нервной испарины. Ада втайне получала от его дискомфорта садистское удовольствие.

– Аделина, можно начистоту? Мы ведь люди взрослые…

– Давай, – удивилась она. Он что, собирается признаться, что у него есть жена и пятеро по лавкам?

– Я чуть было в тебя не влюбился, когда увидел в первый раз, – тепло улыбнулся он, – на той презентации. Мы ели шоколад, и ты сама была похожа на конфету. Ты была особенной, не такой, как все. Мне показалось, что ты похожа на грузинскую принцессу.

– Я даже не грузинка, – пробормотала она, – но что изменилось сейчас?

– Не знаю, – пожал плечами он, – ты выглядишь совсем по-другому. Понимаю, что это глупо, ведь мы говорим всего лишь о внешности. Но теперь ты обыкновенная темноволосая Барби, каких в Москве толпы.

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурилась Ада. – Тебе кажется, что новый нос меня… изуродовал?

– Мне не кажется, – печально покачал головой Василий, – Адочка, на твоем месте я бы подал на этого хирурга в суд.

Распрощались они сухо. В дверях он долго мялся, оправлял галстук, встряхивал совершенно сухим зонтом – ему было неловко оставлять ее обиженной. Но Аделина попрощалась со спокойной улыбкой, подставила щеку для поцелуя. Она и не думала обижаться. Скорее пребывала в недоумении.

– Дурак он что ли? – вслух сказала она, когда за Василием наконец захлопнулась дверь.

Может быть, он и был дураком, но с тех пор ее триумфальная личная жизнь словно покатилась с ледяной горки под откос. Это было странно, невероятно, немыслимо, но мужчины больше не пытались сблизиться с экзотической черноволосой незнакомкой. На презентациях к ней подходили разве что ради деловой беседы, ей перестали сигналить автомобили, а старший менеджер Геннадий, который уже несколько лет питал к ней тайную слабость, вдруг ни с того ни с сего переключился на Аделинину секретаршу Нинон.

С тех пор прошло четыре года. Ада по-прежнему живет в Сокольниках, одна. Первое, что замечают гости, впервые попав в ее квартиру, – это огромный фотопортрет, висящий над обеденным столом. На фотографии – Аделина «старого образца», молоденькая, улыбающаяся, с ямочками на щеках, растрепанными кудряшками и… Носом. Впрочем – вот странно – Носа гости обычно не замечают. Смотрят на фотографию, улыбаются молодой Адочке и, умильно покачав головой, говорят:

– А какая же ты все-таки в молодости была хорошенькая!

* * *

И вот наступил наконец день, когда помощница Каховича Жозефина обзвонила нас с целью назначить точную дату операции.

Нам с Ксенией предстояло измениться в один день – четырнадцатого июня. Наташа же ложилась в клинику на два дня позже – и все из-за своей привередливости. Дело в том, что в клинике Каховича была только одна палата класса люкс, которая представляла собой стометровое трехкомнатное пространство с двуспальной кроватью, мини-баром, холодильником, огромным плазменным экраном, мебелью в стиле ампир и космической душевой кабинкой. И надо же какая незадача – в начале июня VIP-палата была занята какой-то отчаянно боровшийся со старением поп-певичкой, в очередной раз латавшей отметины времени и бессонных разухабистых ночей.

Нам досталась уютная чистая комнатка с персиковыми обоями, трогательными тюлевыми занавесками в рюшах и одной прикроватной тумбочкой на двоих. Разложив нехитрые пожитки по полкам и подоконнику, мы уселись каждая на свою кровать и с любопытством друг на друга уставились. Что дальше-то будет? Чем нам занять этот бесконечно длинный вечер?

Завтра в восемь утра меня увезут в операционную, потом настанет и Ксюшин черед.

Почему-то нам было необоснованно весело. Нервозная адреналиновая беззаботность – мы хохотали над плоскими шутками с последней страницы газеты «Комсомольская правда», Ксения рассказала мне о том, как в пятнадцать лет она глупо потеряла невинность в автомобиле подвыпившего одноклассника. Я, в свою очередь, наконец, выпустила на волю историю о Георгии, немного сгладив углы – почему-то захотелось произвести на нее впечатление. В глубине души я понимала, что это глупо – повышать свой престиж за счет призрака бросившегося тебя мужчины.

* * *

А в соседней палате проживало некое гуманоидное существо. Мы с Ксенией столкнулись с ним, когда вышли размяться в коридор. Надо сказать, коридоры клиники пластической хирургии – не самое лучшее место для релаксационных прогулок. Хотя, может быть, кого-то и бодрит, когда мимо с видом самым независимым деловито идут перебинтованные мумии, девушки со страдальческим выражением лица и гипсовыми повязками на носу, фиолетовые от синяков постбальзаковские дамы (после круговой подтяжки лица человек похож на запойного алкоголика).

Но то существо любой мумии могло дать сто очков вперед.

Судя по всему, принадлежало оно к женскому полу. Во всяком случае, на существе был весьма кокетливый цветастый халат, из-под которого торчали стройные бледные ножки. Но лицо… Это надо было видеть своими глазами. Один глаз находился выше другого сантиметра как минимум на два, губы расползлись в стороны, будто бы кто-то невидимый удерживал их двумя пальцами, неестественно сплющенный нос перекосило на одну сторону, градуированная стрижка не могла скрыть просвечивающих залысин на висках.

Впервые увидев это, мы с Ксенией, не сговариваясь, взялись за руки и отступили в сторону. Гуманоид, проходя мимо, смерил нас хмурым, тяжелым взглядом, от чего по моему телу пробежала волна ледяных мурашек, хотя раньше я никогда на слабые нервы не жаловалась.

Потом, вернувшись в палату, мы, конечно, поделились впечатлениями.

– Наверное, это жертва страшной авиакатастрофы, – прошептала Ксения, – бедняжка…

– Или пожара, – мрачно вздохнула я, – представляешь, что она чувствует, когда видит нас, пришедших исправить какой-нибудь единственный изъян?

– Да, так можно и комплекс вины заработать, – вздохнула Ксюша.

Однако не прошло и суток, как мы узнали, что устрашающий гуманоид не был фигурантом ни авиакатастрофы, ни пожара первой категории сложности. Существо, которое звали Любой, – всего лишь жертва неудачной пластической операции.

Люба сама пришла к нам в палату – смущаясь, попросила что-нибудь почитать. Первым моим импульсом, когда я увидела ее на пороге, было захлопнуть дверь и трижды перекреститься. Но она смотрела так жалобно…

– Проходите, – сглотнув, предложила я.

– Алис, кто там? – Ксения села на кровати и, увидев гуманоида, тихо охнула.

– Добрый вечер, – голос у существа был мелодичный, приятный, – не бойтесь, я не персонаж фильма «Чужие».

Надо же, подумала я, она еще умудряется шутить.

– Я Люба. Любовь Морякова.

– Алиса Ермакова, – собрав силу воли в кулак, я улыбнулась.

– Ксения… Пароходова, – она словно перед учительницей отчитывалась.

– Я Морякова, ты Пароходова, а вместе мы оказались на одном дырявом плоту, – усмехнулась она. – Повезло вам, вдвоем лежите. А ко мне никого не селят, что неудивительно. Я и сама себя не особенно жалую. Зеркал в моей палате нет.

Мы с Ксюхой переглянулись. Слишком уж это тяжело – выслушивать чужие исповеди.

– Вот, возьмите, – я протянула ей свежий «Космополитен», – можете не возвращать, мы уже прочитали.

Я знала, что травмы не заразны, но ничего не могла с собой поделать. Мне хотелось, чтобы существо поскорее ушло к себе в палату. Лишком уж тяжелое впечатление производила эта Люба.

И она меня, не будь дурой, поняла. Поникла, поблагодарила за журнал, суетливо засобиралась.

Но в Ксении внезапно проснулась мать Тереза.

– Люба, а не хотите выпить с нами чаю? У нас тортик есть, вафельный…

– Я? – удивился гуманоид.

За Любиной спиной я отчаянно мотала головой и жестикулировала, тщетно обращаясь к здравому смыслу подруги. Неужели она сможет весело хрустеть шоколадными вафлями в присутствии этой… хм… женщины?

– Я бы с удовольствием… – нерешительно согласилась Люба. – Скучно мне, хоть вой.

– Вас никто не навещает? – Ксения засуетилась возле чайника, а я молча уселась на свою кровать, стараясь не встречаться с гуманоидом взглядом.

– Я из Твери. Муж работает, далеко ему сюда мотаться. А родителей лишний раз расстраивать не хочу, они и так со мною натерпелись.

– Что же с вами произошло? – бестактно поинтересовалась я.

Ксюша бросила в мою сторону исполненный укоризны взгляд. Хотя я видела, что ей самой жуть как любопытно задать этот вопрос.

– Внезапный выброс мочевины в кору головного мозга, – хмыкнула Люба, – как в простонародье говорят, моча в голову ударила.

– Это как? – Ксения разлила по казенным чашкам с отбитыми ручками элитный зеленый чай с жасмином, который принес ей Даррен.

– А так. Решила красавицей заделаться, идиотка. Нос мне не нравился, слишком толстый был. Я бы теперь все отдала, чтобы выглядеть, как раньше.

– Так вы… не были в автокатастрофе?

– Нет, сама постаралась. Накопила денег, нашла клинику, хирурга. Сэкономить решила. В московских известных клиниках дорого. Вот я и подумала, что прооперироваться можно и у нас. Тем более что доктор попался такой обаятельный.

– Неужели… Вас так доктор изуродовал? – ахнула Ксюша.

– Я и сама сначала не поняла, что произошло. У меня была серия операций, долго лежала. Подтяжка лица, нос, губы… Ничего вроде не болело, швы заживали хорошо. Все лицо было перебинтовано, и я чувствовала себя такой счастливой… Пока не настал день, когда сняли повязки.

Мы потрясенно молчали. О тортике и думать забыли.

– То-то я думала – почему мне не хотят зеркало давать? Врач говорил, что надо подшлифовать швы, анестезиолога позвал… Мне это показалось подозрительным. Я отпросилась в туалет, раздобыла пудреницу… Потом пришлось корвалолом откачивать.

– И что дальше? – прошептала Ксюша. – Он хотя бы возместил моральный ущерб?

– Ага, трижды возместил, – усмехнулась Люба. С ее губами усмехаться было не так-то легко. Во всяком случае, смотрелось это жутковато, – нашел какие-то оправдания. Собрал консилиум липовых врачей, которые подтвердили – он сделал все, что мог. Я и так, и так с ним пыталась говорить… Мне бы хоть денег получить на переделку в Москве, ведь я последние за операцию отдавала. И журналистов привлечь пыталась, и милицию… А он на меня потом еще и в суд подал – за подрыв репутации клиники.

– Ну ни фига себе, – протянула я.

Shit happens, – Люба залпом выпила чай, не притронувшись к десерту, – Кахович вот мне скидку сделал огромную. Но сказал, что все равно исправить все не получится. Не хватит тканей, – ее голос дрогнул.

Ксения зябко поежилась.

– Муж, когда меня увидел, в обморок хлопнулся. Я впервые видела, как он плачет.

– Другой бы и бросить мог, – я вздохнула, вспомнив о Георгии.

– У нас дети. Трое, – слабо улыбнулась Люба, – и потом, он все еще надеется. Я ему всю правду не говорю.

– Сколько же вам лет? – поинтересовалась Ксюша.

– Тридцать два.

После того как Люба ушла, унеся с собою «Космополитен» и один из порножурналов, которые я от скуки стащила с работы, мы еще долго сидели молча и боялись взглянуть друг другу в глаза.

Первой нарушила молчание Ксения.

– Как ты думаешь… – она помолчала, не решаясь озвучить пессимистичные мысли, – а с нами такого произойти не может?

– Теоретически, со всеми может, – тихо ответила я, – но мне говорили, что Кахович хороший доктор.

– Один из лучших в Москве, – горячо подтвердила Ксюша. – Вот возьмем нашу Наташку. Она лишь бы куда точно не пойдет. У нее ведь есть деньги и в Швейцарии операцию сделать, и в Америке. Да и меня Даррен мог в Америку позвать.

– Нам волноваться нечего, – все больше волнуясь, сказала я.

– Точно. Любе просто не повезло, она – исключение из правил.

– Потом мы еще будем смеяться, вспоминая этот разговор.

– Да…

Мы немного помолчали.

– Знаешь, что мне сейчас больше всего хочется? – призналась я.

– Что?

– Послать всех к чертовой матери, собрать вещи и свалить отсюда. Только меня и видели!

* * *

В ту ночь мне все равно не удалось бы уснуть – от переизбытка впечатлений и надежд.

О чем думают неуверенные в себе особы в бессонную ночь перед самой роковой переменой в жизни? Понятное дело – о беспардонно бросивших их мужчинах.

На соседней кровати мирно посапывала Ксения – кажется, она даже умудрялась кривить губы в беспечной ангельской улыбке. Ей хорошо – за порогом клиники ее ждет влюбленный взволнованный Даррен с миллионным контрактом в руках.

А я ворочалась с боку на бок и вспоминала Георгия.

Ему не должна была понравиться такая девушка, как я.

У меня не было шансов сойтись с таким мужчиной.

И тем не менее мы были вместе – целых полгода.

Георгий, Георгий… Зеленоглазый метросексуал и лейбломан с врожденными склонностью к гедонизму (а также моральному садизму, как потом выяснилось) и помешанности на тряпье. Когда он возвращался из очередного бутика, увешанный пакетами, с горящими глазами и виноватой улыбкой на лице, я ему говорила: «В нашей паре ты – блондинка». Его расточительность меня забавляла.

Только он мог носить норковое пальто с золотыми кедами и не выглядеть при этом как голубая проститутка. Только на нем выбеленные у виска прядки смотрелись очень даже мужественно. Только он раз в неделю ходил на маникюр, через день в солярий и раз в месяц – на пилинг к косметологу и при этом был стопроцентным мужчиной, просто-таки концентрацией тестостерона.

Ровесники, москвичи, оба Овны – мы жили в параллельных мирах, полярно заряженные частицы, которым никогда не суждено было встретиться. И тем не менее…

Познакомились мы в дорогом косметическом магазине на Арбате. Обычно мимо таких лавчонок я проходила, даже не покосившись в сторону уставленных флакончиками витрин. Единственным косметическим агрегатом, прижившимся на полке моей ванной комнаты, был дешевый детский крем советского производства – им я иногда смазывала руки и лицо. В ароматный рай в миниатюре я зашла по ошибке, перепутав его с аптекой, – срочно понадобился пластырь. Прихрамывающая, оставляющая за собою грязные следы, с болезненно искривленными губами и растрепанной челкой, я, не глядя, толкнула золотистую дверь и в первый момент даже попятилась. Я словно в сказку попала, в волшебный дворец загадочной принцессы. Полы благородно отливали бронзой (что за странный материал – ну не могли же они выложить пол драгоценными камнями? Или могли?), стены были зеркальными, витрины – перламутровыми, продавщицы – такими красивыми, что хотелось зажмуриться. А запах… Мои одноклассницы и соседки по коммуналке пользовались духами – по их словам, французскими и очень даже дорогими. Но в тот момент я поняла, что флаконы, которыми они так гордились, в этом месте едва ли сошли бы за туалетный освежитель воздуха. Корица, кориандр, лилия, свежайшая утренняя роза, тонкая весенняя мимоза и еще что-то, не менее волшебное. Несколько секунд – и я так разомлела, что даже забыла о стертой ноге. Из блаженного дурмана меня выдернул весьма неприветливый голос:

– Вам что-то надо?

– Что? – я испуганно обернулась.

Гнусавый голос принадлежал одной из красоток-продавщиц. Говорят, что природа справедлива и никогда не бывает на все сто процентов щедра. Если человеку повезло с экстерьером, то следует искать изъян где-то на теневой стороне (по распространенному мнению – в области интеллекта). А вот в данном случае принцессе достался квакающий голос.

– Что вы хотели? – наседала она.

– Да ничего… – обычно я перед такими хамками не теряюсь, но тут что-то на меня нашло, – мне бы пластырь просто…

– А шампанского не налить? – хмыкнула дылда. – Давай, проваливай отсюда! А то тревожную кнопку нажму.

Вздохнув, я повернулась к двери. Мои уши горели, как будто их облили кипятком, а ответное хамство застряло в горле тугим комком.

Вот тогда-то и случилось чудо – совершенно нетипичное для такого индифферентного и жестокого города, как Москва.

– Девушка, а почему вы позволяете себе так разговаривать с покупателями? – раздался мягкий мужской голос за моей спиной.

Вежливый голос, теплый, но все же была в нем некая скрытая угроза, заставившая продавщицу сбавить тон и завилять воображаемым хвостом.

– Простите. Но это же… Вы сами не видите? – она заискивающе хихикнула. – Чем могу вам помочь? У нас появился новый крем для бритья с эффектом лифтинга.

– Знаете что, дорогая… Как вас там?

– Эсмеральда, – услужливо подсказала она.

– Сомневаюсь, вы больше похожи на Таньку или Наташку. Так вот, я хожу в ваш магазин со дня открытия. Каждую неделю трачу здесь крупную сумму. Но я не намерен терпеть, чтобы в моем присутствии сотрудники магазина вели себя как рыночные хабалки. Так что обязательно позвоню вашему руководству и предложу ему выбор – либо я, либо вы. Это все.

Я мысленно зааплодировала.

Принц-спаситель догнал меня у двери, а Эсмеральда (Танька? Наташка?) проводила нас затравленным взглядом.

– Вы расстроились? – спросил он, когда мы оказались на улице.

Я потерла ладонью кончик покрасневшего носа.

– Не очень. Но все равно спасибо вам.

– Меня зовут Георгий, – улыбнулся он.

И я, обычно ни перед кем не тушующаяся, смутилась. Хотя неудивительно – он был обладателем редкой, почти неприличной для мужчины красоты. Я таких мужчин видела разве что в кино.

– А меня Алиса.

– Алиса в стране чудес, – а какие замечательные ямочки плясали на его щеках! И как красиво контрастировали они с двухдневной небритостью! – Ну и что, Алиса, мне с вами делать?

* * *

Потом я спрашивала его: зачем? Зачем ты это сделал, ведь я ни за что не поверю, что оказалась в твоем вкусе? А Георгий говорил:

– У тебя было такое лицо… Как будто бы ты попала в пиратскую пещеру с награбленным богатством. И еще меня взбесила продавщица. Да кто она такая! Обычная проститутка из какой-нибудь Мухосрани. Приехала несколько лет назад, купила каблуки и думает, что стала лучше всех. Конечно, я не собирался за тобой ухлестывать. Думал, забавно будет выручить девчонку… А потом… Сама знаешь, само собой получилось.

«Само собой получилось» в тот же вечер на заднем сидении его BMW. Георгий решил играть в благородство до самого конца и довез меня до дому. А может быть, ему просто время надо было убить. В любом случае, когда я уже собиралась прощаться, он перегнулся через меня в поисках упаковки с визитками: хотел непонятно зачем оставить свой телефон.

Он носил волосы до плеч – локоны так красиво завивались. За годы совместной жизни я так и не поняла, даровало ли это богатство природа или модный стилист, вооруженный жидкостью для химической завивки.

Один из локонов полоснул по моей щеке – настоящий шелк. Инстинктивно я подалась вперед и ткнулась губами в его ухо.

Георгий удивленно обернулся, несколько секунд изучающее на меня смотрел, а потом…

Одним незаметным движением он перетащил меня назад. Была ранняя весна, и Георгий долго и нервно путался в грязноватых полах моего пальто. Я не думала, что невинная прогулка по Москве может обернуться эротическим приключением, поэтому оделась как капуста – под пальто был свитер, под свитером – футболка, а под ней – лифчик, весьма застиранный. К тому моменту как Георгий добрался до трусов, на его лбу блестели крохотные бисеринки пота. Сам он раздеваться не стал – я только услышала короткий вжик молнии ширинки и сразу же почувствовала его в себе.

Его страсть была похожа на июньскую грозу – такая же агрессивная и торопливая, оставляющая красноватые вмятины на бедрах и красноречивые синяки на шее. Никогда раньше я не позволяла мужчинам так с собой обращаться. Нет, я не неженка, но и «следов любви» терпеть не могу. Мое тело всегда было гладким и белым, мне все казалось, что наличие бурых отпечатков пальцев на груди и укусов на бедрах опускает меня на иной уровень доступности. Может быть, я и была девицей экстремально свободных нравов, но доступной себя не считала. Я всегда сама выбирала любовников, безжалостно отбраковывая варианты, которые мне казались недопустимыми.

И у загульных девушек бывают свои законы комильфо.

Я предложила подняться, Георгий, недолго поколебавшись и ненавязчиво поинтересовавшись ассортиментом моего холодильника, согласился. Не знаю, что его заинтересовало больше – наличие свежего бородинского хлеба и консервированного тунца или перспектива продлить удовольствие от общения со мной.

За несколько лет самостоятельности я привыкла к убогой обстановке своего жилища и успела забыть, какое удручающее впечатление производят на стороннего наблюдателя облупившаяся желтая штукатурка, сальные обои и бугрящийся линолеум. Когда-то я и сама ахнула, увидев это великолепие. А ехидный менеджер из агентства недвижимости еще имел наглость усмехнуться:

«А что вы за такие деньги хотели? Считайте, что предлагаю вам дворец. Если найдете что-то лучшее, с меня сто баксов, договорились?»

Георгий выглядел смущенным, сидел на самом краешке стула, как будто бы боялся, что бедность заразна. Наскоро расправился с импровизированным бутербродом, залпом выпил чай и скомкано попрощался, из вежливости записав мой телефон на каком-то старом чеке.

Я понимающе улыбнулась. Мужчины, которые носят такие рубашки, ездят на таких авто, пахнут не потом, а лавандой, никогда не связываются с девушками моего типа. Это закон природы.

* * *

А на следующее утро он позвонил и предложил съездить в Коломенское. Глупая попытка абстрагироваться от загазованного города. Притвориться, что попахивающий бензином городской парк – это настоящая природа и есть.

Я удивилась, конечно, но в глубине души возликовала. Ну надо же, чего только на свете не бывает. Оказывается, и Алиса может еще на что-то сгодиться, даром что не красится, одевается как попало и бреет ноги от случая к случаю. «Значит, что-то во мне есть, – самовлюбленно решила я, – такой мужик, как он, может получить любую. И раз он выбрал меня…»

Я играла роковую женщину, курила «Беломор», смеялась басом, купила у арбатских бабок вязанную черную шаль – мне казалось, что она придает моему облику что-то богемное.

И только потом, анализируя наш, к тому времени бесславно погасший роман поняла: основным мотивом Георгия была жалость. Обычно жалость возбуждает женщин, на этом строится большинство семей, где муж – безнадежный алкаш, а жена – труженица с потухшими глазами и выступающими от тяжелой работы венами. А тут наоборот вышло – в шикарном бутике перед ним предстала угловатая бледная девочка в дешевом пальто, и что-то щелкнуло в его сердце. Затеплился разгорающийся огонек жалости, захотелось обогреть никчемное создание.

Девушка из трущоб.

А я все думала, дура, – что же он так умиляется костлявости моей спины, отчего же норовит впихнуть в меня калорийный омлет с беконом и кремовые пончики, отчего иногда берет меня за руку, разглядывает пальчики на фоне окна и нежно констатирует: «Просвечивают…»

* * *

Он сказал, что жить в такой квартире неприлично. И – вот чудо – пригласил меня к себе. А когда я радостно дернулась упаковывать вещи, решительно меня остановил: новое купим. На всякий случай я оставила комнату за собой, заплатив за полгода вперед, и, как потом выяснилось, это был единственный разумный поступок за все время, что я была опьянена наркотиком по имени Георгий.

Мы завели собаку (модная порода – йоркширский терьер) и назвали ее Снитч.

– Это же недособака какая-то, – с улыбкой говорил Георгий, наблюдая за тем, как существо размером с морскую свинку писает в его ботинок Prada, с достоинством приподняв златовласую лапку. Он умилялся псу, а я в свою очередь с умилением смотрела на него, Георгия. Большой мужчина и крошечная собачонка.

Не знаю почему, но Снитч сразу признал хозяином именно Георгия. Ко мне хитрая псина относилась подчеркнуто снисходительно, словно заранее знала, что я в их жизни – временный элемент. Игнорировала мои команды, зато стоило Георгию тихо произнести: «Сидеть!», как круглый задик Снитча послушно соприкасался с паркетом, а честные бусинки-глаза словно говорили: «Вот видите, мой интеллект заслуживает вашей похвалы. И, возможно, даже кусочка сырного торта. Нет-нет, во-он того, который побольше!»

Умный Снитч с блестящими карими глазами и белоснежными зубками знал, что рано или поздно Георгий укажет мне на дверь. И только я пребывала в состоянии блаженного неведения – мне все казалось, что раз уж перепало на мою долю такое счастье, то оно будет длиться вечно.

* * *

Моя ревность была удушающей, испепеляющей, лишающей рассудка. Ничего не в силах поделать со своим треклятым воображением, я мысленно примеряла моего мужчину к каждой проходящей мимо юбке. Стоп-стоп, а почему вон та блондинка так странно на него смотрит – они что, знакомы? А кто звонит ему вечерами? Почему иногда он запирается в ванной, и его загадочный бубнеж сливается со звуком хлещущей воды? Пару раз я пыталась подслушать, но однажды получила по лбу открывающейся дверью и на некоторое время охладела к шпионским играм – причиной была скорее не физическая боль (и шишка как у единорога), а моральное унижение.

Георгия ревность моя раздражала неимоверно – ему все казалось, что он имеет на меня права, а я на него – нет. Я сама не заметила, как превратилась в подобие одушевленного аксессуара – моя жизнь была ограничена стенами его стильно оформленной квартиры и состояла в основном из многочасовых медитаций над телефоном. Он приходил домой под утро, спал до полудня, потом куда-то уезжал, почти никогда не приглашая меня с собой.

Георгий был управляющим модным ночным клубом, так что профессия была идеальным алиби для перманетных круглосуточных загулов.

Интересный штрих: меня он ни разу в клуб не пригласил. Я не из тех, кто навязывается, но пару раз все-таки намекнула, что была бы не прочь хотя бы одним глазком взглянуть на его рабочее место. Ответ был шокирующее прямолинейным:

– Алиса, ты прости, но чтобы тебя пустили в наш клуб, с тобой не меньше месяца придется работать целой команде стилистов и парикмахеров.

Сказал – как отрезал.

А я – и это самое удивительное – даже не обиделась. Молча сглотнула горький комочек, пожала плечами и пролепетала что-то вроде: «Не больно-то и хотелось».

Это было унизительно. Впервые в жизни я была зависима от мужчины, как от наркотика, – стоило не увидеть его несколько дней, как начиналась самая настоящая ломка. Тогда я и не подозревала, что терять его начала, наверное, с того самого момента, как мы поселились вместе и поближе познакомились.

Он уходил от меня незаметно, по капельке. Как песчинки из аптекарских часов.

Загрузка...