Синий бриз

10

Сильный, но теплый ветер. Между порывами воздух мягкий, влажноватый и рассыпчатый. До воды еще далеко, а уже пахнет водорослями и йодом. Водитель автобуса останавливался один раз в каком-то маленьком городишке, ближе к концу пути, чтобы пассажиры могли освежиться. А вот, судя по знакомым очертаниям, и Шатобриан, возле которого они застряли в воде. Где-то здесь боковая дорога, ведущая на холм, где стоит домик Шарля. А на побережье живут его родители. Удивительно, они выросли почти в одном городе, но, скорее всего, никогда не встречались…

Шарль и Пьер любили места своего детства. Они так долго не могли расстаться с ними после Рождества. А вот ее детство… Впрочем, у нее было прекрасное детство. Пока она не заявила, что хочет уехать в Париж и стать художником. И пока в их доме не появился этот нотариус… И вместе с руинами замков, мелькающих за окнами, перед ней рассыпались картинки самых неприятных воспоминаний.

Их большая и очень бедная семья, в которой Жозе была первой из четверых детей, жила тогда одной надеждой, что дочка выгодно выйдет замуж за местного богача, который сколотил себе капитал на туристах и морском промысле. Став его женой, она должна была помогать своей семье и в будущем пристраивать младших, с которыми у Жозе была большая разница в возрасте. Когда она заявила, что после окончания школы собирается в Париж, чтобы стать художником, в доме разразился скандал. Жозе услышала так много неприятных и оскорбительных напутствий, что, как ни старалась потом, не могла забыть или простить их.

Папа и мама, которые всю жизнь гнули спину на рыбном промысле своего соседа, никак не могли понять, почему Бог не дает им возможности встать на ноги. Но как бы они этого страстно ни желали, сжимая зубы от обиды и часто посылая проклятия небесам, с годами ничего не менялось. Жозе знала отгадку, но слушать ее никто не хотел, да и не было у них в семье заведено, чтобы старшие учились у младших.

В Ренне у них жили родственники: бездетная престарелая пара, которая была весьма состоятельна и не раз предлагала взять на себя заботу хотя бы о Жозе и перевезти ее к себе, чтобы девочка могла ходить в хорошую школу. Но отец упрямо отказывался, лелея свою гордость. Так Жозе дожила до шестнадцатилетия и двумя месяцами позже – до выпуска из школы, их местной, деревенской, со своими веселыми нравами. Известие о гибели этих самых престарелых родственников совпало с очередным днем рождения младших тройняшек: они были моложе Жозе на десять лет.

А потом в дом явился нотариус и, уныло оглядев окружающую нищету, сказал, что у него есть для них радостное известие. Проглотив это неуместное словечко, отец ушел с ним в соседнюю комнату. Вскоре оттуда послышались крики и звуки ударов. Отец выгнал нотариуса взашей и молча уселся доедать ужин. Семье он ничего не объяснил.

Через несколько дней Жозе получила через школу вызов в местные органы власти, где тот же несчастный нотариус с подбитой скулой сообщил ей, что по достижении совершеннолетия все движимое имущество и огромный счет в Парижском банке достается ей. Отцу и остальным членам семьи погибшие родственники отписали квартиру в Ренне и еще мелкую недвижимость в его окрестностях. Жозе была в шоке. Дорога в парижский университет теперь была открыта.

Придя домой и изложив отцу эти новости, она получила твердый отказ в благословении на все, что задумала. Он сказал, что вообще жалеет, что у него есть такая дочь. Жозе предложила ему забрать все сбережения, дать ей только денег на учебу. На это отец заявил, что он вычеркивает ее из семейного списка, если она не поступит так, как было запланировано еще много лет назад.

Они с мамой так и не смогли объяснить отцу, что теперь их семья богата и Жозе нет нужды выходить замуж, чтобы содержать их. Отец был слишком горд и не слишком умен. Он отказался от своей доли наследства и квартиры в Ренне в пользу троих детей, и теперь никто из семьи не имел права воспользоваться деньгами, пока младшие не подрастут. Это было чудовищно и нелепо, мама долго плакала, но смирилась и осталась с ним. Жозе заняла денег у родителей Саманты и уехала в Париж навсегда. Мадам Лоик приходилась ей троюродной теткой и, когда Жозе стала тайком от отца присылать матери деньги, та в знак благодарности дала ей адрес мадам Лоик, чтобы Жозе могла экономить на жилье.

В восемнадцать лет Жозе вступила в права своего наследства, половину денег тут же перечислила на новый счет, открытый на имя матери, вторую половину впоследствии потратила на квартиру, где они жили с Марком. Она приезжала домой всего два раза, но отец почти не разговаривал с ней и все повторял, что порядочный человек пойдет по пути честного тяжелого труда, а не будет заниматься какой-то мазней.

…Теперь у нее была работа, были неплохие деньги, а с приходом на место Льюиса предполагались и еще большие. Ей есть, где жить, она купит себе маленькую квартирку и все остальное отдаст отцу. Жозе понимала, что отец не прав. Но в подсознании ее сидело чувство огромной вины. Она была ни в чем не виновата, но все же приехала вернуть свой долг, в котором никто не нуждался.

…Жозе подошла к дому. Последний раз, приезжая за подарком Марку, она почти не побыла у родителей, просто посидела пять минут, перекусила и убежала на тот злополучный автобус. Отец как будто смягчился с годами, располнел и подобрел глазами. Может, сытое, безбедное существование было тому причиной, может, возраст. Он глянул на Жозе удивленными глазами и сказал:

– Ну заходи, художник! Рассказывай, до чего ты докатилась!

Жозе теперь ничто не могло вывести из себя, она только махнула рукой и попросилась пожить у них несколько дней.

– Живи, сколько надо.

Уже потом, пару дней спустя, застав отца одного, она вернулась к прежней теме и предложила ему деньги, которые хотела отдать еще тогда, в шестнадцать лет.

– Ну ты же видишь, мы не нуждаемся. Они тебе самой пригодятся, дочка. Ты уж на меня не обижайся за тогдашнее. Все – в прошлом… Но вот что я тебе скажу: как хочешь, а работа – это не твое. Тебе надо замуж выходить! Работать ты можешь для удовольствия.

– Когда ты хотел, чтобы я вышла замуж сразу после школы, это тоже стало бы моей работой. Я бы работала женой. И слала вам деньги.

– Хм. Может, тебе бы понравилось. А одной – плохо. Ты посмотри на свою подругу Саманту. Единственная дочка. Они уже там потеряли надежду: и то у нее есть, и се, и мордочкой вышла, а замуж не берут!

– Папа! Нам только будет двадцать четыре. А в Париже никто так рано не выходит замуж.

– Вот я и говорю: надо держаться подальше от больших городов и больших денег. Но ты себе судьбу уже выбрала. Только зачем вдруг тебе понадобилось сюда ехать – не пойму.

– Я и сама не пойму. Наверное, старые долги.

– Что?

– Ничего, папа. Спокойной ночи, я пойду прогуляюсь.

– Ты в своем уме? Ночь на дворе. Зима на дворе. Сегодня весь день ветер дует сильный. Как бы шторм опять не начался.

– Ничего. У меня куртка – в огне не тонет, в воде не горит.

– Может, наоборот?

– Может, и наоборот, – сказала она и быстро вышла за дверь, потому что в глазах уже стояли слезы.

На улице завывал ветер. Завывал по-штормовому, с присвистом, с мелкими каплями воды, то ли с моря, то ли с неба… Жозе прошла по улице до самого ее конца, оставив позади последние прибрежные кафе, пока дорога не превратилась в простую узкую полоску асфальта, ведущую за холмистый горизонт.

Она укуталась в капюшон, как тогда, у Жака в автобусе, и, преодолевая сопротивление ветра, стала двигаться вперед. Ей нравилась погода. Жалко, что нет рядом Люсиль, Анри, Жака и, конечно, Себастьяна. «Давайте раз в год будем встречаться здесь девятнадцатого октября, заколачивать двери и сидеть в доме двое суток. Если, понятное дело, Шарль не будет против!» – сказал он тогда веселым голоском, и все захохотали.

Наверное, до конца жизни она в такую погоду будет вспоминать это путешествие. И, конечно, Шарля… Его она тоже будет вспоминать до конца жизни. Потому что больше, скорее всего, они не встретятся.

Ей так захотелось вдруг в его дом, и чтобы все повторилось. Снова прикоснуться к воспоминаниям… Ведь один раз она уже нарушила границы времени, прорвалась сквозь него и смогла вернуться в прошлое, когда рисовала. Сейчас, под зимним ночным небом, в начинающемся шторме ей снова захотелось пережить все случившееся, но более реально, по-настоящему. Если очень-очень сильно захотеть, зажмурить глаза, то можно попасть в любую точку пространства и времени…

Она вздохнула: хватит играть с судьбой, ведь, в конце концов, та может и обидеться… Надо просто ему позвонить и позвать сюда. Жозе похлопала по карманам. Мобильный телефон! Она привезла его с собой и даже позвонила с него на работу, уже по дороге, сидя в автобусе. Никто не сможет ее найти, потому что она сказала шеф-редактору, что уехала к родителям, но просила никому эту информацию не сообщать. Зарядка от телефона осталась у мадам Лоик, и теперь он мертво молчал, погасив экран. Жозе, привыкшая носить его всегда с собой еще и в качестве часов, даже не знала сколько времени…

Внезапно начался ливень. Он начался резко, как будто кто-то открыл душ в небе. Такой же ливень с ветром, как и в ноябре. И тут Жозе поняла, что пропала. Под ногами вместо асфальта обнаружилось что-то мягкое, в чем завязли ботинки, а это означало, что она сошла с дороги и даже не заметила, куда и когда. А из-за ливня не было видно ни огней их квартала, ни ближайшей автозаправки, которая обычно светилась ярким светом круглосуточно. Только высоко-высоко был виден маяк. Но где море, она и так знала. А вот где дорога, по которой надо идти к берегу, – это вопрос.

Пытаясь погасить в себе чувство нарастающей паники, стряхивая с носа капли воды, которые мешали дышать и сильно щекотали лицо, она попробовала сориентироваться. Не получалось. Определить, где проходит трасса, тоже не получалось. Может, просто не было машин? Внезапно она увидела приближающийся свет двух фар. Оказывается, дорога совсем близко. Жозе побежала наперерез, надеясь успеть, пока машина не проедет мимо. Не важно, что ей ехать в обратную сторону, она попросит водителя развернуться в сторону побережья. Только сумасшедшие люди могут разъезжать в такую погоду по их округе. Какая-то серебристая светлая машина. А вдруг в ней едет Шарль? А вдруг он прилетел и уже разыскивает ее?

Да… Сегодня она определенно тронулась умом и начала верить в сказки. Наверное, детские воспоминания так подействовали. Дверца машины распахнулась, водитель чуть наклонился в ее сторону, и она увидела… конечно же, не Шарля. Но другого симпатичного мужчину.

– Садитесь быстрее. Дождь льет.

Она уселась, и вода с куртки сразу же промочила не только сиденье, но и всю ее остальную одежду.

– Вам куда?

А куда ей, собственно? Вообще-то в другую сторону. Но она поняла, что обратно ее не повезут. Мужчина, кажется, сильно торопился.

– Мне… Мне в одно место под Шатобрианом.

– А место далеко?

– Нет, там поворот есть. Пара километров от основной дороги.

– Попробуем.

Он был молчалив всю дорогу. А Жозе в ужасе думала о том, что она будет делать без денег, без связи и в такой дождь, когда упрется носом в закрытую дверь. Ну, может, там кто-нибудь живет в соседних домиках? Может, пустят вызвать такси? Ей нужно, ей просто необходимо приехать туда сейчас. Она не могла объяснить, что именно ее туда тянет и что должно случиться, если она это сделает, но желание было непреодолимым…

Машина остановилась, не доезжая до калитки несколько метров, и Жозе подумала, что с водителем ей не очень повезло. Но денег он не взял, это хорошо, значит, хватит на такси.

Дом Шарля стоял в кромешной темноте. Дверь заперта, вокруг – холод, ветер и вода. И не было ничего – ни Жака с автобусом, ни их веселой кампании… Только где-то вдалеке светились огоньки. Можно идти к ним. Она немного постояла на крыльце, под крышей, с досадой стукнула кулаком по звонку и пошла прочь.

Когда Жозе дошла до калитки, ее путь внезапно осветился: зажглось окно. Она обернулась. В проеме распахнутой двери стоял Шарль и пытался вглядеться в темноту. Ее первым порывом было – спрятаться за куст с облетевшими листьями. Но в этом не было нужды, он не увидел ее, постоял и закрыл дверь, решив видимо, что ему показалось, что кто-то звонит. Жозе охватила паника. Что он здесь делает? Он приехал за ней? Он приехал к себе? А может, она ему помешала, а он тут с другой женщиной? От этой мысли в ней взыграло что-то похожее на ревность и даже чувство собственничества, и Жозе, не отдавая себе отчета в том, что делает, наклонила голову точно бык и пошла на дверь. Когда Шарль открыл второй раз, он уже был зол.

– Какого черта?.. – начал он и осекся, увидев Жозе. – О господи! Чудо ты мое! Вот это да! Что ты тут…

– Нет, это я должна спросить, какого черта! Ты пишешь мне такие письма, ты нападаешь на меня при первом возможном случае, даже на глазах у своей законной подруги, а сам! А сам! – Она уже вошла внутрь дома, пока говорила, сняла мокрую куртку, отжала воду с кончиков косичек прямо на середину круглого ковра и возмущенно оглянулась:

– Ну?! Где она?

– Кто? – Шарль растерянно улыбался, все еще не веря своему счастью, и пытался ее поймать.

Не тут-то было. Жозе описала круг по периметру центральной комнаты, в которой они тогда распивали коньяк, заглянула во все углы и остановилась возле Шарля.

– Та, с которой ты тут изменяешь Агнесс!

– Я изменяю Агнесс? Но мы с ней…

– Ты изменяешь моей лучшей подруге, и я, как лучшая подруга, должна это предотвратить!

– Жозе! О чем ты говоришь! – Он прижал ее к себе. – Лучше скажи, зачем ты убежала из Парижа?

– Нет, ты мне зубы не заговаривай! – Жозе отчетливо показалось, что наверху кто-то ходит. Она была в ярости. – И я еще верила тебе! И я еще о чем-то мечтала! То есть, я хочу сказать, что Агнесс верит тебе, а ты тут…

Он не слушал ее. Он гладил ее мокрые волосы, вытирал дождь со щек, сосредоточенно отжимал косички, выдавливая из них последние капли, потом он положил ее голову себе на плечо, вдохнул ее запах и закрыл глаза от счастья. Но она тут же вырвалась и крикнула:

– Какого черта ты тут делаешь?! Ты мне можешь объяснить? И кто там топает у тебя наверху? Чего ты приехал в этот домик? Зачем ты притащился в эти края? За мной? Тогда почему не пошел искать меня?

Это выглядело забавно. Жозе, которая была чуть выше его плеча, заносчиво пыталась потеснить Шарля, напирая грудью и подпрыгивая. И ни у кого из них не возникло вопроса или желания объяснить: а что Жозе делала у его двери? Как будто ее визит в такую погоду ближе к полночи считался вполне закономерным.

– Но я искал тебя. За этим и приехал… Жозе, девочка моя, я только что приехал! Час назад. – Он развел руками, не понимая, чего от него хотят. Шарлю было не внове выслушивать такие скандалы от женщин, но это была – Жозе…

– Да? – сказала она уже тише. – А почему у тебя свет не горел?

– Так время уже – половина одиннадцатого. Я загнал машину в гараж и собрался спать. В такую погоду точно никого не найдешь, тем более, я совершенно не знаю адреса.

– Ну хорошо, а зачем ты вообще сюда приехал?

– Я прилетел в Париж, как обещал. Ты не позвонила, я написал тебе по е-мейлу, когда прилетаю. Но найти тебя не смог. Представляешь, мне пришлось даже Пьера на ноги поднять. Но он тоже не знал, где живут твои родители.

– Значит, редактор меня продала?

– Ну… Пьер ей улыбнулся, и она продала. Сказала, что ты в Бретани. Жозе… О чем мы говорим!

Он приподнял ее за плечи, притянул к себе и стал целовать мягко, неторопливо, очень нежно, но через некоторое время Жозе показалось, будто комната наклоняется и постепенно переворачивается с ног на голову. Но это наклонялась не комната. Это Шарль взял ее на руки и понес наверх по ступенькам, продолжая целовать. Теперь она сама обнимала его за шею и вся пропитывалась сладким предчувствием того самого главного, чего она уже давно ждала…

Шарль отнес ее в комнату, совершенно не похожую на ту, в которой она ночевала, и, как ей показалось, расположенную намного выше.

– Это моя берлога. Здесь теплее всего и здесь мы будем жить.

Ей стало все равно, где они будут жить, ее словно подхватил и понес куда-то мощный поток счастья, в котором она плескалась, радуясь и вкушая каждую капельку радужных брызг.

– Жозе, я предлагаю тебе эксперимент, – прошептал Шарль, касаясь влажными губами ее шеи. – Сначала я поцелую тебя, и мы посмотрим, почувствуешь ты что-нибудь или нет… А потом – ты…

– А мы успеем? – В ее глазах загорелось яркое пламя, она уже не ведала, что говорит и делает, ею владела страсть.

– До чего?

– До того, как я сделаю вот это… Шарль… – Она забралась обеими руками под его свитер и тихо застонала, ощутив обнаженное тело. Потом легко потянула его за собой в сторону широкой постели, стоявшей посреди комнаты…

Шарль одним рывком сорвал меховое покрывало, отбросив его в сторону, другой рукой подхватил Жозе и блаженно опустился вместе с ней на нежный атлас белья…

Молнии разрезали пополам землю, ураган, похожий на тот, что был три месяца назад, бушевал за окном, а между ними бушевала стихия, именуемая любовью. То была именно любовь, иначе почему Жозе захотелось плакать, когда ее самый дорогой человек вдруг сказал, поцеловав ее глаза:

– Я никогда никому еще не говорил «люблю». И кроме тебя, Жозе, этого никто от меня не услышит. Я люблю тебя, оказывается, люблю всю жизнь…

– Но почему? – Она проглотила комок в горле. Впервые – от счастья.

– Я расскажу тебе потом историю про Самую Красивую Девочку. А сейчас… Жозе, скажи, ведь я не ошибся, ты тоже любишь меня?

Она зажмурила глаза и сиплым шепотом повторяла:

– Да… да… да…

Он вытирал ее слезы губами, целовал мокрые щеки, пока она не успокоилась. Тогда он прижал ее к себе, словно пытаясь соединить их души, и сказал:

– А сейчас ты – моя. Я – твой. Навсегда.

Утро застало их в коротком глубоком сне. Жозе первая открыла глаза и попыталась осмотреться, хотя голова сильно кружилась от недосыпа и оттого, что Шарль сделал с ней… Судя по всему, они устроились в мансарде. Здесь было очень тепло: в углу догорал камин, потрескивая настоящими углями, рядом лежали еще поленья, приготовленные, видимо, с вечера, в воздухе пахло их влажной корой. На низеньком столике возле кровати стояла ночная лампа, которую, разумеется, они забыли погасить. В окно молотил дождь и скребли ветви какого-то дерева…

Внезапно мозг Жозе пронзила мысль: родители ничего не знают о ней! В такую погоду… Она мигом выскочила из теплых объятий Шарля, накинула на себя меховое покрывало, которое нашла на полу, и побежала вниз, к знакомому телефону, молясь только об одном: чтобы он работал.

– Мама! – заголосила она в трубку. – Я жива! Со мной все в порядке, я не могла позвонить.

– А мы знаем.

– То есть? – Жозе настолько опешила, что даже развела руками, отчего с нее свалилось покрывало и тут же охватил жуткий холод непротопленного помещения.

– Нам Филипп сказал, что ты поехала в Шатобриан.

– Какой Филипп?

– Который тебя подвозил. Жозе, ты что, его не помнишь? Это твой первый ухажер еще со школы. Мы, конечно, заволновались, а он зашел к нам уже почти в полночь, когда возвращался обратно, сказал, что на всякий случай решил предупредить: ты поехала к какому-то мужчине.

– С чего он взял, что к мужчине?

– Не знаю. Вряд ли в такую погоду пытаются дойти пешком до подруги. Так ведь?

– Ну да. Мама… Я… Как смогу – приеду. Я здесь. Недалеко от Шатобриана.

Интересно, почему Филипп не признался, что это он? А его и не узнать – такой красавец! Сзади ее обвили руки Шарля.

– Ты замерзла. – Он накинул на нее плед и понес наверх.

– Шарль, а кто следит за домиком, когда ты в Штатах? Тут все так устроено с любовью, по-женски, я еще в октябре заметила.

– Это ревность?

– Любопытство. Ревность была вчера.

– За домом следит моя мама. Они с отцом ездят сюда на машине. Но свою берлогу я устраивал полностью сам.

– Она мне больше всего понравилась. Особенно – при свете ночной лампы. – Жозе потерлась носом о его щеку, как Сицилия. – Спорим, мы не выйдем из этой комнаты еще сутки.

– Двое.

– Да, двое. Нет, Шарль, я хочу есть. Здесь нет доставки в номер?

– Я ненадолго отлучусь и устрою тебе доставку в номер. Если ты наградишь меня щедрыми чаевыми… – Он выразительно прошелся взглядом по ее телу. Потом закрыл глаза, притянув ее к себе, и тихо произнес:

– Жозе, если честно, я поверить не могу, что ты со мной. Если бы ты знала, как я мечтал об этом миге: поймать тебя и не отдавать никому! Вместе с твоими косичками! Послушай, может, твои комиксы тому виной? Ты придумала счастливый конец нашей истории – и она сбылась.

– Я просто очень сильно этого хотела.

…Они до отвала наелись гигантскими креветками и, запив их белым вином, улеглись переваривать трапезу. От сытости и усталости Жозе тянуло в сон. Она уже почти заснула, когда услышала его слова:

– А как бы ты посмотрела на то, что однажды в церкви… Жозе, ты исправно ходишь в церковь? – И он схватил ее сильными руками и пристроил к себе на живот, заставив смотреть ему в глаза и строго сдвинув брови. Получилось очень похоже на сельского учителя. Она расхохоталась.

– Шарль! Мне так неудобно!

– А мне очень удобно! Так я могу рассмотреть все, что ночью смог изучить только на ощупь. – И он провел рукой по ее груди…

Жозе опустила глаза. Ее вдруг одолело смущение, хотя на фигуру ей грех было жаловаться… Она натянула простыню до самой шеи и спряталась, свернувшись в комочек возле Шарля. От прохладного атласа стало неуютно, и ей пришлось прижаться к любимому мужчине.

Шарль устроился, заложив руку за голову, и, судя по всему, был настроен поговорить:

– Хорошо, вот представь: приходим мы однажды, а там говорят: согласна ли ты, Жозе… Как твоя фамилия?

– Делор… Шарль… – Она смотрела на него во все глаза: неужели сейчас случится еще одно счастье? Неужели это еще не конец? Неужели судьба еще приготовила щедрый подарок?

– Нет, Шарль у нас носит другую фамилию – Моруа. А вот Жозе – пока нет.

– О чем ты говоришь? – спросила она и поняла, что краснеет до ушей. А может, вместе с ушами и косичками.

– Я предлагаю тебе стать Жозе Моруа. Но мы отвлеклись. – Шарль с нарочитой сосредоточенностью рассматривал свой потолок, не глядя на ее лицо. – И вот представь, что ты вошла в церковь, а там говорят: согласна ли ты, Жозе Делор, выйти замуж за Шарля Моруа?

– По-моему, сначала спрашивают, согласен ли ты взять в жены. – Теперь она сама перелезла обратно и уселась верхом на его животе.

– Ну?

– Что «ну»?

– Ты согласна или нет? Согласна ли ты любить меня и в радости, и в горе, как я тебя, согласна ли ты делить со мной все и терпеть каждый день, как я мечтаю делить с тобой все и каждый день любоваться… – Он не закончил, потому что Жозе наклонилась к его губам. Шарль ответил ей поцелуем, который был теперь совсем другого вкуса: поцелуй будущего мужа… От этого сердце Жозе сжалось еще сильней. Все это надо было срочно охватить сознанием, но не получалось. Рассудок отказывался понимать, что происходит, а Шарль тем временем стал наслаждаться счастьем, которого наконец дождался. – Вижу, что согласна, – произнес он, когда они смогли остановиться и опять улеглись рядом, нежно обнимая друг друга.

– Ты ведь не против?

– Нет. Не против. – Она улыбалась. Еще три месяца назад она и подумать не могла о таком!

– А я мог.

– Что ты мог?

– Подумать о таком три месяца назад.

– Это я что же, вслух свои мысли говорю, да?

– Это от счастья. Это пройдет.

– Как пройдет? Счастье пройдет?

– Нет, ты перестанешь заговариваться.

Она пыталась и вправду представить церковь, толпу радостных друзей… М-да, особенно будут рады Пьер и Агнесс… А потом они поедут… Стоп! А куда же они вернутся после свадебного путешествия?

– Не знаю, где мы будем жить, – проговорил Шарль.

– Я опять что-то сказала?

– Нет. – Шарль удивленно смотрел на нее. – Просто это закономерно приходит в голову: где нам жить.

– Ты знаешь, я вот, когда думала о нас, почему-то не могла представить тебя в Париже. Мне из-за этого казалось, что ты ко мне не вернешься, несмотря на письмо. Ну не видела я тебя в Париже! Мне кажется, мы не будем жить в этом городе.

– Я вот тоже думаю: в Париже или в Лионе?

Она опешила.

– Ст… Стой, а почему в Лионе? А Нью-Йорк? А как же работа? А почему в Париже? Шарль…

– У тебя слишком много вопросов. Это сюрприз. Майкл открывает… Майкл – это владелец моей фирмы. У нас в Европе этой весной будет открыто несколько дочерних предприятий. Ну а поскольку мы с Майклом старые проверенные друзья, он продает мне контрольный пакет акций во Французском отделении.

– То есть…

– То есть я – хозяин. Только мы пока не знаем, где это будет. Есть предположение, что в Лионе.

– Шарль! Вот это действительно сюрприз!

– Ну а поскольку я не люблю больших городов, то давно хотел тебе сказать, что в Париже я жить действительно не собираюсь. А вот купить чудненький домик где-нибудь в предместье…

– Такой же чудненький, как этот?

– Да, но получше. Там же будут жить наши дети. Трое или четверо. Правда? – Он выжидающе улыбался.

Но она подумала о другом.

– А этот ты продашь? Не надо, Шарль!

– Ты что, разве можно? В следующем октябре у нас тут «встреча выпускников».

– Какая?

– Мы же договорились, что каждый год девятнадцатого октября будем собираться здесь и заколачивать двери на двое суток. Помнишь Себастьяна?

– Помню! – Жозе захохотала. Как раз эту фразу она вспоминала накануне, но тогда – со слезами на глазах. – А мне правда не хватает всех. Ой! Я хотела тебе рассказать… Себастьян, кажется, нашел свою настоящую любовь! С моей легкой руки!

– Ты нашла ему старушку, которая похожа на божий одуванчик и тоже любит сыпать судьбоносными выражениями?

– Вот именно! Ты попал в точку. Это моя троюродная тетка, у которой я жила! Живу… Они уже, наверное, уехали к нему в Шампань.

– Это действительно серьезный поступок, Жозе. Ты устроила чужое счастье. Наверное, это оттого, что тебя саму переполняло.

– Переполняет.

Она вдруг снова рассмеялась, но теперь уже каким-то невеселым, даже злобным смехом.

– Что с тобой? – Шарль повернулся на подушке и взял ее за руку.

– Я вспомнила про отца.

– А что в этом смешного?

– Он очень хотел, чтобы я вышла замуж в шестнадцать лет… Ты сейчас не поймешь. Я потом тебе расскажу эту историю.

Жозе продолжала тихо посмеиваться. Как интересно! Все папины пожелания сбудутся! Во-первых, она выходит замуж за богатого человека. Во-вторых, он с побережья, из Ля-Боля. И даже из рыбацкой семьи! И она не будет жить в большом городе, которого надо сторониться…

– Да-а, – проговорила она, как будто сама себе. – Папа так никогда ничего и не поймет, но будет ужасно горд, что, пройдя столь большой круг, я вернулась и сделала то, что он хотел. Это смешно! И он, и мама никогда не узнают настоящих причин моего поступка. Они не узнают, какой захватывающей была наша история с таким банальным концом.

– Ты считаешь, он банальный?

– Для них он – банальный. Конечно, история не очень обычная, но все равно таких – тысячи в мире. Как объяснить им всем, что мы пережили? Как мы любили много и сильно.

– Жозе, ты все-таки наивная! Даже если мы с тобой переживем самые богатые чувства и нам будет казаться, что центр вселенной – под нашими ногами… И даже если мы переживем тысячи сумасшедших дней, каждый из которых будет жечь своим счастьем, для других это будет всего лишь обычная история любви. Окружающие, даже наши друзья, скажут кому-то еще: «Да, они влюбились друг в друга, потерялись, встретились и наконец – поженились. Вот и все». А потом найдется какой-нибудь сумасшедший писатель, который напишет рассказ, как ты – свои комиксы, переживая вместе с нами историю любви… Впрочем, все это будет уже без нашего участия.

Но главное во всем этом: ты – моя. Я – твой. Навсегда.