Синяя лилия, лилия Блу

4

В ту ночь Блу не могла заснуть. Она ждала, что вот-вот откроется входная дверь. Какая-то глубоко укоренившаяся, глупая часть ее сознания не желала верить, что мать не вернется домой до завтра, когда начнутся уроки. У Моры всегда был ответ на любой вопрос, пусть даже неверный, и Блу принимала как должное, что мама остается неизменной, в то время как все остальное становится с ног на голову.

Блу скучала по ней.

Она вышла в коридор и прислушалась. В другой комнате Орла проводила полуночное очищение чакр с несколькими рьяными клиентами. Внизу сердитая Калла смотрела в одиночестве телевизор. На втором этаже стояла тишина. Тишина… а потом из комнаты Персефоны, в дальнем конце коридора, донеслось несколько коротких и решительных вздохов.

Когда Блу постучала, Персефона произнесла своим еле слышным голоском:

– И тебе тоже можно.

Лампа в комнате освещала лишь убогий маленький столик и край высокой старомодной кровати. Персефона, скрестив ноги, сидела в викторианском кресле. Огромное облако кудрявых волос казалось золотым в свете одинокой лампочки. Персефона чинила старый свитер.

Когда Блу вскарабкалась на старый матрас, несколько катушек подкатились к ней и уткнулись в босые ступни. Она натянула непомерно большую футболку на колени и несколько минут наблюдала за Персефоной. Та зачем-то удлиняла рукава, пришивая к ним не подходящие по цвету манжеты. То и дело она вздыхала, досадуя то ли на себя, то ли на свитер.

– Это твое? – спросила Блу.

– Мое – что? – Персефона проследила ее взгляд. – А. Нет. Был. Раньше. Ты же видишь, что я его переделываю.

– Для кого-то с гигантскими руками?

Персефона приподняла свитер, чтобы убедиться, как обстоит дело.

– Да.

Блу медленно разложила нитки по цвету на кровати рядом с собой.

– Думаешь, мама отправилась искать Орешка?

– Твоего отца. Артемуса, – поправила Персефона. Или уточнила.

Отца Блу вообще-то звали не Орешек – это было шутливое прозвище, которое Мора дала ему «в старые добрые времена».

– Пожалуй, ты чересчур упрощаешь. Но – да, это одна из причин, по которым она ушла.

– А я думала, она неровно дышит к мистеру Грею.

Персефона задумалась.

– Проблема с твоей матерью, Блу, заключается в том, что она никак не успокоится. Мы объяснили ей, что Артемус остался в прошлом. Я сказала, что он сделал свой выбор задолго до твоего рождения. Но нет, она все время об этом вспоминала. Как можно исцелиться, если постоянно ковырять рану?

– Зна-ачит… она… отправилась… чтобы… вернуть его?

– Нет! – усмехнувшись, произнесла Персефона. – Сомневаюсь, что… Нет. Как ты сама сказала, она неровно дышит к мистеру Грею. Неужели молодежь все еще так выражается?

– Я так выражаюсь. Я и есть молодежь.

– Ты просто молодо выглядишь.

– Тебе интересно знать или нет? Либо ты принимаешь мой авторитет в этом вопросе, либо давай поговорим о другом.

– Давай. Но, сама понимаешь, если она хочет его найти, это ее право. Море никогда не удается побыть одной, а это ее шанс хоть ненадолго уединиться.

Блу никогда не считала Мору человеком, любящим уединение, но, возможно, в том-то и заключалась проблема.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что не надо ее искать.

– Откуда мне знать?

– Ты ясновидящая! Ты берешь с людей деньги, чтобы заглянуть в их будущее! Ну так давай, загляни!

Персефона смотрела на Блу своими угольно-черными глазами, пока та не устыдилась своей вспышки. Затем она проговорила:

– Мора отправилась в Кабесуотер. Это не будущее. И потом, если бы ей требовалась помощь, она бы попросила. Наверное.

– Если бы я была твоим клиентом, – опасным тоном произнесла Блу, – то немедленно потребовала бы деньги обратно.

– В таком случае, хорошо, что ты мне не платила. Как по-твоему, ровно? – спросила Персефона, поднимая свитер.

Рукава совершенно не походили друг на друга.

Громко фыркнув, Блу спрыгнула с кровати и выскочила из комнаты. В коридоре до нее донесся голос Персефоны:

– Сон – пища для мозгов!

Это не утешило Блу. Состоявшийся разговор совершенно не производил впечатления осмысленного обмена репликами с человеческим существом.

Вместо того чтобы вернуться в спальню, она прокралась в тусклую Телефонную/ Кошачью/Швейную комнату и села возле телефона горячей линии, подобрав под себя босые ноги. Из приоткрытого окна струился морозный воздух. Уличный фонарь, скрытый листвой, отбрасывал знакомые живые тени на шкатулки со швейными принадлежностями. Схватив с кресла подушку, Блу положила ее на ноги, покрывшиеся мурашками от холода, и взяла трубку. Она прислушалась, чтобы убедиться, что в ней нормальные гудки и на другом конце никто не занимается ясновидением.

А потом позвонила Ганси.

Два, три гудка – а потом:

– Алло.

Голос у него был мальчишески звонкий и самый обычный. Блу спросила:

– Я тебя разбудила?

Она услышала, как Ганси на ощупь ищет очки.

– Нет, – соврал он. – Я не спал.

– И вообще, я набрала тебя случайно. Я хотела позвонить в Конгресс, но твой номер отличается всего одной цифрой.

– Правда?

– Да, потому что он заканчивается на 6-6-5… – она помолчала. – Дошло?

– О господи.

– 6-6-5. Одна цифра отличается. Понимаешь?

– Да, я понял… – он на минуту замолк, хотя Блу слышала, как он дышит. – А я и не знал, что можно позвонить в ад.

– Туда – можно, – сказала Блу. – А вот оттуда – проблематично.

– Наверно, можно написать.

– Не хватит марок.

– Ну так послать факс, – предположил Ганси. – Предположим, что я не имел в виду письма. Факсы прикольнее.

Блу засмеялась в подушку.

– Ладно. Это все.

– Что «все»?

– Все, что я хотела сказать.

– Я узнал много нового. Хорошо, что ты ошиблась номером.

– Это нетрудно, – заверила Блу. – Могу ошибиться еще разок.

Долгая, долгая пауза. Она открыла рот, чтобы прервать молчание, а потом передумала. Блу снова начала дрожать, хотя с подушкой на ногах ей не было холодно.

– Мне не стоило бы так говорить, – наконец сказал Ганси. – Но я на это надеюсь.