Сияющие высоты

Райлин

Райлин быстро шагала по центральному коридору Беркли, глядя прямо перед собой, чтобы случайно не встретиться взглядом с Ледой или, того хуже, с Кордом. Наступила пятница, завершая бесконечную первую неделю учебы.

Следуя инструкциям на планшете, Райлин миновала огромную колокольню, сделанную из песчаника, и сверкающую статую основателя школы, чья голова величаво следила за ее перемещениями. Свернув налево возле спортивного комплекса, Райлин направилась в крыло искусств. Прошла мимо мрачного алтаря в честь Эрис, стоявшего в углу, – он был полон свечей, инстафото и записок от студентов, которые, наверное, и не знали-то ее толком.

Райлин стало не по себе. Она видела смерть Эрис и, по сути, заняла здесь ее место – благодаря стипендии в ее честь. Здесь Райлин являлась своего рода живым напоминанием об Эрис.

Райлин толкнула дверь в класс искусств номер сто пять, и к ней повернулся десяток учащихся – в основном девчонок. Она растерянно застыла на пороге:

– Это класс голографии?

На стенах были установлены темные зрительные экраны, а на полу лежал бархатистый угольно-черный ковролин.

– Так и есть, – отозвалась Леда Коул с заднего ряда возле единственного свободного места.

– Спасибо.

Сердце Райлин сжалось. Она села за пустовавшую парту, размышляя, во что ввязалась. Достала школьный планшет и, чувствуя на себе взгляд Леды, нарисовала в заметках пару глупых картинок.

Та вынула из сумки синий конус – звукоглушитель с каллиграфической надписью «Lux et Veritas»[5]. «Надо раздобыть такой для Люкс», – с сарказмом подумала Райлин. Должно быть, Леда обзаводится самыми последними примочками из университетского книжного магазина.

Девушка включила глушитель, и звуки в комнате стихли – прибор менял звуковые волны так, что создавался своеобразный пузырь тишины.

– Как ты сюда попала? – резко сказала Леда.

– Мы, кажется, это уже проходили. Теперь я учусь в твоей школе, забыла?

– Сама посмотри. Здесь только выпускной класс. – Леда махнула рукой в сторону других девушек. – В школе это самый популярный курс по выбору, в листе ожидания – девяносто человек. Я здесь только потому, что они оставляют несколько мест для одиннадцатиклассников, а я написала лучшее эссе. – Она вцепилась в край столешницы, будто хотела сломать ее. – Ну и как ты это объяснишь?

– Я правда ничего не знаю, – проговорила Райлин. – Мне просто поставили этот предмет в расписание. Он появился у меня на днях, вот я и пришла.

Она протянула Леде планшет, где значилось: «Углубленное изучение голографии, руководитель – Ксэйн Радимаджи».

– Ватт! – выдохнула Леда, словно выругалась.

– Что?

Может, Райлин не расслышала? Ведь так зовут того парня с крыши, который тоже ездил с ними в полицию?

– Не бери в голову. – Леда вздохнула. – Просто не путайся у меня под ногами, ясно? Я рассчитываю на хорошие рекомендации.

– В Йель? – сухо спросила Райлин, поглядывая на глушитель.

– Там учился Шэйн, – фыркнула Леда. При виде растерянности во взгляде Райлин она снова вздохнула. – Вот же, Шэйн Радимаджи. Он ведет этот предмет! Его имя прямо у тебя в планшете.

Леда сердито постучала по экрану и с недоверием уставилась на Райлин.

– А… – Та сперва не поняла, о ком говорила Леда, поскольку прочла имя преподавателя как «Ксэйн», не зная, как оно правильно произносится. – И кто он?

– Режиссер, три раза получивший премию «Оскар»! – воскликнула Леда.

Райлин посмотрела на нее без всяких эмоций.

– Ты что, не видела «Метрополис»? Или «Пустые небеса»? Он ведет этот предмет лишь по пятницам, а оставшуюся неделю работает над фильмами.

Райлин пожала плечами:

– Кажется, в последний раз я смотрела какой-то голомультик. Похоже, все названные тобой фильмы очень скучные.

– Бог ты мой! Ты впустую потратишь здесь время.

Леда сунула звукоглушитель в сумку и отвернулась от Райлин. Как раз в этот момент дверь распахнулась. Все, затаив дыхание, подались вперед. И тут Райлин поняла, почему в классе в основном девушки: в аудиторию вошел невероятно привлекательный молодой человек.

Высокий, почти одного с ними возраста – наверное, чуть за двадцать, – с темно-оливковой кожей и растрепанными черными кудрями. Другие преподаватели носили галстуки и блейзеры, но он полностью пренебрегал дресс-кодом: на нем была тонкая белая футболка, куртка с многочисленными молниями и узкие джинсы.

Райлин осмотрелась по сторонам и поняла, что лишь они с Ледой не попали под его чары.

– Простите за опоздание. Я только что с Петли из Лондона, – пояснил парень. – Насколько вы знаете, я приступил там к новому проекту.

– Про королевских особ? – выдохнула девушка в переднем ряду.

Преподаватель повернулся. Школьница занервничала, но Шэйн одарил ее лукавой улыбкой, и она расслабилась.

– Мне не следует говорить об этом, но да, фильм будет о последней английской королеве. Немного романтичнее остальных моих работ.

Это объявление породило волну ахов и вздохов.

– А теперь, Ливия, поскольку ты вызвалась первой, расскажи, пожалуйста, что мы обсуждали на прошлом занятии касательно сэра Джареда Сана?

Ливия выпрямила спину.

– Сэр Джаред запатентовал рефракционную технологию, которая позволила голографическим приборам запечатлеть движение, идеально совпадающее с картинкой наблюдателя, что создает иллюзию присутствия.

Дверь в класс снова отворилась. Мигом узнав вошедшего, Райлин инстинктивно сползла ниже, жалея, что не может провалиться сквозь пол – и еще глубже: минуя механическую паутину промежуточного уровня и этаж под ними, до самой земли, захламленной мусором и бог знает чем еще.

– Мистер Андертон, – проговорил Шэйн с иронией, но без удивления. – Вы опоздали. Снова.

– Меня задержали, – сказал в свое оправдание Корд, но Райлин не заметила в нем угрызений совести.

Шэйн окинул взглядом класс, пытаясь понять, почему Корду не хватает места. Обнаружив Райлин, учитель, кажется, пришел в восторг. Пока он ничем не выделил ее и не заставил выступить с унизительной презентацией, на чем настаивали другие преподаватели. А что, если он сделает это прямо сейчас, перед Кордом?

К удивлению Райлин, учитель заговорщически ей подмигнул:

– Что ж, мистер Андертон, похоже, нужно найти вам место.

Шэйн нажал кнопку, и из пола, прямо перед партой Райлин, выросла еще одна.

Даже не глянув в сторону Райлин, Корд плюхнулся на стул. Лишь напряглись плечи – ничем иным он не выдал, что вообще заметил ее. От стыда Райлин сползла еще ниже.

– Как мы говорили на прошлой неделе, – невозмутимо произнес Шэйн, – в голографии проще всего воссоздать декорации, поскольку они статичны. Намного тяжелее изобразить живой объект. Почему же так происходит?

Шэйн щелкнул пальцами, и к нему на стол прыгнул кот.

Райлин едва не ахнула от изумления. Она и раньше видела голограммы: на их домашнем экране, в рекламе, всплывавшей повсюду, стоило отправиться в магазин. Но то были слишком громкие и яркие, низкокачественные картинки. Кот смотрелся иначе. Прорисованный в мельчайших деталях, он двигался очень реалистично, а нюансы придавали ему живости – ленивый взмах хвоста, вздымающаяся от дыхания грудная клетка, сверкающие озорством глаза.

Кот перепрыгнул на парту школьницы из переднего ряда, которая пару минут назад вызвалась с ответом. Девушка непроизвольно вскрикнула.

– Движения… – проговорил Шэйн, не обращая внимания на хихиканье. – Движения живых существ должны быть переданы в голограмме с идеальной перспективой по отношению к любому зрителю, не важно, где он находится. Поэтому сэр Джаред считается отцом современной голографии.

Шэйн еще какое-то время рассказывал про свет и расстояние, про необходимые расчеты, чтобы визуально увеличить размер объекта для зрителей, находившихся вблизи, и уменьшить для тех, кто располагался дальше. Райлин пыталась слушать лекцию, но задача была непростой, ведь впереди маячила темная шевелюра Корда. Только бы не пялиться! Пару раз Райлин ловила на себе косой взгляд Леды. От этой девушки ничего не утаить!

Наконец прозвенел звонок, и Шэйн быстро закруглился:

– Не забудьте: следующий проект в парах всего через две недели. Если кто еще не нашел себе партнера, пора это сделать.

В классе поднялся галдеж: все искали себе пару. Райлин вдруг охватил панический страх, что она может остаться в паре с Кордом. Она вспомнила его взгляд, в котором смешались гнев и обида. Нет, только не это!

Гул усилился, и от напряжения голова Райлин пошла кругом. Кажется, у нее есть всего один выход.

– Поработаем вместе? – спросила она, повернувшись к Леде.

Та с подозрением глянула на нее.

– Издеваешься? – равнодушно проговорила девушка.

Райлин выдавила улыбку. Интуиция подсказывала, что она еще об этом пожалеет.

– А что ты теряешь?

Леда перевела взгляд с нее на Корда и обратно.

– Ладно, – через секунду ответила она с некоторым пониманием. – Но не жди, что я сделаю за тебя всю работу.

Не успела Райлин ответить, как Леда встала и собрала вещи.

Задержав дыхание, Райлин направилась в переднюю часть класса. Нужно ведь представиться преподавателю и спросить про домашнее задание.

– Профессор Радимаджи… – проговорила она, когда Корд вышел за дверь.

Наверняка он выбрал себе в пару какую-нибудь старшеклассницу. И к лучшему. По крайней мере, Райлин не будет выглядеть глупо.

– Я только что начала ваш курс. Не подскажете домашнее задание?

– Райлин, верно? – Преподаватель произнес ее имя, будто иностранное слово с восхитительным, но опасным значением. По позвоночнику Райлин побежали мурашки. – Остальные уже в курсе, так что зови меня просто Шэйн.

– Хорошо, – неуверенно произнесла Райлин.

Парень указал на стул перед своим столом, и она села, неловко устроив сумку на коленях.

– Прости, здесь так душно, – пробормотал Шэйн и скинул черную куртку с молниями.

Райлин кивнула, с потрясением глядя на руки преподавателя. Инк-татуировки покрывали каждый сантиметр его кожи – изумительные абстрактные фигуры головокружительной расцветки. Подобно ткани, они собирались вокруг бицепсов, струились по накачанным рукам и сходились в восхитительный калейдоскоп на запястьях. Райлин не могла оторвать взгляда от рук Шэйна, глядя, как те сгибаются и распрямляются, а узоры перетекают в предвкушении нового движения. Такие татуировки делали на уровне нервных окончаний: частицы микропигментов погружали в кожу с помощью фиброструи с астроцитами, которые проникали глубоко в ткани и сливались с нервными клетками, вызывая перемещение с каждым движением. Самый болезненный, но и самый модный способ.

Шэйн подался вперед. Райлин заметила еще татуировки, спрятавшиеся под горловиной футболки, и покраснела, представив полную картину на его обнаженной груди.

– Сами их придумали? – проговорила Райлин, указывая на инк-тату.

– Да, мне их сделали много лет назад, – весело отозвался Шэйн, – в салоне «Черный лотос». Как ты понимаешь, в школе это не слишком приветствуется, поэтому во время занятий я ношу одежду с рукавами.

– «Черный лотос»? – повторила Райлин. – Тот, что на тридцать четвертом этаже?

Она ходила туда с друзьями несколько лет назад, когда была жива мама. Райлин сделала себе тату в виде крошечной птички внизу спины, под поясом джинсов, чтобы мама не увидела. Несмотря на боль, оно того стоило. Птица реагировала на каждое движение: махала крылышками при ходьбе, а когда Райлин спала, она прятала голову под крыло.

– Ты знаешь, где это? – удивленно заморгал Шэйн.

Райлин захотелось сменить строгую форму с юбкой на толстовку и кеды. Стать самой собой.

– Вообще-то, я живу на тридцать втором. Я здесь благодаря стипендии.

– Премия Эрис Додд-Рэдсон?

– Да знаю я! – фыркнула Райлин и тут же вздрогнула. – Простите, – прерывисто проговорила она. – Просто все заладили одно и то же, будто я напоминаю о ней. Мне и без того неловко, ведь я здесь из-за смерти этой девушки. Но я… – она сглотнула, – не то же, что была она.

На лице Шэйна промелькнуло чувство, которого Райлин не смогла разгадать. Его глаза оказались светлее, чем ей показалось сначала: глубокого серо-зеленого оттенка, контрастирующего с гладкой смуглой кожей.

– Понимаю. Тебе, наверное, тяжело. – Шэйн улыбнулся. – Не буду врать: я рад, что у меня теперь ученица, непохожая на остальных. Это вдохновляет. Своего рода ностальгия.

Райлин смутилась, но ей это польстило.

– Что вы имеете в виду?

– Я с того же района. Учился в «P. S. 1073».

– Наши конкуренты! – от неожиданности Райлин рассмеялась.

Впервые за неделю она не чувствовала на себе оценивающего взгляда.

– И что думаешь о Беркли? – спросил учитель, словно уловив ее мысли.

– Пока… привыкаю, – призналась Райлин.

– Здесь много и хорошего, и не очень, – кивнул Шэйн, – все как в жизни. Уверен, со временем ты поймешь, что хорошего больше.

Райлин думала иначе, но не хотела возражать. Учитель потянулся к шкафчику.

– Ты раньше пользовалась видеокамерой? – спросил Шэйн, доставая светящуюся серебристую сферу размером с грейпфрут.

– Нет. – Райлин видела этот прибор впервые.

Шэйн распрямил ладонь, подталкивая сферу вперед. Та зависла в нескольких сантиметрах над его рукой. Указательным пальцем он начертил в воздухе круг, и видеокамера закрутилась, вторя его движениям.

– Это панорамная видеокамера, оснащенная мощными пространственными процессорами и микрокомпьютером. Другими словами, она записывает со всех сторон, вне зависимости от того, куда повернется зритель.

– То есть для эффекта погружения нужно просто включить камеру и начать запись голограммы? Похоже, не сложно.

– Так только кажется. В этом-то и искусство – как найти подходящий вид, убедиться, что он идеален со всех ракурсов, а перед съемкой уйти из кадра. Хотя можно вырезать себя при монтаже.

– Правда?

– Конечно. Освоишься и сможешь собирать разные кадры в единую картину. Так я добился полуночного солнца в «Метрополисе», которым в конце фильма любуется Глория. – Шэйн вздохнул. – Собрал его из трех тысяч снимков, черт побери, пиксель за пикселем. Два месяца потратил.