Сиротка. Расплата за прошлое

Глава 8 Двери в прошлое

Киона сидела на кровати с озабоченным видом, с растрепанными волосами. Вчера она напугала всех, сообщив, что поезд, идущий в Квебек, тот самый, в котором ехала Эрмин, сошел с рельсов. Лора разрыдалась, рухнув в ближайшее кресло, Мирей душераздирающе заголосила, а Жослин принялся расхаживать по комнате, держась за сердце.

«Напрасно я повторяла им потом, что Эрмин не пострадала, они продолжали сходить с ума от волнения, — подумала она. — Теперь неплохо было бы узнать новости, иначе день будет невеселым».

Она снова легла и уставилась в потолок. Ее пальцы нервно теребили край простыни. Не так-то просто видеть образы, которые сваливаются тебе на голову без предупреждения. Киона отчетливо видела локомотив, затем задние вагоны поезда, которые медленно переворачивались, сначала удерживаясь в равновесии другими вагонами, затем заваливаясь на бок.

«Об том должны рассказать по радио, — сказала она себе. — Нет! Радио тоже сгорело. Надо бы сходить к Жозефу Маруа или купить газету в Робервале».

Девочка бросила пристальный взгляд на большую кровать, где спали Лоранс и Мари-Нутта. Она могла бы их разбудить, но эти моменты спокойствия в безмолвном доме помогали ей размышлять.

«Что я натворила? — спрашивала она себя. — Похоже, я совершила огромную глупость. Мне кажется, я открыла дверь в прошлое поселка, и теперь она не хочет закрываться. Если такие видения и сны продолжатся, это быстро превратится в проклятие, в чертово проклятие».

Повторив ругательство Онезима Лапуанта, девочка улыбнулась. Она разрешала себе делать это только мысленно, с оттенком ликования в душе. Киона находилась между детством и отрочеством, и ее характер менялся. Она становилась более скрытной, лукавой, а также насмешливой и капризной. Эрмин утверждала, что таким образом девочка пытается защититься от своего необычного дара, от которого так настрадалась в детстве.

«Сейчас мне хочется скорее оказаться на берегу Перибонки, — сказала она себе. — Там я буду далеко от Валь-Жальбера и больше не увижу всех этих умерших людей. Во всяком случае, я на это надеюсь…»

Охваченная внезапным вдохновением, Киона принялась молиться Иисусу, что случалось с ней довольно часто. Не особо приветствуя католические богослужения, она, тем не менее, искренне преклонялась перед Христом.

— Что ты там делаешь, сложив ладони? — раздался чей-то тихий голос.

Это была Лоранс, наполовину скрытая под одеялом, с еще сонным взглядом.

— Тише, я молюсь! Прошу Иисуса о помощи. И Маниту тоже. Думаю, они мне оба нужны.

— Так нельзя, — вяло возразила Лоранс. — Мадлен тебе уже объясняла: нужно сделать выбор.

— Делай, как я, обращайся только к Великому духу наших предков монтанье! — воскликнула Мари-Нутта, резко сев на кровати. — А зачем тебе нужна помощь?

Радуясь возможности кому-то довериться, Киона сказала:

— Мне снились женщины в белых фартуках, те, что были на пикнике. Они пели «Судьба, роза в лесу», то есть ту же песню, что и месье Клутье. Одна девушка махнула мне рукой, чтобы я подошла поближе. Я не решалась, говоря себе, что мы живем в разных временах.

— В этом нет ничего страшного, — заметила Лоранс. — Эти женщины тебе приснились из-за твоего вчерашнего видения.

— Но есть и кое-что другое, — возразила Киона. — Я убежала, чтобы не участвовать в этом пикнике, и тут же оказалась перед бывшим магазином. Он выглядел потрясающе. Такой чистый! Витрины сияли. Увы! Оттуда вышла женщина. Мне стало нестерпимо жаль ее. Я поняла, что она скоро умрет и что ее зовут Селин Тибо.

— Ты думаешь, это была мать Пьера Тибо? — возбужденно спросила Мари-Нутта.

— Разумеется! Значит, я попала в тот год, когда разразилась эпидемия испанского гриппа. Эрмин часто нам об этом рассказывала. Тогда умерла монахиня, которую она так любила, сестра Мария Магдалина.

С этими словами, произнесенными удрученным тоном, Киона потерла глаза, словно пытаясь стереть образы, возникающие перед ней и днем, и ночью.

— Я хочу это прекратить, Лоранс. Плевать на твои рисунки, воспользуешься фотографиями Жозефа или Мартена Клутье. У него в сумке их полно. Понимаешь, эти люди являются мне живыми, я могла бы до них дотронуться, если бы захотела. Это мне уже не нравится.

Близняшки озабоченно переглянулись. Они не понимали, что так встревожило Киону.

— Вчера ты говорила обратное, — вспомнила Мари-Нутта. — Что ты будешь продолжать, даже если это рискованно.

— Возможно, но мне не нравятся эти сны. На самом деле это не совсем сны: я отправляюсь в прошлое, как только засыпаю.

В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату вошла Лора с непреклонным выражением лица.

— Девочки, быстро поднимайтесь! — сказала она. — Мы все идем к Маруа слушать радио. Ночью я не сомкнула глаз. Я представляла Эрмин тяжело раненой в этом проклятом поезде. Если до обеда не будет информации, я сама поеду туда. Или же перебью всю посуду Шарлотты.

Началась всеобщая суматоха. Три девочки вскочили с постелей и оделись в рекордно короткое время.

— С мамой ведь все в порядке, правда, Киона? — взмолилась Лоранс со слезами на глазах.

— Я вам уже говорила, что она не пострадала!

— Обойдемся без твоих предсказаний, — раздраженно отрезала Лора. — Мне нужна конкретная информация. Скорее, обувайтесь, причесывайтесь. Если вы будете плохо выглядеть, Андреа решит, что я плохо за вами слежу.

— А Луи? Где он? — спросила Мари-Нутта. — Он тоже пойдет с нами, бабушка?

— Нет, у этого негодника поднялась температура: результат вашей прогулки к водопаду. Было жарко, а он наверняка обливался ледяной водой, мочил в ней ноги. Вот и получил по заслугам.

Пять минут спустя Жослин вел свое семейство по улице Сен-Жорж. Лора держала его под руку: на нее внезапно навалилась слабость, от волнения подгибались ноги. Близняшки шли рядом с ними, а хмурая Киона замыкала шествие. Возле почтового отделения, пока еще работающего, она увидела стоящую к ней спиной белокурую девочку в сером фартуке, которая читала объявление. Ее старомодная одежда, юбка длиной до лодыжек и заштопанные чулки свидетельствовали о том, что это очередное видение. Ощутив странную тревогу, Киона прикрыла глаза и опустила голову. Луи был прав, этот поселок кишит призраками! — подумала она.

В ту же секунду она обернулась, охваченная настоящей паникой. В воздухе раздался назойливый вой фабричной сирены. Помимо своей воли Киона взглянула на гостью из другой эпохи. Ее сердце бешено заколотилось. «Мин, это Мин! Я ее узнала! Это ее голубые глаза, ее губы! О нет, Мин…»

Виски пронзила острая боль, ей показалось, что она ныряет в пропасть, черную как ночь. С глухим ударом девочка рухнула на дорогу.

— Бабушка, Киона упала! — воскликнула Мари-Нутта. — Наверное, она опять потеряла сознание!

— Что значит — опять? — закричала Лора. — Боже мой, Жосс, что с ней?

Побледневший Жослин Шарден бросился на колени рядом с Кионой и прижал ее к себе. Он никогда не чувствовал себя спокойно с тех пор, как приютил свою незаконнорожденную дочь.

— Доченька моя, малышка, очнись! — простонал он. — Лора, сделай что-нибудь! Сбегай к Маруа, попроси у них уксуса или какого-нибудь алкоголя, на худой конец, — ей надо растереть виски и лоб.

Лоранс и Мари-Нутта воздержались от комментариев. Они прекрасно понимали, с чем связано недомогание Кионы, и были уверены, что она придет в себя с минуты на минуту.

— Она заболела, как Луи, — заявил Жослин. — Лора, почему ты еще здесь? Я же попросил тебя сбегать к соседям!

— А зачем? Ей не впервой падать в обморок, Жосс, — ответила его строптивая супруга.

— Сбегай, я тебе говорю!

— Никуда я не побегу. Мадемуазель снова ломает комедию, я начинаю к этому привыкать.

— Комедию? — взревел ее муж. — Долго ты будешь отыгрываться на ней за то, что она дочь Талы, а не твоя?

— Жосс, не говори таких вещей при близняшках!

— Они прекрасно все знают, черт побери! У тебя нет сердца, Лора!

Жослин поднял безжизненное тело Кионы, что стоило ему больших усилий. Шатаясь, он направился к дому Маруа, который был еще довольно далеко.

— Мы поможем тебе, дедушка! — предложила Мари-Нутта.

— Да, лучше вы вдвоем возьмите ее, иначе у него случится приступ.

— Я сам справлюсь, — отрезал Жослин. — Оставьте меня.

По его морщинистым щекам текли слезы гнева и тревоги. Теперь он шел более твердым шагом, но у него была сильная одышка. Лора, уже пожалевшая о своей несдержанности, пыталась его остановить.

— Прости меня, Жосс. Позволь тебе помочь! Я сама не понимала, что говорю. Я тоже волнуюсь, уверяю тебя. Жосс, послушай…

— Отстань, ведьма окаянная! — разъяренно рявкнул он, напугав Лоранс и ее сестру.

Спасение явилось через несколько метров, в облике Андреа. Она увидела их из окна и теперь почти бежала к ним своей походкой вперевалку.

— Боже милосердный, что случилось? — воскликнула она. — Это Киона! Дайте мне ее, месье Жослин, я сильнее вас.

Ее массивная фигура с пышными женскими формами говорила в ее пользу. Но мужчина наотрез отказался.

— Я могу нести свою дочь, сколько потребуется. Это мой крест, в некотором роде, мой крест любви! Я боюсь, что однажды она просто не очнется от своих проклятых обмороков. Тогда наступит конец всему.

— Идемте скорее к нам, у меня есть соли и холодная вода. Жозеф сбегает к мэру и позвонит доктору.

Киона ничего не слышала, не догадываясь, какой вызвала переполох. Лоранс с трудом сдерживала слезы, Мари-Нутта в глубине души взывала к Маниту. Лора несколько наигранно твердила: «Господи, спаси нас и сохрани». Девочка, потомок рода шаманов монтанье и колдуньи с пуатьерских болот[21], прекрасно себя чувствовала и находилась, по сути, в этом же месте, только в другое время, в том трагическом 1927 году, когда закрыли фабрику.

Вокруг нее стоял невыразимый шум. Рабочие столпились у здания почты. Они все говорили так громко, отчаянно жестикулируя и бранясь, что это создавало безумный гвалт. Но ее Мин, такая хорошенькая, маленькая, тонкая в своей заштопанной одежде, куда-то исчезла.

Небольшими группами посреди улицы Сен-Жорж, подбоченившись, собрались женщины в ситцевых платьях, поверх которых на талии были завязаны фартуки. На их лицах читались непонимание, страх и гнев.

Кионе показалось, что в тринадцатилетнем мальчишке с коротко остриженными черными волосами и пухлыми губами она узнала Симона Маруа. Он тоже кричал, но взгляд его темных глаз горел чисто юношеским азартом.

«Что теперь с нами будет? — надрывался какой-то мужчина. — У меня шестеро детей, мне надо их кормить!»

«А я все никак не мог понять, почему Жан Дамасс пошел на работу к Альме! Значит, он был в курсе, а я почему ничего не знал? Среди нас есть те, кто успел устроиться на другие места!

«А мы только недавно выкупили свой дом, — жаловалась немолодая женщина в черном платье. — Зачем нам оставаться здесь, если зарплаты больше не будет?»

«Мадам, не волнуйтесь раньше времени, возможно, компания возместит вам убытки или выкупит ваш дом», — сказал мужчина в костюме и шляпе.

Это был Жозеф Адольф Лапуант, управляющий фабрики, в течение пяти лет исполнявший функции мэра. Он являлся одним из почетных жителей Валь-Жальбера, и его роскошный дом, построенный неподалеку от монастырской школы, вызывал всеобщее восхищение.

«Прошу вас, не нужно впадать в панику! — добавил он. — В наших краях работы хватит всем».

Киона вглядывалась в каждое лицо из своего защитного кокона, делавшего ее невидимой для всех. Она надеялась и в то же время опасалась снова увидеть Эрмин, не зная, что девочка бросилась к дому Маруа, чтобы сообщить плохую новость Бетти.

«Мне кажется, я не должна ее видеть. Как же мы с ней похожи! Но сколько ей сейчас лет? Двенадцать, как и мне, поскольку она родилась в 1915 году. Я чуть выше ее и не такая изящная».

Мысли, связанные с настоящим, совершенно не отвлекали Киону от наблюдения за жизнью девятнадцатилетней давности. Мимо нее прошел коренастый светловолосый парень с правильными, но довольно заурядными чертами лица. «Пьер Тибо! — подумала она. — Он такой юный, что я едва его узнала».

Нечто вроде усталости заставило ее покинуть возбужденную улицу Сен-Жорж. Так она оказалась на фабричной площадке, совсем рядом с водопадом. В августе река Уиатшуан становилась спокойной, поскольку уровень воды был низким. Пейзаж сильно отличался от современного. Склоны, возвышающиеся над зданиями фабрики, выглядели неопрятно: вместо растительности их устилали спиленные стволы елей. Откуда-то доносился глухой шум. Турбины приводили в движение динамо-машину, вырабатывающую электроэнергию для большого поселка. «Такое ощущение, что здесь не осталось ни одного рабочего, — подумала Киона, чувствуя себя все более усталой. — Как здесь некрасиво! Мне больше нравится нынешний поселок, то есть пейзаж вокруг него. Сейчас выросло столько деревьев!»

Жослин, уложивший дочь на диван в гостиной Маруа, затененной плотными шторами, увидел, как она вздрогнула и коротко выдохнула. Он в ужасе закричал:

— Господи, она умирает, это ее последний вздох!

Андреа и близняшки в испуге перекрестились. Жозефа в доме не было, он ушел звонить доктору в Роберваль.

— Это невозможно, Жосс, она не может умереть! — воскликнула Лора трагическим тоном.

— Но посмотри на нее, она вся бледная и ледяная. Боже, сжалься надо мной, верни мне моего ребенка!

Он рухнул на колени, прижавшись лбом к одной из подушек и сжимая в ладонях руки Кионы. Его плечи затряслись в отчаянных рыданиях.

— Бедный месье Шарден, — вздохнула Андреа Маруа, — что же случилось с Кионой? В таком возрасте не страдают от болезней сердца!

— Что мы об этом знаем? — резко ответила Лора. — У нее может быть врожденный порок сердца, я читала об этом в одном научном журнале. Да, мадам, учиться никогда не поздно! Возможно, мы теряем драгоценное время в ожидании врача. Ее нужно отвезти в больницу. Жосс, ты меня слышишь? Так будет лучше всего. Девочки, бегите к Онезиму, пусть приезжает на своем грузовике или возьмет нашу машину. Ваш дедушка не в состоянии сесть за руль.

Андреа, нагнувшись над безутешным отцом, во второй раз влила немного уксусной воды в рот Кионы и смочила ею же виски девочки.

— На все воля Божья! — повторяла она.

Ощутив кислый вкус, девочка сморщилась. Она закашлялась, заморгав глазами.

— Жосс, она приходит в себя! — закричала Лора. — Приподними ее немного, чтобы она не захлебнулась. Господь всемогущий, спасибо, спасибо!

Лоранс и Мари-Нутта вернулись с порога и склонились над Кионой. С широко открытыми глазами она переводила взгляд с одного на другого. Ее пальцы пытались высвободиться из отцовских рук.

— Доченька моя дорогая… — пробормотал Жослин. — Ты снова с нами?

— Да, папа, — тихо ответила девочка.

Он выпрямился и сел на край дивана, глядя на своего воскресшего ребенка, как на небесного ангела.

— Никогда меня так больше не пугай, — сказал он. — Я уже думал, что потерял тебя.

— Правда? — удивилась она. — А почему?

— Да ты была как мертвая! — ответила Лора. — Скажи нам, что ты видела? Что-нибудь насчет Эрмин? Она серьезно ранена?

— Нет, нет! — возразила Киона. — У меня не было видений, просто я не позавтракала утром. Нужно было срочно идти слушать радио, и по дороге у меня закружилась голова.

— Боже правый! Ты голодна, бедная девочка, — пожалела ее Андреа, бросив осуждающий взгляд в сторону Лоры. — Сейчас я принесу тебе сдобную булку и горячего шоколада. Вам тоже, девочки!

Это относилось к близняшкам: перестав волноваться за Киону, они вежливо кивнули.

— Мы собирались поехать на мессу, — добавила хозяйка дома. — Жозеф отвозит меня туда каждое воскресенье, ведь у нас теперь есть машина.

Они купили ее недавно. Лора раздраженно топнула ногой.

— И правда, у Жо есть машина. Я все время об этом забываю и прошу Онезима возить меня. Значит, вы и сами могли бы отвезти девочку в больницу.

— Да, конечно, — согласилась Андреа без особого энтузиазма.

Она отправилась готовить легкий завтрак. Вернулся Жозеф Маруа, вид у него был озабоченный. Он бросил встревоженный взгляд на свою супругу, стоявшую у плиты, и прошел в гостиную.

— Ну как там ваша Киона? — спросил он. — А, пришла в себя! Доктор приедет не раньше полудня. Он у пациента на севере Роберваля. Так мне сказала его жена. Зато у меня есть новости по поводу Мимин.

Он упорно называл молодую женщину ее детским именем.

— Говорите же скорее! — нетерпеливо воскликнула Лора.

— Погодите, дайте отдышаться. Мимин позвонила мэру и просила передать, чтобы мы не беспокоились, с ней все нормально. Если я правильно понял, она звонила со станции, поскольку ее поезд или какой-то другой отправился в путь сегодня на рассвете.

— О Господи, какое облегчение! — вздохнул Жослин. — Слава Богу, все обошлось.

— Если бы наш дом не сгорел, Эрмин позвонила бы нам и я бы не сходила с ума от волнения, — простонала Лора.

— Но он сгорел, дорогая моя! — крикнул ее муж. — Пора уже этим смириться, черт возьми! Ты не воскресишь свой прекрасный дом, причитая с утра до вечера.

— Только представь себе, Жосс! Если бы у меня остались мои деньги, я бы построила точно такой же дом и обставила бы его точно так же, купив такой же рояль, такие же шторы и все остальное…

Лоранс и Мари-Нутта обменялись грустными взглядами. После пожара их бабушка и дедушка без конца ссорились. Сидевшая на диване. Киона ждала окончания перебранки. Андреа положила ей конец, показав на часы.

— Жозеф, я не хочу опоздать на мессу. Нам пора выезжать. Месье Жослин вот завтрак для вашей маленькой больной: два куска булки и чашка теплого молока с шоколадом, поскольку молоко и шоколад предупреждают чувство сильного голода, вызывающего обмороки. Остатки булки и кувшин с молоком для ваших внучек вы найдете на кухне.

С этими словами она развязала тесемки своего фартука и надела легкую куртку. Разъяренная Лора безжалостно разглядывала ее, мечтая выплеснуть на кого-нибудь свой гнев. «Замужество не пошло ей на пользу. Такое ощущение, что она еще больше располнела. Как это отвратительно — иметь такую огромную грудь и бедра! А эти очки на носу — просто ужас какой-то!»

Жозеф покорно взял с вешалки свою выходную шляпу и поправил узел на галстуке.

— Оставляем на вас дом, закройте дверь, когда будете уходить. Жослин, Лора, девочки, до скорого!

Супруги поспешно вышли. Некоторое время спустя на улице Сен-Жорж послышался шум мотора.

— Я сейчас же возвращаюсь домой, — сказала Лора. — Луи болеет, о нем тоже не стоит забывать. Лоранс и Мари-Нутта, я рассчитываю на вас. Помойте свои чашки, соберите крошки со стола и подметите пол.

Жослин в это время занимался Кионой. Он поставил поднос с завтраком на маленький столик рядом с диваном.

— Тебе нужно подкрепиться, милая, — ласково сказал он. — Ты не встанешь с дивана, пока все это не съешь.

— Папа, мне нужно тебя кое о чем попросить, — прошептала Киона. — Это очень важно, поверь мне. Ты не должен мне отказать.

— Разве я когда-нибудь тебе в чем-то отказывал?

— Меня нужно отвезти в Перибонку, вместе с Фебусом, на грузовике Онезима. Он уже как-то перевозил Шинука. Я не могу оставаться здесь. Из Перибонки я доскачу верхом до Тошана.

Жослин не верил своим ушам.

— Киона, не может быть и речи о том, чтобы ты проделала такой путь на лошади, одна.

— Но я хочу, чтобы Фебус провел лето там, вместе со мной! Умоляю тебя, папа, это очень важно. Мне нельзя оставаться в Валь-Жальбере.

— Не нужно капризничать, девочка моя. Осталось немного потерпеть, Эрмин вернется через десять дней, и вы вчетвером отправитесь на берег Перибонки.

Убирая посуду, близняшки прислушивались к обрывкам разговора.

— У Кионы проблемы, — прошептала Лоранс на ухо сестре. — О! Это я во всем виновата. Мне не нужно было просить ее отправляться в прошлое.

— Вовсе она туда не отправляется! — тихо ответила Мари-Нутта. — Это просто сны, образы, и возможно, она их выдумывает.

— Что вы там замышляете? — спросил Жослин из гостиной.

— Ничего, дедушка, — как всегда хором, ответили они.

В следующую секунду они обе стояли на пороге комнаты и настойчиво смотрели на Киону. Странная девочка опустила свои янтарные глаза.

— Я вынуждена рассказать правду папе! — внезапно воскликнула она. — Папа, ты должен помочь мне покинуть поселок. Иначе я и правда умру.

Эрмин сидела напротив Родольфа Метцнера. Выпив по чашечке кофе в вагоне-ресторане, они вели долгий и интересный разговор. Всех пассажиров пересадили на другой поезд, следующий в Квебек.

Поговорив об операх, опереттах, симфониях и классических балетах, они перешли к более современной теме: производству музыкальных пластинок.

— Я бы так хотел, чтобы ваше дивное пение было записано, мадам! — настаивал швейцарец своим хриплым голосом. — Только представьте, какое удовольствие вы доставите тем, у кого нет возможности слушать вас в театре!

— Конечно, что было бы замечательно!

— Повторяю вам, я в вашем распоряжении. Вам просто нужно приехать в Нью-Йорк, где расположены мои офисы и студия звукозаписи.

— Я хорошо знаю этот город, мне часто доводилось там бывать. Но прежде, чем принять решение, я должна подписать другой контракт. Мне предложили сняться в музыкальной комедии в Голливуде. Это будут мои первые шаги в кино, и признаюсь, меня это немного пугает.

— Вы на большом экране! — воскликнул он. — Да вы за несколько дней превратитесь в звезду!

— О! У меня далеко не главная роль. И киностудия довольно скромная. Тем не менее, хотя им уже понравился мой голос, я должна научиться танцевать чечетку… Мой муж не в восторге оттого, что мне придется уехать так далеко на несколько месяцев, но разве у меня есть выбор? Моя мать тратила столько денег на нас с детьми! Я считаю своим долгом помочь ей, в свою очередь, особенно после такого удара судьбы, лишившего нас всего.

Родольф Метцнер молча кивнул. Лицо его помрачнело, но Эрмин этого не заметила. Она задумчиво смотрела в окошко. «Скоро этот мужчина будет знать почти все обо мне и моей семье, — удивленно подумала она. — Я никогда так легко не доверялась незнакомцу. Может, эту встречу уготовила нам сама судьба, чтобы я могла возобновить свою карьеру? Ведь он может заменить Октава Дюплесси. У меня больше нет импресарио, и мне его не хватает. Директор Капитолия не раз обращал на это мое внимание».

— Только что, — продолжил Метцнер, — до нашей беседы о Пуччини, вы упомянули о квартире в Квебеке, которую ваша мать собирается продавать. На улице Сент-Анн, если не ошибаюсь? Это же в самом центре, в верхней части города! Возможно, она меня заинтересует.

Эрмин вздрогнула от удивления. Ее тут же затопила волна стыда.

— Месье, я не нуждаюсь в благотворительности. Мне не нужно было рассказывать вам о своих неприятностях. С чего это вдруг вам понадобилась квартира в Квебеке? Я понимаю, что вы владеете солидным состоянием, но не может быть и речи о том, чтобы вы покупали эту квартиру только из желания помочь мне.

Он удивленно округлил глаза и рассмеялся.

— Боже мой, сколько экспрессии! Кто вам сказал, что я собираюсь изображать из себя Дон Кихота? Мне очень нравится Канада, я часто здесь бываю и всякий раз останавливаюсь в отеле. Если быть точнее, в Квебеке я обычно живу в «Шато Фронтенак». Было бы гораздо проще иметь свою квартиру, которую я обставил бы по своему вкусу. Она могла бы также служить студией звукозаписи для местных исполнителей. Знаете ли вы, что я имел удовольствие быть представленным Феликсу Леклерку? Талантливейший человек, актер, певец, сценарист. Я убедил его что он может стать популярным во Франции. Однажды он исполнил мне одну из своих песен, «Поезд с севера»[22]. Я был в восторге!

— Вам можно позавидовать! — воскликнула молодая женщина, явно пребывая под впечатлением.

— Да, потому что я встречаюсь с такими исключительными людьми, как вы и Феликс Леклерк.

— Не смейтесь надо мной! — сказала она с очаровательной улыбкой.

— А вы, дорогая мадам, не будьте такой скромницей. Вы гордость своей страны, и это только начало. Ваше имя и так довольно часто мелькает в газетах, но стоит вам появиться перед камерами, и все начнут говорить только о вас, Снежный соловей. Так что насчет этой квартиры, я могу ее посмотреть? Завтра или послезавтра, как вам будет угодно.

— Мне нужно подумать. Я все-таки уверена, что вы решили приобрести ее только для того, чтобы поиграть в мецената. К тому же сначала ее нужно освободить. Мебель будет продана, но есть еще личные вещи. Не знаю, как я со всем этим справлюсь. Обычно я отправляюсь в поездки вместе с мужем или своей подругой Мадлен.

— Кормилицей ваших дочерей?

— Откуда вы знаете? Я имею в виду, именно эту подробность.

— Но, дорогая моя, не так давно, после вашего грандиозного успеха в «Фаусте» «Пресса» посвятила вам целую страницу. Там говорилось о вашем супруге, повелителе лесов, и кормилице-монтанье по имени Мадлен.

Эрмин недоуменно взглянула на него. Эта статья была опубликована двенадцать лет назад.

— Месье Метцнер, в то время я только начинала свою карьеру! Вы что, уже тогда интересовались мною? — несколько холодно спросила она.

— Нет, нет! Я нашел эту газету гораздо позже! И поскольку у меня прекрасная память, я запомнил эту деталь. Послушайте, мадам, прошу вас, ничего не бойтесь. Если вас это успокоит, я готов отказаться от покупки квартиры на улице Сент-Анн и даже от идеи выпустить вашу пластинку. Мне хочется, чтобы вы сохранили приятное воспоминание о нашей встрече. Об этой ночи…

— Тише! Хоть мы и одни в купе, но, если вдруг нас слышат, подобная фраза может быть истолкована неверно.

Она отвернулась, чувствуя себя очень неуютно. Магия вчерашнего вечера развеялась. Эрмин даже принялась упрекать себя, удивляясь, что была так приветлива с этим мужчиной весь вечер и уснула почти рядом с ним. «По крайней мере, нас разделял круг из камней, который я выложила вокруг костра», — сказала она себе.

Это тут же вызвало воспоминание о другом костре, пылавшем в ее первую брачную ночь в окружении вековых лиственниц. Родольф Метцнер вызвал у нее не только сострадание, но и желание. Ее это напугало. «Сначала Овид, теперь Родольф!» — подумала она. Молодая женщина ощутила приступ тревоги, спрашивая себя, любит ли она Тошана. Возможно, с течением времени их страсть начала угасать? Было ли другое объяснение этим влечениям? «Как правило, меня привлекают мужчины образованные, увлеченные искусством, и мне очень нравится разговаривать с ними о музыке или литературе. Тошан не разделяет моих вкусов в этих областях. Он даже относится к ним свысока. Его мечта — авиация».

Эти размышления окончательно ее расстроили. Она бросила грустный взгляд на своего соседа. Он смотрел на нее с легкой улыбкой на губах. Это действительно был привлекательный мужчина с аристократичными манерами, изысканный и невероятно галантный.

— Простите меня! — вздохнула Эрмин.

— За что мне вас прощать? — удивленно воскликнул он.

— Мне кажется, я только что проявила нелюбезность. Я все усложняю, потому что боюсь наделать ошибок. Это касается квартиры. Если она вам подойдет, зачем мне вас отговаривать? Я назову вам имя нотариуса, который занимается имуществом моей матери, по крайней мере, тем, что от него осталось. В конце концов, мне даже нравится, что в этой квартире будете жить именно вы.

Эрмин снова показалось, что она сказала глупость. Ее аргументы звучали путано.

— Делайте, как считаете нужным, — ответил Родольф Метцнер. — И если вас это успокоит, я прощаю вас от всего сердца.

Он улыбнулся с такой нежностью, что молодая женщина почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

— Я едва успеваю на сегодняшнюю репетицию! — вдруг заметила она.

— А я обязательно приду вовремя завтра вечером, чтобы аплодировать вам. Могу я пригласить вас на ужин после представления?

— О нет! Мне очень жаль, но, когда я покидаю сцену, у меня совершенно не остается сил. Поэтому вечерами я никуда не выхожу, а отправляюсь спать.

Он кивнул в знак согласия. Эрмин вздохнула свободнее. Через несколько дней она вернется в Валь-Жальбер, и Родольф Метцнер превратится в воспоминание. Она пообещала себе по максимуму использовать свое пребывание на берегу Перибонки и посвятить себя мужу и детям.

— Подружиться с представителем противоположного пола — это вовсе не преступление, — мягко сказал ей швейцарец. — Мне кажется, вы напуганы. Ужин ни к чему не обязывает, но может помочь расслабиться и отдохнуть после выступления на публике.

Эрмин бросила на него недоверчивый взгляд, сказав себе, что этот мужчина читает ее мысли.

— Я знаю об этом, месье. Когда-то у меня был прекрасный друг. Его звали Симон. Вчера вечером я рассказывала вам о нем. Мы делились друг с другом самым сокровенным.

— Да, я помню, тот несчастный молодой человек, погибший в концлагере. Как жестока была эта война! В Париже, перед показом одного фильма, я видел снятые американцами кадры со зверствами, творившимися в этих лагерях. Было невозможно без содрогания смотреть на сваленные в груду трупы, похожие на скелеты…

Услышав эти слова, молодая женщина в ужасе замерла. Метцнер заметил это и несколько секунд помолчал.

— Простите меня, мадам! Я вас расстроил.

— Ничего страшного, я часто бываю грустной, — не раздумывая призналась она. — Но я бы предпочла не видеть этот репортаж. Меня бы неотступно преследовали эти образы. А у меня и так тяжело на сердце — слишком много скорби, разочарований и неясностей…

Эрмин вновь отбросила сдержанность, поддавшись странному желанию доверить Родольфу Метцнеру свои горести. Он был потрясен.

— Я бы так хотел прогнать с вашего личика эту тревогу и печаль, которая вдруг его омрачила. Такую великую певицу, как вы, необходимо холить, лелеять, беречь от жизненных передряг.

Его низкий голос дрожал от волнения.

— Мне кажется, в жизни любого человека бывают испытания. И я неправа, что жалуюсь, да, я неправа. Я уже много получила от жизни.

Вздохнув, она закрыла глаза и прислонилась головой к спинке сиденья. «Да, я неправа, — подумала она. — Просто я никак не могу прийти в себя, узнав, что Симон погиб в концлагере, и жалею, что помогла Андреа написать фальшивое письмо для Жозефа. Но Тошан тоже решил, что так будет лучше. Он даже согласился его переписать. Я доверяю ему: он лучше знает, что такое мужская гордость и отцовские чувства. По возвращении мне нужно будет обязательно съездить в Нотр-Дам-де-ла-Доре, чтобы встретиться с тем мужчиной. Возможно, я узнаю больше о смерти Симона».

Родольф Метцнер наблюдал за ней. Она казалась ему хрупкой, нежной, одинокой. Он вдруг представил, что садится рядом с ней, заботливо обнимает ее и даже целует в нежно-розовые губы. В следующую секунду он встряхнул головой, словно пытаясь прогнать эти мысли, недостойные джентльмена. Он разрешал себе только обожать ее, не надеясь на то, что когда-нибудь сможет к ней прикоснуться.

Эрмин, почти не спавшая ночью, окунулась в приятную дремоту, испытывая смутное чувство защищенности, как и накануне.

Четыре часа спустя поезд прибыл на вокзал Квебека.

Положив руку на плечо Мукки, Тошан чувствовал огромное удовлетворение, смешанное с облегчением. Наконец-то после трех месяцев отсутствия он снова ступил на свою землю. Это была его территория, затерянная в глубине леса, вдали от всех, единственное место, где он чувствовал себя по-настоящему свободным. Он планировал остаться здесь до следующей весны, и эта перспектива наполняла его радостью.

— Вот мы и дома! — сказал он. — Правда, сынок? А ты, Мадлен, рада?

— Конечно, очень рада. А знаешь почему? С минуты на минуту Акали выйдет на крыльцо и побежит нам навстречу. Мне так ее не хватало!

— Наверняка она тоже скучала, — с улыбкой предположил Мукки. — Но поскольку мисс Лолотте требовалась няня, Акали пришлось пожертвовать собой. Смотри, папа, здесь все стало по-другому. За лужайкой никто не ухаживал.

Они называли так обработанную землю перед домом, представлявшим собой крепкую постройку из красивых лиственных и еловых досок. Раньше здесь стояла скромная хижина золотоискателя Анри Дельбо и его супруги Талы, индианки из рода монтанье. Если родители Тошана довольствовались этим наскоро возведенным жильем, то их сын без конца расширял свой единственный дом, благоустраивал и делал его все более комфортным, чтобы его жена с детьми могли жить в нем и зимой, и летом.

Они стояли на опушке леса, глядя на величественный пейзаж.

— А тебе, Констан, здесь нравится? — со смехом спросил Тошан у своего младшего сына, прижавшегося к Мадлен. — Давай же, скажи что-нибудь!

— Не дразни его, кузен! — возмутилась молодая индианка. — Он измучен дорогой, к тому же у него поднялась температура. Сегодня вечером я дам ему настой из цветков ивы с медом, который делает бабушка Одина. Там должно еще остаться не меньше пяти баночек.

Она снова посмотрела на фасад дома, позолоченный лучами заходящего солнца. Ничто не говорило о присутствии людей. Вокруг было тихо, на бельевой веревке ничего не сушилось.

— Папа, ты уверен, что Шарлотта с Людвигом здесь? — встревожился Мукки. — Акали не выходит, и за окнами никто не мелькает. К тому же они закрыты в такую погоду.

— В этом нет ничего удивительного: лучше держать их закрытыми, чтобы комары не налетели, — ответил Тошан. — Наверное, все отдыхают после обеда. Идемте, вернемся за вещами позже.

Ему пришлось позаимствовать грузовик у какого-то торговца в Перибонке, заплатив ему несколько долларов, поскольку мужчина, обычно подвозивший его сюда, так и не смог починить свою машину.

— Да, идемте, — повторила Мадлен, решительно направляясь вперед.

— Эй! Есть кто-нибудь дома? — весело крикнул Мукки. — Мисс Лолотта, мы приехали!

— Не называй ее так, — одернул его Тошан. — Это была одна из привычек Симона, и ей она ужасно не нравилась.

Подросток недовольно воздел глаза к небу. Он относился к Шарлотте Лапуант, как к старшей сестре, и считал, что имеет право поддразнивать ее.

— Она заставляла меня есть пюре из шпината, когда я был маленьким и не мог сопротивляться, — сказал он в свое оправдание.

Это вызвало улыбку у обоих взрослых.

По дороге Тошан отмечал детали, которые злили его. На земле валялся мусор, поленья были беспорядочно разбросаны, кусты ежевики карабкались на ступеньки.

— Я все выскажу Людвигу, — проворчал он, устремившись к крыльцу.

Он постучал в дверь, чтобы не вторгаться без предупреждения в личную жизнь семейной пары, в распоряжение которой предоставил свой дом в обмен на регулярный уход за ним.

— Кто там? — послышался чей-то тонкий испуганный голос.

— Это Тошан! Открывай, Акали!

Он услышал звук отодвигаемого засова, за которым последовал другой, более глухой шум, словно кто-то волочил по полу мебель. Наконец дверь тихонько приоткрылась и показалось худенькое смуглое личико с большими черными глазами, полными смятения.

— Акали! — удивленно воскликнула Мадлен, осознавая, что ее приемная дочь ведет себя как-то странно.

— О! Мама! Мамочка! Мне было так страшно!

Мукки онемел от волнения. Он взял Констана из рук индианки и легонько подтолкнул ее вперед. В ту же секунду Акали бросилась на шею Мадлен и разрыдалась.

— Тише, доченька, успокойся, мы здесь, с тобой. Что случилось? Ты что, одна?

— Да, уже восемь дней. Это ужасно, я боялась выходить на улицу, — пробормотала девочка. — И даже открывать окна.

Захлебываясь в рыданиях, она прижималась к груди Мадлен. В ожидании объяснений Тошан осматривал кухню и соседнюю комнату. В доме было прохладно, но пахло затхлостью и испорченными продуктами.

— Мукки, поставь Констана и помоги мне. Нужно проветрить, открой все окна. Если найдешь источник этой вони, выброси на улицу.

— Я не смогла вынести ночной горшок, — всхлипнув, объяснила Акали.

— Да где же Шарлотта и Людвиг? — взорвался метис. — Как они могли оставить тебя здесь одну? С ними что-то случилось? Перестань плакать, Акали, расскажи нам все!

— Не подгоняй ее! — одернула его Мадлен. — Ты же видишь, как она напугана! Приготовь лучше кофе или чаю. Или нет, принеси-ка свежей воды, чтобы я протерла ей лоб и щеки Ты такая грязная, малышка…

Эти нежные слова, обращенные к хорошенькой пятнадцатилетней девушке, могли бы вызвать улыбку. Но никто об этом не подумал — слишком грустное зрелище представляла собой Акали. Всегда следившая за собой, сейчас девочка была в блузке, усеянной жирными пятнами и застегнутой на булавку, с растрепанными волосами… Она с трудом говорила.

— Успокойся, — повторила Мадлен. — Сделай глубокий вдох. Иди сюда, садись.

Присутствие индианки, которую она любила всей душой, и ее материнская забота в конечном итоге успокоили девочку. Тошан с тревогой вглядывался в нее, не скрывая своего нетерпения.

— Где Шарлотта, Людвиг и их маленькая Адель? — снова спросил он. — Прошу тебя, Акали, сделай над собой усилие! Ты можешь объяснить нам все за несколько секунд!

Она молча кивнула. В это мгновение Констан направился к ней, протянув ручонки.

— Малыш тебя узнал, — сказала Мадлен в надежде разрядить обстановку.

— Ему нельзя ко мне приближаться! — воскликнула она. — Заберите его!

Еще более ошеломленные, Тошан и его кузина обменялись непонимающими взглядами. Мукки подхватил на руки своего маленького брата, легонько подбросив его, чтобы отвлечь.

— Адель заболела, и я могла от нее заразиться, — начала рассказывать Акали дрожащим голосом. — Сначала Шарлотта решила, что это просто насморк, но температура становилась все выше, и малышка очень страдала. Восемь дней назад они решили отвести ее к бабушке Одине, у которой много хороших лекарств. Я предложила оставить меня здесь, чтобы подождать вас, поскольку вы должны были вот-вот приехать. Правда, мама? Ты написала мне, что Тошан приедет со своими детьми до окончания июля, как только вернется из Квебека.

— Это так, но мне пришлось отложить отъезд, — сказал метис. — В Валь-Жальбере возникла большая проблема. Мы тебе позже об этом расскажем.

— И потом, как сказала Шарлотта, я уже почти женщина, — продолжила Акали. — Я чувствовала себя способной присматривать за домом, к тому же Людвиг пообещал прислать кузена Шогана с новостями об Адели. И они уехали. Мало пошел за ними. Я бы хотела, чтобы он остался, пес мог бы меня защитить и составить компанию.

— Только не говори мне, Акали, что ты сейчас в таком состоянии только потому, что тебя оставили одну! — раздраженно воскликнул Тошан. — Хочу тебе напомнить, что Эрмин было шестнадцать лет, когда я на ней женился и она была посмелее тебя.

— Не ругай ее, — с суровым видом сказала Мадлен. — Мне это совсем не нравится. Шарлотта должна была подумать о том, что девочке одной здесь будет тяжело, и я не понимаю, почему к ней не пришел Шоган. Я знаю своего брата, он человек слова, к тому же он не любит сидеть на месте. Он бы с удовольствием проведал Акали.

— Я бы очень этого хотела, — снова разрыдавшись, сказала девочка. — Мама, я вовсе не трусиха, но кое-что произошло!

— Что же? Расскажи скорее.

— Только без Мукки, — ответила Акали.

— Мукки, выйди на улицу, — велел Тошан. — И пригляди за Констаном. Пусть он поиграет в тени, солнце еще печет.

— Хорошо, папа, — нехотя согласился мальчик. — Не волнуйся, я же не дурак. Мне совсем не хочется, чтобы это маленькое чудовище схлопотало солнечный удар.

— Ладно, беги! — улыбнувшись, бросил его отец.

Это оживление продлилось недолго. Акали наконец призналась:

— Через два дня после того, как ушли Шарлотта и Людвиг, к дому подошли мужчины. Я собирала цветы, красивый букет, чтобы украсить кухню. Я не стала прятаться в дом, потому что знала одного из них. Стоял вечер, на улице было так хорошо!

Мадлен затаила дыхание. Она сжала руку своей дочери, чтобы поддержать ее.

— Они сказали, что ищут вас, Тошан. Я не раздумывая ответила, что вас еще нет и я вас жду. А потом, потом… О! Нет, мне так стыдно!

Метис почувствовал, как внутри у него все похолодело. Отбросив свою жесткость, он сел на табурет напротив девочки.

— Ну же, смелее, расскажи нам все, — тихо сказал он.

— Они говорили всякие глупости, расточали мне комплименты, что я хорошенькая, миленькая и так далее. Я поняла, что они пьяные, и испугалась. Но как только я собралась подняться на крыльцо, они схватили меня за талию и начали целовать сюда, сюда, везде…

Акали показала пальцем на свою шею, губы и грудь. Устремив взгляд в пустоту, она добавила, вновь обретя красноречие:

— Я отбивалась, кричала, но они были сильнее меня. Я не могла вырваться. Один из них разорвал мою кофточку и ущипнул меня… Ущипнул за грудь. Второй приподнял меня и уложил на землю! Они смеялись, говорили ужасные вещи, мол, они развлекутся на славу с маленькой индейской шлюхой. Простите, это плохое слово!

Сжав кулаки и стиснув челюсти, Тошан слушал, ощущая, как в нем поднимается ярость. Он думал о своей матери, гордой Тале, которую изнасиловал, угрожая ножом, белый мерзавец. Мужчина поплатился за это жизнью, убитый братом прекрасной индианки.

— Господи, и что было дальше? — в ужасе произнесла Мадлен. — Неужели они…

— Нет. Я была очень напугана, но мне пришла в голову одна идея. Я крикнула, что слышу шум мотора и что это наверняка Тошан. Они отпустили меня и повернули головы в сторону дороги. Я быстро вскочила и побежала к дому. Задвинув засов, я захлопнула окно. Остальные окна были уже закрыты, поскольку приближалась ночь. Разумеется, они поняли, что я их обманула. В течение часа они стучали в дверь и в окна, оскорбляя меня и выкрикивая слова, которые я никогда не осмелюсь повторить.

Акали замолчала, ее тело сотрясала дрожь. Полная негодования, Мадлен обняла ее, прижав к себе.

— Мин вытащила тебя из ужасного пансиона, где монахини издевались над тобой, — тихо сказала она. — Я была уверена, что здесь ты в безопасности. А тебе снова пришлось пережить весь этот ужас.

— Потом они ушли, но до самого утра я не могла уснуть. Я боялась, что они разобьют одно из окон и проберутся внутрь. После этого я решила забаррикадироваться. Я придвинула комод к двери и оставила окна закрытыми. Мне казалось, что они прячутся у дома и поджидают меня! И никто не приходил мне на помощь, ни Шоган, ни Тошан. Я плакала. Я столько плакала, мама!

— Ты сказала, что знаешь одного из мужчин. Кто он? — жестко спросил Тошан. — Ему это просто так с рук не сойдет, обещаю тебе, Акали. Здесь я у себя дома, на своей земле. У меня нет ни ограждений, ни заборов, но все местные знают, что я не люблю непрошеных гостей. Эти негодяи осквернили мою землю и оскорбили тебя, Акали. Назови мне имя этого мужчины.

Девочка стиснула руки Мадлен изо всех сил и опустила голову.

— Говори же, доченька, — подбодрила ее приемная мать.

— Конечно, чего ты боишься? — добавил Тошан.

— Это был Пьер Тибо, ваш друг, — тихо призналась она.

— Пьер? Этот пьяница? На этот раз он подписал себе смертный приговор, — прорычал метис с лицом, искаженным ненавистью.

Солнце село, и сгущающиеся сумерки окрашивали песчаные участки лужайки в голубой цвет. Тошан курил, сидя на пне. Ему требовалось побыть одному, чтобы все обдумать и решить, как поступить дальше. Взгляд его черных глаз остановился на освещенных окнах дома.

«Сколько раз я смотрел на эту милую моему сердцу картину! Потемневший фасад с желтыми квадратами окон, в которых Мин зажигала свет… Неужели я никогда не смогу жить спокойно? Я был счастлив вернуться домой и дожидаться здесь приезда своей жены, дочерей и Кионы. Но нет, нужно было все испортить! Пьер Тибо! Каков наглец! Он позволил себе грязные намеки в адрес моей жены после того, как побывал здесь и издевался над Акали. Бедный ребенок!»

Как и его покойный отец, Тошан обладал обостренным чувством чести. Тала скрыла от своего супруга, что стала жертвой изнасилования, только для того, чтобы он не совершил убийство и не закончил свою жизнь в тюрьме.

Несмотря на охватившую его ярость, Тошан прекрасно знал, что не убьет Пьера Тибо. Он горько сожалел о том, что не сбросил мерзавца в воду на причале Перибонки, но при этом не собирался гнить из-за него в тюрьме. Одно дело — сильным ударом отправить противника в озеро в честном бою, совсем другое — избавиться от него окончательно: эту грань он никогда не переступит.

С приближением сорокалетия Тошан становился мудрее.

— Я устрою ему хорошую взбучку, — вполголоса пообещал он себе. — Надеюсь, это отобьет у него охоту нападать на беззащитных девушек и женщин.

Внезапно он замер и раздавил окурок. Если Пьер под воздействием алкоголя пытался изнасиловать Акали, возможно, это был далеко не первый его «подвиг».

— Вчера он бросил мне в лицо, что, если бы не Симон, Эрмин была бы его, — в смятении пробормотал он. — Боже мой, я уверен, что ее он тоже домогался. Но когда? И где? Почему она мне ничего не сказала? И я никак не могу с ней связаться. Я ненавижу телефон, но бывают моменты, когда это изобретение крайне необходимо. Завтра я поеду возвращать грузовик и зайду на почту, позвоню оттуда на улицу Сент-Анн. Если Мин подтвердит мои подозрения, я ни за что не отвечаю. Конечно, я не убью этого подлеца, но ему потребуется немало времени, чтобы оклематься.

— Пап, ты разговариваешь сам с собой? — спросил Мукки, который возвращался с реки.

— Я не слышал, как ты подкрался! Ты что, босиком ходишь?

— Нет, в твоих старых мокасинах — нашел в сарае. Я искупался, вода замечательная. Пап, что произошло? Я имею в виду — с Акали?

Тошан поднялся и положил руки на плечи своему сыну.

— Ты уже взрослый… Пьер Тибо с приятелем приставали к ней. Догадываешься, чего они хотели? Ей удалось спрятаться в доме, но она больше не решалась выйти. Пусть это послужит тебе уроком, сын. Не прикасайся к алкоголю, эта отрава делает мужчин глупыми, жестокими, она истребила индейцев. Пьер, уверяю тебя, когда-то был моим другом, славным парнем, тружеником, всегда готовым оказать услугу. А закончит он свои дни в какой-нибудь богадельне, терзаемый своими демонами. Жена уже выставила его из дома, не дает ему видеться с детьми. А он снова и снова напивается.

— И Акали не хотела, чтобы я об этом знал? — воскликнул Мукки.

— Нет, ей просто было неудобно рассказывать это при тебе. Отвлеки ее. Сходите завтра на берег Перибонки, пусть она развеется, подышит воздухом, искупается.

— А ты где будешь завтра? — спросил подросток. — Пойдешь искать Пьера?

— Это мое дело. На тебя, сын, я оставляю дом. Но меня беспокоит другое. У Констана температура, и Адель была больна. Я не понимаю, что могло задержать Шогана. Меня, возможно, не будет дня три. Я отгоню назад грузовик и поднимусь до стойбища моего кузена. У меня на душе очень тревожно, Мукки. Пойдем домой, Мадлен сварила нам гороховый суп с луком и салом.

В доме воцарились чистота и порядок. Лужайка была убрана, крыльцо подметено, через окно до них долетал вкусный аромат еды. Акали встретила их в свежем платье, с вымытыми волосами, заплетенными в косы. Она объяснила своей приемной матери, что ей противно раздеваться, что она чувствует себя грязной. Мадлен удалось ее образумить и успокоить.

— Вы, должно быть, проголодались? — оживленно спросила она.

— Да, я плавал целый час, — приветливо улыбаясь, ответил Мукки.

Они тут же сели за стол, но атмосфера оставалась тягостной. Констан был очень горячим, вялым и лег спать, отказавшись от еды.

— Придется везти его к доктору, — вздохнула индианка в конце ужина. — И надо предупредить Эрмин. Я не знаю, что с ним. Похоже, у него ничего не болит, он не плачет, но я беспокоюсь.

Тошан уже трижды ходил проведать своего младшего сына. У ребенка действительно был жар. Однако он хорошо спал.

— Завтра утром решим, как поступить, — сказал он, снова садясь за стол.

Акали налила всем липового чая с кленовым сиропом.

— Сегодня ночью я буду спать в твоей комнате, дочка, — сообщила Мадлен. — Тебе нужно отдохнуть.

Девочка собиралась ответить, когда все четверо услышали шум мотора.

— Кто бы это мог быть в такой час? — удивился Мукки.

— Пойду взгляну, — ответил Тошан. — Один! Вы оставайтесь здесь.

— Мне кажется, я слышу лошадиное ржание! — воскликнула Мадлен. — Может, это Шоган?

— Шоган? Но он не водит машину, — заметил Мукки.

Несмотря на предупреждение отца, он вскочил со стула и бросился на улицу, под навес, защищающий террасу от дождей. Он отчетливо увидел фары большой машины, скорее всего грузовика. Доносившиеся из кузова звуки заставили его вздрогнуть.

— Там и вправду лошадь, — крикнул он.

Мадлен, Акали и Тошан присоединились к нему. Ночь была довольно светлой. Все сразу узнали вылезавшего из грузовика крупного мужчину с рыжей шевелюрой. Это был Онезим Лапуант.

— Дальше я не пойду! — завопил он. — Скажите Шарлотте, чтобы носа не высовывала, я от нее отказался раз и навсегда!

Открылась вторая дверца, и на землю скользнул чей-то легкий грациозный силуэт.

— Киона! Киона приехала! — обрадовалась Акали.

— Что все это значит? — недоумевал ошеломленный Тошан. — Жослин тоже здесь…

Их удивлению не было предела, но это было еще не все. Онезим открыл задние дверцы грузовика, и вскоре Фебус уже гарцевал между соснами, а затем, отпущенный своей юной хозяйкой, поскакал рысью на лужайку. Вслед за ним галопом помчался пони.

— Надо же, они и Базиля с собой взяли, — заметил Мукки. — Не хватает только близняшек, бабушки и Луи!

— Как я счастлива! — пришла в восторг Акали.

Подростки сбежали по ступенькам, чтобы встретить вновь прибывших. Озадаченный Тошан остался стоять у деревянных перил террасы. Он тихонько сказал Мадлен:

— Такое ощущение, что этим летом по Лак-Сен-Жану прокатилась волна безумия. Месье Шарден не был здесь с тех пор, как крутил роман с моей матерью.

Он произнес это с едва уловимым презрением. Индианка погладила кузена по руке:

— Не вороши прошлое, это нарушает внутреннее спокойствие. Иди лучше поговори с ним. Он бы не приехал сюда без серьезной причины.

— Но зачем тащить с собой коня и пони?

— Об этом спроси Киону, она наверняка знает ответ.

Тошан присоединился к горячо спорящей о чем-то группе. Онезим пожал ему руку, то и дело бросая разгневанные взгляды в сторону дома.

— Шарлотты там нет, — успокоил его метис. — Можешь даже зайти и выпить бокал вина.

— Нет, я очень зол на свою сестру и не переступлю порог ее любовного гнездышка! Я буду спать в своей машине, поскольку утром мы с месье Шарденом едем обратно.

Жослин с задумчивым видом смотрел на своего зятя. Он испытывал волнение, вновь увидев эту лужайку и дом. Тринадцать лет назад они с Талой поддались внезапной страсти в этом уединенном месте. Он снова вспомнил все, вплоть до болезненно отчетливых запахов и звуков. «Здесь я вновь обрел вкус к жизни и любви, — думал он. — Я считал себя обреченным, но красивая женщина с медовой кожей и добрым сердцем спасла меня. Тала-волчица…»

— Могу я узнать, чем вызвано это великое переселение? — спросил его в эту секунду Тошан. — Мы покинули Валь-Жальбер только позавчера, а сегодня вы сваливаетесь мне на голову со всей своей конюшней!

— У меня не было выбора, — отрезал Жослин. — Дома дела идут все хуже. У Луи подскочила температура, его мучают боли в затылке. Доктор его осмотрел, есть подозрение на полиомиелит.

— Что? — возмущенно воскликнул метис. — И вы оставили в поселке Лоранс и Нутту? Эта болезнь очень заразна: в Соединенных Штатах разразилась настоящая эпидемия. Вы разве не знаете?

— Нет, дорогой зять, не знаю. Я больше не слушаю радио из-за этого треклятого пожара. Нам нужно серьезно поговорить. Не тревожьтесь о близняшках, мы на всякий случай отправили их к Маруа. Эрмин скоро вернется и привезет их сюда. Полагаю, вы не в курсе, что ее поезд сошел с рельсов? Мы узнали это через малышку, то есть через Киону, которая уже не совсем малышка.

— Что с Эрмин, она не пострадала? Говорите же!

— С ней все порядке, она звонила мэру Валь-Жальбера, дабы успокоить нас, что подтвердило сам факт аварии.

Тошан вздрогнул. Его жена могла получить серьезные травмы или вообще погибнуть, и он даже не знал бы об этом.

— Я позвоню ей завтра и попрошу приехать как можно скорее. В последние дни все идет кувырком.

— К сожалению, да, — согласился Жослин.

В это время Акали изо всех сил обнимала Киону. Девочки кружились на месте, смеясь от радости. Они познакомились в стенах пансиона для местных индейских детей, представлявшего собой настоящий ад на земле.

— Киона, когда ты рядом со мной, я ничего не боюсь и забываю о своей грусти! — сказала Акали.

— Почему ты грустила?

— У нее были неприятности, — вмешался Мукки. — Потом расскажем.

— К тому же малышка Адель тоже заболела, и Констан плохо себя чувствует.

Киона отступила на несколько шагов и подняла свое красивое личико к небу, усыпанному серебристыми звездами. Она сбежала из Валь-Жальбера, чтобы положить конец тревожащему ее феномену: двери в прошлое никак не хотели закрываться, и девочка рассчитывала, что на берегу Перибонки она будет в безопасности. Но этого не произошло. Ее душа улавливала волны несчастья и смерти. Киона пошатнулась, с трудом сохраняя равновесие.

— Тошан! — позвала она. — Прошу тебя, Тошан, подойди!

Сводный брат тут же откликнулся на ее просьбу. Он раз и навсегда признал паранормальные способности девочки и больше не тратил времени на сомнения. Они отошли немного и встали под гигантской сосной.

— Что с тобой, Киона?

— О! Мне столько всего нужно тебе рассказать, — вздохнула она. — Но сейчас не это самое главное. Ты должен ехать. Кузен Шоган скоро умрет. То есть… я не знаю наверняка. Но он в опасности, он должен дышать! О да, ему обязательно нужно дышать!

Киона поднесла руки к горлу, затем к груди, после чего беззвучно заплакала.

— Бери Фебуса, — всхлипнув, сказала она. — Ты сумеешь с ним справиться, он послушный. Я его оседлаю. Езжай прямо сейчас, умоляю тебя.

Охваченный паникой, Тошан не собирался спорить. Пять минут спустя, когда луна озарила пейзаж тусклым светом, он вскочил на коня и вскоре исчез среди деревьев.

Этот поспешный отъезд расстроил Жослина, который понимал, что теперь ему придется задержаться здесь на несколько дней.

— Далеко находится стойбище Шогана? — спросил он.

— Верхом он доберется туда завтра после обеда, — ответила Мадлен.

— Я обещал Лоре отвезти Киону и сразу вернуться обратно. И это нормально, мой сын тоже болен. Господи, я уверен, что это полиомиелит! Страшная болезнь, трудно поддающаяся лечению, к тому же она может вызвать осложнения, атрофию или паралич конечностей. Возможен также летальный исход, даже у взрослых! Доктор из Роберваля прочел нам настоящую лекцию, от которой кровь стыла в жилах.

Набожная индианка испуганно перекрестилась. Онезим поскреб подбородок и проворчал:

— Черт возьми, я в этом ничего не понимаю! Этот полио, как его там, и вправду так опасен?

— Похоже на то, милейший, — ответил Жослин. — При этом он может пройти незамеченным, его часто путают с сильным насморком или простудой. Иногда дети полностью выздоравливают. В целом это похоже на лотерею.

Здоровяк прочистил горло, взгляд его затуманился. Он посмотрел в сторону леса, погруженного в темноту.

— А дочка Шарлотты тоже этим заболела?

— Пока неизвестно, — заметила Мадлен. — Акали говорит, что у малышки была высокая температура, которая не понижалась.

— Если болезнь затронет мозг, все может очень плохо кончиться, — удрученно вздохнул Жослин.

Киона все слышала. Дрожащая и измученная, она сжимала руку Акали, своей верной подруги, своей сестры по духу. Девочек навсегда связывало то, что им довелось пережить в пансионе.

— Мне страшно! — призналась Киона. — Никто не может справиться с болезнью, о которой говорит мой отец. Она распространяется по всей Америке и уже дошла до Канады. В августе будет много смертей и увечий. Тысячи.

— А Адель? Констан? Луи? — спросила ее подруга. — Думаешь, их поразила эта болезнь?

— Не знаю и не хочу знать, — отрезала странная девочка. — Мы тоже можем заболеть.

Жослин подошел к Кионе и ласково обнял ее. Наклонившись, он поцеловал ее в лоб.

— Не унывай, доченька! Здесь ты у себя дома, у Талы. Ее душа наверняка осталась на берегу Перибонки, рядом с лесом, в этом месте, которое она любила больше всего на свете. Нужно молиться. А сейчас я очень устал, мне нужно немного отдохнуть.

Они молча направились к дому. Онезим тихо выругался в свою рыжую бороду и решил пойти за ними. Несмотря на внешнюю грубость, этот суровый здоровяк тревожился за свою племянницу. Он не собирался с ней знакомиться, но и не желал ей зла.

— Вам обоим найдется место в доме, — сообщила Мадлен, когда они вошли в просторную кухню. — Вернувшись с войны, Тошан пристроил еще две спальни. Я приготовлю липовый чай, этот уже остыл.

Она грациозным движением указала на фарфоровый чайник. Акали, которая, казалось, забыла о своем горе, предложила испечь блинов.

— Вы поужинали в дороге? — спросила она.

— Нет, у нас не было с собой еды. Бедная Мирей еще не в состоянии заниматься хозяйством, а Лора не отходит от постели Луи. Я весь извелся, думая об этом. А здесь я даже не смогу узнать новости.

— Можно будет позвонить с почты Перибонки, — посоветовал Мукки. — Не волнуйся, дедушка, Луи — крепкий парень.

Чувствуя себя огромным и неуклюжим, Онезим пристроился в углу, на скамье. Мадлен сходила удостовериться, что Констан по-прежнему спит. Вернувшись, она зажгла свечи и прибавила пламя в керосиновой лампе, висевшей над столом.

— Похоже, температура спала, — сообщила она. — Хорошо, что я дала ему настой из цветков ивы с медом.

Жослин кивнул с грустной улыбкой. Затем он поискал глазами золотистый взгляд Кионы, словно пытаясь найти в нем немного утешения. Она почувствовала это и тут же повернулась к нему.

— Спасибо, папа! — тихо сказала она. — Здесь мне больше ничего не грозит.

Эти слова услышал Мукки. Он пощекотал щеку девочки.

— Ты боялась заболеть полиомиелитом и стать хромоножкой? — пошутил он, поскольку отличался веселым нравом.

— Нет, Мукки, дело не в этом. Но я не могла оставаться в Валь-Жальбере.

— Почему? — вполголоса спросил он, прижавшись щекой к ее щеке. — Скажи мне!

— Потому что я открыла двери в прошлое, — прошептала Киона ему на ухо.